Культурная жизнь Европы начала XIX века ознаменовалась появлением нового типа щеголей - английских денди, ставших настоящими законодателями моды. По данным этимологического словаря Р. К. Барнхарта, слово dandy появилось в Шотландии примерно в 1780-е годы, а в моду в Лондоне вошло в 1813 - 1819 годах (The Barnhart Dictionary of Etymology / ed. By Robert K. Barnhart, Wilson, 1988, p. 251). Это модное английское слово моментально проникло во многие европейские языки.

По-видимому, первым, кто познакомил русского читателя с этим словом, был известный переводчик XIX века С. С. де Шаплет - автор переводов произведений популярного в начале XIX века французского описателя нравов Виктора Жуй, книга которого "Лондонский пустынник, или Описание нравов и обычаев англичан в начале XIX столетия" стала выходить в переводе на русский в 1822 году.

При описании высшего света В. Жуй говорил о двух видах английских щеголей, один из которых - фашионебли - вызывает у автора восхищение, а о другом типе английских щеголей он говорил с явным чувством пренебрежения, видя в них результат повреждения нравов:

стр. 95

"На всех улицах, во всех публичных местах встречаешь существа, не похожие ни на мужчин, ни на женщин, ни на обезьян, но которые, кажется, соединяют в себе отличительные черты трех родов. В мое время даже не знали, что такое дендий. У нас также бывали щеголи, но они одевались в богатую парчу, в бархат и в шитые золотом платья, при шпагах, как это прилично благорожденному человеку".

Интересно здесь то, что при передаче английского слова dandy Шаплет использовал удобную в грамматическом отношении форму дендий, которая предполагает возможность склонения слова (ср. гений, Евгений), однако, несмотря на популярность книги Виктора Жуй (вновь переизданной в 1828 году), эта форма не привилась.

В связи с этим нельзя безоговорочно согласиться с мнением Л. П. Гроссмана, что в обиход русской речи это слово ввел А. С. Пушкин, "впервые упомянув это модное выражение в первой главе своего романа" (Гроссман Л. П. Собрание сочинений. М., 1928. Т. 1), поскольку над этой главой поэт начал работать лишь в 1823 году, а опубликовал ее в 1825:

Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет -
И наконец увидел свет.
(1.IV)
Остается неизвестным, мог ли Пушкин познакомиться с этим словом из указанного уже сочинения В. Жуй и читал ли он его в переводе Шаплета или во французском оригинале?

Другое же произведение, из которого поэт несомненно мог узнать это слово, - поэма Дж. Байрона "Беппо" ("A broken Dandy lately on my travel"), которую Пушкин, по общему мнению, читал во французском переложении А. Пишо и Э. Саля (Oeuvres de lord Byron, traduit de l'anglais , Paris, 1820, vol. 7), где слово dandy было определено как petit-maitre anglais "английский щеголь".

Эта поэма Байрона фигурирует в предисловии к отдельному изданию первой главы "Евгения Онегина" как указание на то, что именно эта глава пушкинского романа в стихах "напоминает "Беппо", шуточное произведение мрачного Байрона" (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. М., 1937. Т. 6.). Большое количество реминисценций и аллюзий в романе Пушкина во многом подтверждает мнение исследователей о том, что "сложное влияние "Беппо", "Дон Жуана" и "Чайльд-Гарольда" внушило ему замысел "Онегина"" (Веселовский А. Н. Западное влияние в новой русской литературе. М., 1906).

Существуют к тому же малообоснованные и требующие фактического подтверждения предложения О. А. Проскурина о том, что Пуш-

стр. 96

кин узнал слово денди только в 1823 году "в атмосфере "европейской" Одессы и в англоманском окружении Воронцова" (Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест. М., 1999). Дело в том, что к написанию первых строф "Евгения Онегина" поэт приступил в Кишиневе в мае 1823 года, еще до знакомства с графом М. С. Воронцовым и его окружением, которое произошло в июле 1823 года в Одессе.

Во всем творческом наследии А. С. Пушкина слово dandy встречается всего лишь трижды: в "Евгении Онегине" (1823), "Египетских ночах" (1835) и в рецензии на роман М. Н. Загоскина "Юрий Милославский" (1830). Причем все три раза оно употреблено в английском написании (которое Ю. М. Лотман почему-то называл "транскрипцией"), а в первом случае еще и выделено курсивом.

Но в том же "Евгении Онегине", где английский варваризм dandy, хотя и упоминается один лишь раз, однако является ключевым словом (если не ко всему роману, то к его первой главе). У него встречается множество контекстуальных синонимов, на которые обратили внимание комментаторы романа.

Во многих перифрастических обозначениях dandy подчеркивается его искусство одеваться, его педантизм в одежде:

Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
(1.XXV)
Появление слова франт здесь не случайно. Именно при помощи его Пушкин определил значение слова dandy в "Примечаниях к Евгению Онегину" ("Dandy, франт"), желая, видимо, еще сильнее заострить внимание читателей на этом модном неологизме, который и так уже был понятен без пояснений. Но это толкование Пушкин дал лишь в 1833 году при подготовке издания своего романа, на что не обратил внимания Ю. М. Лотман, говоря о том, что Пушкин "трижды подчеркнул стилистическую отмеченность слова "денди" в русском языке как модного неологизма, дав его в английской транскрипции, курсивом и снабдив русским переводом" (Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 1997).

В своем костюмном педантизме франты пушкинской эпохи следовали за известным английским франтом Дж. Бруммелем (Браммелем), который первым стал крахмалить батистовые шейные платки, чем объясняется появление в черновиках "Евгения Онегина" сочетания "накрахмаленный педант" (7.LI). В другом черновом варианте этой строчки педанты превратились во франтов, причем истинные денди узнаются в них по накрахмаленному галстуку и модному корсету:

стр. 97

Здесь кажут франты записные
Пустую голову, корсет,
Крахмальный галстук и лорнет.
(7.LI)
В окончательном же варианте этой строфы при описании франтов на первое место поэт ставил нахальство:

Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
(7.LI)
Именно нахальство было непременным атрибутом ранних денди, о чем Пушкин писал в своем "Романе в письмах" (письмо VIII): "Мужчины отменно недовольны uoeiofatuite indolente ["фатовство томное", франц. - С. Я.], которая здесь еще новость. Они бесятся тем более, что я чрезвычайно учтив и благопристоен, и они никак не понимают, в чем именно состоит мое нахальство, хотя и чувствуют, что я нахал" (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 17-и тт. Л., 1948. Т. 8. Ч. 1). "Русский денди пушкинской эпохи, - писал Ю. М. Лотман, - культивировал (...) шокирующую небрежность и дерзость обращения" (Лотман. Указ, соч.) чему вполне соответствовало слово нахал:

И путешественник залетный,
Перекрахмаленный нахал...
(8.XXVI)
В беловой рукописи последней строчке этой строфы соответствовало: "Блестящий лондонский нахал" (8.XXVI). Неизвестно, верно ли мнение В. В. Набокова о том, что речь здесь идет об известном англомане графе М. С. Воронцове. А эпитет перекрахмаленный напоминал об утрировании денди в следовании моде Дж. Бруммеля, "чем подражатели знаменитого чудака вызывали в 1820-х годах насмешку со стороны французских птиметров" (Набоков В. В. Комментарии к роману А. С. Пушкина "Евгений Онегин". СПб., 1998).

Отношение к эпатажному поведению денди и к их экзотической одежде было в то время различное. Пример явно недоброжелательного отношения находим в мемуарах графа Ф. В. Ростопчина (1763 - 1826) "Жизнь Ростопчина, списанная с натуры в десять минут" (писал их он на склоне лет, будучи уже в престарелом возрасте), где с помощью слова dandy автор пытался раскрыть содержание русского описательного оборота тщеславные щеголи: "К тщеславным щеголям (fats, dandy) и дуракам всегда ощущал отвращение. (...) Манерность возбуждала во мне самое неприятное чувство. Нарумяненные мужчины, рас-

стр. 98

крашенные и разукрашенные женщины казались мне жалкими" (Словарь достопамятных людей Русской земли, составленный Д. Н. Бантыш-Каменским. СПб., 1847. Ч. 3).

Английское написание dandy, свойственное Пушкину (чего, к сожалению, не фиксирует "Словарь языка Пушкина"), было в моде относительно недолго и встречается у других авторов до середины XIX века.

Проникая в русский язык через французское посредство, английское слово dandy приобретало при этом порой французский облик - данди. Встречается такая форма в переводах с французского, но, будучи словом непривычным, выделяется в тексте курсивом: "Прекрасно, милый данди! Ступай на пытку в твоем новом платье, жми твоими сапогами, задыхайся в твоем новом жилете, и держи в руке твою шляпу, боясь испортить прелестную уборку твоих волосов" (Жанен Ж. Мелкая промышленность Парижа // Московский телеграф. 1832. Ч. 45. N 9. Май. Камер-обскура книг и людей к N 9). Однако и эта форма распространения не получила.

В эпоху Пушкина начиналось употребление формы денди. Его упоминает декабрист В. И. Штейнгель в "Дневнике достопамятного нашего путешествия из Читы в Петровский завод 1830 года" (8-е сент.). Встречается оно и в переводных статьях журнала "Московский наблюдатель" (1835. Ч. 1; 1836. Ч. 9) и т.д. Форма денди получила настолько широкое распространение в художественной литературе и публицистике, что Н. И. Греч включил его в статью "Азбука сравнительная" в "Энциклопедическом лексиконе", издаваемом А. Плюшаром (СПб., 1835. Т. 2), как образец правильной передачи английского слова средствами русской азбуки, чем способствовал закреплению нормы. Эта форма оказалась жизнестойкой и просуществовала вплоть до наших дней, успешно выдержав длившуюся более столетия конкуренцию с вариантом дэнди, который появился в середине XIX века и был поддержан известными писателями и учеными.

История слова dandy в русском языке связана не только с его орфографической передачей русскими буквами, но и с семантическими отношениями, в которые оно вступило, оказавшись включенным в лексико- семантическую группу названий "носителей щегольства". В основном в текстах этого времени наблюдается разграничение значений таких англицизмов, как денди, фешенебль и джентльмен. Например, тот же Н. И. Греч предостерегал от смешения понятий денди и джентльмен в "Путевых письмах из Англии, Германии и Франции", указывая, что "денди есть выродок джентльмена, и поэтому можем найти в них некоторые общие черты" (Греч Н. И. Путевые записки из Англии, Германии и Франции. СПб., 1839, Ч. 1.).

Забегая хронологически вперед, хочется привести интересный пример подобной конкретизации значений этих слов: "Денди (Dandy),

стр. 99

английское слово, вошедшее в употребление в современной Европе для обозначения изящного светского человека и равносильно слову фешенебль. Различием между тем и другим можно принять то, что денди создает моду, а фешенебль следует ей" (Справочный энциклопедический словарь издания К. Крайя под редакцией А. В. Старчевского в 20-ти томах. СПб., 1855. Т. IV).

Для эпохи 40 - 60-х годов XIX века характерны два противоположных процесса, связанных с историей слова денди: с одной стороны, постепенная адаптация слова, с другой - выход из активного употребления, обусловленный завершением эпохи дендизма. Вместе с тем, это слово продолжало восприниматься как иноязычное и требовало порой пояснения, подтверждение чему находим в романе А. Ф. Вельтмана "Новый Емеля, или Превращения" (1845. Ч. IV. Гл. 1). Любопытно, что в отличие от А. С. Пушкина, который объяснял значение слова dandy как новое название франтов, Вельтман обыгрывает толкование этого неологизма при помощи старого, почти ушедшего слова шематон (в "Капитанской дочке" - шаматон): "... через два часа кузов на прямых рессорах остановился перед крыльцом дома Артамона Матвеевича, и Захарий Эразмович выскочил из него, как ловкий денди, или по- русски шематон" (Подробнее об этом трудном для толкования слове: Валеев Г. К., Добродомов И. Г. Читая Пушкина... или Слово в защиту шаматона // Русская речь. 1999. N 6).

Потребность в пояснении этого слова привела к его появлению на страницах словарей. Первая лексикографическая фиксация слова денди состоялась не в "Словаре церковно-славянского и русского языка, составленном Академией наук" в 1847 году, как ошибочно указано в комментариях Ю. М. Лотмана, а в четвертом томе "Справочного энциклопедического словаря" издания К. Крайя под редакцией А. В. Старчевского, пример из которого уже приведен.

На исчезновении слова денди из русского употребления указывал и словарик некоего А. С.: "Денди. Франт хорошего тона. Это выражение устарело и заменилось словами фешенебль и джентльмен, так же как русское устаревшее слово франт заменилось современным порядочный человек и уцелело только как синоним человека, наклонного к щегольству, но не обладающего вкусом" (Объяснение 1000 иностранных слов, употребляющихся в русском языке. Составил и издал А. С. М., 1859). Составитель этого словаря явно поспешил с выводами, отразив взаимодействие названий щеголей (денди, фешенебль и джентльмен) в тот момент, когда результаты этого взаимодействия были далеки от своего окончательного оформления.

Другие же словари иностранных слов не противопоставляли эти слова, видимо, в силу того, что фешенебль стало постепенно выходить из употребления, а денди продолжало встречаться в художественно- публицистических текстах, причем как правило именно в более обоб-

стр. 100

щенном значении, которое привел в своем словаре В. Н. Углов: "Денди, англ. Человек, одевающийся по моде" (Углов В. Н. Объяснительный словарь иностранных слов, употребляемых в русском языке. СПб., 1859). Хотя иногда в словарях отражалось своеобразие применения слова и за пределами русского языка: "Денди, англ. Франт, одевающийся по последней моде; шуточное прозвище англичан в Америке" (Полный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. СПб., 1861).

В общие словари русского языка слово проникло лишь в 1862 году, появившись в четвертом выпуске "Толкового словаря живого великорусского языка" В. И. Даля, где оно объясняется целым рядом синонимов, в том числе и архаичных: "Денди м. нескл. англ, модный франт, хват, чистяк, модник, щеголь лев, гоголь; щеголек большого света" (М., 1862. Т. I). В энциклопедическом же словаре Ф. Г. Толля акцент делается на социальном положении человека: "Денди (англ.), мужчина, одевающийся постоянно по моде, порядочного происхождения, имеющий достаточный доход и обладающий хорошим вкусом" (Толль Ф. Г. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. СПб., 1864. Т. 2). Почти буквально эта же формулировка воспроизведена в восьмитомном "Настольном энциклопедическом словаре", вышедшем в свет в конце XIX века (М., 1892. Т. 3).

На страницах современных словарей и художественно-публицистических текстов слово денди продолжает появляться достаточно часто. Так, в течение августа 2002 года оно несколько раз встретилось на странцах газет: "Хамскому нападению подвергся безупречный денди, знаменитый композитор Раймонд Паулс. Ему буквально на голову бросили огромный торт" (МК. 2002. 3 авг.); "В Милане прошла неделя мужской моды. Дизайнеры пришли к общему выводу: стиль денди с атлантического побережья диктует раскованность и элегантную небрежность. Внешне это вполне демократичный независимый мужчина, предпочитающий всегда быть неотразимым" (Мир новостей. 2002. 6 авг.).

В отличие от некоторых своих синонимов, также появившихся в русском языке в XIX веке (фешенебль, фат, пшют), слово денди до сих пор остается актуальным, хотя и воспринимается как некий историзм. Если от эфемерного слова фешенебль осталось лишь прилагательное фешенебельный , то денди сохранилось в языке до нашего времени.

Так, в одной из статей А. В. Дружинина находим образование дендический в составе сложного слова дендически-пошлый, использованного автором при характеристике значения к джентльмен в русском и английском языках: "Не лишним считаем заметить, что в Англии, и особенно в Англии старого времени, слово gentleman принимается и принималось не в том узком, дендически-пошлом значении, какое ему

стр. 101

дает остальная Европа. Безукоризнейший лев Лондона может быть не признан джентльменом, и ветхий кафтан Крабба не помешал ему получить это название от первых знаменитостей его века" (Дружинин А. В. Собр. соч. СПб., 1865. Т. 4). Однако это прилагательное не имеет лексикографической фиксации и является явным окказионализмом.

В предисловии к книге Ж. -А. Б арбе д'Оревильи "О дендизме и Джордже Браммелле" встречается еще одно прилагательное - дендистский: дендистский образ жизни, дендистская грация, дендистские легкость и изящество, дендистский стиль (Вайнштейн О. О дендизме и Барбе д'Оревильи // Барбе д'Оревильи Ж. -А. О дендизме и Джордже Браммелле. М., 2000). Но это прилагательное связано скорее всего со словом дендизм, нежели с денди: если его сравнить с другими прилагательными, имеющими в основе суффиксы -ист- и - ск- и входящими в такие словообразовательные цепочки, как, например, марксизм - марксист - марксистский, софизм - софист - софистский, можно сделать вывод, что в цепочке дендизм - дендистский пропущено одно звено - дендист.

Вряд ли можно согласиться с тем, что в русском языке существует и прилагательное дендистый, на которое в течение многих лет опирались ученые при описании понятия наложения (совмещения, взаимопроникновения, диффузии, аппликации, интерференции) морфем. Это прилагательное к слову денди, так же как и другие, не зафиксировано ни в одном русском словаре.

Подводя итог истории слова денди на почве русского языка, следует отвести особую роль роману А. С. Пушкина "Евгений Онегин": слово известно носителям современного русского языка прежде всего благодаря тому, что оно присутствует на первых страницах популярного романа в стихах, знакомо любому выпускнику средней школы.

Permanent link to this publication: