Споры о том, чем был термидор - недолгие 15 месяцев, прошедшие с 9 термидора II года Республики (27 июля 1794г.), когда были свергнуты М. Робеспьер и его соратники, по 4 брюмера IV года (26 октября 1795г.), когда Конвент самораспустился, передав власть Директории, не утихают уже более 200 лет. Попытки оценить то, что произошло в этот период, начались сразу же после самого события. И уже тогда зародились те две полярные точки зрения, которые красной нитью пронизывают всю историографию термидорианского периода Французской революции ¹ .

Первую наиболее точно сформулировал один из сторонников термидорианского переворота, депутат Конвента Ф. -А. Буасси д'Англа. Представляя проект новой конституции, которая должна была прийти на смену якобинской (1793 г.), он говорил в июне 1795 г.: "День 9 термидора не был победой какой-либо партии, это была заря великой и благотворной революции. К Конвенту вернулась его энергия, чувство собственного достоинства". Всецело одобряя свержение "тирании" Робеспьера, Буасси не без гордости напоминал своим коллегам об усилиях, которые они предпринимали, чтобы воспряло "впавшее в заблуждение общественное мнение, чтобы исправить порочные нравы, уничтожить дьявольские институты, отказаться от террора и возвести на трон справедливость, облагородить власть, вернуть душам энергию, помыслам - правоту, мнениям - свободу" ² . При этом, подчеркивая стремление вернуться к истокам революции, термидорианцы нередко называли себя "патриотами 1789 года", принципы которых, как писал один из современников, былиь - "равенство, свобода, единство и неделимость республики" ³ .

Иную точку зрения обосновывал Гракх Бабеф. "Осмелимся сказать, - писал он в 1795 г., - что, несмотря на все препятствия и сопротивление, революция шла вперед до 9 термидора и что с этих пор она стала отступать" ⁴ . Его соратник Ф. Буанаротти также считал, что "роковой день 9 термидора" придал революции "попятное движение". В этот день, по мнению Бабефа, она - незавершенная - была прервана. Соответственно, необходим не возврат к принципам 1789 г., а продолжение революции. Это не под силу "патриотам 1789 г.", чьи "души никогда не горели живым пламенем, зажженным чистой любовью к равенству и полной свободе". На такое способны только "патриоты 92 и 93 годов" ⁵ , - иначе говоря - якобинцы.

С тех пор идет в историографии Французской революции дискуссия между сторонниками восемьдесят девятого и девяносто третьего года (по словам Ф. Фюре), то есть, иными словами, приверженцами либерального антиабсолютистского течения и якобинизма ⁶ .

Термидорианские оценки периода правления Робеспьера и собственной роли в революции

Бовыкин Дмитрий Юрьевич - кандидат исторических наук, ассистент кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки Исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

стр. 149

в определенной степени отразились в трудах либеральных историков. Историк времен Реставрации О. Минье писал, что "ниспровергнув революционное правительство, термидорианская партия задумала основать другое и установить Конституцией III года порядок вещей практически удобоисполнимый, либеральный, правильный и прочный, взамен чрезвычайного и переходного состояния, в котором находился Конвент с самого начала своей деятельности" ⁷ .

Впрочем в XIX в. появилось и то направление, которое принято называть социалистической историографией революции. Так, Л. Блан, отнюдь не преклонявшийся перед режимом террора, называл последовавший за 9 термидора период не иначе как "контрреволюцией" ⁸ . "Якобинскую" традицию во многом продолжала и развивала марксистская историография, подчеркивая при этом стадиальность развития революции, четко различимый вектор ее движения вперед. "За господством конституционалистов, - писал К. Маркс в работе "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта",- следует господство жирондистов, за господством жирондистов следует господство якобинцев. Как только данная партия продвинула революцию настолько, что уже не в состоянии ни следовать за ней, ни тем более возглавлять ее, - эту партию отстраняет и отправляет на гильотину стоящий за ней более смелый союзник. Революция движется, таким образом, по восходящей линии". Из сказанного, казалось, можно было бы сделать вывод о том, что и термидорианцы также двигали революцию вперед, однако Ф. Энгельс подчеркивал, что она "после 9 термидора была задушена алчной бурхуазией" ⁹ .

Эти две магистральные линии унаследовал и XX век. Первую из них лучше всего обосновывает Фюре и историки его школы. Вместе с Д. Рише, соавтором нашумевшей книги "Французская революция", но отнюдь не идеализирует Термидор, отмечая, что этот период "оставил в нашей коллективной памяти достаточно грустные воспоминания" ¹⁰ . Однако, предлагая рассматривать весь французский XIX в, как борьбу между революцией и реставрацией, Фюре подчеркивает, что "свержение диктатора (Робеспьера- Д. Б. ), если и означало конец Террора, не означало конец революции: оно просто открывало возможность, если Конвенту это, наконец, удастся, дать Конституцию республике". В то же время, это и не конец народовластия, которое уже перестало существовать при Робеспьере. Это и не простая смена власти в результате переворота. "Речь идет о замене одного типа власти другим, и только в этом смысле о конце революции".

Вместе с тем Фюре утверждает, что нельзя не видеть преемственности, в развитии событий до и после 9 термидора. "Это по большей части то же парламентское большинство, которое последовательно поддерживало, или, скорее, оставляло свободу действий, жирондистам, монтаньярам, потом термидорианцам во времена Конвента и которое затем превратилось в правящее чиновничество Директории" ¹¹ . Сходные мысли можно найти и у американского историка Р. Р. Палмера: "Французская революция ни в коем случае не заканчивается в термидоре, - писал он еще в 60-е годы. - Термидор, в известном смысле, был позитивным аргументом в пользу революции. Основополагающие либеральные и конституционалистские идеи всей революционной эры вновь заявили о себе" ¹² .

Таким образом, по мнению этих историков, при Термидоре революция отнюдь не окончилась, она лишь перешла в новое качество. Не отрицается и возврат ко многим идеям 1789-1791 годов: "буржуазия вновь открыто признает те цели, которые она никогда не теряла из виду: экономическую свободу, индивидуазилм собственности, цензитарный режим" ¹³ . "Революция возвращалась на круги своя,- подводит итог Фюре, говоря о разработке Конституции 1795 года. - Она вновь обсуждала Декларацию прав, суверенитет народа, представительство. Она старалась составить текст, который сделал бы невозможным всякий возврат к революционному правительству, которое называли "анархией", режимом без законов, и закончить, наконец, 1789 г. республикой, управляемой разумом и собственностью" ¹⁴ .

Принципиально иную точку зрения отстаивала в XX в. социалистическая и марксистская историография. "Мишле закончил свою историю революции 9 термидора, - писал А. Матьез, - точно все, что произошло после этого, не стоило рассказывать". Сам же Мишле полагал, что этот период олицетворяет едва ли не все отрицательное, что может быть связано с революцией или же контрреволюцией ¹⁵ . Однако, исходя из этой отправной точки, западная марксистская историография постепенно смещала акценты с самого дня переворота на события 1795 г., в частности, на подавление народных восстаний в жерминале (апреле) и прериале (мае). При этом разрыв с теорией и практикой Якобинской диктатуры рассматривался двояко. С одной стороны, как писал А. Собуль, "термидорианцы разрушили дело революционного правительства и привели республику к гибели". С другой стороны, подчер-

стр. 150

кивалось, что республика погибла именно в якобинском понимании этого слова: "Поражение в прериале III года, надолго устранив народ с политической сцены, развеяв надежду его на социальную эгалитарную республику, позволило вновь вернуться к 1789 году и делу Учредительного собрания. На фундаменте экономической свободы и цензовой системы вновь была возведена буржуазная республика нотаблей... 1795 год смыкается с 1789 годом, III год республики с I годом свободы" ¹⁶ .

С 80-х годов происходит определенная модификация этих взглядов. И Термидор при этом нередко вновь рассматривается как конец не только Якобинской республики, но и революции в целом. В качестве примера можно процитировать Ф. Брюнель, полагающей, что "лето 1795, а не июнь 1794 г., означает настоящий разрыв, конец революции и, в какой-то мере, ее отрицание". С ее точки зрения, 1795 г. это отрицание того, что произошло не только в 1793, но и 1791 году. "Режим III года умер под грузом этого двойного отрицательного наследия, но через четыре года, поставив рекорд долгожительства" ¹⁷ . Французские историки Ф. Готье и Я. Боек, занимающиеся изучением идеологических основ Термидора, в частности, Декларации прав человека 1795г., приходят к тому же выводу: "Конституция III года порывала с политической теорией революции естественных прав человека и гражданина, начатой в 1789 году" ¹⁸ , а, следовательно, знаменовала разрыв не только с 1793 г., который, по их мнению, находился в русле тех же теорий, но и с 1789. Иными словами, с этой точки зрения, как ни относиться с Термидору, он означал резкий - социальный и политический - разрыв с шестью предшествующими годами революции.

В советской историографии оценки Термидора во многом основывались на трудах Маркса, Энгельса и В. И. Ленина, писавшего в 1917 г.: "Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение. Якобинцы дали Франции лучшие образцы демократической революции". Более того, в его трудах прослеживается стремление выводить за рамки революции не только время, последовавшее за Якобинской диктатурой, но, фактически, и предшествующий ей период. Французская революция, говорится в одном из его выступлений 1919 г., "в лице власти низших слоев тогдашней буржуазии продержалась год" ¹⁹ .

Вопрос об актуальности споров о Термидоре для 20-30-х годов освещен Т. Кондратьевой ²⁰ . Многие идеи, идущие от классиков марксизма-ленинизма, были восприняты, если так можно выразиться, "в чистом виде". "9 термидора погрузило Францию о хаос", - читаем мы у П. П. Щеголева. "9-го термидора во Франции происходит контрреволюция". "Культ беззаветной преданности революционному делу, - подчеркивают В. Колоколкин и С. Моносов, - сменился культом личного удовольствия и чревоугодия, пошлости и своекорыстия" ²¹ .

Советской историографии была присуща склонность придерживаться жестко-оценочной периодизации революции, выделяя при этом ее восходящую (до 9 термидора) и нисходящую (после него) линии. Так, Ц. Фридлянд утверждал, что "после падения Робеспьера во Франции победила буржуазная республика, постепенно ликвидировавшая демократические завоевания революции". Диктатура Робеспьера рассматривалась им как высшая точки буржуазной революции, а после 9 термидора "буржуазная революция" была "на ущербе, она изживает себя, открывая широкие возможности для реставрации монархии" ²² .

И в дальнейшем отечественная историография в основном следовала в русле этих концепций. Вот что писал, например, А. З. Манфред: "Со времени 9 термидора на протяжении тридцати пяти лет политическая история Франции круто поворачивала в одном направлении - вправо". "9 термидора, - утверждал тот же автор, - восторжествовала буржуазная контрреволюция. Гибель Робеспьера стала и гибелью якобинской диктатуры, гибелью революции" ²³ . Таким образом, термидорианский период и Директория постепенно вновь выводятся за рамки революции и выпадают из поля зрения советских историков.

С изменением политической и идеологической ситуации в нашей стране в 1985-1991 и последующие годы, переоценкой роли Октябрьской революции 1917 г., "возникла своеобразная реакция отторжения по отношению к якобинскому периоду Французской революции" ²⁴ , стали меняться и оценки революции в целом. Эти процессы не могли не затронуть и проблемы ее периодизации, и взгляды на Термидор. Прежде всего, это проявилось в том, что и Термидор и Директория снова начинают восприниматься как составные части революционного процесса во Франции. Это прослеживается, например по изданной в 1985-1992 гг. под редакцией А. В. Адо серии "Великая французская революция. Документы и исследования". Можно сказать, что с этого времени расширение границ революции до 1799 г. прочно входит в научный оборот, хотя и не всегда учитывается в учебных пособиях. В 1988 г. Адо отмечал, что "цензовая буржуазная республика (1795-1799) " уже уверенно считается неотъемлемой частью революции ²⁵ .

стр. 151

Однако, некоторые историки, оспаривая идеологизированные представления о Якобинской диктатуре, считали, что уже в то время проявились многие признаки спада революции. Так Е. Б. Черняк в 1988 г. говорил о том, что "восходящая линия революции завершилась к концу 1793 и началу 1794 г. ". "К концу 1793 г. революция достигла всего, что было исторически возможным", а академик Н. Н. Болховитинов ставил вопрос: если якобинцы к концу 1793 г. не ослабили, а усилили террор, обратив его на политических противников, то "не началось ли уже в это время движение революции по нисходящей линии"? ²⁶

Другой стороной пересмотра прежних концепций стал отказ от восприятия Термидора как времени "контрреволюции". Эта идея ясно прослеживается у Д. Туган-Барановского: "Оценка переворота 9 термидора, как контрреволюционного, просто нелепа. Термидорианцы не были контрреволюционеры в привычном смысле этого слова. Они даже не помышляли о восстановлении феодализма. Смысл переворота 9 термидора заключался в возвращении революции в буржуазное русло". Термидорианская политика, подчеркивает со своей стороны В. В. Согрин, "может быть определена не как контрреволюция, а как нормализация буржуазного миропорядка, который объективно и стоял на главном месте в повестке революции" ²⁷ .

Итак, миф о том, что концом Французской революции было падение Якобинской диктатуры ушел в прошлое. В настоящее время ее завершающей стадией в отечественной историографии считается Термидор и последовавшая за ним Директория. Но хотя сейчас практически никто не оспаривает, что Термидор являлся неотъемлемой частью революции, традиционное для советской историографии представление о нем как о "нисходящей линии" революции практически постоянно встречается в обобщающих трудах и учебной литературе. Так, В. Г. Ревуненков по-прежнему подчеркивает, что на судьбе революции термидорианский переворот "отразился самым пагубным образом", "окончательно пресек восходящую линию революции и положил начало ее упадку" ²⁸ . Иными словами, один миф о конце революции уступил место другому.

В чем же историки "обвиняют" Термидор? Что дает им основания полагать, что он представлял собой если и не контрреволюцию, то, по крайней мере, движение революции "по нисходящей линии"? Ответ на этот вопрос кроется в понятии "термидорианская реакция", которое можно встретить едва ли не в любой отечественной монографии, посвященной этому периоду.

Само это словосочетание начинает распространяться уже при Термидоре ²⁹ . Так же, как слова "революция" и "прогресс" оно пришло в политический словарь из точных наук. "О том, что зовется политической реакцией, - отмечал известный французский писатель, современник революции 111. Нодье, - можно судить с помощью обычных законов механики. Она находится в связи с действием ей предшествующим: медленно и в то же время с большим количеством колебаний за действием (action) следует реакция (reaction), и так постепенно, пока это действие и реакция не совпадут в неуловимом движении, за которым следует полная неподвижность" ³⁰ .

Иными словами, с самого начала под словом "реакция" понималось лишь действие, противоположное предшествующему. До термидорианского периода термин не имел специфической политической окраски и существовал в рамках антитезы "действие- реакция". Так его толковали даже некоторые послереволюционные словари ³¹ . Тем более реакция противопоставляется не революции, но лишь тому, что ее вызвало. Именно в этом смысле слово "реакция" впервые употребляется по отношению к "революции" 9 термидора. Для зарубежной историографии подобная мысль отнюдь не нова. Так, Фюре писал: "Термидорианская реакция": это выражение, использованное побежденными в жерминале III года, было подхвачено Оларом и Матьезом не без расхождений со своим первоначальным смыслом" ³² .

Таким образом, упоминаемая в источниках "термидорианская реакция" не может однозначно толковаться в современном, привычном для нас смысле. В мемуарах многих участников революции это именно реакция в обычном для того времени смысле этого слова, то есть ответ на Якобинскую диктатуру. Тем не менее, понятие "реакция" уже достаточно скоро приобретает отрицательный оттенок, в частности у некоторых мемуаристов ³³ .

К началу XX в. этот изначальный смысл был основательно забыт. Под "термидорианской реакцией" уже привычно подразумевали нечто весьма близкое к контрреволюции. "Реакция восторжествовала, - писал, например, П. Кропоткин. - Революции наступил конец". "Термидор, конечно, повлек за собой социальную и политическую реакцию", - полагал Ж. Жорес ³⁴ . Само употребление данного понятия обозначило своеобразный водораздел в позициях историков: те, кто хотел продемонстрировать свое отрицательное отношение

стр. 152

к термидорианцам, называли их реакционерами, и нередко это уже само по себе определяло позицию автора. Неудивительно, что в отечественной историографии, начиная с первых лет советской власти, этот термин употреблялся уже как непременное определение периода. Так, по мнению Н. Лукина, после 9 термидора революция идет на убыль, "сдавая реакции одну позицию за другой", а конституция III года "как бы закрепляла первые победы реакции". К. П. Добролюбский отмечает с июня 1795 г. "бешеный разгул реакции", классифицируя ее как политическую, экономическую и даже в быте и в нравах. С. Лотте пишет, что "на следующий же день после 9 термидора началась ожесточенная реакция", подчеркивая, что это была именно контрреволюция, поскольку демонтировалась система Якобинской диктатуры ³⁵ .

Понятие "термидорианской реакции" использовалось советскими историками в аналогичном контексте до самого последнего времени. Именно так называлась глава в книге Манфреда, посвященная "ликвидации социальных и демократических завоеваний якобинской диктатуры". "Реакционное поветрие охватывает страну, не встречая реального сопротивления", - писал о Термидоре Н. Молчанов ³⁶ .

В чем же конкретно видели и видят "реакцию" отечественные историки? Насколько обосновано употребление этого термина в привычном нам отрицательном смысле? Мы не намерены оспаривать, что Термидор действительно отменил или пересмотрел многие установления Якобинской диктатуры, однако был ли этот пересмотр столь "пагубным"?

В понятие "политическая реакция" обычно включают целый комплекс мер, направленных на демонтаж политической системы Якобинской диктатуры. "Термидорианцы прежде всего разрушили аппарат революционно-демократической диктатуры, - отмечает Манфред. - Структура правительственной власти была существенно изменена". Прежде всего здесь имеется в виду сокращение полномочий и уменьшение роли Комитета общественного спасения. С этим трудно спорить, однако нельзя упускать из виду, что одну из своих главных задач депутаты термидорианского Конвента видели как раз в замене революционного порядка управления, введенного при якобинцах, конституционным (на это, собственно, и было направлено принятие ими Конституции 1795 года). Отметим, однако, что при этом основные достижения революции фактически не подвергались ими пересмотру. Читаем далее у того же автора: "Оплот революционной демократии столицы - Парижская коммуна была разгромлена и упразднена. Несколько позднее были ликвидированы и запрещены революционные комитеты и народные общества, сыгравшие крупную роль в революции" ³⁷ . Однако в действительности речь должна идти о завершении процесса, начавшегося еще при Робеспьере. Не секрет, что после падения эберистов в марте 1794 г. роль Коммуны существенно изменилась, "состав ее стал фактически регулироваться Комитетом общественного спасения, ее деятельностью стали руководить лица, назначенные этим Комитетом. Замерла и кипучая политическая жизнь секционных клубов. "Революционная армия" была распущена" ³⁸ .

Но это был лишь последний удар, поскольку "еще в сентябре 1793 г. Конвент и правительственные комитеты встали на путь ограничения прав парижских секций", а после казни эберистов и вовсе началось "по-настоящему массовое закрытие народных обществ" ³⁹ . Утрачивал свое значение и Якобинский клуб, окончательно закрытый в ноябре 1794 года. "Вне всякого сомнения, якобинцы по-прежнему собирались на заседания, - пишет французский историк П. Гениффе о последних месяцах Якобинской диктатуры, - но это был уже не "термометр общественного мнения", а всего лишь ареопаг придворных" ⁴⁰ . И даже Бабеф после закрытия клуба признавал: "Что касается общества якобинцев, я берусь со всей очевидностью доказать, что о нем не надо сожалеть" ⁴¹ .

К проявлениям все той же политической реакции обычно принято относить и отказ от Конституции 1793 г. в пользу, нового, "глубоко антидемократичного" основного закона (Манфред). "Демократическое движение, - подчеркивает Готье, - быстро поняло цель термидорианской политики: помешать применению Конституции 1793 г., вновь поставить под сомнение Декларацию прав человека и гражданина и вдохновляющие ее политические принципы. Демократия прав человека или новая аристократия - таков был выбор" ⁴² .

Разумеется, можно было бы поставить вопрос о том, в какой степени была применима эта "самая передовая буржуазная конституция" (Лотте). И зачем якобинцам понадобилось выносить на референдум эту конституцию, "которая явилась красноречивым ответом на сформулированные жирондистами обвинения в диктатуре" ⁴³ , с тем, чтобы вскоре после этого отказаться от ее введения в действие? Однако изучение этих проблем потребовало бы отдельного исследования.

Ответить на вопрос, почему термидорианцы решили отказаться от этой конституции

стр. 153

и чем они решили ее заменить, не представляет особой сложности. Анализ выступлений в Конвенте и политических памфлетов показывает, что в первую очередь вызывала опасения крайне расплывчатая формулировка ст. 35 Декларации прав: "Когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и для каждой его части есть его священнейшее право и неотложнейшая обязанность". В ней не уточнялось, ни что понимается под "частью народа", ни кто должен судить о нарушении ее прав. Более того, обвинив Эбера именно в восстании против правительства, якобинцы ясно дали понять, как мало значения придают они этому праву (Ревуненков).

"Термидорианская республика не опиралась более на принципы, служившие оружием для отмены Старого порядка" ⁴⁴ . Имеется в виду невключение в Декларацию прав 1795 г. упоминаний о естественных правах человека и общефилософских терминов типа "всеобщее благо". Не останавливаясь подробно на этом крайне дискуссионном вопросе, отметим, что все основные права человека - свобода, равенство, безопасность, собственность - закреплены в обеих декларациях (1793 и 1795 гг.). Исчезли же философские и весьма абстрактные категории. Не случайно во время дискуссии о новой Декларации прав депутаты неоднократно предлагали оставить этот круг вопросов философам ⁴⁵ и ограничиться рассмотрением прав человека в том обществе, с которым имеют дело законодатели.

Особого рассмотрения заслуживает вопрос о собственности. Термидорианцев часто упрекали в том, что они хотели "обеспечить привилегии богатства и собственности" (Ревуненков), "безраздельное господство собственников" ("История Франции"), но ведь и о Конституции 1793 г. можно сказать, что ее "краеугольным камнем было право собственности" (А. В. Гордон). Кроме того, в Конституции III года отсутствовал имущественный ценз для депутатов, а для участия в первычных собраниях было достаточно просто уплатить "прямой, земельный или профессиональный налог". Подчеркнем, что именно в собственниках многие видели в то время тот единственный фактор, который способен обеспечить режиму стабильность ⁴⁶ .

Депутат Конвента Буасси д'Англа действительно произнес знаменитую фразу: "мы должны управляться лучшими" (то есть людьми, обладающими собственностью), но надо учитывать и ее продолжение: "Лучшие более образованы и более заинтересованы в поддержании законов; итак, за малыми исключениями, вы найдете достойных людей лишь среди тех, кто, обладая собственностью, привязаны к стране, в которой живут, к законам, которые их защищают". Как писал впоследствии депутат Бодо: "Национальный Конвент всегда рассматривал собственность, как основополагающую часть социального строя, и я никогда не слышал, чтобы хоть один член этой ассамблеи произнес или сделал предложение противное этому великому принципу" ⁴⁷ .

"Конституция 1795 года отменила важнейшее завоевание революции - всеобщее избирательное право", - писал В. М. Далин ⁴⁸ . Но сейчас уже достаточно ясно, насколько осторожно следует говорить об этом применительно к 1793 году. Поскольку конституция не была введена в действие, отмечает французский историк С. Абердам, "трудно говорить о практическом применении всеобщего избирательного права". К тому же он предлагает определять то, что реально имело место в 1792-1793 и последующие годы, не как всеобщее, а лишь как "расширенное избирательное право" ⁴⁹ .

Обычно упоминается, что Конституция 1795 года была одобрена в процессе референдума, но умалчивается, что в декрете Конвента от 5 фрюктидора III года (22 августа 1795 г.) специально указывалось, что "все французы, голосовавшие в последних первичных собраниях, будут туда допущены". Иными словами, все голосовавшие за Конституцию 1793 г., имели право принять участие в новом референдуме. Его итоги известны: против высказалось около 50 тысяч человек из более чем миллиона голосовавших ⁵⁰ .

Что же касается террора, то известно, что термидорианцы сразу же после переворота отменили закон от 22 прериаля (10 июня 1794 г.), не допускавший предварительный допрос обвиняемых, институт защитников подлежал упразднению, а понятие "враг народа" подвергалось весьма расширительному толкованию. Был арестован общественный обвинитель при Революционном трибунале Фукье-Тенвиль, реорганизован сам трибунал, восстановлены обычные формы судопроизводства. "Подозрительных" стали выпускать из тюрем. "То был конец террора", - не сомневается Собуль ⁵¹ . Тем не менее, говоря о "термидорианской реакции"; некоторые историки, не жалеют красок, утверждая, что" "террор не был прекращен", а просто на смену "красному" террору пришел "белый", "не исключавший, правда, карательных мер против роялистов, но обращенный в основном против демократов, против народа", тогда как террор якобинский был направлен "на защиту революции, на защиту родины". Такое противопоставление, содержащееся в книге Ревуненкова, не может не

стр. 154

удивлять, поскольку всего несколькими страницами ранее он сам, прекрасно зная данные, приведенные Д. Гриром ⁵² , писал, что при Робеспьере "85% казненных принадлежали к бывшему третьему сословию, в том числе около 60% казненных составляли рабочие, крестьяне, ремесленники, слуги".

В чем же тогда заключаются проявления "белого террора"? Их можно условно разделить на две части. Первая, и основная,- это то, что именуется "актами массового белого террора": "в департаментах юго-восточной Франции бесчинствовали банды настоящих убийц", которые охотились за бывшими якобинцами, да и в ряде городов (Ним, Лион) прошли избиения тех, кого тогда называли "террористами" ⁵³ . Однако обратим внимание на то, что этот террор не был - по большей части - в отличие от времен Якобинской диктатуры, государственной политикой. Трудно не согласиться с Черняком, который отмечал, применительно к 1793 г., что "нельзя ставить знака равенства между расправами, которые чинили фанатизированные священниками отряды вандейских крестьян, и карательной политикой правительства" ⁵⁴ . Добавим, что самими же термидорианцами "были приняты меры для прекращения террора на юге". Аналогично обстоит дело и с арестами, которые происходили после 9 термидора в парижских секциях по обвинению в участии в сентябрьских убийствах 1792 года. Можно лишь сказать, что как и во времена Якобинской диктатуры "парижские санкюлоты не связывали себе рук формальной демократией" ⁵⁵ .

Вторая группа доказательств "термидорианского белого террора" касается уже непосредственно политики Конвента. То, что Робеспьер и его сторонники были им объявлены вне закона и, соответственно, казнены без суда и следствия, - бесспорный факт. Однако, помимо этого, на память приходит всего несколько завершившихся казнями политических процессов над едва ли не наиболее одиозными фигурами времен Якобинской диктатуры - Ж. -Б. Каррье, Г. -Ф. Лебоном, А. -К. Фукье-Тенвилем). Даже после восстания в жерминале Конвент ограничился лишь ссылкой депутатов- монтаньяров. И только после прериальского восстания, в ходе которого был убит один из депутатов, было казнено 36 человек.

Термидорианцы осуществили широкую амнистию, провозглашенную на последнем заседании Конвента. Она воспринималась как средство национального примирения, "один из основных способов окончить революцию" ⁵⁶ , равно как и отмена смертной казни, отсроченная, правда, до "дня объявления всеобщего мира". Таким образом, если основываться на реальных цифрах и событиях, вряд ли можно считать правомерным утверждение Манфреда, что при Термидоре террор "не только не ослаб, но стал еще сильнее".

В ряде работ говорится об идеологической реакции и изменении нравов при термидорианцах. Утверждают, что "в течение короткого времени общественные нравы и быт изменились до неузнаваемости. Строгую простоту нравов революционной столицы заменили выставленная напоказ роскошь, блеск желающих похвастать своим богатством новых хозяев страны" (Манфред). Данное положение представляется бесспорным, однако, в историографии отсутствуют рациональные аргументы в пользу того, почему следует считать более предпочтительным положение собственников при Робеспьере, когда "богатые люди считали необходимым оправдываться в своем богатстве" (Матьез).

Впрочем, порою то, что происходило при Термидоре, трактуется и в несколько ином аспекте. "Политическая и социальная реакция сопровождалась реакцией моральной, - утверждал Собуль. - В то время как во II году народ превозносили, рассматривая его как естественного носителя республиканских добродетелей, теперь его награждали презрением" ⁵⁷ . Однако здесь речь идет все-таки, прежде всего, об официальном дискурсе, присущем Якобинской диктатуре. Если же обратиться к не менее официальному термидорианскому дискурсу, то народ по-прежнему оставался одной из центральных его фигур ⁵⁸ . Декларация прав в 1795 г. по-прежнему провозглашалась от имени "французского народа". "Термидорианцы сохранили приверженность принципу национального суверенитета или же народного суверенитета" ⁵⁹ , - подчеркивал Ж. Лефевр.

Спорны и некоторые другие тезисы, встречающиеся в литературе. Например, утверждение о том, будто после Термидора "перестали говорить друг другу ты. Обращения месье и мадам сменили гражданина и гражданку" (Ревуненков), вообще не подтверждается источниками. В политическом дискурсе Термидора революционные нормы полностью сохраняли свою силу.

Еще более двусмысленно обстоит дело с обвинением термидорианцев в "ограничении демократических прав и свобод" ⁶⁰ . Еще в 1980г. Г. С. Черткова отмечала, что, "с точки зрения так называемых "формальных свобод", период термидорианской реакции - время большей демократии, чем якобинская диктатура (особенно ее последний период)" ⁶¹ . В свое время А. Олар писал: "Ведь истинная реакция всегда имеет целью помешать человеку

стр. 155

свободно мыслить, а такая реакция началась с жерминаля II года (марта-апреля 1794 г. - Д. Б.), когда революционный трибунал, нарушая Декларацию прав, стал осуждать людей за их религиозные мнения, особенно же когда в следующем месяце Робеспьер посягнул на свободу совести, навязывая французам свою государственную религию. После термидора религиозная реакция стала постепенно исчезать; возникла известная свобода мысли; установился либеральный режим" ⁶² .

Возвращение достаточно широкой "свободы мысли" действительно кажется нам одной из самых больших заслуг Термидора. (Некоторые действовавшие на бумаге ограничения, как, например, запрещение призывов к восстановлению монархии, за пределами Конвента мало соблюдались.) Матьез писал о Якобинской диктатуре: "Пресса, которая до жерминаля сохраняла еще всю свою энергию и страстность, утратила теперь всякую самостоятельность. В обращении были только официальные или официозные газеты, получавшие более или менее крупные субсидии. За преступные мнения пострадало уже столько журналистов, что оставшиеся в живых хорошо знали ценность осторожности. В театрах разыгрывались только патриотические, одобренные цензурой пьесы" ⁶³ . После Термидора картина совершенно иная: "Непосредственным следствием свержения "тирана" было возрождение общественного мнения, сводившегося уже долгое время к молчанию". В Конвент вернулись дискуссии. Свобода печати иногда удивляла даже самих современников. Один из влиятельных депутатов замечал: "Пишут, что шуанские и анархические журналы продолжают безнаказанно нападать на легислатуру и правительство. По правде говоря, граждане, мне кажется, что вы слишком мало верите в стабильность республики и конституции, если вы опасаетесь, устоят ли они перед чтением памфлета" ⁶⁴ .

Говоря о термидорианской реакции, историки нередко не жалеют черной краски для характеристики тех, кто "пришел на смену" Робеспьеру, Сен-Жюсту и Кутону. Матьез называл их политиканами, жадно оспаривающими власть друг у друга и настолько ничтожными, что они не способны организовать вокруг себя прочное большинство ⁶⁵ . В немалой степени подобное восприятие объясняется тем, что термидорианцы положили конец Якобинской диктатуре. Вместе со свободой мнений в Конвент пришла и немалая разобщенность, а это - после времен единогласного принятия решений - рядом современников воспринималась как признак слабости.

Политики времен Термидора действительно намного менее известны, чем лидеры якобинцев. Пожалуй, едва ли не единственным на память приходит аббат Э. -Ж. Сийес, а имена таких деятелей как П. -К. -Ф. Дону, П. -Ш. -Л. Боден, А, -К. Тибодо, Л. -М. Ларевельер-Лепо, Д. -А. Буасси д'Англа, Ж. -Д. Ланжюине что-либо говорят сейчас, по большей части, только специалисту. Однако в немалой мере это явилось следствием общего пренебрежения к этому времени.

Характеризуя термидорианцев, отечественная историография (например, Е. В. Тарле) нередко делала основной упор на личностях и в самом деле малопочтенных- Ж. -Л. Тальене, С. -Л. -М. Фрероне, П. Баррасе, "забывая" при этом отметить, что они и при Робеспьере занимали далеко не последние места. Французский историк Р. Седийо пишет также о многочисленных фактах коррупции при якобинцах, называя, в частности имена Фабра д'Эглантина, Демулена, Камбона и др. ⁶⁶ , "Читая нашу литературе, - отмечает Черняк,- можно подумать, что Сен-Жюст и Кутон делали одно дело, а Баррас, Колло Д'Эрбуа, Фуше, Каррье - другое". "Погибни Фуше в 1794 г., - добавляет тот же автор, - он вошел бы в историю как непреклонный революционер и убежденный эгалитарист: куда более последовательный, чем Робеспьер и его коллеги, и доказавший действиями серьезность своих убеждений на порученных ему революцией постах" ⁶⁷ .

"Именно социальный характер реакции придает термидорианскому периоду его главное значение, - отмечал Собуль. - Социальное содержание режима II года было народным, и такие меры, как вантозские декреты и закон о национальной благотворительности лишь подчеркивали это". При этом "поражение в прериале III года означало конец парижских санкюлотов и окончательное подавление народного движения. Республика вновь пошла по своему буржуазному курсу" ⁶⁸ .

Проблема "социальной реакции" при Термидоре представляется едва ли не наиболее сложной. Однако приступить к ее решению можно будет лишь тогда, когда будет дан четкий ответ на вопрос о том, в интересах каких социальных групп проводили якобинцы свою политику. Вопрос этот крайне дискуссионный ⁶⁹ , что хорошо видно на примере исследований, посвященных тем или иным социальным слоям в эпоху революции. Так, Адо был уверен, что, по крайней мере, ряд требований крестьянства был якобинцами выполнен. Однако впоследствии "якобинская власть не могла занять определенную позицию по отношению к шедшей

стр. 156

в деревне сложной борьбе интересов", не оказала решительной поддержки ни одному слою крестьянства, что приводило к постепенному отходу сельского населения страны от поддержки диктатуры. Иными словами, желания крестьян были выполнены лишь частично ⁷⁰ . Но правомерно ли в таком случае, утверждать, как это делал Манфред, что якобинцы "представляли и защищали, наряду с другими классами и классовыми группами, также и интересы крестьянства"?

Подобные вопросы, по-видимому, во многом повлияли на вывод А. В. Чудинова о том, что "едва ли может быть признана удовлетворительной широко распространенная в "классической" историографии "социальная" трактовка якобинского режима, согласно которой его политика служила интересам определенного общественного слоя Франции". "Споры историков-марксистов о социальной основе якобинизма, - подчеркивает тот же автор, - наглядно продемонстрировали, независимо от намерений самих участников дебатов, невозможность связать политику Робеспьера и его сторонников с реальными интересами любого более или менее значительного слоя французского общества" ⁷¹ . Так или иначе, но указанная проблема требует дальнейших исследований.

Говоря об экономической реакции, историки нередко отрывают решения термидорианского Конвента от общей ситуации, сложившейся к тому времени в стране. Решения термидорианцев трудно оценить однозначно. Продлив поначалу действие закона о максимуме в конце декабря 1794 г., Конвент затем отказывается от этого и восстанавливает свободу торговли. Через несколько дней после переворота отменяется введенный незадолго до этого максимум на заработную плату для рабочих. Ликвидируется монополия внешней торговли. Вместе с тем историки нередко отмечают катастрофическое падение курса ассигната, явившееся, по мнению Собуля, "непосредственным результатом отмены максимума". "Масса ассигнатов росла от непрерывных эмиссий", "трудовой люд голодал", "зимой 1794- 1795 г. плебейский Париж испытывал муки голода, перед которыми бледнели лишения сурового 1793 г. " ⁷² .

Однако Добролюбский, исследовавший экономическую политику термидорианцев, рисует несколько иную картину. "Продовольственный кризис в Париже достиг наивысшей остроты при максимуме в феврале и марте 1794 г. ...Парижское население разочаровалось в максимуме и ждало с октября 1794 г. изобилия от введения свободы торговли. Всеобщий максимум не защищался ни секциями, ни в якобинском клубе" ⁷³ . Иными словами, совершенно недостаточно говорить, что Конвент отменил максимум, "уступая общему давлению со стороны имущих классов" (Ревуненков), поскольку требование отказа от него было фактически всеобщим. С другой стороны, хотя падение курса ассигнатов действительно было стремительным, его нельзя напрямую связывать с возрастанием эмиссии. Добролюбский видел его причину исключительно в политике Конвента и отсутствии каких-либо противоядий против роста дороговизны. Тем более, что и при Терроре исключения из максимума давали возможность торговцам обогащаться ⁷⁴ . Таким образом, картина выглядит куда более многомерной.

Подробное рассмотрение того, что понимали историки под "реакцией", приводит к ряду выводов. Во-первых, этот термин по большей части правомерно употреблять только в его изначальном значении, как отрицание политики якобинцев. Во-вторых, многие затронутые выше аспекты этой темы еще ждут, по большому счету, своего исследователя. И, в-третьих, применение одной только черной краски при описании Термидора (или даже ее преобладание) оказывается совершенно неоправданным. И дело здесь отнюдь не в том, чтобы "обелять" термидорианцев. "Необходимо бороться с тенденцией, - пишет современный французский историк Ж. -И. Гийомар,- видеть в периоде 1795-1799 годов одну лишь реакцию. По многим направлениям революция углублялась и укоренялась". Солидарны с ним и Ф. Брюнель с М. Рево д'Аллоне: "Начиная с анализа практической термидорианской политики, той, что в III году учредила либеральное государство, мы рассматриваем ее, как подлинное созидание (creation)" ⁷⁵ .

Затрагивая вопрос о "восходящей" и "нисходящей" линиях революции, оговоримся, что здесь мы вступаем на ту самую шаткую почву чисто оценочных суждений, между тем как речь должна идти о критерии для подобной периодизации.

Очевидно, что историки вправе говорить только о том, что реально имело место, выводя тем самым за рамки дискуссии проблемы, связанные с Конституцией 1793 г., так и не вступившей в действие. В противном случае мы вынуждены были бы спорить, например, о том, могло ли на самом деле французское правительство того времени выполнить обязательство "давать пропитание неимущим, как приискивая им работу, так и обеспечивая средства существования лицам, неспособным к труду". Но это была бы уже никак не научная

стр. 157

дискуссия. В современной историографии революции в принципе пошатнулась приверженность принципу поступательного линейного движения. Исторический процесс представляется все более многомерным, разнонаправленным. И все же, вопрос об указанном выше критерии по-прежнему остается актуальным. При этом историки используют несколько различных подходов, которые, правда, нередко бывает довольно сложно разграничить.

Первый подход состоит в восприятии якобинского периода революции как наиболее радикального. Однако в само понятие "радикализма" вкладывается различный смысл. Трудно спорить, например, с С. Ф. Блуменау, утверждавшим, что "называть, как делали в нашей стране раньше, это время вершиной революции также не приходится. Всеобъемлющее и по большей части радикальное реформирование жизни общества происходило в первые годы революции, и справедливо было бы считать именно этот период самым значимым с точки зрения прогресса" ⁷⁶ .

Второй подход основывается на том, что при Якобинской диктатуре был принят ряд мер, опережавших свое время. "Происходила работа для будущего", - отмечал Матьез. Именно этот аспект имела в виду З. А. Чеканцева, говоря, что "якобинский период рассматривался как высший этап революции, как диктатура, сыгравшая важнейшую роль в обязательном продвижении революции дальше положенного ей ходом истории" ⁷⁷ . Однако как доказать, что отмерил какой бы то ни было революции "ход истории"? И как оценивать это продвижение "дальше положенного"? Как высшее достижение революции? Или как "занос" (derapage), следуя мысли Фюре и Рише, цитирующих слова Сен-Жюста: "Сила вещей приводила нас, быть может, к результатам, о которых мы совсем не думали"? ⁷⁸ . Решение этого вопроса целиком лежит в плоскости личных оценок и пристрастий тех или иных авторов.

Третий подход имеет в своей основе некий, четко видимый исповедующим его историкам вектор, в соответствии с которым шло развитие революции. Однако не может вновь не возникнуть вопрос, какой же все-таки критерий положен в основу этих оценок: "разрушения", "требований момента" или "созидания"?

Об уничтожении старых порядков речь уже шла выше. Если же отталкиваться от того, что "высшая форма организации революционной власти - революционно-демократическая диктатура - оправдала себя и доказала свои преимущества в ходе гражданской войны" ⁷⁹ , то это трудно оспорить, даже если не вспоминать о том, что восстание 31 мая - 2 июня 1793 г., которое привело к власти якобинцев, развязало новый виток этой войны. Однако при такой постановке проблемы придется признать, что и ее падение летом 1794 г. было, в известной степени, "закономерно", тогда как революция продолжила свое движение "вперед".

Немало вопросов возникает и если рассматривать якобинский период революции как "созидание", противопоставляя его при этом термидорианскому. Хотелось бы избежать дискуссии на тему о том, в какой мере Якобинская диктатура "разрешила все основные задачи революции" (Манфред), поскольку это подразумевает некую априорную постановку перед революцией каких-либо задач, не говоря уже о делении их на "основные" и "второстепенные". Если же поставить вопрос, были ли в 1793-1794 гг. устранены причины революции, то придется ответить на него отрицательно, поскольку и после падения якобинцев продолжалась революция.

Вместо этого затронем две другие проблемы.

С одной стороны, далеко не по всем направлениям якобинский период будет высшей точкой "созидания". Возьмем, например, политику в области культуры. Даже не повторяя работ, написанных на эту тему, можно напомнить, что едва ли не большинство событий в этой сфере относится именно к Термидору: создание Института, публикация трудов Монжа и Волнея, открытие Политехнической школы, Нормальной школы и т. д. С другой стороны, во многом то здание, которое закладывалось в 1789 г. и возводилось в последующие годы, было увенчано именно при Термидоре. Якобинская диктатура по праву может гордиться созданием новой армии, но мир с Пруссией, Испанией, Тосканой, Батавской республикой, присоединение Бельгии относятся уже к 1795 году. Отбив атаки как слева (со стороны якобинцев), так и справа (со стороны роялистов), термидорианский Конвент принял республиканскую конституцию, которая была введена в действие. Во многом вернувшись к принципам 1789 года, Термидор переформулировал и закрепил их с учетом опыта прошедших шести лет революции.

Истина лежит, как это нередко бывает, где-то посередине. Безусловно, при Термидоре имело место острое неприятие диктатуры, отказ от чрезвычайных, революционных форм правления в пользу конституционных. Но при этом отсутствует резкий идеологический

стр. 158

разрыв с линией, начатой еще Просвещеньем; не шло речи об отказе от достигнутого революцией к 1794 г.; была сохранена республика, законодательно закреплены итоги передела собственности, провозглашенные в 1789 г. права человека по-прежнему предваряли конституцию. Поэтому Термидор не стал ни отрицанием 1793 г., ни возвращением в чистом виде к 1789 году. Это время синтеза, переосмысления. Это, пользуясь метким выражением Б. Бачко, "ключевой момент, когда Революция должна нести груз своего прошлого и признать, что она не сдержала всех своих обещаний". Это было время, когда "революционеры имеют лишь одно желание - закончить, наконец, Революцию" ⁸⁰ . Но закончить ее не контрреволюцией, не возвращением к прошлому, а созиданием и стабильностью.

Примечания

¹ Разумеется, эти две точки зрения - не единственные. Мы останавливаемся именно на них, поскольку они получили наибольшее распространение в историографии.

² Reimpression de I'Ancien Moniteur. Т. 25. P. 1854, p. 81.

³ Archives Nationales, С 231, d. 183 bis 11/1. Doc. 38.

⁴ БАБЕФ Г. Сочинения. Т. 3. М. 1977, с. 442.

⁵ БУОНАРРОТИ ф. Заговор во имя равенства. Т. I. М. 1948, с. 181-182; т. 4, с. 44- 45, 122, 113.

⁶ FURET F. La Revolution dans I'imaginaire politique francaise.- Le Debat, 1983, p. 176-177.

⁷ МИНЬЕ Ф. О. История французской революции. СПб. 1901, с. 257.

⁸ См., БЛАН Л. История французской революции 1789 года. Т. XI. СПб. 1909, с. 224.

⁹ МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. М. 1957, с. 141; т. 2, с. 563.

¹⁰ FURET F., RICHET D. La Revolution francaise. P. 1973, p. 257.

¹¹ FURET F. Penser la Revolution francaise. P. 1978, p. 16-17, 122-123; ejusd. La Revolution. P. 1988, p. 162,163.

¹² PALMER R. R. The Age of the Democratic Revolution. Vol. 2. Princeton. 1964, p. 129-131.

¹³ FURET "FRICHET D. Op. cit" p. 258.

¹⁴ FURET F. La Revolution, p. 171.

¹⁵ МАТЬЕЗ А. Термидорианская реакция. М. 1931, с. 11 и след.

¹⁶ СОБУЛЬ А. Первая республика. М. 1974, с. 201, 192, 195.

¹⁷ BRUNEL F. Thermidor. P. 1989, p. 128, ejusd. Presentation de Goujon. См. в кн.: GOUJON S. Les martyrs de Prairial. Geneve. 1992, p. 22.

¹⁸ GAUTHIER F. Fraternite. Les droits de I'homme et la conquete des libertes. Actes du colloque de Grenoble-Vizille. Grenoble. 1988, p. 93 (см. также. GAUTHIER F. Triomphe et mort du droit naturel en Revolution. P. 1992; БОСК Я. "Арсенал для подстрекателей".- Исторические этюды о Французской революции. М. 1998; BOSC Y. Arreter la revolution, conserver la Revolution. - Le tournant de fan III. P. 1997, p. 99-108).

¹⁹ ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. т. 32, с. 374; т. 37, с. 447.

²⁰ КОНДРАТЬЕВА Т. Большевики-якобинцы и призрак Термидора. М. 1993. См. также: ЭРДЭ Д. И. 9 термидора в исторической литературе. М. -Л. 1931, с. 75 и след.

²¹ Сказывалось и сильное влияние социалистической французской историографии, в частности, А. Матьеза. ЩЕГОЛЕВ П. П. После Термидора. Л. 1930, с. 5; его же. Гракх-Бабеф. М. 1933, с. 35; КОЛОКОЛКИН В., МОНОСОВ С. Что такое термидор. М. -Л. 1928, с. 110.

²² ФРИДЛЯНД Ц. История Западной Европы. Т. 1. Харьков, 1930, с. 120, 147, 148. Тогда же К. Добролюбский писал, что после падения Робеспьера начинается нисходящая линия революции. ДОБРОЛЮБСКИЙ К. П. Экономическая политика термидорианской реакции. М. -Л. 1930, с. 5.

²³ МАНФРЕД А. З. Три портрета эпохи Великой французской революции. М. 1979, с. 268-269; его же. Максимилиан Робеспьер.- Робеспьер М. Избранные произведения. Т. 1. М. 1965, с. 85.

²⁴ АДО А. В. Французская революция в советской историографии. - Исторические этюды, с. 316.

²⁵ АДО А. В. О месте Французской революции конца XVIII века в процессе перехода от феодализма к капитализму во Франции. - Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции. М.1989, с.16.

²⁶ ЧЕРНЯК Е. Б. 1794 год: актуальные проблемы исследования Великой французской революции.- 200 лет Великой французской революции. Французский ежегодник. 1987. М. 1989, с. 244, 245; БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Новое мышление и изучение Великой французской революции XVIII века. - Актуальные проблемы, с. 35-36.

²⁷ ТУГАН-БАРАНОВСКИЙ Д. М. О проблемах изучения нисходящей фазы революции.- Актуальные проблемы, с. 184; СОГРИН В. В. Революция и термидор. - Вопросы философии. 1998, N 1, с. 5.

²⁸ РЕВУНЕНКОВ В. Г. Очерки по истории Великой французской революции 1789-1814 гг. СПб. 1996,

стр. 159

с.415. См. также: Всемирная история. Т. 16. Минск. 1997, с. 69 и след.; ЮДОВСКАЯ А. Я., БАРАНОВ П. А., ВАНЮШКИНАЛ. М. Новая история 1500-1800. М. 1997, с. 207 и след.

²⁹ См. например: A tous les francais, sur la cloture, par arretfe, des Reunions de Citoyens. S. I, s.d., p. 2, 6.

³⁰ NODIER Ch. Souvenirs de la Revolution et de I'Empire. Vol. 1. P. 1872, p. 111.

³¹ См., например, Dictionnaire universel de la langue francoise. P. 1803, p. 331.

³² FURET F. RICHET D. Op. cit., p. 258.

³³ Ср., например: "Якобинский террор был таким бременем для всех, что реакция была неистовой" (Memoires de Lucien Bonaparte, prince de Canio, ecrits par luimeme. Bruxelles. Vol. 1. 1836, p. 47). У бывшего монтаньяра Р. Левассера читаем: "Движение 9 термидора мало-помалу выродилось в реакцию и аристократизм" - Memoires de R. Levasseur (de la Sarthe) ex-conventionnel. P. 1989, p.570-571.

³⁴ КРОПОТКИН П. А. Великая французская революция. М. 1979, с. 440; ЖОРЕС Ж. Социалистическая история французской революции. Т. VI. М. 1983, с. 461.

³⁵ ЛУКИН Н. Новейшая история Западной Европы. М. -Л. 1925, с. 219, 221; ДОБРОЛЮБСКИЙ К. П. Термидор. Одесса. 1949, с. 49, 177; ЛОТТЕ С. А. Великая французская революция. М. -Л. 1933, с. 287.

³⁶ МАНФРЕД А. З. Великая французская революция. М. 1983, с. 197-206; МОЛЧАНОВ Н. Н. Монтаньяры. М. 1989, с. 532.

³⁷ МАНФРЕД А. З. Там же, с. 197.

³⁸ Французская буржуазная революция 1789-1794. М. 1941, с. 434.

³⁹ РЕВУНЕНКОВ В. Г. Указ. соч., с. 330, 332.

⁴⁰ GUENIFFEY P. Robespierre.- Yearbook of European Studies. N 9. Amsterdam- Arlanta. 1996, p. 13.

⁴¹ БАБЕФ Г. Указ. соч. Т. 3, с. 206. Впоследствии, однако, точка зрения Бабефа на Якобинскую диктатуру существенно изменилась.

⁴² GAUTHIER F. Triomphe et mort du droit naturel.., p. 248.

⁴³ МАТЬЕЗ А. Французская революция. Ростов-на-Дону. 1995, с. 393.

⁴⁴ BOSC Y. Le droit naturel: enjeux d'une reference dans Ie debat sur la declaration de I'an III.- Langages de la Revolution (1770-1815). Actes du colloque. P. 1995, p. 294.

⁴⁵ См., например: Reimpression de I'Ancien Moniteur. T. 25, p. 499.

⁴⁶ См., например: LENOIR-LAROCHE J. J. De I'esprit de la Constitution qui convient a la France, et examen de celle de 1793. P. Ill, p. 114.

⁴⁷ Reimpression de I'Ancien Moniteur. T. 25, p. 92; BAUDOT M. -A. Notes historiques sur la Convention Nationale, le Directoire, I'Empire et I'exil des votants. Geneve. 1974, p. 93.

⁴⁸ История Франции. Т. 2, с. 84.

⁴⁹ ABERDAM S. L'elargissement du droit de vote, de 1792 & 1793.- L'an I et I'apprentissage de la democratie. Colloque. St Ouen, 21-24 juin 1993. Saint-Denis. 1995, p. 258.

⁵⁰ Reimpression de I'Ancien Moniteur. T. 25, p. 561; TULARD J., FAYARD J. -F., FIERRO A. Histoire et dictionnaire de la Revolution francaise. P. 1987, p. 148, 199.

⁵¹ СОБУЛЬ А. Указ. соч., с. 161.

⁵² GREER D. The Incidence of the Terror during the French Revolution. Cambridge. 1935.

⁵³ История Франции. Т. 2, с. 73;. РЕВУНЕНКОВ В. Г. Указ. соч., с. 418-419.

⁵⁴ ЧЕРНЯК Е. Б. Времен минувших заговоры. М. 1994, с. 278.

⁵⁵ РЕВУНЕНКОВ В. Г. Указ. соч., с. 433, 418, 325.

⁵⁶ BAUDIN P. -C. -L. Declaration sur les motifs d'apres lesquels a ete proposee, et les circonstances dans lesquels a ete decretee par la Convention la loi d'amnistie du 4 brumaire de I'an IV, dont il a ete le rapporteur. P., s.d., p. 3.

⁵⁷ СОБУЛЬ А. Указ. соч., с. 170.

⁵⁸ См.: Reimpression de I'Ancien Moniteur. T. 25, p. 93.

⁵⁹ LEFEBVRE G. La France sous le Direcroire. P. 1984, p. 31.

⁶⁰ РЕВУНЕНКОВ В. Г. К истории споров о Великой французской революции. - Великая французская революция и Россия. М. 1989, с. 42.

⁶¹ ЧЕРТКОВА Г. С. Гракх Бабеф во время термидорианской реакции. М. 1980, с. 92.

⁶² Собуль, напротив, рассматривает свободу культов как "религиозную реакцию", которая "в немалой степени содействовала успехам контрреволюции". СОБУЛЬ А. Указ. соч., с. 172; ОЛАР А. Политическая история французской революции. М. 1938, с. 607.

⁶³ МАТЬЕЗ А Французская революция, с 527,

⁶⁴ GUENIFFEY P- Op. cit., p. 17; BAUDIN P. -C. -L. Eclaircissemens sur I'article 355 de la Constitution, & sur la liberte de la Presse. P. IV, p. 17.

⁶⁵ См. МАТЬЕЗ А. Термидорианская реакция, с. 10.

⁶⁶ SEDILLOT R. Le codt de la Revolution francaise. P. 1986, p. 249,

⁶⁷ ЧЕРНЯК Е. Б. 1794 год, с. 250, 260.

стр. 160

⁶⁸ СОБУЛЬ А. Указ. соч., с. 158.

⁶⁹ Подробнее см. ЧУДИНОВ А. В. На облаке утопии: жизнь и мечты Жоржа Кутона. - КУТОН Ж. Избранные произведения. М. 1994, с. 42 и след.

⁷⁰ АДО А. В. Крестьяне и Великая французская революция. М. 1987, с. 351-353.

⁷¹ См. Якобинство в исторических итогах Великой французской революции. - Новая и новейшая история, N 5, 1996, с.82-83.

⁷² СОБУЛЬ А. Указ. соч., с. 177; РЕВУНЕНКОВ В. Г. Очерки истории, с. 420; МАНФРЕД А. З. Великая французская революция, с. 200.

⁷³ ДОБРОЛЮБСКИЙ К. П. Экономическая политика, с. 248. См. также: ТАРЛЕ Е. В. Крестьяне и рабочие во Франции в эпоху Великой революции. Пг. 1918, с. 112.

⁷⁴ ДОБРОЛЮБСКИЙ К. П. Экономическая политика, с. 251, 247.

⁷⁵ GUIOMAR J. -Y. La democratic.- L'etat de la France repdant la Revolution. P. 1988, p. 472; BRUNEL F. Revault d'Allones М. Jacobinisme et liberalisme.- Dix-huitieme siecle, 1982, N 14, p. 103.

⁷⁶ Якобинство в исторических итогах Великой французской революции, с. 87.

⁷⁷ МАТЬЕЗ А. Французская революция, с. 535, Якобинство в исторических итогах, с. 83.

⁷⁸ См. FURET F., RICHET D. La Revolution francaise. P. 1973, p. 206.

⁷⁹ История Франции. Т.2,с.52.

⁸⁰ BACZKO В. Comment sortir de la Terreur. P. 1989, p. 353.

Постоянный адрес данной публикации: