На протяжении последней четверти XIX в. во Франции окончательно утверждается республиканская форма правления. В это же время правящий слой Третьей республики, провозглашая идею "цивилизаторской миссии", берет курс на расширение империи¹. В конце XIX в. так или иначе все европейские державы заявляли о том, что они несут цивилизацию своим заморским владениям, но именно в республиканской Франции эта идея была в конечном счете возведена на уровень официальной колониальной доктрины². Был ли это, как принято считать, только лозунг, прикрывающий "истинные", меркантильно-эгоистические цели колонизаторов, или идея "цивилизаторской миссии" действительно стала для республиканского правительства Франции сколько-нибудь значимой инициативой?

В мае 1931 г. на специальном конгрессе Лиги по правам человека, посвященном проблеме колонизации, два влиятельных члена партии радикалов - Альбер Бэйе и Морис Виолет отстаивали идею заморской экспансии, как отнюдь не противоречащую ценностям демократии и прогресса. "Колонизация оправданна тогда, - говорил Бэйе, - когда народ, который колонизует, приносит с собой сокровища идей и чувств, которые обогащают другие народы". "Мне кажется, что современная Франция, дочь Ренессанса, наследница XVIII века и Революции, представляет в мире некий идеал, ценный сам по себе, который она может и должна распространить на все человечество. Принести науку народам, которые не имеют о ней представления, дать им корабли, железные дороги, автомобили, телеграф, телефон, организовать у них медицинское обслуживание, научить их уважать права человека - это наш братский долг..."³.

Непрерывное расширение заморских владений Франции вплоть до 1970 г. - вне зависимости от того, была ли это эпоха Реставрации, Июльская монархия, Вторая республика или же Вторая империя - представляло собой, по словам историка Р. Жирардэ, "многочисленные, разрозненные инициативы". Четкой системы, продуманной колониальной доктрины у сменяющихся во Франции режимов до последней четверти XIX в. не было⁴. Однако определенная связь между идеей колонизации и идеей прав человека существовала уже тогда.

Зубова Ирина Андреевна - аспирант МГИМО(У) МИД РФ.

В 1848 г. временным правительством Второй республики был окончательно наложен запрет на практику работорговли и рабства в колониях. Несмотря на все оговорки и очевидную его осторожность, в глазах многих декрет был безусловным свидетельством моральной высоты Республики и ее способности претворять в жизнь принцип равенства людей. Оджнако, вопреки опасениям заинтересованных в институте рабства колонистов, этот декрет не поставил точку в развитии французской колониальной политики.

Каковы бы ни были в эти и последующие годы действительные мотивы французской колониальной политики, тот факт, что большинство аболиционистов, беспощадно обличавших в первой половине XIX в. работорговлю, оказалось во второй его половине в рядах сторонников колониальных завоеваний (и один из ярчайших примеров тому - знаменитый гуманист, республиканец Виктор Шёльшер)⁵, совсем не является парадоксальным. Шельшер повторял многократно, что одной из первых целей экспансии, (но никак не ее оправданием) должна быть миссия по несению миру цивилизации. В этом смысле "роль колонизаторов поистине прекрасна, если они желают эту роль исполнять" - писал он. Они могут стать теми, кто укажет путь народам, "обойденным судьбой"⁶.

Из десятилетия в десятилетие транслировалась идея освободительной и просветительской деятельности Франции в колониях, в силу которой само по себе право на колонизацию практически никем не ставилось под сомнение. Идея не теряла приверженцев среди борцов за права человека, вдохновляла апостольских викариев и миссионеров, членов географических обществ и путешественников и в то же время постепенно обретала все более полное, завершенное звучание на государственном уровне. "Народ, который колонизует больше, чем другие - первый среди народов. Если он не является таковым сегодня, он станет им завтра", - писал в вышедшей впервые в 1874 г. книге "О колонизации у современных народов" молодой экономист Леруа-Болье⁷. Его книга, предназначенная поначалу узкому кругу специалистов-экономистов, приобрела значительную популярность за пределами этого круга и переиздавалась в последующие тридцать четыре года пять раз.

К концу 1870-х гг. лидеры умеренных республиканцев полностью принимают идею о необходимости для Франции колониальной экспансии в мире, как с точки зрения экономической, так и с политической⁸. Сокрушительная критика со стороны представителей самых разных политических течений в адрес подобной позиции - обвинения (и со стороны консервативных, и со стороны лево-радикальных политиков) в безответственности и неприемлемости растрачивания моральных и материальных ресурсов страны на "колониальные авантюры", в предательстве национальных интересов - все это не лишило республиканский проект поддержки. Решительно провозглашая отказ от политики "ухода в себя", представляя колониальную империю как надежду и опору грядущей Франции, республиканцы утверждаются у власти⁹.

