Сегодня и вчера было сказано довольно много нелестных слов в адрес исторической науки, и многое из сказанного справедливо. Если говорить о ленинградских историках, то мы все понимаем, что нужно работать лучше, чтобы историческая наука заняла подобающее ей место в духовной жизни нашего общества. По многим проблемам советской истории необходима серьезная изначальная работа с источниками, с архивами, нужен пересмотр ряда концепций.

Однако иногда происходит как бы отождествление истории как науки, которую порицают, с самим обществом и с социализмом в той стадии, в которой она развивалась, и тогда получается неправильная оценка, потому что с надстройкой историческая наука связана больше, вероятно, чем что-либо другое. И я на собственном опыте испытал, выпуская книгу за книгой по истории советского общества: ни одна из них не прошла просто так, с первого раза, всегда были трудности. В этом особенность нашей работы, и нынешнее изменение условий, конечно, создает для нас гораздо более благоприятные возможности, чтобы работать хорошо.

Большинство ленинградских историков, если говорить об академических и вузовских специалистах по истории СССР, отвергают старое мышление - те концепции застойного периода, которые пытаются подновить теперь; это весьма ясно чувствуется в атмосфере нашего института и города. Но в Ленинграде обстановка между тем достаточно сложная: есть, вероятно, и противники этого процесса, и он будет развиваться, видимо, очень непросто.

Меня лично всегда настораживает такой факт. Вы знаете, когда в истории на крутых поворотах какое-то прогрессивное движение берет верх и выходит на правильную дорогу, к нему тут же примазываются люди, которые не имеют к этому прямого отношения. Одни больше бегают, кричат, других мы не видим, они тихо сидят за столом, работают, может быть, по-старому, но это по-старому выглядит как по-новому. Поэтому надо тут судить не в зависимости от темперамента того или иного человека - за перестройку он или он ей скрыто противится, - а по существу. Человек не может измениться. Вчера, до перестройки, он был хороший или худой, а сегодня он стал другим. Если я вчера думал иначе, держал себя соответственно, а в период перестройки я стал вдруг хорошим, то такое вряд ли возможно. Так что не нужно слова принимать за дела, за искреннее настроение. Здесь можно ошибиться и не заметить влияния каких-то личных, корыстных интересов.

Мне кажется, что все-таки нельзя сказать, что история пришла нагой, голой к этому дню и ничего с собой не принесла. Историки тоже имели подготовительный период, который им позволяет смело входить в сегодняшний день. Я сужу по своему коллективу - Ленинградскому отделению Института истории СССР. Больше половины нас вступили в пору научной зрелости после XX съезда партии. Мы молодыми пошли в архивы, приобрели вкус к тому, чтобы не из концепции делать историю, а из фактов строить концепцию. И поэтому считать, что мы сейчас должны все начинать сначала и дать молодому, ничем не проявившему себя человеку право создавать новые концепции и строить какую-то новую историческую науку - совершенно неверно.

И если говорить о 60 - 70-х годах в нашем институте, можно сослаться на пример двухтомника "Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде" конца 60-х годов. Это по своему времени был новаторский труд, и мы не можем стыдиться этого труда. У нас в 1984 г. вышел труд "Кризис самодержавия в России. 1895 - 1917 гг." - первоклассная работа, основанная на архивах. Мы не можем стыдиться этой работы. Она новаторская и по своему материалу, и по выводам и по концепции. По-

стр. 102

этому, мне кажется, надо осторожнее обращаться со словами, когда мы говорим "нет у нас исторической науки". Так можно договориться до того, что у нас нет ничего. Историческая наука - плоть от плоти нашего общества. И какое оно - плохое или хорошее, - такова и наука.

Мы увлекаемся часто публицистикой. Это действительно нужно, это форма быстрого реагирования. Не все историки это умеют делать. Не все одарены талантом, а кроме того, и настырностью. Есть скромные люди, которые не всегда умеют это делать. А вот такая вещь для историка, как издание документов, - это хлеб для будущего и писателя, и историка. Это мы делаем, и делаем планомерно. По феодализму, по советскому периоду, партизанскому движению. У нас за прошлую пятилетку свыше десятка крупных публикаций документов вышло. Вот этот вопрос мне кажется важным.

У писателей есть, говорят, "запасники", и вот они сейчас что-то выдают. У нас тоже есть "запасники" из трудов, которые не пошли в свое время. У нас есть несколько томов протоколов и документов Петроградского Совета, почти подготовленных к печати. Сейчас мы первую часть включили в план. Это первокласснейшие документы по истории Октября. Это протоколы заседаний Петроградского Совета в период двоевластия. Пусть это был эсеро- меньшевистский поначалу Совет. Пусть там фигурировали лица, которых раньше нельзя было упоминать. Но тем не менее это живая история. Это то, что нам нужно. Мы включили этот труд в план сами, явочным порядком, и я бы просил и Отделение истории, И соответствующие партийные инстанции поддержать нас. Подготовлена работа о жертвах ленинградцев в блокаду. Цифру, указанную государственной комиссией (640 тысяч), наши историки сочли заниженной, на самом деле более миллиона погибло в блокаду. Эти данные не пускали в печать. Сейчас они как будто пробиваются на страницы периодики, а затем войдут и в литературу.

Расскажу о своем опыте. У меня была начата книга "Цена признания" об опыте политико-экономических отношений стран Запада с Советским Союзом (1924 - 1929 гг.). Написал я листов десять - бросил. Сделал другую книгу. У меня Г. Зиновьева там нет, но есть ссылка на XIII съезд партии, где он выступал с Политическим отчетом ЦК. Я ссылался также на доклады А. Рыкова как Председателя СНК, называя это отчетом Совнаркома, ссылался на газету или документ. Теперь я имею возможность просто указать имена лиц, которых немало в нашей истории. Х. Г. Раковский фигурирует в тот период очень активно в истории нашей внешней политики. Его имя тоже надо восстанавливать. Так что теперь дело за тем, чтобы работать, возможности у нас есть.

Несколько слов о соотношении истории и литературы. Я согласен, что с меркой историка подходить к литературным жанрам нельзя. Тут свои законы. Но между тем есть принцип историзма, который должен быть все-таки присущ любому литературному труду. Я не берусь оценивать такие крупные произведения, как "Доктор Живаго". Это действительно особая вещь. Но мы встречаемся с массой поделок литературных, которые заполняют "белые пятна" сомнительным путем. В свое время я рецензировал роман Я. Ильичева "Турецкий караван". В основу романа положен путевой дневник М. В. Фрунзе, который он вел во время поездки в конце 1921 г. - начале 1922 г. в Ангору (Анкару), к Мустафе Кемалю. Надо заметить, что Фрунзе сам обладал прекрасными литературными данными. У Фрунзе написано, что конь под ним испугался верблюда, который плюнул на узкой тропе. У Фрунзе он встает, естественно, на дыбы, а у романиста из этого получается что-то вроде заговора против советской делегации, который организован, инспирирован. И в таком духе описана вся эта поездка - как сплошная цепь попыток покушений и авантюрных историй. С точки зрения и историка, и литератора, это, по-моему, никуда не годится.

стр. 103

Сейчас остро стоит национальный вопрос, а мы недоисследовали национальную проблему, всю сложность ее решения. У нас схема: право на самоопределение - военно-политический союз - политико-экономический союз - образование Союза ССР. А что было на самом деле? Мы проходим мимо VIII съезда партии, где развернулась полемика между Пятаковым и Лениным. Пятаков говорил, что право наций на самоопределение не стоит выеденного яйца. Другой подход, который также повлиял, - это великодержавный шовинизм бывшей царской России. Ведь наше государство взялось не откуда-нибудь, оно взялось из бывшей царской России. И это влияло. Отсюда, может быть, и эти замашки, "грузинское дело", рукоприкладство Орджоникидзе и снисходительность Дзержинского, по поводу чего Ленин говорил, что больше проявляется великодержавности со стороны нерусских представителей. Критика Сталина Чичериным по национально-колониальному вопросу накануне одного из съездов партии содержалась в материалах газеты "Известия". У нас ряд начальных этапов решения национального вопроса глубоко не проанализирован и рассматривается как схема. Вот надо и посмотреть, все ли делалось правильно и не влияли ли, с одной стороны, левокоммунистические замашки, а с другой - великодержавная линия на принятие конкретных решений.

В. А. ШИШКИН (член-корреспондент АН СССР).

Постоянный адрес данной публикации: