Мир степных кочевников-скотоводов всегда представлялся "полем незнаемым" жителям оседло-земледельческих государств. Не случайно многое повидавший на своем веку бывший крестоносец Гильом Рубрук писал в своих записках о путешествии к правителю Монгольской империи: "Когда мы вступили в среду этих варваров, мне, как я выше сказал, показалось, что я вступаю в другой мир" ¹ . И хозяйство, и культура, и быт, не говоря уже о социально- политическом устройстве номадов, отличались от привычного для земледельцев и горожан образа жизни.

Что же было особенного в общественной организации кочевников? Какого уровня достигли они в своем историческом развитии? По этому поводу историки высказали самые различные точки зрения. Одни зарубежные исследователи полагали, что номады не достигли в своей эволюции стадии государственности, другие настаивали на том, что скотоводам все-таки удалось преодолеть барьер цивилизации ² .

Среди отечественных (а также зарубежных марксистских) историков прошла даже дискуссия о "кочевом феодализме". Ряд ученых считал, что кочевые общества развиваются по тем же законам, что и земледельческие народы и основой феодализма у номадов была собственность на землю. Их оппоненты отстаивали самобытность кочевников-скотоводов и доказывали, что пастбища у номадов всегда оставались в коллективном пользовании, а основу феодализма составляла собственность на скот. В ходе дискуссии было высказано несколько точек зрения относительно характера общественных отношений у кочевников. Одни ученые считали, что кочевники самостоятельно могли достигнуть только предгосударственного уровня развития, другие полагали, что наиболее крупные объединения степняков имели оформившийся раннегосударственный характер, по мнению третьих, развитие кочевников затормаживалось только после достижения ими феодальной стадии развития, а четвертые отстаивали тезис об особом "номад-ном" способе производства ³ .

В первое постсоветское десятилетие в отечественной науке эта дискуссия продолжалась, хотя и достаточно вяло и в основном в русскоязычной литературе. При этом фигурировали - в той или иной степени - все основные высказывавшиеся ранее точки зрения. Часть исследователей по-

Крадин Николай Николаевич- доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, Дальневосточное отделение РАН.

стр. 21

прежнему придерживается феодальной интерпретации кочевых обществ (Г. О. Авляев, В. В. Матвеев и др.). Такую же позицию занимают и сторонники объединения всех послепервобытных и доиндустриальных обществ в рамках единой феодальной стадии (Ю. М. Кобищанов). Другие авторы высказывают мнение о догосударственном, предклассовом характере обществ кочевников-скотоводов (Т. Д. Скрынникова, А. И. Фурсов и др.). Третьи пишут о складывании ранней государственности у кочевников (С. Г. Кляшторный, Е. И. Кычанов, В. В. Трепавлов и др.) Некоторые обнаруживают сходство кочевых империй с восточными деспотиями. Однако наибольшее внимание привлекли попытки обосновать особый путь развития обществ кочевников-скотоводов. Предмет дискуссии сконцентрировался вокруг вопроса: в чем состоит сущность специфичности номадизма - внутренняя природа скотоводства, как основа "номадного" способа производства (К. П. Калиновская, Г. Е. Марков, Н. Э. Масанов) или же особенности внешней адаптации кочевников к земледельческим "мир-империям" ⁴

В то же время в условиях преодоления формационного монизма появились публикации, в которых делается попытка рассмотреть кочевничество с точки зрения цивилизационного подхода или с использованием евразийской парадигмы ⁵ .

Таким образом, анализ историографии проблемы показывает, что подавляющее большинство исследователей, независимо от их методологической ориентации, согласны в том, что кочевые общества имеют менее специализированную и структурно дифференцированную социально-экономическую организацию и не способны конкурировать в темпах технологической революции с индустриальными обществами. При этом, одни подчеркивают самобытную природу номадизма и невозможность описания его терминами, выработанными на материале эволюции оседло- земледельческих обществ, другие - пытаются вписать кочевников в рамки общей картины всемирно-исторического процесса. Исходя из этого, можно сделать вывод, что самыми важными и, в то же время, наиболее дискуссионными являются вопросы: 1) могли ли кочевники самостоятельно преодолеть барьер государственности? и 2) осуществлялись ли данные процессы так же, как у земледельческих обществ или же для кочевников был характерен самостоятельный путь эволюции?

Итак, могли ли кочевники создавать собственную государственность? В политической антропологии XX в. существуют две наиболее популярные теории политогенеза: "интегративная" (Э. Сервис) и "конфликтная" (М. Фрид, марксисты). Согласно первой институт вождей и государство возникают как результат преобразования управленческих структур усложняющегося общества. Согласно второй - государство это организация, предназначенная для стабилизации отношений в сложном, стратифицированном обществе ⁶ .

Однако ни с той, ни с другой точки зрения нельзя считать, что государственность была для кочевников внутренне необходимой. Все основные экономические процессы в скотоводческом обществе осуществлялись в рамках отдельных домохозяйств. По этой причине не было необходимости в специализированном "бюрократическом" аппарате, занимающемся управленческо-редистрибутивной деятельностью. С иной стороны, все социальные противоречия между номадами решались в рамках традиционных институтов поддержания внутренней политической стабильности. Сильное давление на кочевников могло привести к откочевке или к применению ответного насилия, поскольку каждый свободный номад был одновременно и воином. По этой причине можно согласиться с теми исследователями, которые считают, что большинство обществ кочевников-скотоводов никогда не достигало уровня государственности.

Нужда в объединении кочевников возникала только в случае войн за ресурсы существования, организации грабежей земледельцев или экспансии на их территорию, при установлении контроля над торговыми путями. В данной ситуации складывание сложной политической организации кочевников в форме "кочевых империй" есть одновременно и продукт интег-

стр. 22

рации, и следствие конфликта (между номадами и земледельцами). Кочевники-скотоводы выступали в данной ситуации как "класс-этнос" и специфическая "ксенократическая" (от греч. "ксено" - наружу и "кратос" - власть) политическая система. Образно можно сказать, что они представляли собой нечто вроде "надстройки" над оседлоземледельческим "базисом". С этой точки зрения, создание "кочевых империй" это частный случай уже упомянутой "завоевательной" теории политогенеза, согласно которой война и завоевание - предпосылки для последующего закрепления неравенства и стратификации.

Наверное, самый интригующий вопрос из истории Великой степи - это причина, толкавшая кочевников на массовые переселения и на разрушительные походы против земледельческих цивилизаций. По этому поводу было высказано множество самых разнообразных суждений. Их можно свести к следующим мнениям: 1) разнообразные глобальные климатические изменения (усыхание, по А. Тойнби и Г. Грумм-Гржимайло, увлажнение, по Л. Н. Гумилеву); 2) воинственная и жадная - природа кочевников; 3) перенаселенность степи; 4) рост производительных сил и классовая борьба, ослабленность земледельческих обществ вследствие феодальной раздробленности (марксистские концепции); 5) необходимость пополнять экстенсивную скотоводческую экономику посредством набегов на более стабильные земледельческие общества; 6) нежелание со стороны оседлых торговать с номадами (излишки скотоводства некуда было продать); 7) личные качества предводителей степных обществ; 8) этноинтегрирующие импульсы (пассионарность, по Гумилеву).

В большинстве перечисленных факторов есть свои рациональные моменты. Но значение некоторых из них преувеличивалось. Так современные палеогеографические данные не подтверждают жесткой корреляции глобальных периодов усыхания / увлажнения степи с временами упадка/ расцвета кочевых империй ⁷ . Оказался ошибочным тезис о "классовой борьбе" у кочевников ⁸ . Не совсем ясна роль демографии, поскольку поголовье скота росло быстрее народонаселения. Увеличение числа животных приводило к стравливанию травостоя и к кризису экосистемы. Кочевой образ жизни, конечно, может способствовать развитию некоторых военных качеств. Но земледельцев было во много раз больше, они обладали экологически комплексным хозяйством, надежными крепостями, более мощной ремесленно-металлургической баз ой.

Необходимо учитывать следующее важное обстоятельство. Кочевники нуждались в земледельческой и ремесленной продукции, которую не могли производить сами. Образ существования "чистых" кочевников всегда более скуден, чем быт номадов, использующих дополнительные источники существования. "Бедный кочевник - чистый кочевник", - афористично выразил эту мысль еще много десятилетий назад О. Латтимор ⁹ . Недостающие ресурсы оседлого хозяйства можно было получать от соседних земледельческих цивилизаций посредством торговли, развитием подобных отраслей экономики на своей территории (там, где это позволяли экологические условия), различными немирными способами (грабежами, данничеством, чередованием набегов с периодами рэкета, завоеванием земледельцев, непосредственной экспансией и переселением в завоеванную страну).

О том какие способы решения проблемы экономической нестабильности степных обществ преобладали - мирные или военные, существует много точек зрения. Виновниками конфликта могли быть как номады, так и их оседлые соседи. Однако при природных катаклизмах война могла быть для них единственно возможным методом преодоления кризиса. С другой стороны, общество земледельцев было более сбалансированным экономически. Поэтому они не очень стремились к установлению тесных связей с беспокойным соседом. В целом же, и номадофобия, и номадофилия одинаково односторонне, редукционистски изображают реальные исторические отношения между кочевниками и земледельцами. Номады в процессе приспособления к окружающим условиям использовали как "мирные", так и "немирные" способы адаптации.

стр. 23

Отдавая должное мирным связям номадов и земледельцев, не следует недооценивать, как правило, милитаризированный характер кочевых обществ. Еще Геродот (II, 167) дал яркую характеристику этой стороне их общественной жизни, написав про скифов, что они и подобные им варварские народы "меньше всех ценят тех граждан и их потомков, которые занимаются ремеслом, напротив считают благородными тех, которым совершенно чужд ручной труд и которые ведают только военное дело". "Как же такому народу не быть непобедимым и неприступным?" - вопрошает он (IV, 46).

Сходно характеризуются и другие номады древности, средневековья и даже более позднего времени. Возможно, наиболее резко милитаризиро-ванность степного мира была сформулирована в риторическом вопросе Чингисхана, на который он сам же и дал ответ: "Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет; заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, [в том, чтобы] сесть на его хорошего хода с гладкими крупами меринов, [в том, чтобы] превратить животы его прекрасных супруг в новое платье для сна и подстилку, смотреть на их розовоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать"! ¹⁰

Однако для успешного ведения войн кочевникам была необходима мощная военная организация. Исследователям удалось подметить интересное обстоятельство: степень централизации кочевников была прямо пропорциональна величине соседней земледельческой цивилизации. Именно поэтому кочевники Северной Африки и Передней Азии для того, чтобы торговать с оазисами или нападать на них, объединялись в племенные конфедерации или вождества, номады Восточноевропейских степей, существовавшие на окраинах античных государств, Византии и Руси, создавали "квазиимперские" государственноподобные структуры, а в Центральной Азии, например, таким средством адаптации стала "кочевая империя".

По данной причине имперская и "квазиимперская" организация у номадов Евразии развивалась только после завершения "осевого времени" - с середины I тыс. до н. э., когда сложились могущественные земледельческие империи (Цинь в Китае, государство Маурьев в Индии, эллинистические государства в Малой Азии, Римская империя на Западе), и в тех регионах, где существовали достаточно большие пространства, благоприятные для занятия кочевым скотоводством (Причерноморье, Поволжские степи, Халха-Монголия и т. д.), а номады были вынуждены иметь длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо- городскими обществами (скифы и древневосточные и античные государства, кочевники Центральной Азии и Китай, гунны и Римская Империя, арабы, хазары, турки и Византия и пр.).

Еще одна модель политогенеза, применимая к происхождению степных империй - "торговая". Ее основная посылка в том, что внешнеторговый обмен с последующей редистрибуцией редких и престижных товаров среди подданных является важным компонентом власти вождей и правителей ранних государств. Стабильность "степных империй" напрямую зависела от умения высшей власти организовывать получение шелка, земледельческих продуктов, ремесленных изделий и изысканных драгоценностей из оседлых территорий. Так как эта продукция не могла производиться в условиях скотоводческого хозяйства, получение ее силой или вымогательством было первоочередной обязанностью правителя кочевого общества. Будучи единственным посредником между Китаем и степью, правитель номадного общества имел возможность контролировать перераспределение получаемой из Китая добычи и тем самым усиливал свою собственную власть. Это позволяло поддерживать существование империи, которая не могла существовать на основе экстенсивной скотоводческой экономики.

Все это предопределило двойственную природу "степных империй". Снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государственноподобные общества, так как были созданы для изъятия прибавочного

стр. 24

продукта извне степи. Но изнутри "кочевые империи" оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества, как правило, основывалась не на возможности применить "легитимное" насилие, а на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани, и набегов на соседние страны.

Какой смысл скрывается за понятием "кочевая империя"? Слово "империя" обозначает такую форму государственности, которой присущи два главных признака: 1) большие территории и 2) сложносоставной характер. "Империи" обычно разделены на "метрополию" и зависимую от нее, эксплуатируемую "периферию". Как правило, "метрополией" являлось высокоразвитое (в сравнении с "периферией") экспансионистское государство. "Метрополия" же кочевников была "высокоразвитой" только в военном отношении, тогда как в социально-экономическом и прочих направлениях своего развития отставала от эксплуатируемых или завоеванных территорий и по существу сама являлась "периферией" и "провинцией". В таком случае "кочевую империю" можно определить как: кочевое общество, организованное по военно- иерархическому принципу, занимающее относительно большое пространство и эксплуатирующее соседние территории, как правило, посредством внешних форм эксплуатации (грабежи, война и контрибуция, вымогание "подарков", неэквивалентная торговля, данничество и т. д.). Можно выделить следующие признаки "кочевых империй": 1) многоступенчатый иерархический характер социальной организации, пронизанный на всех уровнях племенными и надплеменными генеалогическими связями; 2) дуальный (по крыльям) или триадный (по крыльям и с центром) принцип административного деления империи; 3) военно- иерархический характер общественной организации "метрополии", чаще всего по "десятичному" принципу; 4) ямская служба как специфический способ организации административной инфраструктуры; 5) специфическая система наследования власти (империя- достояние всего ханского рода, институт соправительства, курултай); 6) особый характер отношений с земледельческим миром.

Необходимо отличать классические "кочевые империи" от подобных им смешанных земледельческо-скотоводческих империй с большой ролью в их истории кочевого элемента (Арабский халифат, государство сельджуков, Дунайская и Волжская Болгария, Османская империя) и более мелких чем империи "квазиимперских" кочевнических государственных образований (европейские гунны, авары, венгры, Приазовская Болгария, каракидани, татарские ханства после распада Золотой Орды).

Выделяются три модели "кочевых империй". Во-первых, кочевники и земледельцы сосуществуют на расстоянии; получение прибавочного продукта номадами осуществляется посредством дистанционной эксплуатации: набеги, вымогание "подарков" (в сущности рэкет, неэквивалентная торговля) и т. д. (хунну, сяньби, тюрки, уйгуры и пр.). Во-вторых, земледельцы зависят от кочевников; форма эксплуатации - данничество (Золотая Орда, Юань и пр.). В-третьих, номады завоевывают земледельческое общество и переселяются на его территорию. На смену грабежам и данничеству приходит регулярное, налогообложение земледельцев и горожан.

Конечно, такую политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что данная структура управления была примитивной. Как показывают глубокие исследования специалистов в области истории античности, греческий и римский полис также не могут считаться государством. Государственность с присущей ей бюрократией появляется здесь достаточно поздно - в эпоху эллинизма и в императорский период истории Рима ¹¹ . Однако как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер, видимо следует характеризовать "кочевые империи" как суперсложные вождества. ¹²

Простые вождества представляют собой группу общин, иерархически подчиненную одному вождю. Сложные вождества - это иерархически

стр. 25

организованная совокупность нескольких простых вождеств. Однако суперсложное вождество - это не механическая группа сложных вождеств. Отличия здесь не количественного, а качественного характера. При простом объединении нескольких сложных вождеств в более крупные политии, последние редко оказываются способными справиться с сепаратизмом субвождей без аппарата власти. Принципиальным отличием суперсложных вождеств является появление механизма наместников, которых верховный вождь посылал управлять региональными структурами. Это еще не аппарат власти, поскольку количество таких лиц невелико, но это важный структурный импульс к последующей политической интеграции (честь открытия этого механизма принадлежит известному американскому антропологу Р. Карнейро ¹³ ; в то же время, по нашему мнению, в наиболее развитой форме он характерен больше для номадических, чем для оседло-земледельческих обществ).

Вожди племен входивших в "кочевую империю" были инкорпорированы в десятичную военную иерархию, однако их внутренняя политика была в известной степени независимой от политики центра. Некоторая автономность племен была опосредована рядом факторов. Хозяйственная самостоятельность племен делала их потенциально независимыми от центра. Главные источники власти (грабительские войны, перераспределение дани и других внешних субсидий, внешняя торговля) были достаточно нестабильны и находились вне степного мира. Всеобщее вооружение ограничивало возможности политического давления сверху. Перед недовольными политикой центра племенными группировками открывались возможности откочевки, дезертирства под покровительство земледельческой цивилизации или восстания с целью свержения неугодного правителя.

По этой причине политические связи между племенами и органами управления степной империи не были чисто автократическими. Надплеменная власть сохранялась в силу того, что, с одной стороны, членство в "имперской конфедерации" обеспечивало племенам политическую независимость от соседей и ряд других важных выгод, а, с другой стороны, правитель кочевой державы и его окружение гарантировали племенам определенную внутреннюю автономию в рамках империи.

Механизм, соединявший "правительство" "степной империи" и племенных вождей, образовывал институты престижной экономики. Манипулируя подарками и одаривая ими соратников и вождей племен, правитель кочевой державы увеличивал свое политическое влияние и престиж "щедрого правителя" и одновременно как бы связывал получивших дар "обязательством" отдаривания. Племенные вожди, получая подарки, с одной стороны, могли удовлетворять личные интересы, а, с другой, могли повышать свой внутриплеменной статус путем раздачи даров соплеменникам или посредством организации церемониальных праздников. Кроме того, получая от правителя дар, реципиент как бы приобретал от него часть сверхъестественной благодати, чем дополнительно способствовал увеличению своего собственного престижа.

Другим способом поддержания структурного единства "имперской конфедерации" кочевников был институт наместников. Административно-иерархическая структура "степной империи" включала несколько уровней. На высшем уровне держава делилась на две или три части - "левое" и "правое" крылья, либо "центр" и крылья. В свою очередь крылья могли делиться на "подкрылья". На следующем уровне данные сегменты подразделялись на "тьмы" - военно- административные единицы, которые могли выставить примерно по 5-10 тыс. воинов. В этнополитическом плане данные единицы должны были примерно соответствовать племенным объединениям или сложным вождествам. Последние, в свою очередь, делились на более мелкие социальные единицы - вождества и племена, родо-племенные и общинные структуры разной степени сложности, которые в военном отношении соответствовали "тысячам", "сотням" и "десяткам". Начиная от уровня сегментов порядка "тьмы" и выше, включавших несколько племенных образований, административный и военный контроль вверялся специ-

стр. 26

альным наместникам из ближайших родственников правителя "степной империй" и лично преданных ему лиц. В немалой степени именно от этих наместников зависело, насколько метрополия будет иметь власть над племенами "конфедерации".

Суперсложное вождество в форме "кочевых империй" это уже реальный прообраз раннего государства. Данные вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, заключали династические браки с правителями земледельческих государств и соседних "кочевых империй". Для них были характерны зачатки урбанистического и монументального строительства и иногда даже письменность. С точки зрения соседей такие кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных политических отношений.

Могли ли вождества суперсложного типа создаваться оседло- земледельческими народами? Известно, что численность сложных вождеств измеряется, как правило, десятками тысяч человек и они, как правило, этнически гомогенны. Однако население многонационального суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч человек и даже больше (численность населения "кочевых империи" Внутренней Азии доходила до 1-1,5 млн. чел.). Территория суперсложных вождеств кочевников была на несколько порядков больше площади, необходимой для простых и сложных вождеств земледельцев (для номадов более характерна такая плотность населения, которая у земледельцев чаще встречается в доиерархических типах общества и в вождествах). В то же время на территории сопоставимой с размерами любой "кочевой империи" могло бы проживать на несколько порядков больше земледельцев, которые вряд ли могли управляться догосударственными методами регулирования.

Управление таким большим пространством у кочевников облегчалось спецификой степных ландшафтов и наличием мобильных верховых животных. С другой стороны, всеобщая вооруженность кочевников, обусловленная отчасти их рассеянным расселением, их мобильность, экономическая автаркичность, воинственный образ жизни на протяжении длительного исторического периода, а также ряд иных факторов, мешали установлению стабильного контроля над скотоводческими племенами и отдельными номадами со стороны высших уровней власти кочевых обществ. Все это дает основание предположить, что суперсложное вождество, если и не являлось характерной исключительно для кочевников формой политической организации, то, во всяком случае, именно у номадов получило наибольшее распространение как в виде могущественных "кочевых империй", так и в форме подобных им "квазиимперских" ксенократических политий меньшего размера.

Рассмотрение исторического процесса в одной плоскости - это не единственный способ видения мировой истории. В современных социальных науках и истории существуют четыре группы теорий, которые по-разному объясняют основные законы возникновения, дальнейшего изменения, а иногда гибели сложных человеческих систем. Первые - это разные однолинейные теории развития или эволюции (марксизм, неоэволюционизм, теории модернизации и др.). Они показывают, как человечество прошло длинный путь от маленьких групп примитивных охотников к современному постиндустриальному мировому обществу. Вторые - это теории цивилизаций. Сторонники этих теорий считают, что единой мировой истории нет. Есть сгустки активности культуры - цивилизации. Цивилизации подобно живым организмам рождаются, живут и умирают (Н. Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин и др.). Промежуточное место между этими двумя полюсами занимают мир-системный подход и многолинейные теории эволюции. Мир-системный подход (И. Валлерстайн и др.) подобно однолинейным теориям развития выделяет три модели общества: мини- системы, мир-империи и мир-экономики. Но они рассматриваются не во времени, а в пространстве. Это делает представления об истории более полными. Современные многолинейные теории

стр. 27

(А. В. Коротаев и др.) ¹⁴ предполагают, что существует несколько возможных вариантов трансформации политических организмов. Одни из них могут вести к сложности, например от вождества к нации-государству, другие предполагают существование суперсложной общины без бюрократии (греческие полисы), третьи - сохранение в определенных экологических условиях племенной системы.

По сути дела здесь идет речь о различных измерениях мировой истории, которая разворачивается сразу в нескольких плоскостях ¹⁵ . Каждое измерение отражает на своей координатной сетке соответствующие параметры жизнедеятельности социальных систем. Однако каждая из перечисленных парадигм отражает особенности изучаемого явления неполностью. Принцип дополнительности, который в свое время сформулировал Н. Бор, предполагает, что только в совокупности эти теории могут объяснить нам то или иное явление природы. При этом очень важно отметить, что даже противоположные теории могут не исключать друг друга, а отражать важные структурные параметры изучаемого объекта. Все вышесказанное полностью применимо к поставленной в данной статье проблеме. Вне многолинейного контекста описание специфики кочевых обществ в рамках всемирно- исторического процесса было бы не полным.

Классические неоднолинейные теории исходили из противопоставления Запада и Востока - идеи, идущей еще от Ф. Бернье (1620-1688) и Ш. Л. Монтескье (1689-1755). Впоследствии это привело к созданию в рамках марксистской теории "азиатского способа производства", появлению достаточно прочной традиции билинейных теорий исторического процесса, которая наиболее солидно была разработана К. Виттфогелем в "Восточной деспотии" ¹⁶ и развита в наши дни в работах Л. С. Васильева и его последователей ¹⁷ . В отношении билинейности с данными авторами отчасти солидарен А. И. Фурсов, согласно философской теории которого всемирно-исторический процесс развертывается в двух плоскостях: тупиковой - азиатской, где система доминирует над индивидом, и прогрессивной - западной; в каждой более высокой социальной форме осуществляется последовательная эмансипация субъекта ¹⁸ .

В ряде других исследований были предложены более сложные схемы, сочетающие стадиальный принцип с многолинейностью. По М. Годелье, который следует типологии докапиталистических форм Gemeinwesen (коллектива, общественности) К. Маркса, азиатская и античная формы являются тупиковыми, так как ведут соответственно только к азиатскому и к рабовладельческому способам производства. Лишь германская форма Gemeinwesen приводит к феодализму, а от него к капиталистическому обществу. Ф. Текеи рассматривал азиатскую, античную и германскую общины и как последовательно развивавшиеся формы Gemeinwesen, и как самостоятельные линии исторического развития ¹⁹ .

Какое же место занимает номадизм в рамках многолинейных (нелинейных) теорий всемирной истории? Ранее, рассматривая кочевничество в рамках различных марксистских периодизаций исторического процесса, мы уже писали, что ни одна из классических моделей способов производства неприменима к "кочевым империям", хотя определенные сходства имеются с каждой из форм. Именно это обстоятельство подтолкнуло в свое время автора к выводу об особом экзополитарном (от греч. "экзо" - наружу и "полития" - общество, государство) или ксенократическом способе производства у кочевников.

Сейчас данный аспект можно рассмотреть под несколько иным углом зрения. Понятие "способ производства" занимает важное место не только в марксизме, но и в мир-системной теории. Валлерстайн понимает термин "способ производства" как особую форму организации трудового процесса, в рамках которой посредством определенного разделения труда воспроизводится система в целом. Главным критерием классификации (и одновременно периодизации) способов производства у Валлерстайна выступает способ распределения. В этом он следует идеям К. Поланьи. Соответственно выделяются три способа производства: реципроктно-линиджные мини-

стр. 28

системы, основанные на реципрокации, редистрибутивные мир-империи (в сущности эти и есть "цивилизации" А. Тойнби), капиталистическая мир-система (мир-экономика), основанная на товарно-денежных отношениях ²⁰ .

Однако как вписываются в данную схему кочевники- скотоводы? С точки зрения Валлерстайна, подавляющее большинство кочевых обществ должны быть отнесены к уровню "мини-систем", но не "мир-империй". И это так. Действительно, большая часть кочевников-скотоводов не достигала уровня редистрибутивных обществ - вождеств разной степени сложности и среди них ксенократических квазиимперских политий и "кочевых империй". Однако больший интерес представляют последние. Империи номадов это не совсем то же самое, что даннические "мир-империи". Последние, по Валлерстайну, существуют за счет дани и налогов с провинций и захваченных колоний, которые перераспределяются бюрократическим правительством. Отличительным признаком мир-империй является административная централизация, доминирование политики над экономикой. В "кочевых империях" не существовало столь жесткой административной централизации, редистрибуция затрагивала только внешние источники доходов империи: военную добычу, дань, торговые пошлины и подарки. Более того в логику "мир-империй" не вписываются не только "степные империи", но и мир античных полисов, западноевропейское средневековое общество. Не случайно часть сторонников мир-системного подхода (так называемые splitters- "дробители") признают возможность существования до складывания капиталистической мир-системы нескольких мир-систем или мир-экономик. Некоторые из них отмечают, что часть данных систем могла существовать не только в форме редистрибутивных империй, но и быть экономически и политически многополярными, децентрализованными.

Какие критерии могут быть положены в основу классификации способов производства, существовавших после выхода за уровень линиждных "минисистем", но до складывания капиталистической "мир-системы"? Сколько их можно выделить в принципе? Эти вопросы были сформулированы и решены в фундаментальной философско-исторической теории Фурсова ²¹ . Согласно его мнению, живой труд выступает в двух формах - индивидуальной и коллективной. Чем более развито производство, тем более самостоятелен индивидуальный труд. В доиндустриальных системах соотношение коллектива (К) и индивида (И) фиксируется в социальной организации (Gemeinwesen). Возможны только три типа соотношения: К > И, К = И, К < И. Это соответствует выделенным еще Марксом "азиатской", "античной" и "германской" формам Gemeinwesen.

Исходя из этого, Фурсов полагает, что способов производства (то есть моделей организации производства) теоретически может быть только три: рабовладение- когда объединенные в коллектив (полис) граждане каждый индивидуально отчуждают труд рабов, которые не имеют собственности (К>И); феодализм- когда сеньор индивидуально отчуждает труд крестьянина, владеющего средствами производства (И>И); азиатский способ производства - где деспот и государство отчуждают труд масс людей (И>К) ²² .

В данной классификации не хватает только одного звена: К>К, когда одна группа эксплуатирует другую. В таком виде схема получается логически завершенной. Индивидуализированные доиндустриальные способы производства Фурсова могут соответствовать многополярным "мир-системам", тогда как "азиатский способ производства" полностью вписывается в логику "мир-империй". Место последнего элемента в таблице Фурсова принадлежит "кочевым империям", то есть той форме, которую видимо следует именовать экзополитарным или ксенократическим способом производства. Более того, "коллективистская" (К>К) специфика данной модели предполагает ее обязательную связь в виде своеобразного "спутника" с другими способами производства ("мир- империями" и пр.), иными словами, носит полупериферийный характер.

Понятие полупериферии в мир-системной теории было разработано,

стр. 29

главным образом, для описания процессов в современной капиталистической "мир-системе". Полупериферия эксплуатируется ядром, но и сама эксплуатирует периферию, а также является важным стабилизирующим элементом в мировом разделении труда. Однако Валлерстайн утверждает, что трехзвенная структура свойственна любой организации, между полярными элементами всегда существует промежуточное звено, которое обеспечивает гибкость и эластичность всей системе (центристские партии, "средний класс" и т. д.). В доиндустриальный период некоторые функции полупериферии могли выполнять торговые города- государства древности и средних веков (Финикия, Карфаген, Венеция, и др.), милитаристические государства-"спутники", возникавшие рядом с высокоразвитым центром региона (Аккад и Шумер в Месопотамии, Спарта, Македония и Афины, Австразия и Нейстрия у франков).

Империи номадов также являлись милитаристическими "двойниками" аграрных цивилизаций, так как зависели от поступаемой оттуда продукции. Но было бы ошибкой считать "кочевые империи" классической полупериферией. Последняя эксплуатируется ядром, тогда как "кочевые империи" никогда не эксплуатировались аграрными цивилизациями. Всякое общество полупериферии стремиться к технологическому и производственному росту. Подвижный образ жизни кочевников-скотоводов не давал возможности осуществлять значительные накопления (копить можно было только скот, но его количество было ограничено продуктивностью пастбищ и в любой момент из-за засухи или снежного бурана этот природный "банк" мог лопнуть), а их общество было основано на "престижной" экономике. Вся добыча раздавалась правителями степных империй племенным вождям и скотоводам и потреблялась на массовых праздниках.

Номады были обречены оставаться вечным хинтерландом мировой истории. Только завоевание ядра давало возможность стать "центром". Но для этого нужно было расстаться с кочевым образом жизни. Это был нелегкий выбор и принять его означало расстаться с привычными ценностями воинственного мобильного общества и постепенно раствориться в более многочисленной завоеванной аграрной цивилизации. Другая альтернатива, как оказалось впоследствии, также была губительной. Сохранив свою специфику, номады были вынуждены со временем расстаться со своим влиянием и прежней ролью в мировых процессах. В период первоначального накопления натуральная система производительных сил кочевников оказалась неспособной составить конкуренцию новым формам интеграции труда в рамках мануфактуры и фабрики. Появление многозарядного огнестрельного оружия и артиллерии постепенно положило конец военному преобладанию кочевников над земледельцами. Изменился и политический статус степных обществ. Теперь уже в качестве "периферии" номады стали активно вовлекаться в орбиту интересов различных "субцентров" капиталистической мир-системы, а также в сферу влияния наиболее крупных модернизирующихся "мир- империй". В результате изменилась хозяйственная система скотоводства, приспосабливаясь к новым экономическим реалиям и частично ориентируясь на внешний рынок, значительно деформировалась общественная организация, начались болезненные аккультурационные процессы, сопровождающиеся ростом внутриэтнического самосознания номадов и активизацией антигосударственных и антиколониальных движений.

Примечания

1. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М. 1957, с. 103.

2. GROUSSIT R. L' empire des steppes. Attila, Gengis-Khan, Tamerlan. P. 1939; LATTIMORE О. Inner Asian Frontiers of China. N. Y. and Lnd. 1940; BACON Е. Obok A. Study of Social Structure of Eurasia. N. Y. 1958; KRADER L. Social Organization of the Mongol-Turkic Pastoral Nomads. The Hague. 1963; KHAZANOV A. М. Nomads and the Outside World. Cambridge. 1984; (2 ^nd ed. Madison. 1994); BARFIELD T. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 BS to AD 1757. Cambridge. 1989 (2 ^nd ed. 1992); GOLDEN P. An

стр. 30

Introduction to the History of the Turkic Peoples: Ethnogenesis and Stateformation in the Medieval and Early Modern Eurasia and the Middle East etc. Wiesbaden. 1992 etc. Подробнее о взглядах западных кочевниковедов см: ВАСИЛЬЕВ М. А. Проблемы истории кочевого скотоводства и кочевых обществ в современной англо-американской буржуазной историографии. М. 1992 (деп. ИНИОН N 11301).

3. КОГАН Л. С. Проблемы социально-экономического строя кочевых обществ в историко-экономической литературе (на примере дореволюционного Казахстана): Автореф. канд. дис. М. 1981; ХАЛИЛЬ ИСМАИЛ. Исследование хозяйства и общественных отношений кочевников Азии (включая Южную Сибирь) в советской литературе 50-80 гг.: Автореф. канд. дис. М. 1983; ЭРДНИЕВА К. О. К истории изучения вопроса о специфике феодальных отношений у кочевых народов в советской исторической литературе. - Известия Сев.-Кавк. Науч. центра выс. школы. Общественные науки, 1985, N 1; ПОПОВ А. В. Теория "кочевого феодализма" академика Б. Я. Владимирцова и современная дискуссия об общественном строе кочевников. - Mongolica. Памяти академика Б. Я. Владимирцова 1884- 1931. М. 1986; его же. Современная историография МНР о характере экономического базиса монгольского общества нового времени. - Историография и источниковедение стран Азии и Африки. Вып. IX. Л. 1986; GELLNER Е. State and Society in Soviet Thought. Oxford. 1988, p. 92-114; МАРКОВ Г. Е. Теоретические проблемы номадизма в советской этнографической литературе. - Историография этнографического изучения народов СССР и зарубежных стран. М. 1989; его же. Из истории изучения номадизма в отечественной литературе: вопросы теории. - Восток, 1998, N 6; ВАСЮТИН С. А. Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии: Автореф. канд. дис. Барнаул. 1998 и др.

4. МАСАНОВ Н. Э. Специфика общественного развития кочевников-казахов в дореволюционный период: историко- экологические аспекты номадизма: Автореф. доктор, дис. М. 1991; его же. Кочевая цивилизация казахов. Алматы - М. 1995; КАЛИНОВСКАЯ К. П., МАРКОВ. Г. Е. Этническая и общинно- племенная структура разделения труда у скотоводов Азии и Африки. - Исследования по первобытной истории. М. 1992; МАТВЕЕВ В. В. Средневековая Северная Африка. М. 1993; ТРЕПАВЛОВ В. В. Государственный строй Монгольской империи XIII в. М. 1993; АВЛЯЕВ Г. О. Происхождение калмыцкого народа (середина IX - I четверть XVIII в.). М. Элиста. 1994; КЛЯШТОРНЫЙ С.Г., САВИНОВ Д. Г. Степные империи Евразии. СПб., 1994; СКРЫННИКОВА Т. Д. Харизма и власть в представлении средневековых монголов: Автореф. доктор. дис. СПб. 1994; ее же. Харизма и власть в эпоху Чингисхана. М. 1997; КОБИЩАНОВ Ю. М. Полюдье: явление отечественной и всемирной истории цивилизации. М. 1995; ФУРСОВ А. И. Восток, Запад, капитализм. - Капитализм на Востоке во второй половине XX века. М. 1995; КАЛИНОВСКАЯ К.П. О кочевничестве в связи с книгой В. В. Матвеева "Средневековая Северная Африка". - Восток, 1996, N 4; КЫЧАНОВ Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М. 1997; МАРКОВ Г. Е. Из истории изучения номадизма в отечественной литературе; и др.

5. БУРОВСКИЙ А. М. Степная скотоводческая цивилизация: критерии описания, анализа и сопоставления. - 1995. Цивилизации. Вып. 3; УРБАНАЕВА И. С. Человек у Байкала и мир Центральной Азии: философия истории. Улан-Удэ. 1995; КУЛЬПИН Э. С. Золотая Орда. М. 1998 и др.

6. FRIED М. The Evolution of Political Society: an Essay in Political Anthropology. N. Y. 1967; SERVICE Е. Origins of the State and Civilization. N. Y. 1975; The Early State. The Hague. 1978; The Origin of the State. Philadelphia. 1978; The Study of the State. The Hague. 1981; HAAS J. The Evolution of the Prehistoric State. N.Y. 1982; ПАВЛЕНКО Ю. В. Раннеклассовые общества. Киев. 1989; ГОДИНЕР Э. С. Политическая антропология о происхождении государства. - Этнологическая наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. М. 1991; Альтернативные пути к ранней государственности. Владивосток. 1995 и др.

7. ИВАНОВ И. В., ВАСИЛЬЕВ И. Б. Человек, природа и почвы Рын-песков Волго-Уральского междуречья в голоцене. М. 1995, Табл. 24, 25.

8. МАРКОВ Г. Е. Кочевники Азии. М. 1976; KHAZANOVA.M. Nomads and the Outside World; МАСАНОВ Н. Э. Кочевая цивилизация казахов и др.

9. LATTIMORE О. Inner Asian Frontiers of China, p. 522.

10. РАШИД АД-ДИН. Сборник летописей. Т. 1, Кн. 2. М.-Л. 1952, с. 265.

11. ШТАЕРМАН Е. М. К проблеме возникновения государства в Риме. - Вестник древней истории, 1989, N 2; BERENTM. Stateless Polis. Unpublished PhD thesis. Cambridge: Cambridge University, 1994; ibid. The Stateless Polis: the Early State and the Ancient Greek Community.-Alternatives of Social Evolution. Vladivostok. 2000.

стр. 31

12. Эту концепцию поддержали также кочевниковеды В. В. Трепавлов и Т. Д. Скрынникова. См. СКРЫННИКОВА Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингисхана; ТРЕПАВЛОВ В. В. Ногайская альтернатива: от государства к вождеству и обратно. - Альтернативные пути к ранней государственности; TREPAVLOV V. V. The Mangyt Biy as a Crovned Chief: Chiefdoms in the Nomadic History of Late Medieval Western Eurasia. - Alternatives of Social Evolution.

13. CARNEIROR. Process vs. Stages: A False Dichotomy in Tracing the Rise of the State.- Alternatives of Social Evolution.

14. KOROTAYEV A. V. Ancient Yemen. Some General Trends of Evolution of Sabaic Language and Sabaean Culture. Oxford. 1995; ibid. Pre-Islamic Yemen. Sociopolitical Organization of the Sabaean Cultural Area in the 2nd and 3rd Centuries A. D. Wiesbaden. 1996; КОЮТАЕВ A. B. Вождества и племена страны Хашид и Бакил: общие тенденции и факторы эволюции социально-политических систем Северо-Восточного Йемена (X в. до н. э. - XX в. н. э.). М. 1998; его же. Общие тенденции и факторы эволюции социально-политических систем Северо- Восточного Йемена (Хв. до н.э.- XX в. н.э.): Автореф. докт. дис. М. 1998; БОНДАРЕНКО Д. М. Многолинейность социальной эволюции и альтернативы государству. - Восток, 1998, N 1; его же. Доимперский Бенин: Формирование и эволюция системы социально-политических институтов: Автореф. докт. дисс. М. 2000; БОНДАРЕНКО Д. М., КОРОТАЕВ А. В. Политогенез, "гомологические ряды" и нелинейные модели социальной эволюции (к кросскультурному тестированию некоторых политантропологических гипотез).- Общественные науки и современность, 1999, N 5; Наиболее полные сводки сторонников этого подхода: Alternatives of Social Evolution. Civilizational Models of Politogenesis. М. 2000; Алтернативные пути к цивилизации. М. 2000.

15. Этот вопрос наиболее обстоятельно исследовался в работах: ПАВЛЕНКО Ю. В. Iсторiя cвiтoвoi цивiлiзацii. Совдокультурний розвиток людства. Киiв. 1996; его же. Альтернативные подходы к осмыслению истории и проблема их синтеза. - Философия и общество, 1997, N 3.

16. WITTFOGEL K. Oriental Despotism. New Haven. 1957.

17. ВАСИЛЬЕВ Л. С. Феномен власти-собственности. - Типы общественных отношений на Востоке в средние века. М. 1982; его же. Что такое "азиатский" способ производства? - Народы Азии и Африки, 1988, N 3; его же. История Востока. Т. 1-2. М. 1993; КИСЕЛЕВ Г. С. Доколониальная Африка. Формирование классового общества. М. 1985; ПАВЛЕНКО Ю. В. Раннеклассовые общества; Архаическое общество: Узловые проблемы социологии развития. Ч. 1-2. М. 1991 и др.

18. ФУРСОВ А. И. Революция как имманентная форма развития европейского исторического субъекта. - Французский ежегодник 1987. М. 1989.

19. GODELIER М. La notion de "production asiatique" et les schemas Marxistes devolution des societes. - Sur Ie mode de production asiatique. P. 1969; ТЕКЕИ Ф. К теории общественных формаций. М. 1975 и др.

20. WALLERSTEIN I. The Politic of the World-Economy. P. 1984, p. 160 ff.

21. ФУРСОВ А. И. Революция как имманентная форма развития европейского исторического субъекта; его же. Восток, Запад, капитализм. М. 1995.

22. ФУРСОВ. А. И. Революция как имманентная форма развития европейского исторического субъекта, с. 298-317.

Постоянный адрес данной публикации: