Несмотря на то, что существует немало работ, посвященных дятельности Н. И. Кареева (1850 - 1931 гг.), о его научной биографии после 1917 г. и последних годах жизни, совпавших с резким изменением общественно-политического климата, "великим переломом" в отношениях науки и власти, сведений мало¹.

Традиционно биография Кареева после 1917 г. восстанавливается по мемуарам "Прожитое и пережитое". Однако в мемуарах историка почти не нашел отражения последний период его жизни. Поэтому необходимо выявить иные источники, позволяющие не просто дополнить, но и во многом пересмотреть утвердившуюся в науке версию биографии историка.

Одним из важнейших источников по истории частной жизни Кареева являются обнаруженные записные книжки ученого за 1926 - 1930 годы². Дневниковая форма записи делает их уникальными по своей информативности.

Кроме того, важную роль при изучении жизни Кареева в 1928 - 1931 гг. играет эпистолярное наследие историка: переписка с коллегами (М. В. Ватсон³, Н. П. Корелино⁴, В. П. Бузескулом⁵, В. Д. Бонч-Бруевичем⁶), родственниками (братом В. И. Кареевым⁷ и племянницей Е. В. Кареевой⁸), учреждениями (Академией наук СССР⁹, Музеем революции, Библиотекой Академии наук, Петроградским (Ленинградским) университетом)¹⁰.

Отдельные сюжеты из истории семьи Кареева в 1928 - 1931 гг. позволили уточнить итоги работы с многочисленными делопроизводственными документами, отложившимися в фондах архивохранилищ РФ. Так, материалы Комиссии по назначению персональных премий при Совете Министров РСФСР иллюстрируют имущественное положение Кареева в 1928 - 1931 годах¹¹. Особую группу источников составляют персональные документы историка: трудовая книжка¹² и копия с трудового списка¹³, профсоюзный билет (работников просвещения)¹⁴, пенсионные книжки¹⁵, удостоверение о заработной плате за 1928 - 1929 гг., выданное Ленинградским университетом, справки жилищно-арендных кооперативных товариществ о составе семьи, о нелишении избирательных прав¹⁶, справка Облотдела жилищного хозяйства Леноблисполкома в домоуправление N 4 Васильевского острова о порядке оплаты персональным пенсионером внутрикомнатных излишков¹⁷ и др. Новые акценты в биографии Кареева позволили расставить документы архива ФСБ по

Долгова Евгения Андреевна - аспирант Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета.

Ленинградской области - следственное дело сына историка, Константина Николаевича Кареева, репрессированного в 1928 г. по делу "Воскресения"¹⁸.

Сведения дополняют мемуары и некрологи современников ученого. Жизни Кареева после 1917 г. посвящены воспоминания Т. Александровской "Профессор Николай Иванович Кареев"¹⁹, Т. С. Варшер "Последние годы Н. И. Кареева при большевиках"²⁰, Н. П. Корелиной "Моя полувековая дружба с Николаем Ивановичем Кареевым"²¹, Н. Г. Верейского (внук исследователя) "Воспоминания о почетном члене АН СССР, профессоре Н. И. Карееве", К. Н. Кареева (сын Н. И.)²²; некролог П. Н. Милюкова²³.

Хотя отсчет своих "закатных лет" Кареев начинает уже с 1923 г. (с окончания его преподавательской деятельности²⁴, практически совпавшего с ограничением возможности публикации работ²⁵), ощущение "неустроенности" особенно нарастает со второй половины 1920-х годов. В письме Н. П. Корелиной от 17 ноября 1928 г. историк писал: "Я еще не нуждаюсь в абсолютном отдыхе и мог бы еще работать, но для той большой деятельности, которая у меня была раньше, я совершенно отшит"²⁶. В переписке с И. М. Гревсом Кареев отмечал по поводу публикации своих мемуаров: "при том направлении, которое приняли наша общественность и наше печатное слово, кому будет интересно читать повествование о себе какого-то "буржуазного профессора""²⁷.

1 сентября 1929 г. Кареев был окончательно уволен из Ленинградского государственного университета²⁸. С прекращением трудовой деятельности для ученого автоматически встал вопрос о дальнейшем финансовом обеспечении жизни. Заработная плата историка за 1929 г. составляла 31 рубль 67 коп. (общая сумма за год 376 рублей 70 копеек), до октября 1929 г. он получал от ЦеКУБУ академическое обеспечение по 85 рублей в месяц²⁹. Получаемой пенсии физически не хватало. В письме к брату от 1930 г. Кареев пишет: "Не имеем возможности топить каждый день печи: запас дров у нас небольшой, и добывать дрова не только дорого, но и. трудно... Стипендия (студенческая - Е. Д.) Коли³⁰ - 70 р[ублей], но с разными вычетами на руки выдано было 56 р[ублей] и еще неизвестно, удержится ли... Что касается того, что ты обносился, то и я скоро буду недалек от этого, а денег на обновление костюма нет...". Финансовое положение семьи заслуженного деятеля науки вызывало сочувствие у близких ему людей. Друг Кареева В. П. Бузескул осенью 1930 г. попытался выхлопотать ему персональную пенсию, мотивировав это тем, что "долг Академии наук не оставлять своего почетного члена на ничтожной пенсии, а следует хлопотать о назначении Вам пенсии персональной в высшем размере... В. П. Волгин предложил мне сделать заявление в заседании Исторической группы..."³¹. После долгих хлопот и сбора необходимых бумаг Карееву была назначена пенсия в размере 225 рублей с 1 января 1931 года³². Ученый успел получить ее всего за один месяц³³.

Унизительные трудности материального характера усугублялись личными обстоятельствами, обусловленными общественно-политическими, социальными, экономическими переменами второй половины 1920-х годов. Нарастало недоверие к "старым специалистам", власть начала проводить политику наступления на интеллигенцию. Символами времени стали Шахтинское дело (1928 г.)³⁴ и дело ЦК Промпартии.

Первыми от изменения общественно-политического климата пострадали неформальные объединения ученых³⁵. Разгром кружка "Воскресенье" в 1928 г., аресты таких историков, как И. М. Гревс, О. А. Добиаш-Рождественская, Л. С. Косвен продемонстрировали слабость и незащищенность интеллигенции от внешних ударов. По делу религиозно-философского кружка "Воскресение" ("дело А. А. Мейера") был арестован и старший сын Николая Ивановича Константин. В публикации И. Флиге и А. Даниэля, посвященной истории "Воскресения", приводятся следующие сведения о Карееве: "Кареев Константин Николаевич (1883 - 1945). Служащий; с 1924 - безработный. Сын историка Н. И. Кареева. Арестован 11.12.1928, освобожден под подписку о невыезде 04.02.1929, приговорен к лишению права проживания

в 6 городах СССР сроком на 3 года. Выслан в Смоленск. Там 29.10.1930 арестован и приговорен к 3 годам лагеря".

Рукописные материалы Кареева за 1928 - 1930 гг. наполнены тревогой за сына. В январе 1929 г. он пишет: "Теперь ни для кого из моих родных и здешних знакомых не секрет, что Константин сидит уже семь недель в доме предварительного заключения. И он сам, и мы убеждены, что в основе этого лежит недоразумение, а потому относимся к этому спокойно, но все-таки это крайне неприятно"³⁶. Записная книжка исследователя за 1930 г. пестрит указаниями на отправление "Котику" ежемесячных денежных переводов³⁷. В письме Н. П. Корелиной от 14 сентября 1929 г. Кареев сообщает: "От Конст[антина] получаю известия неважные: долгое время он даже комнату себе не мог найти в Смоленске и, конечно, сидит без работы"³⁸. В письме брату от 31 декабря 1930 г. ученый уже тревожно отмечает: "От Котика вестей нет"³⁹.

Одновременно с наступлением на неформальные научные объединения (кружки) начался процесс советизации Академии Наук СССР. В 1927 г. СНК СССР утвердил новый устав АН СССР, значительно ограничивавший ее права и автономию⁴⁰. Организованные же в 1928 г. выборы в состав АН обнажили всю остроту противостояния власти и научного сообщества, "красных" профессоров и старой интеллигенции.

В "Прожитом и пережитом" Кареев с грустью пишет: "Так обгоняла меня быстро текущая жизнь, так все более сходил я с общественной сцены и даже при жизни начинал приходить в забвение. Ярким доказательством последнего является то, что когда летом 1928 года был опубликован список 225 лиц, рекомендованных как кандидаты в Академию наук разными научными учреждениями и частными группами ученых, моего имени в этом списке не оказалось"⁴¹. В письмах Н. П. Платонову Бузескул пытался настоять на кандидатуре Кареева, подчеркивая и долголетнее служение ученого русской науке, и подходящий ко случаю юбилей (60 лет со дня появления печатной работы)⁴². После того как кандидатура Кареева была решительно отклонена, Бузескул смог добиться для ученого вместо "действительного" только "почетного" членства. Сложности всех "подковерных" игр иллюстрируют опасения, высказываемые Бузескулом в письме от 1 января 1929 г.: "Когда же будет происходить баллотировка лиц, представленных в почетные члены? Если не 12, а в следующем затем общем собрании, тогда выборы их будут проходить при новом составе (ибо избранные новые действительные члены после 12 января вступают во все свои права), это может повлиять на результат"⁴³. Среди "должных быть избранными" новых действительных членов, чьих "черных шаров" так опасался Бузескул, - впервые введенные в Академию наук "красные профессора" - Н. И. Бухарин, А. М. Деборин, Н. М. Лукин, В. М. Фриче, Г. М. Кржыжановский, И. М. Губкин. Академия наук СССР сумела избрать Кареева своим почетным членом 31 января 1929 г. - в разгар кампании по ее советизации.

На печально известном заседании АН СССР 12 января 1929 г. трое из выдвинутых коммунистов - Деборин, Лукин и Фриче - не набрали нужного числа голосов при баллотировке в академики. Этот инцидент послужил поводом для нового наступления на Академию наук. В апреле 1929 г. на пленуме Коммунистической академии М. Н. Покровский заявил, что "необходимо положить конец существующему еще в некоторых научных областях мирному сотрудничеству марксистов с учеными, далекими от марксизма или даже враждебными марксизму" и что "необходимо начать решительное наступление на всех фронтах научной работы, создавая свою собственную марксистскую науку⁴⁴.

Начиная с апреля 1929 г. вопрос об АН СССР неоднократно рассматривался на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б). Вскоре началась чистка Академии наук специально созданной комиссией. Апогеем же "культурной революции" в науке по отношению к историкам "старой школы" стало "Академическое дело" 1929 - 1930 гг., по которому были арестованы или заново привлечены к ответственности ранее арестованные по другим поводам историки Москвы и Ленинграда.

Кроме тревоги за сына, переживаний, связанных с ситуацией в Академии наук, последние полтора месяца жизни Кареева были омрачены резкой критикой, зазвучавшей в его адрес. Еще в 1928 г. в I издании Малой советской энциклопедии Кареев был представлен как "историк-идеалист" и "противник марксизма"⁴⁵. 26 декабря 1930 г. проработка Кареева, Петрушевского, Бузескула и других "старых профессоров" была продолжена на заседании методологической секции Общества историков-марксистов. Председатель Общества Лукин обвинил Кареева в стремлении "реставрировать свергнутые классы" и в "выкриках против марксизма", раздающихся в иностранной печати⁴⁶.

В письме брату В. И. Карееву историк отмечал: "Одна из причин плохого сна в предыдущую ночь заключалась в думах о том, как реагировать на доклад Лукина (академика), который тебе известен из газеты"⁴⁷. Решившись на открытый протест, Кареев написал письмо президенту и непременному секретарю АН СССР⁴⁸, а также в редакцию МСЭ⁴⁹, в котором попытался еще раз обосновать свое отношение к марксизму: "...я ценю Маркса как историка, его взгляды отразились и на моих исторических высказываниях... с этой стороны говорить обо мне как о противнике марксизма не приходится". В письме президенту АН А. П. Карпинскому и непременному секретарю АН В. П. Волгину (с 1930 г.) Кареев протестовал против сближения его научной деятельности с процессом Промпартии, настаивал на том, что Лукин в действительности "не может указать ни одного места, на котором отразились бы стремления господствовавших классов царской России", указывал, что высказывания Лукина "выходят за пределы чисто научной полемики"⁵⁰. Ответа на письмо Кареева не последовало - по его словам, оно осталось "ударом хлыста по воде"⁵¹.

В письме к Корелиной от 31 января 1930 г. историк писал: "его (Лукина - Е. Д.) доклад был первым из целого ряда докладов, общим вступлением в доклады об отдельных ныне живущих историках... За кем дальнейшим очередь, не знаю, но, очевидно, проберут всех ныне живущих историков"⁵².

Дурное предчувствие не обмануло ученого. В рассекреченных материалах Академического дела - допросах академиков С. Ф. Платонова и Е. В. Тарле - действительно его имя встречается довольно часто: прежде всего, применительно к нелегальной организации "Кружок молодых историков"⁵³ и "салону Е. В. Тарле"⁵⁴. В вину Карееву было поставлено и его участие в 1919 г. в собраниях университетской профессуры в Петроградском университете (кружок для периодического обмена мнениями по вопросам политики, науки и религии)⁵⁵. Подозрение следователей вызывала и организация им на квартире кружка из своих учеников и слушателей из Университета и бывших Высших женских курсов (И. Л. Попова-Ленского, С. М. Глаголевой-Данини, П. П. Щеголева, М. К. Гринвальд, Е. Н. Петрова, В. В. Бирюковича, Е. А. Кокской), занимавшихся "чтением и разбором рефератов на исторические темы в антимарксистском духе"⁵⁶.

Тот факт, что доклад Лукина прозвучал именно в дни празднования семьей Кареева 80-летнего юбилея ученого (АН никак не отметила это событие), еще более усугубил и без того психологически тяжелую и напряженную ситуацию. В письме Корелиной Кареев с горечью и обидой писал: "восьмидесятилетних юбилеев не бывает... впрочем, один академик мне все-таки преподнес вместо поздравления инсинуацию"⁵⁷. В последние месяцы своей жизни Кареев остро ощущал невостребованность, ненужность, бесполезность как своего творчества, так и всей своей жизни. Кончина ученого в январе 1931 г., казалось, поставила точку в затянувшемся споре историка и власти.

Несмотря на то, что тягостные условия жизни той поры побуждали многих ученых к компромиссам в творчестве, оказавшись в новых непривычных условиях, Кареев, тем не менее, практически не пытался адаптировать свою научно-исследовательскую работу к условиям нового времени, продолжая жить в "старых", привычных контурах. Прямым следствием этого стало резкое ограничение возможностей для профессиональной деятельности ученого. В силу факторов личного характера - возраст, широкая известность (в том числе и за рубежом), активная политическая пози-

ция до 1917 г. - власть не нашла возможным ограничить влияние идей "старого преподавателя истории" иначе как максимально сузив для него возможности ведения педагогической и научно-исследовательской работы.

Резкое обострение отношений с политическим режимом пришлось на период 1928 - 1931 гг., когда был репрессирован сын историка, а сам Николай Иванович оказался близок к набиравшему обороты "Академическому делу". Публично выступив против клеветы и обвинений представителей новой политической и научной элиты, ученый впервые пошел на разрыв отношений с властью. Затяжная болезнь и кончина историка в феврале 1931 г. не позволила осуществиться возможным репрессивным мерам по отношению к нему. Однако расставленные в 1930-е гг. акценты ("противник марксизма"), обусловившие серьезное предубеждение по отношению к наследию крупнейшего российского ученого, сохранялись в советской историографии фактически до конца 1980-х годов.

Примечания

Статья подготовлена в рамках проекта ФЦП "Научные и научно педагогические кадры инновационной России" на 2009 - 2013 годы, мероприятие 1.1, N 14.740.11.0205.

1. ЗОЛОТАРЕВ В. П. Научно-исследовательская деятельность Н. И. Кареева в советское время. Изучение и преподавание историографии в высшей школе: межвуз. сб.ст. Петрозаводск. 1985, с. 12 - 125; ЕГО ЖЕ. Историк Николай Иванович Кареев и его воспоминания "Прожитое и пережитое". В кн.: КАРЕЕВ Н. И. Прожитое и пережитое: воспоминания. Л. 1990, с. 34 - 37; ЕГО ЖЕ. Историческая концепция Н. И. Кареева. Л. 1988, с. 29 - 33; ФИЛИМОНОВ В. А. К вопросу об интерпретации коммуникативных характеристик "русской исторической школы" (Н. И. Кареев и В. П. Бузескул). Наука и власть: научные школы и профессиональные сообщества в историческом измерении: мат-лы научн. конф. М. 2002, с. 31 - 33; ЕГО ЖЕ. Н. И. Кареев и В. П. Бузескул: к вопросу о коммуникативных характеристиках "русской исторической школы". Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Вып. 5. Ставрополь. 2004, с. 198 - 218; "Нет возможности опровергнуть нелепость и клевету": письма В. П. Бузескула Н. И. Карееву. 1923 - 1931 гг. - Исторический архив. 2007, N 2, с. 83 - 114; Переписка Н. И. Кареева и А. И. Неусыхина - Средние века. Вып. 42. М. 1978, с. 282 - 291; ЛАПТЕВА Л. П. Русский историк Н. И. Кареев (1880 - 1931) и его взаимоотношения с политическими режимами России. Проблемы славяноведения: сборник научных статей и материалов. Вып. 2. Брянск. 2000, с. 88 - 96.

2. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ), ф. 119 (Н. И. Кареев), к. 3, д. 12 - 13, 16; к. 17, д. 5, 6, 7.

3. Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН (ИРЛ И РАН), ф. 402 (М. В. Ватсон), оп. 2, д. 248, л. 10 - 11.

4. Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ), ф. 2202 (М. С. Корелин), оп. 3, д. 3, т. 1; оп. 4, д. 8, л. 1 - 1 об.

5. НИОР РГБ, ф. 119, к. 6, д. 11; к. 9, д. 49 - 67; Санкт-Петербургский филиал архива РАН (СПбФ АРАН), ф. 825 (В. П. Бузескул), оп. 1, д. 91.

6. НИОР РГБ, ф. 369 (В. Д. Бонч-Бруевич), к. 159, д. 6; ф. 119, к. 6, д. 5 - 7.

7. Там же, к. 282, д. 41, л. 9 - 10.

8. Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 1094 (Н. И. Кареев), оп. 1, д. 4.

9. СПбФ АРАН, ф. 980 (Н. И. Кареев), оп. 1, д. 47; НИОР РГБ, ф. 119, к. 19, д. 24.

10. Там же, к. 18, д. 42.

11. Государственный архив РФ (ГА РФ), ф. А539 (Комиссия по установлению персональных премий при Совете Министров РСФСР), оп. 3, д. 9032.

12. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 28.

13. ГА РФ, ф. А539, оп. 3, д. 9032, л. 9 - 14.

14. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 31.

15. Там же, д. 32.

16. ГА РФ, ф. А539, оп. 3, д. 9032, л.. 3 - 3об., 4, 6. .

17. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 33.

18. УФСБ по СПб и Ленинградской области. Д. П. - 71897; Ленинградская правда. 1929, N 212, с. 5; N 219, с. 5; ВЛ. 1991, март, с. 138 - 141 (реабилитированные); "Дело А. А. Мейера" Звезда. 2006, N 11.

19. РГАЛИ, ф. 1094, оп. 1, д. 14.

20. Сегодня (Рига). 15.III.1931. Утренний выпуск, N 74, с. 2. Опубл.: ВАРШЕР Т. С. Последние годы Н. И. Кареева при большевиках. Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Вып. 10. Ставрополь-Пятигорск. 2008, с. 420 - 427.

21. ЦИАМ, ф. 2202, оп. 4, д. 3. Опубл.: КОРЕЛИНА Н. П. Моя полувековая дружба с Николаем Ивановичем Кареевым. Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Вып. 10. Ставрополь-Пятигорск. 2008, с. 427 - 432.

22. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 35.

23. Последние новости (Париж). 22.II.1931 (N 3623), с. 2. Опубл.: МИЛЮКОВ П. Н. Памяти Н. И. Кареева. Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Вып. 10. Ставрополь-Пятигорск. 2008, с. 416 - 419.

24. КАРЕЕВ Н. И. Ук. соч., с. 295. Отношением Народного комиссариата просвещения от 22 июня 1923 г. Н. И. Кареев был отстранен от чтения лекций в университете, оставшись на должности преподавателя исторической этногеографии лишь в Географическом институте. НИОР РГБ, ф. 119, к. 19, д. 23; ГА РФ, ф. А-539, оп. 3, д. 9032, л. 12об-13. В апреле 1924 г. ученый был переведен на сверхштатную вакансию ввиду получения им пенсии. ГА РФ, ф. А-539, оп. 3, д. 9032, л. 13об. -14. После того, как в 1925 г. Географический институт вошел в состав Ленинградского университета, ученый автоматически восстановился в Университете.

25. По цензурным соображениям была отклонена рукопись "Общей методологии гуманитарных наук". НИОР РГБ, ф. 119, к. 19, д. 36, л. 1 - 3.

26. ЦИАМ, ф. 2202, оп. 3, д. 3, Т. 1, л. 136.

27. СПбФ АРАН, ф. 726, оп. 2, д. 134, л, 16об.

28. ГА РФ, ф. А-539, оп. 3, д. 9032, л. 12об. -13.

29. Там же, л. 3 - 3об., 8.

30. Внук (сын Е. Н. и Г. С. Верейских), автор воспоминаний о Н. И. Карееве, см.: СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 35.

31. НИОР РГБ, ф. 369, к. 282, д. 41, л. 9 - 10об.; ф. 119, к. 5, д. 152, л. 1 - 1об.

32. ГА РФ, ф. А-539, оп. 3, д. 9032, л. 1 - 1об.

33. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 32 (Пенсионная книжка), л. 30 - 32.

34. Подробнее см.: Шахтинский процесс 1928 г.: подготовка, проведение, итоги. М. 2010.

35. Известен целый ряд групповых "дел", прямо направленных против интеллигенции, в том числе научной: "дело кружка стариков" (1927 г.), "дело Обновленского" (1928 г.), "дело Космической академии" (1928 г.), "дело кружка "Воскресение"" ("Мейера") (1928- 1929 гг.) и др.

36. ЦИАМ, ф. 2202, оп. 3, д. 3, т. 1, л. 93об.

37. НИОР РГБ, ф. 119, к. 17, д. 7.

38. ЦИАМ, ф. 2202, оп. 3, д. 3, т. 1, л. 12об.

39. НИОР РГБ, ф. 369, к. 282, д. 41, л. 9. Работа с новейшими базами данных "Мемориал" уточнила то, что так и не узнал Н. И.: 29 октября 1930 г. Константин, проживавший в Смоленске, вновь был арестован и 17 сентября 1931 г. (уже после смерти Н. И. Кареева) приговорен к трем годам лагерей. В 1932 г. по отбытии наказания он был лишен права проживать уже в 12 населенных пунктах.

40. Например, появился пункт об исключении из Академии наук действительного члена, "если его деятельность направлена явным образом во вред Союзу ССР". См.: Уставы Академии наук СССР. М. 1975, с. 123 (п. 22).

41. КАРЕЕВ Н. И. Ук. соч., с. 301; К выборам новых академиков. Известия. 1928, N 128 (3 июня), с. 5.

42. Стилистика писем подчеркивает настойчивость, с которой В. П. Бузескул пытался добиться справедливости: "Я по-прежнему держусь того мнения, что справедливость требует избрать в члены Академии проф. Н. И. Кареева, который давно этого заслужил... Возраст его, конечно, большой, но он не утратил свежести мысли и работоспособности, и я смотрел бы на его избрание как на акт справедливости"; "раз увеличивают чуть не вдвое число академиков, то, может быть, нашлось бы место и для Н. И. Кареева, - откровенно говоря, мне больно за него, если при "массовом производстве" академиков он будет обойден; по моему мнению, он заслуживает избрания". См.: Архив АН, ф. 2, оп. 1 - 1928, д. 89, л. 67; ОР РНБ, ф. 585, д. 2403, л. 13об.

43. ОР РНБ, ф. 585, д. 2403, л. 28.

44. Вестник Коммунистической академии. 1929, N 33(3), с. 270.

45. Кареев Николай Иванович. Малая советская энциклопедия. М. 1928, т. 3, с. 722. Эта точка зрения была смягчена только в 3-м издании МСЭ: "позитивист, с 90-х гг. активно выступал против марксизма, отождествляя его с экономическим материализмом". См.: Кареев Николай Иванович. МСЭ. Т. 4. М. 1958, с. 543.

46. Буржуазные историки в СССР: Доклад академика Н. М. Лукина в обществе историков-марксистов - Красная газета. Вечерний выпуск. 1930, N 305 (2663), с. 2; Н. М. Лукин имел

в виду статью Н. И. Кареева "Russie", опубликованную в издании "Histoire et historiens depuis 50 ans. Methodes, organization et results du travail historique de 1876 a 1926". Vol. 1. Paris. 1927, p. 341 - 370. Опубликованный перевод см.: КАРЕЕВ Н. И. Отчет о русской исторической науке за 50 лет (1876 - 1926). - Отечественная история. 1994, N 2, с. 136 - 154.

47. НИОР РГБ, ф. 369, к. 282, д. 41, л. 9.

48. СПбФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 47. Копия письма см.: НИОР РГБ, ф. 369, к. 282, д. 41.

49. Эта оценка вызвала резкую критику Н. И. Кареева. См.: НИОР РГБ, ф. 119, к. 43, д. 7, л. 1 - 6.

50. СПБФ АРАН, ф. 980, оп. 1, д. 47, л. 1.

51. ЦИАМ, ф. 2202, оп. 3, д. 3, т. 1, л. 124.

52. Там же, л. 123об. -124.

53. "Кружок молодых историков" - неформальное научное объединение в Ленинграде - состояло преимущественно из учеников С. Ф. Платонова, Н. И. Кареева, Е. В. Тарле, А. Е. Преснякова, преподавателей или оставленных для подготовки к профессорскому званию. Кружок никак не был оформлен, протоколы его заседаний не велись, состав кружковцев не был строго определен. Начал свою работу либо в конце 1920 г. либо в январе 1921 г. и просуществовал до конца 1927 или начала 1928 года. Подавляющее большинство членов кружка было арестовано ОГПУ в 1929 - 1930 гг. по так называемому "Академическому делу*.

54. Академическое дело 1929 - 1931 гг., т. 1, с. 31 - 32.

55. Там же, т. 1, с. 346.

56. Там же, т. 2, ч. 2, с. 387.

57. Там же, л. 117.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Е. А. Долгова:

Комментарии: