Главная тема книги М. Радзивона - "политическая биография" Ивашкевича. Писатель чувствовал свою ответственность перед польской культурой и выполнял миссию посредника между писательской средой и властными структурами, между прошлым и настоящим польской культуры, между польской, западноевропейской и русской культурами.

The main topic of Marek Radziwon's book is a "political biography" of Iwaszkievicz. The author felt his responsibility for the Polish culture and held the mission of a mediator between the writers-community and the authorities, between the past and the present of Polish culture, between the West-European and Russian cultures.

Ключевые слова: культура, политика, история, творчество, традиция, литературная критика, язык.

Ярослав Ивашкевич (1894 - 1980) - один из наиболее выдающихся творцов польской культуры. Мало кто из польских писателей может сравниться с ним по писательской активности, по богатству и многосторонности творческих свершений. Поэт, прозаик, драматург, искусствовед, эссеист, литературный критик, музыковед, мемуарист, переводчик шедевров мировой литературы, Ивашкевич поистине ренессансная личность. Его перу принадлежат сотни произведений высочайшего художественного уровня. Всесторонность Ивашкевича - результат его исключительной художественной восприимчивости к разнообразным явлениям жизни, а также искусства - литературы, музыки, живописи, театра, архитектуры.

Трудно подступиться к описанию такого феномена. Может быть, поэтому в Польше до сих пор нет целостного исследования жизни и творчества Ивашкевича, хотя существует ряд книг об отдельных жанрах творчества писателя в разные периоды (см. [1]), не говоря уже о неисчислимом множестве статей, рецензий и воспоминаний.

В России, главным образом в советское время, творчество Ивашкевича привлекало внимание издателей, критиков и читателей. Наиболее полные издания произведений писателя на русском языке - это "Собрание сочинений в 8 томах" (1976 - 1980) с обстоятельной вступительной статьей В. В. Витт; "Люди и книги: статьи, эссе" (1987, предисловие В. Хорева); "Петербург" (2002). В нашей печати появилось немало статей о разных аспектах творчества Ивашкевича¹, была защищена не одна кандидатская диссертация, опубликованы "Воспоминания о Ярославе Ивашкевиче" (1987). Но и у нас нет монографического описания жизни и творчества Ивашкевича. Эту задачу ставил перед собой украинский исследова-

Хорев Виктор Александрович - д-р филол. наук, зав. отделом Института славяноведения РАН.

¹ Наиболее содержательны статьи В. Британишского разных лет о поэзии Я. Ивашкевича, собранные автором в книге "Речь посполитая поэтов. Очерки и статьи" (М., 2005).

тель Г. Д. Вервес. Его книжка об Ивашкевиче, изданная на украинском, русском [2] и польском языках, содержит немало фактических ошибок и неверных утверждений. Предшествовавшие книге публикации исследователя о своем творчестве сам писатель оценивал так: "Обо мне пишет Вервес, как будто один из лучших. Боже мой, как же это ужасно, схематично, неверно и несправедливо. Он встает на голову, чтобы сделать из меня соцреалиста, умалчивает о "Молве", "Взлете" и т.д. Целиком перечеркивает начало моего творчества. Борейша² всегда говорил, что "Красные щиты" это истинно марксистский роман. Вервес же пишет, что это фашистский роман. Высшие достижения - это, разумеется, "Роза" и "Бегство Феликса Оконя". Он не осознает, что я могу думать иначе, чем они, все приписывается моему непониманию. "Не понял" - и дело с концом. Где уж тут подумать о том, что это они не понимают. Нападки на Юрека Квятковского³ и Березу⁴ - они дескать сталкивают меня на позиции "ревизионизма", а я - Боже ты мой - вовсе не ревизионист. В голову такому не придет, что я просто-напросто писатель. Отчаяние берет, когда читаешь такие сочинения. И подумать только, что других там нет" [3. S. 460].

Имеющийся пробел в жизнеописании Ивашкевича во многом восполняет книга Марека Радзивона [4]. В своем исследовании автор опирается на произведения писателя и его публичные высказывания, работы предшественников, воспоминания современников. Но одним из важных достоинств книги является привлечение автором огромного, неизвестного ранее материала многих архивов, стенограмм писательских съездов и заседаний правления Союза польских писателей, писем Ивашкевича, его записных книжек, опубликованных и еще не опубликованных дневников писателя.

