Libmonster ID: BY-965
Автор(ы) публикации: Э. Г. Задорожнюк

25 лет тому назад журнал "Вопросы истории" начал публикацию крайне интересного политического трактата К. Маркса "Разоблачение дипломатической истории XVIII века", который до тех пор нарочито игнорировался отечественными историками-марксистами. Трактат был написан в основном в июне 1856 - марте 1857 г. (хотя замышлялся еще в 1853 г.) и имел целью разоблачить излишне "русофильский характер" английской дипломатии1, сохранившийся якобы и даже после поражения Российской империи в Крымской войне. Немногим меньше половины его объема составляли дипломатические документы из Британского музея, а собственно текст Маркса представлял собой "разоблачение" имперско-агрессивной политики России с явно пристрастными оценками ее истории. Части из него публиковались в английской прессе, в целостном виде он вышел в 1899 г. (на английском языке еще раз он появился в 1969 г. в Лондоне и Нью-Йорке). Трактат переводили на французский язык - в 1954 г., на немецкий - в 1966, 1977 и 1981, на польский - в 1967, на итальянский - в 1977 г.; а также на китайский. На русском языке выдержки из него появились еще в 1908 г., к середине 1950-х гг. был готов полный перевод, но он так и не вышел в свет, что неудивительно, поскольку в нем были, например, такие пассажи: "Россия знает, что у нее нет никаких общих интересов с другими нациями, но ей надо убедить каждую нацию в отдельности в том, что у нее есть общие интересы с Россией"2 (остается заметить, что это прекрасная характеристика как раз английской дипломатии). "Балтийское море было в более надежных руках, когда находилось во власти Швеции, чем когда им завладела Россия"3 (и в поддержке последней, согласно Марксу, неизбывный грех английской дипломатии). "Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия"4. О Петре Великом говорится, что он сочетал "политическое искусство монгольского раба с гордым стремлением московского властелина, которому Чингисхан завещал свой план завоевания мира"5. Для подтверждения этой оценки косвенно привлекается и пресловутое Завещание Петра I, фальсифицированность которого была доказана немецким ученым в 1859 году.


Задорожнюк Элла Григорьевна - доктор исторических наук, заведующая отделом Института славяноведения РАН.

стр. 41

Трактат Маркса своеобразно легитимизировал результаты Крымской войны и требовал усилить давление на Российскую империю, якобы ориентированную лишь на дальнейшую экспансию в Европе и мире. Внимательное прочтение его положений позволяет глубже понять ход и ключевые эпизоды "историософского сражения" между двумя политическими мыслителями по славянскому вопросу: соратником Маркса Ф. Энгельсом и русским дипломатом, политическим мыслителем и поэтом Ф. И. Тютчевым.

В 1844 г. внимание европейских читателей привлекла брошюра на французском языке "Россия и Германия", адресованная редактору авторитетной немецкой газеты "Allgemeine Zeitung". Ее автор Ф. И. Тютчев характеризует территориально прираставшую Российскую империю как ключевой фактор стабильности Европы. Раньше страны Запада проводили политику захвата славянских земель, уничтожая их обитателей. Приращение же России является "самым естественным и законным делом", утверждает он, а входящие в нее народы, приобщаясь к православию, сохраняются и развиваются. Такова его ключевая идея в применении к Польше. Россия же должна защитить народы, уже сохраняющие православную веру, маяком свободы для которых она служит. Предпосылка такого освобождения - окончательная победа славянства над турками.

Тютчев особо подчеркивает: "Польша должна была погибнуть... Речь идет, конечно же, не о самобытной польской народности - упаси Бог, а о навязанных ей ложной цивилизации и фальшивой национальности"6. Действительно, присоединенная к России часть Польши развивала свою культуру, в то время как поляки отошедших к Австрии и Германии областей подвергались онемечиванию. По его логике, лишь Россия способна обеспечить и дальнейшее развитие Польши, но в духе православия, в то время как независимость может превратить это небольшое государство в яблоко раздора для европейских империй. В целом Россия должна объединить, в первую очередь, славянские народы, сохранявшие православную веру, и тем самым, решая Восточный вопрос (прибив подобие Олегова щита к воротам Царьграда), завершить и славянский вопрос. Ей предстоит выступить прямой наследницей Византийской империи.

Эта нарочито заостренная постановка вопроса не могла не вызвать жесткой критики присвоенного Тютчевым статуса России как объединителя славянских народов под верховенством православного царя. С нею выступили монархисты (подобные убеждения разделял и Энгельс совместно с Марксом), и революционеры, немецкие националисты и французские легитимисты - для всех них славянские народы не должны были обладать не то что самостоятельностью, но и правом выбора. Решение же польского вопроса постоянно выступало рычагом давления на Российскую империю, если не ее сокрушения, которое с первой попытки (нашествие Наполеона) не удалось. Чтобы такая попытка не повторялась, полагал Тютчев, и нужно покровительство Российской империи славянским народам - не без элементов насилия по отношению к одним (полякам), увещевательной любви к другим (чехам) и поддержки освободительных движений третьих (югославян)7.

Таковы контуры первого варианта консервативной политической утопии Тютчева, которую условно можно назвать "историософией Реакции"8. Если же взять в качестве ведущего представителя историософии "перманентной" революции Энгельса, то сражение между этими двумя выдающимися политическими мыслителями выступит как интереснейшая страница истории идей XIX, да и не только XIX века. Историю идей можно при этом трактовать как совокупность знаний о социальных и культурно-исторических условиях, о закономерностях появления и развития значимых общественных идей в связи с личност-

стр. 42

ными судьбами их носителей; это научное направление лишь оформляется в современном отечественном обществознании.

На пути "естественного хода событий", по словам Тютчева, и стала революция 1848 г., которую должна погасить Россия - карающий меч контрреволюции. Брошюра "Россия и Германия" (вышла анонимно, но была представлена царю, который одобрил ее ключевые идеи) лишь начала борьбу с идеей Революции (Тютчев писал, что Великая французская революция окончательно не сокрушена и рано или поздно проявится вновь).

Следующий этап борьбы - статья "Россия и Революция", которая была продиктована Э. Тютчевой 12 апреля 1848 г.; в 1849 г. она была опубликована также как брошюра на французском языке, а ее многочисленные фрагменты - на немецком и только в 1873 г. - на русском языке в год смерти Тютчева. Слово "Революция" написано в ней с прописной буквы не только потому, что его жена-немка так писала имена существительные. Причина - в крайне высокой значимости и смысловой наполненности этого понятия Тютчевым9.

В центре рассмотрения этой статьи находилась уже не столько Польша, сколько Чехия (Богемия), которая, по Тютчеву, выступает центром Богом благословляемой борьбы за славянство и против Революции. Многие его идеи относительно славянства приобрели широкий резонанс, а главное - находившийся в самом центре Европы народ был поставлен Тютчевым на авансцену всеевропейской истории, что вызвало целый шквал полемики.

12 июня в Праге началось народное восстание, которое было подавлено неоднократной бомбардировкой города артиллерией австрийского генерала Виндишгреца (восстанию предшествовали рабочие и крестьянские волнения, которые Тютчев сравнивает с Жакерией). И в этих условиях особое выражение на фоне обострения социального вопроса, получил, по выражению Тютчева, племенной вопрос, приносивший опаснейшее осложнение, в первую очередь для Австрии. "Как-то забыли, - пишет он, - что ... в Богемской области и окрестных славянских землях живет шесть или семь миллионов людей, для которых в течение веков, из поколения в поколение, германец ни на мгновение не переставал восприниматься чем-то несравненно худшим, нежели чужеземец..."10.

1830-е гг., согласно "России и Революции" Тютчева, - время подрыва легитимизма во Франции и революционизирования Германии. Побуждаемые усиливающимся индивидуализмом, эти процессы начались с июльского восстания 1830 г. во Франции и следующего за ним восстания 1831 г. в Варшаве. Сдерживание первого и подавление второго не предотвратили нового взрыва революционного насилия, в ходе которого и выявилась особая роль славянских народов, в первую очередь Богемии, во всеевропейской истории. Эти народы посмели в глазах и легитимистов, и революционаристов бороться за национальное освобождение - процесс, который, по убеждению Тютчева, и определит будущее Европы, точнее, имперского начала в ней. Доминирование старой империи, так или иначе благословляемое римским папой, должно смениться поэтому доминированием и новой, а по сути еще более старой, - Российской (являющейся преемницей Византийской). Одним из начальных шагов этого доминирования и является Богемия. Польша при этом была и остается ключевым пунктом крестового похода против России, если революционная Германия незамедлительно не получит жесткого урока со стороны соседей.

Как рассматривать эти предостережения? И почему они вызвали шквал критики со стороны представителей самых разных политических течений на Западе? Какую роль при этом сыграли революционные события 12 - 17 июня в Праге и сопутствовавший им Славянский съезд, который открылся 2 июня 1848 года. Ответ на эти вопросы нужно искать у идеологических оппонентов Тютчева по историософскому сражению. О том, что Богемия находится едва ли

стр. 43

не в сердце Германии, писали не только Тютчев, но также Маркс и Энгельс. Даже на немалой временной дистанции в "Господине Фогте" последний называл карту Шафарика "славянским авторитетным источником", подчеркивая, что на ней "массивный немецкий силезский клин врезается глубоко между Польшей и Богемией", а для признававшего естественные границы славянских народностей "русского панслависта" Фогта и горя мало, что это угрожает Германии11.

Почему немецкий публицист К. Фогт (1817 - 1895) попал в "русские панслависты", не мог объяснить никто. Возможно, потому, что он был сыном друга А. Герцена, врача Ф. Фогта (1786 - 1861), и тот заразил его панславизмом в форме признания права славянских народов на сохранение хотя бы культурной идентичности. Маркс смотрел дальше и задавал вопрос: "Что будет, если Галиция, Богемия и Моравия станут русскими! При таком положении вещей Австрия с Юго-Западной Германией и Северной Германией никогда не могли бы действовать совместно, разве только - а это было бы неизбежно - под русской гегемонией". Примечательно, что Маркс именовал Фогта "русским панславистом", в то время как в примечаниях к его опусу он именуется "тайным агентом Луи Бонапарта"12.

Никто из австрийских славян не желал мириться с национальным угнетением, но дальше всех пошли чехи, мечтая о возрождении средневекового Королевства св. Вацлава. Эти упования слышались в Праге в 1848 г., где и состоялся Славянский съезд. В нем принял участие М. Бакунин, который, однако, видел судьбу Чехии в качестве члена федерации свободных славянских государств.

Надежды Тютчева связывались не с этим представителем русского дворянства, мобилизующим на борьбу славянских рабочих, ремесленников и крестьян с опорой на идеи безвластия, и даже не с представителями национальной интеллигенции - В. Ганкой и П. Шафариком. Он считал более важными гуситские верования, постоянно побуждавшие живой протест угнетенной славянской народности против римской Церкви и немецкого господства. "Здесь-то и коренится связь, соединяющая ее со всем ее славным боевым прошлым, находится звено, которое свяжет однажды чеха из Богемии с его восточными собратьями"13, то есть с православием как религией Российской империи14, хотя имелось больше оснований сравнивать его с социализмом, проявившимся в революции.

Трудно сказать, известны ли были напрямую эти взгляды русского дипломата Тютчева (в 1850 г. в парижском журнале появилась его статья "Папство и Римский вопрос") или нет Энгельсу. Но если сравнить положения Тютчева с его тезисами по славянскому вопросу, то нелегко избавиться от ощущения, что они как бы зеркально отражены - с учетом 3-х-летней (а в отношении Маркса еще большей) временной дистанции. В своей работе "Революция и контрреволюция в Германии", части которой появлялись в американской газете "New-York Daily Tribune" в 1851 - 1852 гг., Энгельс выразил крайне негативное отношение к главному врагу революции - "той империи, которая, обладая двумя столицами, - Петербургом и Москвой - все еще не может обрести своего центра тяжести, пока "город царя " (Константинополь, по-русски - Царьград, царский город), который всякий русский крестьянин считает истинным центром своей религии и своей нации, не станет фактически резиденцией русского императора; той империи, которая ни разу не теряла своей территории, но всегда расширяла ее с каждой предпринятой войной"15.

Энгельс трактовал вытеснение славян от Эльбы на Восток как следствие "физической и интеллектуальной способности немецкой нации к покорению, поглощению и ассимиляции своих старинных восточных соседей". "Естествен-

стр. 44

ная, - писал он, - и неизбежная участь этих умирающих наций состоит в том, чтобы завершиться этому процессу разложения и поглощения более сильными соседями"16. Под этими словами мог бы подписаться и Тютчев - за исключением слова "умирающих", поскольку его он заменил бы словом "спасающихся".

Если Тютчев настаивал на том, что Россия приобретала новые земли, благодаря лишь "естественному" ходу событий, причем часто без военного давления, то Энгельс ставил акцент именно на нем. Он утверждал, что подавление революции в Венгрии в 1849 г. по сути являет собой стремление Российской империи захватить новые земли, включая Богемию и Галицию. Первая часть его статьи написана как будто в предвосхищении стихотворений Тютчева о славянском море, которое должно охватить и Константинополь, но, главным образом, славянские земли.

Энгельс писал, более детально подходя к славянскому вопросу и репрезентовавшим его силам: "чешские и хорватские панслависты, одни преднамеренно, другие не сознавая этого, действовали прямо в интересах России"17. При этом выделялись литературные панслависты, включая В. Ганку, Я. Коллара и П. Шафарика, панслависты демократические с присущей им идеей федерации славянских государств (их представителями являлись вызывавшие ненависть Энгельса Бакунин и Герцен) и, наконец, австрослависты. А ведь, по его убеждению, все они были вскормлены духовно немцами; Бакунин и Герцен - превратно истолковываемыми идеями Гегеля, а, например, "профессор Палацкий, главный борец за чешскую независимость, - это всего лишь свихнувшийся ученый немец. Он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски"18. Как бы отвечая ему в том же стиле, Маркс писал (письмо от 29 февраля 1856 г.): И. Добровский-де признает, что "отцами славянской историографии и языкознания были немцы"; Энгельс же славянофилов Ганку и Свободу - с их меньшей приязнью к немецкой учености - аттестует так: "оба - совершеннейшие ослы"19.

Всех их якобы объединяет одно - неприязнь к Германии, подобная неприязни к духовно вскормившей их матери. Энгельс с горечью великогерманского националиста пишет: "Никогда не забудется тот факт, что в Праге, наполовину немецком городе, толпы славянских фанатиков восторженно подхватили и повторяли клич: "Лучше русский кнут, чем немецкая свобода!""20. Однако, по его убеждению, воцарится именно эта свобода, ибо "Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть ее жителей в течение нескольких веков все еще продолжала говорить не на немецком языке"21.

Можно было бы к этому добавить слова Тютчева, что данное поглощение произойдет вследствие "естественного хода вещей", но Энгельс лишь акцентирует внимание на вытеснении чешского языка как второстепенного, причем как раз тогда, когда этот язык начинал самыми различными путями укреплять свои позиции. С учетом этого, а также многих других факторов национального возрождения в Чехии, прогнозы Энгельса выглядят столь же призрачно, как и утопия Тютчева о Богемии-гуситке, становящейся православной.

У Тютчева к чехам была в чем-то слепая любовь; он, скорее, верил, что "Богемия-гуситка" в принципе может стать православной, чем находил убедительные доказательства этому. У Энгельса же столь же слепой оказалась неприязнь к ней: такой уникальный эрудит и проницательный журналист, да еще и социальный аналитик, как он, мог бы без особого труда заметить, что та ступень национального возрождения, которая была достигнута к середине 1850-х гг. в Чехии, делала принципиально невозможным ее превращение всего лишь в германскую провинцию.

стр. 45

Революция 1848 г., названная Энгельсом "перманентной", крайне примечательна: ее ключевыми агентами выступали и силы, боровшиеся за социальное (как в основном во Франции) и национальное (как в основном в австрийской империи) освобождение. Но главными в ней были такие политики, которые Революции страшатся. По убеждению Энгельса, потому, что боятся ее перманентности и перерастания в революцию социалистическую. По мысли Тютчева, потому, что даже поддерживавшие некоторые ее идеи русские аристократы (Бакунин и Герцен) по сути думают о противостоянии России, отрицая ее статус подлинной освободительницы Европы22.

В целом историософия такой Революции как угрозы консервативной утопии, декларируемой Тютчевым, может, и не привлекла бы к себе особого внимания, если бы некоторые ее оппоненты не выставляли против нее свои историософии, не в меньшей степени утопические, но уже по-революционному, по-ультракатолическому, по-конспирологическому и т.д.; отзвуки сражения между ними слышались и гораздо позже событий 1848 - 1849 годов.

О том, что к таким декларациям прислушивались в Европе, свидетельствует британский историк Р. Лэйн. Он писал, характеризуя политические взгляды Тютчева, что они являют собой "уникальное сочетание исторической прозорливости и исторических иллюзий, разумных построений и очевидных предубеждений, реальности и мифотворчества"23. Важнее другое: он отследил бурную полемику относительно трактата Тютчева в Западной Европе.

Напечатанные в мае 1849 г. на французском языке 12 экземпляров "России и Революции" не прошли мимо внимания президента Франции Луи Наполеона и А. Тьера. До и после этой даты работа распространялась в списках в Германии, а ее части публиковались в немецких газетах. Француз Э. Фроркад считал ее "манифестом московского панславизма", немец К. Йорке - антикатолической прокламацией, фурьерист Д. Лавердан видел в этой и других работах след индивидуализма, Тютчевым же отрицаемого. Фигура монарха являет собой, считал этот представитель утопического коммунизма, "лихорадочное торжество человеческого я", мощь которого ограничивается лишь удавкой. Его аргументы повторил позже Ж. Мишле, считавший Тютчева "царским рупором" и при этом "одним из его рабов", апологетизировавших "самодержавный индивидуализм". Поляки именовали Тютчева "московским Исайей", бельгийцы - врагом свободы24.

Может быть, с учетом этих отголосков на трактат Тютчева его начальные слова: "Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия" как бы дублируются словами Энгельса, написанными в марте 1853 г.: "На европейском континенте существуют фактические две силы: с одной стороны, Россия и абсолютизм, с другой - революция и демократия"25 (последние два слова начинаются с прописных букв, и не только на языке оригинала, для автора - это высшие принципы). Если учесть, что французские, а затем немецкие выдержки из трактата вызвали десятки отзывов на разных языках, то и прямого знакомства с ними Энгельса исключить нельзя.

Если вернуться к политическому трактату 1849 г. "Россия и Запад", часть из которого, как отмечалось, появилась в виде яркой статьи в известном французском журнале "Revue des Deux Mondes", то в нем содержится историческое предвидение Тютчева относительно того, что "февральское движение (то есть революция во Франции. - Э. З.), по свойственной ему внутренней логике, должно привести к крестовому походу всего охваченного Революцией Запада против России...". Его огласили как раз после того, как своего рода крестовый поход России привел к подавлению революции в Венгрии и ее сдерживанию во всех австрийских землях. Пафос призывов Тютчева сводился к тому, что Россия спасает Запад от самого Запада. Это конкретизируется на примере Авст-

стр. 46

рии, которая выражала факт господства германского племени над славянским. Провозглашенное Революцией равноправие для различных народностей выступило как отрицание принципа, который должен ее удерживать. Действительно, поскольку большинство в Австрии принадлежит славянам, поэтому и она должна стать вследствие Революции славянской, что совершенно невозможно, поэтому и нужно ей противостоять. Но не следует забывать и о германском гнете, который выступает "не только как политическое притеснение, он во сто крат хуже. Ибо он проистекает из той мысли немца, что его господство над славянами является его естественным правом. Отсюда неразрешимое недоразумение и вечная ненависть"26. Ему и следует противопоставить столь же естественный принцип распространения русского влияния.

В чем-то эта позиция сближает Тютчева со славянофильством и панславизмом. Но все же он дистанцировался от классических славянофилов в конце 1840-х и в дальнейшем, что дало основание французскому литератору Э. М. де Вогюэ именовать его "тестем славянофильской партии". Все же этот поклонник античности в ранней поэзии, друг лучших умов Германии (поэта Гейне и философа Шеллинга), муж двух жен-немок, который был поистине русским европейцем, в ярчайших проявлениях своего творчества силой мысли и воли выходил на славянский вопрос и болел за его решение всей душой. Только Россия как "целая половина европейского мира", состоявшая из двух вещей: "славянское племя и Православная Империя"27, утверждал Тютчев, спасет Европу от Революции, а славянство от национального угнетения. И здесь открываются новые возможности для панславизма, в котором неправомерно обвиняют Россию ее западные противники, поскольку, впадая в революционную фразеологию, он дает искаженное восприятие народности. Жупел политизированного панславизма шел из Германии уже с начала 1840-х гг. (о чем свидетельствовал Н. И. Надеждин28); поначалу он был скорее мечтаниями о желаемом, чем действительном но с середины, а особенно к концу 1840-х гг. этот термин с приставкой "революционный" приобрел политический вес29.

Россия как Империя, по Тютчеву, гораздо более православная, чем славянская по своей сути: "Православная Церковь - ее душа, славянское племя - ее тело. Если бы Россия не пришла к Империи, она не доросла бы до себя. Восточная Империя: это Россия в полном и окончательном виде"30. И ее название - Греко-Славянская Империя - это всего лишь промежуточная стадия. В перспективе им видится объединение двух Церквей путем лишения Римского папы светской власти, а также необходимое подчинение ей Германии и Италии как двух стран кризисной Империи Запада. Таков баланс сил между Россией и Западом, с учетом того, что первая, по Тютчеву, в нем явно доминирует и дирижирует концертом.

Отсюда идея о "всеславянском царе", которая имела отнюдь не благоприятные последствия, о чем свидетельствует статья Энгельса "Германия и панславизм", по совету Маркса подготовленная к печати в двух газетах: "Neue Oder Zeitung" и "New-York Daily Tribune" (1855, 5 and 7 May). Действуя в стиле боевой журналистики, Энгельс без достоверных источников и даже просто источников вещает: "Из достоверных источников сообщают, что нынешний император России обратился к неким дворам с телеграммой, в которой между прочим говорится: "В тот момент, когда Австрия окончательно свяжет себя с Западом или предпримет какой-либо враждебный акт против России, Александр II лично станет во главе панславистского движения и сменит нынешний свой титул императора Всероссийского на титул императора всех славян". Это заявление Александра, если оно аутентично, является первым открытым высказыванием с начала войны. Это первый шаг к тому, чтобы придать войне европейский характер... Теперь вопрос стоит уже не о

стр. 47

том, кто будет править в Константинополе, а о том, кто будет господствовать над всей Европой"31.

Если вернуться к 1850 г., то в самом его конце Тютчев афористически выразил неразрешимость "германского вопроса", который удалось скорее разрубить уже после 1945 г., создав два (а вскоре 3) государства: "вместе с Австрией неосуществимо германское единство, а без Австрии Германия перестает быть реальностью" (письмо к Пфеффелю12 (24) ноября 1850)32. Тютчев предвидел Крымскую войну и трактовал ее как месть одних императоров (Британии и Франции) при недобросовестной поддержке других (Австрии) третьему (Российскому) за подавление революции 1848 г., которая им же угрожала. Для него она не просто беда, а обнажение судеб России. Боль за нее порождала крайности: Николай I подвергался особому презрению именно вследствие утерянных иллюзий по этому поводу.

Потрясение, испытанное Тютчевым после поражения России в Крымской войне, заставило его на несколько лет отойти от внешнеполитических проблем в поэтических произведениях и политических трактатах. Однако в письмах он не упускал из поля зрения угроз в отношении России. В письме к М. П. Погодину от 11 октября 1855 г. он утверждал: "Мое задушевное роковое убеждение о настоящем кризисе: дело идет не о России одной, а о целом племени"33 - естественно, о славянском. И где-то прячется мысль, а не использовать ли Революцию для достижения целей Россией?

Эта мысль повторяется и подтверждается в письме к К. Пфеффелю в январе 1856 г.: отношение России к Австрии является не просто политическим маневром - это возобновление войны между двумя народами и двумя мирами. Ополчаясь против России в настоящем и будущем, Австрия "на самом деле покушается на нечто гораздо более великое, более сильное, древнее и основательное, чем даже сама Россия"34. Тем самым Тютчев признавал, что угрозы новых натисков на Россию сохраняются, а Маркс и Энгельс призывали не прекращать давление на нее - в отместку за поражение Революции. При этом они отмечали, что вину за такое поражение разделяют и другие страны, между которыми возникают очень глубокие противоречия35.

Одним из итогов осмысления Крымской войны было убеждение Тютчева, что для самой России нет исторической жизни без воссоздания самостоятельности всего славянства. "России, как единственной представительнице самостоятельной всего племени, предназначено воссоздать эту самостоятельность для всего племени"36, - писал он в программном письме к М. Погодину от 11 октября 1855 года.

В письме Пфеффелю в январе 1856 г. Тютчев подчеркивал, что Австрия - в предвкушении полного краха России после Крымской войны - "своей враждой к России поставила под вопрос независимость всего славянского племени". Ее ободряет в этом намерении Франция, но как раз она вытеснит Австрию из других имперских земель, по-своему поощряя "Drang Osten" - продвижение на восток. Все же Австрия рухнет под бременем этого антихристианского дела, "которое не под силу и всему объединенному Западу"37. Фактически Австрия, которой манипулирует Франция, и будет осуществлять дело Революции за счет славянства - был убежден Тютчев.

Таким образом, Англия и Франция отходят на второй план, главным врагом снова объявляется Австрия. Однако как раз они, и в первую очередь Франция побудили новую угрозу России - польское восстание 1863 - 1864 годов. Тем самым надежды Тютчева на примирение России и Польши еще раз потерпели крах.

1867 год - время появления крупного славянского цикла стихотворений в связи со Славянским съездом - встречей 81 представителя славянских наро-

стр. 48

дов, прибывших в апреле 1867 г. на Всероссийскую этнографическую выставку, проходившую с 8 по 15 мая в Петербурге и с 16 по 27 мая в Москве. Опора на славян - предпосылка освобождения России от западного диктата после Крымской войны и одновременно обоснование нового шанса на всеславянскую империю (хотя и не с такими завышенными ожиданиями как непосредственно перед этой войной). Это лейтмотив двух стихотворений под одинаковым названием "Славянам". (Его идейный оппонент А. Герцен в 1867 г. также допускал, что против национального угнетения тех же поляков могут выступать не только революционеры, но и русский царь).

Следы внимания к славянскому вопросу обнаруживаются и во многих письмах Тютчева, в которых он часто критиковал близких по духу, но чрезмерно ревностных славянофилов и панславистов. Относительно же прозападнической интеллигенции, выступавшей против идеи единения славян, Тютчев писал Ю. Ф. Самарину 24 ноября 1867 г.: "Есть у Славянства злейший враг, и еще более внутренний, чем немцы, поляки, мадьяры и турки. Это их так называемые интеллигенции. Вот что может окончательно погубить славянское дело, извращая его правильные отношения к России. Эти глупые, тупые, с толку сбитые интеллигенции до сих пор не могли себе уяснить, что для Славянских племен нет и возможности самостоятельной исторической жизни вне законно-органической их зависимости от России. Чтобы возродиться Славянами, им следует прежде всего окунуться в Россию. Массы славянские это, конечно, инстинктивно понимают, но на то и интеллигенция, чтобы развращать инстинкт"38.

Примерно то же, но в положительном по отношению к прозападническим силам, повторял Маркс во времена, когда Россия изживала последствия Крымской война и, по словам Горчакова, сосредотачивалась. В речи на польском митинге 22 января 1867 г. в Лондоне примерно за полгода до Славянского съезда в Петербурге и Москве он вопрошал: "Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет... Ее методы, ее тактика, ее приемы могут меняться, но путеводная звезда этой политики - мировое господство, остается неизменной"39. Подобного рода соображениями, присущими не только радикальным революционерам, и объяснялась устрашающая Тютчева высокая вероятность крестовых походов против России через Польшу, которые всегда были заветной мечтой носителей любой Революции.

Марксу вторил в 1871 г. Энгельс: "Общественное мнение в России по существу имеет ярко выраженный панславистский характер, а это значит, что оно настроено враждебно к трем крупным "угнетателям" славянской расы: немцам, венграм и туркам"40.

В совместном же труде Маркса и Энгельса "Альянс социальной демократии и Международное товарищество рабочих" (1873) отмечалось: "Панславизм может принимать различные оттенки, от панславизма Николая до панславизма Бакунина; но все они преследуют одну и ту же цель и все прекрасно согласуются между собой"41. Тютчев во время написания этой работы лежал на смертном одре, но борьба с его идеями продолжалась.

Один из ее следов виден в работе Энгельса "Эмигрантская литература" (1874 - 1875), содержащей язвительную полемику с М. Погодиным, другом и соратником поэта. Энгельс отвергает его утверждения относительно того, что "Польша, бывшая до сих пор червем, точащим Россию изнутри, должна стать ее правой рукой"42. Напротив, в статье "Внешняя политика русского царизма" (которую можно считать репликой-продолжением изысканий Маркса в "Разоблачении дипломатической истории XVIII века"), Энгельс пишет, что к началу 1890-х гг. "революция, остановившаяся в 1848 г. на польской границе, стучит теперь в двери России"43, которая, в свою очередь, не отбрасывает своих

стр. 49

амбиций, ибо ее конечной целью является не только славянство, но также Константинополь и Британская Индия44. Данное соображение взято из работы 1891 - 1892 гг. "Социализм в Германии"; о вырисовывавшихся претензиях Германии к продвижению на восток - через Балканы к Константинополю и Ираку - в ней не говорится.

Война 1870 г. - противостояние Наполеона III, на котором был неизбывный грех за развязывание Крымской войны, и пока что дружественного России, но не менее агрессивного Бисмарка. Тютчев видел глубже: для него и первый, и второй являлись предвестниками завоеваний уже нового XX в., без каких-либо идейных оправданий, а с опорой на беззастенчивую пропаганду. Наполеон - политик-демагог, Бисмарк - оракул железа и крови; Тютчев предвидел, что в будущем тон будут задавать исторические деятели, соединяющие эти качества, - и не ошибся. Такого рода политики диктаторского типа заливали в XX в. землю в разное время и в разных местах кровью едва ли не по щиколотку, пренебрегая другими ресурсами - тем же взаимопониманием и любовью. А ведь относительно их можно сказать словами Священного Писания: "камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла" (Мат, 21, 42).

Согласно Тютчеву, кровавые итоги этой войны лишь оттеняли возможность единства в форме Всемирной монархии или Вселенской империи - на основе духовного начала и силы любви. Призвана осуществить его Россия, но в стихотворении "Два единства" он ставит акцент на "мы", включая в него всех, не приемлющих завоеваний и порабощения45.

Перипетии историософского сражения едва ли не впервые были отражены русским эсером В. Черновым в ходе первой мировой войны. В архивах классиков антиславянских тезисов искать было не надо - они почти все уже тогда были опубликованы на немецком языке. Чернов в своем трактате по проблеме славянского единения достаточно четко определил, что Марксом и Энгельсом практически всегда защищалась политическая линия на подавление славян как "крестьянских наций" во имя "однобокого индустриального социализма".

В целом на революцию, писал Чернов, они возлагали завышенные надежды и сравнивали ее с революцией 1789 г., но во Франции она была полнокровной, а в Германии 1848 г. худосочной. Однако Маркс и Энгельс считали, что ее можно превратить в социальную и перманентную с опорой на революцию в Венгрии и с обязательным подавлением славянского начала на всем континенте46. Им был присущ революционный шовинизм, выражавшийся в проповеди войны с Россией. Так, в феврале 1849 г. Энгельс писал: "Ненависть к русским была и продолжает быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности"47. За 35 страниц до этого Энгельс писал (Чернов приводит эту цитату): "Горький опыт привел к убеждению, что "братский союз европейских народов" может быть осуществлен не при помощи пустых фраз и благих пожеланий, а лишь при помощи радикальных революций и кровавой борьбы"48.

Надо особо подчеркнуть, что суждения о сути противостояния немецкого и славянского начал приверженца монархии Тютчева и ее ниспровергателя Чернова во многом совпадают. Еще один ниспровергатель В. Ленин, восторгаясь поэзией Тютчева, одобрял его "стихийное бунтарство, которое предвкушало величайшие события, назревшие в то время в Западной Европе"49. Сталин же не скрывал критического отношения к антирусским высказываниям Энгельса и Маркса50.

стр. 50

И все же Тютчев был дипломатом, причем в этом качестве европейцы слушали его очень внимательно. Логика Тютчева такова: Запад в кризисе, выход из него - Революция, но ведь она может трактоваться как самоубийство цивилизации. Российская империя, как уже отмечалось выше, поэтому спасает Запад ради самого Запада (нужно лишь добавить: что она и сделала в годы второй мировой войны), но для этого она должна расшириться географически, в частности, захватить Константинополь, чтобы оттуда бороться с римским папизмом и германской квазиимперией. В общем она должна осуществить одновременно некий Drang nach Westen наряду с движением в противоположном направлении - Drang nach Osten51.

Вернемся к главным участникам историософского сражения с учетом нового усиления позиций одного из его участников в связи с появлением серии статей в июне 1856 - марте 1857 г. под названием "Разоблачение дипломатической истории XVIII века" (в контролируемых Д. Уркартом газетах "Sheffield Free Press", а затем в лондонской "Free Press") Маркс ставит сакраментальный вопрос относительно России: "Как могла эта держава, или этот призрак державы, умудриться достичь таких размеров, чтобы вызывать, с одной стороны, страстные утверждения, а с другой - яростные отрицания того, что она угрожает миру восстановлением всемирной монархии?"52 На наш взгляд, здесь тоже можно обнаружить следы скрытой полемики с Тютчевым: тот утверждал, что Россия достигала таких размеров ненасильственным образом.

Энгельс писал в статье "Внешняя политика России", что русская дипломатия образует своего рода орден иезуитов, достаточно мощный, чтобы преодолеть в случае необходимости даже царские прихоти и коррупцию в своей собственной среде, чтобы тем шире распространять ее вокруг. Этот иезуитский орден, считает Энгельс, состоит в основном из дипломатов с иностранными корнями - Поццо ди Борго, Нессельроде и других за редчайшим исключением (Горчаков). Тем самым Энгельс составляет некий интернационал реакционеров, довлеющий над интересами и России и Европы, подобно тому, как Тютчев описывал некое подобие ордена революционеров. (Следует заметить, что Энгельс и Маркс еще в 1848 г. в "Манифесте Коммунистической партии" составляли такой интернационал Реакции, также включая в его разнородные силы, например, реакционера К. Меттерниха, близкого к либерализму Ф. Гизо и др.) И для его противника по историософскому сражению Царьград в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом - это не только духовное господство над восточно-христианским миром, это решающий этап в установлении господства в Европе. "Стоило лишь России объявить о своем призвании угнетенную православную церковь и порабощенное славянство, как почва для завоеваний - под маской освобождения - была уже здесь подготовлена"53. Говоря о дипломатии после 1760-х гг., Энгельс имеет в виду события после 1877 - 1878 гг., но кроме того проецирует ситуацию и на будущее.

Как видно, борьба между теми, кого можно назвать приверженцами Революции и Реакции, в XIX в. напоминала борьбу без правил, в которой русофобские и западноненавистнические установки были значимы не сами по себе, а как орудие дискредитации противника. Столкновение даже заочное по этому поводу Тютчева и Энгельса (совместно с Марксом) показывает, что и в XIX в. велись горячие идеологические сражения, по своему накалу не менее яростные, чем в годы холодной войны.

стр. 51

Примечания

1. Вопросы истории. 1989, N 2, с. 4.

2. Там же.

3. Там же, N 3, с. 6.

4. Там же, N 4, с. 5.

5. Там же, N 4, с. 11.

6. ТЮТЧЕВ Ф. И. Полное собрание сочинений. Т. 3. М. 2003, с. 119.

7. Надо сказать, что в Западной Европе были и те, кто в той или иной мере разделяли подобного рода идеи, причем вовсе не будучи "подкупленными" царским правительством - "славянское будущее" Европы их не страшило. К числу приверженцев взглядов Тютчева можно условно отнести И. Гердера с его идеей доминирования славянства, заменяющего тевтонизм, а также ряд немецких мыслителей, с которыми Тютчев был знаком лично (Ф. Шеллинг, Ф. Баадер, К. А. Варнгаген фон Энзе, с некоторыми оговорками Я. Фалльмерайер и даже Г. Гейне, который писал в "Путевых картинах" в 1829 г.: "Русские уже благодаря размерам своей страны свободны от узкосердечия языческого национализма, они космополиты или по крайней мере на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира". Пит. по: ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 3, с. 268.

8. Термин "историософия", обозначающий, согласно "Большому академическому словарю русского языка" (СПб. 2007, т. 7, с. 465), изучение, восприятие, оценку истории, исторических явлений, событий и т. п. с определенных мировоззренческих позиций, представляется наиболее уместным для рассмотрения заявленной в статье темы. Историософский подход к идеям Тютчева относительно славянского единения характеризуется литературоведом Б. Н. Тарасовым в статье, вывод которой таков: "И когда сегодня задается вопрос, что нам делать с распадающимся славянским единством, ответ, если оставаться в пределах тютчевской и хомяковской мысли и - шире - православных традиций русской культуры, дан во всем иерархическом строе и глубинной внутренней логике этой мысли и этой культуры" (См.: ТАРАСОВ Б. Н. Россия и Славянский мир в публицистике Ф. И. Тютчева и в трудах А. С. Хомякова. - в кн.: Россия и славянский мир в творческом наследии Ф. И. Тютчева. М. 2011, с. 331). Представляется, однако, что православные традиции русской культуры - недостаточная база для определения сути историософских взглядов Тютчева, во многих отношениях бывшего все же "русским европейцем", хотя и не таким как, например, Бакунин и Герцен.

9. Русский архив. 1873, N 5, с. 895 - 912, 912 - 913. Считается, что ее прочел царь. По мнению Тютчевой, он ее одобрил, но П. Вяземский утверждал, что, наоборот, - не одобрил из-за чрезмерной защиты интересов славян. В связи с этим и Тютчева скорректировала свою оценку: "Император готов разделить его точку зрения в теории, но отнюдь не на деле" (Литературное наследство. Ф. И. Тютчев. Т. 79. М. 1989, ч. 2, с. 229). Очень меткое наблюдение, которое можно отнести ко всем попыткам Тютчева решить славянский вопрос с опорой на царя в течение всей жизни и во всех жанрах творчества.

10. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 3, с. 152.

11. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения. Т. 14. М. 1959, с. 520 - 521.

12. Там же, с. 863. Делам давно прошедших дней сегодня уделяет внимание чикагский профессор С. Сигел, анализирующий в своей монографии соотношение реальной картографии и воображаемой географии с учетом как карты Шафарика, так и описаний И. Срезневским ареала обитания славянских народностей. См.: SEEGEL S. Mapping Europe's Borderlands: Russian Cartography in the Age of Empire. Chicago. 2012.

13. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 3, с. 153.

14. Даже гораздо позднее Тютчев (в письме к Е. Трубецкой от 6 декабря 1871 г.) утверждал: "Чехия истинно национальная - прежде всего Гуситка, а гуситство не что иное, как возвратное стремление, - весьма сознательное, весьма решительное, хотя и прерванное насилием, - возвратное стремление, повторяю, Чешского племени к Церкви Восточной. Славянская народность чехов требует, чтоб эта попытка возврата была возобновлена и доведена до конца" (Пит. по: Там же, т. 3, с. 341); полностью это письмо в 6-томном полном собрании его сочинений почему-то не приведено.

15. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 8, с. 56.

стр. 52

16. Там же, с. 84.

17. Там же, с. 57.

18. Там же, с. 54.

19. Там же, с. 13, 23.

20. Там же, с. 85.

21. Там же, с. 55.

22. Фоном означенного Тютчевым противостояния России и Революции ("что для одной жизнь - для другой смерть") были, по мнению украинского исследователя И. Дзюбы, непризнание революции и страх перед "заговорами и кружками", довольно безобидными - тем же Кирилло-Мефодиевским братством, радикальные позиции в котором занимал Т. Г. Шевченко с его призывом к славянам стать "добрыми братьями", и кружком Петрашевского. Это с одной стороны, с другой же - "потоки верноподданнических слез" и стихи со словами "Царь - Бог другой на земле" (ДЗЮБА I. Тарас Шевченко. Київ. 2005, с. 624 - 625).

23. ЛЭЙН Р. Публицистика Тютчева в оценке западноевропейской печати конца 1840-х - начала 1850-х годов. - В кн.: Литературное наследство. Т. 1. М. 1979, с. 231.

24. Там же, с. 235, 240 - 241, 247.

25. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 9, с. 15.

26. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 3, с. 179, 193.

27. Там же, с. 195.

28. Москвитянин. 1841, N 6, с. 515.

29. Подобного рода панславизм, литературно вымышленный немецкими идеологами (следовало добавить: и транслируемый русскими дворянами Бакуниным и Герценом) - маскарадный костюм для Революции, считает он. "Действительный панславизм в массах. Он обнаруживается при встрече русского солдата с первым встречным славянским крестьянином, словаком, сербом, болгарином и т. д., даже мадьяром. Они все единодушны в своем отношении к немцу", - заключает он (ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 3, с. 195). В скобках заметим, что и такой панславизм не прочен и не вечен. В 1945 г. он имел место, а вот после 1989 г. не приемлются даже крайне мягкие его варианты.

30. Там же, с. 196.

31. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 11, с. 202. Указания на этот "достоверный источник" нет ни в тексте, ни в примечаниях, более того, в российских библиотеках нет и 14-го тома наиболее полного издания трудов классиков марксизма на языке оригинала. - MARX K., ENGELS F. Gesamtausgabe. Berlin, - где эти ссылки могли бы отыскаться. Исчезли, как и письмо Тютчева к Е. Трубецкой в его шеститомном собрании, и это часть мистики историософских сражений...

32. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 5, с. 25.

33. Там же, с. 231.

34. Там же, с. 236.

35. Надо сказать, что немецкий мыслитель как и Тютчев обладал немалой силой предвидения. Он писал, что "Крымская война избавила Запад и Австрию от заносчивости царя". И это хорошо - но возникли новые беды сначала для Европы без России, а затем для Европы с Россией. Их причины сводятся к тому, что "победа Германии над Францией неизбежно вызовет войну между Россией и Германией, как победа Пруссии над Австрией при Садовой повлекла за собой франко-прусскую войну" (МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 18, с. 504). Блистательный, но крайне устрашающий прогноз, ранее такие давались Тютчевым как оппонентом Энгельса.

36. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 5, с. 231.

37. Там же, с. 236 - 237.

38. Там же, т. 6, с. 295.

39. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 16, с. 206.

40. Там же, т. 17, с. 295.

41. Там же, т. 18, с. 432.

42. Там же, с. 504.

43. Там же, т. 22, с. 47.

44. Там же, с. 261.

45. ТЮТЧЕВ Ф. И. ПСС, т. 2, с. 221.

стр. 53

46. ЧЕРНОВ В. Марксизм и славянство (К вопросу о внешней политике социализма). Петроград. 1917. Характерно, что упомянутое слово "перманентную" переводчики второго издания сочинений Маркса и Энгельса перевели как "непрерывную" (см.: МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 6, с. 176; в книге Чернова - с. 8).

47. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 6, с. 306.

48. Там же, с. 271.

49. БОНЧ-БРУЕВИЧ В. Д. Ленин о художественной литературе. - 30 дней. 1934, N 1, с. 15. Добавим собственное наблюдение: в "Тетрадях по империализму" - собрании материалов для книги "Империализм как высшая стадия капитализма" (1916) Ленин приводил - и довольно сочувственно - тезис из "России и революции" Тютчева о том, что Чехия будет свободной тогда, когда Галиция станет русской, и что австрийские славяне должны ждать освобождения именно от России (ЛЕНИН В. И. ПСС. Т. 28. М. 1973, с. 506). Совсем не случайно один из дореволюционных исследователей утверждал, что во взглядах Тютчева и Герцена на славянский вопрос гораздо больше общего, чем различного (БОРОДКИН М. М. Славянофильство Тютчева и Герцена. СПб. 1902).

50. СТАЛИН И. В. О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма". Письмо членам Политбюро ВКП (б) 19 июля 1934. В кн.: СТАЛИН И. В. Соч. Т. 14. М. 1997, с. 18 - 22.

51. ЦЫМБУРСКИЙ В. Л. Тютчев как геополитик. - Общественные науки и современность. 1995, N 6, с. 96.

52. Вопросы истории. 1989, N 4, с. 3.

53. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Сочинения, т. 22, с. 17. Статья появилась в журнале "Социал-демократ" в феврале-марте 1890 г., издаваемом в Лондоне. В феврале 1890 г. ее опубликовал журнал "Time", а в мае 1890 г. - журнал "Die Neue Zeit" - редкая даже для Энгельса оперативность.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/Ф-И-Тютчев-и-Ф-Энгельс-о-судьбах-славянства

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Э. Г. Задорожнюк, Ф. И. Тютчев и Ф. Энгельс о судьбах славянства // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 25.02.2020. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/Ф-И-Тютчев-и-Ф-Энгельс-о-судьбах-славянства (дата обращения: 29.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - Э. Г. Задорожнюк:

Э. Г. Задорожнюк → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
378 просмотров рейтинг
25.02.2020 (1493 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
6 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
9 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

Ф. И. Тютчев и Ф. Энгельс о судьбах славянства
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android