В период первого (сентябрь 1880 - ноябрь 1881 гг.) и второго (февраль 1883 - март 1885 гг.) премьер-министерства одного из самых знаменитых республиканских деятелей - созидателей империи Жюля Ферри колониальный проект начинает энергично претворяться в жизнь. Протекторат над Тунисом (1881 г.), протекторат над долиной Конго от Браззавиля до впадения Убанги и подчинение затем всего правобережья Конго (1880 - 1885 гг.), продвижение в долину Верхнего и Среднего Нигера и начало вторжения на Мадагаскаре (с 1883 г.), протекторат над Северным и Центральным Вьетнамом (Аннам, Тонкин - 1883 - 1885 гг.)... За пятнадцать лет - с 1880 по 1895 г. территория французских владений расширилась с одного миллиона до девяти с половиной миллионов квадратных километров, а население импе-

рии возросло с пяти до пятидесяти миллионов. Многие тогда заговорили вслед за Ферри о том, что не участвовать в колониальном разделе мира в те годы, когда все великие державы закрепляют за собой это право, значило просто-напросто добровольно обречь себя на роль третьеразрядной державы¹⁰. Но, очевидно, по замыслу идеологов заморской экспансии, Франция должна была не просто вернуть себе политическое влияние в Европе за счет расширения империи. Французская нация должна была явить в захвате новых земель свое моральное превосходство над другими европейскими нациями.

Ферри, повторяя идею "освободительной колонизации", считал, что Франция, как родина прав человека, призвана "нести повсюду, где может свой язык, свой флаг, свое оружие, свой дух", не просто распространяя свою власть, но освобождая мир. Перед лицом Французской республики должны отступать невежество, упраздняться варварские обычаи угнетения и подавления человеком человека. "Можете ли вы отрицать, может ли кто-нибудь отрицать, что в Северной Африке с тех пор как Франция ее завоевала, утвердилось больше правосудия, больше материального и морального порядка, справедливости, социальных добродетелей?"¹¹ - с вызовом бросал Ферри своим противникам.

Между 1816 и 1870 гг. на волне активизировавшейся по всему миру деятельности христианских миссионеров во Франции создаются двадцать две новые миссионерские конгрегации¹², и по размаху апостольской проповеди среди колонизованных народов Французская католическая церковь уверенно держит первенство в течение века. Основатель конгрегации Белых Отцов кардинал Лавижери, поставленный в 1870 г. архиепископом Алжира, с энтузиазмом принял новое поприще, как возможность "участия в великом деле распространения христианской цивилизации"¹³. Уже на африканской земле он призывал французских миссионеров "преобразить алжирскую землю в колыбель великой нации, великодушной, христианской, одним словом - во вторую Францию, дочь и сестру Франции нашей, распространить вокруг... истинный свет той цивилизации, источник которой Евангелие и закон", пронести этот свет "через пустыню, к центру континента, пока еще погруженного в варварство"¹⁴.

В годы, когда Ж. Ферри формулировал "колониальную доктрину" Франции, кардинал Лавижери настойчиво призывал общественность обратить внимание на проблему рабства во французских африканских колониях. Лавижери, блестящий оратор, собирал многочисленных слушателей по всей Европе, писал статьи в прессе, встречался с журналистами, добивался аудиенции у власть имущих¹⁵. Повсюду им создавались комитеты и общества по борьбе с рабством. В конце 1888 г. такое общество было основано кардиналом во Франции. "Вполне естественно, что раздел Африки в значительной степени продиктован интересами политическими и коммерческими - в этом мелкий человеческий расчет. Для нас же, я полагаю, утешительнее видеть в этом [разделе] провиденциальный замысел, свидетельство Божественного милосердия к делу духовного перерождения и христианизации наших братьев, принадлежащих к черной расе. Начать с прекращения работорговли и достичь полного искоренения рабства - такова на настоящий момент истинная задача христиан в Африке", - сказал один из миссионеров на открытом Конгрессе борцов с рабством, организованном в сентябре 1890 г. в Париже¹⁶.

После первой мировой войны колониальная идея во Франции переживала небывалый расцвет. В те годы чуть ли ни каждый историк или писатель считал своим долгом приветствовать "цивилизаторское дело" Республики. Никогда с момента утверждения Третьей республики и даже никогда прежде

за всю национальную историю, - пишет историк Р. Жирардэ, - не возвышалось стольких голосов, с такой силой и с такой внутренней убежденностью славящих "грандиозное дело" колонизации. Ученики светских школ, читавшие учебники, проникались мыслью о том, что величайшая заслуга Третьей республики заключается в создании империи, превратившей Францию во вторую колониальную державу мира¹⁷. "Отчасти благодаря колониальной империи Франция смогла выйти победительницей из Великой войны...", - узнавали школьники¹⁸. Война в каком-то смысле раскрыла Франции потенциал ее империи. Потенциал не только экономический. Более двухсот тысяч погибших в колониальных войсках, почти миллион выходцев из колоний, сражавшихся под французским флагом на различных театрах военных действий - уже одно это не могло не пробудить во французском обществе особых чувств по отношению к далеким заморским владениям. Империя действительно превращалась в "опору" Франции.

Рубеж тридцатых годов - то время, когда Альбер Сарро¹⁹ - радикал-социалист, и при этом убежденный защитник "дела колонизации" - писал о том, что повсюду начинается кризис колонизации. Но именно тогда с необыкновенной роскошью празднуется столетие с начала завоевания Францией Алжира, тогда же проводится знаменитая Колониальная выставка в Венсенне²⁰, задача которой, по словам ее организаторов, состояла в том, чтобы дать каждому французу почувствовать себя гражданином Великой Франции - гражданином империи²¹. Понятия "колониального" и "национального" стали тогда практически тожественными: "антиколониалист" рассматривался как настроенный "антифранцузски", а патриот, желающий величия и процветания Франции, несомненно должен был вдохновляться идеей Империи (La plus grande France)²². В парламенте после первой мировой войны установился так называемый "колониальный консенсус". Большинство представителей практически всех оппозиционно настроенных по отношению к заморской экспансии политических сил - от крайне-правых, консервативных и националистических, до радикал-социалистов - в конце концов, приняли и поддержали "колониальный проект". Левые партии были "в принципе антиколониалистскими, но только коммунисты призывали колонизованные народы к национальному освобождению"²³. После выхода на политическую арену в 1920 г. коммунисты оказались практически в одиночестве с их идеями борьбы с "французским империализмом повсюду, где он утверждается"²⁴.

Часто в речах общественных деятелей и мыслителей Третьей республики оказывались тесно переплетены, порой даже с трудом отличимы, элементы альтруистических и эгоистических концепций заморской экспансии: идеи "права" Франции в отношении других народов и долга перед ними; идеи созидаемого с помощью империи величия французской нации, ее политической и экономической мощи и авторитета, и идеи "поднятия" народов, населяющих просторы империи до уровня граждан метрополии. С конца XIX в. колонизация, по свидетельству историков, намного чаще "вызывала осуждение с точки зрения тех форм, которые она принимала, с точки зрения ее последствий", нежели сама по себе - как факт. Большая часть общественно-политических споров по вопросам колоний велась вокруг возможного политического статуса заморских территорий, необходимости тех или иных реформ, вокруг того, на каких началах должна быть организована система колониального управления²⁵. Не прекращалась борьба за уважение и признание человеческого достоинства туземного населения колоний - она велась как социалистами, левыми интеллектуалами, так, например, и католиками-персоналистами, объединявшимися вокруг молодого философа, осно-

вателя журнала "Esprit" Эммануэля Мунье. Но борьба эта не переходила, тем не менее, в опровержение законности самого принципа колонизации с точки зрения основополагающих ценностей Французской республики. И, тем не менее, расцвет и популяризация идеи империи происходили на фоне все учащающихся вспышек недовольства в колониях²⁶, что свидетельствовало о том, что суждения о кризисе французской колониальной политики небезосновательны. Этот кризис был лишь внешним проявлением другого, более глубокого, причины которого следует искать в тех "преломлениях реальности", которые повлекла за собой концепция "цивилизаторской миссии".

В 1884 г. Ж. Ферри произнес знаменитую фразу, о том, что "высшие расы имеют право в отношении низших рас"²⁷, ставшую, по убеждению многих французских историков, классическим примером "расовой риторики" республиканцев. Словом "раса", как явствует из контекста, в данном случае обозначается "сообщество", "народ". "Высшие расы" - то есть, западные сообщества, достигшие высокого уровня технического, научного и морального развития - имеют одновременно и право и долг в отношении "низших рас" - то есть, народов, еще не вступивших на путь прогресса, и это право, и этот долг - суть право и долг цивилизации в отношении варварства - объяснял Ферри²⁸. Однако, в отличие от понятия права, долг в том смысле, в каком употреблял это слово Ферри, не вполне вписывается в систему классических идей расового превосходства.

Оправдание противоречивой политики Франции в колониях, традиций "колониального пакта" (согласно которым отношения между метрополией и колонией строились на абсолютном приоритете интересов метрополии) тезисами о том, что африканцы и азиаты - люди низшей расы, не были редкостью и после декрета об отмене рабства 1848 года. Утверждения об изначальном, заложенном природой неравенстве находили поддержку в научных исследованиях в области совсем еще "молодой" тогда антропологии. Известный французский хирург, один из основателей Парижского общества антропологии Поль Брока²⁹ в рамках своих исследований проводил опыты по взвешиванию головного мозга людей, сравнивая полученные данные по различным категориям, в том числе - в соответствии с расовой принадлежностью умершего. Ему принадлежали заключения о том, что "в среднем масса головного мозга более значительна у представителей высших рас, по сравнению с низшими"³⁰. Однако констатация органического неравенства между цивилизованными и нецивилизованными народами не только в корне противоречила республиканским универсалистским принципам. Она предполагала и объективную невозможность изменить состояние "туземцев" - преодолеть разрыв в уровне развития между колонизатором и колонизуемым. Так могло быть обосновано "право колонизатора", но не "долг цивилизатора", чья миссия в этом случае просто-напросто обессмысливалась³¹. Республиканская этика, равно как и выстроенная согласно ей идейная система, должна была примирить в себе, с одной стороны, единство человечества и универсальность принципов свободы, равенства и братства, с другой - объективное существование совершенно разных по своему мировоззрению народов и культур.

В начале XX в. большую популярность получают исследования философа-антрополога Люсьена Леви-Брюля, посвященные так называемому "первобытному менталитету" - менталитету примитивных сообществ. Опираясь на свидетельства очевидцев - путешественников, миссионеров и всех тех, кто на протяжении двухсот лет имел непосредственный контакт с народами, населяющими завоеванные европейцами земли, Леви-Брюль тщательно изучает все проявления этого "первобытного менталитета". Основной его харак-

теристикой философ называл глубокое безразличие и даже отвращение к рассудочным операциям мысли, естественным для цивилизованного человека. При этом Леви-Брюль пришел к выводу, что эта "примитивность", это сознание, названное им "до-логическим", не является, однако, свидетельством коренной неспособности, бессилия мозга каждого отдельно взятого человека, принадлежащего к этому сообществу. "Те, кто свидетельствует об этой предрасположенности первобытного мышления, - пишет Леви Брюль, - отмечают особо, что и в примитивных сообществах есть "умы, столь же способные к наукам, как и наши, европейские". Мы видим, что дети меланезийцев, австралийцев и других народов усваивают так же легко то, чему их учат миссионеры, как и дети французов или англичан". Причина, по всей видимости, не в отсталости, а в некоей коллективной, неизменной на протяжении тысячелетий, мистической направленности этого сознания. "Они ищут ответы на те же вопросы, что и мы, но ищут их в другом направлении"³², - заключает Леви-Брюль.

Антропологические и этнографические исследования начала XX в., основанные на доскональном анализе сведений или же непосредственном наблюдении за организацией жизни и образом мышления колонизованных сообществ, редко становились достоянием широкой общественности - они обсуждались и критиковались в основном в узко-научных кругах. Колонии, а тем более их население, оставались для подавляющего большинства французов абстракцией. Еще 1868 г., как пишет историк А. Руссио, обозреватель Рамбоссон сокрушался: "Колонии во Франции практически неизвестны! Если спросить, всего на всего, каково их количество, кто сможет ответить на этот простейший вопрос?"...³³. Р. Жирардэ приводит аналогичное риторическое восклицание географа Коффена: "Кто из нас по завершении университета, получив бакалаврский диплом, мог бы с уверенностью сказать, что назовет все французские колонии?"³⁴. Тем не менее, выводы ученых оказывали определенное влияние на умы и порождали разного рода интерпретации в среде тех, кому была небезразлична деятельность Франции на колониальном направлении.

Достаточно популярной в эти годы становится точка зрения, согласно которой представитель примитивного сообщества "отстал в развитии" - то есть, находится на той ступени, которую в свое время прошли предки современных цивилизованных народов. Разрыв в уровнях развития между людьми разных рас объяснялся уже не органическими особенностями - цветом кожи или объемом и весом мозга, а кардинально отличными социальными и культурными условиями существования народов. Деление цивилизаций на развитые, обладающие "полнотой знания", и те, которые по каким бы то ни было причинам находятся на более низкой ступени развития, и обозначение их как "высших" и "низших" рас (народов) стало достаточно типичным в рассуждениях на тему колониальной экспансии. При этом к "низшим" относились все те, чья система ценностей явно не соответствовала западной. Европейское сообщество представлялось в этом нехитром теоретическом построении, выдержанном в духе классического позитивизма³⁵, как нечто завершенное, зрелое - как конечная цель, к которой должны стремиться все народы.

Эта "иерархия цивилизаций" не создавала непреодолимой пропасти между колонизатором и колонизованным: она лишь констатировала разные "отправные точки" народов и наличие универсальной "конечной модели". Неодинаковые стартовые условия не исключали в глазах убежденных сторонников цивилизаторской миссии возможности "поднятия" каждого члена колонизованного сообщества из состояния примитивности, дикости или же, в случае азиатов или арабов - варварства (восточного деспотизма и невеже-

ства)³⁶ на уровень представителя развитой западной цивилизации. "Они сейчас такие, какими мы (наши предки) были. Мы являемся сейчас такими, какими они станут. Когда-нибудь в будущем"³⁷, - резюмировал историк А. Руссио. В том, чтобы "преодолеть временную дистанцию - а значит и дистанцию моральную - ту, которая отделяет цивилизованные народы от нецивилизованных, и реализовать тем самым идеальное единство человечества" и состояла цель цивилизаторской миссии француза в колониях³⁸.

Неудивительно, что во время парламентских дебатов из трех фундаментальных составляющих доктрины Ферри - политической, экономической и гуманитарной - последняя вызвала наименьшие нарекания и наименьший протест у оппозиции³⁹. Выступая с критикой жестоких методов колонизации и выражая надежду на то, что народы сами захотят стать цивилизованными, критики не подвергали сомнению тот факт, что Франция обоснованно претендует на уникальную миссию по продвижению в мир своей цивилизации⁴⁰. Правда, Жорж Клемансо⁴¹ - главный оппонент Ферри замечал на это, что с некоторых пор избегает опрометчивого причисления того или иного человека или же цивилизации к "низшей". По его словам, один немецкий ученый доказывал совсем недавно, что Франция в войне с Германией должна быть неминуемо побеждена. И именно как низшая раса. "Низшая раса - индусы! С их великой, утонченной цивилизацией, которая теряется в ночи времен! ... Низшая раса - китайцы! С цивилизацией, начала которой нам неизвестны..."⁴², - негодовал Клемансо.

Многие публицисты, такие, например, как Леруа-Болье, полагали, что моральное завоевание, постепенное приобщение "отсталых народов" к цивилизации, по большей части будет осуществляться мирным путем⁴³. Но, тем не менее, те, кто непосредственно отвечал за экспансию Франции в колониальном мире, понимали, что сопротивление - неизбежно. И это не казалось удивительным. "Примитивные сообщества, - писал Леви Брюль, ссылаясь на многочисленные свидетельства очевидцев, - как правило, проявляют враждебность ко всему, что приходит извне". От совершенно чужого им по крови, по нравам и обычаям - они ничего не воспримут. Перемены, "даже если они безусловно прогрессивного свойства", могут быть им только "навязаны". "Ежели им будет предоставлена свобода принять их или отвергнуть, - писал философ, - их выбор не оставляет сомнений"⁴⁴. Для идеолога продвижения французской цивилизации в колонии вывод напрашивался сам собой: туземцы "не зовут", как говорил Ферри, и отнюдь не приветствуют тех, кто несет им просвещение потому, что они не сознают, что является для них благом. Так, "первобытные сообщества", описанные Леви-Брюлем, очевидно замкнуты в своем иррациональном, мистическом представлении о мире и о себе самих, не принимают новшеств, не понимают необходимости отказаться от привычных форм организации их сообществ, от практик и особенностей поведения, с которыми не может примириться разум европейца. Жестокость экспансии, "подчинение железом", представлялась как необходимый "первый уровень", первая ступень колонизации. Жорж Арди, историк, географ, десять лет возглавлявший Алжирскую академию, писал, что, несмотря на все преступления, в которых далеко не всегда безосновательно обвиняют современную ему колонизацию, ее "безусловная заслуга заключается в том, что она в землях, раздираемых междоусобными войнами, набегами и вторжениями, установила мир". Умиротворение, по словам историка, было "первым ее делом" и условием дальнейшей деятельности. И уже одним только этим колонизация содействовала улучшению нравов туземных народов и показывала, что стоит на порядок выше тех властителей, которым приходила на смену⁴⁵.

Очень распространенной среди сторонников колониальной экспансии, таких как А. Сарро, Ж. Арди, А. Жиро, была идея о том, что находящиеся на низкой ступени развития народы не могут разумно и эффективно использовать богатства своих земель и адекватно организовать пространство вокруг себя. Вместе с тем, их необъятные земли являются достоянием всего человечества, а значит, ответственность за них должны взять те народы, которые знают лучше, как разрабатывать их на благо всем. Об этом же, как о важнейшей, по его мнению, задаче колонизации, писал в предисловии к детальному отчету о пребывании в Западной Африке колониальный администратор и публицист Жорж Дээрм⁴⁶. Населенные нецивилизованными народами земли специалисты в области права смело называли "территориями без хозяина" - то есть, нуждающимися в политической и административной организации со стороны западных держав - территориями, предназначенными для колонизации⁴⁷. Западная держава в колониях должна была в этом случае взять на себя не роль хозяина и властителя, подчиняющего и эксплуатирующего своих рабов, а роль покровителя, берущего под защиту туземные народы колоний, как детей, которых нужно постепенно, мудрым и заботливым руководством вывести из состояния ментальной незрелости во взрослую, сознательную жизнь. Но эта "сознательная жизнь" представлялась в очень отдаленной перспективе. Главное - терпение, писал О. Реклю в 1917 г., главное терпение - повторял А. Сарро в 1923 г. ученикам Колониальной школы⁴⁸.

В 1934 г. в специальном американском журнале, посвященном проблемам негритянского образования, один из авторов, анализируя особенности французской образовательной политики в Того и Дагомее, начал статью с положения о том, что образование - главное к чему призваны западные державы в Африке⁴⁹. Тем более очевидным был этот аргумент в устах политических деятелей Третьей республики. Можно было охотно согласиться с положением, - писал Р. Жирардэ, - что из всех европейских наций, осуществлявших колониальную экспансию, Франция не представляла той, что по праву могла бы "гордиться блистательными успехами в области экономического развития, и даже в области административной организации. Но только затем, чтобы тут же добавить, что именно она... будучи преимущественным носителем некоторых человеческих и цивилизаторских ценностей" наиболее эффективно и глубоко обеспечивает исполнение "великого долга интеллектуального и морального развития народов, находящихся под ее покровительством"⁵⁰. Преобладающей темой разного рода изображений, иллюстраций, открыток, посвященных Французской колониальной империи, с конца XIX в. становятся школы для туземцев, дети всех цветов, выстроившиеся перед белыми учителями⁵¹.

Образование в рамках логики "цивилизаторской миссии" должно было означать, прежде всего, "изменение умов", без которого пресечение всех внешних проявлений "дикости", "варварства" кардинально ничего не меняло. Все материальные проявления цивилизации, на развитии которых такие колониальные администраторы, как, например, генерал-губернатор Французской западной Африки Эрнест Рум призывали сосредоточить усилия в первую очередь - налаживание транспортного сообщения между отдаленными районами, строительство железных дорог, современной инфраструктуры, развитие торговых отношений и даже политика, направленная на улучшение местных санитарных условий⁵² - были безусловно важны. Они были необходимы самим европейцам, для которых жизнь в колониях была нелегким и опасным испытанием. Кроме того, перед глазами туземца разворачивалась вся мощь, все несомненные преимущества западной цивилизации. Однако этого было недостаточно для того, чтобы он добровольно согласился

пренебречь своими привычками, своим традиционным образом жизни, отказаться от них и принять эту цивилизацию как свою.

В ранних инструкциях Святого престола религиозным миссиям в Африке содержались прямые указания миссионерам отказаться от всего европейского: "от Европы, ее нравов, ее сознания". Быть "неграми с неграми, чтобы сформировать из них таких, какими они должны быть - не по европейскому образцу, но, оставив им все, что есть их". Внимательно изучив все, что присутствует в характере народа, старательно избегать всякого нарушения местных обычаев, если они не противоречат в корне законам Божественным. И, не навязывая туземцам чуждого, европейского, совершенствовать их в собственном образе жизни. "Работать над их сердцем, душой, умом - одним словом - над внутренним миром, чтобы сделать их искренними христианами", не лишая их внешнего, привычного для них - одежды, пищи, и главное - языка⁵³. Речь шла о том, чтобы по возможности сохранив и оставив все положительные элементы культуры, помочь туземным народам, дать им импульс к самостоятельному положительному развитию в рамках традиционной культуры. "Мы не собираемся учреждать в Африке Италию, Францию, или какую-либо другую европейскую страну, но только Святую римскую Церковь, вне всяких национальностей" - говорил еще в 1847 г. апостольский викарий в Дакаре Монсеньор Бенуа Трюффэ, поборник идеи полной ассимиляции миссионеров с местным населением. Несмотря на все опасности, которые очевидно представляла для европейского человека такая ассимиляция, на этот путь вступило тогда немало миссионеров, многие из которых заплатили жизнью за евангельскую проповедь в невероятных условиях нищеты и болезней. Так умер от истощения через семь месяцев после этой речи Монсеньор Трюффэ⁵⁴. После первой мировой войны и поднятой ею волны национализма папа Бенедикт XV в обращении к главам католических миссий и ко всем миссионерам вновь напоминает о том, что "настоящий миссионер всегда сознает, что он трудится не как представитель своей страны, а как посланник Христа" и призывает миссионеров учить местные языки, преподавать на них и воспитывать себе преемников из туземного населения колоний, постепенно формируя, тем самым, "неевропейский" клир.

По мере кристаллизации концепции "цивилизаторской миссии" правящий слой Республики формулирует принципиально иной подход к просветительской политике. Профессор Артур Жиро в книге "Принципы французской колонизации и законодательства", впервые опубликованной в 1895 г., обозначил модель, поощрявшую развитие туземного населения колоний до возможности предоставления им автономии, как типичную для Великобритании. Эта модель расценивалась автором как несомненно "прогрессивная", по сравнению с бесперспективным подчинением колонии и всех ее ресурсов метрополии в рамках логики "колониального пакта". Однако наиболее соответствующим французскому духу и на порядок более высоким проектом развития колоний Артур Жиро считал ассимиляцию, идеал которой не в последующей эмансипации колонии, а напротив - в как можно более тесном будущем союзе ее с метрополией, в том, чтобы сделать колонию частью метрополии. Колониальная политика, подчиненная идее ассимиляции, в его глазах, должна была воплотить на заморских территориях Франции республиканскую интеграционную модель⁵⁵, признающую только абстрактных граждан вне любых личных характеристик, вне всяких социальных или национальных привязок⁵⁶.

Несмотря на сомнения, которые вызывала теория ассимиляции с точки зрения возможности ее претворения в жизнь, невероятными перспективами для Франции вдохновились в конце XIX в. многие общественные деятели и

мыслители. Уже тогда, когда мир был ввергнут в первую мировую войну, Онезим Реклю описывал, какой, по его мнению, должна быть стратегия Франции (в данном случае - на африканском континенте): "ассимилировать наших африканцев, какой бы расе они не принадлежали - в один народ, общим языком которого будет наш язык. Ибо единство языка влечет за собой постепенное единство волевых устремлений. Нам нужно просто подражать Риму, который сумел латинизировать... наших предков, после того, как подчинил их железом"⁵⁷. Сторонники теории ассимиляции не сомневались в том, что безусловное превосходство культуры и универсальный характер республиканских ценностей обеспечит французской нации, в конечном счете, духовную победу на колонизованных землях, "переделает" аннамитов, берберов, мальгашей, туарегов, бамбара и мосси во французов по духу. Задача состояла в том, чтобы не только научить французскому языку все эти народы, но научить "думать и действовать по-французски", как было написано в одной из индокитайских газет 1900 года⁵⁸.

"Безо всякого сомнения более всех других народов, которым была известна колониальная экспансия, французы желали быть любимыми. Им недостаточно было захватить богатства и земли, они стремились к завоеванию сердец", - писал А. Руссио⁵⁹. Не просто "подчинить", а именно "завоевать сердца", проникнуть в них, научить их биться общими для всех французов переживаниями, заставить полюбить Францию. "Всякое преподавание истории и географии должно стремиться к тому, чтобы показать, что французы - богатая, могущественная нация, способная заставить себя уважать и в то же время не колеблясь идущая на любую... жертву ради освобождения порабощенных народов или для того, чтобы принести диким племенам блага цивилизации", - объяснял генерал-губернатор Французской западной Африки (1923 - 1930) Жюль Кард⁶⁰.

"Цивилизация..., - пишет Р. Жирардэ, - в католической и консервативной мысли это понятие смешивалось с идеей торжества единственной религии - христианства, с "присущими ему моральными концепциями". В республиканском сознании в нем были соединены "вера в Науку, Прогресс, идеалы 1789 года". С точки зрения одних - Запад, "воплощенный миссионерами, несет всему миру Искупление и Избавление", в глазах других он же, "воплощенный администраторами, врачами или учителями, несет справедливость, равенство, школу, борьбу с силами угнетения и смерти". Но и для первых и для вторых, - заключает историк, - Запад в равной мере олицетворял собой "Свет" и противопоставлялся "Тьме"⁶¹. Вне зависимости от того, что в первом случае источником цивилизации были для ее адептов "Евангелие и закон", а во втором - идеалы революции 1789 г. - в обоих они считали себя носителями высших гуманистических ценностей, предназначенных всему человечеству. Но безусловно, очень многое зависело от того, в какой степени мессианская идея была именно мессианской - обращенной к другим, и не являлась ли она средством морального самоутверждения для ее носителя. От соотношения между этими двумя очевидными побудительными мотивами экспансии в сознании ее теоретиков и ее самых разных проводников (как на государственном, официальном уровне, так и на уровне неофициальных, личных, добровольных инициатив) зависел взгляд на того, к кому были словесно обращены гуманистические концепции и стратегия их претворения в жизнь.

С самого начала колонизация позиционировалась идеологами Третьей республики как некий "великий общий проект", способный объединить все социальные группы, все политические партии⁶². Этот элемент "внутренней" направленности светского колониального проекта затмевал его собственно

мессианскую сторону, особенно на этапе становления Третьей республики. В активной деятельности на колониальном направлении должна была, по мысли республиканских деятелей, обрести почву и надежду на возрождение французская нация. В этом "общем деле" колонизации те ценности, тот "нематериальный потенциал", который в прошлом "создал славу" Франции должен был получить новую жизнь и вывести в первую очередь ее саму на новый исторический этап. В результате, неразрывно и неизбежно связанными оказывались в республиканском проекте чаяния собственного национального возрождения и альтруистская миссия, обращенная к колониям. В каком-то смысле первое - всегда оставалось целью, а вторая - подчас превращалась в средство достижения этой цели тем, что пробуждало в национальном сознании не просто веру в себя, но чувство собственной исключительности и исключительности стоящих перед Францией задач.

"Француз - альтруист, ему дано чувство универсального, его гуманизм, восприятие им блага и добра, сознание справедливости воплощены в альтруистских концепциях, преодолевающих рамки национального, чтобы воплотить во всем человечестве мечту о справедливости, солидарности, братской доброте"⁶³ - писал в 1930 г. А. Сарро. Именно эта убежденность во многом мешала увидеть реальность. Слишком часто ситуация "на местах" преломлялась в глазах политических деятелей через сформировавшееся за эти годы видение Франции в ореоле ее гуманистической миссии: как ее могли "не принимать"? Адекватных объяснений, а значит и разумных ответов на вызовы из колоний не находилось. Между метрополией, колониальными администрациями и туземным населением колоний воздвигалась стена непонимания.

В июне 1942 г. из уст де Голля эхом прозвучало: "Среди страшных испытаний французская нация поняла, что существует один фактор, особенно важный для ее будущего и совершенно необходимый для ее величья. Этот фактор - французская империя. Прежде всего, потому что именно она явилась первоначальной базой для возрождения Франции"⁶⁴.

Идея ассимиляции сменилась со временем не столь притязательной идеей ассоциации, задача просвещения будущих граждан свелась к формированию узкого слоя вырванной из традиционной среды и воспитанной во Франции "элиты" и таких же утративших корни и ищущих сиюминутной выгоды помощников и обслуживающего персонала колониальной администрации. Но с идеей самой империи - с идеей воздвигнутого на ней величия Франции еще долгие десятилетия будут болезненно и тяжело расставаться многие французские патриоты.

Примечания

1. Уже к 1914 г. территория французской колониальной империи составляла 10 634 тыс. квадратных километров, уступая по величине только британской.

2. CONKLIN ALICE L. A Mission to Civilize. The Republican Idea of Empire in France and West Africa, 1895 - 1930. Stanford University Press. 1997, p. 1.

3. BANCEL N., BLANCHARD P., VERGES F. La Republique coloniale: essai sur une utopie. Albin

Michel. 2003.

4. GIRARDET R. L'idee coloniale en France de 1871 a 1962. Paris. 1972, p. 5.

5. Под председательством В. Шёльшера была учреждена особая комиссия, выработавшая декрет 1848 г. об уничтожении рабства во французских колониях. В 1875 г. Шёльшер был избран несменяемым сенатором и примкнул к партии левых республиканцев (Union republicaine).

6. GIROLLET A. Victor Schoelcher, abolitionniste et republicain. Approche juridique et politique de l'ceuvre d'un fondateur de la Republique. Paris. 2000, p. 286, 289.

7. GIRARDET R. Op. cit., p. 28.

8. CONKLIN ALICE L. Op. cit, p. 13.

9. Выборы в палату депутатов (1877 г.) обеспечили республиканцам большинство, в 1879 г. (в результате выборов трети сената) стал республиканским сенат, президент Патрис де Мак-Магон вышел в отставку, и на а его место был избран убежденный республиканец Жюль Греви.

10. В 1884 - 1885 гг. состоялась международная Берлинская конференция, в ходе которой были уточнены сферы влияния и границы западных держав в Африке. Принятый на конференции "Генеральный акт" подтвердил законность колониальных завоеваний.

11. Цит. по: GIRARDET R. Op. cit, p. 49.

12. Такие например, как "Конгрегация отцов Святого Сердца Иисуса и Марии", или "Общество африканских миссионеров" ("Белые отцы", 1868), кроме того создаются женские религиозные конгрегации, а также светские миссии, ставящие своей целью оказание материальной и моральной поддержки евангельской проповеди в колониях (например, "Организация по распространению веры").

13. GIRARDET R. Op. cit., p. 14, 15.

14. Цит. по: BENOIST J. -R. de. Eglise et pouvoir colonial au Soudan franchise. Administrateurs et missionnaires dans la Boucle du Niger (1885 - 1945). Paris. 1987, p. 33.

15. CEILLIER J. -Cl. Histoire des Missionnaires d'Afrique (Peres Blancs) de la fondation par Mgr Lavigerie a la mort du fondateur (1868 - 1892). Paris. 2008, p. 252.

16. Цит. по: BENOIST J. -R. de. Op. cit., p. 39.

17. AGERON Ch. -R. L'exposition coloniale de 1931 - mythe republicain ou mythe imperial? Section de Toulon de la LDH // http://www.Idh-toulon.net/27.XI.2005; GIRARDET R. Op. cit., p. 118.

18. Цит по: GIRARDET R. Op. cit., p. 118.

19. A. Cappo - генерал-губернатор Французского Индокитая (1911 - 1914, 1916 - 1919 гг.), министр колоний (1920 - 1924, 1932 - 1933 гг.), премьер-министр (октябрь-ноябрь 1933 г., январь-июнь 1936 г.).

20. Первая в Париже колониальная выставка (май 1931 г.).

21. AGERON Ch. -R. Op. cit.

22. BANCEL N., BLANCHARD P. Les origines republicaines de la fracture coloniale. La Fracture coloniale. La societe franchise au prisme de l'heritage coloniale, sous la dir. de Pascal Blanchard, Nicolas Bancel et Sandrine Lemaire. Paris. 2006, p. 42.

23. BENOIST J. -R. de. Op. cit., p. 268.

24. RUSCIO A. Le Credo de l'homme blanc. Regards coloniaux francais, XIX-XX siecles. Editions Complexe. 1995, p. 319.

25. GIRARDET R. Op. cit., p. 110; BANCEL N., BLANCHARD P. Op. cit., p. 42.

26. CONSTANTINI D. Mission civilisatrice. Le role de l'histoire coloniale dans la construction de l'identite politique francaise. Paris. 2008, p. 73, 89.

27. Цит по: CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 13.

28. Цит по: GIRARDET R. Op. cit., p. 48.

29. Член Медицинской академии (1866 г.), профессор на факультете медицины в Париже (1867 г.), председатель Общества хирургии (1858 - 1865 гг.), основатель Практической школы антропологии (1875 г.), в конце жизни - сенатор.

30. Цит. по: RUSCIO A. Op. cit, p. 33.

31. CONSTANTINI D. Op. cit., p. 93.

32. LEVY-BRUHL L. La mentalite primitive. Ch.1 - 8. Paris. 1922, p. 15; ch.8 - 14, p. 148.

33. Цит по: RUSCIO A. Op. cit., p. 146.

34. Цит по: GIRARDET R. Op. cit., p. 5.

35. О. КОНТ "Дух позитивной философии". М. 2002.

36. CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 16.

37. RUSCIO A. Op. cit., p. 56.

38. CONSTANTINI D. Op. cit., p. 109.

39. GIRARDET R. Op. cit., p. 54.

40. CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 13.

41. Жорж Клемансо образовал в конце 1870-х гг. радикальную группу, которая поставила своей задачей борьбу с умеренными республиканцами, в том числе за увлечение колониальной политикой. В марте-октябре 1906 г. - министр внутренних дел. В октябре 1906 - июле 1909 и в 1917 - 1920 гг. - председатель Совета министров.

42. Цит по: GIROLLET A. Op. cit., p. 287.

43. CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 12.

44. LEVY-BRUHL L. Op. cit., ch. 8 - 14, p. 113.

45. Цит. по: CONSTANTINI D. Op. cit., p. 103.

46. CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 55.

47. CONSTANTINI D. Op. cit., p. 104.

48. RUSCIO A. Op. cit., p. 99.

49. BUNCHE RALPH J. French Educational Policy in Togo and Dahomey - The Journal of Negro Education. Vol. 3, N 1 (Jan., 1934), Washington, p. 69.

50. GIRARDET R. Op. cit., p. 88 - 89.

51. RUSCIO A. Op. cit., p. 97.

52. CONKLIN ALICE L. Op. cit., p. 54.

53. BENOIST J. -R. de. Op. cit., p. 38, 43.

54. Ibid., p. 43.

55. CONSTANTINI D. Op. cit., p. 90, 91.

56. Ibid., p. 33.

57. RECLUS O. Op. cit., p. 95.

58. RUSCIO A. Op. cit., p. 97.

59. Ibid., p. 94.

60. Цит. по: BENOIST J. -R. de. Op. cit., p. 42.

61. GIRARDET R. Op. cit., p. 90.

62. BANCEL N., BLANCHARD P. Op. cit., p. 38.

63. CONSTANTINI D. Op. cit., p. 88.

64. ГОЛЛЬ Ш. де. Военные мемуары. Т. 1. М. 1957. Призыв 1940 - 1942, с. 814.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. А. Зубова:

Комментарии: