Мировоззрение и общественно-политическая деятельность выдающегося деятеля российской истории и культуры профессора Николая Васильевича Устрялова представляет несомненный научный интерес. Имя ученого, последователя Вл. Соловьева, ученика Е.Н. Трубецкого, Б.П. Вышеславцева, П.Б. Струве было широко известно как в России, так и в странах Европы и Востока еще при его жизни. Ранние работы Устрялова пользовались большой популярностью среди профессорско-преподавательского состава Московского университета, членов Московского религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева, широкой общественности Москвы (1916-1918 гг.). После эмиграции из Советской России в 1920 г. в течение 15 лет книги и статьи мыслителя в периодической печати вызывали интерес со стороны не только эмигрантских кругов, но и руководства советской страны.

Классификация работ Н.В. Устрялова представляет определенную сложность, поскольку их трудно разделить на научные и публицистические - его публицистика носит научный характер, а научные труды, как правило, писались в доступной публицистической форме. Кроме того, многие работы, издаваемые в периодической печати, объединялись им в сборники, где статьи научно-философского характера соседствовали с политическими.

В своем творчестве Устрялов исследовал проблемы не только русской, но и мировой истории и культуры, особое внимание уделяя революционным процессам. Он был блестящим знатоком Французской революции (свободное владение французским языком позволяло изучать подлинники, о чем свидетельствуют сохранившиеся в частном архиве Устрялова конспекты на французском языке), к истории которой постоянно обращался, делая многочисленные ссылки на специальные труды. Подробный анализ Французской революции и соотнесение ее с русской привел Устрялова к убеждению, что любая революция в определенном смысле дает опыт, из которого следует извлечь исторические уроки, но при этом необходимо изыскать все возможные средства, для того, чтобы направить ее в эволюционное русло.

В период эмиграции предметом научного анализа Устрялова становятся проблемы возникновения тоталитаризма различных модификаций (большевизм, итальянский фашизм, немецкий национал-социализм), которым он посвящает специальные труды, являясь одним из первых серьезных исследователей данной темы. Анализ современных тоталитарных режимов позволил ему сделать вывод, что только эволюционным путем, опираясь на культурные, духовные ценности, лучшие традиции своего народа, можно преодолеть психологию разрушения и достигнуть подлинного прогресса общества. Эволюция понималась им как развитие по спирали, которое Устрялов применял к характеристике исторического процесса в целом: отдельных цивилизаций, народов, культур. Спираль исторического развития народов, которые

Быстрянцева Людмила Анатольевна - аспирантка Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург).

стр. 162

предпочитают материальные интересы и отбрасывают духовные установки национальной культуры, с каждым новым витком сжимается и, по мнению Устрялова, сходит на нет. Народ, теряющий историческую память, творческое начало, идет к своей духовной гибели, порождая войны и революции, диалектично связанные между собой: первая мировая война привела к революционным выступлениям, а серия революций, не направленных в эволюционное русло, по прогнозам Устрялова, неизбежно приведет к новой мировой войне. Как показала история, он оказался прав. Ход исторического развития подтвердил многие пророчества Устрялова: предсказанный им термидор советской власти - уже свершившийся факт, неонэп (как историческая возможность, о которой он писал) воплотился в реалиях сегодняшнего дня, а "чрезмерные увлечения интернационалистского максимализма", как предупреждал Устрялов, повлекли за собой "болезненную гипертрофию неминуемого грядущего национализма". Называя себя "бытийственным оптимистом", Устрялов не переставал верить, что восторжествует Россия обновленная и преображенная, и предполагал, что диалектический материализм в конечном итоге возродит философский идеал - реализм, в советское мировоззрение разовьется до системы религиозной культуры.

Актуальность затрагиваемых Устряловым проблем всегда привлекала к его творчеству пристальное внимание. В ряде работ, посвященных эмиграции, сменовеховскому движению, личность Устрялова, так или иначе, никогда не оставалась без внимания, но его жизнь и деятельность рассматривались в узких рамках определенных политических направлений, прежде всего идеологии "национал-большевизма" и "сменовеховства", причем, как правило, без учета его собственных взглядов. Сам Устрялов, обращая на это внимание, отмечал: "Есть весьма легкий способ полемики: вы влагаете в уста противнику вами же измышленный абсурд и потом победоносно громите этот абсурд к вящей своей славе" ¹ . Эта тенденция, к сожалению, была характерна как для советских ² , так и зарубежных ³ исследователей. Данный факт объясняется причинами идеологического порядка, поздней реабилитацией Устрялова (1989 г.), недоступностью многих материалов. В последние годы интерес к наследию Устрялова возрос: переиздаются его труды ⁴ , издаются не публиковавшиеся ранее материалы ⁵ . Предпринимаются попытки понять его мировоззрение и уточнить биографические вехи жизни и деятельности ⁶ . К сожалению, оценка творчества Устрялова, исходившая из партийных документов, влияет и на современных исследователей политической истории, которые зачастую продолжают использовать стереотипы в понимании "сменовеховства", "национал- большевизма", что в свою очередь мешает раскрытию истинных взглядов Устрялова как политического

¹ Устрялов Н.В. Под знаком революции, 2-е изд., Харбин. 1927, с. 74.

² Трифонов И.Я. Очерки классовой борьбы в СССР в годы нэпа. М., 1960; Федюкин С.А. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к нэпу. М., 1977; Барихновский Г.Ф. Идейно-политический крах белоэмиграции и разгром внутренней контрреволюции 1921-1924 гг. Л., 1978; Мухачев Ю.В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР. М., 1982; Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1987; Квакин А.В. Идейно- политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа. 1921-1927 гг. Саратов, 1991; Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье... (Пути и судьбы русской эмиграции). М., 1990, и др.

³ Кондратьева Т. Большевики-якобинцы и призрак термидора. М., 1993. Работа содержит много фактических ошибок; Агурский М. Идеология национал- большевизма. Париж, 1980; Краус Т. Советский термидор. Духовные предпосылки сталинского переворота. Будапешт, 1997.

⁴ Устрялов Н.В. В борьбе за Россию. Сб. статей. Orange: Antiguare, 1987; его же. Проблема прогресса. М., 1998; его же. Германский национал-социализм. М., 1999; его же. Итальянский фашизм. М., 1999 и др.

⁵ Устрялов Н.В. Дневник колчаковца. - Русское прошлое, 1991, N 2; 1919-й год. Из прошлого. - Русское прошлое, 1993, N 4; Письма Н.В. Устрялова Г.Н. Дикому. - Исторический архив, 1999, N 1-3. Дневник Н.В. Устрялова 1935-1937. - Источник, 1998, N 5-6; Устрялов Н.В. "Hie Rohdus, hie salta!" - Клио, СПб., 1999, N 1(7), и др.

⁶ Шапошников А.Е. Устряловы и Разумовские в Калуге - Калуга в шести веках. Калуга, 1997, с. 178-181; Hardeman Н. Coming to Terms with the Soviet Regime. Northern Illionois University Press, 1994.- Это самое серьезное исследование среди работ зарубежных авторов о Н.В. Устрялове, которому посвящена глава "Н.В. Устрялов. Объединение с большевиками ради спасения "Великой России"".

стр. 163

мыслителя ⁷ . До сегодняшнего времени не существует серьезного исследования, где бы использовался основной корпус обширного наследия Устрялова, которое включает в себя анализ научных трудов, многочисленных журнальных и газетных публикаций, неопубликованных рукописей, дневников, огромной переписки с выдающимися мыслителями и общественными деятелями, переписки с членами семьи. Не существует работ, где бы рассматривалось формирование и развитие мировоззрения ученого, его философская концепция, его взгляды на все сферы общественной жизни в их целостности.

Автором данной статьи вводятся в научный оборот документы из личного архива Н.В. Устрялова, привезенного им с собой после возвращения в Россию в 1935 г. и чудом уцелевшего во время последующих обысков и арестов. На протяжении долгих лет члены семьи вынуждены были сохранять архив в тайне и только в настоящее время документы рода Устряловых, хранящиеся в частной коллекции Е.И. Устряловой, жены младшего сына Николая Васильевича - Сергея, были предоставлены в полном объеме автору данного очерка для публикации. Впервые используются многие материалы из Центрального архива ФСБ фонда КВЖД в Российском государственном историческом архиве, Государственного архива РФ, Архива Калужской области, Государственного архива Пермской области, личного архива Н.А. Сетницкого, которые позволяют восстановить мировоззрение и общественно-политическую деятельность Устрялова в их целостном единстве и исправить многочисленные фактические ошибки, касающиеся Устрялова и до сих пор встречающиеся во многих изданиях ⁸ . Автор поставила задачу изучить творчество Устрялова в единстве исторических, культурологических, философско-этических и других аспектов его мировоззрения на основании скрупулезного анализа рукописей и печатных работ ученого, выявить основную идею творчества Устрялова - идею Культуры, которая до сих пор остается за рамками исторических исследований. На протяжении всей жизни Устрялов пытался определить путь исторического развития России, связывая этот путь с развитием духовной культуры. Русская культура, с точки зрения мыслителя, является не только звеном мировой культуры, но и важнейшей движущей силой на пути культурно- исторической эволюции человечества.

Автор стремилась показать, что в своих работах Устрялов пытался анализировать историю современной ему России в ее противоречивом единстве, синтезируя то, что дано человечеству в сложившемся мировом знании, объясняя с этих позиций события, современником которых он был. Те многогранные проблемы, которые он исследовал (вопросы культуры, государства, экономики, реальной и формальной демократии, религии, национальные вопросы), в настоящее время необычайно актуализируются, поскольку носят не только российский, но и всемирный характер. Ориентируясь на абсолютные ценности, и с этой точки зрения оценивая события как в мире в целом, так и в России, Устрялов часто обращался к высказыванию Спинозы: "Не плакать, не смеяться, но понимать".

ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ Н.В. УСТРЯЛОВА

Сведения о предках Николая Васильевича Устрялова имеются лишь с начала XIX в. Устряловы были крепостными отставного полковника князя И.Б. Куракина и проживали

⁷ Цакунов С.В. НЭП: эволюция режима и рождение национал-большевизма. - Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал, т. 1, М., 1997, с. 57-119; Мельгушт С.П. Красный террор в России, 1990; Иванников И.А. Проблема формы российского государства в русской политико-правовой мысли. Ростов-на-Дону, 1999; Олечник О.Ю., Маметов B.C. Интеллигенция, эмиграция, отечество: проблема патриотизма в творческом наследии представителей российского зарубежья 20-30-х годов XX века. Иваново, 1997, и др.

⁸ Ярким примером такого недобросовестного отношения может служить публикация И. Кондаковой "Дневник Н.В. Устрялова 1935-1937 гг." в журнале "Источник" за 1998в N 5-6 (увидевшем свет в апреле 1999), в которой насчитывается более 40 ошибок, касающихся только Устрялова. Рецензию на нее Л.А. Быстянцевой в полном объеме см.: Клио, 1999, N 1(7), с. 339-344; в усеченном виде: Источник, 1999, N 6, с. 88- 91.

стр. 164

живали в его имении в селе Богородском Малоархангельского уезда Орловской губернии. Из 13 детей прадеда Устрялова, Герасима Трифоновича (1772(?)- 1830), управляющего имением, и его супруги Варвары Родионовны, многие получили признание благодаря своему исключительному трудолюбию и способностям. В военной и юридической среде Петербурга и Москвы был известен Федор Герасимович Устрялов (1808-1873(?)), который "за неутомимые труды и отличную службу" в Военном министерстве был произведен императором Александром II в тайные советники. Известностью в военной среде пользовался и Иван Герасимович Устрялов (1820-1861), начальник Отделения канцелярии военного министерства, дед Николая Васильевича. И.Г. Устрялов принимал участие в пересмотре "Устава о службе гражданской", работал над исправлением Военно-уголовного устава, проекта нового положения о пленных, участвовал в организации и упразднении военных поселений и т.д. "За полезные и неутомимые труды" по составлению второго издания Свода военных постановлений ему 1 января 1861 г. был пожалован Св. Равноапостольного Креста Владимира IV степени, в связи с чем Устрялов подал прошение императору Александру II об утверждении его семьи в потомственном дворянстве и получил согласие ⁹ .

Родной брат И.Г. Устрялова - Николай Герасимович (1805- 1870) - известный историк, четверть века возглавлял кафедру русской истории Петербургского университета, был автором первых учебников по русской истории для средних учебных заведений и школ, первого печатного курса лекций для университетов. Его интересовали переходные, переломные эпохи в истории родины. Николай Герасимович писал о Петре I, который "задумал даровать своему государству совершенно новую жизнь, вступил в борьбу со всем окружающим, с понятиями, мнениями,

⁹ Устрялов Н.Г. Воспоминания о моей жизни. - Древняя и новая Россия, 1880, т. 17, N 8, с. 603; Российский государственный политический архив (РГИА), ф. 1343, oп. 30, д. 4454, л. 10 об.; д. 4455, л. 1, 4 об.

стр. 165

предрассудками, с соседями, с самой природой, восторжествовал над всеми препятствиями, изменил внутреннее устройство, дал иные основания политике внешней, пробудил силы народные и как будто создал новое государство".

Николай Васильевич Устрялов, которого, несомненно, можно назвать историком современности, поскольку он не только касался вопросов исторического характера, оставив специальные труды, но и работал с логическими понятиями и категориями, исследуя конкретный исторический процесс, пытаясь постигнуть его в многообразии причинно- следственных связей, отдавал должное Николаю Герасимовичу как историку. Их связывало уважение к факту (бытийственность), признание объективности законов исторического процесса и принцип нравственного лица исследователя (важность внутреннего, нравственного убеждения). Именно нравственное начало стало определяющим в жизни и деятельности Н.В. Устрялова. Вспоминая своих предков в статье "Наша генеалогия" (1921), он писал: "Они были "действительными статскими советниками кабинетной науки и государственной службы". Пусть так. Мы не видим в этом ничего плохого. Именно этими людьми крепла русская земля, росла "Великая Россия". Именно они непрерывным, скромным и упорным опытом поколений создавали русское государство, утверждали гранитным фундаментом великодержавный Петербург, "на темной окраине мира, среди морозных туманов и льдов" вознесшийся манием гения "из тьмы лесов и топи блат".

Отец Николая Устрялова - Василий Иванович (1859-1912)- окончив в 1885 г. в Киеве медицинский факультет Императорского Университета святого Владимира, получил диплом лекаря. В этом же году состоялось его бракосочетание с "калужской купеческой дочерью" Юлией Петровной Ерохиной (1862-1939). До 1900 г. чета Устряловых проживала в Петербурге, где у них родилось два сына: Николай (1890) и Михаил (1892). В 1900 г. по семейным обстоятельствам семья Устряловых переехала на постоянное жительство в Калугу, где Василий Иванович, известный врач, вел обширную общественную деятельность: состоял гласным Городской думы, попечителем приходского училища. Будучи председателем комитета родителей гимназических воспитанников, в 1906 г. был утвержден в должности церковного старосты при Николаевской гимназической церкви. Мужскую Николаевскую гимназию Николай Устрялов окончил в 1908 г. с серебряной медалью ¹⁰ .

С детских лет обнаружилась тяга Н.В. Устрялова к печатному слову. Еще в 1903 году он с братом Михаилом каждое десятое число месяца готовили рукописный домашний журнал "Любитель", в котором помещали не только свои работы, но и рукописи других гимназистов, переводы с французского, шарады, разгадки шарад, заметки. Кроме рукописного журнала, в личном архиве Н.В. Устрялова сохранились очерки 1906-1908 гг., посвященные произведениям выдающихся деятелей русской культуры. Они представляли собой не школьные сочинения, отписку на заданную тему, а осмысленную, увлекательную, интеллектуальную работу, к которой он возвращался по истечении нескольких месяцев и даже лет, составляя комментарии. Очень важен для понимания мировоззрения Устрялова очерк "Об Обломове и обломовщине", в котором он оригинально интерпретирует образ Обломова, рассматривая его как духовного раба: "Мы видим в обломовщине живую, свободную по своей природе, искренно жаждущую развития и искренно стремящуюся к самопознанию - человеческую личность, только скованную страшными, цепкими, роковыми путами невидимого, духовного рабства, которое, парализуя волю человека, тем самым безжалостно уничтожает его индивидуальность, его священное "я", обезличивает его личное сознание и этим подрывает у древа культуры его самые глубокие питательные корни. Так как свобода личности есть первое и существеннейшее условие "культуры". Необходимо, считал Н. Устрялов, "призвать людей к освобождению и от того внутреннего, невидимого рабства, в котором находится их душа и благодаря которому они

¹⁰ Устрялов Н.Г. Русская история до 1855 года. М., 1997. с. 29; Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 33; Частная коллекция Е.И. Устряловой (Москва); Исторический архив г. Москвы, ф. 418, on. 322, д. 1843, л. 13; Архив Калужской области, ф. 77. oп. 1, д. 2417, л. 2-4; д. 2523, л. 138 об.; д. 2090, л. 4.

стр. 166

всю свою жизнь являются слепыми орудиями в руках других, мыслят чужими мыслями, чувствуют чужими чувствами, хотят чужой волей...".

С проблемой "духовного рабства" связаны, по мнению Устрялова, и проблемы интеллигенции. В очерке: "Пьер и князь Андрей как представители русской интеллигенции" Устрялов задается вопросом: "Князь Андрей и Пьер... Не два ли это направления русского религиозного сознания, не два ли это течения русской интеллигентской мысли?". Он считает князя Андрея силой эволюционной, а Пьера - силой революционной. ""Как соединить их?" - вот великая проблема, великий вопрос будущего..." - заключает Устрялов. Посвятив свою жизнь служению Культуре, Устрялов видел основную свою задачу в неустанной борьбе с невежеством, которое, по его мнению, всегда происходило от "рабства духа" ¹¹ .

Поступив в 1908 г. на юридический факультет Московского университета, Николай Устрялов стремился полностью погрузиться в учебу и творчество, но события тех лет невольно втягивали его в политическую жизнь России. Постигая суть происходивших в университете, да и в России событий, он всегда старался руководствоваться "строго продуманными и возвышенными мотивами". Сохранилась уникальная переписка Устрялова с семьей 1908-1909 гг., в которой нашли отражение многие перипетии в то время весьма активной политической жизни Московского университета.

Из всех партий Устрялов остановил свой выбор на кадетской, поскольку она была партией, объединившей многих представителей культуры и науки. В письмах к родным он сообщал, что весть о забастовке Петербургского университета произвела переполох в Московском - решался вопрос о дальнейшей жизни университетов. В ответ на резолюцию общего студенческого собрания Московского университета о забастовке, фракцией народной свободы было написано воззвание, которое заканчивалось словами: "Дорожа более всего единением и честью студенчества, фракция приглашает товарищей подчиниться решению общего собрания". В этом проявился характерный для Устрялова принцип объективности и учета реальных возможностей действия в сложившейся ситуации, которому он следовал во всей своей последующей жизни при оценке тех или иных исторических событий. Этот принцип очень важен для понимания его конкретной политической позиции, политических оценок и рекомендаций. Кадеты, признавая забастовку несвоевременной, и, будучи принципиально не согласны с ней, - все-таки активно ей не препятствовали, чтобы не вносить дезорганизацию в студенчество. По этому поводу Устрялов писал: "Во всяком случае, забастовку, если нельзя оправдать, то можно понять. И раз предотвратить ее уже нельзя, то мешать ей вредно и бессмысленно...". В дальнейшей жизни он часто использовал это "неприятие оппозиции" как принцип отношения к власти ("оппозиция как мировоззрение") при освещении различных политических проблем.

Обращение Московского совета профессоров к московскому студенчеству, которое Устрялов расценивал как новый козырь в руках кадетов, свидетельствовало о том, что профессорская коллегия к тенденциям левых течений отнеслась резко отрицательно. Попытки контроля профессорско- преподавательского состава и педагогического процесса со стороны властей и студенчества нанесли непоправимый вред высшей школе и позднее явились одной из причин ухода из Московского университета в 1911 г. большой группы профессоров.

Ярко характеризует атмосферу того времени и личные качества самого Устрялова история его ареста в 1909 г. Дело началось с заседания научного кружка "Новь", разрешенного и легализированного университетской администрацией, и было связано с его принадлежностью к кадетской партии. Все это всплыло, как писал Устрялов, "по милости его превосходительства Г-на московского Генерал-губернатора Гершельмана", подозревавшего, что под именем научного кружка "Новь" собирается нелегальная кадетская фракция и отдавшего строгий приказ: устроителя, и председателя "подвергнуть аресту на 3 месяца. Простых же участников без суда и следствия

¹¹ Частная коллекция Е.И. Устряловой.

стр. 167

подвергнуть аресту на 10 дней - каждого. Это все должно происходить не в тюрьме, а при полицейском участке". Устрялов ставит в известность своих родных: "Сегодня опять был в Тверском бульваре и настаивал на своем праве - сипеть Ю дней, но достать теперь место в участке так же трудно, как добыть билеты на концерт Шаляпина; приходится брать места с бою. Сидеть буду в Тверском участке в одной камере с А.А. Мануйловым (сын ректора университета".) Сидеть будем на положении пьяниц, воров и скандалистов, впрочем, от оных на известном расстоянии и почтительном отдалении - в отдельной комнате. Веревкин (сын доктора), Родионов и Амфитеатров (сын известного Амфитеатрова) сидят уже второй день. Счастливые! -15-го освободятся, а 16-го - концерт Собинова в пользу недостаточных студентов".

Устрялова глубоко волновали факты, свидетельствующие, по его мнению, о "полном разложении" студенчества:"Становится страшно за русскую культуру". С юношеских лет он совершенно определенно высказывает свое отношение к политике: "Все сводится к политике, во имя политических лозунгов забывается культура... И как-то особенно горько слышать имя Толстого на теперешних митингах и сходках... Ограниченность политического понимания идет здесь рука об руку с узостью культурного кругозора. Дай Бог, чтобы молодежь поскорее опомнилась... А то обидно за Россию, страшно за ее судьбу и будущее" ¹² .

Политические события не захватывали Устрялова целиком, поскольку в нем постоянно происходила глубокая внутренняя духовная работа. Со второго курса он посвящал много времени изучению наследия западноевропейской и русской философской мысли. В этой связи показателен очерк "Мировая эволюция и идея Добра", в котором Устрялов пытался определить свое философское кредо: "В общем я стою на позиции той философской школы, которая ведет свое начало от Канта и, проходя красной нитью через всю немецкую классическую философию, наивысшего развития достигает в современном так называемом "неокантианстве"... Это философское направление в его целом носит название "телеологического критицизма". Оно телеологично, ибо центр его построений заключен в нравственной философии, а центр последней - в понятии цели... оно исследует условия и границы нашего познания, подвергая критике чистого разума все данные науки, все результаты опытного знания... Следуя в основных своих тезисах за критицизмом, я прихожу к выводам, приближающим меня к русской философии. Эта последняя помогает мне разобраться в тех вопросах, которые немецкая философия, обыкновенно, считает выходящими за сферу своей компетенции или разрешает их в ином смысле и в ином направлении... Я считаю не только возможным, но и даже необходимым сочетание критического метода современного неокантианства с положительным религиозным мировоззрением Вл. Соловьева и нашей новейшей культурно- общественной мысли" ¹³ .

В годы учебы, а затем и преподавания в Московском университете на юридическом факультете (1908-1918) Устрялов встречался с рядом известных ученых-мыслителей: Б.П. Вышеславцевым, С.А. Котляревским, П.И. Новгородцевым, С.Н. Булгаковым, Н.А. Бердяевым, И.А. Ильиным, П.А. Флоренским, Н.О. Лосским, А.А. Кизеветтером. Находясь в среде представителей русской философской и исторической мысли, он много времени уделял изучению вопросов религии и философии, состоял постоянным членом Московского религиозно-философского общества, где его докладам было посвящено несколько заседаний. Особо следует отметить период интенсивного общения Устрялова с выдающимся философом профессором князем Е.Н. Трубецким на так называемых "Семинариях Трубецкого", которые им усиленно посещались. С семьей Трубецких у него сложились очень близкие отношения, и впоследствии старшего сына он назовет Евгением. Неоднократно Устрялов цитировал

¹² Мысли о современном студенчестве. Толстой и студенчество. Рукопись. 1910 г., с. 1, 3. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

¹³ Рукопись. Личный архив Н.В. Устрялова. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

стр. 168

слова Трубецкого: "как юристы, господа, вы должны осмыслить право, а для того, чтобы осмыслить право, вы должны осмыслить вашу жизнь". Позднее, будучи уже в эмиграции, он напишет: "Как приятно погружаться мыслью в чистую строгую философию! Словно умывается душа. И вспоминается молодость: в университете ведь я много занимался философией, и только потом как-то отстал от нее, отвлеченный шумною суетой. Теперь же годы и хворь заставляют вернуться к душе - к первой любви, а ею у меня была именно философия. Не знаю, сколько времени продлится этот припадок увлечения, но сейчас он в полном разгаре. Перечитываю книги покойного Евгения Николаевича - "на старости я сызнова живу". Грустно, что здесь нет людей, с которыми можно было бы поговорить обо всем этом - и опять- таки вспоминается Москва, наши, бывало, горячие беседы, живое общение мысли" ¹⁴ .

Общение слушателей семинария: Н.В. Устрялова, Ю.В. Ключникова, Н.Н. Фиолетова, Л.В. Успенского. С.Ф. Кечекьяна с князем Е.Н. Трубецким не ограничивалось официальными рамками рефератов и "прений" на практических занятиях. Вместе с Е.Н. Трубецким, С.Н. Булгаковым, Б.П. Вышеславцевым они посещали теософические собрания, проводимые пропагандистами эзотерических учений А.А. Каменской и П.Д. Успенским. Неоднократно встречались с проживавшими в Калуге, но известными и в Москве и Петербурге, представителями Калужского отделения теософического общества Еленой Федоровной и Николаем Васильевичем Писаревыми, которые вели широкую просветительскую деятельность, пропагандируя учение Е.П. Блаватской: в своей типографии печатали книги по восточной философии, теософии, переводы с санскрита и английского языка. Семинаристы относились с большим чувством уважения и благодарности к своему учителю. Сохранились дневниковые записи Устрялова о Трубецком, полные любви и преданности: "Было в нем нечто органическое, глубоко почвенное, от рода и от земли. Нужны миру такие люди, - люди якоря и берега, - в них мир познает себя в модусах отдыха, предела и уюта. И никакие бури не отнимут у этих людей их берега и якоря, ибо обрели они "вечный покой, как вечную правду мирового движения"... Да, да, счастливы и духовно полезны такие люди!" ¹⁵ .

С юношеских лет Устрялова привлекали идеи Синтеза, Свободы, Гуманизма, Истины, Добра и Красоты, и уже в студенческие годы закладывались основы мировоззрения, которое развивалось и сформировалось в самостоятельную систему, пронизывавшую впоследствии все стороны его творческой и политической деятельности. Первым и основным своим духовным учителем Устрялов считал Вл. Соловьева. В дневниковых записях от 11 февраля 1912 г. можно прочитать: "надо признаться Соловьеву я обязан чуть ли не всем своим "философским миросозерцанием" и - кто знает - быть может, даже и многими переживаниями интимного, чисто уж субъективного свойства. Ибо если чужое войдет в плоть и кровь, то часто нельзя бывает отличить его от своего". В ранних текстах Устрялова видна связь с идеями русского космизма, а в работах, последних лет жизни, обнаруживается своеобразная перекличка с идеями "Живой Этики" Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов, к пониманию которых он шел своим путем. С Н.К. Рерихом Устрялов встретился только в 1934 г., в Харбине.

1 июня 1913 г. Устрялов был удостоен диплома первой степени, и по рекомендации Б.П. Вышеславцева и Е.Н. Трубецкого оставлен на кафедре энциклопедии и философии права Московского университета для приготовления к профессорскому званию сроком на два года с поручением вести практические занятия по истории русской политической мысли. В декабре 1915 г. он выдерживает магистерские экзамены по истории философии права и по государственному праву, весной 1916 г. по международному праву. Осенью 1916 г. читает пробные лекции на темы "Идея государства у Платона" и "Теория самодержавия у славянофилов", после чего получает звание

¹⁴ Письмо к матери от 1.1.1931. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

¹⁵ Дневник. Февраль-март 1935 г. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

стр. 169

приват-доцента. В весеннем полугодии 1917 г. Устрялову было разрешено вести в Московском университете практические занятия по истории русской политической мысли, а в 1917-1918 учебном году читать курс лекций "История русской политической мысли XIX века". Кроме этого, с 1916 г. он состоял ассистентом Московского Коммерческого института, с 1917 г. преподавал, одновременно с И.А. Ильиным, Ю.В. Ключниковым, А.В. Чаяновым, в Московском городском народном университете имени А.Л. Шанявского. Сохранилась программа курса по "Истории русской политической мысли последнего века", составленная Устряловым ¹⁶ . Программа свидетельствует о широте охвата курса, в который включены различные направления политической мысли, в том числе русский романтизм, славянофильство, марксистская политическая мысль. Марксизм не выделяется особо, а рассматривается Устряловым как одна из форм современного позитивизма, что отвечает современным направлениям в исследовании марксизма. Кроме того, очевиден синтез представленных в программе философских, политологических и социальных вопросов.

Весной 1914 г. Устрялов слушал лекции в Сорбоннском и Марбургском университетах и возвратился в Россию за месяц до начала первой мировой войны. Пытаясь разобраться в сути происходившего, он вел дневниковые записи, печатал передовые статьи в газете "Утро России" ("Заря России"), статьи в журналах "Русская мысль" и "Проблемы Великой России", читал лекции о войне в калужском литературном кружке, в религиозно-философском обществе, на фронте. Говоря о причинах войны, Устрялов объективно выделял двух виновников: как Россию, так и Германию, показывая, что каждая из них пытается удовлетворить свои имперские интересы. Из содержания записи в "Дневнике" (6-7 сентября 1916 г.) явствует, что он старался объективно подходить к оценке политики России и критически относился к взглядам на нее Е.Н. Трубецкого: "Ясно, что точка зрения Трубецкого (напр.) на эту войну глупа и наивна: "болтология" о любви и бескорыстии и вместе с тем жадные взгляды на Константинополь, фарисейство, лицемерие, словом, мерзость..." (Дневник, 7 сентября 1916).

Попадая под влияние определенных поветрий того времени, Устрялов пытался оправдать притязания воюющих государств тем, что здоровому государственному организму требуются большие территории. Впоследствии он от такой прямолинейной констатации откажется, придя к мнению, что, государство необходимо лишь как "физическое тело" Культуры. Устрялов умудрялся в период почти повальной германофобии стоять над эмоциональной позицией "ура- патриотизма" и рассматривать русских и немцев объективно, не отождествляя вдохновителей войны с собственно германским народом, который он высоко ценил. ""Пусть виновата "Германия". Но ведь Германия в смысле международного права и просто Германия - две вещи разные. Можно возмущаться прусским юнкерством и самодержавным безумцем, стоящим в его главе - но при чем тут страна, ее культура, ее "идея"?" (Дневник, 29 июля 1914).

Устрялов говорил о глубинной связи русской культуры с культурой всего человечества, с немецкой культурой: "Теперь нападки наших "новославянофилов" на германскую культуру напоминают один эпизод из былинного эпоса, - писал он. - Илья Муромец, взобравшись на плечи Святогору, стал изо всей силы колотить по его голове палицею. Тот продолжал спокойно ехать на своем коне, не ощущая никакого неудобства. Наконец, после одного особенного "сильного" удара почувствовал некоторую боль, осмотрелся и, тряхнув головою, презрительно проворчал: Я-то думал, что комарики покусывают, ан то русские богатыри пощелкивают... Вероятно, немецкой культуре русские укусы не более ощутительны, чем Святогору - "пощелкивание" русского богатыря... И сверх того, аналогия тем разительнее, что и наши германоеды грызут немецкую культуру не иначе, как предварительно взобравшись на

¹⁶ Исторический архив Москвы, ф. 418, oп. 244, д. 19, л. 39; oп. 322, д. 1843, л. 2; ф. 635, oп. 3, д. 94, л.105.

стр. 170

ее плечи... Но прошло время, - и Святогор перед смертью добровольно (хотя и в силу высшей необходимости) передал Илье большую часть своего духа. Тогда и только тогда русский богатырь окреп воистину" (Дневник, 25 марта 1915). Под впечатлением трагических событий войны он оставляет в своем дневнике следующие строки: "Есть еще зло в мире... Подвиг Голгофы открыл человечеству возможность преодолеть это зло. Его действительное преодоление должно стать великой задачей свободной человеческой воли" (Дневник, 22 марта 1915). Летом 1917 г. по поручению Общества профессоров и младших преподавателей Московского университета Устрялов прочел ряд курсов и отдельных лекций по вопросам государственного права в различных городах России, а также на фронте. Его ранние работы 1917 г., изданные в типографии Маковского тиражом 60-95 тыс. экземпляров, - "Отвод министров", "Учредительное собрание", "Николай" - пользовались популярностью и быстро расходились.

Устрялов обладал редким публицистическим даром. Его литературный язык был образен, легок, прозрачен и конкретен, особенно, когда затрагивались художественные темы. И политические выступления он часто облекал в художественные формы, чем вызывал восхищение даже противников. В своем творчестве Устрялов всегда ставил просветительские задачи, причем в пушкинском понимании, где просветительство освещено нравственным началом: "Публицистика - писал он в одном из писем к писателю и публицисту К.А. Чхеидзе (1897-1974), - если она претендует на принципиальность, а тем более на "большой стиль", должна покоиться, как известно, на предпосылках миросозерцательных, на определенной философско- исторической хотя бы концепции... Эта предпосылочная концепция с молодости во мне жила... временами, эпизодически она обнаруживала себя в суждениях по "философии эпохи" и, если угодно, "наполняла неким внутренним пафосом" все политические мои высказывания" ¹⁷ ,

ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Начиная с 1916 года и до ее закрытия в 1918 г. Устрялов печатался в газете П.П. Рябушинского "Утро России" ("Заря России") ¹⁸ , в еженедельнике "Накануне". Синтезирующим началом его публикаций данного периода являлся вопрос о роли культуры в русской революции и в будущем России. "Социалистический мир" в понимании Устрялова - "мир бесконечно утонченной культуры". Недавно раболепствующий народ не может сразу стать культурным и свободным, "ему нужны культурные союзники". Социализм, по его мнению, имеет педагогическое значение, поэтому социалистическая программа нужна "для просвещения и воспитания масс, а не для руководства ими". В демократизации России Устрялову виделась проблема, связанная с тем, что революционная демократия - великая сила, но не творческая, и в этом беда русской революции, "ибо обещания ее скоро станут пропавшей грамотой, и история признает за ними реальную силу лишь через десятки лет!" ¹⁹ .

Полагая, что массовой демократической культуры в России нет, есть только "горные вершины культуры", Устрялов был уверен в том, что подлинная демократия может прийти к власти только в отдаленном будущем, и только тогда обретет она право на свою политику, когда станет культурной и просвещенной. Революция, как позднее напишет Устрялов, дана России для того, чтобы она не превратилась во вторую Америку: "Не о "второй же Америке" размышляли лучшие люди Европы и не для того же тосковал одинокий Чаадаев, метался в духовной лихорадке Герцен,

¹⁷ Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ), ф. 5911, on. 1, д. 78, л. 8-8 об.

¹⁸ Подробный анализ см.: Быстрянцева Л.А. Культура в русской революции и в будущем России (по публикациям Н.В. Устрялова в газете "Утро России"). - Петербургские чтения. Петербург и Россия. СПб, 1997, с. 48393.

¹⁹ Утро России, 24.IX, 26.VI, 3.IX. 1917.

стр. 171

рочествовали славянофилы, горел и сгорел Белинский, бредил вещий Достоевский, не для того же творилась русская история и созидалась русская мысль, чтобы после величайшей из революций русский мужик приобщился идее свободного накопления, а русский интеллигент - духу размеренного мещанства!" Необходимо отметить, что ни нации, ни государства Устрялов ни в коей мере не обожествляет, более того, он считает, что они не могут быть ни "верховной ценностью", ни "нормой", ни критерием политических оценок: "Государств и наций много, и они преходящи; как же государство и нация могут быть верховной нормой? Что же это за верховная ценность, растерзанная пространством и поглощаемая временем?" ²⁰

Революция внесла перемены в преподавательскую судьбу Устрялова. Осенью 1916 г. в качестве подготовительной меры к созданию самостоятельного Пермского университета было открыто отделение Петроградского университета в г. Перми. Устрялов, отмечая этот факт, писал брату Михаилу на фронт: "Успенский, молодчина, получил отличное место во вновь открывающемся Пермском университете - место и.д. профессора энциклопедии и философии права... Вчера уже уехал. Конечно, страшно рад и счастлив: уже профессор!!!". Через пять месяцев он вернулся к этой теме: "Успенский прислал мне письмо, где сообщает, что скоро выяснится вопрос о моем переезде в Пермь на кафедру государственного права. Эта кафедра сейчас предложена уже одному петербургскому доценту - Болдыреву, - но он, может быть, откажется, ибо имеет место в Петербурге. Если откажется, "быть мне помощником бухгалтера". Хотя, как кажется, шансов не очень много" ²¹ . Не следует забывать, что Устрялов, был председателем малочисленного отделения партии кадетов в Калужской губернии, а ведь именно кадеты вызывали особую ненависть большевиков (когда ему пришлось выехать из Калуги в Москву, его брат был арестован как заложник). Следует особо подчеркнуть, что Устрялов никогда не был слепым приверженцем кадетской партии, поскольку какой-либо фанатизм был в принципе ему чужд. Да и в самой партийной борьбе, он видел многочисленные недостатки, по-разному оценивая, например, взгляды и деятельность кадетов Москвы и Петербурга, а позднейшие его оценки кадетского движения еще раз это подтверждают.

В 1918 г. "совершенно случайно", как считал сам Устрялов, он все же попал в Пермь, и "ужасы Москвы сразу померкли перед тем, что творилось здесь, на границе советской республики, в непосредственной близости белого фронта, в царстве страшного уральского совдепа... Пришлось воочию удостовериться, как отражается на местах "твердая политика" центра". В сентябре 1918 г. Устрялов был принят на юридический факультет Пермского университета в качестве приват-доцента по кафедре государственного права, где читал курс по истории политической мысли XIX в. Преподавателем по кафедре энциклопедии права и истории философии права был назначен коллега Устрялова по семинарию Трубецкого Успенский. Деканом факультета был другой его коллега - Фиолетов. Попытка пригласить Ключникова на вакантную должность профессора по кафедре государственного права ²² , оказалось неудачной. В Пермь он вызвал и Наталью Сергеевну Устрялову, урожденную Блистанову, дочь именитого калужского купца, с которой обвенчался 16 июня 1918 г. Годом раньше в письме, адресованном Николаю Васильевичу, она писала: "Я говорю тебе истинную правду, что вся жизнь в тебе и без тебя нет жизни". Наталья Сергеевна, действительно, не только разделила с Устряловым все жизненные невзгоды, но и сделала все, чтобы создать творческую обстановку для деятельности мужа. Трогательные строки признательности, посвященные жене, звучат в его письме к матери от 19 апреля 1921 г.: "Благодарю Бога, что все это время был не один, - Наташа своим изумительно спокойным характером и исключительною выдержкой

²⁰ Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 322; его же. Наше время. Шанхай, 1934, с. 94.

²¹ Письма брату, 28-29 сентября 1916г., февраль 1917 г. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

²² Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 103; Государственный архив Пермской области (далее - ГАПО), ф. Р = 180, on. I, д. 545, л. 39.

стр. 172

оказывала незаменимую, прямо-таки спасительную поддержку во все трудные минуты жизни" ²³ .

Несмотря на ужасы террора, научная жизнь в Перми продолжалась. В те годы еще не сложилась жесткая бюрократическая структура управления всеми сторонами жизни университета: учебный и научный процессы находились в руках профессорско-преподавательского состава. Помимо Пермского университета Устрялов читал курс лекций по истории русской общественной мысли в Пермском народном университете. Исповедуемый им принцип преподавания зафиксирован в конспекте вступительной лекции "О разуме права и праве истории", прочитанной позднее на Юридическом факультете в Харбине. "Исторические перевороты, ниспровергающие конкретные системы права, по существу своему не столь универсальны и всесокрушающи, как это представляется взволнованному взору современника. Для того, чтобы лучше провидеть их реальные результаты, нужно изучать историю страны, ее старое право, новые тенденции, зарождающиеся в его лоне и приведшие к творческой катастрофе. Старое неизбежно так или иначе отражается на новом. Вот почему и в дни революционного потрясения юридический факультет должен занятия свои продолжать полным темпом".

24 декабря 1918 г. советская власть в Перми пала под натиском войск А.В. Колчака. На заседании Совета Пермского университета 22 января 1919 г. Устрялов был избран на должность экстраординарного профессора по кафедре государственного права. Вскоре, по рекомендации Ю.В. Ключникова, занимавшего пост министра иностранных дел в правительстве Колчака, был вызван в Омск. В сохранившемся личном деле Устрялова имеется прошение, поданное ректору: "Ввиду вызова меня в Омск для переговоров с Управляющим делами Совета министров, честь имею просить вас разрешить мне месячный отпуск". Отпуск был утвержден с 28 января по 26 февраля 1919 года ²⁴ .

3 февраля 1919 г. Устрялов командируется в Омск на должность Юрисконсульта Совета Министров. Анализ документов показывает, что Устрялов числился на должности юрисконсульта короткое время, не успев принять никакого деятельного участия в правительстве. Сложилась классическая ситуация: де-факто и де-юре. Это же касается и утверждения о том, что Устрялов был председателем кадетского Центрального Восточного Комитета (о чем он сам иронично и вскользь упоминает), который, по словам Устрялова, после переворота 18 ноября 1918 г., провозгласившего Колчака "верховным правителем", отдал власти своих наиболее сильных людей и вел себя "тихо и безобидно". В контексте затронутого вопроса в его дневнике есть замечательные строки: "Не будучи по характеру своему ни организатором, ни политиком-практиком, способным к этому "грязному ремеслу", на деле в теории готов его осмыслить), я и инстинктивно, и сознательно сторонился шумливой, неприглядно-честолюбивой толчеи вокруг государственного аппарата".

После своего приезда в Омск Устрялов почти сразу переходит на должность директора Пресс-Бюро, но поскольку политической карьере он всегда предпочитал независимую и творческую деятельность, Устрялов вскоре выступил одним из создателей Акционерного общества "Русское общество печатного дела" - Русское бюро печати, куда составной частью вошло Пресс-бюро (во главе Русского бюро печати он находился до падения Омского правительства). В дневниках Устрялов подчеркивал, что правительство за все время существования Русского бюро печати относилось к нему вполне корректно: "Нам была предоставлена действительная свобода политической пропаганды и информационной работы, никакого давления со стороны правительства мы не испытывали" ²⁵ . Кроме этого Устрялов становится фактическим редактором и ведущим автором газеты "Русское Дело", которая выгодно отличалась от многочисленных периодических изданий колчаковской белой прессы, поскольку ее

²³ Личный архив Н.В. Устрялова. - Частная коллекция Е.И. Устряловой.

²⁴ Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 286; ГАПО, ф. Р = 180, on. 2, д. 375, л. 22-23.

²⁵ Русское прошлое, 1993, N 4, с. 202, 244; 1991, N 2, с. 292; 1993, N 4, с. 214.

стр. 173

содержание несло на себе отпечаток незаурядной личности Устрялова: стремление к объективности, отсутствие слепой и безоглядной ненависти, представление различных точек зрения на события гражданской войны. Когда, в период пресловутой "реконструкции власти" ("уже отмеченной печатью смерти", - как пишет Устрялов) в Иркутске министр С.Н. Третьяков потребовал подчинения правительству со стороны редакторов газеты "Русское дело", Устрялов ему совершенно определенно ответил, что, являясь не чиновниками, а общественными деятелями, сотрудники газеты будут писать то, что велит им долг по отношению к самим себе и к той политической идеологии, которую они исповедуют.

Устрялова как публициста характеризует особый, оригинальный стиль оформления каждой редакционной статьи в газете "Русское дело". Подборка эпиграфов к редакционным статьям имеет важное, смысловое значение. Он обращается к высказываниям выдающихся представителей философской и политической мысли от Гомера до своих современников, чтобы сконцентрировать внимание читателя на основной идее. Выделяя объективность и критицизм как важнейшее составляющее кредо публициста, Устрялов уже в первом номере газеты в статье "Русское дело", указывает не только на объективные основания диктатуры большевиков, но и на необходимость диктатуры в белом движении. Считая, что бывают эпохи, когда диктатура жизненно необходима, он подчеркивал, что "подлинная диктатура" должна быть силой направляющей и созидающей, при этом следует различать "диктатуру власти" и диктатуру отдельного лица. Власть диктатора - "это - власть творческая, созидающая по существу" - данная мысль, вероятно, обращена и к самому Колчаку. Позднее, к статье "Власть и общество" ²⁶ , Устрялов в качестве эпиграфа использовал высказывание П. Новгородцева: "Жизнь выдвинула диктаториальную власть, опирающуюся не на общественный сговор, а на общественное признание".

Для Устрялова была очевидна ошибочность мечты о созыве Учредительного собрания в условиях отступления армии Колчака. Будучи по своим убеждениям эволюционистом, он считал, что необходимо постепенное изменение форм организации общества. "Народоправство", которое бы покоилось на достаточной культуре народных масс - это долгая культурно-просветительская работа, духовная работа, поэтому, будучи приверженцем идеи народоправства, Устрялов подчеркивал, что в настоящее время реальная демократия невозможна в силу отсталости культуры населения. Он предупреждал и о возможности возникновения в России псевдодемократии, поскольку на данном этапе путь демократизации - путь несвоевременный. В связи с этим Устрялов писал: "Не случайно в центре России уже более двух лет держится власть, порвавшая со всеми притязаниями формального демократизма и представляющая собою любопытнейшее в истории явление законченной диктатуры единой партии". К статье "На перевале" Устрялов взял эпиграфом слова английского социолога Гербера Спенсера: "Великим политическим суеверием прошлого было божественное право королей. Великое суеверие нынешней политики - божественное право парламентов". Если во время гражданской войны, считал Устрялов произойдет разделение властей и пройдет задуманный определенной частью проект созыва Учредительного собрания, то "можно опасаться, что при таких условиях мы в результате получим палату, перед которой вторая Государственная Дума, - Дума народного невежества - будет казаться венцом интеллигентности и культурности" ²⁷ .

Для спасения России необходимо объединиться - эту мысль Устрялов выразил эпиграфом газеты к передовой статье Трубецкого "Гонение на церковь" ²⁸ , цитируя слова генерала Алексеева "Я не спрашиваю людей, идущих со мной работать: какой ты партии, я спрашиваю его: - любишь ли ты Россию?". Статьи Устрялова в этом номере нет, но есть его небольшое предисловие к статье Трубецкого. В нем Устрялов идет дальше Алексеева, который призывает к объединению партий, и дальше Трубецкого,

²⁶ Русское дело, 5, 22. X.1919.

²⁷ Русское дело, 12.XII.1919.

²⁸ Русское дело, 8.Х.1919.

стр. 174

призывавшего объединиться только православное движение, подчеркивая, что призыв князя Трубецкого "воплощен у нас уже в конкретных формах религиозного добровольческого движения, обнимающего собою не только христианство, но всякую религию". В свете этого высказывания представляется странным даже сама постановка вопроса о национализме Устрялова.

Проблеме единения посвящена и статья Устрялова "Обреченные" ²⁹ , в которой он выступает не против национально-этнических групп, в чем его часто пытаются обвинить, а высказывает идеи, связанные с определенными историческими обстоятельствами. "Великой России" угрожал распад, - писал Устрялов, - но, вместо того, чтобы объединяться с Россией в труднейший момент ее истории, оказывать ей посильную помощь, "суверенные государства" русских окраин мечутся в мучительных колебаниях между обоими факторами текущей русской жизни: между большевизмом и властью государственного ренессанса. Им остается нейтралитет. Но и нейтралитет мало может им дать - конец гражданской войны в России будет неизбежным прологом их конца. Попав между молотом и наковальней, все эти сыны безвременья стремятся заручиться помощью извне, но... она тоже ведь приходит - постольку, поскольку...". Для Устрялова совершенно очевидно, что, добиваясь суверенитета, "в предсмертной тоске заведомо обреченные, они волей-неволей занимаются лишь тем, что собственными руками роют себе могилы" и могут добиться, разве что одного - сменить одну "пяту" на другую. Но, и тут необходимо отдать должное объективности Устрялова, который видел источник возникшей проблемы более в объективной болезни самой России, нежели в субъективистских устремлениях сепаратистов: "Будучи не более, как симптомом преходящей болезни великого государства, они высыпали, как сыпь, на его теле. Пройдет болезнь - сыпь автоматически исчезнет". Само название статьи - "Обреченные" говорит, что любое разъединение ведет к разложению, к гибели, и идущие по этому пути обречены. Если Россия выдержит болезнь, тенденции сепаратизма исчезнут, если нет, они приведут к распаду России, постоянно предупреждал Устрялов. Он не против многообразия, он за целостность тела культуры, поскольку нарушение этой целостности, в свою очередь, приведет к обмельчанию и, в конечном итоге, как он полагал, к исчезновению самих наций. Оставаясь в единстве, нации тем самым сохранят и свои суверенитеты.

Важно отметить, что для объединения, по мнению Устрялова, необходима свободная воля каждого народа, насильственное объединение можно сравнивать с "мертворожденным ребенком". Позднее Устрялов напишет: "И вся эта нынешняя бестолковица потерявших подлинную взаимную связь, маниакально "самоопределяющихся" народов, кружащихся исступленно в каком-то мрачном танце сатаны, - разве не свидетельствует она о мертвенном разложении человечества на составные элементы?" ³⁰

Эпиграфом к статье Устрялова "Единство власти", послужило высказывание С.Н. Третьякова: "В области управления власть военная да подчинится власти гражданской". Устрялов отмечает тот факт, что военные власти, вовлеченные в политику, по природе своей стремятся стать хозяевами страны и политическими вождями. В этом отношении он указывает на опыт большевиков, которые проблему возможности возникновения "Наполеона" разрешили следующим образом - поставили во главе Красной Армии - Троцкого. Иронизируя над политической ситуацией в Белом движении Устрялов напишет: "У нас нет своего "Троцкого"... В отличие от большевиков мы были бы вполне удовлетворены, если бы вопрос разрешился у нас явлением "Наполеона". Однако, увы, и Наполеона у нас нет...". Устрялов очень чутко улавливая исторический момент выступал не против армии и военных лиц, а против самого духа милитаризма.

В условиях гражданской войны весьма важным представлялось Устрялову библейское изречение: "Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст

²⁹ Русское дело, 10.Х.1919.

³⁰ Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 294.

стр. 175

моих". Подчеркивая сложную политическую атмосферу между красными и белыми, он видит промежуточные движения, слои, массы "политических мертвецов", которые, по его мнению, "столь же редко воскресают к жизни, сколь физические". Статья посвящена политическим деятелям, песенка которых давно спета (Керенский, Авксентьев), но которые, пользуясь военными успехами большевиков и неудачами белых армий, вновь пытались воскреснуть к политической жизни. "Не горячие и не холодные, он везде были не ко двору", не имея своей воли, "плясали и пляшут под различные дудки". "И вся их идеология грошового демократизма с черновскою социалистическою учредилкой в качестве последнего слова мудрости - столь бессильна и жалка она против монолитной и суровой концепции Ленина, в которой грани необузданной фантастики причудливо сливаются с приемами трезвейшей реальной политики и которая, при всей ее мрачной фанатической теоретичности, все-таки как-то проникла, пропиталась, "вцепилась" в жизнь и стала реальной исторической силой" ³¹ , отмечает он.

В рассматриваемых статьях Устрялов часто подчеркивал, что идеи сепаратизма, с которыми, по его мнению, необходимо постоянно бороться, свидетельствуют о том, что национальная идея, постепенно покидает Белое движение. Отступая с белой армией, он все больше убеждался, что победят большевики. Отдавая должное рациональности политики большевиков, перемещающих острие своей деятельности на Восток (где население еще не переболело "большевизмом"), Устрялов понимал, что "русскому делу" грозят большие, тяжкие испытания: "Все линии русской жизни сплелись в два четких и законченных образа, для того, чтобы один из них остался единственным". Свою приверженность Белому движению до конца Устрялов мотивирует в статье "Два берега" следующим образом: "Деспотизм слева опаснее, ибо он сильнее, жизненнее. Он - худший враг свободе, нежели ее нарушение "справа". Поэтому он без колебаний остается "на правом берегу до последней минуты, до последней возможности".

Как ни печальна была трагическая ситуация в России, длящаяся три года, для Устрялова она имела свой смысл, который он раскрыл словами Ключевского: "Это печальная выгода тревожных времен - они отнимают у людей спокойствие и довольство и взамен того дают опыты и идеи". В политической сумятице 1919 г. были различимы только две реальные силы: большевики и военно-политическое движение против большевиков. "Компромисса, договора с большевизмом быть не может, - подчеркивал Устрялов в статье "Новый фазис". - Если его нельзя победить и низвергнуть, перед ним можно только капитулировать. Третьего выхода нет". Устрялов, отдавая должное большевикам как реальной политической силе, подчеркивал, что борьба с ними будет продолжаться до тех пор, пока не восторжествует "дело России как великого единого и целостного государства". Что оно восторжествует, он не сомневался: "Неизвестны пока лишь формы его окончательного торжества".

Еще в начале своей деятельности в белом движении Устрялов писал: "И за Россию я спокоен... Ее будущее обеспечено - вне зависимости от того, кто победит - Колчак или Ленин" ³² . Именно во время работы в газете "Русское дело" у Устрялова возникло сомнение - может ли белое движение в дальнейшем быть фактором единения России. Многочисленные публицистические статьи Устрялова складывались в реальную картину исторического времени, осмысленную в определенной последовательности. Перерабатывая, дополняя и группируя, он объединял их в сборники. Неосуществимой осталась мысль об объединении печатных работ колчаковского периода в единую летопись Белого движения. Анализ публикаций Устрялова в белогвардейской прессе выявляет центральную идею деятельности Устрялова этого периода: идею единства России во имя сохранения национальной культуры.

³¹ Русское дело, 11, 17.XII.19I9; Свободная Пермь, 13.III.1919.

³² Русское дело, 27.XII.1919; Бюллетень "Русского дела", 31.XI1.1919; Русское прошлое, 1991, N 2, с. 302.

стр. 176

ЭМИГРАЦИЯ

Отступая вместе с войсками Колчака, Устрялов, как и многие деятели белого движения, оказался в эмиграции. Сначала он намеревался отправиться во Владивосток, но по не зависящим от него обстоятельствам останавливается 30 января 1920 г. в Харбине, где ему суждено было провести 15 лет. Все эти годы были посвящены плодотворной творческой работе. В Харбине он опубликовал сборник "В борьбе за Россию" (1920), в котором впервые публично прозвучал призыв к эмиграционной интеллигенции - повернуться лицом к родине ради спасения русской культуры.

Еще в период участия в белом движении он с Ю.В. Ключниковым обсуждал проблему будущего России. Задача деятелей белого движения, виделась Устрялову в восстановлении России как великого и единого государства. Но постепенно, наблюдая хронические альянсы и компромиссы руководства с так называемыми "союзниками", иностранными элементами, национальная идея, основной, нравственный стержень, духовное основание белого движения - его покидает, оставляя пустую "форму". Сумев сконцентрировать власть, добившись железной дисциплины своих рядов перед лицом угрозы поражения, большевики, по мнению Устрялова, становятся единственной силой, работающей в данный момент на идею сохранения России. Это реальное историческое явление Устрялов и называет "национал-большевизмом": "Будучи внутренне обусловлена анализом русской революции, как известного сложного явления русской и всемирной истории, идеология национал- большевизма внешне порождена приятием результата нашей гражданской войны и открыто выявлена за границею в связи с ликвидацией Белого движения в его единственно серьезной и государственно-многообещающей форме (Колчак - Деникин)".

Большевики интересовали Устрялова прежде всего как реальная историческая сила, которая волею судеб становится проводником национальной идеи: "Мы смотрим на большевизм как на форму государственного властвования, в переживаемый исторический период выдвинутую русской нацией". Ключом к пониманию интерпретации Устряловым национальной идеи может служить мысль, высказанная им в статье "О нашей идеологии": ""Интернационал есть категория техническая по преимуществу. Нация есть по преимуществу категория духа "культуры"". Для него очевидно - без принципа Культуры национальная идея вырождается в идеологию расовую и экстремистскую. Основополагающим признаком национального единства, по мнению Устрялова, является "общая культурно-историческая устремленность", а сохранение и развитие национальной культуры - единственная возможность, единственный шанс большевиков остаться у власти и служить родине: "Разрушат культуру упадка, напоят землю новой волей - и, миссию свою исполнив, погибнут от микробов своей духовной опустошенности".

Под национализмом Устрялов понимал деятельное беспокойство людей о благополучии своей нации, но не в ущерб другим народам: "В доме Отца обителей много, и каждый народ призван заботиться, прежде всего, о своей обители. Украшая ее, он совершенствует весь "дом Отца"". Его идея "национал-большевизма" неразрывно связана с идеей государства, с его сущностью. Государство является объективной формой социально-исторической жизни человечества на теперешней ступени его развития. Отрицание необходимости государства фактически означает отрицание реальности исторического процесса, что выливается в различные формы политического безумии. Для Устрялова государство лишь "физическое тело культуры" - его содержание определяется нравственностью политики. Каких бы вопросов Устрялов ни касался, предельным основанием, "краеугольным камнем" у него всегда выступают нравственные ценности. В иерархии ценностей культуры именно нравственные ценности предстают как духовный стержень любого великого государства.

По своим мировоззренческим установкам Устрялов - эволюционист. Идею национал-большевизма он выдвинул, руководствуясь именно эволюционными принципами, указывая, что следует отличать истинный смысл идеи от форм ее реального воплощения. Отсюда высшая цель российской интеллигенции - включиться в жизнь

стр. 177

государства, помогая ему, поскольку государство - это "скрепы Культуры". Необходимость сотрудничества с большевиками видится Устрялову в том, чтобы постепенно свести революцию к эволюции. Так, он предполагал, что в Советской России грядет "термидор" - эволюционное перерождение большевизма: "Путь термидора есть путь эволюции умов и сердец, сопровождающийся, так сказать, легким "дворцовым переворотом", да и то прошедшим формально в рамках революционного права".

Николай Васильевич, которому довелось быть свидетелем рождения новой России, рассматривал В.И. Ленина, пытавшегося повернуть сознание людей, пробудить народ к реализации необъятных исторических возможностей, как "духовного собрата" Петра I: "Да, он творил живую ткань истории, внося в нее новые узоры, обогащая ее содержание. Медиум революционных сил, он был равнодушен к страданиям и горю конкретного человека, конкретного народа". Именно кровавые формы воплощения заветных идей, методы, которыми действовал Ленин, дали основания последующим поколениям сравнивать Ленина и Сталина. Устрялов был убежден, что внутренняя мотивация деятельности этих вождей абсолютно разная, как и идеалы, которым они служили. Ленин, считал Устрялов, трудился ради реализации великих идей - "был во власти исторических вихрей и воплощал их волю в плане нашего временно- пространственного бытия". Сталин "въехал" в историю, как "муха на возу", используя идеи и людей как точку опоры - "наступил и пошел", преуспев лишь в самовозвеличении и человеконенавистничестве. В своей статье "Памяти В.И. Ленина" Устрялов пророчески заключает: "Не исключена досадная возможность, что пресловутый "ленинизм" исторически окажется в таком же отношении к Ленину, как русское "толстовство" к Толстому, французский "бонапартизм" к Бонапарту, сектантский догмат - к живой идее, схема к личности... Воистину, ревнивейший соперник "кремлевского мечтателя" - мумифицированный труп его у кремлевской стены". В письмах к Г.Н. Дикому Устрялов даже высказывает пророческую мысль, что Сталин должен пасть, указывая на "восходящее светило" - С.М. Кирова, но предупреждает, что это может и не произойти. И здесь, как и во многих других прогнозах, Устрялов оказался прав: только превентивные меры, принятые Сталиным, позволили ему остаться у власти.

Увидев, что "причудливая диалектика истории" неожиданно выдвинула советскую власть с ее идеологией интернационала на роль национального фактора современной русской жизни, Устрялов "бухнул в сменовеховский колокол", явившись провозвестником идеи "смены вех". Для него становится совершенно очевидным, что цель - сохранение и развитие русской национальной культуры - не может быть реализована без объединяющей идеи, отсюда долг интеллигенции - понять, что национальная идея объективно переходит от белого движения к большевикам. Следует принять это как реальный исторический факт и пойти на сотрудничество с ними, сохраняя идейную самостоятельность. Когда общественный или политический деятель не учитывает изменившихся условий и слепо придерживается своих старых взглядов, он навсегда отстает от исторического процесса быстротекущей жизни. Поэтому Устрялов настойчиво подчеркивает, что для интеллигенции должны быть важны лишь национальные интересы России, и в их сознании не должно быть места классовым основаниям.

Эти идеи были положены в основу сборника "Смена вех" (Прага, 1921), изданного эмигрантами-единомышленниками (Ю.В. Ключников, Н.В. Устрялов, С.С. Лукьянов, А.В. Бобрищев-Пушкин, С.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин), которые призывали к единению, видя смысл единения интеллигенции и народа с властью в спасении национальной культуры. Необходимо отметить, что статья "Patriotica", без ведома Устрялова была составлена его сокурсником и другом Ключниковым из фрагментов работы "В борьбе за Россию" и отдельных статей Устрялова. "Этот сборник "Смена вех", - пишет Устрялов, - есть прежде всего человеческий документ, глубоко характерный для одного из активных отрядов нашей интеллигенции, для одной из "школ" нашей национальной мысли: - для той самой, которая воспитывалась на "Вехах". Не случайно же в разных точках земного шара мы почти одновременно пришли к одному

стр. 178

и тому же. Воистину, эти статьи вымучены, выстраданы, и чувствуется в них дыхание борьбы, поражений, разочарований, но, прежде всего - неистребимой веры, в борьбе и поражениях лишь окрепшей, - пусть "новой веры" в смысле конкретной программы деятельности, - но по существу старой, постоянной, неизбывной, - веры в Россию..." ³³ . Провозглашение идеи национал- большевизма как идеологии и призыв к интеллигенции "сменить вехи" означал у Устрялова тактическое указание ориентироваться на спасение национальной культуры, являющейся стратегической целью политической деятельности.

Понятие "национал-большевизм" у Устрялова не остается застывшим - оно уточняется вместе с изменениями в реальном историческом процессе. Когда образуется, по определению Устрялова, новая общность "советская нация", национал-большевистская идея, считает он, переходит в идею советского национализма. Устрялов говорит об "истинном" и "типичном" национал-большевизме. К истинным национал- большевикам причисляет себя, как провозвестника этой идеи, ее идеолога, и представителей сменовеховского движения (не путать с теми, кто полностью потерял свою идейную самостоятельность). Типичные национал-большевики - это и рядовые большевики, работающие на благо государства и развитие в нем культуры, и власть (в том числе Сталин), которая с одной стороны, укрепляя государство, способствует этим сохранению культуры, но с другой стороны, прикрываясь лозунгами культуры, делает все, чтобы уничтожить ее носителей. В суждениях Устрялова присутствует тонкая диалектика, требующая учета и понимания. Сердцевина его национальной идеи - "внеклассовая человечность" и "живая культура". Для него Культура - "царство духа", нравственная духовность и устремленность к высочайшему совершенству. Поэтому взгляды Устрялова нельзя отождествлять со сменовеховским движением в целом, со взглядами тех, кто превратился в пустое "эхо" большевиков.

Деятельность Устрялова в эмиграции многогранна. Он был одним из основателей Юридического факультета, первой высшей школы в Харбине, впоследствии широко известной среди высших учебных заведений русского зарубежья. Именно профессором Устряловым была подана "докладная записка" в особый Комитет по учреждению в Харбине высшего учебного заведения, которая не только ставила, но и разрешала основные вопросы финансовой и учебной жизни будущего Юридического факультета. 1 марта 1920 г. были открыты Высшие экономико-юридические курсы, первым деканом которых стал Устрялов, преобразованные в 1922 г. в Юридический факультет. Историю факультета с 1925 до начала 1929 г. называют "золотой эпохой" ³⁴ . Устрялов в эти годы занимал должность сначала начальника учебного отдела КВЖД, а затем директора Центральной Библиотеки и принимал активное участие в поддержке факультета, широко развивающего научную деятельность. Издавались "Известия Юридического факультета", оказывалась помощь профессорам в издании курсов лекций и пособий для студентов, пополнялась библиотека, профессора отправлялись в научные командировки для подготовки и защиты диссертаций, разрабатывались положения о соискании ученых степеней, присуждались ученые звания. Необходимо отметить, что на Юридическом факультете работали как эмигрантские, так и советские профессора, а так же китайские подданные. Помимо основных занятий, Устрялов руководил философским кружком и студенческим научным кружком по теории государства и права, принимал участие в заседаниях исторического кружка при Юридическом факультете, который был создан для изучения истории с философско-правовой точки зрения. Большое внимание он уделял публичным лекциям на актуальные темы. В октябре 1920 г. Христианским союзом молодых людей был организован курс лекций для жителей Харбина, где Устрялов читал курсы: "Основные проблемы науки о государстве" и "История развития общественной мысли".

³³ Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 51, 71, 172,401, 172-173, 243, 244, 246, 41, 86.

³⁴ Известия Юридического факультета, вып. XII. Харбин, 1938.

стр. 179

В марте 1929 г. ректором факультета был назначен китаец Чжан Го-чэн, и созданный советской общественностью и русской профессурой частный Юридический факультет прекратил свое существование. Вместо него возник государственный Юридический факультет, который разделился на два отдела: китайский и русский. Разрыв эмигрантов и китайских подданных с советской профессурой произошел в июне 1934 г. С 1 июля 1934 г. Устрялов и группа советских профессоров: В.А. Рязановский, Е.М. Чепурковский, М.Н. Ершов, А.А. Камков, В.И. Сурин, А.И. Гражданцев, Н.А. Сетницкий, Н.Н. Трифонов - вынуждены были покинуть свое детище. Они покинули стены вуза после юбилейного торжества, посвященного пятнадцатилетию факультета, которое, вопреки постановлению Совета профессоров, носило публичный характер, что дало повод местной прессе придать политическую окраску деятельности факультета имевшего в своем составе лиц разных подданств, разных национальностей, разных политических взглядов. Свои истинные намерения организаторы праздника Н.И. Никифоров, Г.К. Гинс, В.В. Энгенфельд и др. попытались прикрыть выступлением Н.К. Рериха, которое было посвящено вопросам мира и культуры.

5 сентября 1934 г. в Харбине был образован Русский комитет Пакта Рериха, в который вошли и профессора Юридического факультета Гинс, Никифоров ³⁵ . Рерих с 1929 г. пропагандировал идею международного пакта о защите всех сокровищ искусства и науки, культурных ценностей при вооруженном столкновении. Комитеты Пакта Рериха действовали во многих странах мира. Когда же осенью 1934 г. началась травля Рериха (одновременно травле в газетах, на Юридическом факультете подвергся и Устрялов) в Харбине, никто из названных сотрудников Юридического факультета, примкнувших к Пакту, не выступил публично в защиту замечательного ученого. Именно с этого момента начинается закат деятельности факультета, прекратившего свое существование 1 июля 1937 г.

В 1920 г. в Харбине был открыт Институт Японо-Русского общества (само Японо-Русское общество находилось в Токио). Такое название это учебное заведение носило в течение 13 лет, а затем было переименовано в Харбинский институт, в 1939 г. Харбинский институт, в свою очередь, был переименован в Харбинский институт при Маньчжурском государственном университете. Считается, что история Харбинского института насчитывает 25 лет: с 1920 по 1945 гг. Основная цель этого института, куда Н.В. Устрялов был приглашен читать лекции по истории советского права и Советской конституции - овладение японскими студентами практическим русским языком.

Одновременно с деятельностью на Юридическом факультете, преподаванием в Коммерческих училищах: мужском и женском (где он был директором) в Институте Японо-Русского общества, Устрялов продолжает общественно-педагогическую и просветительскую деятельность в должности начальника Учебного отдела КВЖД (1925-1927). Генеральным консульством в Харбине Устрялову 11 мая 1925 г. выдается советский паспорт за N 3390, а с 20 июня по 10 августа 1925 г. Управлением КВЖД профессор Н.В. Устрялов командируется в Москву, Ленинград, Ярославль, Калугу для "практического ознакомления" с постановкой педагогического дела в школах и культурно-просветительных учреждениях. Сибирский экспресс, на котором ехал Н.В. Устрялов в Москву, потерпел крушение, ученый чудом остался жив. Вернувшись в Харбин, он напишет замечательную работу "Из окна вагона", в которой опишет впечатления от поездки по Советской России. Позднее, в 1926 г., Устрялов посетит Японию, чтобы ознакомиться с постановкой воспитания в японских школах. Будучи сторонником распространения знаний и обмена культурным опытом между странами, он, посетив Японо- Русское общество в Токио, с одобрением отнесется к предложению японцев открыть подобный институт в Москве, и пообещает, при возможности выразить свое мнение соответствующим представителям народного образования в России.

³⁵ Русское слово, 1. VI. 1934; Знамя мира. Русский комитет Пакта Рериха в Харбине. Отчет. 1934 год.

стр. 180

После ряда реорганизаций Учебный отдел КВЖД, по инициативе китайских властей, был упразднен, а его начальник Устрялов переведен с 1 января 1928 г. на должность директора Центральной библиотеки (в 1930 г. она была переименована в Библиотеку КВЖД) ³⁶ . Деятельность Библиотеки велась одновременно в двух направлениях: снабжение беллетристикой широких масс служащих КВЖД и создание фонда научной и научно- технической литературы для нужд служб и отделов дороги, местных высших учебных заведений и научно- исследовательских учреждений. Устряловым проводилась огромная работа по созданию фондов (книги выписываются отовсюду, в том числе и многочисленные советские издания), выпуску библиографических изданий (под его редакцией выходят в 1932 г. два тома "Библиографического сборника"), По инициативе Устрялова в газете "Новости жизни" с января 1929 г. была открыта литературная страничка, где сотрудники Центральной библиотеки публиковали отзывы на книги, литературные заметки. Неоднократно Устрялов выступал с лекциями на разнообразные темы в библиотеке-читальне Главных механических мастерских КВЖД, короткий период возглавлял научную библиотеку Общества изучения Маньчжурского края. Рядом с ним в Центральной библиотеке работали выдающиеся деятели русской культуры, такие, как Е.М. Чепурковский, А.Я. Авдощенков, М.С. Тюнин - судьба и творчество которых ждет своего непредвзятого исследования. В должности директора Библиотеки КВЖД Устрялов находился до 22 марта 1935 г. и участвовал в передаче ее фондов японским властям: огромная библиотека полностью переходила от одного государства к другому.

Можно предположить, что сохранилась уникальная кинопленка, где зафиксирован облик Устрялова. В одном из писем родным 22 сентября 1928 г. он сообщал: "Если у вас будет демонстрироваться фильма похорон тов. Лашевича, сходите посмотреть: вероятно, увидите на ней и меня (если только, конечно, на эту фильму попадет харбинская процессия). Вместе с начальником служб дороги мне довелось провожать гроб на вокзал и вышло так, что я был почти все время близко к самому гробу. Раза два увидел, как киноаппарат снимал нашу группу. В Харбине фильма не демонстрировалась по условиям обстановки (китайцы, эмигранты), очевидно, ее увезут в СССР" ³⁷ .

Несмотря на отсутствие свободного времени Устрялов умудряется вести широкую публицистическую деятельность, являясь одним из издателей литературного журнала "Окно", сотрудничая в журнале "Вестник Маньчжурии, в харбинской газете "Новости жизни" (активно только до 1922 г., а далее очень редко, поскольку излишне политизированный тон газеты был ему чужд), в берлинской газете "Накануне" (до ее полного подчинения советским установкам), в парижском журнале "Смена вех", в московском журнале "Новая Россия" и др. При этом Устрялов интенсивно занимается продуктивной научной работой выпустив две большие главы докторской диссертации в виде публикации - "О фундаменте этики" (Харбин, 1926) и "Этика Шопенгауэра" (Харбин, 1927). Не вызывает сомнения, что если бы не обстоятельства жизни, результат научной жизни и деятельности Устрялова был бы более обширен и систематически изложен. Он мечтал написать фундаментальную работу по истории культуры.

Основные научные труды профессора Устрялова вышли именно в харбинский период, который он назвал "эрой жизненного полдня". В них Устрялов размышлял о путях развития человечества и в этой связи обращая серьезное внимание на угрозу фашизма, предвидя возможность новой мировой войны уже в начале 30-х годов. В своих работах "Итальянский фашизм" (1928), "Германский национал- социализм" (1931), "Проблема прогресса" (1933), "Наше время" (1934) Устрялов выстраивает целостный взгляд на историческую, идейную и психологическую связь явлений европейского фашизма и большевизма. Оба этих явления, по мнению Устрялова, порождения

³⁶ РГИА, ф. 323, on. 9, д. 5480, л. 50, 1, 1 об.

³⁷ Личный архив Н.В. Устрялова. - Частная коллекция Е.М. Устряловой.

стр. 181

мирового кризиса: кризиса традиционной государственности, кризиса власти, хозяйственного кризиса, кризиса доверия, веры, миросозерцания - продукт переходной эпохи, для которой характерен варварский авторитаризм. Наряду со сходством Устрялов выделял и принципиальное различие их "стилей": в отличие от марксистов, которые имели солидную научную базу, фашисты оставляли свой "социализм" на уровне пропаганды: серия намеков, обрывков схем вместо целостной теории. Фашисты, по мнению Устрялова, стремились поставить взятый у Ленина организационный принцип на службу другому политическому и историософскому миросозерцанию. Кроме того, он подчеркивал, что большевизм принципиально интернационалистичен, а фашизм вызывающе шовинистичен. Оставаясь прежде всего мыслителем, Устрялов писал: "Чем пристальнее всматриваешься в окружающее, тем настойчивее диктуется сочувственное внимание к огромному и страшному процессу, творящемуся перед нами. И мучительно ищешь критериев, методов познания и слов, способных адекватно выразить смысл и сущность этого процесса. Это выражение должно быть бескорыстным в самом высшем смысле слова. Оно должно быть выше индивидуальных и групповых страданий, выпавших на нашу долю. Оно должно быть вне и выше каких- либо не только личных, но и слоевых, интеллигентских упований" ³⁸ .

Идеи Паневропейского союза, основанного в 1923 г. в Вене и поставившего перед собой задачу "создания нового общественного мнения", привлекли внимание Устрялова. Он расценивал их как определенный "симптом", констатацию ситуации "заката Европы" после сокрушительной мировой войны. В 1929 г. Устрялов опубликовал брошюру "Проблема Пан-Европы", в которой изложил свою точку зрения на книги основателя Паневропейского союза австрийского философа, публициста, политика графа Куденхов-Калерги, провозгласившего создание Соединенных Штатов Европы как преддверия Соединенных Штатов Мира. Выделяя как положительные, так и отрицательные моменты этой идеологии, ее характерной чертой Устрялов назвал страх перед русским натиском: Европа боялась стать западной провинцией Великой России или Великого СССР.

Основная задача, смысл и средство спасения Европы, по мнению Устрялова, решение культурных, духовных вопросов. Объединение - великая идея, великая историческая задача, поэтому идея Пан-Европейского союза не случайна, она - порождение наличной обстановки, плод реальных бед, но, предупреждал Устрялов: "Рискованно полагаться на пацифизм Зигфрида, на миролюбие крестоносцев. Трудно поверить в оборонительный стиль объединенной Европы, в конце концов отнюдь не отказывающейся от мысли быть "духовной водительницей и сердцем мира". Очевидно, на деле Европейские Штаты менее всего захотят сложить с себя пресловутое "бремя белого человека"! В конечном счете, пан- европейская концепция должна быть воспринята в качестве одного из характерных проявлений бьющейся в тупиках, противоречиях и трудностях современной западно- европейской исторической мысли. В ней самой бродят яды, разъедающие Европу. В то же время, не может не быть подчеркнуто ее немецкое происхождение" ³⁹ . Поэтому, по мнению Устрялова, в настоящий момент "Пан- Европа" не могла состояться, как известно; он оказался прав: идея Соединенных Штатов Европы так и не была реализована.

Стремясь "реально познать свои возможности - и в пространстве, и во времени" ⁴⁰ , Устрялов воплощал декларируемые им принципы исследования в своих публикациях, анализирующих советскую действительность. Подлинный синтез всегда связан с идеей Культуры, поэтому Устрялов считал, что в конце 20-х годов существовала реальная историческая возможность сделать ставку на культуру и этим усилить мощь государства. Россия стояла перед выбором: идти ли по пути развития насильственной

³⁸ Письмо Г.Н. Дикому, 1. V.I 931. - Исторический архив, 1999, N2, с. 100-101.

³⁹ Устрялов Н.В. Проблема Пан-Европы. Харбин, 1929, с. 16.

⁴⁰ Письмо к Г.Н. Дикому, 5.II. 1931 г. - Исторический архив, 1999, N 2, с. 93.

стр. 182

индустриализации (против которого Устрялов неоднократно выступал) или по пути "культурничества" (идею которого провозгласил Ленин, а поддерживал и развивал Бухарин). Этой теме посвящена его брошюра "Hie Rohdus, hie salta!" (Харбин, 1929). Для Н.В. Устрялова совершенно очевидно, что революция проистекает из объективных обстоятельств. Подлинное ее осуществление - не сама революция, а благотворные плоды. Но, чтобы их достичь, необходим отважный "родосский прыжок" в Культуру, который должна совершить мудрая власть! Повернуть сознание к культуре всегда трудно, поэтому Устрялов положительно отзывался о "политической аскезе", полном нейтралитете внепартийной спецовской среды и призывает их воздерживаться от каких- либо политических выступлений. Молчание понимается Устряловым как принцип: есть вопрос - есть ответ, нет вопроса - нет ответа. Поскольку сложилась такая ситуация, что интеллигенция, в истинном смысле этого слова, не может на данный момент что-либо изменить, он призывает ее к мудрому молчанию, к использованию гиппократовского принципа - "не навреди". Думать о плохом будущем своей страны и предрекать родине катастрофу - не мудро, поэтому Устрялов, обращаясь к русской эмиграции, заканчивает статью высказыванием, в соответствии со своей философской концепцией "бытийственного оптимизма": "Не пора ли и нам здесь вспомнить, что раз Родос еще впереди, молчание - золото". История России пошла по пути насильственной индустриализации и коллективизации, поэтому внутриполитические прогнозы культурного пути развития России, о которых писал Устрялов в 1929 г., в начале 30-х годов были сняты ⁴¹ .

Идеи Устрялова неизменно вызывали бурную реакцию как со стороны эмигрантских кругов ("Русская мысль" П. Струве, "Последние новости" П. Милюкова, "Руль" В. Набокова, "Общее дело" В. Бурцева, "Дни" А. Керенского, "Социалистический вестник" Л. Мартова, Ф. Дана), так и со стороны партийных идеологов в СССР (оценки "сменовеховства" и его идеолога на партсъездах и партконференциях). Ленин не только интересовался работами Устрялова, о чем свидетельствует его распоряжение - все статьи ученого о революции срочно переправлять в Москву, но и высоко ценил его как умного классового врага, откровенно говорящего "классовую правду". Периодически открывались "сезоны" популярности работ Устрялова, на что он указывал в одном из писем к матери (28 сентября 1932): ""Сейчас в нашей Европе мое "имя" снова гуляет по газетным и журнальным столбцам, в связи с двумя прошлогодними моими статьями, открывшими новый "сезон", - а я никак не могу сесть за стол для нового "отклика"... и, не отрываясь зарываюсь в мемуарную литературу,... а также в бесчисленную вереницу военных и предвоенных воспоминаний"". По-видимому, бурная реакция оппонентов не слишком заботила Устрялова, он подчеркивал, что если собрать воедино все то, что о нем написано, в основном, в отрицательном смысле, то "получится не один том". По поводу критики со стороны определенной части эмиграции он писал: "С полным душевным спокойствием проходишь мимо упреков и нападок из "непримиримого" стана, неспособного ничего забыть, ничему научиться".

Ярким примером отношения Устрялова к противникам может служить реакция на брошюру Н.В. Бухарина "Цезаризм под маской революции" (1925), автор которой совершенно не понял природу устряловского "пессимизма", вызванного оценкой реалий сегодняшнего дня, а не исторического процесса, и подверг чисто политической критике работу Устрялова "Под знаком революции". В своих ответах на бухаринскую критику Устрялов не поддерживал полемики, а в предисловии ко второму изданию "Под знаком революции" (1927) написал: "Первое издание настоящей книги вызвало оживленный отклик со стороны идеологов правящей партии. Оно поспело как раз к дискуссии перед 14 съездом и послужило своеобразным орудием в руках спорящих сторон. Зиновьев не без искусства превратил идеологию национал- большевизма в

⁴¹ Текст статьи "Hie Rohdus, hie salta!" с комментариями опубликован Л.А. Быстрянцевой. - Клио, 1999,

N 1(7), с. 234-241.

стр. 183

мортиру, наведенную на Цека: его нашумевшая "Философия эпохи", была обстрелом не столько моей книги, сколько партийного большинства. Последнее, естественно, не смогло остаться в долгу, и его идейному трубадуру Бухарину пришлось в остром полемическом очерке "Цезаризм под маской революции" иносказательно оправдываться перед собственной оппозицией в "похвалах", возводимых мною по адресу коммунистической партии, и доказывать правоту цекистской линии... Отрадно сознавать, что основные мотивы книги совпали с актуальными внутрипартийными проблемами: это доказывает их жизненность и, вместе с тем, их "имманентность" современным советским настроениям. Словно и впрямь удел мой - "истину царям с улыбкой говорить". Та реакция, которую вызывали статьи и книги Устрялова в СССР, говорила сама за себя: с ним считались как с достойным противником и даже использовали его идеи для сведения политических счетов.

Итогом морально-этических и философских исканий Устрялова можно считать вышедшую в Шанхае в 1934 г. книгу "Наше время". В ней автор остается верен своим принципам: "зачем же сразу и дотла убивать в себе "Устрялова"... отказываться авансом от идеологической самостоятельности - просто мне не под силу... Отсюда и "Наше время", где я, как ни в чем не бывало, излагаю свои раздумья и мысли, каковы они есть на самом деле. Не нравятся? - Ну, что ж поделаешь, очень жаль, такова, очевидно, трагедия моего "бытия" и "сознания" - многих раздражать и мало кому нравиться. Но насильно мил не будешь. Эволюция сознания должна быть органичной, - иначе выйдет ерунда, никому не нужная". Он предвидел, что "злополучная книжка" окажется чем-то вроде его "лебединой песни": "И я не жалею ничуть, что ее пропел... введя в соблазн местную полицию" ⁴² . Японская пресса своеобразно отреагировала на "Наше время", полагая, что эта книга является капитуляцией перед Советами, и в то же время не преминула отметить, что она вызвала переполох и "шок в красном лагере". В этой книге Устрялов рассматривает тему демократии, идеократии, христианства современной ему эпохи.

С юных лет Устрялов понимал, что христианство переживает кризис, поэтому не случаен его интерес к проявлениям так называемого нового христианского сознания, в том числе к учению видного религиозного мыслителя Николая Федоровича Федорова, выдвинувшего идею преодоления смерти в результате достижений науки. Один из активных федоровцев, Н.А. Сетницкий, которого Устрялов высоко ценил как цельную натуру - "человека одной идеи, одного дела", был близким другом семьи Устряловых. В середине 30-х годов обе семьи вернулись в Россию, где их ждала общая судьба. 22 октября 1933 г. Устрялов в ответ на письмо игумена Г. Эйколовича, интересовавшегося движением федоровцев, напишет, что понимает федоровское движение как героическую попытку "оживить христианскую идею в истории, непосредственно связав ее с лейтмотивом современной цивилизации". Устрялов неоднократно предупреждал, что если субъективные мысли самого Федорова и его учеников проникнуты "глубочайшим смирением и сознанием своей ответственности, а отнюдь не гордыней", то есть немало оснований опасаться, что эта логика в стихийном массовом сознании "способна обернуться безрелигиозной в своем существе, самовлюбленно-человеческой, фетишистски-науковерческой душой бездушно-машинной эпохи" ⁴³ . Поэтому, по мнению Устрялова, идея Федорова должна быть нравственно осмыслена, иначе техника взорвет мир вместо того, чтобы его спасти. Но, отдавая должное творческому пафосу переустройства мира, заключенному в учении Федорова, Устрялов все же был далек от обожествления науки и техники, свойственного федоровцам. Он считал, что, чуждаясь мистики, федоровцы впадают в наиболее сомнительный ее сорт: в мистику рационализма, которая сплетается в этом учении с волюнтаризмом. Корнями своими федоровское учение, по его мнению, уходит в христианство: наука убила веру, теперь она ее возрождает - "божественная ирония человеческой логики!".

⁴² Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. V; Письма к Г.Н. Дикому, 11.VIII, 24.Х1.1934. - Исторический архив,1999, N 3,с.142-143,149.

⁴³ Новый журнал, 1986, кн. 164, с. 161-164.

стр. 184

Устрялов полагал, что понять учение Федорова можно только в рамках религиозного сознания и что на тот момент полноты понимания этого учения не было даже среди большинства тех, кто считал себя его последователями. По Устрялову, пафос большевиков и пафос учения Федорова в 20-е годы совпадают - это "чистая воля" радикального переустройства мира.

В книге "Наше время", в философской ее части "Пути Синтеза", Устрялов отмечал, что, несмотря на универсальную сущность христианства, его творческая сила утратила связь со своей исторической организационной формой и ушла в мир, забыв о собственной природе: "Восстановить эту утраченную связь, по-видимому, в состоянии лишь какой-то потрясающий сдвиг в исторической этике христианства, оживление его культурно-исторической плоти новым раскрытием его неисчерпаемой субстанции, т.е. тоже своего рода великая революция внутри раздробленной и окостеневшей Церкви". Устрялов задается вопросом: возможен ли "христианский ренессанс" после веков "атеистически-языческого средневековья"? И отвечает, что на настоящий момент признаков этого "ренессанса" в исторической жизни нет, но "звезда желанного синтеза", возможно, проявит какой-то "новый, доселе невиданный спектр", поскольку время ставит проблему "новой религии либо новой морали безрелигиозной эпохи, нового героического жизнечувствия, титанической, прометеевской культуры, нового культа красоты". Эти поиски отражают мечты "людей вечера" об "утренней заре". "До нее еще далеко", но история невозможна без "энергии безусловной цели", и поэтому "каждое новое утро, - заключает Устрялов, - черпает свои краски все из того же немеркнущего источника, неподвижного, вечного света жизни и правды" ⁴⁴ .

Структура сборников и, пожалуй, самих статей Устрялова, своеобразна: он как бы обращается к различным разрядам читателей, излагая свои мысли в соответствии с их сознанием: для "грубых материалистов", "политиков" - один характер текстов, для "философски мыслящих" - другой. В соответствии с этим его публикации имеют две выраженные части: политическую и философскую, с помощью последней раскрывается глубинный смысл рассматриваемых исторических проблем.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

22 марта 1935 г., в связи с переуступкой советско-китайских прав на КВЖД Японии (Маньчжоу-Го - марионеточному государству), Устрялов, как и многочисленные служащие дороги увольняется. Порвалась последняя ниточка, связывавшая его с родиной, - "Россия ушла из Маньчжурии". Много споров и домыслов вызвал вопрос о возвращении Устрялова в Россию. А ведь он в апрельском (1935) письме к Чхеидзе совершенно определенно отвечает: "Но что ждет меня там, за рубежом, на родине? Вопрос, интересный, но не имеющий отношения к здешнему моему выбору, ибо долг, как известно, повелевает безусловно и не связан с представлениями о награде или каре. Он бескорыстен в высокой мере". Устрялов верил в возрождение России и возвращался к своему народу, осуждая "твердолобых белогвардейцев", высказывавшихся по адресу возвращенцев: "лакеи", "холопы", "покаявшиеся прихвостни". И позднее в письме к Чхеидзе от 27 апреля 1935 г. напишет: "Если государств] у понадобятся и мои собственные "кости", - что же делать, нельзя ему в них отказывать" ⁴⁵ . Возвращение для Устрялова не только долг, но и любовь к родине; против союза этих двух сил он не мог устоять.

Отношение Устрялова к Родине созвучно мировоззрению Н.К. Рериха, который в статье "За Русь" писал: "Конечно, все мы, каждый по-своему, творим русское дело. На любом месте земли можно принести пользу Родине, оборонить ее от зла. Но по-человечески, хочется быть безотлагательно с ними, там, где можно приложить полностью все знания, весь опыт". Как бы в продолжение этой мысли могут звучать

⁴⁴ Устрялов Н.В. Наше время. Шанхай, 1934, с. 114-115.

⁴⁵ РГИА, ф. 323, on. 9, д. 5480, л. 1a-1a об.; ГАРФ, ф. 5911, on. 1, д. 78, л. 50, 58.

стр. 185

слова Устрялова: "Не изрыгать хулы обязаны мы на нашу больную родину и ее нынешнюю, пусть несовершенную, власть, а понять болезнь как великий кризис к небывалому здоровью. Нужно постичь, полюбить Россию и такою, как она есть. Нужно научиться о многом забыть и многое простить. Вот что значит "духовно возвратиться на родину"" ⁴⁶ . Возвращение Устрялова на родину есть логическое следствие "духовного возвращения", идея которого пронизывала всю его деятельность в эмиграции.

19 мая 1935 г. Устрялов с семьей садится в поезд, чтобы вернуться на родину, которой он посвятил всю свою творческую деятельность и жизнь. В Москве местом работы становится Институт инженеров транспорта, где он преподает экономическую географию в должности профессора. 31 декабря 1935 г. Н.В. Устрялова принимают в члены Дома ученых, однако, сферу его научной и педагогической деятельности постоянно ограничивают, особенно с начала 1937 г. В коллекции Е.И. Устряловой сохранилось несколько писем Устрялова к матери за 1937 г. Из письма от 22 февраля 1937 г.: "Есть забота и у меня на службе. Наш предмет не имеет больших перспектив, и даже не исключена возможность, что на будущий год он будет значительно сокращен. Тогда уж не знаю, придется ли работать по этой кафедре, а других подходящих мне кафедр в нашем Институте не имеется. Между тем я привык к нашему Институту, и мысль о возможности расстаться с ним меня заранее огорчает. Хочется надеяться, что обойдется; на этот семестр работа по кафедре есть, но, к сожалению опять не лекционная. Ожидавшийся курс читать не приходится". В письме от 29 мая 1937 г., написанном за неделю до его ареста, он называет дату желательного приезда в Калугу - 6 июня, и именно в этот день он будет арестован: "...во сне сегодня видел, что предстоит мне экзамен по алгебре, а я, конечно, ничего не знаю!... Думал было приехать с Мишей (числа 6 июня), но и это, по-видимому, не удастся..." ⁴⁷ .

В России Устрялов не занимался политикой. Возвратившись на родину, он публиковал одну статью в "Правде": "Документ мирового резонанса" и три статьи в "Известиях": "Самопознание социализма" (посвящена Конституции СССР), "Гений веков" (о А.С. Пушкине) и "Революционер-демократ" (об А.И. Герцене), которые, как и "Дневник 1935-1937 гг.", явились предсмертным политическим и духовным его завещанием. Нельзя понять смысл последних публикаций Устрялова и его дневниковых записей, исходя только из наличного текста, вне учета характера того времени, мировоззрения самого автора, особенностей его биографии. Кроме того, следует учесть, что редакцией "Известий" были внесены в статьи досадные, искажающие смысл поправки, которые Устрялов зафиксировал в "Дневнике 1935-1937 гг.".

Статья "Самопознание социализма", написанная "кровью сердца и соком жил", носит название, являющееся ключом к пониманию ее смысла. Устрялов утверждает: "Духом несравненной бодрости, беспредельного исторического оптимизма веет у нас. Ясны цели советского мира. Это не вечная драка бездельных богов Валгаллы, не мрачная метафизика неизбывной людской войны, не дурная бесконечность угнетения и порабощения. Это - всеобщая, всемирная солидарность социалистического труда, организующего природу. Это - действенная устремленность к высшей ступени общежития, к коммунизму. Это человечность, гуманизм в самом полном и всеобъемлющем смысле слова. Это мир и братство народов". Он, говоря о конституции, говорит об идеале, о смысле вочеловечения. В порыве энтузиазма, в сильной воле народа Устрялов видит зачатки этого вочеловечивания, радуется процессам развития национальных культур. В центре статьи поставлен вопрос о "человеческом гуманизме", о ненасилии, который является центральным и в его следующих публикациях.

Важно отметить, что Устрялов никогда не писал об отвлеченном гуманизме, который без забытого определения "человечность" теряет смысл, становясь "этикеткой". За его рассуждениями о том, что "вести из-за рубежей назойливо напоминают нам,

⁴⁶ Рерих Н.К. Листы дневника, т. 3. М., 1996. с. 21, 185; Устрялов Н.В. Под знаком революции, с. 64.

⁴⁷ Частная коллекция Е.И. Устряловой.

стр. 186

что, кроме патриотизма человеческого и человечного, существует еще у людей - в соответствии с качествами надлежащего социального порядка - шовинизм, зоологический, бестиальный национализм ненависти и агрессии", скрывается глубинная печаль. В статье Устрялов выступает против национализма и этатизма, ненависти и агрессии хотя и опосредованно, через критику фашистской идеологии, делая упор на культуру, "человечный гуманизм", "человечный патриотизм", дружбу народов: "Обожествляя нацию, идолопоклонствуя перед государством, проповедуя "избранную расу", призванную править миром, считая порабощение священным законом природы, и превращая неравенство в культ, он (фашизм - Л.Б.) выступает эпигоном обреченного прошлого". Вера в Россию и ее народ осталась у Устрялова незыблемой: "Пройдут десятилетия, и наш сегодняшний рубеж войдет отрадной метой (так в оригинале) в историю освобожденного человечества, как мудрый и зоркий акт самопознания социализма".

В условиях сталинского террора, в статье "Гений веков", посвященной Пушкину Устрялов четко разделяет "чиновный Олимп" и подлинных деятелей культуры: "Бывают служители муз, ценимые больше на Олимпе, чем на Парнасе. Творческая слава таких служителей обычно умирает вместе с ними, а то и раньше их". Устрялов, говоря о том, что путь современной советской культуры не "назад к Пушкину", а "вперед от Пушкина" и "вперед с Пушкиным", глубоко убежден, что будущее не за людьми, носителями психологии разрушения, а за творцами, созидателями: "Имя Пушкина - знамя гуманизма - не только мобилизует народную гордость, но и обязывает. Оно обязывает к труду и дисциплине, свободе и культуре, к последовательной и действенной человечности. Оно обязывает к доведению до конца великого дела всечеловеческого освобождения, творческого преобразования земли". Для Устрялова человеческая личность самоценна, поэтому только на путях преодоления психологии разрушения и агрессии, считал он, возможен подлинный прогресс общества. Отсюда явствует, советским людям все же предстоит пройти не простой путь самопознания социализма. Устрялов верил в народ и эту веру он утверждал, обращаясь к личности Пушкина, который проявлял "мудрый, проникновенный человечный реализм. Реализм, умеющий видеть вещи в их развитии, в их общей связи и тем самым быть не только их зеркалом, но и их орудием их преобразования. В отличие от Чаадаева Пушкин не приходил в ужас, в уныние от темных сторон русского прошлого и русской современности. Эти темные стороны не ослепляют его, не мешают ему ценить историческое величие нашего народа и верить в его историческое будущее".

Венчается "духовное завещание" Устрялова статьей "Революционер-демократ" (название дано редакцией, у Устрялова - "Наш Герцен" или "Колокол Свободы"). В ней он дает характеристику истинного публициста: "Публицистика - сложное и нелегкое ремесло, в нем наука переплетается с искусством. Публицистика широкого полета требует и зоркости ума, и литературного вкуса, и работы над формой, и немалых знаний, - исторических, экономических, философских, - и живого непрерывного интереса к злобам текущих дней. Публицист обязан неотступно следить, можно сказать, и за часовой, и за минутной, и за секундной стрелками истории. Вместе с тем ему надлежит крепко знать свою аудиторию, своего читателя, свою среду". В связи с этим уместно напомнить, что одним из важнейших принципов публицистики Устрялова является представление о том, что идеи в конечном итоге правят миром. Поэтому он всегда старался быть осторожным со словом и считал, что не всякое суждение должно предаваться гласности в печати, поскольку искаженное, подхваченное невеждами, оно может быть превратно истолковано, может навредить или вызвать такие вопросы, ответы на которые еще не дает время.

Последние строки статьи звучат напоминанием о самоценности личности: "Призыв к обществу - ценить и воспитывать личность, заботиться о человеке и призыв к личности - искать и найти себя. В этом смысле Герцен не только наше прошлое. В этом смысле он всегда с нами". Слова Устрялова о Герцене как писателе великой тревоги и великой любви - "Став прошедшим, он останется вечным настоящим в живом

стр. 187

пантеоне свободы и культуры. Его могила цветет иммортелями" ⁴⁸ - могут в полной мере быть отнесены к самому Устрялову. Достоин внимания тот факт, что в период единовластия Сталина, Устрялов умудряется не написать ни строчки, посвященной ему, как личности, поскольку считает личностью само "Имя Сталин". "Сталин! Это организующее, гипнотизирующее имя - имя лозунг и имя личность - есть логический, исторический и социальный фатум" - отметит он в дневнике, и далее, пытаясь объяснить этот "феномен" идеократического советского государства, продолжит: "Гипноз власти: l' homme est fait pour obeir [Человек создан, чтобы повиноваться]. И вместе с тем - какое это великое искусство: заставить его obeir [повиноваться] так, чтобы он был убежден, будто он - gouverne [властвует]. Рукопожатие вождя. Огни и ампир столицы. Портреты и речи в газетах. Ордена. On appelle cela des hochets? Et bien, c'est avec des hochets que l' on mene les hommes" [Это называется погремушками. Итак, именно с их помощью ведом человек] ⁴⁹ .

Необходимо отметить, что устряловские тексты носят эзотерический характер и имеют несколько планов. Их не следует путать с расхожей публицистикой, в которой автор желает понравиться всем. В этом смысле Устрялов никогда не приспосабливался. Последние статьи и "Дневник 1935-1937 гг." являются актом мужества, и чтобы в полной мере это оценить, надо почувствовать себя в том времени. Разворачивался маховик репрессий, и он сетует, "что служить родине приходится не разумом, не знаниями и опытом, а "костями"", но в то же время говорит о ненасилии, человеческом гуманизме, о том, что имя Пушкина обязывает страну и власть оставаться на высоте.

Его "бытийственный оптимизм" выражался в том, что, наблюдая ужасы жизни, Устрялов не переставал верить в мудрость исторического процесса. А трагическое утверждение "мир во зле лежит" - верно констатирует факт, но подчеркивает, что так не должно быть, все зависит от человека, познающего себя в этом мире, работающего на Культуру. Поэтому оптимистически звучит его последняя запись в "Дневнике" от 4 июня 1937 г.: "Иногда думаешь: - Как хорошо бы не думать! В самом деле, есть нечто беспокойное, изнурительное в самой стихии мысли. Говорят: "навязчивые мысли". Но разве не каждая мысль является в какой-то степени "навязчивой"? Мыслительный процесс в значительной мере самопроизволен. Хочешь затушить его, как свечу, - и не выходит. "Черные мысли, как мухи, жаля, жужжат и кружатся..." Но, с другой стороны, разве в природе мысли нет внутреннего света, способного побороть тьму черных мух? Конечно, есть. Но, должно быть, именно вот это-то противоборство света и тьмы в нашем мозговом аппарате и утомляет, изнашивает, изнуряет его. "Свет победил, но аппарат окончательно сдал". Как хорошо бы не думать! - Разумеется это вздор. Это равносильно иному: "как хорошо бы не жить". Ибо - cogito ergo sum [Я мыслю, следовательно, я существую]. Значит, остается: света, больше света! MehrLicht!" ⁵⁰ .

Как следует из материалов следственного дела, за Устряловым на родине был установлен негласный надзор. Агентурную слежку поручили вести лейтенанту госбезопасности И.И. Илюшенко. После двухлетней агентурной разработки, которая пополнялась осведомительными письмами из политотделов, используя только агентурные донесения, Илюшенко составил справку, обосновывавшую арест Устрялова, и подал ее на утверждение в НКВД. На основании ордера Главного управления государственной безопасности СССР за N 2195 от 6 июня 1937 г. у Устрялова по адресу Лосиноостровская, д. 3, кв. 14 был произведен обыск и его арест.

Никакими доказательствами "контрреволюционной деятельности" Н.В. Устрялова, которая вменялась ему в вину, органы НКВД не располагали, и поэтому протоколы

⁴⁸ Устрялов Н.В. Самопознание социализма. Известия, 18.XII.1936; Гений веков. - Известия, 10.11.1937;

Революционер-демократ. - Известия, 6.IV. 1937.

⁴⁹ Источник, 1998, N 5-6, с. 26.

⁵⁰ Источник, 1998, N 5-6, с. 26, 85-86.

стр. 188

первых допросов, в которых он все отрицал, были изъяты, а Устрялов из внутренней тюрьмы НКВД по специальному распоряжению "в целях устрашения" был переведен в Лефортовскую. Результат проводимых там ночных допросов: 30 июня с 22.10 до 2.15, 2 июля с 23.10 до 5.00, 7 июля с 0.15 до 3.45, 8 июля с 24.00 до 5.10, 10 июля с 0.25 до 4.15, 12 июля с 0.45 до 4.15, 14 июля с 17.10 до 18.25 - один сводный протокол, датированный 14 июля 1937 г. ⁵¹ Из показания Илюшенко, который в 1956 г. был вызван в качестве свидетеля (рассматривался вопрос о реабилитации Устрялова по заявлению его жены Н.С. Устряловой), видна механика фабрикации протоколов: "Он (Устрялов. - Л.Б.) показывал мне о всех тех фактах, о которых было известно из агентурных данных".

Изучение материалов дела показывает, что никаких новых сведений Устрялов не давал. Лица, упоминаемые в протоколе, - это узкий круг известных НКВД людей, которые в ходе следствия на допросы не вызывались. Большая часть из них не только не пострадала, но и продолжала спокойно работать, даже получала правительственные награды. Отвечая на вопросы следователя, Устрялов с присущей ему иронией, разворачивал некий пародийный "детективный сюжет" о своей контрреволюционной и шпионской деятельности. После 15 лет открытой мировой пропаганды взглядов Устрялова не только через принадлежащие ему публикации, которые посылались руководству ВКП(б), но и благодаря широким дискуссиям в партийных кругах - он на допросе подчеркивает: "Я признаю, что мой арест вовремя пресек мою контрреволюционную пропаганду, покуда она еще не получила сколько-либо широкое распространение". Он объясняет и смысл своей теории "бонапартизма" - "особого порядка -прежде всего, как принцип безграничного единовластия вождя", тем самым констатируя реальное наличие этого единовластия в СССР. Ответы Устрялова на вопросы следователя ярко подчеркивают не только абсурдность обвинений, выдвинутых в его адрес, но и абсурдность его собственных "признаний". Протоколы допросов Устрялов правил своей рукой (что является редким случаем), интересны уже тем, что это последние мысли, надежды Устрялова, его обращение в будущее. Сам факт правки, на наш взгляд, указывает на желание Устрялова каким-либо образом направить взор будущих исследователей на основные моменты допросов, оставить "ключи" к текстам протоколов.

В заключительном протоколе закрытого судебного заседания Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 14 сентября 1937 г. говорится: "На вопросы Председателя ответил, что он подтверждает показания, данные им на предварительном следствии полностью. Признает себя виновным в связи с японской разведкой. Живя в Японии, считал своей родиной Россию и до 1928 г. надеялся на буржуазное перерождение Сов. правительства, но с социалистическими поправками. В Японии он занимался педагогической деятельностью, причем должен сказать, что среди учащихся было много разведчиков, с одним из них он встретился уже в СССР". Если учесть, что Устрялов 15 лет эмиграции жил не в Японии, а в Китае, в Харбине, и там же работал, то комментарии, что называется, излишни. В тот же день смертный приговор был приведен в исполнение ⁵² .

Жену Устрялова Наталью Сергеевну арестовали 24 января 1938 г. в Калуге и отправили в Москву, где 9 апреля 1938 г. она была осуждена как член семьи изменника родины и приговорена к восьми годам лишения свободы. Отбывала меру наказания в Карлаге до 24 января 1946 г. Их старший сын, Евгений, умер в 1941 г. от туберкулеза, будучи студентом 1-го курса Московского химико-технологического института им. Д.И. Менделеева, а младший, Сергей, окончивший в 1950 г. Московский электротехнический институт связи, в 1963 г. погиб от удара шаровой молнией при исполнении служебных обязанностей под Читой. Семья Сергея Николаевича: жена

⁵¹ Протокол допроса (копия - из коллекции Е.И. Устряловой) опубликован: Клио, 1999, N 1(7), с. 249-255.

⁵² Центральный архив Федеральной службы безопасности, д. Р = 35653, т. 1, л. 72, 85,9, 28, 51.

стр. 189

Екатерина Ивановна и дети Наташа (1954 г, р.) и Миша (1955 г. р.) - вернулись в Москву, в Химки, где проживают и сейчас.

В 1954 г. в органы КГБ поступило заявление от Натальи Сергеевны Устряловой о реабилитации Н.В. Устрялова. Исполняющий обязанности главного прокурора СССР Баранов, ознакомившись с документами о пересмотре дела, предложил дело Устрялова не пересматривать, жалобщице сообщить об отказе, несмотря на то, что ни вызываемые свидетели, ни справки из следственных дел Тухачевского, Сетницкого, Томинага и др. не подтвердили причастности Устрялова к контрреволюционной деятельности и шпионажу. Устрялов был реабилитирован по заявлению Е.И. Устряловой Пленумом Верховного Суда СССР только 20 сентября 1989 г.

Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что в личности Устрялова слились достоинства ученого-мыслителя, гуманиста, блестящего публициста и целеустремленного научного деятеля. Он, несомненно, принадлежит к философскому Олимпу младшего поколения творцов "Серебряного века", а вся его жизнь и деятельность могут быть обозначены девизом - "Устремленный к истине". Продолжает оставаться актуальной центральная идея всей жизни Николая Васильевича - та власть имеет историческое право на существование, которая не только сохраняет и развивает культуру, но для которой культура является подлинной целью и смыслом ее деятельности. Перед Россией сегодня, как и раньше, стоит "великая задача духовного самосознания".

Постоянный адрес данной публикации: