Апрель 1867 года

Князь А. С. Меншиков. В апреле Головнину случилось быть у адмирала князя Александра Сергеевича Меншикова. Отец Головкина, вице-адмирал Василий Михайлович Головнин, был флота генерал-лейтенантом в то время, когда князь Меншиков был начальником Главного морского штаба, и Меншиков всегда с особенным уважением отзывался о Василии Михайловиче сыну его.

По выходе Головкина из Царскосельского лицея Меншиков весьма ласково принимал 18-летнего молодого человека, приглашал часто к себе обедать и проводить вечер, разговаривал с ним о предметах сериозных и давал книги из своей библиотеки. Головнин состоял при князе Меншикове по особым поручениям в 1849 и 1850 годах и пользовался тогда его вниманием. За все это он сохранил к нему искреннюю благодарность и старался доказать оную впоследствии. Когда Головнин состоял при великом князе Константине Николаевиче и пользовался его доверием, а князь Меншиков неудачно сражался против англо-французов в Крыму и подвергался в Петербурге самым резким беспощадным обвинениям, в то время Головнин обратился к благородным чувствам великого князя и убедил его: 1) быть защитником отсутствующего и везде гласно, сильно высказывать, что никого нельзя обвинять, не выслушав, а тем менее главнокомандующего, который весьма многого, что послужило бы в его оправдание, и высказать еще не вправе, 2) по приезде князя Меншикова в Петербург поехать к нему как к бывшему своему начальнику в мундире и ленте. Великий князь Константин Николаевич сделал это в то самое время, когда многие и, между прочим, великая княгиня Елена Павловна, открыто говорили, что они удивляются, как князь Меншиков осмелился после Крымской войны приехать в Петербург, и 3) исходатайствовать ему в подарок казенный дом на Английской набережной, в котором он жил в продолжении 25 лет, будучи начальником Главного морского штаба.

Князь Меншиков весьма гневался на Головкина за те преобразования по морскому ведомству, которые были сделаны великим князем и которые Меншиков считал изобретением Головкина, уничтожавшим заведенный им порядок, так же за описания и раскрытие разных несовершенств и недостатков, вызвавших означенные преобразования. Посему князь Меншиков должен был внутренне одобрять некоторые действия Головкина в отношении к нему и в то же время весьма сердился за другие ¹ .

Головнин не обращал внимания на это неудовольствие и по временам являлся к князю Меншикову как к своему бывшему начальнику, которому оставался благодарным за прежнее внимание.

Продолжение. См. Вопросы истории, 1996, NN 1 - 2, 4 - 6, 9 - 10; 1997, NN 1 - 8.

стр. 114

В апреле 1867 г. он нашел Меншикова едва оправившимся после опасной болезни, но бодрым и разговорчивым. Меншиков сказал, что ему на днях наступит 80 лет и что ему следует теперь думать о том только, как бы возможно меньшими страданиями оставить здешний мир. Головнин полагал, что после столь философического взгляда Меншикова на свое положение, он найдет у князя Меншикова совершенное равнодушие ко всему, что делается в нашей администрации и обществе, благодушное доброжелательное расположение к людям и что человек, располагающий выехать на днях из квартиры, не может уже заботиться о том, что в ней печи не хорошо топятся, замки не исправны и т. п. К крайнему однако удивлению он нашел в князе Меншикове самое страстное, желчное расположение, коль скоро разговор коснулся некоторых предметов, как-то: освобождения крестьян, судебной реформы, болезни статс-секретаря Милютина. О Милютине он выразился так ^I .

"Это - негодяй, который не может подохнуть. Я сознаюсь, что мне доставило сердечную радость, когда я узнал о болезни этого мерзавца. Этот человек ненавидит русское дворянство, потому что его дед был купцом, он хотел всех уравнять, он сделал больше всего зла русскому дворянству. Освобождение крестьян было необходимой мерой, но нужно было ограничиться тем, чтобы постепенно дать крестьянам личную свободу, оставляя дворянина собственником земли и главой сельской полиции. Нужно было улучшить суды, но не вводя присяжных и адвокатов, которые сплошь мерзавцы. Судебная реформа у нас - всего лишь плод интриги воспитанников Школы правоведения, которые задумали создать для своих коллег места со значительным содержанием. Милютизм опутал Россию сетью. Тщились унизить дворянство и передать власть в руки мерзавцев. В Польше Милютин тоже старался унизить дворянство, отдать их земли крестьянам и возвысить этих последних. Люди, которые участвовали в афере освобождения, в большинстве своем - негодяи и мерзавцы".

Все это выражалось с необыкновенным жаром, с сердцем, с накипевшею желчью. На Головнина это произвело самое грустное впечатление. Вместо благодушного, почтенного старика, исполненного доброты и доброжелательства, он видел бессильную шипящую злобу.

Говение. Разбор своих действий. На этой неделе (страстной) я начал говеть. Признаюсь, что я не нахожу большой пользы от многократного долгого стояния в церкви, от постного кушанья и от исповеди у священника, но признаю в высшей степени полезным бывающий при говений, в дни молитвенного настроения души, собственный подробный, строгий, болезненный разбор своих действий, своей прошлой жизни, экзамен самому себе перед собственною совестью. Посещение церкви для того, кто с детства исполнял это, полезно, ибо церковная служба приводит в молитвенное благоговейное настроение, но слишком частая ходьба туда и слишком долгое стояние при слушании невнятного чтения, частых повторений и песнопений или чтения книг древних евреев, мало приличествует нашему времени, утомляет и пользы религиозной не приносит. Постное кушанье ослабевает слабого, отягощает желудок, а человеку сильному и здоровому может быть полезно и приятно. Для людей анемических, малокровных, страдающих частыми кровотечениями, оно может быть только вредно, и, к несчастью, я именно в этом положении. Наконец, польза исповеди совершенно зависит от личности священника, у которого исповедуешься. Надобно, чтобы он своими летами, образом жизни, нравственными качествами внушал к себе глубокое уважение, чтоб своей образованностью и ученостью он стоял выше тех, кого исповедует и, наконец, чтобы сам был человеком глубоко верующим и не считал простым обрядом того, что церковь называет таинством. Где найти подобного отца духовного? Если же исповедывающийся знает, что священник, к которому он пришел для исповеди, не имеет этих достоинств - какое значение может иметь исповедь? ²

Совсем другим является собственный строгий разбор своей жизни, эта болезненная операция над собственным самолюбием, это рассмотрение всего происшедшего и составление плана деятельности или жизни для начинающегося периода времени. Эта операция всегда возможна и всегда полезна.

Мне теперь 46 лет. В конце прошлого и в нынешнем году я привел в порядок и переписал мои записки от воспоминаний детства до нынешнего года. Таким образом, вся прошлая жизнь предстала перед мною и прошла перед глазами пестрой разнообразной панорамой. Сравнивая свое положение и обстоятельства,

стр. 115

в которых я находился, с положением и обстоятельствами тысячи других людей, я должен благодарить провидение за неисчислимые ко мне милости. Становится даже страшно за будущее, ибо я должен сказать, что до сих пор я не имел в жизни несчастий. Единственным несчастьем я могу считать кончину доброго отца моего, но я потерял его, когда мне было 9 лет отроду и, следовательно, не мог понять значения этой потери. Затем я имел огорчения, неприятности, но не несчастья. Господь сохранил мне до сих пор добрейшую и умную мать, и всю жизнь я пользовался ее любовью, попечением, дружбою и наставлениями всегда полезными.

Я имел в жизни полную возможность и удобство узнать нравственные обязанности человека и имел много случаев делать истинное добро и как помещик, и как человек, который пользовался десять лет доверием влиятельного великого князя и, наконец, в продолжение 4 ¹ / ₂ лет как министр. Как я всем этим воспользовался? Что делал для своего нравственного образования? Много ли сделал добра с условием какой-либо жертвы с своей стороны и без всякого возмездия, ибо подобное только действие составляет заслугу, ибо нет заслуги делать добро на счет казны или отдавать свои излишки, давать то, что себе не нужно, или получая возмездие в похвалах, в публичности, в приобретении хорошей репутации и т. п. Где то добро, которое было соделано так, что шуйца не знала, что творит десница, где то пожертвование, которое как лепта вдовицы, принесена не от избытка, а от недостатка?

Разбирая, таким образом, мои прошлые действия, не нахожу ничего действительно заслуживающего похвалы. Все кажущиеся добрые дела исчезают как дым. Нигде не было самопожертвования, нигде не было действительно сколько-нибудь чувствительной жертвы ³ .

Употребив другой оселок для оценки своего нравственного достоинства, прихожу к столь же неутешительному результату.

Высокая, чистая нравственность требует не пропускать без порицания в совещательных собраниях, в советах того, что заслуживает порицания, не оставлять слабого или невинного без защиты, не бояться сильных, жертвовать своим положением, возражая им. Так ли я действовал в бытность министром? не слишком ли часто молчал, а если и говорил, то не слишком ли слабо, уклончиво; не слишком ли часто и не слишком ли много уступал? К сожалению, совесть не оправдывает меня. Следовало говорить смелее, решительнее, восставать против административного произвола, против наказаний без суда и смелее выражать свои убеждения в пользу гласности, свободы печатного слова, законности. Надобно было со дня вступления в должность министра иметь вещи свои в чемодане и выйти в отставку при первой неудачной защите слабого против сильных.

Трудно, впрочем, самому отыскать в себе недостатки и ошибки. Несмотря на усилия, плохо их видишь. Другие также мало помогают в этом, ибо редко находятся друзья, которые соглашаются указать на них. Иногда, однако, это бывает. Но затем, если печать свободна, то политические деятели подвергаются в ней беспощадной критике, и в этой критике встречается значительная доля правды. Посему мне следует поискать, в чем меня обвиняли другие.