Основное внимание в книге уделено, как отмечает сам автор, "политической биографии писателя", его отношению к политике и политикам, к эмиграции, к соседям Польши - Германии и СССР, его жизненной позиции, взглядам на историю и культуру. Автор дает выборочный анализ литературных текстов писателя -лишь тех, по которым можно судить об общественных и политических взглядах писателя.

М. Радзивон прослеживает годы детства и юношества Ивашкевича - годы формирования его личности. Ярослав Ивашкевич родился в деревне Кальник Киевской губернии, где его отец, изгнанный из университета за участие в национально-освободительном восстании 1863 г., служил бухгалтером на сахарном заводе. Говоря о семейных традициях Ивашкевича, можно вспомнить и об интересе писателя к своей родословной, что сказалось на восприятии им мира во всей его сложности. "Мой дед, - рассказывал Ивашкевич в письме (17.XI.1973) Эдмунду Янковскому, - имел медаль "За усмирение польского мятежа" и вместе с тем был в ссылке в Калуге, а двое его сыновей участвовали в восстании 1863 года. Один из них погиб. Все это было не так просто" [5. S. 225]. Будущий писатель учился в елисаветградской и киевской гимназиях, на юридическом факультете Киевского университета и в Киевской консерватории. Константин Паустовский, в те же годы, что и Ивашкевич, учившийся в киевской гимназии, писал: "Я могу утверждать, не боясь ошибиться, что Ивашкевич испытывал те же влияния трех культур, какие испытывали и мы все, киевляне, - культуры русской, украинской и польской. Это сказалось на его формировании человека и писателя" [6. С. 8].

Ивашкевич не стал ни юристом, ни композитором, ни актером (он увлекался также и театром). Верх одержало писательское призвание, хотя любовь к музыке у него осталась на всю жизнь и многие свои книги он посвятил музыке и музыкантам - творчеству Шопена, Баха, выдающегося польского композитора Кароля

² Борейша Ежи (1905 - 1952) - публицист, политический и культурный деятель.

³ Квятковский Ежи (1927 - 1986) - литературный критик.

⁴ Береза Хенрик (р. 1926) - литературный критик.

Шимановского, своего двоюродного брата, с которым его связывала многолетняя дружба.

Поэтический дебют Ивашкевича состоялся на страницах польского киевского журнала "Pioro" в 1915 г. А осенью 1918 г. Ивашкевич переехал в Варшаву, где вместе с молодыми талантливыми поэтами Юлианом Тувимом, Антонием Слонимским, Яном Лехонем и Казимежем Вежиньским принял участие в создании наиболее влиятельной в 1920-е годы поэтической группы "Скамандр" (по названию реки, протекавшей близ древнегреческой Трои). Начиная с 1925 г., Ивашкевич много путешествовал по Европе, неоднократно бывал в Италии, Франции, Бельгии, Австрии, Швейцарии, Испании, Дании. М. Радзивон впервые подробно рассматривает увлечение Ивашкевича в 1920-е годы идеями немецких интеллектуалов из круга Стефана Георге о роли в истории сильной авторитарной личности и разочарование в них после прихода к власти в Германии Гитлера.

В 1920 - 1930-е годы Ивашкевич издал несколько сборников стихов, романов и повестей, которые выдвинули его на авансцену польской литературной жизни. Им были созданы шедевры польской новеллистики - рассказы "Барышни из Волчиков", "Березняк" (оба - в 1932 г.) и др.⁵, исторический роман "Красные щиты" (1934) из эпохи польского средневековья. Центральная проблема этого романа, рассмотренная на примере судьбы князя Генриха Сандомирского (1135 - 1166) - выбор между активным действием и пассивно-созерцательной позицией, выше которых писатель ставит внутреннюю духовную жизнь. Именно этот роман выделяет М. Радзивон в творчестве Ивашкевича 1930-х годов, видя в нем облеченное в исторический костюм неприятие писателем использования немецкой культуры в политических целях.

В годы Второй мировой войны усадьба Ивашкевича Стависко под Варшавой стала прибежищем для многих терпевших бедствия во время гитлеровской оккупации Польши литераторов, музыкантов, артистов. Тогда же писателем были созданы прекрасные рассказы "Битва на Сейджмурской равнине" и "Мать Иоанна от Ангелов" (между прочим, по нему Ежи Кавалерович в 1961 г. снял широкоизвестный фильм) и ряд других произведений. М. Радзивон подробнее останавливается на рассказе "Битва на Сейджмурской равнине" из эпохи религиозной войны в Англии XVII в., считая его "мощным антигероическим манифестом", утверждающим, что "личность не творит историю, а подчиняется ей" [4. S. 170]. К этому можно добавить, что в этом рассказе, как и в довоенных новеллах, жизненная философия писателя - бессилие одиночек повлиять на ход истории и необходимость стремления к внутренней свободе как неотъемлемому свойству человека и условию его существования проявляется не впрямую, а в поступках, высказываниях и размышлениях героев. При этом Ивашкевич избегает однозначных суждений. Он видит антиномичную сущность жизни, но эта жизнь образует некое целостное единство.

И в послевоенной прозе Ивашкевич достигает такой глубины психологического изображения, которая позволяет отнести многие его произведения к числу выдающихся творений мировой литературы. Жизнь, любовь, смерть - коренные проблемы человеческого бытия, всегда волновавшие писателя, воплощаются им в красочном, "проницательном и поэтическом", по отзыву Паустовского, изображении мира, в воссоздании трудноуловимых состояний и движений души человека.

Из обширного послевоенного творчества Ивашкевича М. Радзивон выделяет несколько произведений, в которых наиболее наглядно раскрывается отношение писателя к миру, истории, культуре. К ним относится рассказ "Взлет" (1957), один из ключевых в новеллистике Ивашкевича. В нем ведется художественная полеми-

⁵ Отмечу, что по этим рассказам Анджеем Вайдой поставлены известные фильмы "Березняк" (1970), "Барышни из Волчиков" (1979).

ка с А. Камю. Споря с автором "Падения", Ивашкевич утверждает, что духовная опустошенность и жестокость не являются неизбежным уделом человека, а порождаются определенными социально-историческими обстоятельствами. Герой Камю, осознав свою трусость, размышляет о драме бесцельного существования. Герой Ивашкевича не теоретизирует - он переживает драматические события современности: трагическую смерть двух еврейских девушек, действия отца, который "убивал людей" (был в партизанском отряде), заключение брата в Освенциме, ссылку матери и второго брата в Казахстан, измену друга и необходимость донести на него... В этой перспективе комплекс вины, переживаемый повествователем у Камю, представляется ничтожным. Новелла Ивашкевича говорит о границах свободы и зависимости человека от окружающего мира и о том, что правду о человеке надо искать не в сфере философских абстракций, а на самом дне его психики.

Отдельную главу М. Радзивон посвятил одному из самых значительных произведений Ивашкевича и всей польской литературы XX в. - роману-трилогии "Хвала и слава" (1956 - 1963) о судьбах польской интеллигенции в XX в. Этот роман, широкий по охвату событий (от начала Первой мировой войны до конца Второй), насыщен раздумьями героев о патриотизме, судьбах Польши и ее повстанческих традициях, об искусстве, жизни и смерти. Один из главных героев романа, мечтательный интеллигент Януш Мышинский (во многом alter ego писателя) погибает от пули эсэсовца. В своем предсмертном письме он высказывает мысль о том, что надежной опорой польской нации является ее культура, ее богатые многовековые традиции, ценности, признанные Европой и всем цивилизованным миром, а не безоглядный - благородный и отважный романтический порыв, как правило бесплодный, приводящий к трагическим последствиям.

К сожалению, автор монографии совсем не касается сердцевины обширного творчества Ивашкевича - его поэзии. Ее вершина - последние книги стихов: "Итальянский песенник" (1974), "Карта погоды" (1977), "Вечерняя музыка" (1981, издан посмертно). Говоря о книге стихов "Карта погоды", Ивашкевич заметил: "Это как раз то, что меня всегда волновало: чтобы мой пессимизм был оптимистичным" [7. S. 50]. Мотивы последних стихов, как и новелл, Ивашкевича - умудренность старости, память о прошлом, которая уходит в небытие вместе с ее носителем, апология жизни, которая вступила в фазу умирания и с которой надо достойно проститься. В них поэт достиг, по словам польского исследователя Я. Рогозиньского (с которым нельзя не согласиться), "такой степени совершенной простоты, которую можно сравнить только с простотой самых ярких лириков -Гёте или Мицкевича" [8. S. 280].

Большую часть книги М. Радзивона занимает рассказ об общественной деятельности Ивашкевича в ПНР и его взаимоотношениях с писательской средой и руководством страны. Действительно, в послевоенные годы напряженный литературный труд Ивашкевич сочетал с ответственными общественными и литературно-организационными обязанностями. В 1946 - 1950 гг. и с 1959 г. до конца жизни он возглавлял Союз польских писателей, был главным редактором ведущего литературного ежемесячника "Tworczosc". Он был депутатом польского сейма и председателем Всепольского комитета защиты мира, членом Всемирного совета мира. В 1970 г. он получил Ленинскую премию "За укрепление мира между народами" (к чему скептически отнеслись многие польские литераторы и что лишило писателя шансов на получение Нобелевской премии).

В 1980 - 1990-е годы Ивашкевич подвергся ожесточенной критике со стороны наиболее радикальных антикоммунистических критиков и публицистов за "сервилизм" по отношению к властям ПНР. М. Радзивон цитирует высказывание Густава Херлинга-Грудзиньского, по оценке которого роль Ивашкевича в общественно-политической жизни ПНР свелась к "приданию новому строю некоего

культурного лоска" [4. S. 490]. Приведу не менее язвительное суждение критика Яна Вальца, который писал об "эстетизации тоталитаризма" Ивашкевичем, о том, что "эстетствующий и вместе с тем совершенно бесцветный Ивашкевич, не затрагивающий в своем творчестве никаких тем, которые могли бы быть небезопасными для власти, которые могли бы возбуждать какие-то споры, беспокоить "несоответствующим подходом", оказался для коммунистов необыкновенно ценным приобретением" [9. S. 83].

Такая оценка в высшей степени несправедлива. Ивашкевич сознательно выполнял миссию посредника между писательской средой и властными структурами, потому что ему не были безразличны судьбы Польши и ее культуры. Он упорно отстаивал писательские интересы в бесконечных тяжбах с чиновниками, хотя ему и приходилось идти на уступки и компромиссы, навлекая на себя упреки коллег по писательскому цеху. О правителях ПНР Ивашкевич отзывался так: "Мне всегда казалось, что они интеллигентны и сознательно стремятся к каким-то своим целям, а я при этом смогу помочь польской культуре. К сожалению, все они болваны" [4. S. 488].

Приведу запись из дневника Ивашкевича (8 января 1962 г.), которая характеризует позицию писателя: "В конце концов вся моя политика рассчитана на долгое время, и прежде всего на обеспечение влияния польской литературы где бы то ни было - а этого можно достичь только договорившись с партией, с советскими, чешскими писателями и, конечно, с Западом. Не надо смотреть, как баран на новые ворота, на каждое иное мнение и трактовать иные взгляды как злостную каверзу. А именно так выглядят на Западе Бажан, Сурков, Чаковский" [3. S. 496].

"Он знал, - пишет М. Радзивон, - что его присутствие во всех этих организациях имеет в большой степени декоративный характер, но считал, что нет иного способа участвовать в общественной жизни, влиять, хотя бы отчасти, на ход политических событий. В то же время он охотно подвергался иллюзиям - ему нравились все эти международные съезды, он любил и хотел встречаться с европейскими интеллектуалами и творцами, он ощущал себя, и не без оснований, равноправным членом европейской интеллектуальной и художественной элиты" [4. S. 482 - 483].

Об осознанном стремлении писателя защитить польскую культуру свидетельствуют факты и документы, приводимые М. Радзивоном, который попытался дать взвешенную оценку публичной деятельности писателя: "С одной стороны, она была повинностью, данью довоенного интеллектуала послевоенному авторитарному режиму, а с другой - проистекала от искренней убежденности в том, что никто не может лучше его представлять Польшу, независимо от того, кому в данный момент принадлежит в ней власть" [4. S. 483]. Трудно, однако, согласиться с упреком автора книги Ивашкевичу в том, что в 1970-е годы писатель "не сориентировался во времени", не выступив более резко против ограничения свободы творчества в ПНР. Конечно, Ивашкевич "старался достичь того, что можно было достичь без конфликта с властями" [10. S. 19], как писал с уважением к писателю его идеологический антагонист Ян Юзеф Щепаньский, преемник Ивашкевича на посту председателя Союза польских писателей. Но, во-первых, такая политика приносила свои плоды, ее придерживались многие интеллектуалы. Например, выдающийся историк польской и русской общественной мысли Анджей Валицкий, по его словам, всю жизнь придерживался "принципа внутрисистемного сопротивления, основанного на противопоставлении режимной идеологии свершившихся фактов, расширяющих сферу свободы, без явных нападок на социалистический фасад государства..." [11. S. 143]. А во-вторых, в целом ряде случаев Ивашкевич открыто выступал против партийно-правительственных чиновников. Так, в апреле 1978 г. на банкете по случаю XX писательского съезда в Катовицах катовицкий воевода Здзислав Горчица пригрозил расправой Анджею Брауну за резкую критику культурной политики партии. Ивашкевич поддержал Брауна и в знак протеста

против оскорбительного выступления воеводы вместе с другими писателями демонстративно покинул правительственный прием [12. S. 299 - 301]. На заседании съезда делегаты восторженно приветствовали Ивашкевича: "все с воодушевлением встали (и правые, и левые, даже те, кто не любит "Иваха"), горячо ему аплодируя. Старик был взволнован. Это была его великая минута", - вспоминал участник событий Лешек Пророк [13. S. 201].

К тому же следует сказать, что при жизни Ивашкевича никто не мог предвидеть стремительного развития событий в 1980-е годы и крах "развитого социализма" в Восточной Европе.

В течение многих десятилетий Ивашкевич был в центре литературной и культурной жизни страны. Как никто другой, он олицетворял преемственность современной ему польской культуры и по отношению к периоду двадцатилетнего существования независимой Польши между двумя мировыми войнами, и по отношению к предшествующим эпохам. Для него значительные создания культуры прошлого, помимо познавательной ценности, т.е. запечатленной в них объективной правды своего времени, формируют миропонимание и эстетический вкус современных художников и писателей. Они вновь и вновь вступают в живое соприкосновение с каждым новым поколением, с каждой исторической эпохой. "Без животворных источников, берущих начало в глубинных пластах культуры, я не только не мог бы творить, но вообще не мог бы существовать. Я понял, какими тесными, нерасторжимыми узами связаны мы с нашим культурным наследием: мы не можем жить, творить, устремляться в будущее без этой важной точки опоры", - писал Ивашкевич [14. С. 56]. Он был убежден в том, что нельзя представить себе полноценную литературу, возникшую вне традиций национальной культуры и ее языка. Это имеет в виду и М. Радзивон, когда пишет об отношении Ивашкевича к эмиграции: "У него не было никаких иллюзий по поводу роли и значения эмиграции в польской интеллектуальной жизни". Погружение в иную традицию, в другой язык для Ивашкевича было равносильно писательской смерти. "Польша здесь, и от этого никуда не деться", - записал он в дневнике [4. С. 486].

Эту мысль Ивашкевич развивал во многих своих высказываниях. "Человеческая личность, - по его словам, - может обрести подлинную значительность, полностью развить свои склонности только в сфере своей культуры, своего языка" [14. С. 57]. В этой связи он писал о "величайшем богатстве" любого народа - его языке, значение которого "не определить никакими мерками, никакими масштабами". "Язык помогает нам созидать будущее, постигать настоящее и хранить прошлое. Он помогает нам жить" [14. С. 184 - 185].

Ивашкевич высоко ценил вклад польской литературы в мировую культуру. Например, он писал о том, что рассказы Тадеуша Боровского "нельзя даже сравнить с тем, что было написано во всем мире на эту тему. Это высшее достижение в литературе такого рода" [15. S. 5]. Удельный вес польской литературы в мире мог бы быть еще более весомым, если бы не ограниченная сфера распространения польского языка. Именно это имел в виду Ивашкевич, когда, говоря о романе Элизы Ожешко "Над Неманом", с горечью заметил: "Если бы этот роман написал иностранец, его превозносили бы до небес и изучали. Как, скажем, "Улисса" Джойса" [14. С. 158]. То же самое он писал в дневнике о Стефане Жеромском: "Если бы Жеромский был французом или англичанином, его бы читали и комментировали как Клоделя или Эллиота [...] Мы живем жизнью Европы, но Европа не впитывает нашей жизни. И Россия тоже. Пока не впитывает" [3. S. 50].

Ивашкевич много размышлял о единстве мировой культуры, особенно значительной ее части - европейской: "Люблин, Москва, Киев, Париж, Женева, Рим - это наше европейское наследие" [7. S. 50]. Развитие европейской культуры - это единый процесс и всеобщее достояние. Встреча культур Востока и Запада Евро-

пы, видимая Ивашкевичем, по его словам, "в одной общей раме" [14. С. 417], -это всегда взаимопроникновение и взаимообогащение.

Ивашкевич был посредником, крепким связующим звеном не только между прошлым и настоящим, но и между польской, западноевропейской и русской культурами.

М. Радзивон рассказывает о поездках Ивашкевича в Советский Союз, его встречах с советскими писателями, с руководителями ССП и политическими деятелями, в том числе с Н. С. Хрущевым (в мае 1959 г.), в дни работы III съезда советских писателей, на котором Ивашкевич был во главе делегации польских писателей). Большое впечатление произвели на писателя беседы с А. Сурковым, И. Эренбургом и другими о сталинском периоде жизни страны, о репрессиях против литераторов и деятелей культуры. "В сумме все это было ужасно, страх был тем фактором, который сформировал умы этих людей" [4. S. 364], - записал Ивашкевич в дневнике. Автор монографии упоминает о речи Ивашкевича на III Съезде Союза советских писателей в мае 1959 г., в которой тот позволил себе высказаться за "независимость творческой мысли", вызвав неудовольствие хозяев съезда. "Текст речи в "Литературной газете" исказили", - приводит Радзивон запись Ивашкевича в карманном календаре [4. S. 361]. Дополню рассказ об этом инциденте. "Порядочные люди так не поступают", - заявил Ивашкевич (по отчету референта Инкомиссии ССП В. Борисова) (цит. по [16. С. 37]), а в письме М. Грыдзевскому от 26 августа 1959 г. Ивашкевич писал: "Моя речь в Кремле была небольшой сенсацией. Софронов сказал: "Опять полячишки крякают". Понятно, что она нигде не была опубликована in extenso" [17. S. 138]. И это было не единственным проявлением бесцеремонного обращения с текстами писателя в Советском Союзе. "Сегодня, в день съезда (XXII КПСС), - записал Ивашкевич в дневнике 17 октября 1961 г., - моя статья в "Правде". Даже по сравнению с тем, что я "поправлял", почти что под диктовку Романовича, - все переделано с использованием банальнейших выражений. С ними абсолютно нельзя иметь дело! Большая для меня неприятность..." [3. S. 482].

Путь произведений Ивашкевича к русскому читателю также не был легким. Вот один характерный пример. В феврале 1962 г. первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, секретарь ЦК КПСС И. В. Спиридонов направляет в ЦК КПСС записку, в которой ставится вопрос о целесообразности демонстрации фильма Ежи Кавалеровича "Мать Иоанна от ангелов" по новелле Я. Ивашкевича. "Фильм, -говорилось в записке, - ставящий целью показать столкновение материалистического и идеалистического мировоззрения, разоблачение религии, по существу пропагандирует религиозную идеологию, не несет зрителю ничего познавательного, идейно ценного с точки зрения материалистической идеологии, насыщен эротикой, садизмом, патологическими сценами, мистикой. Авторы даже не пытаются вскрыть классовую сущность религии как оружия угнетения и одурманивания трудящихся". Фильм, говорилось далее, "проникнут духом сочувствия и оправдания фанатизма. Сцены борьбы любви и веры, "божественного и дьявольского" могут оставить у верующих или колеблющихся только подтверждение их собственных сомнений, вызвать симпатии у верующих к фанатическому "геройству" ксендза". "Все действие, - отмечал автор записки, - фактически происходит вне времени и пространства. Если же отнести содержание фильма к XVII веку, то постановщики не показывают действительную социальную роль монастырей той эпохи".

"Не отрицая художественных достоинств фильма", автор приходит к выводу: "показ его на экранах страны нанес бы вред делу коммунистического воспитания нашего народа".

В ответе отдела культуры ЦК КПСС на записку Спиридонова отмечается, что фильм был куплен по рекомендации польского посольства, он премирован на международном фестивале. В Польше его считают полезным в связи с антиклерикальным содержанием, к тому же он создан по рассказу председателя Союза польских

писателей Я. Ивашкевича. Отказ от покупки этого фильма может быть болезненно воспринят польской общественностью. В 1961 г. советской стороной было приобретено лишь 7 польских кинокартин (отклонено 12), тогда как польская сторона купила 57 советских фильмов. Что касается фильма "Мать Иоанна от ангелов", то решено ограничить его показ, воздержаться от повторного показа [18]⁶.

М. Радзивон не рассматривает, к сожалению, отношения Ивашкевича к русской культуре, которая имела колоссальное значение для формирования художественных и этических позиций писателя. Портрет писателя будет недостаточно выразительным, если не сказать об этом хотя бы нескольких слов.

Ивашкевичу принадлежат поэтические описания природы и пейзажей не только Польши или Италии, куда он особенно любил ездить, но и Украины, и России, которые всегда присутствовали в его художественном сознании. В "Книге моих воспоминаний" он, например, вспоминает Саратов, куда в январе 1916 г. был эвакуирован Киевский университет: "Саратов оказался милым городком, утопающим в снегу, на высоком берегу Волги с видом на черную ленту замерзшей реки, по которой ездят на прогулки на великолепных рысаках. Здесь русскость, сущность "великой бабушки России" из "Обрыва" Гончарова, дремала в улочках с дачами и особняками на высоких склонах берега, в розовых купеческих домах с башенками - одним словом, то, что вошло потом как фиктивная Астрахань в мой роман "Бегство из Багдада". В Саратове тогда кипела жизнь - много молодежи из разных эвакуированных сюда учреждений [...] Давали множество концертов, был прекрасный театр, где я увидел чеховского "Иванова"" [19. S. 155].

Ивашкевич был крупнейшим знатоком русской литературы, много писал о ней (начиная с гимназического сочинения "Поэзия русской действительности в "Евгении Онегине"" [19. S. 65]), переводил (в частности Л. Толстого, Тургенева, Чехова, Бунина), пропагандировал ее в Польше. "Больше всего, - писал он, например, в заметке "Я вас очень люблю", - я люблю двух русских писателей: Льва Толстого и Антона Чехова. Но если к Толстому я отношусь как к недостижимому образцу писательского искусства, как к патриарху всемирной литературы, то мое отношение к Чехову более интимно. Оно проникнуто глубокой любовью, я его люблю как брата. Конечно, он тоже является недостижимым образцом..." [14. С. 92]. Небанальные, вдохновенные слова находил Ивашкевич и тогда, когда писал о Пушкине, Достоевском, Тургеневе, Бунине, Блоке, Шолохове, Паустовском, Ахматовой и многих других русских писателях. Приведу две любопытных записи из дневника писателя. Одна из них (от 15 марта 1962 г.) о встрече с Верой Пановой: "Это очень милая женщина и, как истинно русская женщина, намного глубже и рассудительнее любой из наших" [3. S. 514]. Вторая запись - о визите в Стависко В. Катаева, И. Юзовского и С. Чиковани: "С них спала кора официалыцины (слушая Катаева, я все время думал о финале "Сына полка"⁷), они стали весьма симпатичными европейскими людьми, причем это люди старшего возраста, их молодость - это и моя молодость, отсюда забавные воспоминания о Надсоне, Северянине (которого необходимо припомнить); много о Мандельштаме, Бунине. Видно, что они после XXII съезда. Во всяком случае было приятно, лучше, чем прежде - меньше притворства с их стороны. Мы, я и Федецкий⁸, проявили огромное знание русской литературы. Они о нашей, разумеется, ничего не знают - вечно одно и то же. Но зато уже меньше спеси и желания поучать" [3. S. 519].

В зеркале русской литературы Ивашкевич стремился увидеть облик России, постичь феномен ее самобытной истории и культуры, что позволяло ему преодолевать сложившиеся в польском обществе предубеждения и стереотипы. В своих стихах в разные периоды жизни Ивашкевич обращался к проблеме стирания гра-

⁶ Записка, найдена в архиве А. С. Стыкалиным, любезно представившим ее мне для публикации.

⁷ Слащавая сцена встречи героя со Сталиным.

⁸ Федецкий Земовит (р. 1923) - переводчик, член редколлегии журнала "Tworczosc".

ниц между польским и русским мирами. В стихотворении "России" (1928, сборник "Возвращение в Европу") он так выразил сложность и противоречивость восприятия России и ее культуры:

  
  
 Что, Россия, скажу тебе - дескать Пушкина сравнивать не с кем? 
 Или что беспощадно исхлестан я был Достоевским? 
 Или то, что я с детства воспоминаньем отравлен: 
 Свет ночных куполов, и степное дыханье, и Скрябин? 
 Или то, что в лонах твоих возрастает сладкая нива? 
 Или то, что пропасть меж нами, которая не заполнима? 
 Рубеж и рубец, навеки болящая рана? 
 Или то, что тебя не люблю? Или то, что ты мне желанна? [20. С. 36] 
  
 

Полувеком позже, в поэме "Азиаты" (сборник "Карта погоды", 1977) поэт вновь писал о проникновении русской культуры в польскую жизнь, несмотря на исторически сложившееся противостояние Польши и России:

  
  
 Трава Толстого 
 Хлеб Достоевского 
 Плакучие ивы Чайковского 
 Я в них погружен по шею 
 Не вырубит их сабля Володыевского... 
  
 

Книгой, подводящей своего рода итог многообразным творческим связям Ивашкевича с Россией, является "Петербург" (1975). Сквозь призму легендарного города на Неве Ивашкевич рассмотрел в ней многие ключевые вопросы русской истории и культуры, их связь с судьбами Польши и поляков.

"Подлинное, великое искусство, - по словам Ивашкевича, - спаивает воедино народ, оно - оплот и опора. Такая опора для поляков - поэзия Мицкевича, музыка Шопена" [14. С. 358]. Не будет преувеличением сказать, что опорой для польской культуры является и творческая деятельность Ярослава Ивашкевича.

В этом убеждает читателя и книга М. Радзивона. В ней объемно представлена яркая личность большого мастера слова, который глубоко чувствовал свою ответственность за прошлое и будущее польской культуры.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Przybyiski R. Eros i Tanatos. Proza Jaroslawa Iwaszkiewicza 1916 - 1938. Warszawa, 1970; Kwiatkowski J. Poezja Jarostawa Iwaszkiewicza na tle dwudziestolecia miedzywojennego. Warszawa, 1975; Zaworska H. Opowiadania Jaroslawa Iwaszkiewicza. Warszawa, 1985; Zawada A. Jaroslaw Iwaszkiewicz. Warszawa, 1994; Melkowski S. Swiat opowiadan. Krotka forma w prozie Jaroslawa Iwaszkiewicza po roku 1939. Torun, 1997.

2. Вервес Г. Ярослав Ивашкевич. Литературно-критический очерк. М., 1985.

3. Iwaszkiewicz J. Dzienniki. Warszawa, 2010. Т. II. 1956 - 1963.

4. Radziwon M. Iwaszkiewicz. Pisarz po katastrofie. Warszawa, 2010.

5. Tworczosc. 1994. N 2.

6. Паустовский К. Встречи с другом // Воспоминания о Ярославе Ивашкевиче. М., 1987.

7. Tworczosc. 2005. N 2/3.

8. Рогозинский Я. Ярослав Ивашкевич // Творческая интеллигенция и мировой литературный процесс. М., 1987.

9. Walc J. Wielka choroba. Warszawa, 1992.

10. Szczepanski J.J. Kadencja. Krakow, 1989.

11. Walicki A. Idee i ludzie. Proba autobiorafii. Warszawa. 2010.

12. Krajewski A. Miedzy wsporpraca a oporem. Tworcy kultury wobec systemu politycznego PRL (1975 - 1980). Warszawa, 2004.

13. Prorok L. Dziennik 1949 - 1984. Krakow, 1998.

14. Ивашкевич Я. Люди и книги. М., 1987.

15. Borowski. Т. Pozegnanie z Maria i inne opowiadania. Warszawa, 1967.

16. Агапкина Т. П. Русские контакты Ярослава Ивашкевича 1945 - 1950-е годы (по материалам архивных разысканий) // Славяноведение. 2001. N 1.

17. Gtydzewski M., Iwaszkiewicz J. Listy 1922 - 1967. Warszawa, 1997.

18. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. В. 147. Л. 8 - 9.

19. Iwaszkiewicz J. Ksiajjka moich wspomnien. Krakow, 1968.

20. Ивашкевич Я. Избранное. М., 1973.

Постоянный адрес данной публикации: