Я ни в коем случае не хочу отвечать на выступление предыдущего оратора, потому что, сказав, что для Ленина слова "счастье людей" и "демократия" это в общем-то чепуха, он сам определил метод своего прочтения ленинских работ: выдергивание отдельных фраз, относящихся к конкретному моменту, и объявление их программными. Меня волнует другое. Я думаю - как пошла бы наша конференция, если бы она собралась 20 марта, допустим, через семь дней после знаменитой статьи в газете "Советская Россия"? И размышление об этом, мне кажется, всех нас должно лишить нравственного покоя. Не так бы пошла конференция, уверяю вас!

В середине марта в стране произошла драма, по-другому назвать это не могу, когда в органе ЦК КПСС без каких-либо комментариев появилось не просто письмо читательницы, а серьезный программный документ, взрывающий перестройку. И каждый из нас, в здравой памяти и в здравом уме, вчитываясь в это "произведение", на основании своего понимания идей Ленина, идей XXVII съезда партии, должен был выработать свою линию поведения: молча согласиться или громко кричать, резко протестуя. Десятки и сотни писем простых людей, которые не хотели с этим соглашаться! Десятки, сотни, а может, и больше возмущенных голосов - и полное молчание прессы! Какая-то жесткая и властная рука дала указание молчать. Ни в одной газете нельзя было прочесть иную точку зрения - не печатали! Гласность оказалась обуженной.

Мне в те дни несколько раз пришлось выступать, и мое выступление в Таллине 2 апреля о том, что эта статья воюет с идеями XXVII съезда КПСС, опубликовано ("Советская Эстония" 8 апреля 1988). Но я не ставлю себе этого в заслугу. Я знаю только один творческий союз - кинематографистов, который немедленно опротестовал то, что мы прочитали в "Советской России", остальные молчали. Почему? Где же были наши историки, обществоведы, которые сегодня так дружно солидаризируются со статьей в "Правде"? Неужели вы, историки советского об-

стр. 36

щества, целая Академия общественных наук, неужели вы не могли собрать совещание или партийное собрание, чтобы дать должную оценку этой статье? Чего не хватило - знаний или четкости идейной позиции? Неужели надо было ждать 5 апреля?

Давайте подумаем о том, насколько лед хрупок, насколько мы ориентированы на то, чтобы узнавать, кто что говорит в разных кабинетах, и в зависимости от этого строить свою линию поведения... Вот настоящая драма весны 1988 года! Почему мы не думаем о том, что наше обсуждение, наша активная позиция помогли бы и кабинетам? Почему нужно обязательно ждать импульса с верхних этажей здания на Старой площади? Почему мы так боимся думать сами? Это гигантский упрек всем нам и свидетельство того, что старое и привычное прочно держит нас. Речь идет о судьбе каждого, а мы опять ждем руководящих разрешений!

Люди вчерашнего дня, стоявшие перед начальством по стойке "смирно", евшие начальство глазами, чье кредо - "чего изволите?", остаются на своих местах и тянутся к древку перестройки, как всегда они в первых рядах. И драма состоит в том, что мы с этим миримся. Когда М. С. Горбачев в 1985 г. в Ленинграде в своем выступлении сказал, что надо дать каждому шанс понять суть перестройки, понять суть революционных перемен и определить свое место, - это было справедливо. Прошло 3 года - срок, вполне достаточный для того, чтобы определиться, но эти 20 дней показали, что готовность, с которой многие работники идеологического фронта чуть было не бросились в объятия автора "Советской России", должна нас всех обеспокоить: за клятвами в верности перестройке слышится тоска по иным временам, когда все было так ясно и понятно...

П. А. Николаев произносил здесь замечательные слова - "художественное мышление", "историзм" и т. д. Я с удовольствием порассуждал бы и об этих категориях, но кое-что мешает. Я являюсь одним из немногих живых героев статьи в "Советской России", статьи, которая стала апогеем организованной в печати кампании против пьесы "Дальше... дальше... дальше!". Вместо анализа - передергивания, вместо критики - ярлыки и приговоры.

В чем только некоторые критики, включая академика В. Г. Афанасьева, меня не обвиняли! И в антисоциализме, и в эмигрантщине, и в меньшевизме, и, конечно же, в выступлении против линии XXVII съезда партии. И все это без права на ответ. Я открыт для критики и думаю о том времени, когда мы сможем с ними поспорить на равных об "азбучных истинах марксизма": зависит ли ход исторического процесса от личности или все предопределено заранее, не подвластно человеку, как не подвластно ему движение звезд. Откуда снова появляются все эти ярлыки? А все оттуда же, из того времени, когда не было места подлинной истории партии, подлинному обществоведению, подлинной исторической литературе. Здесь уместно напомнить о той роли, которую сыграл М. А. Суслов в том, что после подъема, вызванного XX съездом партии, наши общественные науки вернулись на круги своя. В начале 70-х годов я был настолько наивен, что направил ему письмо о том, что на Западе создается "антилениниана": фильмы, пьесы и телеспектакли, что необходимо соединить усилия наших историков и писателей и подумать сообща над ответом. Но даже об ответе мне не подумали.

За 30 лет я написал всего шесть политических драм о революции, хотя мог бы написать значительно больше. Каждая пьеса - каждая! - запрещалась, пробивалась с огромным трудом. История выхода каждой пьесы могла бы стать сюжетом для новой драмы. Но дело не в этом, а в том, что в 1988 г. снова звучат все те же мотивы, что преследуют меня всю мою творческую жизнь. Вот красноречивый пример. 27 января

стр. 37

1982 г. бывший директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС академик А. Г. Егоров направил председателю Комитета государственной безопасности Ю. В. Андропову письмо по поводу моей пьесы "Так победим!", премьера которой состоялась во МХАТе.

Перечисляя серьезные идеологические изъяны пьесы и отступления ее автора от исторической правды, Егоров обращает внимание на политическое одиночество Ленина, его конфронтацию с ЦК, отмечает перекличку взглядов Ленина и Троцкого на якобы "роковую опасность" военно-бюрократического перерождения партии и государства. Он пишет, что в пьесе не показано созидательное творчество масс под руководством партии. "На сцене безликие крестьяне, солдаты, рабочие жалуются на свою тяжелую судьбу, провозглашают несогласие с политикой партии". Несмотря на название "Так победим!", пьеса не дает ответа на вопрос, как победим. "Реальная проблема о возможности построения социализма в нашей стране в пьесе... подменяется другой, надуманной проблемой: какой социализм надо строить". Весьма своеобразно решается в пьесе, по мнению Егорова, проблема соотношения стихийности и сознательности: именно всеобщее недовольство крестьян заставило-де Ленина ввести нэп. Сам нэп в пьесе идеализируется.

Какие же предложения выдвинул академик Егоров? Пьесу "следовало бы спокойно, без шума и треска из репертуара МХАТ исключить". "Соответствующим министерствам и ведомствам... следует создать прочную преграду против подобных произведений, перекрыть все каналы их возможного появления". "Надо обратить внимание редакций газет и журналов на то, что имеют место факты публикации поспешных, поверхностных, рекламных... рецензий... Надо в соответствии с указаниями Л. И. Брежнева на XXVI съезде КПСС своевременно и умело поправлять тех, кого заносит в ту или иную сторону, проявлять непримиримость к тем, кто порочит нашу социалистическую действительность. Решение ЦК КПСС об ответственности редакторов газет и журналов... должно выполняться неукоснительно".

Вот от чего пострадала наша литература и история - от деятельности таких вот специалистов по эстетике, каким является академик Егоров, который до недавнего времени возглавлял историко-партийную науку и насаждал там свою этику и свою методологию, в результате чего и процветала та самая сфальсифицированная история, о чем справедливо здесь говорил Виктор Астафьев и многие другие.

Мне бы очень хотелось в этой огромной аудитории оспорить некоторые упреки "Правды". Я не историк - меня обвинили в том, что в пьесе есть такая неточность: Савинков предлагал Плеханову пост министра, а не премьер- министра, как утверждаю я. Но в моих руках только один документ - письмо жены Плеханова, опубликованное в "Известиях" в 1924 г., где она пишет, что Савинков действительно был у ее мужа и предлагал "составить министерство". Все те специалисты, с которыми разговаривал я, сказали, что эта фраза в начале века означала стать премьером. Очевидно, это позволило М. Иовчуку и И. Курбатовой в книге "Плеханов", вышедшей в серии ЖЗЛ, говорить о том, что Савинков предлагал Плеханову пост премьера. Может быть, это тоже ошибка? Кому верить? Но пусть тогда три доктора исторических наук начинают не с меня, а с вдовы Плеханова, или признают, что фразу "составить министерство" они поняли как "возглавить одно из министерств". А если вспомнить ситуацию, то Савинкову тогда для того, чтобы противопоставить что-то Совету Народных Комиссаров во главе с Лениным, конечно же, нужен был Плеханов как глава правительства. Так что я по-прежнему склонен доверять Р. Плехановой, а не нашим современным докторам наук из Академии общественных наук.

Я отвечу на все конкретные замечания по поводу пьесы в печати чуть позже. Мне кажется, у нас есть более важная вещь; мы должны

стр. 38

почувствовать, что если не получится перестройка - не андреевы и другие иже с ними будут виноваты в этом, а все мы, которые сегодня присягаем на верность перестройке, а вчера молчали. Только мы, и никто другой! И я уверен, что если думать о развитии нашей литературы, то, конечно, каждому из нас нужна дружеская рука историка, но историка, а не охранителя канонов застоя. И я считаю, что здесь сегодня и мы, писатели, протягиваем руку, и, наверное, историки протягивают нам руку. Самое главное, чтобы руки эти не повисли в воздухе.

М. Ф. ШАТРОВ (драматург)

Постоянный адрес данной публикации: