Libmonster ID: BY-1753

21 - 23 сентября 2010 г. в Институте славяноведения РАН прошла Международная научная конференция "Концепт вещи в славянской культуре", организованная отделом истории культуры славянских народов (Грант РФФИ N 08 - 06 - 00246а). Представляем сообщения участников конференции, посвященные некоторым аспектам взаимодействия визуального и вербального нарратива в тексте славянской культуры.

Н. В. ЗЛЫДНЕВА

РАССКАЗ ВЕЩЕЙ В КАРТИНЕ ГЕОРГИЯ РУБЛЕВА "ПИСЬМО ИЗ КИЕВА"

В позднем советском авангарде конца 1920-х годов возникают скрытые планы повествования, требующие многослойного анализа текста. Таков натюрморт Георгия Рублева "Письмо из Киева" (1930, ГТГ, масло/холст).

Композиция загадочна и напоминает пиктограмму: ножницы, катушка красных ниток, чашка, три лимона, печатная брошюра под заголовком "Политдоклад Сталина 27 июня 1930" и письмо с адресом "Москва Егору Рублеву из Киева" разложены на круглом столе подобно экспонатам в музейной витрине. Начало непрерывности (иероглифичность) сочетается здесь с дискретным началом (дробный ритм, алфавитное письмо). Эта двойственность референции определяет и двоение смыслов представленного на картине.

Набор разнородных вещей образует несколько парадигм. Рука (ножницы и моток ниток), рот (чашка), глаза (письмо), голос (доклад), пищеварение (фрукты) отсылают к антропологическому началу. Сочетание телесного и ментального создает энантиосемию изображения, в котором знаки материальной телесности одновременно отмечают и противоположный им символический план. Так, парадигма ножницы + письмо реализует не только утилитарное значение (письмо разрезают ножницами), но выступает и как знак утраты и тоски по ушедшему. Дата лежащего на столе политдоклада совпадает с реальным историческим событием - XVI съездом ВКП(б), одновременным со временем создания картины, чем все повествование помещается в режим реального времени и акцентируется как сугубо актуальное и патетически позитивное. Между тем в связке ножницы + доклад метафорически представлена генеральная линия партии, направленная на перекройку страны и мира: речь Сталина на съезде коллективизации построена на жестких противопоставлениях (мы - они как рост и прогресс versus упадок и стагнация) и соответствует суровому развороту истории.

Рукописные фрагменты описывают полноту пространственно-временных координат: два значимых топонима (Киев, Москва), точечное время (27 июня 1930 г.) и два имени собственных, из которых одно - имя вождя, т.е. нарицательное. Киев, наряду со сниженным Егор, является указанием на речевую природу этой картины как изобразительного "высказывания" (ср. использование Киева в просторечных фразеологизмах). Изображение можно уподобить устной речи и по признаку примитивистского стиля композиции: в эти годы Г. Рублев был увлечен творчеством "наивного" грузинского художника Нико Пиросмани.

стр. 83

Вынесенное в название картины письмо адресовано автору, оно является знаком акта автокоммуникации. Это центральный "персонаж", от лица которого ведется повествование. Все изображение целиком представляет собой рассказ от первого лица (Ich-Erzählung), нечто вроде сказа в литературе, выраженного средствами фигуративной живописи. Автоадресованность письма - наряду с актуальностью доклада - знак присутствия рассказчика.

Выстроенность композиции как речи и акцентированность субъекта повествования позволяют рассмотреть данный визуальный нарратив как иллокутивный акт, приобщающий зрителя к событию, одновременному рассказу. Но хотя в рассказе акцентировано настоящее, коммуникативный жест направлен в прошлое и будущее, отмеченное модальностью призыва. Между тем гротескно-зловещая стилистика изображения не соответствует семантике представленного и требует прочтения этого послания за пределами полотна и с учетом авторского контекста. Последний находим в картине Рублева "Сталин, читающий газету Правда" (1933, ГТГ, холст/масло): в гротескно выделяющихся на красном фоне полотна черных бровях, глазах и усах главного персонажа можно усмотреть сходство с конфигурацией ножниц в натюрморте. В натюрморте перед нами анаграмма портрета Сталина.

Соединение колюще-режущего инструмента с именем-лицом Сталина трансформирует послание: иллокутивный акт эго-текста повествователя становится одновременно и актом перлокутивным - актом-предостережением. Тем самым настоящее оказывается черной дырой - знаком катастрофы, сам рассказ - инверсированным автопортретом времени, а анаграмма - эго-документом, обращенным автором к самому себе.

М. В. ЛЕСКИНЕН

МАТЕРИАЛЬНЫЕ АТРИБУТЫ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ В РЕПРЕЗЕНТАЦИЯХ НАРОДОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Одним из первых масштабных научных проектов, представивших европейской и российской элите этнокультурное разнообразие России, стал труд И. Г. Георги "Описание народов Империи" (первое издание - 1776 - 1780 гг.) с гравюрами Нюрнбергского художника Х. Рота, работавшего в России. Эти изображения племен и народов были так называемыми костюмами. На первом месте в вербальном и визуальном нарратовах находились одежда и те предметы, которые непосредственно относились к костюму - например украшения. На рисунках помещались еще и атрибуты, призванные обозначить виды хозяйственной деятельности - но только в изображениях мужчин, женщины представляли лишь одеяние. Антропологические различия были нивелированы: в ту эпоху их как бы "не видели"; отсутствует на них и фон - нет даже условного обозначения природного ландшафта, жилища и т.п. Материальные атрибуты в гравюрах занимают первое место, поскольку передать другие отличительные особенности этноса (такие, как язык, характер) можно было лишь словесно. Одежда - наиболее архаичный и самый устойчивый признак идентификации человека, его социальной роли и этноязыковой принадлежности, прежде всего занимала потенциальных читателей и зрителей Георги.

Новым этапом визуальных этнографических репрезентаций стал альбом "Народы России" (Париж, 1812 - 1813 гг.) К. Рехберга, для которого делал рисунки и гравюры русский художник Е. Корнеев во время своих путешествий по стране. На них представители разных народов изображены по-новому: во-первых, даны элементы культурного и природного ландшафта; во-вторых, персонажи имеют индивидуальные черты и являются участниками жанровых сценок, призванных продемонстрировать повседневный быт и обряды. Помимо детально выписанной одежды, на картинках присутствуют предметы утвари, домашней обстановки,

стр. 84

фрагменты жилища. Важной особенностью является очевидный сегодня диссонанс между относительно реалистичным изображением неславянских народов и более чем условными образами великорусов. Именно в них этнографическая точность во многом утрачена: персонажи многофигурных картин выглядят как актеры театральной постановки на античную тему. Это было обусловлено не только отсутствием традиции визуализации русских, но и принципиальной нерешенностью вопроса о сущности "русскости" как таковой, ведь интерес к этим проблемам возникает лишь в 1820 - 1830-е годы.

В 1840 - 1850-е годы в русской беллетристике под французским влиянием весьма популярным становится жанр так называемых физиологии или типов, задачей которых было изображение быта и нравов разных сословий и профессиональных групп, осуществляемое непременно "с натуры". В связи с ним возникают теоретические проблемы: а) способов воплощения в литературе типов и типичного и б) различения методов натурализма и реализма, повлиявшие на этнографические концепции того времени. В иллюстрациях к "физиологиям" вопрос о способах и процедуре типизации также занял важное место. Так, рисунки и гравюры, созданные под руководством российского художника В. Тимма для сборника "Наши, списанные с натуры русскими" (под ред. Н. Некрасова. СПб., 1843), демонстрируют общее с текстом стремление представить не конкретный, а обобщенный социальный образ - реже этнический (когда, например, профессиональная специализация совпадала с этнической принадлежностью). Важным требованием стала узнаваемость. Тиммовские типы создавались в соответствии с популярными в конце XVIII - первой половине XIX в. идеями физиогномики, восходящими еще к трудам Лафатера. Распространяя ее принципы на образы конкретных представителей общностей, писатели и художники обнаруживали в выражении лица, фигурах, позах и жестах характерные социальные и этнические отличия. На первом месте находились приметы социальности, потому одежда, как правило, выбиралась не праздничная, а повседневная; а на рисунке помещались главные вещественные атрибуты профессии или специализации, домашняя утварь не интересовала типистов. Будучи перенесенным на изображение типов, прямолинейно трактуемый принцип изоморфности делал ненужными дополнительные детали: достаточно было тщательно прорисовать особенности лица, позы и одежды, акцентируя цветовую гамму, и указать на главные приметы хозяйственной деятельности, но не домашнего обихода. В подписи к иллюстрации обязательной стала точная фиксация региона, губернии и рода занятий.

В 1862 г. в Санкт-Петербурге издан роскошный альбом Г. Т. Паули "Этнографическое описание народов России" (с комментариями на трех языках). Все рисунки для него были сделаны с натуры, а тексты писали ученые-этнографы. В этом фолианте нашли отражение характерные черты и принципы российского этнографического описания 1860-х годов, которые сложились в связи с разработкой категории "народность". Особенности заключалась, во-первых, в преобладании исследовательского интереса к так называемой духовной культуре, общественному и нравственному быту (т.е. к языку, фольклору, обычному праву, институту общины и т.д.) - в ущерб изучению материальной культуры. Во-вторых, налицо была идеализация носителя этничности: крестьянство объявлялось обладателем не только типичных свойств своего этноса, но и хранителем архаических форм культуры, "чистых" физических черт, а также неизменных патриархальных и христианских добродетелей. Поэтому в книге Паули больше, чем ранее, изображений русских (т.е. восточных славян). Жанровые сцены уже мало интересуют художника - зрительское внимание обращается к одухотворенным и идеализированным лицам, а в одежде и весьма малочисленных вещественных атрибутах заметна тенденция к представлению типично-обобщенного как конструкта. Поэтому великорус центральных губерний облачен в красную рубаху навыпуск и держит балалайку, финн "получает" неизменную и далее трубку, поляк - конфеде-

стр. 85

ратку. Но без подписи трудно определить этническую принадлежность объекта. Несмотря на некоторую условность, в рисунках Паули заметно совмещение прежних принципов изображения социальных типов с новым стремлением передать антропологические особенности лиц.

Теоретическая разработка концепции типа воплотилась, таким образом, и в способах визуального конструирования этнического. Материальные приметы, приписываемые до того многим народам, теперь "закрепляются" за одним или несколькими, они связаны не с конкретно-реалистическими, а обобщенно-собирательными образами-типами этносов и их региональных вариаций; однако вещественные атрибуты, как и редкие элементы пейзажа, постройки и одежда, являются результатом конструирования. Оно работает на складывание узнаваемого образа, и потому каждая вещь и деталь одежды призваны стать знаком этноса. Научный статус предмета как признака и маркера этничности совершенно не совпадает и может быть никак не связан с его ролью, ценностью и значением в традиционной культуре. Так в ходе установления методов идентификации вещь лишается своей утилитарной функции, приобретая черты знака. Будучи лишь следствием одной из интерпретаций образа "другого", данная кодификация присваивает себе не только "объективно научную" истину, но и вторгается в область представлений о "другом" в традиционной картине мира.

В полном смысле слова "научные" этнографические изображения этносов Империи были созданы к Первой этнографической выставке 1867 г. в Москве (более 300 экспонатов-манекенов, выполненных по фотографиям, рисункам и скульптурам реальных людей). 1860-е годы - начало формирования антропологии, поиски расового типа и полемика о научных методах определения этнически типичного. Одежда остается главным признаком и приметой этнической принадлежности, но теперь становится важным не обобщенный образ, а, напротив, все вариации обще-этнического: региональное, сословное, профессиональное и географическое разнообразие каждой этнической группы. На выставке впервые отчетливо был сформулирован в качестве научного принцип "реализма", понимаемый как аутентичность, узнаваемость и опознаваемость, как важнейшее средство "объективной" этнической идентификации и главная прагматическая функция этнографического знания.

Таким образом, с эволюционированием представлений об иерархии этнических признаков значимость предметных объектов в процессе идентификации и репрезентации этносов Империи меняется. Главной отличительной приметой остаются одежда и атрибуты хозяйственной деятельности; материальный мир этнической культуры интерпретируется в категории традиции, потому наделяется свойствами такой же неизменности, как и врожденные качества этноса. В своем символическом значении материальные объекты утрачивали первичные значения, конкретно-бытовую и фактографическую точность, становясь конструктом. Наделяя материальный атрибут функцией знака, а затем и символа, механизм научной типизации в конце XIX в. апеллировал не к готовым образцам (как в XVIII в.), не к опыту и впечатлениям наблюдателя (как в первой половине XIX ст.), а к обновленным стандартам этничности и к идее нации.

Н. М. ФИЛАТОВА

КОРОНА В ПОЛЬСКОМ ИСТОРИЧЕСКОМ СОЗНАНИИ: РЕАЛИИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ

Стать символом может любая вещь, но существуют особые группы вещей, изначально наделяемые мощным символическим значением. К ним относятся символы власти, в том числе королевские регалии - корона, скипетр, держава, а также различные знаки отличия - гербы, ордена и т.д. Все эти вещи впитывают в себя

стр. 86

множество историко-культурных смыслов и активизируют идентификационные механизмы. Настоящее сообщение посвящено одному из эпизодов польской истории, когда корона - основной символ власти в европейской культуре - была мощно задействована в механизмах политической и национальной идентификации, разделении своей и чужой власти, что проявилось на разных уровнях культуры - в обряде, в официальной правительственной риторике, дискурсе власти, в общественном и художественном сознании.

Сначала об обряде. При создании в 1815 г. конституционного Королевства Польского под российским скипетром в польской конституции было записано (§ 45): "Все наши наследники по престолу Царства Польского обязаны короноваться Царями Польскими в столице согласно обряду, который будет нами установлен, и приносить следующую клятву: "Обещаюсь и клянусь перед Богом и Евангелием, что буду сохранять и требовать соблюдения Конституционной Хартии всею Моею властью"" [1. С. 367].

Александр I, придававший большое значение своему статусу польского конституционного короля, отличного от статуса самодержавного российского императора, тем не менее, уклонился от обряда коронации. Однако архивные материалы показывают, что в начале 1820-х годов рассматривалась возможность коронации Александра I в соответствии с польским церемониалом (последней такой коронацией была коронация Станислава Августа Понятовского). По поручению правительственной Комиссии внутренних дел Королевства Польского среди государственных актов Речи Посполитой искали описание церемониала коронации польских королей - однако такой текст не был найден. Тогда же правительство заинтересовалось и судьбами польских корон, хранившихся в сокровищнице на Вавеле. Но эти короны не сохранились, якобы вывезенные пруссаками.

Счел необходимым выполнить этот параграф польской конституции, как ни странно, Николай I. Главным при обсуждении деталей этой церемонии стал вопрос о короне. Некоторые историки считают, что польское правительство просто было материально не в состоянии изготовить новую корону. Тем не менее решающей стала воля самого императора, который проявил в этом вопросе настойчивость: корона в империи и Королевстве Польском должна быть одна и та же в знак вечного соединения королевства с империей. Император ссылался при этом на то, что "Королевство Польское навсегда присоединено к Российской империи: в этом основа существующего ныне положения вещей. Монарх один, а потому символ его власти должен быть един для обеих стран. Монарх, пересекая границу, считается королем: корона с прибытием в эту страну, является короной короля; принадлежа империи, она тем самым принадлежит и королевству, поскольку тот, кто говорит об одном из этих объектов, автоматически подразумевает и другой [...] Если бы корона существовала, без сомнения ей должно было бы воспользоваться, но ее не существует" [2. С. 335 - 336].

12 (24) мая 1829 г. в Королевском замке Варшавы состоялась коронация. Во время этого церемониала была использована корона царицы Анны Иоанновны, которую специально из России вез церемониймейстер польского королевского двора Жабоклицкий. Церемонию освящал примас (глава католического духовенства) Королевства Польского Ян Павел Воронич. Он, прочитав молитву, подал царю порфиру, которую Николай I сам надел на себя, затем, благословив корону, подал ее императору, который и ее надел на себя сам (этот жест будет потом предметом комментариев).

На страницах русской прессы фигурирование в церемониале российской короны специально подчеркивалось. "Спешу сообщить вам описание события важного, коего я был свидетелем, - говорилось в статье "О коронации его императорского величества", подписанной инициалами Н. Б., - события, достойного Истории не только отечественной, но и всемирной; а ваши Отечественные записки, как зерцало всего достойного пера Летописца, должны содержать подроб-

стр. 87

ности о Короновании Царя Польского в стенах Варшавских Короною Российскою, - сим священным символом соединения навеки неразрывным узлом дружбы и согласия двух соплеменных, славных народов (здесь и далее выделено мною. - Н. Ф.)" [3. С. 418].

Интересно замечание присутствовавшего при коронации поэта В. А. Жуковского, записавшего в дневнике: "День коронации, место между нунциями [...] Чтение молитвы. Неприличие благословения короны" [4. С. 308]. Очевидно, у апологета российского самодержавия и воспитателя наследника престола вызвало неприятие благословения короны православных императоров - по сути православной святыни - католическим священнослужителем.

Реакция поляков на происшедшее была разнородна. С одной стороны, как верно пишет М. Гетка-Кениг, коронация, как и сейм 1830 г., была последним свидетельством "независимости единственного островка польской государственности после трагедии разделов" [5. S. 25]. Подобное восприятие коронации как свидетельства сохранения польской государственности и даже открытия ее новой страницы порой позволяло не заметить и самой главной детали церемонии. В сочиненных по случаю торжественного события стихах символически фигурировала корона польских королей. Например, официозный автор Л. Дмушевский украсил свой балкон стихами, в которых говорилось, что Николай I:

  
  
 Zasiadł na Piastów i Jagiełłów tronie 
 Wpolskiej koronie. (Цит. по [6. S. 82]). 
  
 



С другой стороны, использование российской короны все же осталось камнем преткновения. То, что корона русских царей испортила-таки польские впечатления о коронации, становится ясно из повстанческой и эмигрантской прессы. О том, какую роль в сознании польских современников играло чужое происхождение короны, использованной во время обряда, свидетельствует, например, следующая цитата из анонимной брошюры, изданной во время восстания 1830 г.: "Какой бы энтузиазм возбудил бы он (Николай I. - Н. Ф.), если бы надел не императорскую, а настоящую польскую корону, этот памятник Болеслава Храброго, Батория и Августов [...]" [7. S. 13].

В глазах патриотов, вспоминавших о коронации, решение Николая I короноваться русской короной дискредитировало акт коронации, который означал уже не обретение Польшей "своего", принимающего польские "правила игры" правителя, а подчинение ее враждебной самодержавной династии. О том, что Николай I "возложил на свою голову непольскую корону и посмел уравнять скипетр прекраснейшего славянского племени с астраханским и сибирским", писал участник заговора подхорунжих А. Лаский. "Когда монарх, возложив на голову императорскую корону, провозгласил себя коронованным польским королем, ни одно сердце не забилось сильнее, ни одна слеза не пролилась; весь этот обряд казался холодным театральным зрелищем, спектаклем, но не реальностью", - вспоминал впоследствии А. Козьмян [8. S. 138 - 139].

Окончательно закрепила образ русской короны как символа чужой власти польская художественная литература. Коронация Николая I как польского короля в Варшаве в 1829 г. удостоилась в драме Ю. Словацкого "Кордиан" отдельной художественной интерпретации. Этот сакральный акт в драме десакрализован. Особое значение имеет четкое следование Словацкого историческим деталям: на церемонии, освященной архиепископом Вороничем, император сам возлагает на себя корону, что выглядит как акт самодержавного властителя, но не конституционного короля. Коронация российской короной становится для Словацкого знаковой, ибо сама эта корона также фигурирует в "Кордиане". Заговорщик Кордиан, входящий в царские покои после состоявшейся коронации императора для того, чтобы убить его, встречает на своем пути "треножник, искусно сделанный из золота; на нем лежит царская корона". Эта корона, запятнанная, по мнению

стр. 88

Словацкого, преступлениями, привораживает главного героя. Он слышит слова призрака:

  
  
 Носил корону царь! 
 Из той короны кровь 
 Ивана, кровь Петров 
 Льет на пол, как из чар. 
 И польский наш паркет я чищу много лет, 
 Но смыть кровавый след 
 Удастся разве только через век [9. Т. 1. S. 650 - 651]. 
  
 



Таким образом, в глазах поэта и его героя, российская корона чернит и порочит польскую историю.

Несомненна и более завуалированная связь между историческими реалиями Королевства Польского и мотивом короны в другом произведении Ю. Словацкого - драме "Балладина". В ней особую роль играет мотив утраченной "короны Леха", ассоциируемой с мифическим счастливым прошлым давней Польши, в которой правильные, "свои" инсигнии освящали исконно польскую, патриархальную традицию власти. Тема утраченной короны, в которой таился залог счастья народа, имеет здесь, как показал М. Инглот, с одной стороны, народное сказочное происхождение, а с другой - тесно связана с историческими фактами, всплывшими в связи с коронацией 1829 г., - а именно, с утратой в результате разделов собственно польских королевских инсигнии [10]. Не случайно несчастья Польши в "Балладине" связаны не только с узурпацией власти жестоким Попелем IV, но и с тем, что его голову венчает фальшивая корона. Для нас важен симптоматичный мотив фальшивого, неосвященного национальной традицией символа власти, который явно ассоциируется с "чужой" короной, символизировавшей правление императора Николая I в Польше.

Таким образом, корона означала в сознании современников не только внешний символ власти, но и была равнозначной самой этой власти. Поляки в чужой короне усмотрели ущемление национального достоинства, неуважение к польским обычаям, а главное - экспансионистские стремления самодержавия. А у русских - наоборот вызвали неудовольствие манипуляции со своей короной, помещение ее в чужой религиозный и историко-культурный контекст. Таким образом, вещь, символизированная вдвойне, - как королевская регалия и как атрибут своего/чужого, сыграла свою отрицательную роль в формировании исторической памяти об отношениях России и Польши.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Кизеветтер А. А. Император Николай I как конституционный монарх // Кизеветтер А. А. Исторические очерки. М., 2006.

2. Переписка Императора Николая Павловича с Великим Князем Цесаревичем Константином Павловичем // Сборник Императорского Русского Исторического общества. СПб., 1910. Т. 131.

3. Н. Б. О коронации Его Императорского Величества // Отечественные записки. 1829. Ч. 38. N110.

4. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. М., 2004. Т. 13. Дневники. Письма-дневники. Записные книжки. 1804 - 1833. М., 2004.

5. Getka-Kenig M. Ostatnia "polska" koronacja // Mówią wieki. 2009. N 10 (597).

6. Zqjewski W. Uwagi historyka nad monografią o Kordianie // Przegląd Humanistyczny. 1963. N 6.

7. Rozmowa miedzy dwoma obywatelami о powodzeniu i skutkach dzisiejszej rewolucji. Warszawa, 1830.

8. Kozmian A.E. Wspomnienia. Poznań, 1867. T. 2.

9. Словацкий Ю. Избр. соч. в 2-х т. М., 1960.

10. Inglot M. O motywie korony w "Balladynie" // Zeszyty naukowe Wyzszej szkoly pedagogicznej w Opolu. Historia Literatury. 1968. N 5.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/Материалы-конференции-Концепт-вещи-в-славянской-культуре

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Материалы конференции "Концепт вещи в славянской культуре" // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 19.07.2022. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/Материалы-конференции-Концепт-вещи-в-славянской-культуре (дата обращения: 29.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
231 просмотров рейтинг
19.07.2022 (619 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
6 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
9 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

Материалы конференции "Концепт вещи в славянской культуре"
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android