Из людей, от которых я мог ожидать откровенности, а именно лицейских товарищей моих, трое высказались в разное время.

По окончании службы моей при великом князе Константине Николаевиче Кочетов сказал мне, что в бытность при великом князе я замышлял перестроить Россию на свой лад. Следовательно, вот в каком громадном честолюбии меня обвиняли товарищи. В действительности, я только надеялся, пользуясь доверием великого князя, произвести полезные преобразования в морском ведомстве, употребив для этого средство, которое прежде не употреблялось, а именно, спрашивая всех лиц морского ведомства мнение их о недостатках ведомства и о средствах исправления, и сообщая им на рассмотрение проекты преобразований. Сверх того я полагал и высказывал великому князю, что ему не следует ограничивать свою роль сферой морского начальника, но следует принимать участие в общих государственных делах, но при этом я не имел никаких реформаторских замыслов.

Рейтерн говорил мне однажды, что я главный виновник горячки реформаторской, которая отличает нынешнего государя, ибо своим влиянием на великого князя побудил его все преобразовывать в его ведомстве, а что государь смотрел неравнодушно на деятельность брата и сам пустился все преобразовывать еще на

стр. 116

большем поприще, и что, таким образом, я причинил много вреда и, в другой раз, что со многими лицами, с которыми был прежде в хороших отношениях ⁴ , я разошелся собственно потому, что имел привычку, чтоб побудить людей к работе, обращаться к их слабостям и недостаткам (самолюбию, тщеславию), преувеличенно хвалить их достоинства, и это оканчивалось тем, что люди эти начинали понимать, что я не имел о них того высокого мнения, какое показывал им, и тем более на меня сердились.

Барон Николаи обвинял меня в слишком либеральном направлении и находил совершенно ошибочными мои мысли о пользе свободы печати, самоуправления, гласности судов с присяжными и адвокатами, рассматривание подчиненными местами и обсуждения в журналах проектов уставов, составленных разными комиссиями при министерствах и пр.

Затем, к сожалению, я не слышал ни от кого других упреков, ясно и определенно изложенных, и особенно упреков, касающихся собственно нравственной стороны.

Государь при увольнении меня от должности министра народного просвещения сказал с какою-то горечью, что никто, решительно никто не говорил ему в мою пользу, но в чем именно меня обвиняли, не сказал. Я понял только то, что никому не умел угодить, ничье расположение не умел заслужить, а возбудил всеобщее нерасположение.

Размышляя об этом общем нерасположении, я не могу, однако, предположить, чтоб все были неправы, все ошибались и чтоб я один был прав. Но какая причина такого нерасположения? Что я сделал, чтобы заслужить оное? Едва ли то обстоятельство, что я не принадлежал ни к какой партии, а действовал, следуя только своему убеждению. Вероятно, самолюбие скрывает от меня собственные ошибки и недостатки.

В заграничных русских изданиях, которые печатаются без цензуры, я видел корреспонденции из Петербурга, из коих в одной говорилось, что я высказал блестящие способности министра, но самую мелкую душонку, в другой, что я доказал своим управлением, как была преувеличена моя репутация ума, и в третьей, что для сохранения министерского портфеля я вдался в самое театральное ханжество. Последнее обвинение я нахожу несправедливым. Я всегда искренне находил религиозность необходимою, находил необходимым влияние религиозного элемента в воспитании, но весьма мало исполнял церковные правила и обычаи и никогда не старался показать, будто исполняю их.

Затем я не нахожу в себе той высокой идеальной правдивости, которая представляется мне столь привлекательною, которая соединена с гражданским мужеством и которая выражается на практике подвигами самопожертвования в пользу правды, справедливости и для защиты невинного. Подобных подвигов я не нахожу в моей жизни и, если б нужно было определить самого себя по отличительной черте, я должен бы назвать сам себя - посредственностью.

Все это крайне больно для самолюбия.

После подобной строгой исповеди перед самим собой является невольно вопрос насчет настоящей и будущей деятельности. При моем крайне слабом организме и совершенно расстроенном здоровье я не могу более помышлять о какой-либо обширной административной деятельности, для чего собственно готовился, и, следовательно, не могу уже иметь случая делать добро в больших размерах. Деятельность моя, подчиненная физическим силам, должна быть весьма скромная и ограничиваться тесными пределами собственных средств.

Май 1867

Потому ли, что я действительно болен, сижу или, правильнее, лежу несколько недель дома, никого почти не вижу, но то немногое, что доходит до меня, производит самое грустное, тяжелое впечатление. Известно, что зимой этого года закрыто было здешнее земское собрание и Сенату предписано рассмотреть действия оного. Только теперь Сенат собрался исполнить это, будучи, впрочем, в недоумении, как ему действовать. На днях приезжал ко мне сенатор Мансуров и сказывал, что новый управляющий Министерством юстиции князь Урусов приезжал нарочно к министру внутренних дел Валуеву и спрашивал его, как ему угодно, чтоб Сенат решил это дело, с какой степенью строгости? И этот вопрос делал министр юстиции

стр. 117

министру полиции! Несчастный государь, который так жестоко ошибся в выборе того человека, который прежде всего должен защищать и отстаивать самостоятельность и независимость суда!

Мансуров слышал это от брата своего, доверенного лица у Валуева (директора Департамента общих дел). Мансуров говорит, будто Валуев в ответе своем выразил Урусову свое презрение и сказал, что члены земства вовсе не преданы суду Сената, что они были недовольны разными действиями министра внутренних дел и хотели жаловаться на него Сенату, что Сенату предстоит рассмотреть эти действия министра внутренних дел; что Урусов не хочет оставаться министром юстиции собственно из эгоизма, чтобы никогда не видеть неудовольствия государя и чтоб ни с кем не ссориться, и что мысль о возможности принести на этом месте много пользы не имеет для него, Урусова, никакой заманчивости и привлекательности. Если все это справедливо, нельзя не чувствовать глубокого прискорбия, негодования и презрения: скорбеть и негодовать за Россию и за общее благо и презирать Урусова. При мысли об этом у меня происходит какое-то внутреннее в груди болезненное ощущение. Я спрашиваю себя: какое тебе дело, разве это тебя касается, разве ты виноват, разве ты можешь помочь? зачем же портить себе кровь?

Послезавтра, 8 мая, назначено к рассмотрению в Государственном совете (в общем собрании) между прочим представление министра внутренних дел о порядке, который следует соблюдать в собраниях сословных и общественных, т. е. дворянских и земских. В этом представлении определены права и обязанности председателей этих собраний и, между прочим, постановляется, что губернатор имеет право потребовать, чтоб в собрание не допускалась публика, что разрешение его необходимо для печатания постановлений собрания, больших в нем прений, речей и для того, чтоб собрание могло сноситься с другими подобными собраниями по предметам, касающимся общих правительственных распоряжений.

Здесь очевидно желание: 1) поставить земские собрания в зависимость от губернаторов и дать сим последним начальническое над ними значение; 2) лишив действия собраний гласности и публичности, тем самым устранить нынешнее побуждение нравиться публике оппозиционными против правительственных лиц (губернаторов и министров) речами; и 3) прекратив возможность сношений между разными собраниями, тем самым лишить их возможности соединяться против правительства и действовать в одном направлении и как бы в союзе.

Справедливы ли те опасения Министерства внутренних дел, которые вызвали эти предположения, и нет ли опасности чрез принятие предлагаемых мер вовсе убить и парализовать действия земских собраний? Не обратятся ли они в прежние бесполезные дворянские собрания и в те собрания депутатов, которые избирались для рассмотрения смет земских повинностей, а в сущности никогда не рассматривали, а только подписывали заранее приготовленный журнал? Гласность, публичность собраний, обнародование речей, которые в них произносились, и состоявшихся, постановлений, сношения между собою собраний разных губерний - все это с полицейской точки зрения могло иметь некоторые неудобства, но эти неудобства вознаграждались с избытком огромною пользою, состоявшею в том, что именно эти условия заключали в себе побуждение, рычаг к деятельности собраний. Едва ли найдутся многие, которые захотят терять время свое, деньги и труд для участия в негласных собраниях, поставленных в зависимость от губернатора; едва ли для подобного собрания кто-либо станет столь же основательно изучать вопрос, как для собрания, в котором сограждане слышат то, что он говорит, как в том случае, когда его работа, плод долгого, усиленного труда и, может быть, расходов, будет напечатана во всеобщее известие, сообщена другим собраниям и в них рассмотрена?

Конечно, могут быть случаи столкновения с административными властями, может случиться, что собрание будет недовольно действиями губернатора, министра, но для рассмотрения подобных случаев неудовольствий и пререканий существует законный порядок. Подчинение собраний губернаторам не произведет ли и не усилит ли неудовольствие против правительства, неудовольствие, которое будет втайне расти и увеличиваться и которое произведет гибельные действия в то время, когда деятелем явится новое, молодое поколение вместо нынешних людей зрелого возраста, приученных с детства к раболепству, послушанию, холопству, бесстрастных и взвешивающих мелкие выгоды и невыгоды от более или менее покорного образа действия, людей, в которых нет гражданского мужества и независимости,

стр. 118

которые суть не граждане, а покорно-подданные? Вот вопросы, заслуживающие обсуждения.

Затем является еще вопрос: стоит ли того в предстоящем общем собрании Государственного совета возбуждать прения по этому представлению министра внутренних дел? Оно состоялось по соглашению с шефом жандармов, было доложено государю и предварительно им одобрено. Меры, предлагаемые министром внутренних дел, признаны государем необходимыми. Министр юстиции, главный начальник II отделения и Департамент законов с ними согласились, и в департаменте последовали только редакционные замечания. Затем в Общее собрание дело это вносится только для формы. Очевидно, что возбуждение там каких-либо суждений совершенно бесполезно. Притом во всем собрании я не могу рассчитывать на поддержку и сочувствие ни одного лица. - Грустно!

Я не могу скрыть от себя, что мое положение уволенного и, так сказать, опального министра имело влияние на мои отношения с разными лицами. К сожалению, должен даже сказать, что некоторые лица, с которыми был прежде в отношениях весьма близких, избегают меня. Этому должен приписать крайне редкие (в зиму два раза) посещения Р. и К. Члены Государственного совета Чевкин, Титов, Муханов не отдали мне нескольких визитов. Другие были у меня потому только, что предполагают, что я сохранил хорошие отношения с великим князем Константином Николаевичем. При подобном удалении от меня могу ли принимать участие в прениях Общего собрания, какая вероятность успеха? Не лучше ли удаляться и оставаться дома?

Чем более размышляешь о положении наших финансов, тем более приходишь к убеждению, что главные коренные причины расстройства оных суть: полный произвол, с которым всегда распоряжались и доселе распоряжаются оными, и секрет в управлении финансами, который соделывал возможным этот произвол. Без устранения этих двух причин нельзя исправить наши финансы. Кажется, что государь недовольно ясно сознает всю опасность нашего положения. Вероятно, многое представлено ему не вполне или только слегка, ибо в противном случае как объяснить решимость его ехать на днях в Париж, послать туда же наследника, послать великого князя Александра Александровича в продолжительное морское плавание с целою эскадрою, затем ехать в Крым и т. д. Все это сопряжено с огромными расходами, которые значительно увеличат дефицит. Доколе произвол будет распоряжаться финансами, пользуясь мраком тайны, дотоле не будет в них порядка. Необходима узда в виде представительства народного и полная гласность.

Но возможно ли представительство при необразованности массы населения и раболепстве нынешнего поколения образованных кланов? Не обратится ли это представительство в олигархию, которая хуже самодержавия; не найдется ли между олигархами людей, которые из раболепства и личных выгод восстановят самодержавие; не достаточно ли будет роты солдат, чтоб конституционному государю сбросить с себя узду конституции? Все это так, и потому для предотвращения больших бедствий, худшего против нынешнего положения, следует терпеть и переносить нынешние неустройства, ожидая смиренно медленного развития просвещения, распространения здравых понятий между всеми сословиями и вырастания других молодых поколений, не проникнутых раболепством, не испорченных нравственно крепостным правом, самовластием и полицейским управлением.

Желательно, однако, чтоб правительство в своих самовластных распоряжениях действовало несколько осторожнее, умереннее и не выводило из терпения даже нынешних всепокорных подданных.

В разных местах моих записок я говорил о развитии в последнее время жандармского элемента в управлении. Вот что пишет мне по этому предмету из Тифлиса от 6 апреля нынешнего года главный начальник гражданского управления барон Николаи, человек в высшей степени умеренный и консервативный: "Положение дел у вас меня, признаюсь, обеспокоивает; не знаю, ошибаюсь ли или нет, потому что издалека может казаться дело несколько иначе, как вблизи, но кажется, как будто все более и более проявляется отсутствие энергии и неурядица. Не знаю, насколько прочно положение графа Шувалова, но судя по тем аллюрам, которые он принимает даже в сношениях своих с нашим великим князем, нужно предполагать в нем столько же самоуверенности, сколько властолюбия. Присланный им недавно на заключение проект инструкции жандармским офицерам есть верх наглости; он

стр. 119

делает их судьями всех, распорядителями всех, дает право вмешательства во все и ставит, можно сказать, в полную от них зависимость все без исключения существующие и военные и гражданские власти.

Такого деспотического управления целым государством тайной полиции, я думаю, нигде и никогда не бывало; а, между тем, точно такая инструкция уже высочайше утверждена для Царства Польского; очевидно, что ее утвердили или не читая, или не вникнув в ее смысл. Значит ли это, что этот господин до такой степени овладел доверием государя, что может себе все позволить, или же это есть действительно убеждение, что или личная безопасность, или безопасность государства опирается только на жандармов, что всех подозревают, никому не доверяют. Это было бы так прискорбно, так страшно, что благоразумие бы требовало как-нибудь устроить свое отступление вовремя, дабы не подвергнуться опасности, чтобы оставался только выбор, или сделаться лакеем, или сделаться жертвою таких козней, против которых не было бы нигде защиты. Когда в гласной инструкции читаешь, что жандармы не могут вмешиваться в дела судебные, а в секретной говорится, что они это право имеют, и когда обе эти инструкции утверждены тою же верховную властью, то как не стать в тупик и не подумать, что настоящая власть не в руках законного ее представителя, но в руках счастливого временщика. Все это меня пугает и заставляет очень призадуматься.

Я продолжаю быть того убеждения, которое я имел всегда, что в России нет до настоящего времени сколько-нибудь созревших и сплошных революционных элементов, что могут быть революционеры как отдельные личности, но что они революции поднять не в состоянии. Может быть только удачный заговор, и то только в столице, что французы называют une surprise, но против нее ничего не могут делать жандармские офицеры, рассеянные по целой империи; она бессильна, если правительство твердо и последовательно. Революцию или переворот может создать только слабость правительства и убеждение в том, что оно боится чего-то. Ее может подготовить увеличение числа лиц, которые вместо защиты и охраны встречают везде притеснения, подозрение, придирчивость. Кажется, как будто бы теперь вступают на этот путь подозрительности и придирчивости. Он один может повести к тому, чего избегнуть желают.

Если предоставится тебе какой-либо удобный случай мне написать, без опасности перлюстрации, то, пожалуйста, сообщи мне откровенно, что думаешь об этом положении и об этих отношениях. Независимо весьма естественного интереса, который все эти вопросы имеют для каждого, я еще имею тот особый интерес, что мое здешнее начальство (великий князь наместник Михаил Николаевич), не желая вызвать неудовольствия свыше, измеряет свои сношения с вероятностью большей или меньшей силы там, и поэтому мне полезно знать, на сколько я могу в своих редакциях быть настоятельным. Эта зависимость собственных убеждений и собственного характера в образе действий от осторожности, преобладающей выше меня, составляет одно из немалых затруднений, с которыми приходится бороться. Нет убеждений положительных, нет однообразного, на этих убеждениях основанного образа действий, - все колебания, неуверенность, готовность слушать всякого, изменчивость в взглядах, которые меня сбивают с толку. К счастью еще, что гражданское управление считается таким дремучим лесом, в который проникать страшно; это еще освобождает меня от многих раздражений, которые испытывает мой военный товарищ, ибо там он on se crois competent ^II . К счастью, что существует такое хорошее основание добродушия и честности, которое еще охраняет от дурного влияния интриг и придворного смрада, который, хотя в маленьких размерах, все-таки проник сюда. Ты подумаешь, что я опять под влиянием какого-нибудь сплина, но этот сплин часто мною овладевает, я им и стыжусь потому, что он рождается от причин более второстепенных, в главных вопросах я сохраняю свободу действия, потому что на эти вопросы не посвящается внимания, они, как выше сказано, в дремучем лесу или в топях гражданского закона, о котором имеется смутное понятие, что он есть что-то такое не заслуживающее чести быть изученным".

Это письмо объясняет весьма многое как относительно действий нынешнего гражданского начальства, стремящегося овладеть всем внутренним управлением империи, так и относительно личности великого князя наместника кавказского. Думая о распространении жандармского влияния, о нравственной порче агентов правительства, о всеобщем неудовольствии, которое должно увеличиваться вслед-

стр. 120

ствии увеличения полицейского элемента в управлении, невольно является вопрос - чем все это кончится?

1868 год. Март. Апрель

Всю зиму 1867 - 1868 г. болезнь лишила Головкина возможности заниматься делами Государственного совета и выезжать в общество. Он оставался почти постоянно дома (на Гагаринской набережной в доме Яковлева) с матушкой и тремя сестрами, выходил только гулять в редких случаях, когда силы позволяли, и виделся с добрыми знакомыми, которые навещали его ⁵ . За то он много читал, перечитывал и много думал. Общий ход нашей администрации производил на него самое грустное впечатление. В это время продолжалась сильная реакция против тех реформ, которые доставили великую славу первым годам царствования императора Александра Николаевича. Правительство как будто сожалело, что даровало России многие благодетельные учреждения, и теперь старалось или исказить их, или парализовать действия оных. Приходилось предполагать: или, что государь, подписавший совершившиеся преобразования, неясно представлял себе последствия оных, т. е. не понимал, что подписывает, или, что в настоящее время ему представляют эти последствия в превратном виде и преувеличивают неудобства, составляющие непременное последствие всяких реформ.

Вообще более и более устранялась в администрации законность, уменьшался простор частных лиц, и являлись стеснения для них и произвол административных властей. Направление администрации было чисто полицейское, и главная деятельность высшего правительства состояла в отыскивании людей политически неблагонамеренных и в учреждении над ними полицейского надзора. Для этого более и более развивалась деятельность жандармов, агентов тайной полиции и перлюстрация писем. С полицейской точки зрения правительство смотрело на действия земских учреждений, новых судов и печати. Весьма естественным последствием такого взгляда было стремление уничтожить в них всякую самостоятельность, не допускать критику распоряжений администрации и поставить земские учреждения и новые суды в полную зависимость от губернаторов, а журналистов заставить писать в том духе и направлении, какое угодно министру внутренних дел.

Значение высших лиц администрации было различное. Великий князь Константин Николаевич был вовсе устранен от участия в делах высшей администрации, управлял флотом и председательствовал в Государственном совете, финансовом комитете и Крестьянском комитете. Флот не имел в это время никакого значения, и огромное сокращение морского бюджета парализовало действия морского управления. В Государственный совет поступали: 1) законодательные дела, коих общее направление, существенные вопросы были уже предварительно решены государем, и 2) дела судебные по разногласию в Сенате. По законодательным делам всякое существенное возражение было бесполезно, и оставалось только делать мелочные замечания на подробности или на редакцию. Государю случалось выражать членам совета свое неудовольствие, когда они излагали мнения противные мнению его министров, предварительно им одобренному, а против одного мнения меньшинства он написал собственноручно, что удивляется, что члены Государственного совета могли иметь такое вздорное мнение. Великий князь-председатель испросил разрешение его величества не предъявлять эту резолюцию членам совета. В Государственный совет вносилась также государственная роспись, но обсуждение оной в Общем собрании совета было также совершенно бесполезно. Господа члены весьма хорошо понимали это и потому не делали никаких замечаний. Представление росписи имело, в сущности, значение предъявления оной к сведению, а не для рассмотрения.

Государственная роспись доходов и расходов на 1868 г. была внесена в Общее собрание в марте того же 1868 года. Одно уже это обстоятельство соделовало замечания на нее бесполезными. Сверх того было известно, что сверх расходов, поименованных в росписи, производились в течение года огромные сверхсметные расходы, достигавшие в годы мира до 20% всей бюджетной суммы. Об этих расходах Общему собранию ничего не представлялось и потому казалось бесполезным рассуждать в оном о сотнях рублей, когда мимо его решались и производились расходы в десятки миллионов. Наконец, обсуждение росписи уже потому было бесполезно, что Государственному совету оставались вовсе неизвестны многие

стр. 121

важные ресурсы Государственного казначейства. Займы внешние и внутренние решались без ведома совета; о реализации их и об употреблении полученных через них сумм и об имевшихся остатках Государственный совет ничего совершенно не знал. Вообще должно сказать, что Государственному совету представлялась только частичка состояния финансов, приподнималась только часть завесы, которая скрывала их, говорилось столько, сколько министру финансов было угодно. При таких обстоятельствах внесение государственной росписи на рассмотрение Общего собрания было только комедиею, недостойною правительства. Любопытно бы знать, понимал ли это государь или обманывался насчет рассмотрения росписи Общим собранием совета и придавал этому действию какое-либо значение?

Перед внесением росписи в Общее собрание она рассматривалась весьма подробно и добросовестно в Департаменте экономии Государственного совета, и департамент употреблял на это до 40 длинных заседаний. Здесь главными деятелями были генерал Чевкин, председатель департамента и государственный контролер Татаринов. Первый, человек крайне мелочный и неспособный возвыситься до взглядов государственных, но трудолюбивый и усердный, разбирал в величайшей подробности расходы в сотни и тысячи рублей и старался, где только можно, обрезать их, но не имел ни малейшего влияния на расходы миллионов; второй, величайший формалист, человек крайне упрямый и вовсе незнакомый с настоящею жизнью государственных учреждений, но также усердный и трудолюбивый, рассматривал роспись весьма подробно и добросовестно, но по складу своего ума обращал внимание только на формальную сторону дела, на соблюдение постановлений относительно порядка внесения сумм в те или другие графы и т. п., но вовсе не на сущность расходов. Прочие члены департамента (Княжевич, Муханов, адмирал Метянин, адмирал Новосильский) были лица, дела не знающие и безгласные.

Странно, что министр финансов не старался придать настоящего значения рассмотрению государственной росписи в Общем собрании Государственного совета, ибо он встретил бы со стороны собрания только помощь своим усилиям к сокращению расходов. Достигнуть этого ему было бы весьма легко, если б одновременно с росписью он вносил в виде объяснительной записки откровенное и полное изложение состояния финансов, если б просил председателя о назначении нескольких заседаний для рассмотрения росписи и если б просил государя о назначении членами Государственного совета нескольких лиц специально с финансами знакомых, например, статс- секретарей Грота, Заблоцкого, Гагемейстера и директора Государственного банка Ламанского. Подробное обсуждение росписи и вообще состояния наших финансов в Государственном совете при подобном составе членов принесло бы большую пользу и министр финансов, опираясь на сильно выраженное мнение совета, мог бы действовать смелее и решительнее ⁶ . Вообще для пользы дел, и законодательных и судебных, нужно бы назначить в совет несколько новых членов, выбранных по их познаниям, а не назначенных случайно как бы в почетную богадельню. Полезными членами могли бы быть сенаторы Арцимович, Саломон, Стояновский, статс-секретарь барон Николаи, вышеуказанные лица Грот, Гагемейстер, Заблоцкий и Ламанский и некоторые другие.

Великий князь Константин Николаевич как председатель Государственного совета имел неоспоримое достоинство в том, что он всегда добросовестно приготовлялся к каждому заседанию и знал дела лучше всех членов. Во время прений он всячески старался устранять разногласия и приводить членов к одному мнению, зная, что государь очень не любит разногласий, а если дело оказывалось неясным или запутанным, то возвращалось оное в департаменты совета. Все это было весьма похвально, но, к сожалению, великий князь вовсе не думал о том, чтоб придать мнениям совета большее значение как посредством большей основательности оных, так и чрез придание более почтенного направления деятельности совета. Он вовсе не заботился о назначении новых членов-специалистов и о введении глубокого уважения к законности и стремления к улучшениям в видах устранения произвола. Сверх того, он предоставлял канцелярии Государственного совета слишком большое влияние на дела.

В это время члены совета назначались случайно, а вовсе не отыскивались между лицами, которые могли бы быть полезны именно для дела. Назначались бывшие министры и генерал-губернаторы, чтоб меньше обидеть при увольнении от этих должностей ⁷ , заслуженные военные генералы, чтобы дать им высшее почетное

стр. 122

положение ⁸ , высшие придворные чины, которые при полной неспособности к делам желали, чтобы их считали государственными людьми ⁹ и т. п.

Великий князь Константин Николаевич председательствовал еще в Финансовом комитете и в Крестьянском комитете. Первый: по составу своих членов не имел никакого значения. Дела вносились туда по выбору министра финансов. Часто только в самый день заседания члены узнавали, какое дело будут слушать, и так как все материалы находились в руках министра финансов, то никто из членов не мог с ним спорить. Государю было как-то спокойнее решать дело, рассмотренное целым комитетом, чем дело, которое представляло ему одно лицо министра финансов, но это спокойствие было обманчивое, ибо было основано на мысли о значении комитета, значении, которое в сущности вовсе не существовало.

Крестьянский комитет рассматривал частные случаи недоразумений, возникавшие при введении в действие положения об освобождении крестьян. Эти случаи были неважны и происходили реже и реже. С тем вместе комитет терял свое значение.

Вице-председателем Государственного совета был князь Гагарин, который, несмотря на свои 80 лет, сохранил еще удивительные физические силы, свежесть головы, память, способность заниматься делами и необыкновенную страстность. Он был вообще недоволен. Ему было неприятно второстепенное положение в Государственном совете, где он когда-то председательствовал. Он чувствовал себя оскорбленным тем, что его не произвели в действительные тайные советники 1-го класса, когда князь Горчаков был назначен государственным канцлером иностранных дел и, наконец, ему было особенно неприятно, что при увольнении и назначении министров государь не советуется с ним, хотя он председательствовал в Комитете министров. Это председательство не давало ему большого влияния на дела, так как в Комитет министров вносились дела большею частью неважные, а другие решались у государя в особых совещаниях из разных лиц. Князь Гагарин председательствовал также в Польском комитете и, чтобы придать этому комитету больше значения, домогался упразднения Канцелярии по делам Царства Польского, бывшей под управлением статс-секретаря Набокова. Впрочем, Польский комитет и Набоков занимались только исполнением предначертаний разбитого параличом предместника Набокова статс-секретаря Милютина, человека необыкновенного ума, которого болезнь вывела из ряда государственных деятелей, в числе коих он занимал первое место.

Система Милютина относительно Царства Польского состояла в том, чтобы отменить особенности и отдельность управления Царства, слить оное с прочими частями империи и подобно коренным русским губерниям подчинить вполне министерствам в Петербурге. Он начал проводить эту мысль и составил уже целый ряд глубоко обдуманных им предположений, когда болезнь, постигшая его в ноябре 1866 г., положила предел его деятельности. Государю угодно было, чтобы начатое им дело продолжалось, и зимой 1868 г. состоялся указ, который окончательно подчинил петербургским министерствам польские губернии ^III . Между тем, генерал-фельдмаршал граф Берг остался наместником Царства, а статс-секретарь Набоков начальником польской канцелярии государя. То и другое представлялось крайне странным, ибо обе должности совершенно утратили свое значение. Жаль было видеть что граф Берг, подчиненный петербургским министрам, старался сохранить за собой звание наместника Царства и тем самым унижал оное. Он старался сохранить за собой это звание из мелочных, низких расчётов, чтобы жить в Варшаве во дворцах, пользоваться почестями и получать 108 тыс. руб. содержания. Казалось бы, что для военного генерала достаточно было почестей, сопряженных с званием генерал-фельдмаршала, а что бездетному миллионеру, каким был граф Берг, не нужно было никакого содержания и стыдно было получать столь огромные суммы при постоянных дефицитах в государственном бюджете. Относительно статс-секретаря Набокова трудно сказать что-либо, ибо по отзыву докторов у него начиналось размягчение мозга. Замечательно, что в это время было, кроме Набокова, четыре статс-секретаря, управлявших в последние годы польскою канцелярией) и пользовавшихся отдыхом при большом содержании и почетном звании членов Государственного совета, а именно: Тымовский - в Петербурге, Ленский - в Варшаве, Платонов - во Франции и Милютин - в Бадене. Сей последний, который всего более сделал, получал содержание меньше всех остальных. Если прибавить

стр. 123

Набокова, то окажется пять польских статс-секретарей с 1862 по 1867 год. Столь частая перемена лиц, напоминающая в тот же период времени 5 виленских генерал-губернаторов, не служит к чести высшего правительства и не доказывает способности выбирать и употреблять людей ¹⁰ .

Ввиду столь частых перемен лиц, занимавших высшие административные должности, представляется весьма утешительным, что Министерством иностранных дел с первого года царствования императора Александра Николаевича управлял один государственный сановник, князь А. М. Горчаков, и что вследствие того направление нашей внешней политики не подвергалось тем прискорбным колебаниям и переменам системы, которые мы видим во внутреннем управлении. Князь Горчаков говорил Головнину зимой 1868 г., что государь нисколько не стесняет его в управлении внешней политикой и никогда ему не противоречит и что в последний год даже меньше прежнего занимается делами, но что он, Горчаков, желал бы более внимательности в другой сфере, желал бы - если его считают нужным - чтоб его даже немного баловали. Этим он намекал на неприятности, сделанные ему приказанием не приглашать во дворец живущую у него в доме и игравшую роль хозяйки дома жену его племянника госпожу Акинфиеву, рожденную Анненкову. Головнин никогда не видал этой дамы, но слышал, что она замечательно хороша собой. Говорили, будто 70-летний старик князь Горчаков без памяти влюблен в неё и хочет на ней жениться. Эти слухи огорчали Головкина потому, что он уважал князя Горчакова за многие прекрасные качества и видел, как иностранные дипломаты собирали все невыгодные для нашего министра иностранных дел слухи, тешились ими и, конечно, писали о них подробно своим дворам.

На дела внутреннего управления князь Горчаков имел мало влияния, но должно сказать, что он всегда подавал голос в пользу мер более либеральных. Для дел внутреннего управления последовало зимой 1868 г. весьма важное распоряжение - увольнение от должности министра внутренних дел Валуева и назначение на его место министра почт Тимашева с присоединением Министерства почт и телеграфов к Министерству внутренних дел.

Статс-секретарь Валуев был человек весьма образованный, умный, блестящий и опытный в делах управления. Головнин познакомился с ним еще в 1845 г. в Лифляндии, где Валуев был чиновником особых поручений при генерал-губернаторе. После того он занимал должность курляндского губернатора и был выбран самим государем сначала в управляющие делами Комитета министров, а потом в министры внутренних дел. Валуев был человек очень ловкий, хотел и умел угождать и быть приятным государю. Головнин, будучи одновременно с Валуевым 4 ¹ / ₂ года министром, видел, какое доверие государь имел к Валуеву не только по Министерству внутренних дел. Валуев был назначен членом финансового и Польского комитетов, призывался беспрестанно к государю в разные совещания по важным делам; в бытность великого князя Константина Николаевича в Варшаве Валуев ежедневно призывался к государю для чтения писем и донесений великого князя; в Совете министров читались предположения Валуева о преобразовании положения нашего духовенства, и государь выражал полное одобрение оных. Доклады и отчеты Валуева пополнялись самыми лестными резолюциями государя, и это доверие, это благорасположение, казалось, продолжалось до последнего времени. Посему увольнение Валуева крайне удивило Головнина. Валуев действительно страдал глазною болезнью; ему даже делали легкую операцию, но это обстоятельство могло быть поводом к годовому отпуску, подобно тому как граф Панин уезжал в отпуск, будучи министром полиции, но не к увольнению. Головнин во многом не одобрял действий Валуева по управлению Министерством внутренних дел, но управление это вполне одобрялось государем, и потому легкость, с которою он расставался со своим министром, была фактом грустным и прискорбным.

Настоящая причина, по которой Валуев просил увольнения, была не болезнь, а положение, в которое он был поставлен действиями комиссии, учрежденной под председательством наследника для собирания пособий пострадавшим от неурожая. Эта комиссия поставила себя как бы следственной или ревизионною над действиями Министерства внутренних дел, призывала директоров Министерства внутренних дел, губернаторов, предводителей дворянства, городских голов, делала им допросы и громко порицала министра за непринятие своевременных мер к пособию голодающим, за большие упущения по народному продовольствию и за умышленное

стр. 124

уменьшение в своих докладах и отчетах существующего бедствия. Должно впрочем сказать, что в этих обвинениях было много правды. Валуев, конечно, не соглашался с этим, чувствовал себя крайне оскорбленным действиями комиссии и вместо того, чтобы прямо и совершенно откровенно объясниться с государем, говорил обиняками, намеками, по своему обыкновению туманными фразами и, наконец, через Александра Владимировича Адлерберга просил увольнения. Ему следовало прямо сказать государю, что положение комиссии несовместимо с порядком управления, роняет дисциплину и значение Министерства внутренних дел. Относительно губернаторов, земских учреждений и городских обществ, что можно переменить министра, потерявшего доверие государя, но следует поддержать значение и достоинство министров и для этого объявить высочайшее повеление, коим означенная комиссия была бы поставлена в зависимость, ведение и подчинение Министерству внутренних дел, причем следовало объяснить государю, что наследник при всей своей благонамеренности и желании добра еще крайне неопытен и не понимает, какой вред наносится всему государственному управлению нарушением дисциплины и колебанием власти. Не подлежит сомнению, что государь согласился бы с Валуевым, и помянутое высочайшее повеление состоялось бы и было бы объявлено. Тогда Валуев мог бы оставить министерство, но как победитель, а не как побежденный.

Впрочем, нельзя одобрять оставление министерства, если министр, обладая здоровием и силами, пользуется доверием государя ¹¹ . Желание иметь обширный круг деятельности и осуществлять полезные предположения есть желание похвальное, и потому никак нельзя одобрять со стороны уволенного министра выражение радости, что он избавился от труда и неприятностей. Можно сказать, что он должен был оставить министерство по болезни, вследствие того, что потерял доверие государя, что расходится во взглядах с прочими министрами, но во всяком случае оставление министерства как потеря сильного средства приносить пользу должно быть прискорбно, и откровенное признание этого благородно, а отрицание чувства прискорбия или лживо или непохвально, ибо являет преступное равнодушие к общему благу.

Выше было сказано, что Головнин не одобрял многих действий Валуева по Министерству внутренних дел. Головнин служил в этом министерстве, и притом в самом центре оного, 5 лет в бытность министром графа Л. А. Перовского, и потому знает круг деятельности и устройство оного, и считает себя вправе судить действия Валуева.

Министерство внутренних дел имело главною задачею приготовление и хороший выбор губернаторов, дела сословий, дела полиции исполнительной, по полиции безопасности и благочиния, народное продовольствие, медицинскую часть, дела о раскольниках, дела иностранных исповеданий и в настоящее царствование приведение в исполнение крестьянской реформы и введения земских учреждений. Круг деятельности обширный и достаточный, чтобы поглотить все время самого даровитого и опытного деятеля.

Г. Валуев находил, однако, этот круг деятельности для себя недостаточным и вследствие того: 1) несмотря на существование особого учреждения для полиции политической и тайной (III-го отделения Собственной канцелярии), бывшей под управлением шефа жандармов графа Шувалова, сам стал заниматься этими предметами в Министерстве внутренних дел и тем самым исказил прежде благородное и чистое значение министерства введением в оное шпионажа и доносов. Он отыскивал и преследовал людей политически неблагонадежных и употреблял на это много времени и денег. Это занятие придало всей его деятельности характер полицейско- преследовательный вместо высшего административного; 2) он присоединил к Министерству внутренних дел управление цензуры, строго преследовал каждое проявление свободной мысли, стеснял нашу литературу, и что всего хуже - не довольствуясь предоставленными ему и самим им предложенными средствами преследования прессы - употреблял еще средства противозаконные, так например, испросил высочайшие повеления запретить издание журналов "Современник" и "Русское слово" и газету "Москвич" - с нарушением порядка, определенного для этого законом, т. е. без всяких предостережений и не через Сенат, как закон требовал, а просто высочайше утвержденными положениями Комитета министров. Таким образом, правительство, которое само издавало законы и всегда было властно изменить их, являлось не как бы следовало - исполнителем законов,

стр. 125

а нарушителем их. Подобные действия были самыми сильными ударами самодержавию и династии; 3) он присоединил к Министерству внутренних дел, заваленному делами, еще заведывание строительною частию, которою управляло Министерство путей сообщения; и 4) сверх того, желая иметь влияние и вмешиваться во все части управления, он домогался участвовать во всевозможных комиссиях и комитетах по делам финансовым, народного просвещения, польским, железных дорог и пр. Все это отнимало у него много времени, и от того происходили огромные упущения в делах, принадлежавших прямо вверенному ему министерству. Упущения по народному продовольствию особенно ясно проявились во время голода, постигшего в 1868 г. разные губернии, причем к стыду Министерства внутренних дел должно сказать, что оно старалось скрывать и уменьшать действительную громадность народного бедствия.

Независимо этих усилий увеличить круг деятельности Министерства внутренних дел и тем самым придать себе большее значение, самое направление, самый характер деятельности господина Валуева были часто вредные. При назначении чиновников министерства и губернаторов он руководствовался часто вовсе не способностями лица, а придворными и общественными связями, положением в обществе, стараясь составить себе при дворе и в аристократической части общества партию и поддержку ¹² .

Недовольный тем, что земские учреждения осмеливались иногда не соглашаться с губернаторами и пользовались законным правом жаловаться на губернаторов, он при пособии шефа жандармов графа Шувалова старался всячески парализовать действия этих учреждений и подчинять их губернаторам, расширяя власть сих последних, а когда новые суды оправдывали лиц, преданных суду администрациею, то эти оправданные подвергались иногда наказанию административным порядком. Товарищ министра внутренних дел князь Лобанов, бывший посланник в Константинополе, имел цинизм не только оправдывать, но даже возводить в систему подобный образ действий администрации, исправляющей ошибки суда. Это происходило осенью 1864 г. в Царском Селе за обедом у князя Горчакова, и Головнин слышал это от князя Орлова, который приехал к нему прямо от князя Горчакова, исполненный негодования и презрения к Лобанову.

В управлении делами книгопечатания, независимо от большого стеснения прессы, Валуев имел еще то вредное влияние, что постоянно раздражал государя против прессы, представляя его величеству для чтения выписки только таких статей, которые производили неприятное впечатление, и вовсе умалчивая о несравненно обширнейшей и притом полезной деятельности прессы.

Несмотря на подобные действия Валуева относительно прессы, новых судов и земских учреждений, он искал популярности и искал оной в дворянском сословии. Назначенный министром внутренних дел в то время, когда предстояло вводить в действие крестьянскую реформу, он старался выставить себя защитником дворянских интересов, но не сумел исполнить этой роли. Творец крестьянской реформы Николай Алексеевич Милютин был умом несравненно выше Валуева, и созданные им законы гранитными столбами твердо стали на земле русской. Можно было искажать и портить детали, но главная часть воздвигнутого здания была несокрушима. Искание Валуевым популярности напоминает следующую мысль известного французского писателя Ренана в его последнем сочинении: "Questions contemporaines": "La recherche de la popularite est la marque du souverain ou de Phomme de second ordre" ¹³ .

После всего, что было сказано в порицание Валуева, должно отдать справедливость и его похвальным деяниям. Прежде всего сюда относится его противодействие жестокому самоуправству Муравьева в Западных губерниях и безграничному преследованию целых масс людей за то только, что они польского происхождения и католического исповедания. Головнин сам слышал по этому предмету споры Валуева в Комитете министров и Западном комитете с страстными фанатиками, каковыми являлись военный министр Милютин и министр государственных имуществ, ограниченный, необразованный и упрямый, бывший флотский капитан Зеленый.

Затем, сравнительно с другими лицами, Валуев являлся человеколюбивым и исполненным терпимости относительно раскольников, и они много обязаны ему прекращением преследований прежнего времени.

стр. 126

Наконец, он не был зол и мстителен и не пользовался своим положением и доверием государя, чтоб вредить другим. Это огромное достоинство, и весьма вероятно, что при увеличении власти его преемника многие будут искренно сожалеть о Петре Александровиче Валуеве.

Переходя от отдельных лиц к общей характеристике правительственной деятельности этого времени, должно сказать, что главный недостаток ее состоял в том, что правительство слишком много делало, слишком много во все вмешивалось и занималось вовсе несвойственными ему делами и слишком мало предоставляло деятельности обществ и частных лиц.

Этот недостаток правительства является не в одной России. Многие иностранные писатели указывали на него и в других государствах. (...) ^IV .

Если излишек административной деятельности вреден в государствах конституционных (Франция при Лудовике Филиппе и Бельгия при Леопольде I), при свободе печати, то тем более он оказывается вредным в России при самодержавии, сравнительной безгласности прессы, неимении народного представительства и нынешнем полицейско-преследовательном направлении правительства. Здесь более чем где-либо следовало бы - для прочности династии и правительства - уменьшить круг деятельности администрации и излишный пыл и ревность правителей. В бытность Головкина министром народного просвещения много дел переданы им были из центрального управления в местные, т. е. попечителям учебных округов, коих права были значительно расширены. Но об этом распоряжении можно сказать, что это была передача дел от центрального администратора местным правителям. Но сверх того права университетских коллегий были значительно увеличены, а власть попечителей и министра в отношении к университетам уменьшена. Также учреждением губернских и уездных училищных советов и вообще положением о начальных училищах дело народного образования передано в руки местных жителей, насколько они захотят заняться оным. Другие ведомства могли бы, конечно, сделать еще больше.

Весьма удобными орудиями для передачи многих и многих дел местным обществам представляются у нас земские учреждения. К сожалению, в последнее время правительство более помышляло о том, как бы уменьшить круг их деятельности, подчинить их губернаторам и увеличить права сих последних. Это направление совершенно ошибочно. Оно возлагает на губернаторов несоразмерную ответственность и обращает на них и на центральное правительство все неудовольствие общества за дурное распоряжение такими делами, которыми местные жители распорядились бы гораздо лучше, а в случае ошибок и упущений упрекали бы самих себя и своих представителей, а не правительства.

Вообще, должно сказать, что для России уже наступает тот момент, когда, с одной стороны, центральное правительство, для собственной своей пользы и прочности, должно бы передать часть своих занятий местным обществам, а с другой стороны, и с тою же целию, чтоб уменьшить тяжесть лежащей на нем ответственности, призвать себе на помощь представителей общества для участия в решении важных дел центральною властью, и тут для избрания этих представителей земские учреждения могли бы быть полезны.

Мысль о необходимости центрального представительства, более и более распространяется при виде необузданности, изменчивости и шаткости направления центрального правительства. В марте 1868 г. говорил Головкину о необходимости у нас конституции министр финансов Рейтерн, который еще весьма недавно был одним из сильных и глубоко убежденных противников этой идеи. Ныне его смущала только мысль о том, каким способом доставить конституционному правлению в России прочность и охранить оное от восстановления военно-полицейского деспотизма, который, будучи вреден для всего края и противен поклонникам свободы и законности, весьма выгоден многим отдельным личностям, которые раболепством перед произволом сильного, устраивают свои дела и умеют в мутной воде рыбу ловить.

Прочность конституционного правления можно ожидать только от состава и направления самого общества, и в этом отношении у нас уже начинает, хотя весьма медленно и слабо, заниматься заря лучшего будущего.

Состав подданных нынешнего государя уже значительно изменился в первые 13 лет его царствования. Мальчики 8, 10, 12 лет, которых он нашел при вступлении на

стр. 127

престол, теперь уже не дети. Им 21, 23, 25 лет. Они не знали атмосферы прошлого царствования. Они (говоря, конечно, о лицах образованных сословий) выросли под влиянием обаятельных идей крестьянской реформы, введения гласных судов, адвокатов, присяжных, введения земских учреждений, большего сравнительно простора печати, им уже мало тех льгот, коими довольствовалось наше отживающее поколение. По мере того, что состав общества будет более и более изменяться, что покорные, равнодушные, хладнокровные люди прежнего времени будут сходить со сцены и заменяться людьми свежими, желающими самоуправления местного и участия в делах центрального правительства, и готовыми на пожертвования для достижения этих целей, по мере того будет прочнее охрана представительства народного. Невозможно предвидеть, когда оно у нас явится, но весьма желательно, чтоб это случилось без государственного переворота, без потрясений, без революции, ибо эти насильственные способы преобразования формы правления слишком тяжелы для современников и требуют от них в пользу следующих поколений слишком больших жертв.

Головкину кажется, что в настоящее время верховная власть должна бы принять у нас следующие меры, для пользы современников и следующих поколений:

1. Избрать одно лицо (например, государственного канцлера князя Горчакова), которому поручить составить единомышленное министерство, члены коего согласились бы действовать под его руководством на основании нижепоказанных начал и для достижения нижепоименованных целей.

2. Все доклады, представляемые государю отдельными министрами, обсуждать предварительно в собрании министров под председательством князя Горчакова и значительно уменьшить число дел, восходящих до государя.

3. В этом собрании министров составить и внести в Государственный совет проект учреждения центрального народного представительства с ответственными перед ним министрами, с правом делать министрам запросы, обязанностью публичности заседаний и непременным условием, что новые законы и перемена прежних, также государственный бюджет, утверждаются не иначе, как в случае согласия большинства членов представительства.

4. Увеличить значительно права и круг действий земских учреждений.

5. Уменьшить на всех степенях власти административный произвол и для сего упразднить корпус жандармов, III-е отделение Собственной канцелярии и прекратить перлюстрацию писем.

6. Предоставить полную свободу печати с условием взыскания по суду присяжных за употребление свободы этой во зло.

7. Уменьшить расходы по Военному и Морскому министерствам настолько, чтобы ввести полное равновесие в государственные росписи и прекратить на несколько лет рекрутские наборы, подобно тому, как было сделано в начале царствования, когда Россия была сравнительно гораздо слабее нынешнего.

8. Пересмотреть законы империи и отменить множество постановлений, стеснительных в разных отношениях (например, о раскольниках) и особенно тяжелых для людей бедных (например, о паспортах).

9. Объявить полную амнистию политическим преступникам и всем лицам, наказанным без суда мерами административными.

10. Упразднить правительственную опеку и администрацию со стороны светских властей православной церковью и предоставить ее самостоятельному, независимому развитию, допустив притом полную веротерпимость для прочих исповеданий.

11. Решиться на огромное уменьшение дохода с вина и для сего: определить число питейных домов в городах и в многолюдных селениях, вовсе не отпуская оных в других местах; значительно возвысить акциз с вина и патентный сбор за право содержать питейный дом, требовать, чтоб сей последний состоял из одной небольшой комнаты без печей, без столов, стульев и скамеек, с одним выходом и чтоб вино продавалось не иначе как на вынос в запечатанной посуде, причем строго соблюдать дни и часы, когда питейные дома должны быть закрыты.

И 12. Вообще из всего направления администрации выводить произвол и покоряться законности, хотя бы иногда это и сопровождалось неудобствами, для искоренения первого и охранения второй употреблять три вышепоказанные средства: допущение полной свободы печати, участие представителей народа в правлении

стр. 128

и решительное неупотребление тайной полиции и перлюстрации, как орудий, приносящих несравненно больше вреда, чем пользы.

Поименованные здесь меры могут показаться в другое время и в другом месте ненужными; но в России в настоящее время они вызываются современными потребностями; они составляют лекарства против существующего у нас именно теперь зла, как это видно из нижеследующего.

В пункте 1-м предлагается поручить князю Горчакову председательство в собрании министров, направление их действий по определенной программе и выбор лиц, которые разделяли бы мысли и убеждения, в программе высказанные.

Из всех государственных людей наших нынешнего времени князь Горчаков более других способен для этой роли. Как государственный канцлер он стоит выше всех прочих; он пользуется в России доброю славою, уважением и сочувствием за свое патриотическое направление, и притом в Совете министров в присутствии государя и в заседаниях Комитета министров он, неоднократно - как Головнин сам это слышал - восставал против произвола, против нарушения законности, против конфискации и других жестоких мер и говорил в пользу свободы печати.

Составление программы министерства и поручение одному лицу избрания министров необходимо, чтоб придать нашему управлению единство действий к определенной ясно сознаваемой цели.

В настоящее время очевидно, что государь сам ясно не знает, чего он хочет и чего должен хотеть, и выбирает министров не потому, что такой-то соединяет необходимые условия для достижения предположенной цели, а следуя разным влияниям, в числе коих большое влияние для удаления министров имеет пресса. Он берет людей самых разнообразных взглядов и убеждений и оставляет каждого действовать по своему взгляду, доколе придворные интриги, доносы тайной полиции и газетные статьи не убедят его, что избранный не годится для должности, на которую назначен. Тогда он увольняется, и так же легко берется другой. Притом в первые годы царствования государь сам много занимался делами, а теперь он, по-видимому, утомился, дела ему надоели и, судя по отзывам нескольких лиц, которые с ним работают, он часто не слушает их докладов, думает о другом и, очевидно, не понимает того, что говорится ему.

Между тем, отсутствие ясно сознаваемой цели и отсутствие единства есть огромное зло в администрации и производит запутанность, противоречия и хаос, т. е. именно те явления, которые мы видим у нас в настоящее время.

В пункте 2-м предлагается все доклады, представляемые государю министрами, обсуждать предварительно в собраниях министров и уменьшить число дел, восхоящих до государя.

Эта мера соответствует вполне настоящей потребности, ибо в настоящее время от несоблюдения предлагаемого порядка происходит, что каждый министр не знает, что делается или предполагается в других министерствах, и, докладывая государю отдельно, получает повеления и разрешения, противоречащие тем, которые получены другим министром. Только со временем, при исполнении на местах, открываются эти противоречия и несообразности и вызывают новые повеления, отметающие первые.

В то же время от заведенного при государе Николае Павловиче порядка, представлять государю о всякой мелочи, государь завален делами и не имеет возможности заниматься внимательно предметами действительно важными, обдумывать их, прочитывать несколько раз важные доклады и проекты законов. Посему уменьшение числа дел неважных, восходящих ныне до государя, и предоставление Комитету министров и самим министрам - отдельно каждому - решений их было бы весьма полезно.

Пункт 3-й возлагает на вновь избранных министров составить и внести в Государственный совет проект конституции. Едва ли нужно доказывать, что с каждым днем самодержавное правление оказывается более и более несостоятельным и возбуждает более и более неудовольствия. Невозможно предвидеть, сколько времени оно еще может просуществовать в России, тем более, что это много зависит от личности будущих государей, но положительно то, что составление и введение в действие проекта конституции несравненно удобнее, а проект явится более обдуманным и основательным в настоящее время, когда все спокойно, тихо, и государь пользуется большим нравственным влиянием, чем в другую тревожную эпоху,

стр. 129

когда начнутся беспорядки, волнения, явятся молодое нетерпеливое поколение и другой, молодой неопытный император. Посему для пользы России и династии не следует откладывать это дело, а произвести оное, как произведена великая крестьянская реформа, по указанию сверху, а не по требованию снизу.

Составление, обсуждение, исправление и введение в действие этого проекта потребует во всяком случае много времени, и потому не следует в ожидании окончания этого великого дела откладывать принятие некоторых весьма важных мер, указанных в нижеследующих пунктах. Необходимость этих мер представляется столь ясною тому, кто знает современное состояние России и ее администрации и кто желает водворения у нас законности и свободы и устранения произвола, что распространяться о них и объяснять оные едва ли нужно. К сожалению, должно сказать, что судя по распоряжениям последнего времени и последовавшим назначениям разных лиц, нет ни малейшей надежды, чтоб которая либо из помянутых мер была принята, а напротив того следует ожидать, что упрямое стремление реакционной партии к искажению всего хорошего, что удалось совершить в нынешнее царствование, будет иметь свое обыкновенное последствие, т. е. приготовит элементы для потрясений и переворотов в будущем, событий весьма прискорбных, которых желательно избежать.

Из памятной книжки, издаваемой к Новому году, и списка лиц высшего управления, который печатается к Пасхе, видно, что в 1868 г. было:

Это распределение членов Государственного совета, министров и губернаторов на лиц военных и гражданских заставляет призадуматься.

Если не говорить об исключениях, то не подлежит сомнению, что в общей массе военные гораздо менее образованы гражданских чинов. Кадетское воспитание нельзя сравнить с образованием университетским, лицейским, правоведения, несмотря на все недостатки наших гражданских учебных заведений. Последующая служба в полках и в штабах и легкое чтение романов не могли доставить нашим военным ни окончания научного образования, ни знания дела, а посему нельзя не сказать, что увеличение числа их для занятия высших гражданских должностей есть факт прискорбный, ибо он означает понижение уровня образования в высшей администрации. Сверх того военные по роду своей службы всегда представляют более произвол, чем законность, и вводят этот элемент в администрацию, а притом, не зная сами дел, законов, форм и административных порядков, находятся в большей степени, чем гражданские чиновники, в руках своих секретарей и правителей канцелярий, которые собственно и управляют краем. Это явление непременно

стр. 130

должно теперь повториться в большом размере в соединенных под начальством неопытного и малообразованного генерала Тимашева двух министерств: внутренних дел и почтового. (...) ^v .

Общий и глобальный смысл реформ, произведенных в первой половине нынешнего царствования ¹⁴ , заключался в даровании большего простора и большей свободы, в стремлении ввести больше законности, предоставлении гражданам начал самоуправления и в уменьшении произвола в разных видах, как то: произвола помещиков, управляющих, чиновников, судей, откупщиков и пр.

Это направление выказано было правительством в первую половину царствования, когда массу образованных людей составляли люди, выросшие в предшествовавшее царствование и для которых поэтому всякое малейшее расширение простора, усиление законности и уменьшение произвола было делом великим и благодеянием весьма чувствительным. Посему реформы правительства приняты были многими с неподдельным восторгом и искреннею благодарностью. Но вслед за тем под влиянием лиц, которые им с самого начала не сочувствовали и которые стали пользоваться разными оказавшимися на практике неудобствами, и особенно после события 4 апреля, которое произвело перепуг и возбудило страх и беспокойство, правительство, наполнившееся преимущественно помянутыми лицами, обратилось к реакции и всячески старалось уменьшать те льготы, которые само даровало, уменьшать простор, устранять законность и более и более вводить административный произвол, придавая всей деятельности своей полицейско-преследовательный характер и искажая свои собственные хорошие учреждения.

Это прискорбное направление явилось и усилилось в то самое время, когда личный состав подданных по прошествии 13-ти лет царствования значительно изменился и с каждым годом более и более меняется. Те 8, 10 и 13-летние мальчики, которых государь Александр Николаевич, вступая на престол, застал еще детьми, являются теперь уже людьми 21, 23, 26 лет. Они не испытали на себе стеснений прежнего времени и, следовательно, не ценят уменьшений оного. Они выросли под влиянием идей свободы крестьян, свободы печати, гласного, независимого суда с присяжными и адвокатами, земского самоуправления с уменьшением в дела местные вмешательства центральной власти. Им нужно более и более законности, более и более гласности и менее произвола. На деле они видят противное и подвергаются действию господствующей ныне реакции. На их стороне молодость, неопытность, свежие силы, горячая кровь, желание улучшений, готовность на самопожертвования, увлечение идеями. Число их растет, а число людей прежнего времени, холодных, равнодушных, для которых было бы достаточно того, что уже сделано, даже менее этого, уменьшается. Что выйдет из подобного диаметрально противоположного стремления реакционерного стареющего правительства и стремящегося вперед молодого общества, которое с каждым годом делается многочисленнее? Явится неминуемо столкновение, но где и в каком виде? Несомненно то, что правительство уже не пользуется прежним сочувствием, что его обвиняют в ложном направлении, неумении выбирать людей, употреблять и направлять их, в частой перемене администраторов и совершенном отсутствии всякой системы приготовлять людей к известным должностям. Так например, в последнее время почти не было примера назначения губернаторов из вице-губернаторов, а большею частью определялись со стороны военные офицеры или предводители дворянства.

В доказательство слишком частой перемены администраторов приводят следующий пример: в пять лет перебывало в Вильне 5 генерал-губернаторов ¹⁵ ; в Риге тоже 5 генерал- губернаторов ¹⁶ ; в Польше 5 министров - статс-секретарей ¹⁷ ; в России в десять лет перебывало пять министров народного просвещения ¹⁸ . Самые неудачные выборы были выборы губернаторов. В последнее время министрами и губернаторами назначались преимущественно лица, которые не сочувствовали реформам, доставившим славу нынешнему царствованию.

Собственно о государе говорят, что при даровании этих реформ он неясно понимал их, не видел их настоящего значения и вовсе не предвидел последствий; что теперь он находится еще под влиянием испуга произведенного событием 4-го апреля, расстроен нервически, утомлен и гораздо менее прежнего занимается делами ¹⁹ .

Относительно общего состава высшей администрации замечают увеличение числа военных. В Государственном совете на 66 членов - 41 военный и 25

стр. 131

гражданских; из 13 министров - 7 военных и 6 гражданских, из 78 губернаторов - 43 военных и 35 гражданских. Все генерал-губернаторы военные ²⁰ . Между тем не подлежит сомнению, что - не говоря об исключениях - кадетское воспитание гораздо ниже университетского и лицейского и что служба в канцеляриях и департаментах более знакомит с делами и законами, чем служба в казармах, а что военная дисциплина более приучает к произволу, чем к законности. Посему военные администраторы - не говоря об исключениях - менее способны, чем гражданские, и, вследствие меньшего знания дел и законов и непривычки работать, более гражданских находятся в зависимости от своих секретарей. Вообще в последнее время уровень образованности в администрации понизился.

О великом князе Константине Николаевиче говорят, что он или сам уклонился, или устранен от участия в важнейших делах (например, назначение министров, послов) ²¹ ; что как председатель Государственного совета он всегда лучше всех членов знает дела, которые докладываются совету, что председательствует вообще хорошо, и зная, что государь не любит разногласий, старается каждое дело привести к единогласному решению; но что затем в деятельности его незаметно никакое господствующее направление, ни либеральное, ни реакционное; не видно стремления к законности ²² , ни наклонности к произволу; нет старания возвысить значение Государственного совета и не видно желания наполнить оный лицами, полезными для дел. Члены совета назначаются совершенно случайно, мимо великого князя, вследствие придворных связей и разных ходатайств и соображений личных.

Новый министр внутренних дел Тимашев немедленно по вступлении в должность начал давать журналам предостережения, тогда как, для достоинства правительства необходимо, чтоб предостережения давались редко и только в самых важных случаях. Очевидно, что ни он, ни предместник его, Валуев, не хотели признавать за новым законом о печати настоящего его смысла, т. е. согласия правительства на больший простор печати, и старались посредством предостережений и запрещений достигнуть невозможного - чтоб периодическая пресса писала, как благоугодно правительству. Если правительство желает этого, то новый закон бессилен, и предварительная цензура составляет более действительно средств. Новый закон составляет шаг вперед, дозволение большего простора, большей свободы печатного слова.

Апрель 1868 года. <...> ^VI .

(Продолжение следует)

Примечания автора

1. Вообще должно сказать, что в течение жизни Головнин сближался и расходился со многими лицами собственно потому, что, оценивая их достоинства, с жаром выставляя их, он в то же время или впоследствии не скрывал и недостатков, которые замечал, и не делал киз себя послушное орудие в руках других. Случалось часто, что он прямо в лицо или письменно высказывал эти недостатки, что, разумеется, никогда не прощается, и что казалось еще оскорбительнее, что было еще чувствительнее после прежних похвал.

2. Священники, у которых мне случалось исповедоваться, неприятно поражали меня своею крайнею снисходительностью. Весьма краткая исповедь состояла в небольшом числе вопросов вроде того: часто ли ходите в церковь, соблюдаете ли пост, не употребляете ли всуе имя божие, не чувствуете ли за собой особенных грехов? и затем в поучении, излагая которое, священник как бы извинял нарушение заповедей или уменьшал вину исповедываемого и советовал по возможности до некоторой степени воздерживаться от нарушений. Во время исповеди я невольно мысленно обвинял в снисходительности и легкости священника, который меня исповедовал.

3. Все, что сделано мною для крестьян моих, не составляло сколько-нибудь чувствительного пожертвования, ибо я получал жалованье по службе; то, что сделано доброго в морском ведомстве через великого князя и в Министерстве народного просвещения в бытность мою министром - сделано на счет казны; построенная в Гулынках церковь и устроенная больница и школа сделаны от моих избытков и составляют своею общеизвестностью в уезде награду. Тут нет негласного благодеяния. Все остальное слишком мелочно и также не составляло жертвы.

стр. 132

4. Статс-секретарь князь Оболенский, статс-секретарь Мансуров, граф Толстой, ныне министр народного просвещения и синодальный обер-прокурор, военный министр Милютин и др.

5. Чаще других он видел в это время дядю своего адмирала Лутковского; президента Академии наук графа Литке; адмирала Матюшкина; лицейских товарищей своих: министра финансов Рейтерна, сенатора Цеэ, князя Голицына и бывшего временно в Петербурге статс-секретаря барона Николаи; своих бывших сослуживцев: статс-секретаря Делянова, князя Оболенского, директора Департамента народного просвещения Петерса; генерал-адмирала Грейга, голландского посланника барона Геверса и нескольких академиков, профессоров и лиц, служащих по Министерству народного просвещения. Иногда по утрам, когда здоровье дозволяло, он заходил в Мраморный дворец к великому князю Константину Николаевичу. Он переписывался с бароном Николаи в Тифлисе, князем Орловым - в Брюсселе, Н. В. Ханыковым - в Париже и П. И. Сабуровым - в Лондоне.

6. Образ действия министра финансов статс-секретаря Рейтерна в настоящем случае, объясняется вообще его системой секретничанья и желанием сохранить относительно финансов как можно более тайны, и крайнею самонадеянностью и гордостью, вследствие коих он не находил нужным помощь других и не видел пользы от обсуждения его предположений.

7. Министр юстиции Замятин, генерал-губернатор граф Баранов, генерал-губернатор Ливен.

8. Граф Граббе, адмирал Новосельский.

9. Обер-форшнейдер Муханов, обер-гофмаршал граф Шувалов, обер-гофмаршал князь Трубецкой, обер-шенк князь Вяземский.

10. В Вильне перебывали в 1862 - 68 гг. генерал-губернаторы: Назимов, Муравьев, Кауфман, Баранов, Потапов; в Риге с 1861 г. князь Суворов, Ливен, Шувалов, Баранов, Альбединский.

11. Валуев приезжал к Головкину 3 апреля 1868 г. и рассказывал о своем увольнении. Он прямо сказал, что состояние его здоровья не требовало оставления министерства и что он не оставил бы оного, если бы государь действовал относительно его иначе, если б он пользовался большею его поддержкою и большим доверием и не встречал постоянно сильного противодействия со стороны нескольких других министров.

12. Сюда относятся назначения: двух братьев графов Шуваловых директорами Департамента общих дел; губернаторов: князя Гагарина в Архангельск, графа Орлова-Давыдова - в Симбирск, Дурново - в Харьков, князя Оболенского - в Москву, Скарятина - в Казань, графа Левашова - в Орел и Петербург, князя Лобанова - товарищем министра внутренних дел и многих других. Из поименованных здесь лиц некоторые отличались совершенной неспособностью, другие крайне вредным направлением, а князь Гагарин, сын председателя Государственного совета, был опозорен постыдным делом о казенных деньгах. Между тем, прекрасные губернаторы, как например, Грот и два Арцимовича, должны были оставлять места вследствие неприятности с Валуевым. Вообще он не имел дара выбирать людей. Так например, губернаторами псковским и рязанским, которых он особенно ценил, были назначены им люди, известные своею крайнею ограниченностью: Обухов и Болдарев. Самая система назначения была ложная. Они выбирались случайно, без предварительного испытания и приготовления в должностях вице-губернаторских. Притом Валуев, занятый множеством посторонних дел, вовсе не имел времени поговорить с ними и из докладов узнавал достоинства и недостатки людей.

13. "Современные вопросы": "Стремление к популярности- отличительная черта государя или человека заурядного" (Сост.). Это можно бы отнести и к государю Александру Николаевичу при виде его частых перемен министров и генерал-губернаторов, если б в жизни его не было великого подвига - противодействия многочисленным врагам крестьянской реформы.

14. Читано великому князю Константину Николаевичу 16 апреля 1868 г., и великий князь во время чтения неоднократно выражал, что изложенное здесь справедливо. Далее отмечено, с какими мыслями он не соглашался или какие сведения нашел неверными.

15. Назимов, Муравьев, Кауфман, Баранов, Потапов.

16. Суворов, Ливен, Шувалов, Баранов, Альбединский.

17. Тымовский, Ленский, Платонов, Милютин, Набоков.

18. Норов, Ковалевский, Путятин, Головнин, Толстой.

19. Великий князь заметил, что государь действительно устал, но что он продолжает много работать.

20. Великий князь заметил, что генерал-губернаторами не могут быть лица не военные (?!).

21. Великий князь сказал, что никогда и в прежнее время государь не советовался с ним

стр. 133

о выборе послов, а относительно министров только два раза спрашивал его мнение: при назначении Рейтерна и Головкина.

22. Великий князь заметил, что он заботится о сохранении законности.

Примечания публикаторов

I. Далее текст на французском языке, который опущен; приводится его перевод.

II. Не компетентен.

III. Речь идет об указе от 29 февраля 1868 г. "Об упразднении Правительственной комиссии внутренних дел в Царстве польском" и дополнительных правилах к утвержденному 19 декабря 1866 г. Положению о губернском и уездном управлении в Царстве Польском, которым были приняты меры к полному слиянию губерний Царства Польского с прочими частями Российской империи. Все местные правительственные учреждения стали подчиняться по каждому ведомству "заведованию подлежащих министерств (ПСЗ, 1868, т. 43, ст. 45544).

IV. Далее опущено перечисление этих недостатков в других странах (РГИА, ф. 851, оп. 1, д. 8, л. 17 об. -22).

V. Далее опущена вырезка из газеты "Санкт-Петербургские ведомости" (11. IV. 1868) по поводу распоряжения министра народного просвещения И. Д. Делянова о запрещении евреям занимать юридические кафедры при университетах (ф. 851, оп. 1, д. 8, л. 34).

VI. Далее опущен следующий текст: "По проекту постановлений о частных учебных заведениях", т. к. автор об этом подробно писал в своих "Записках" ранее (РГИА, ф. 851, оп. 1, д. 8, л. 39 - 41).

Постоянный адрес данной публикации: