От редакции. Мы публикуем последнюю статью Андрея Михайловича Самозванцева. Он ушел от нас скоропостижно, успев внести существенный вклад в развитие отечественной санскритской текстологии и источниковедения, полный новых планов. Ряд его работ публиковался и на страницах нашего журнала, и мы ожидали новых его статей, но не сложилось.

Настоящая статья является частью большого исследования текста "Артхашастры Каутильи " (далее - КА) под названием " "Артхашастра Каутильи " I - II. Мир текста и мир в тексте". Эта книга еще не опубликована. Извлечениями из нее являются другие, еще не опубликованные статьи; как и статья, посвященная проблеме соглядатаев в КА, они, видимо, будут опубликованы в изданиях, подготовленных в Институте востоковедения РАН.

Ключевые слова: дхармашастра, религиозное право, "Артхашастра Каутильи", "Нарада-смрити", соглядатаи, Древняя Индия.

Мысль написать книгу ""Артхашастра Каутильи" I-II. Мир текста и мир в тексте" возникла достаточно неожиданно, но представленный в ней концептуальный подход к тексту (причем не только к тексту КА: под тем же углом зрения исследуется и материал дхармашастр и, вероятно, может быть исследован материал других индийских литературных памятников) созревал давно, с конца 1980-х гг. Просто, как это бывает порой, содержание мысли не сразу получило свою законченную форму.

В этой книге показана специфическая культура индийского текста и продемонстрирован на многих примерах механизм самоорганизации этого текста. Однако я отдаю себе отчет в том, что достаточно частные исследования, какими являются статьи с точки зрения их материала, инструментария, методики исследования текста, оказываются в заведомо проигрышном положении по сравнению с монографией, к тому же еще не опубликованной. Поэтому я считаю необходимым во введении к статье о соглядатаях в индийском тексте (понимая, что это, конечно, утяжеляет изложение) коснуться важного вопроса о феномене индийской текстовой культуры и тем самым ввести свой подход к тексту, свое понимание текста и заключенного в нем материала в определенный историко-культурный контекст.

В своей книге "Историческое развитие культуры", опубликованной в 1991 г., В. Н. Романов исследовал, в частности, и феномен так называемой теоретической культуры. Он отмечал, что теоретическая культура в древности концентрировала свое внимание на весьма ограниченном круге явлений социальной практики. Дело в том, что в древности не все формы поведения человека становились одновременно объектом описания, и переход к понятийному мышлению, преобразующему всю структуру личности, происходил на основе узких по тематике текстов, которые и вырабатывали специфическую "сетку" мировоззренческих понятий. Впоследствии, когда осваивались таким же образом другие сферы поведения человека, исходная "сетка" понятий пред-

стр. 18
определяла в целом терминологически непротиворечивое и единообразное восприятие всех ценностей человеческой жизни. В древней Индии такой исходной "сеткой" стала система понятий, которые группировались вокруг понятия жертвы, жертвоприношения. По этой причине весь корпус ведийской литературы был расписан индийской традицией по функциям четырех жрецов, совершавших так называемый шраута-ритуал.

При этом теоретическая культура в Индии формировалась в отсутствие письменности, что обусловило разработку техники изустной трансляции текстов от учителя к ученику. Отсюда чрезвычайно высокий статус в этой традиции слова, которое не должно было искажаться даже на фонетическом уровне. И отсюда же - складывание "филологического" направления в индийской культуре, целью которого была жесткая фиксация текста в его неизменной форме [Романов, 1991, с. 68 - 70].

Одновременно с этим в поздневедийский период происходит все более глубокая техническая регламентация, "технологизация" ритуала, сопровождающаяся классифицированием, упорядочением его элементов; ритуал развивается как бы вглубь и за счет собственных ресурсов, пользуясь присущими ему техническими средствами, что является необходимым следствием актуализации ритуала - в данном случае шраута-ритуала - как социально значимой сферы общественной практики.

Соответствующее описание ритуала текстом сказалось на том, что жертвоприношения шраута-ритуала классифицировались по ряду признаков и, в частности, были организованы в ряды, в основе каждого из которых лежал один из семи типов жертвоприношений: агништома, атъягништома, уктхья, шодашин, ваджапея, атиратра и апторяма; именно эти - семь форм шраута-жертвоприношений - упоминаются, в частности, при перечислении жертвоприношений в сравнительно поздней "Гаутама-дхармасутре" 1.8.21. Все семь форм, типов жертвоприношений имели каждый свои модификации, но в основе всех их лежал архетип (пракрити) - агништома, однодневное жертвоприношение сомы. Важные элементы жертвоприношения агништомы были элементами жертвоприношений остальных типов. Материал, следовательно, тут организуется по образцу из одинаковых элементов, и конструкция жертвоприношения во всех случаях строится принципиально одинаково.

Когда в конце 1980-х гг. я занимался правовым текстом дхармашастр, то исследовал текст авторитетных дхармашастр конца 1-го тыс. до н.э. - начала 1-го тыс. н.э., распределенный по разделам светского и религиозного права. Затем, в 1991 г., я опубликовал об этом книгу "Правовой текст дхармашастры". Исследование показало, что текст дхармашастр организует материал так же, как строится материал более ранних ритуальных текстов, т.е. внутри все той же ритуалистической культуры. Развитие здесь замещалось классифицированием. В разделах древних дхармасутр, посвященных светскому праву, выделяются макроряды судебных дел уголовного права, объединенных темой "поле" и обязательственного права, между которыми имеются определенные семантические связи. Эти же макроряды имеются и в дхармашастрах, только в них первый и последний ряды меняются местами. Как уже говорилось, эти макроряды состоят из рядов судебных дел. Развитие текста выражается, с одной стороны, в подключении к уже имеющимся рядам и по их образцу рядов новых (прежде всего обязательственного права), с другой - во введении примеров, которые их конкретизируют, причем и ряды судебных дел, и соответствующие примеры выглядят на своем уровне равнозначащими [Самозванцев, 1991, с. 237]. Это представляет собой сложную конструкцию из кубиков, которая строится из них по принципу аналогии, когда один кубик в системе семантических кодов связан с другим кубиком.

И раздел религиозного права тоже выстраивает материал таким же образом с поправкой на специфику этого материала. Имеются макроряды четырех великих грехов, которые включают в себя ряды, из которых главные - ряды грехов, приравненных к великим, и меньших грехов. Ряды вбирают в себя в более поздних текстах все большее количество грехов, причем делается это произвольно, и принцип подключения "по об-

стр. 19
разцу" значит больше, чем семантика того или иного греха; затем появляются новые классы грехов - вроде грехов смертных, - и все они подстраиваются один к другому: это именно способ упорядочения, организации материала внутри определенной традиции с использованием определенного набора чисто технических средств [Самозванцев, 1991, с. 237 - 238].

Я не обнаружил какого-то развития идей от текста к тексту. Но заметно, что текст "Ману-смрити" является самодостаточным. Он завершает развитие правовой ветви дхармашастры, так как дает исчерпывающе полное освещение набора заданных жанром тем. Затем развитие текста дхармашастры меняет свое направление, и в памятнике III-IV вв. н.э. "Нарада-смрити" можно видеть уже сугубо техническую регламентацию правил и норм, типичных по своему характеру классификации, и такие же - порой колоссальные по размеру классификации - можно видеть в поздних памятниках ритуальной ветви этого жанра. Все классификации в "Нарада-смрити" делятся на три типа: цифровые классификации без перечисления порядковых элементов; имеются: судебный процесс двух видов; имущество 12 видов, общее - трех видов, остальное - 9 видов; два гаранта доверия - поручитель и залог и т.д. Еще чаще встречаются классификации с включением цифр и перечислением элементов ряда, например: есть юридическое доказательство двух видов - человеческое и божественное; трое самостоятельны в этом мире - царь, учитель и домохозяин и т.д. Только классификации третьего типа - простое перечисление элементов ряда - встречаются в более ранних, чем "Нарада-смрити", "Ману-смрити" и "Яджнавалкья-смрити", текстах [Самозванцев, 1991, с. 270 - 271]. Однако цифровые классификации типа встречающихся в "Нарада-смрити" можно найти в "Артхашастре Каутильи". Только в 10-й главе II книги упоминаются 63 буквы, четыре разновидности слова, 13 случаев, когда смысл проявляется как порождение написанного, три вида благорасположения, 2 вида непредвиденных обстоятельств, 5 разновидностей дружеского обращения и т.д., причем все эти "разновидности", "случаи" и тому подобное состоят из однопорядковых элементов. КА очень напоминает в этом отношении "Нарада-смрити", классификации же во всех случаях строятся одинаково: есть тип, или архетип, к которому подключаются подтипы, т.е. принцип освоения ритуального материала столь же эффективно работает и на материале неритуальном.

В последние годы я работал с текстом "Артхашастры Каутильи", известного памятника литературы на санскрите, описывающего традиционную индийскую государственность. Проделанное исследование показало, что этот текст осваивает, организует материал принципиально однотипно с дхармашастрами, т.е. существует и развивается внутри все той же ритуалистической культуры. Следует сказать, что текст КА - не только составной, но в его существующем виде, видимо, еще более поздний, чем "Нарада-смрити", составленный около середины 1-го тыс. н.э. И по сравнению с "Нарада-смрити" КА делает следующий шаг в направлении создания узкоспециализированных трактатов средневековья (а содержание "Нарада-смрити", в отличие от более ранних дхармашастр, сводится к одному только праву) и дигестов-нибандх с их тематически-классификационным подходом к материалу. Концентрация предписаний в КА становится концентрацией мысли, государственной воли, а самоорганизация текста - самоорганизацией государства. В полной мере этот классификационный подход "работает" и в тексте КА, освещающем деятельность соглядатаев.

В редкой работе, посвященной государственной организации в древней и раннесредневековой Индии, хотя бы вскользь не затрагивается вопрос о деятельности соглядатаев на службе государства. Обычно отмечается поистине всепроникающее значение этой службы, которая, если основываться на сведениях о ней КА (она, в свою очередь, основывается на более ранних артхашастрах, традиция же артхашастры повлияла на другие тексты, и в частности на дхармашастры), действительно не имеет аналогов не только на Востоке, но и в мире в целом. Соглядатай, по-видимому, один из самых значительных, если не самый значительный персонаж в КА. О нем говорится множество

стр. 20
раз, причем в I.11 - 12 имеется классификация типов соглядатаев, тогда как в остальном тексте соглядатаи разных типов могут включаться в разнообразные классификации, составлять "ряды", но классификаций, аналогичных представленной в I.11 - 12, там нет. Это совершенно непомерное, можно сказать самодовлеющее (как будет видно в дальнейшем), значение службы соглядатаев, которые выступают в роли даже царей (!), в свете проделанного нами исследования специфического преобразования материала средствами текста КА, на наш взгляд, должно быть пересмотрено. Оговоримся сразу, что мы собираемся рассматривать соглядатаев только под тем углом зрения, о котором мы говорили выше, т.е. в рамках подхода к тексту КА как к определенной культуре текста. Сначала мы рассмотрим соглядатаев, как они выглядят и действуют вне классификации в 1.11 - 12, затем - внутри этой классификации, в том числе в аспекте явления так называемого индуцирования текста.

Для обозначения соглядатаев в КА используется множественная терминология. Достаточно полный список обозначающих их терминов включает: apasarpa (I.12.17, 25, 13.1, 14.11, 18.13 и др.), (I.13.15, 23, 14.6, 16.24 и др.), (I.16.33, II.25.12, VII.13.43), (VII. 17.61, XI.1.34, XII.5.47 и др.), (I.18.14, 19.18, 22, V.1.3 и др.), (XII.5.49), (V.6.46), (I.21.29, IX.3.30, XII. 1.26), (XI.1.34, XII.4.19), (I.11.22, 12.8, 10 - 12, 24, II.35.15 и др.), (I.12.5, 24), sattrin (I.10.3, 12.8, 13.2, 17.28 - 29, 34, V.1.5, 9 и др.), (V.1.10, 22, 41, 43, 2.65 и др.), cāra (I.7.1, 12.20, 23).

Этимология подавляющего большинства этих терминов ясна: апасарпа - "удаляющийся", "отступающий" (возможно, "подкрадывающийся"), въянджана - "выступающий под чьим-либо видом", "представляющийся", гудха - "тайный", гудхапранихита - "тайно засланный", гудхасамчара - "втайне передвигающийся", йогапуруша - "человек, прибегающий к утонченным средствам, магии", самстха - "местный, пребывающий на одном месте", тикшна - "решительный", "смелый", "горячий", чара/самчара - "идущий, передвигающийся". Неясной остается семантика слова саттра, между тем как оно связано со словом саттрин. В КА XIII.2.43 встречается выражение sattracchanna как заменитель слова sattrin со значением "переменивший внешность", т.е. принявший новый облик. Последнее значение, как и значение слова chadman/chadmāna (I.12.9, VII.17.41, 50, XIV.1.2), синонимично значению слова а в I.18.12 chadman и прямо выступают в качестве терминов взаимозаменяемых. Носители заданного этими терминами признака, качества как бы надевают маску, делающую их неузнаваемыми. Это - хитрый трюк, рассчитанный на обман непосвященного, нечто, заключающее в себе ложь. Не случайно в индийской драме chadman служит техническим термином, синономичным термину и обозначающим "ложное известие". Стремятся замаскировать себя и те лица, о которых текст говорит как о "скрывающих свое лицо, переменивших одежду" - (II.36.39) или как о "переменивших одежду, переодетых" - (III.9.11). Причем в П.36.39 скорее всего речь идет о переодетых аскетах, т.е. о тех же соглядатаях. В I.11.7 от соглядатаев-аскетов требуется исполнять царские дела в "такой-то одежде" - видимо, переодетыми или в одежде, имеющей какой-то отличительный знак.

Следовательно, по крайней мере для части соглядатаев приобретение ими нового качества мыслилось как переодевание - наподобие переодевания царевича в одежду мастера, ремесленника, лицедея и пр. (1.18.12), благодаря чему он становился неузнаваемым. Царевич здесь - въянджана постольку, поскольку его "сопровождают" спутники, "тоже переменившие внешность" Но разве, чтобы быть неузнаваемым, от соглядатая во всех случаях требуется переодевание? Очевидно, это не так. Но во всяком случае в индийской традиции переодевание предполагает еще и отвращение опасности, магически понимаемого зла ("Ману-смрити" IX.256, "Яджнавалкья-смрити" II.252, ср. КА III.9.11), а то, что соглядатаю угрожает опасность, кажется очевидным: соглядатаю необходимо выглядеть, быть не соглядатаем. Вместе

стр. 21
с тем было бы рискованным истолковывать вьянджана прямо как "знак", "отличительная примета" соглядатая или того, за кого он себя выдает: какой особый знак должны иметь соглядатаи, выдающие себя за правителя или за его супругу? Однако царица тоже предстает как вьянджана (V. 1.29), и это значит только то, что женщина выдает здесь себя за царицу.

Типы соглядатаев расшифрованы самим текстом КА только в главах I.11 - 12. В остальном тексте КА типы соглядатаев с точки зрения их назначения во многом нивелируются, что не может не сказаться на переводе, от которого тоже требуется в большинстве случаев нивелирование содержания терминов как обозначающих "соглядатаев" вообще. Исключение сделано для таких специфических терминов, как - "нищенствующая монахиня" (I.10.7, 12.4, 10 и т.д.), - "ученик" (I.10.11, V.1.14, 2.68) и rasada - "отравитель" (I.12.3, 9, V. 1.48 и др.): перевод сохраняет собственное значение этих терминов, не говоря уже о многочисленных соглядатаях, называемых вьянджана - "выступающих под видом" аскетов, прорицателей, толкователей примет, астрологов, лекарей, последователей неведийских учений (небрахманистов) и пр. Список их в КА воистину бесконечен, но именно поэтому на него придется обратить особое внимание: он дает наглядное представление о том, как текст может оперировать материалом, - вероятно, это по-своему уникальный пример такого рода.

С точки зрения терминологии, которая используется в КА для обозначения соглядатаев (вне классификации типов соглядатаев), последние составляют три группы. В первую входят соглядатаи, обозначаемые как апасарпа, гудха, гудхапранихита, гудхапуруша, гудхасамчара, гудхасарапариграха, йогапуруша, пранихита, самстха, самчара/самчарин, саттрин, тикшна и чара. Эта группа соглядатаев - наиболее значительная. Несколько меньше по размеру группа соглядатаев, которые выступают в качестве персон вьянджана разной профессиональной (главным образом) и иной принадлежности. Что речь идет о "мнимых" торговцах, охотниках, аскетах и пр., здесь может быть видно порой только из контекста. И наконец, небольшую группу составляют соглядатаи, которые обозначаются одним из собственных терминов, однако выступают под видом кого-то. Здесь, следовательно, происходит смешение признаков, присущих соглядатаям двух первых групп. Так, сотядатаи-пранихита выступают под видом содержателей притонов, певцов, актеров, танцоров и жонглеров (XI. 1.34), а также изменников, врагов и лесных жителей (XII.4.19); гудхапуруша выступают под видом прорицателей, толкователей примет, астрологов, рассказчиков, гадателей (XIII. 1.7) и воинов (XIII.4.16); тикшна - под видом колдунов (XIII.2.21) и саттрины - под видом мастеров и ремесленников (VII. 17.33). За некоторым исключением (пранихита в XII.4.19, саттрины в VII. 17.33), эти соглядатаи не называются вьянджана.

Как остается фактом, что КА для обозначения соглядатаев использует множественную терминологию, так и очевидно, что обозначаемые разными терминами соглядатаи исполняют близкие или одни и те же функции. Так, сотядатаи-апасарпа доставляют царевича к его отцу (I.18.13), гудхасарапариграха его охраняют (V.6.46), а гудха - спасают от опасности (VII. 17.51); царевич бежит, спасается от опасности с гудхапранихита (VII.17.61), и царевича похищают - спасают от опасности - саттрины-въянджана, выдающие себя за мастеров и ремесленников (VII. 17.33). И того же царевича умерщвляют гудхапурша (I.18.14).

О гудха сообщается, что они овладевают вражескими укреплениями, для чего прибегают к оружию, яду и огню (XII. 1.19), гудхапуруша же применяют оружие, яд и огонь против тикшна - врага (IX.6.53), о которых тоже сказано, что и они применяют оружие, огонь и яд (IX.6.54). Тикшна приходят в царский дворец с оружием (VI.24 - 25, 27), гудха же занимаются тем, что подсовывают оружие среди вещей вражеского царя (XIV 1.3).

Гудхапуруша убивают глав родов войск (XII.4.18), и войска уничтожаются пранихита под видом изменников, врагов и лесных жителей, т.е. выступающих в качестве

стр. 22
въянджана (XII.4.19). Вместе с тем вражеские войска уничтожаются и иными вьянджана - выступающими под видом охотников (XII.4.24), а также тикшна, которые въянджана не являются, - в теснине - огнем, в пустыне - дымом (?), на отдыхе - ядом, на воде - посредством крокодилов(!) и людей, умеющих действовать на воде (XII.4.25 - 28). Гудхасамчара применяют против вражеского государя в гареме подходящие средства (XII.5.49), которыми на поверку оказываются змеи, яд, огонь и ядовитый дым, - их напускают или используют иначе против спящего врага женщины-гудха (XII.5.48). Тут же свой вклад в уничтожение врага вносят привратники и евнухи (XII.5.51) - подразумевается, что въянджана. Во главе вражеского войска, чтобы его погубить, становятся как йогапуруша (XII. 1.26), так и тикшна (XII. 1.28).

Довольно показательны случаи, когда к яду прибегают расада (V. 1.48), гудхапра-нихита (XII.5.47) и саттрины (XIII.2.43), но используют его также и разнообразные въянджана: сиддха, т.е. волшебник (V. 1.33, XI. 1.40, 45, 47), бритоголовые и носящие косу аскеты, т.е. те же волшебники (XIII.3.55), лекарь и повар (V. 1.35 - 36), торговец (VII. 17.43, XII.4.11 - 12), содержатель питейного заведения (XII.4.4 - 5, XIII.3.57), работники (XII.4.13) и др. Во всех этих случаях, перечисление которых можно было бы продолжить, функция соглядатая не определяет его наименование: в одном и том же контексте соглядатаи с легкостью меняются местами, значит, любой соглядатай может быть обозначен любым термином (понятно, что какие-то ограничения накладывает и контекст: скажем, бхикшуки не будет брать вражеские укрепления) и, что еще важнее, один и тот же соглядатай может быть терминологически обозначен по-разному. Если же в V.2.68 говорится, что саттрин, прибегая к посредничеству капатики, сообщает, что у такого-то лица имеется сосуд для совершения царского помазания или письмо врага, а в IX.3.31 - что саттрин убивает сам или через посредство гудхапуруиш, то здесь, вероятно, имеется в виду явление, с которым сталкиваешься в классификациях. Так, в 1.12.8, 10 соглядатаи-саттрины и бхикшуки передают какие-то сведения соглядатаям-самстха, т.е. пребывающим на одном месте, в то время как первые двое - суть соглядагаи-самчара, которые передвигаются.

Хотя в реальной жизни соглядатай, разумеется, мог передавать сведения другому соглядатаю или пользоваться его услугами в каком-то ином качестве, то, что текст КА вводит тут разделение функций - саттрин обращается к капатике, или гудхапуруше, или к сотлядатаю-самстха, или к последнему обращается бхикшуки, - доказывает, что разделение функций происходит в тексте искусственно, идет процесс артикуляции предмета, материала в рамках заданного текстом сюжета и обычно внутри классификации типов/категорий. И встречаются подобные случаи почти исключительно в классификациях, где на ограниченном пространстве требуется поместить большой, пронизанный внутренней организацией и структурированный материал. Не случайно внутри классификации сам "плотный" материал заставляет соглядатаев или иных субъектов деятельности организовывать свою деятельность, в том числе налаживая общение друг с другом, - в I.12.13, 22 соглядатаи выстраиваются в своего рода живые цепи, по которым происходит передача информации. И в тексте не может быть сказано, положим, что сведения передаются от ученика ученику, снова ученику и так далее: сама дискретность операций заставляет текст вводить искусственное разделение функций, которое терминологически выражается в разном обозначении соглядатаев. Вне классификаций, где, по понятным причинам, материал менее "плотный", подобное явление встречается не столь часто.

Из ряда мест текста КА видно также, что употребляемые для обозначения соглядатаев термины синонимичны: в I.13.1 к махаматрам подсылаются апасарпа, в I.12.5 - 6 -самчара, из I.13.1 - 2 видно, что апасарпа (те же самчара) и саттрины - это одни и те же лица, а из I.14.11 - что апасарпа - это упомянутые в I.14.6 сл. въянджана. В I.18.13 - 14 апасарпа и гудха, вероятно, одни и те же соглядатаи. Согласно I.19.18, 22, царь видится с соглядатаями, именуемыми гудхапуруша, - это, конечно, общее наименование

стр. 23
соглядатаев (см. формулировку рубрик в I.11 - 12). Но таким же общим их наименованием служит йогапуруша в 1.21.29. У Ману VII.122, IX.256, 261, 266, 298 таким же обозначением соглядатая является чара, в VII. 153, VIII. 182 - пранидхи - термин, в качестве обозначения соглядатая в КА не принятый (см. выражение в рубрике 1.12: здесь значит "деятельность", в других случаях может значить "использование").

Можно также сделать заключение, что вне классификации типов/категорий (применительно к соглядатаям мы будем говорить о ней ниже) требования, предъявляемые такой классификацией к организации материала (деятельностному аспекту), за редким исключением, не соблюдаются. И в то же время касающийся соглядатаев материал в основном тексте КА настолько сложен и многообразен, что его попросту невозможно втиснуть в прокрустово ложе классификации типов соглядатаев в I.11 - 12.

Сказанное уже дает некоторое представление о деятельности соглядатаев, как она выглядит в КА. Во многих случаях соглядатаи перечисляются, выстраиваясь в ряды. Одни из них включают лиц близких по характеру профессий: так, сообщается, что прорицатели, толкователи примет, а также астрологи следят в своей стране за враждебными царю знатными лицами (I.13.23); бывалые воры, пастухи, охотники и охотящиеся со сворами собак проникают в среду лесных жителей (IV.5.15); объединяются в группы актеры, танцоры, певцы, музыканты, лицедеи, жонглеры и фокусники (VII. 17.34), а равно повара, банщики, массажисты, постельничие, цирюльники и пр. (VII. 17.40). Элементный состав ряда здесь, конечно, является определяющим и более значащим, нежели функция, которую текст приписывает перечисленным персонажам как соглядатаям. В других случаях признак, позволяющий объединять в группы лиц разных профессий, остается неясным. Можно понять, когда торговцы жгут склады товаров (VII. 17.46), лесные жители указывают войскам не тот путь (VII. 17.53), волшебник-сиддха прибегает к чарам (V.2.59, XIII.2.13 и др.), а торговцы скотом, охотники и кузнецы напускают на врага соответственно скот, хищников и змей или используют огонь (XII.4.14, 16 - 17), - в большинстве случаев каждый здесь пользуется тем средством, которым владеет. Но остается непонятным, что объединяет, скажем, стражников, лицедеев, лекарей и пирожников, когда они жгут дома (VII. 17.45). Вероятно, именно то, что они жгут дома: здесь уже функциональное назначение является более значимым, нежели смысловая характеристика элементов ряда. Встречаются, правда очень редко, классификации, выстраивающие пространственную структуру: например, говорится, что в укрепленных городах провоцируют врага торговцы, в деревнях - домохозяева, на границе сельской местности - пастухи и аскеты (XII.4.1), т.е. в духе КА 1.12.22, где содержится классификация согяядатаев-самстха, или пребывающих на одном месте.

Наиболее полное перечисление соглядатаев представлено, вероятно, в IV.4.3. Здесь собиратель доходов рассылает для сбора сведений соглядатаев-вьянджана: выступающих под видом волшебников, аскетов, странствующих монахов и странствующих певцов, фокусников, прорицателей, толкователей примет, астрологов, лекарей, помешавшихся, немых, глухих, идиотов, слепых, торговцев, мастеров, лицедеев, содержателей питейных заведений и содержателей притонов, пирожников, продавцов риса и мяса и пр. Ко всем этим соглядатаям в полной мере относится сказанное в XIII.3.49 -"таковы царские соглядатаи" о чем здесь кажется нелишним напомнить. Мы хотим тем самым сказать, что для того, чтобы постичь истину и оценить размах деятельности "службы соглядатаев", пусть даже в синтетическом, искусственном государстве КА, следует довести эту истину, как говорится, до абсурда. И эту истину, по нашему мнению, позволяет открыть достаточно полный список лиц разных профессий, социальных рангов и т.д., которые состоят на службе у государства в качестве соглядатаев. Мы не берем здесь материал глав I.11 - 12.

При всей условности перевода некоторых терминов и близости значений некоторых слов этот список, составленный на основе обследования рядов главным образом

стр. 24
соглядатаев-вьянджана (и уже потому не претендующий на полноту), включает соглядатаев, выступающих под видом: актеров (VII. 17.34, XI. 1.34), аскетов (I.16.24, IV.4.3, XII.4.1, XIII.3.48), в том числе оставивших обет аскетов (V.3.32), астрологов (I.13.23, IV.4.3, XIII. 1.7), банщиков (VII. 17.40), божеств (XIII. 1.3), военачальников (XII.4.7), волшебников (IV.4.3, 5.1, V.1.33. 2.59, 6.48, XI. 1.40, 45, 47, XIII.2.7, 13, 15, 18), воров (IV.5.12), врагов (XII.4.19), гадателей (XIII. 1.7), глухих (IV.4.3), домохозяев (V.3.22, XII.4.1, XIII.3.45), доставляющих орудия труда (XIII.3.48), евнухов (XII.5.51), женщин (V.2.52, XII.5.48), в том числе вдов (XI. 1.42), жен (VII. 17.38), матерей (V.2.64) и гетер (IV.8.15, VII. 17.38), жонглеров (VII. 17.34, XI. 1.34), идиотов (IV.4.3), изменников (XII.4.19, 5.42), имеющих дело с огнем - кузнецов и пр. (XII.4.17), колдунов (XIII.2.21), конвоиров (XIII.3.48), лекарей (1.16.24, IV.4.3, V.1.35, 2.67, VII.14.45), лесных жителей (VH.17.53, XII.4.19), лицедеев (IV.4.3, VII.14.45, 17.34, XIII.3.44), массажистов (VII.17.40), мастеров (IV.4.3, VII.17.33, XIII.3.44), махаматров (XII.2.20), музыкантов (VII. 17.34), начальствующих лиц союзника, а также союзника, находящегося в тылу у государя (XIII.4.28), немых (IV.4.3), охотников (XII.4.16, 24, XIII.3.40), охотящихся со сворами собак (IV.5.15), охранников невесты (XIII.3.48), пастухов (IV.5.15, XII.4.1), певцов (VII. 17.34, XI. 1.34), в том числе странствующих певцов (IV.4.3), пирожников (IV.4.3, VII.14.45), поваров (VI.36, VII.17.40), покупателей-продавцов хлебных злаков (XIII.3.48), помешавшихся (IV.4.3), последователей неведийских учений (I.16.24, XIII.3.44), послов (X.6.49, XIII.1.11, 3.48), постельничих (VII.17.40), посыльных (V.3.24), привратников (XII.5.51), продавцов еды, опьяняющих напитков и пр. (IV.4.3, XII.4.8), прорицателей, или предсказателей, судьбы (IV.4.3, XI.1.49, XIII.1.7), путешествующих с караванами (XIII.3.48), работников наемных (V.2.67, XII.4.13), в том числе сельских (V.2.23), рассказчиков (IV.8.15, XIII. 1.7), ремесленников (VII. 17.33, XIII.3.44), слепых (IV.4.3), слуг (V.2.66 - 67), содержателей питейных заведений (IV.4.3, XII.4.4 - 5) и содержателей притонов (IV.4.3, XI. 1.34), союзников, т.е. правителей, царей (IX.5.27, XIII.4.46), в том числе союзника, находящегося в тылу (XIII.4.39, 42), и цариц (V 1.29), стражников (VII. 14.45), странствующих, или нищенствующих, монахов (IV.4.3), танцоров (VII. 17.34, XI. 1.34), толкователей примет (IV.4.3, XIII. 1.7, 2.33), торговцев (1.16.24, IV.4.3, V.2.46 - 47, 3.22, VII.17.43, 46, IX.6.32, XII.4.1, 11 - 12, XIII.2.20, 3.44), в том числе торговцев скотом (XII.4.14) и лошадьми (XIII.3.48), учеников (1.16.24, V.3.22), учителей (XI. 1.7), фокусников (IV.4.3, VII.17.34), цирюльников (VII.17.40).

Приведенный список соглядатаев, фактически охватывающий представителей всех слоев индийского общества, - калейдоскоп лиц, - конечно, не может быть демонстрацией могущества некой совершенной и всепроникающей "службы соглядатаев". Ее попросту и быть не могло, и индийское государство в этом отношении ничем не отличалось от любого другого государства Востока, в котором, конечно же, были соглядатаи - но и только. Кто-то может сказать: КА здесь-де каталогизирует возможные варианты - такие-то лица могут быть соглядатаями. Добавим: при таком подходе к материалу - когда из частного индуцируется множественное, общее, и это общее включает как охотников, так и охотящихся со сворами собак, как идиотов, так и помешавшихся, как содержателей питейных заведений, так и содержателей притонов, и т.д. - и так соответствующие ряды/классификации теоретически могут развиваться до бесконечности - соглядатаями неизбежно становятся все. В текст и включаются практически все - вплоть до царей и богов, просто список по понятным причинам не может быть бесконечным. Каталогизация, классифицирование материала - как раз предмет нашего исследования КА, и это уходящее в бесконечность перечисление соглядатаев выглядит через призму нашего исследования не фактором государственной жизни, а явлением культуры и жизнедеятельности текста.

Мы говорили выше, что требования, предъявляемые классификацией типов соглядатаев в 1.11 - 12 к материалу, вне классификации не соблюдаются, за некоторым исключением. Это исключение - соглядатаи саттрин и тикшна. Первый из них выступает

стр. 25
преимущественно в роли соглядатая - провокатора и осведомителя (I.10.3, 5, 17.28 - 29, 34, II.9.25, IV.4.5, V.1.12, 15, 3.47, IX.3.26, 6.33, XI.1.6, 25, 31, 41, 44 - 45, 2.25, 28, 3.1, 4, 7, 12, 15, XIII.1.20, 2.7, 11, 32), второй-главным образом убийцы (V.1.10, 22, 41, 43, 45, 2.65, IX.6.54, X.6.48, XI. 1.36, 38, 47, XII.2.26, 3.2 - 3, 5.47, XIII.2.44, 49). Поведение обоих соглядатаев коррелирует с моделью их поведения в I.12. Если сфера деятельности таких соглядатаев, как гудха, апасарпа или йогапуруша, слишком обширна и потому неопределенна, тогда как такой соглядатай, как расада, по определению только и может убивать ядом, поле деятельности саттринов и тикшна, хотя и обширно, имеет свои приоритеты. Это явление нашло свое отражение и в словарях. В "Петербургском словаре", изданном в то время, когда КА еще не была открыта, однако присущие ей представления зафиксировала близкая к ней по идеям и характеру эпигонская литература и испытавшая влияние артхашастры литература иных жанров, для тикшна еще не дается значение "наемный убийца", хотя саттрин означает "не узнанный благодаря переодеванию". В изданном в середине 1970-х гг. прошлого века словаре К. Мюлиуса, который пользовался как текстом КА, так и переводом его на английский язык Р. П. Кангле, тикшна уже прямо получает значение "наемный убийца".

Здесь следует, однако, различать две вещи: действительно ли имелись такие соглядатаи, как саттрины и тикшна, специализировавшиеся в основном в провокациях и, соответственно, убийствах, что и получает отражение в тексте, или в текст вводится в качестве персонажа действующее лицо, которое текст наделяет заданными для данного персонажа функциями? Скорее имеет право на существование последняя версия.

Чтобы разобраться в том, как текст задает функции, строит модели поведения соглядатаев разных типов, следует обратиться к классификации этих типов в I.11 - 12. Элементы этой классификации прослеживаются уже в I.10. Здесь текст каталогизирует варианты, когда описывает "выяснение чистоты и нечистоты аматьев посредством хитростей", механизм которых приводится в действие соглядатаями: саттринами, нищенствующей монахиней и учеником (I.10.3, 5, 7, 11). Все трое выступают в роли провокаторов, но их манеры поведения в каждом случае специфичны. Саттрины, как и во многих других случаях, просто подговаривают аматьев на измену царю, монахиня делает это во дворце, где ей доверяют и ее чтут, а ученик - в тюрьме - здесь под видом "ученика" выступает соглядатай-вьянджана. Составитель, следовательно, не может сказать: "заключенный в тюрьму саттрин": при буквальном прочтении ситуация получает превратный смысл - соглядатай заключен в тюрьму - почему? - за провинность или по иной причине? - и тем самым нарушаются правила игры. Соглядатай не может быть заключен в тюрьму, но может - ученик, в чьем облике оказывается в тюрьме соглядатай, который и провоцирует на измену другого заключенного - мамахамтра (I.10.10 - 11).

Все соглядатаи в рубриках I.11 - 12 называются гудхапуруша. Для сравнения: в XIII.3 они называются апасарпа. Рубрики в I.12 и XIII.3 формулируются соответственно как - "Деятельность соглядатаев". В число соглядатаев в I.11 - 12 входят: ученик, нарушивший обет аскет, домохозяин, торговец и аскет, а также соглядатай-саттрин, тикшна - человек решительный, отравитель и нищенствующая монахиня. Элементы этой классификации членятся между текстами двух глав, но, как и полагается в тексте КА, они не повторяются. Первые пятеро соглядатаев - вьянджана; они, следовательно, только представляются учеником, нарушившим обет аскетом и пр. (I.11.1). Характеристика им дается в I.11.2 - 18. Одновременно эти пятеро - суть самстха, т.е. соглядатаи, пребывающие на одном месте (см. формулировку рубрики I.11 и I.11.22). Они же, вероятно, гудха - соглядатаи "тайные". В пользу этого говорят следующие соображения. Согласно I.11.18, соглядатаи "тайные" отличаются от соглядатаев-саттринов, входящих в группу самчара - соглядатаев, которые передвигаются (см. рубрику I.12 и I.12.5). Соответственно в 1.12.24 "соглядатаи, передвигающиеся со сведениями", - это, должно быть, "не тайные" соглядатаи,

стр. 26
а "пребывающие на одном месте" - напротив, "тайные". Последнее согласуется с семантикой слова - "выдающий себя за", "выступающий под видом", т.е. скрывающийся. Точно так же в I.12.9 "тайными" могут считаться соглядатаи, выдающие себя (chadmāno) за горбунов, карликов и пр. В той же сутре они отличаются от расада - отравителей, входящих, в свою очередь, в разряд соглядатаев, которые передвигаются (I.12.3).

Конечно, подобная организация материала изобличает строительство искусственной конструкции, модели. Но текст КА как раз и строится путем классифицирования, моделирования материала, что происходит и в главах I.11 - 12.

Группа пяти соглядатаев (панчаварга) упоминается и в тексте "Ману-смрити" VII. 154. Судя по цитатам и близкому пересказу комментаторами "Ману-смрити" текста КА, имеются в виду те самые "ученик, оставивший обет аскет, домохозяин, торговец и аскет". Только они не называются у Ману самстха - "пребывающими на одном месте". И вообще, коль скоро сообщается, что государю следует размышлять о "всех восьми видах деятельности, о пяти разрядах соглядатаев и т.д.", эти "пятеро соглядатаев" (в КА - "пребывающих на одном месте") и составляют в тексте "Ману-смрити" всю классификацию соглядатаев. КА здесь содержит материал куда более значительный, и артикуляция этого материала в ее тексте заходит намного дальше.

Последние четверо соглядатаев из числа перечисленных в I.11.1 - саттрин и пр. - это соглядатаи-самчара, т.е. передвигающиеся (I.12.5). Характеристика им дается в I.12.1 - 5. Раз они не считаются въянджана, значит, вероятно, и не принадлежат к категории "тайных" (см. выше). Всего имеется, следовательно, девять разрядов соглядатаев: пребывающих на одном месте и тайных, а также передвигающихся и не тайных, или явных. Следует ли считать последних соглядатаев "явными" только потому, что они передвигаются? Это остается не совсем ясным. Деление это, конечно, в известном смысле условно, хотя в него и может быть заложен определенный, не выявленный смысл. Скорее здесь сказывается явление заходящей далеко классификации в развитом тексте, когда становится развитой и артикуляция предмета с приобретением им все новых и разнообразных примет/признаков. Как будет видно из дальнейшего, соглядатаям, пребывающим на одном месте, тоже приходится как-то перемещаться, чтобы передавать полученные сведения; им только не полагается знать друг друга (I.12.12). Места их пребывания расположены практически по всей стране (I.12.22 - 23), а в II.35.8, 11, 13 - 15 соглядатаи-самстха под видом домохозяев, торговцев, аскетов, разбойников и духовных учеников локализуются в обстоятельно описанных "родных местах", при этом текст конкретизирует их функции. Соглядатаи, которые передвигаются, вероятно, могут знать друг друга (впрочем, судя по I.12.13, они общаются друг с другом при помощи пения, чтения, музыки, тайнописи и условных знаков), но все их "движение" сосредоточено в царском дворце и его окрестностях (ср. I.12.9 - 10, 13; ср. XII.5.49).

Мы не собираемся здесь комментировать то, что из числа соглядатаев ученику следует быть "знающим слабые места других и находчивым", нарушившему обет аскету, домохозяину и торговцу - "умными и честными", а последним двоим - еще и "лишившимся средств существования". Эти характеристики по-своему достаточно важны, так как текст в данном случае пытается задавать соглядатаям типажи - рисует их маски, о чем мы будем говорить ниже. Но говорить о них и следует как о масках, разбирать же значение этих характеристик по существу значило бы приблизительно то же самое, что и истолковывать получение аскетами в положенное время бхактаветана - "пропитания и жалованья" (I.11.7). Бхактаветана, как и упоминаемые в той же главе (I.11.21 - 22) артхамана - "деньги и почести", которыми "почитают" соглядатаев, - это не реальные пропитание и жалованье, деньги и почести, а выработанные текстом формулы, передающие понятие, ставшее стереотипом. Примеров таких может быть множество, но здесь заметим, что реальные соглядатаи, в отличие от тех, чей образ рисует текст, не получали "пропитания и жалованья", равно как не почитались "деньгами и почестя-

стр. 27
ми", хотя, разумеется, они могли получать, и получали деньги и прочее. Это замечание касается и остальных царских служащих.

Здесь важнее другое: все соглядатаи - как выдающие себя за кого-либо и пребывающие на одном месте, так и те, которые передвигаются, - выглядят рядом не повторяющихся образов, или масок, своего рода литературных типажей (а нищенствующая монахиня в тех же джатаках и является таким типажем). Эти маски, напоминающие маски любого, и в том числе индийского, средневекового театра, уже содержат в себе характеристику того или иного типажа, что применительно к соглядатаю (и не только к нему) может предопределять и характер его деятельности, его функцию. Вероятно, классификация и шире - текст (во всяком случае, достаточно развитой) - должны, пользуясь присущими им средствами, превращать нечто в типическое, проецируя это типическое на материал. Другое дело, что, во-первых, текст предписывает всем соглядатаям самстха/въянджана заниматься осведомительством (I.12.23). Во-вторых, не все маски, с точки зрения их функционального назначения выглядят в тексте КА достаточно репрезентативно, поскольку и упоминаются эти типы соглядатаев не столь часто.

Во всяком случае, функция "знающего слабые места других и находчивого ученика" выражена в эпизоде, когда он, будучи в тюрьме, провоцирует махаматров (I.10.11), а в другом случае - возбуждает ссору (V.1.14). Те немногие случаи, когда говорится об "аскетах" ("нарушивший обет аскет" упоминается еще реже), коррелируют с типажем "умного и честного", занимающегося "подговорами" аскета (I.11.4, 7): аскеты играют роль и осведомителей, и провокаторов (I.16.24, XII.4.1). Такой же "умный и честный торговец" чаще всего устраивает кражи товаров, продает отравленные товары, пищу, питье, сжигает торговые склады и т.д. (V.2.46 - 47, VII.17.43, 46, IX.6.32, XII.4.11 - 12). Особенно много примеров характеризует деятельность "бритоголового или носящего косу аскета", который на поверку предстает как сиддха-самедхика, т.е. "приносящий счастье волшебник" (I.11.13, 16). Вероятно, он же - майяйогавид - "знаток волшебства" (ср. IV.3.11, 40); в IV.3.44 таковым считаются как сиддха, так и тапаса - аскет; последние двое в тексте обычно различаются (I.20.24, IV.3.13, 25 и др.). Сиддха устраивает провокации и выступает в роли осведомителя (I.13.15, 14.6, V.1.33), но чаще "обольщает", прибегая к волшебству и магии, а в действительности - инсценируя магические действа и волшебство, после чего он убивает враждебного государя (V.2.59, 6.48, XIII.2.1 - 19), "завлекает молодежь" (IV.5.1 - 7) и т.д. В этом контексте становится понятным, почему для убийства врага он часто прибегает к яду (V.1.33, XI. 1.40, 45, 47, XIII.3.55), как становится объяснимым и запрет царя собственным женам "общаться с бритоголовыми или носящими косу мошенниками" (I.20.18).

Функции соглядатаев-самстха в 11.35 заданы, видимо, тем, что здесь они играют роль служащих, подчиненных собирателю доходов (II.35.8, 13), занимающемуся пополнением государственной казны. На эту цель направлена деятельность домохозяев в деревнях (II.35.8 - 10), торговцев - знатоков товаров и торговли (II.35.11 - 12), аскеты здесь выясняют честность и нечестность земледельцев, пастухов, торговцев и адхьякшей (видимо, царских служащих вообще), т.е. занимаются осведомительством в самом широком смысле (II.35.13). Разбойники и ученики занимаются осведомительством в самых разнообразных местах за пределами селений (II.35.14). Функции всех соглядатаев, следовательно, распределены, и в то же время перечисленные соглядатаи действуют на всем пространстве сельской местности, во всех социальных и профессиональных группах.

Текст КА V.3.23 любопытен не тем, что здесь пять соглядатаев получают жалованье 500 пана, и не тем, что эта и предшествующая ей сутры выделяют группы соглядатаев въянджана и самчара: здесь подряд перечислены сельские работники, саттрины, тикшна, расада и бхикшуки, однако "сельские работники" не включены в классификацию соглядатаев в I.11 - 12. Появление в тексте КА этих новых персонажей по-своему

стр. 28
важно: оно доказывает, что сами классификации соглядатаев (наверняка и другие) с точки зрения составляющих их элементов, в данном случае - типажей, имели варианты. Просто эти другие варианты остались как бы за кадром, за пределами текста КА, но их закадровое существование подсказывает, что структуры классификаций вариативны и размыты; они не даны изначально и изобличают тем самым движение, развитие - жизнь текста.

Типажи соглядатаев, которые передвигаются, заданы текстом так же, как заданы типажи соглядатаев-самстха (I.12.1 - 5). "Сведущие в счастливых знаках, хиромантии, волшебстве, фокусах, дхарме ашрам, приметах и предсказаниях" соглядатаи-саттрины, они же - "сведущие в общении с людьми", уже самой своей характеристикой предназначены к исполнению разнообразных функций в широком спектре случаев жизни: саттрины действуют в толпе (I.13.2), прибегают к угрозам (V.1.12), провоцируют царевича (I.17.28 - 29, 34), затевают интригу (V.2.68), укрепляют веру колеблющегося союзника (IX.3.26). Они же - и осведомители (II.9.25, IV.4.5), но изредка прибегают и к убийству (IX.3.31, XIII.2.43). Однако в большинстве случаев, как уже говорилось, саттрины предстают в качестве провокаторов и осведомителей.

Типаж тикшна - это необычайно храбрые, самоотверженные люди, готовые сражаться за жизнь - кого? Вероятно, государя. В I.12.7 они и выглядят царскими телохранителями, обслуживающими личную утварь царя, предметы его обихода, его колесницу и ездовое животное. В I.12.2 тикшна характеризуются специально и предстают здесь как люди необычайно храбрые, готовые пренебречь собственной жизнью и сражаться (впрочем, за вознаграждение) со слоном и тигром, т.е. предстают как те же телохранители. Едва ли в I.14.5, 10 (тикшна здесь включается в разряд "надменных" и одновременно подчеркивается благородство происхождения лиц, входящих в разряд "надменных" - оттого они и "надменные") и в II.25.3 (здесь говорится о запрете вывозить из деревни опьяняющие напитки и накапливать их из опасения, что тикшна могут применить силу) значит "убийца". Это - решительный, жесткий, выражаясь современным языком, брутальный тип. Такая же характеристика дается карающему царскому жезлу, когда он называется в I.4.8 - "суровый, жесткий жезл". Для сравнения: в II.30.30 значит "горячая", "норовистая" лошадь, в II. 14.47 - железное орудие, напоминающее резец, в II.12.8 - селитра, в II.12.15 - железо. Термин, следовательно, подразумевает что-то острое, горячее, резкое (им обозначается и оружие) - и соответствующий человеческий типаж. Но одновременно сказанное предполагает, что подобный брутальный человек может убивать и должен быть убийцей, подобно тому как характеристики, присущие расаде, делают его отравителем. На это указывает и ряд значений слова "наносящий повреждение", "яд", "смерть". И, следуя своей характеристике, своему типажу, соглядатай-тикшна действительно в большинстве случаев предстает убийцей.

Если тикшна энергичны, то расада энергии лишены. У них нет телесных сил и мужества, но они лишены и любви к родным и так же жестоки. Но, в конце концов, такие качества и должны соответствовать типажу отравителя. Раз они лишены телесного мужества, им приходится убивать ядом.

Типаж бхикшуки задан теми ее чертами, что она желает обрести средства к жизни, вдова, брахманка, находчива, но, главное, чтима во дворце, где и разворачивается ее основная деятельность. Для сравнения: у бхикшуки непредосудительно жить чьей-либо супруге (III.3.13, 4.9). Не случайно сказано, что бхикшуки посещает семьи махаматров (I.12.4), которых подговаривает на измену (I.10.7, V.1.50), пытается она действовать и через жен и других женщин (V.1.19, 50 - 52) и прибегает к иным провокациям (XI. 1.52). Собственно, с точки зрения содержания текста в I.12 единственным живым персонажем и кажется монахиня (I.12.10, 13). Остальные соглядатаи составляют живые цепи (I.12.13, 23), будучи порождением классификации в чистом виде и персонифицированным воплощением заданной текстом функции.

стр. 29
В чем причина такого множества соглядатаев и выработки соответствующих типажей соглядатаев, пребывающих на одном месте? О последних сообщается: им полагается пребывать в "своих родных местах" - (II.35.15). Соглядатаев царю требуется подослать к 18 махаматрам как в стране собственной, так и в чужих странах (I.12.6, 20), к другим государям (I.12.20), к горожанам и сельским жителям (I.13.1) и т.д. Причем и у врага тоже есть такие соглядатаи, для разоблачения которых приходится использовать аналогичных им (I.12.24). Здесь недостаточно сказать, что происходит выведение множественного (общего) из частного, т.е. индуцирование в тексте, подкрепленное гипертрофированной ролью государства. Все эти соглядатаи отнюдь не являют собой нечто бессистемное: они составляют живую цепь, так же (I.12.13, 23) как составляют ее советники царя (I.15.16). Только первая цепь, в отличие от цепи последней, охватывает всю страну, простирается до самых ее пределов и даже дальше. Эта идея простирания, распространения царских "глаз" - соглядатаев (I.7.1) по всей стране, составляющих часть царской плоти, сродни представлению о простирании царской власти от центра страны к ее границам, выраженному через персонифицированную властную структуру махаматров в I.12.6. Подобно махаматрам, соглядатаи покрывают собой страну от центра и до ее границ (I.12.22 - 23, 25), причем соглядатаи-самстха являют собой живую картину страны даже в большей степени, чем махаматры: они располагаются на этом пространстве от центра и до периферии в своих "родных местах", закрепленных текстом за каждым из них: в укрепленных городах - торговцы, вблизи городов - волшебники и аскеты (ср. I.11.14), в сельской местности - земледельцы и нарушившие обет аскеты, на окраине страны - живущие со стадами скота пастухи, в лесах - лесные жители, нищенствующие монахи и лесные племена (близкая пространственная структура представлена в XII.4.1). В этой последовательности - от городов и до занятых племенами границ - перечислены все основные элементы жизненного пространства страны в традиционном понимании их КА. Пространственная структура расположения соглядатаев - этих "глаз" царя - означает здесь утверждение, простирание царской власти над страной.

До сих пор функции соглядатаев, заданные им текстом, рассматривались в, так сказать, дисперсном виде. В концентрированном виде, представленные в виде модели, функции соглядатаев, пребывающих на одном месте (самстха), и некоторых других из разряда вьянджана, а также соглядатаев, которые передвигаются (самчара), заданы в одной из рубрик главы I.12 - "Деятельность соглядатаев". "Плотный" материал классификации заставляет здесь соглядатаев разных типов/типажей вступать в сложные взаимоотношения друг с другом сообразно специфике своей деятельности. Существенно то, что контекст и некоторые детали подсказывают: деятельность соглядатаев разворачивается тут в царском дворце и вокруг него (I.12.7 - 9, 13 - 14). Большая часть утвари и предметов обихода, перечисленных в I.12.7 - зонт, золотой сосуд для питья и пр., - упоминается в II.27.4: их обслуживают царские гетеры. Соответственно, хотя в I.12.6 соглядатаи, которые передвигаются, и подсылаются ко всем махаматрам, включая вождя лесного племени (а обитает он где-то на границах царства), и хотя "касающиеся их сведения" в 1.12.7 и имеют в виду всех махаматров, из контекста видно, что добывают свои сведения соглядатаи во дворце, разумеется, враждебного государя. Как следует использовать против него соглядатаев тикшна и расада сообщает КА XII.2.9 сл. Причем здесь есть любопытная неточность (?): в XII.2.10 говорится, что их следует использовать таким образом, как это указано в главе "Охрана особы царя". Но в этой главе (I.21) таких указаний нет, и имеются они как раз в главе I.12.

Добываемые соглядатаями сведения (cāra) различаются как "внешние" (bahya) и "внутренние" (abhyantara): локальное пространство, расположенное ближе к царской особе, - "внутреннее" по отношению к пространству соответственно удаленному. Можно спорить по поводу того, чем именно повара, кулинары, банщики, массажисты и

стр. 30
постельничие ближе к особе царя, чем те, кто обслуживает царские зонт, золотой сосуд для питья и пр., но приходится следовать за текстом, в соответствии с которым обслуживающие зонт, золотой сосуд для питья и другие предметы царского обихода тикшна добывают "внешние" сведения, тогда как повара, кулинары, банщики и пр. - они же расада, а вместе с ними и соглядатаи вьянджана под видом горбунов, карликов, каратов, немых и тому подобных - добывают сведения "внутренние". Это о последних соглядатаях сказано, что они - "соглядатаи внутренних покоев" - (I.12.21). В этой группе соглядатаев выделяется подгруппа расада - отравителей. Здесь есть прямая связь с тем, что царю следует всячески остерегаться яда и отравителей, из-за чего рядом с царем постоянно находятся знатоки ядов и лекари, царская же пища перед ее употреблением проверяется на присутствие в ней яда (I.21.4 - 6, 8 - 9). Поэтому появление расада в группе соглядатаев, добывающих во дворце "внутренние" сведения, кажется естественным. Впрочем, расада, обычно выступающие в роли отравителей, в данном случае являются просто осведомителями.

Соглядатаи тикшна, добывающие во дворце "внешние" сведения, и расада, добывающие наряду с соглядатаями вьянджана сведения "внутренние" (первые двое суть самчара), должны переправлять полученную информацию за стены царского дворца соглядатаям самстха. Между первыми и последними имеются посредники в передаче информации: посредники между соглядатаями тикшна и самстха - саттрины, между вьянджана, расада и самстха - бхикшуки, т.е. нищенствующие монахини. Эти посредники передают известными им способами полученные в царском дворце сведения соглядатаям самстха, или пребывающим на одном месте, которые локализуются за пределами дворца (I.12.8, 10). Либо эти сведения переправляют из дворца другие обитающие в нем соглядатаи (I.12.13 - 14).

Третьим этапом переправки полученной соглядатаями во дворце информации является движение сведений, зафиксированных на письме, или с использованием условных знаков (I.12.11, ср. I.12.13, 16.25) от учеников - соглядатаев самстха - к другим соглядатаям той же категории (I.12.11 - 12). Вместе они и создают "быстро действующую цепь соглядатаев, стремящихся узнать происходящее у врага" - I.12.23). О дальнейшем движении полученных соглядатаями сведений в тексте не говорится внятно; порой сообщается, что сведения в стране врага добывают соглядатаи, которые передвигаются; поэтому они и получают жалованье как от государя, так и от врага (I.12.17 - 18, 16.25). Эти детали не меняют, однако, общей картины событий: живая цепь соглядатаев переправляет через всю враждебную страну полученные сведения государю, который - также и в этом случае - пользуется соглядатаями как своими "глазами", как он пользуется как своими "глазами" собственными советниками (I.15.56 - 57). Это представление выглядит в тексте стереотипом. "Ману-смрити" IX.256 тоже использует выражение - "царь, чьими глазами являются соглядатаи".

С какими-то нюансами в целом так устроена "идеальная" модель деятельности соглядатаев всех разрядов, безразлично - на территории собственной, союзной, враждебной или иных стран (I.12.6, 20).

При всей искусственности этой схемы организации, в том числе пространственной, деятельности соглядатаев в ней есть нечто "живое". Мы усматриваем его в локализации соглядатаев во дворце и вокруг него и во введении в этот контекст нищенствующей монахини. Она - соглядатай категории самчара, но ей может быть запрещен доступ во дворец (I.12.13), о других соглядатаях ничего подобного не говорится. Тем самым "идеальная" модель использования соглядатаев нарушается, она оказывается в чем-то ущербной. Эта сюжетная линия - царский дворец и навещающая его, "чтимая во дворце" нищенствующая монахиня (брахманка, отшельница и т.д.) - не является специфической только для текста КА. Она присутствует, в частности, в джатаках, как в джатаке 546, на примере линии взаимоотношений царя Видехи и посещающей его

стр. 31
дворец кормящейся в нем отшельницы Бхери. Тем самым, если эти рассуждения справедливы, в главе I.12 происходит некая контаминация искусственного, идеального, и более реального, приземленного. И в данном случае это приземленное - дворец и посещающая его нищенствующая монахиня - может считаться тем первоэлементом, из которого происходит индуцирование других и множественных элементов, функционально и содержательно уже совершенно искусственных, но как бы, в свою очередь, приземленных и включенных в реальный событийный контекст. На этот случай хотелось бы обратить внимание, так как явление индуцирования наблюдается в тексте КА повсеместно, обычно - внутри "идеальных" моделей, конструкций, когда один, некий элемент дает толчок к их организации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Романов В. Н. Историческое развитие культуры. М., 1991.

Самозванцев А. М. Правовой текст дхармашастры. М., 1991.

Permanent link to this publication: