ANTONI A. KAMINSKI. Michail Bakunin. Zycie i mysl. Wroclaw, 2012. T. 1. Od religii milosci dofilozofii czynu (1814 - 1848). 736 s.; Wroclaw, 2013. T. 2. Podpalacz Europy (1848 - 1864). 542 s.

АНТОНИ А. КАМИНЬСКИЙ. Михаил Бакунин. Жизнь и идеи. Т. 1. От религии любви к философии действий (1814 - 1848); Т. 2. Поджигатель Европы (1848 - 1864).

За год до 200-летия М. А. Бакунина польский исследователь А. Каминьский (Вроцлавский университет) выпустил два тома его биографии, отличающиеся редкой в наши дни полнотой и научной добросовестностью. Как известно, в жизни и мыслях этого основателя анархизма важное место занимал славянский вопрос. В частности, ему принадлежит приоритет в выдвижении идеи всеславянской федерации, цель которой - освобождение народов от имперского гнета. Эту идею подхватили и развили видные представители практически всех славянских народов, к концу XIX в. она обрела новое дыхание, в основном благодаря политикам и мыслителям новой генерации (лидером среди которых можно считать Т. Г. Масарика), а после Первой мировой войны она реализовалась в политической практике. Бакунин неоднократно подчеркивал, что свободная федерация славянских народов может стать ядром и свободного союза всех европейских народов. Так и случилось в ходе образования Европейского союза с учетом того, что славянские народы примкнули к его ядру, а не наоборот, как предполагал Бакунин.

Эту общую установку надо учитывать при рассмотрении книги Каминьского, особенно тех ее частей, в которых речь идет о славянском вопросе. Поскольку и его предшественники (с должной похвалой он ссылается на исследования отечественных славистов, в числе которых - В. А. Дьяков, С. А. Фалькович, Ю. А. Борисенок и др.), и сам автор детально проработал тему "Бакунин и поляки", в большей мере обратим внимание на тему "Бакунин и славяне".

В первом томе описаны детство и юность Бакунина, его "пленение" немецкой классической философией, дан анализ прощания с философией, вызванный переездом (недобровольным) из Германии в Цюрих. 1844 - 1848 годы трактуются в книге как время становления Бакунина-революционера, показано, что на это становление оказал существенное влияние И. Лелевель, мыслитель-демократ и борец за независимость Польши. Он был одним из тех, кто готовил наступление "весны народов" 1848 г., и освещение его контактов с Бакуниным - несомненное достоинство книги.

Правда, история польских связей Бакунина характеризуется гораздо большей длительностью. Еще в 1834 г., находясь в городе Молодечно (Белоруссия) на армейской службе (после окончания артиллерийского училища в Петербурге), он установил первые знакомства с поляками, а главное - признал их право на национальную свободу, мало кем из русских писателей и мыслителей допускаемое (достаточно вспомнить известные стихи А. С. Пушкина или Ф. И. Тютчева). Будучи на военной службе, он изучал положение не только польских "верхов", но и восточнославянских "низов". И уже тогда, полагает Каминьский, он пришел к далеко

не тривиальным выводам, что дружество между этими народами должно строиться на началах взаимного уважения. "К своим, - пишет автор, - практическим знаниям о структуре национальностей и настроениях, господствующих на восточных землях бывшей Речи Посполитой, Бакунин будет возвращаться неоднократно, дискутируя как с поляками, так и с русскими о границах и будущем устройстве независимой Польши и демократической России" (Т. 1. S. 122).

Встречи с поляками в 1834 - 1844 гг. носили в основном эпизодический характер. Но они не могли не приобрести нового качества в связи с его пребыванием в Париже и Брюсселе. В Париже после решения от 26 октября 1844 г. о лишении Бакунина прав, чинов и званий он стал первым русским политическим эмшрантом, но при этом и защитником интересов восточнославянских народов. С учетом этого шли "споры о том, где должна проходить граница между возрожденной Польшей и демократической Россией" (Т. 1. S. 282) - и должным автономным статусом украинского и белорусского народов, также жаждавших свободы.

К мечтаниям Бакунина о судьбах славянского единения Лелевель склонен был прислушиваться, но его парижские друзья не разделяли чувства доверия к "русскому скифу". Часть из них тоже ориентировалась на славянское единение, но под эгидой Запада, которым "очаровывал" в лекциях в первой половине 1840-х годов А. Мицкевич в Коллеж де Франс.

В целом Каминьский выводит увлеченность Бакунина славянским вопросом от влияний Лелевеля, но вот украинский историк анархизма М. Драгоманов считал, что этот вопрос нельзя решать однозначно. "Для меня темен вопрос о генезисе славянофильства Бакунина, - замечал он в письме к И. Франко от 22 августа 1894 г. -Пишет он, что началось оно в 1846 г., тогда он был в Париже, где славянофильствовал по-своему Мицкевич" ("Листування Івана Франка та Михайла Драгоманова". Львів, 2006. С. 284). Поляки пробудили этот интерес, но какие? - спрашивал украинский исследователь. Важно другое: и Лелевель, и Мицкевич, и более революционаристски настроенные приятели Бакунина остались как бы в тылу: он выковывал свой вариант славянофильства, точнее, вырабатывал собственные проекты решения славянского вопроса.

И здесь не меньшую роль играли чехи - роль, не в достаточной мере освещенную отечественными исследователями. Каминьский сделал в этом отношении заметный шаг вперед, показав, что еще до появления на баррикадах в Праге Бакунин устанавливал продуктивные контакты с чехами.

О "чешском вопросе" он поначалу узнал в 1846 г. от польского публициста Э. Хоецкого, а к 1847 г. голос Бакунина уже достиг Праги. До 1848 г. Бакунин слышал о Ф. Палацком и И. Фриче (с ним вступил даже в переписку), не говоря уже о том, что он был знаком с идеями П. Шафарика и Я. Коллара. Но полномасштабное знакомство с чехами - а через них со славянским делом - происходило непосредственно в конце мая 1848 г., после того, как Бакунин покинул Вроцлав (город, в котором о славянском деле говорили в основном революционно настроенные немцы) и прибыл в Прагу, сразу окунувшись в атмосферу Славянского съезда.

Автору присуще интегральное видение этого крайне значимого для будущего славянства события. С его детального описания и начинается второй том книги - "Поджигатель Европы". Естественно, данная аттестация принадлежит не современному исследователю, Бакунина именовали так его враги справа и друзья (в том числе фальшивые) слева. Описывается сложная траектория его движения - с остановками для революции: Вроцлав - Прага - Берлин -Хемниц, где он подвергся аресту в 1849 г.

Революция потерпела крах, а Бакунин в качестве узника, ссыльного и беглеца прошел не менее сложные маршруты, на которых он был в кандалах: Хемниц - Дрезден - Кенигштайн (где был приговорен к смертной казни) - Прага - Оломоуц - Краков (где его передали в мае 1851 г. русским властям) - Петропавловская крепость - Шлиссельбург -Омск - Томск - Забайкалье - Красноярск - Николаевск-на-Амуре - о. Хоккайдо - Сан-Франциско - Панама - Нью-Йорк - Ливерпуль - Лондон. Невероятно для человека немолодого и ослабленного тюрьмой и ссылками, хотя почти по такому же маршруту следовал совсем уже в немолодом возрасте другой политик и мыслитель, завершивший его в Праге, - Т. Г. Масарик.

В Лондоне - новые политические союзы и столкновения, даже с соратниками, и новые творения, включая послание "Русским, польским и славянским друзьям" и "Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель?". Заключительная глава тома - о революции, на сей раз в Польше в 1863 г.,

также завершившейся неудачей и тоже сподвигнувшей Бакунина на новые идеи.

На фоне богатейшей событиями биографии Бакунина Каминьский стремится охватить богатство направлений в решении славянского вопроса с учетом мощного воздействия на этот процесс лидеров политических сил Австрийской империи, пытавшейся использовать славянство для противостояния растущему германскому единению то ли в виде республики (как предполагалось Франкфуртским парламентом), то ли монархии (а с 1871 г. - тоже империи). Российская же империя видела в славянстве своего рода предмостные укрепления от революции.

Большинство представителей политических течений Германии считало славянство не способным к независимости, равно как течений Франции, революционные правители которой с далеко идущими намерениями направили в сторону России именно Бакунина. В 1848 г. в Праге он, будучи представителем русско-украинской секции (наряду с польской и чешско-словацкой), поставил проблему революционизации славянства, дистанцировавшись от австрославизма. И она, по его убеждению, была возможна как революция по преимуществу аграрных народов.

"Мощный напор Бакунина с целью демонтажа империи Габсбургов не вызвал широкого ответа со стороны участников съезда. Большинство делегатов, главным образом чехи, украинцы и южные славяне, но также часть поляков из Галиции, стояли на умеренных позициях или даже консервативных, ограничивая свои цели реструктуризации монархии и придания ей формы федерации, состоявшей из автономных провинций", - пишет Каминьский (Т. 2. S. 52). Бакунин не принял этого, ринувшись в вихрь собственно революционных событий, организованных пражской молодежью, хотя до этого сдерживал ее порывы. Восстание длилось семь дней, но 17 июня Прага была подавлена артиллерией австрийца А. Виндишгреца.

И начался обратный путь - в западном направлении, путь с новыми восстаниями: Вроцлав - Берлин - Дрезден - Лейпциг -Хемниц. А также пересмотр революционных установок. Бакунин предстал демократичным панславистом, придерживаясь позиций революционного славянофильства, федеративного славизма (Т. 2. S. 64).

Все эти определения схватывают некие части мировоззренческих позиций Бакунина, но он уже тогда шел дальше - и подходил к позициям анархизма.

Славянское дело Бакунина, по его же словам - высшее достижение его жизни, встретило разные толкования в среде и революционеров, и консерваторов на Западе. Но их объединило недоверие к его инициативам, которое обратилось обвинениями в служении царю. В чем причина этой клеветы, циркулировавшей в среде и польской аристократии, и пролетарской партии Маркса? Она в том, что Бакунин уже тогда видел движущую силу истории в крестьянском (хлопском) восстании, не приемлемом ни помещиками, ни пролетарской партией.

В конце 1848 г. Бакунин выпустил "Воззвание к славянам русского патриота Михаила Бакунина, члена Славянского съезда в Праге". В основном чехам оно было и адресовано, однако славянский революционный порыв уже шел на спад. Воззвание вышло сначала на немецком языке, в январе 1849 г. появилось во французском и чешском переводах, в феврале - в польском. Резонанс от него был большой, но Бакунин уже организовывал революцию в Дрездене, непосредственно перед нею встречаясь с И. Фричем. До этого в первой половине марта он четыре дня находился в Праге (более четкие даты не установлены даже таким конструктивно-кропотливым исследователем, как Каминьский).

Революционный энтузиазм у него не проходил, снова и снова давал о себе знать "бес уничтожения". Тем более, что русский экс-дворянин хотел показать немцам: "не все славяне реакционеры, а не все немцы являются славянофобами (slowianozercami)" (Т. 2. S. 92, 94). С опорой на Фрича он собирал силы среди чешско- и немецкоязычного студенчества, которые должны "поджечь" граждан Праги, а затем и всех чехов.

Итог пребывания в Праге признание ее неготовности к революции. 3 мая Бакунин принял участие в восстании в Дрездене (не без надежды, что оно перекинется в Польшу и Чехию). Для этого в военный штаб восстания и были приглашены польские офицеры (Т. 2. S. 120); для этого не прекращалось и общение с И. Фричем, а также была подготовлена статья "Чешская демократия" на немецком языке (Т. 2. S. 423). Уже 10 мая Бакунин подвергся аресту и надолго был отстранен не только от славянских, но и любых дел. Если не считать их пересказа в "Исповеди", то первые живые контакты с поляками состоялись уже в Сибири в 1857 г.

Что касается славянского следа "Исповеди" (1851) Бакуниным царю (и ему как

формальному главе церкви тоже) Николаю I, то она - после обнаружения и публикации этого документа в 1921 г. и многочисленных переводов - детально рассматривалась десятками исследователей. В их числе польский историк Я. Кучаньский, который проанализировал "исповеди" других (экс)революционеров и пришел к выводу, что Бакунин больше говорил о своих идеалах, чем о раскаянии.

Следующий, написанный рукой Бакунина документ "Письмо Александру II" появился лишь в 1857 г. Его результатом и стало перемещение в Сибирь, где он встретился со ссыльными поляками и в их среде нашел свое семейное счастье (многие считают это сомнительным, апеллируя к факту, что Бакунин не был биологическим отцом своих детей; однако Каминьский с должной доказательностью и деликатностью показывает: "сибирская роза", как говорили об Антонине ее друзья, и "поджигатель" Михаил любили и помогали друг другу (Т. 2. S. 316). К тому же в те времена матримониальные интересы не выступали на первый план ни у революционеров, ни у реакционеров (достаточно вспомнить Герцена и сочетавшегося морганистическим браком Александра II).

Естественно, что ссыльные поляки встретили Бакунина с радостью: многие из них укоренились в русскую среду, которая в условиях Сибири была далека от поклонения монарху. Некоторые из них (например, А. Гиллер) встретились с ним в дальнейшем в Лондоне, некоторые способствовали его побегу, многие же вели себя успокоенно, чем вызывали гнев Бакунина.

Поляки стали основными соратниками Бакунина и после его прибытия в Лондон; не случайно одно из первых его воззваний, появившихся в феврале 1862 г. в "Колоколе", именовалось "Русским, полякам и всем славянским друзьям". История их контактов неплохо описана отечественными славистами, на работы которых постоянно ссылается Каминьский. "Ни один славянский народ не поверит в добрые намерения русского царя, пока Польша будет находиться в неволе" (Т. 2. S. 218) - этот тезис Бакунин доказывал с полной определенностью.

Что касается остальных славянских друзей, то их активность существенно снизилась. Чех Й. Фрич готовил в 1862 г. периодическое издание "Всеславянской свободы", но оно оказалось малоэффективным. Переписка Бакунина и Фрича пронизывалась все более пессимистическими нотами, и для этого имелись основания: на первый план выходила идея австро-славянской монархии, дискредитировавшая себя еще в 1848 г. "Со смертью великих славян - Шафарика, Ганки, Штура - ослабло и славянское единство, великое славянское дело утопало в мелких интригах, в "играх в конституцию", в обеспечение избирательных прав. Политическая элита Чехии отвернулась от своего народа, считал Бакунин, не знает его жизни и его идеалов, тем самым они находятся весьма далеко от того, что составляет суть славянства", - констатирует автор (Т. 2. S. 239 - 240). Поэтому и планировавшееся с Фричем издание о всеславянстве не вышло в свет, хотя Бакунин и готовил для него статьи.

Не только из-за недостатка места, но и потому, что сюжет "Бакунин и польское восстание" описано отечественными славистами, я уделила ему меньше внимания, хотя он занимает примерно четвертую часть книги (от параграфа "Сближение с отелем "Ламберт"" четвертой главы до параграфа "Конец разлуки - приезд Антонины" пятой главы). Остается привести еще одно соображение: участие в "польском деле" дорого обошлось и Герцену, и Бакунину - от них отдалились даже верные друзья. Герцен признал, что это было ошибкой, Бакунин - нет. Он рассматривал поражение восстания как первый этап трагедии польской революции. "Бакунин был убежден, - пишет Каминьский, - что вскоре наступит ее второй этап - революция крестьянская (chlopska)" (Т. 2. S. 313).

В заключительной части книги фиксируется, что в январе 1864 г. Бакунин с женой выехали в Италию. С собой он взял темперамент бунтовщика, но переориентировал его на новые цели и поиск новых возможностей. Немалую роль в этом сыграли встречи с Прудоном, хотя Бакунин шел к анархизму своим путем. Внимание Бакунина в геополитическом аспекте смещалось к югу Европы - Италии и Испании. Они могли влиять на судьбы Европы, он надеялся, что с юга удастся втянуть в вихрь революционных изменений и славян, но в такой же мере их может втянуть и взрыв революции в России (Т. 2. S. 320).

А. Каминьский писал первый том о Бакунине немногим более десяти лет, второй - немногим меньше десяти. Сейчас ведется работа над третьим томом, и есть все основания утверждать, что славянские сюжеты тоже займут в нем важное место.

Постоянный адрес данной публикации: