Кому во времена борьбы за ликвидацию общепризнанного отставания советской исторической науки не хотелось бы получить пусть краткую, но аналитическую работу о состоянии этой науки в последние годы сталинского руководства страной и в первые годы новой, послесталинской эпохи? И вот аннотация к книге А. С. Барсенкова¹ обещает: "В монографии на широком круге источников впервые в советской исторической литературе комплексно рассматриваются основные факторы поступательного движения исторической науки в послевоенное время" (с. 2). Так в рекламе. А на деле этого почти нет. Исключение составляют разделы 2 и 3 гл. І, в которых освещены некоторые стороны развития сети научных центров и роста численности кадров исследователей (здесь автор действительно проделал полезную работу, в том числе использовал материалы ряда архивов).

Но не это главное в книге. Название ее значительно шире ее содержания. По существу, она посвящена не советской исторической науке во всей ее многогранности, а только изучению истории советского общества в первое послевоенное десятилетие.

Специфика изучения советского периода отечественной истории в те годы, ко-

¹ Барсенков А. С. Советская историческая наука в послевоенные годы (1945 - 1955). М. Изд-во Московского университета. 1988. 141 с.

стр. 152

нечно, представляет интерес. Правда, следовало бы ограничить исследуемый этап если не 1953-м, то 1956 годом - по причине происходивших тогда поворотов в жизни всего советского общества. Но автор решил иначе. И что же? Вместо показа соотношения правдивости и неправдивости нашей исторической науки в то время (а чего больше было в ней тогда, особенно до весны 1953 г., еще вопрос) он недвусмысленно хвалит совокупность вышедших на том этапе сочинений, правда, не без оговорок, что, не будь культа личности, качество их могло быть выше. Вместо попытки учета реального веса в науке тех или иных историков в книге сквозит стремление польстить некоторым лицам, занимавшим влиятельные позиции в исторической науке и особенно в сфере контроля над нею в 70-е - первой половине 80-х годов, а также работавшим в МГУ, и одновременно преуменьшить роль других исследователей, а то и полностью их игнорировать. Вот примеры.

Как бы ни относиться к работам Э. Б. Генкиной, но упоминать ее на 20 страницах (на каждой седьмой!) - неправомерное преувеличение ее роли в изучении советской истории в 1945 - 1955 годах. Для сравнения: о Б. С. Тельпуховском - вскользь на двух страницах, о Н. А. Вознесенском - на одной (пренебрежительно: экономист), об И. М. Разгоне - ни слова. Захваливаются С. П. Трапезников (на 10 страницах) и М. П. Ким (на 26!). Ни единого критического замечания в их адрес в монографии нет, даже там, где это просто необходимо. Как можно в 1988 г. сочувственно информировать читателя: "М. П. Ким, М. Д. Каммари писали, что еще в дооктябрьский период партия большевиков сохраняла за собой безраздельное руководство революционным движением пролетариата и беднейшего крестьянства. Это привело к тому, что в результате Октябрьской революции у власти оказалась одна партия, представлявшая интересы всех трудящихся" (с. 79). Автору полагалось бы знать, что и в 1918 г. не везде большевики могли повести за собой даже часть бедных крестьян, находившихся под влиянием мелкобуржуазных и националистических партий и просто пассивных, и что с октября 1917 г. у власти известное время находилась не одна партия большевиков, а коалиция ее и левых эсеров.

Как можно помещать фамилию М. П. Кима вслед за фамилией П. Н. Поспелова в перечне известных советских историков, при участии и под руководством которых велись исследования по истории советского общества до 1953 г., если нельзя назвать ни одной его капитальной работы из-за их отсутствия в то время? К слову, А. М. Панкратова в этом перечне - на седьмом месте, В. М. Хвостов - на девятом... (с. 30). Ни слова не сказав о серости и крайней тенденциозности монографии С. П. Трапезникова "Борьба партии большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки" (М. 1951) и даже при первом упоминании этого автора (с. 31) не назвав ее (это сделано лишь на с. 52), А. С. Барсенков именно ею открывает перечень работ, которые "свидетельствовали о появлении в исторической науке зрелых исследователей, способных решать серьезные научные проблемы". Примеры легко продолжить. Таким вот образом А. С. Барсенков и "анализирует" совокупность написанного в нашей стране по ее советской истории. Иногда дело доходит до того, что, например, две одно-темные книги А. А. Штылько, видимо, известные автору монографии только по каталожным карточкам, показываются как разнотемные на с. 49 и 59. Автору явно не хватает смелости сказать должным образом о давлении на умы и души советских историков суровой атмосферы, существовавшей в стране еще с начала 30-х годов. А. С. Барсенков обходит молчанием гонения на историков в рамках кампаний борьбы против "космополитизма" и др., возникновение принципиально новых, более благоприятных условий для работы по изучению советского общества с марта 1953 г. в связи с признанием фальшивости "дела врачей", выступлениями руководителей КПСС в августе - сентябре 1953 г. и позднее, но еще до XX съезда КПСС, по вопросам советской экономики и международных дел, амнистией и многими другими событиями тогдашней советской жизни.

Автор уводит читателя в сторону от истины, сообщая о первоисточнике важнейших теоретических положений, выдвинутых в первые послевоенные годы. Вот лишь один, но достаточно яркий пример: "Историк С. И. Огурцов, экономисты И. Дудинский, В. А. Масленников⁸⁹ констатировали выход социализма за рамки

стр. 153

одной страны и образование мировой социалистической системы, возникновение нового типа международных отношений" (с. 123). В сноске указаны работы названных авторов, вышедшие в 1954 - 1955 годах. Неужели А. С. Барсенков не знает, что намного раньше эти положения были высказаны руководителями Коммунистической партии и Советского государства? О роли последних в том, что и как тогда писали наши историки, читатель получает самое превратное представление. Не упомянуты даже важнейшие официальные выступления в связи с юбилейными и праздничными датами, на XIX съезде КПСС, а ведь их влияние на тематику и содержание исследований по истории советского общества невозможно переоценить. Думается, само за себя говорит отсутствие в книге имен Н. А. Булганина, Г. М. Маленкова, В. М. Молотова, Н. С. Хрущева и это - при попытке осветить и 1953 - 1955 годы!

Бросаются в глаза легкость подачи материала и неоднократные искажения истории СССР в связи с международным фактором (и не только в связи с ним). "Исследователи, - пишет А. С. Барсенков, - выделяя основные задачи СССР в области внешней политики в то или иное время, не сходились в точном определении хронологических рамок того или иного периода. Так, и в "Истории дипломатии", и в лекциях Г. А. Деборина и И. Ф. Ивашина периодизация внешней политики межвоенного периода не совпадает. Но тем не менее наиболее важные периоды выделяются в общем одинаково. Это внешняя политика Советского государства до гражданской войны, гражданской войны, первой половины 20-х годов, второй половины 20-х годов, начала 30-х годов до прихода к власти фашизма в Германии, с сентября 1933 до 1939 г. и в два предвоенных года" (с. 125). Возникает вопрос: в чем могли быть различия в периодизации советской внешней политики в упомянутых работах, если в них "важные периоды выделяются в общем одинаково"?

Того хуже фраза: "После мирового кризиса 1929 - 1931 гг. в связи с усилением агрессивных тенденций в политике капиталистических держав Советский Союз, продолжая борьбу за мир, приступил и к укреплению своей обороны" (с. 126). В исторической науке давно устоялась датировка мирового экономического кризиса 1929 - 1933 годами. Еще до его окончания резко ослабла агрессивная в отношении СССР тенденция в политике Англии и особенно Франции; в 1932 г. с нашей страной заключила пакт о ненападении Польша; в 1933 г. ее признали США; до 1935 г. Советский Союз имел почти дружественные отношения с Италией и мог не опасаться Германии с ее в то время очень ограниченной армией; в том же году с ним подписали пакты о взаимопомощи Франция и Чехословакия. Слова "приступил к укреплению" (после 1931 г.) вообще звучат нелепо. СССР никогда не прекращал укреплять свою оборону, всегда уделяя этому первостепенное внимание, а рост приоритета обороны приходится в нашей стране на период с 1935-го (разрыв Германией военных статей Версальского договора) и особенно с 1939 года.

Пожалуй, и дотошный студент поискал бы ныне менее категоричные заявления о протяженности нэпа, чем высказанные А. С. Барсенковым: "С приступом к коллективизации, с наступлением социализма по всему фронту развернулся новый период нэпа, который завершился к концу 2-й пятилетки" (с. 113). 2-я пятилетка - это 1933 - 1937 годы. Даже если в советской литературе, увидевшей свет в 1945 - 1955 гг. или позднее, встречалось утверждение, что в середине 30-х годов у нас продолжался нэп, писать так во второй половине 80-х годов - значит содействовать старому обману. Впрочем, и сам А. С. Барсенков называет 1926 - 1934 гг. периодом "реконструкции народного хозяйства" (с. 41).

Встречающиеся в книге непродуманные формулировки, определения влекут за собой ошибочность и других важных теоретических положений и конкретных выводов автора. Характерный пример: "Изучение истории советского общества второй половины 20 - 50-х годов велось исключительно силами молодых исследователей (научные интересы людей, сформировавшихся как ученые в предвоенные годы, были в своем большинстве связаны с революционной эпохой). Творческая молодость, не всегда высокая научная зрелость исследователей, новизна проблематики сыграли определенную роль в том, что, несмотря на большой численный рост специалистов по истории СССР 20 - 50-х годов, научных публикаций по этому периоду было значительно мень-

стр. 154

ше, чем по предыдущим" (с. 42). Неужели изучение истории советского общества второй половины 20 - 50-х годов в 1945 - 1955 гг. "велось исключительно силами молодых исследователей", которым, естественно, были свойственны "творческая молодость" и "не всегда высокая научная зрелость", т. е. руководители КПСС и Советского государства и сами не занимались этим важнейшим политическим делом, и не требовали этого от ведущих (т. е. уже не "молодых") исследователей? Что такое "революционная эпоха", кончается ли она началом второй половины 20-х годов? Как можно все 20 - 50-е годы относить к одному периоду, и сколько же было "предыдущих" периодов за короткий отрезок времени с 7 ноября 1917 по 31 декабря 1919 года?

Наконец, хотелось бы призвать автора экономнее относиться к расходованию бумаги и типографской краски. Вместо общепринятых сокращений повторяющихся названий работ А. С. Барсенков приводит их в сносках обычно полностью да еще и неточно. Разнобой обнаруживается в названиях одних и тех же книг: В. П. Наумова - на с. 5 и 130, Ф. Д. Воробьева и В. М. Кравцова - на с. 49 и 132, Н. Елизарова - на с. 54 и 106, и т. д.

Очень жаль, что книга на столь важную тему в основном может лишь ввести читателей в заблуждение. У специалистов же она вызовет только досаду.

Постоянный адрес данной публикации: