В 1967 г. к 50-летию Великого Октября в Минске был издан фотоальбом, посвященный белорусской столице. Он содержит одну необычную, на мой взгляд, фотографию. На ней запечатлена крестьянская семья, которая едет по центральному проспекту Минска в запряженном лошадью фургоне. На заднем плане можно увидеть автобусы и автомобили, демонстрирующие оживленное уличное движение, по обеим сторонам магистрали - фасады сталинских жилых домов и магазинов. Надпись гласит: "Иностранные друзья приезжают в Минск в любое время года, и, уезжая из города, оставляют здесь кусочек своего сердца. На самолетах и поездах, на автомобилях и даже... на лошадях стремятся в Минск люди со всех концов света"¹. Эта надпись подразумевает, что переживший Вторую мировую войну, практически заново отстроенный город получил международное признание. О местном колорите, создаваемом в результате тесного переплетения традиций и современности, в альбоме не было и речи. Мы не знаем, что же на самом деле запечатлено на снимке. Переселяется ли это крестьянская семья со всем своим имуществом в город или она везет на колхозный рынок продукцию своего приусадебного хозяйства? Являются ли конные повозки в центре города исключением или они представляют собой обычное явление? Родились ли прохожие в городе или они переселились в Минск из деревни?

Очевидно, что эту фотографию можно считать символом перехода от аграрного к индустриальному обществу, происходившего в большинстве регионов Восточной Европы после Второй мировой войны в процессе интенсивной урбанизации. Этот процесс обычно связывается в странах Центральной и Западной Европы с индустриализацией и датируется периодом с середины XIX в. до начала Первой мировой войны. В Восточной и Юго-Восточной Европе он проходил под знаком социалистического планирования на полвека позже².

В данном контексте особую актуальность приобретают выводы Фридриха Ленгера, представленные в недавно опубликованном им обзоре научной литературы по этой проблеме. По его мнению, необходимо обратить особое внимание на концептуальные основы изучения города. В то время, как в рамках социальной истории главным образом исследовалась проблематика индустриального города и города рабочих XIX - начала XX вв., культурная история была сконцентрирована на изучении стилей жизни горожан и мира городских символов. Это так и не привело к созданию понятийного аппарата, который позволил бы сравнить развитие западноевропейских городов с городскими поселениями в бывших социалистических странах³.

Для того чтобы обозначить специфику восточноевропейской истории, необходимо вначале определиться с основными понятиями. Термин "урбанизация" описывает не только количественный, но и качественный процесс. Таким образом, речь идет, с одной стороны, о концентрации населения в городах, с другой - о формировании "совре-

Бон Томас Михаэль, профессор университета им. Людвига Максимилиана в Мюнхене (ФРГ). Авторизованный перевод с немецкого Е. Е. Милицких.

менного" образа жизни. Необходимо поэтому различать рост городов, связанный с притоком рабочей силы, и оформление особой городской культуры. Если рассматривать термин "урбанизация" в контексте развития индустриального (гражданского) общества, то понятие "субурбанизация" символизирует возникновение постиндустриального общества. В конечном итоге, в эпоху постмодерна формирование всеобщего коммуникационного пространства делает возможным возникновение так называемых "глобальных деревень" (англ. "global villages"), сопровождающих становление информационного общества⁴.

Учитывая приведенные исходные положения, необходимо подчеркнуть, что исследование процессов развития города и урбанизации в Восточной Европе имеет отчетливо выраженную специфику. Во-первых, история городов Восточной и Юго-Восточной Европы не может быть описана с опорой на авторитетные классические теории, например, на концепцию автономного "западного города" (нем. "okzidentale Stadt") Макса Вебера, выделявшего в его развитии уже в период Средневековья такие характерные черты, как оборонительные укрепления, рынок, суд, право, союзный характер, или на концепцию "городского образа жизни" (англ. "urbanism as a way of life") Льюиса Вирта, оперирующую такими понятиями, как величина, плотность и гетерогенность городов⁵. Причина неадекватности этих теорий - в существенной разнице темпов и направлений социально-экономического развития западно- и восточноевропейских обществ. В последних еще на начальной стадии формирования городов их правовая и политическая автономия на долгое время остановилась в своем развитии.

Во-вторых, несмотря на унифицированность форм и некий монотонный образ, который города бывшего "восточного блока" обрели благодаря принципам социалистического планирования (что выразилось в широком распространении таких элементов градостроительства, как транспортная магистраль/проспект, центральная площадь/социалистический форум, микрорайон/жилищный комплекс), они все же возникли в различной культурной среде и имеют различные исторические корни. Спектр различий достаточно широк: от среднеевропейского немецкого и восточноевропейского русского городов вплоть до юго-восточного турецкого⁶.

На идеологическом уровне к этому можно добавить и тот факт, что Маркс и Энгельс определяли большие города своего времени как источник общественных противоречий, а марксистско-ленинская публицистика поначалу рассматривала городской мир с определенной фобией. Несмотря на то, что городское планирование и урбанизация в СССР находились в непосредственной связи с ускоренной индустриализацией, вплоть до начала Второй мировой войны само понятие "урбанизация" считалось неприемлемым и применялось лишь для описания "капиталистического города". Ему противопоставлялся концепт "социалистического города", который, с одной стороны, предполагал рассредоточение городских построек в интересах общественной гигиены, а с другой, ставил своей целью стирание границы между городом и деревней путем ограничения роста городского населения и механизации труда в деревне⁷.

Результаты исследований истории городов в Восточной Европе

В центре данной статьи - урбанизация в Российской империи и СССР, а также, развитие городов бывших социалистических стран в контексте советизации Восточной и Юго-Восточной Европы. Основная трудность изучения этих процессов заключалась в том, что базовые категории анализа западноевропейской истории городов, такие как "гражданское общество" (нем."Burgertum") и "общественность" (нем. "Offentlichkeit"), подходили для исследования городов царской России лишь частично, а для анализа истории городов сталинского периода оказались не приемлемы. Поэтому в отношении Восточной Европы такое научное направление как "история города" возникло сравнительно поздно. Точкой отсчета здесь можно считать появление изданного под редакцией Майкла Хамма в 1976 г. сборника "Город в русской истории"⁸. При этом, опираясь на критерии, предложенные Максом Вебером для автономного "западного города" пе-

риода Средневековья, некоторые авторы поставили под вопрос само существование городов в России⁹. Другие же, имея в виду начало решающей фазы индустриализации, так называемого "взлета" (англ. "take off") в 1880-е гг. и форсированную индустриализацию 1930-х гг., полагали, что последние десятилетия царской России проходили под знаком "урбанистической революции" (Дэвид Броуэр), а символом сталинского периода явился процесс "гиперурбанизации" (Тимоти Колтон)¹⁰. По формулировке Моше Левина, структурным признаком урбанизации в Российской империи и СССР стала взаимопроницаемость между городом и деревней (англ. "rural nexus"). И если с социальной точки зрения и по внешнему виду для дореволюционной России был более характерен процесс "рурализации города", то в результате двух волн исхода из деревни в 1930-е и 1950 - 1960-е гг. в Советском Союзе сформировалось "общество, похожее на движущийся песок" (англ. "quicksand society")¹¹.

"Социалистический город" привлек внимание западной историографии лишь в 1979 г., с появлением одноименного сборника Р. Э. Френча и Ф. Е. Яна Гамильтона¹². Эта публикация была непосредственно связана с одним междисциплинарным проектом, доминантой которого стала география населенных пунктов, а целью - описание и выделение наряду с доиндустриальным и западным индустриальным городом нового, третьего типа. Вплоть до краха социалистической системы в Восточной Европе безмерный по своим масштабам процесс городского роста и урбанизации в Советском Союзе являлся областью исследований демографов, географов и социологов¹³. Так как эти дисциплины занимаются изучением современных обществ, то их исследования скорее направлены на проблемы трансформации в странах постсоветского пространства. Поэтому сам термин "социалистический город" вскоре вышел из научного оборота¹⁴. В соответствии с этим, в более позднем исследовании Френч модифицировал свой подход 1979 г. к этой проблеме. Отныне он описывал советский город как смесь из капиталистических реликтов и элементов социалистического планирования¹⁵. На основании тезиса об "одновременном существовании исторических (капиталистических) и новых (социалистических) структур" социолог Хартмурт Хойсерманн в середине 1990-х гг. выступил с идеей об употреблении термина "город в социализме"¹⁶. Между тем, "Проект социалистический город" (Хольгер Барт), объединивший исследователей, занимавшихся изучением истории строительства и планирования в ГДР, снова поставил эту тему в повестку дня¹⁷. В этом контексте, по мнению Гаральд Боденшатц и Кристиане Пост, концепцию "социалистического города", появившуюся в Советском Союзе в 1929 - 1935 гг., можно считать градостроительной парадигмой международного значения¹⁸.

Впоследствии, ссылаясь на исследования Моше Левина, снова указывалось на "дуализм" советских городов в эпоху сталинизма. В этом контексте Москва была провозглашена "крестьянской столицей" (Дэвид Хоффманн), т. е. городом мигрантов, которые продолжали практиковать образ жизни и традиции, характерные для сельской местности¹⁹. В то же время, Тимоти Колтон говорил о разделении "социалистического города" на "монументальный" и "минимальный", подчеркивая противоположность между широкими проспектами в центре города и "временными" рабочими кварталами²⁰. Похожей была ситуация в построенном по плану Магнитогорске, провозглашенном Стивеном Коткиным экспериментальным полем "сталинской цивилизации". Согласно Коткину, коллективное сознание значительной части энтузиастски настроенных рабочих находилось под воздействием большевистских лозунгов. Но с другой стороны, строительство металлургических заводов и поселений проходило в условиях импровизации и хаоса²¹. Таким образом, исследователи 1990-х гг. пришли к выводу, что желаемое и действительность "социалистического города" в период сталинизма сильно расходились между собой как в отношении созданного мира, так и в отношении условий жизни в нем.

Исследование процессов урбанизации в XX в. не входило в задачи советской историографии, и только начиная с 1990-х гг. российские историки начали заниматься написанием истории советского города. В двух своих монографиях А. С. Сенявский уделил особое внимание вопросу о том, почему переход от традиционного аграрного к ур-

банизированному индустриальному обществу, с одной стороны, породил тоталитарную систему управления, а с другой - привел к длительному социально-экономическому кризису. Используя данные официальных источников и статистических ежегодников РСФСР, он пришел к выводу, что спускаемые из центра производственные планы превратили города лишь в придаток больших предприятий²².

Учитывая тот факт, что история отдельных городов после 1945 г. явилась предметом исследования лишь в нескольких монографиях, то применительно к послевоенному периоду урбанистике еще предстоит проделать поистине колоссальную работу²³. Это относится в равной степени к Восточной и к Юго-Восточной Европе. В вышедшем в 2006 г. сборнике под редакцией Карстена Герке и Бианки Петров-Эннкер "Города в Восточной Европе", в котором на основе конкретных примеров освещаются длительные процессы модернизации от Средневековья до Первой мировой войны, указывается на мультиконфессиональный и полиэтнический характер городов в "переходной зоне" между Центральной и Восточной Европой. В направлении от Запада к Востоку Европейской части континента наблюдалась тенденция к уменьшению городской автономии, снижению влияния католицизма и проявлений стиля барокко в архитектуре и городском планировании²⁴. В дополнение к этому следует упомянуть выводы опубликованного в 2002 г. сборника материалов научной конференции "Город и общественность в Центральной и Восточной Европе, 1900 - 1939". Его ответственные редакторы Анна Вероника Вендланд и Андреас Хофманн отметили, что основной особенностью городов в этом регионе стали дефицит гражданской общественности и взаимовлияние напластовавшихся культурных пространств. Они обращают внимание на то, что в межвоеннный период крупные города рассматриваемого региона отличались от городов Западной Европы наличием остатков сословной структуры и присутствием конкурирующих между собой этнических и конфессиональных групп, претендовавших на политическое участие в жизни общества. Исходя из того факта, что эти города представляли собой арену национальных противоречий и одновременно выступали как представители национальной общественности, редакторы делают вывод, что "политизация общественной сферы" является их отличительной чертой²⁵. Сверх того, в опубликованном в 2005 г. эссе Карл Шлегель обратил внимание исследователей на "урбицид" в эпоху мировых войн, имея в виду, что советизация центральной части Восточной Европы базировалась в ряде случаев на обусловленном войной разрушении и уничтожении населения "старого города"²⁶.

Ситуация в Юго-Восточной Европе отличалась тем, что урбанизация там протекала в условиях запоздалого процесса формирования нации. Вплоть до Берлинского Конгресса 1878 г. большинство городов оставалось под влиянием господствующей исламо-левантийской культурной элиты. Поэтому после изгнания Османской империи с Балканского полуострова на рубеже XIX - XX вв. на повестке дня сначала оказались процессы деориентализации и депатриархализации, что означало превращение "европеизации" в лозунг того времени²⁷. На этом основании Вольфганг Хёпкен недавно стал говорить о "политической урбанизации"²⁸. В действительности же процесс урбанизации в Юго-Восточной Европе начался только в межвоенный период, причем он привел, в первую очередь, к основанию крупных столичных центров²⁹. Вопрос о противоречиях между городом и деревней в юго-восточных аграрных государствах, до начала Второй мировой войны находившихся в состоянии экономической и демографической стагнации, рассмотрел немецкий этнолог Клаус Рот. Он подверг сомнению тезис о том, что эволюция общества в Юго-Восточной Европе была возможна лишь на основе западноевропейских примеров и указал на принцип ""обуржуазивания" без буржуазии"³⁰. В этом контексте Вольфганг Хёпкен описал "юго-восточную урбанистическую парадигму" как синкретизм традиции и современности или как гибрид городского и сельского уклада жизни³¹. В период строительства социализма ситуация была обострена еще и тем, что форсированная индустриализация повлекла за собой не только бурное развитие метрополий, но и опустошение деревень. Процесс "рурбанизации", т. е. превращения части городского пространства в сельские районы, хорошо исследован на примере Белграда³².

Парадигма "европейского города" и Восточная Европа

Если в конце XX в. историки вдохновлялись спорами на тему гражданского общества и общественности³³, то сейчас они должны посвятить себя более многогранной концепции "европейского города". Согласно современному ходу дискуссий, понятие "европейский город" может быть описано с помощью двух категорий: во-первых, гетерогенность "современного города" отличает его от союзного характера "старого города". Во-вторых, базовые принципы европейских "государств всеобщего благоденствия" противопоставляются динамике "американского города", регулируемого исключительно рыночными механизмами. Европейский город мог бы создать предпосылки для развития гражданского общества с одной стороны, а с другой - современный городской образ жизни получил бы распространение и в деревне, следовательно, произошла бы урбанизация всего общества³⁴. Хартмут Кельбле предложил для характеристики данного типа поселения семь критериев: 1. Образ жизни, обусловленный западными историческими традициями; 2. Относительное сокращение роста городов после бума сверхиндустриализации; 3. Ликвидация противоречий между городом и деревней в условиях формирования "общества массового потребления"; 4. Продолжающееся существование социального неравенства; 5. Гармоничное использование городского пространства; 6. Влияние системы управления на развитие города и 7. Доминирование образа "структурированного и рассредоточенного города"³⁵.

С учетом этого, необходимо выделить специфические предпосылки городского планирования в СССР в 1920 - 1930-е гг. и советизации Восточной Европы после Второй мировой войны, характерные еще для периода самодержавия. Во-первых, урбанизация не имела в России прямой связи с индустриализацией. Фабрики и промышленные предприятия не обязательно были сконцентрированы в городах, а были рассредоточены по всей территории страны. Во-вторых, образ города в значительной степени определялся крестьянством. Это выражалось как в принадлежности большей части горожан к крестьянскому сословию, так и в феномене "отходничества". В-третьих, в городах, особенно на западной периферии многонациональной империи, господствовали не представители титульной нации, а русские или на прибалтийских землях - балтийские немцы. Многие районы были населены евреями, которым, согласно закону о черте еврейской оседлости, запрещалось переселение из районов, расположенных на бывшей территории Речи Посполитой. Белорусы и балты занимались в большинстве сельским хозяйством и не жили в городах. Дореволюционные города походили, как правило, на большие деревни. Инвестиции влияли на облик центральной части городов, тогда как на окраинах можно было встретить кварталы с деревянными избами без какой-либо инфраструктуры³⁶. "Молох из камня", капиталистический город Запада, не нашел в царской России своего аналога. Поэтому городское планирование и санирование в Советском Союзе должны были базироваться на нереальном проектировании.

Несмотря на невозможность написания истории буржуазии царской России согласно западным подходам, находящемуся в зародыше гражданскому обществу империи все же удалось, как показано в работах Гуидо Хаусманна и Лютца Хефнера, сконструировать "местную организацию". Наряду с земствами большую роль в России последней трети XIX в. стали играть ассоциации, в которых именно предприниматели вместе с представителями других слоев активно выражали общественные интересы³⁷. Тот факт, что в период Октябрьской революции развитие гражданского общества оказалось в тупике³⁸, дал основание Манфреду Хильдермайеру классифицировать российский город как "субтип европейского развития"³⁹. Лишь оживление гражданского общества во время перестройки и открытие границ после падения "железного занавеса" способствовало, по словам Карла Шлёгеля, "возвращению городов" Восточной Европы в общеевропейское пространство⁴⁰.

В связи с этим следует отметить, что в XX в. Советский Союз превратился в "страну больших городов" (Шонси Харрис) и количественный процент горожан достиг в 1989 г.

65.8%. Превышение нормы в 70%, которую принято считать показателем урбанизированного общества, было, тем не менее, достигнуто лишь в Эстонии и Литве, а также, благодаря концентрации населения в больших и миллионных городах, - в РСФСР. В союзных республиках европейской части страны титульная нация составляла в городах, как правило, большую часть населения, но в силу советской языковой и школьной политики она подверглась сильной русификации. Индустриальное и сельскохозяйственное освоение территории всей страны и связанные с этим миграционные процессы привели к тому, что славянская часть населения стала играть в прибалтийских городах значительную, а в городах Средней Азии - доминирующую роль. В целом, основной вектор урбанизации в Восточной Европе в отличие от Северной и Южной был направлен на развитие индустриальных городов. Кроме того, не стоит недооценивать и значения высших и средне-специальных учебных заведений как причины переселения провинциального населения в большие города⁴¹.

"Социалистический город" как категория анализа

Уровень прежних научных исследований можно будет превзойти лишь тогда, когда всестороннему анализу подвергнется не только архитектура, но и городской образ жизни. Речь идет об изменении градостроительных идеалов, а также о проблеме урбанизации обществ с запаздывающей модернизацией. В этом контексте аналитическое понятие "социалистический город" получает эвристическую ценность при рассмотрении обществ советского типа. Релевантность данного подхода можно наглядно рассмотреть на примере следующих сюжетов: идеала "социалистического города", системы "закрытых городов" и модели "обусловленной местом жительства стратификации".

Наибольшего воплощения идея "социалистического города" достигла в ходе спора между урбанистами и деурбанистами в СССР на рубеже 1920 - 1930-х гг., предметом которого была проблема распада семьи и перехода к коллективным формам жизни⁴². Парадоксальным образом, коммунальное жилье превратилось в знаковую черту советского урбанизма в гораздо большей степени благодаря неудовлетворительному жилищному обеспечению граждан, нежели прогрессивным коллективистским подходам⁴³. Вторая сфера воплощения упомянутой идеи "социалистического города" связана с унифицированной моделью градостроительства в Восточной Европе, в развитии которой, по общему мнению, прослеживалось сильное влияние Московского генерального плана 1935 г. с его радиально-кольцевой структурой⁴⁴. Лежащий в ее основе принцип рассредоточения застройки и зонирования городских территорий нельзя найти ни в Коммунистическом манифесте, ни в Программе КПСС, он в большей степени соответствовал Афинской хартии современных архитекторов и градостроителей, принятой в 1933 г. Таким образом, "социалистический город" был скорее конструктивистским проектом, чем марксистско-ленинской утопией⁴⁵.

Архитектурно-историческое развитие "социалистического города" можно образно описать при помощи следующих этапов:

1. В эмбриональной клетке складывается "черновой вариант" авангарда. Его концепция, опирающаяся на конструктивизм, базируется на целесообразности и рациональности. Это порождает ориентацию на создание "нового человека". 2. По мере развития эмбриона обретает свои черты "город сталинского периода", то есть город "социалистического реализма". Вдохновленный классицизмом, он подкупает симметрией и монументальностью. В нем все направлено на подчинение индивидуума планам руководства. 3. В результате на свет появляется особенное творение - "советский" или "социалистический город". Новый функционализм диктует его движение и ритм. Технический прогресс должен обеспечить условия для перехода к светлому будущему: пропагандируются уравнивание и гомогенизация общества⁴⁶.

В целом можно назвать следующие типологические признаки "социалистического города": оформление городского пространства без учета имущественных отношений;

структурирование города посредством прямолинейных транспортных магистралей и крупных многоэтажных домов; возведение в центре города монументального административно-управленческого квартала; создание открытых площадей церемониального характера; открытие парков культуры и отдыха с широким набором социалистических памятников; строительство жилых кварталов из типовых построек; сегрегация, основанная на клиентельных отношениях; отсутствие субурбанизации и агломерации⁴⁷.

Для регулирования миграционных потоков политическое руководство страны использовало два механизма: регистрацию населения по месту жительства и рассредоточение индустриальных центров. В результате такой комбинации сформировалась неофициальная система "закрытых городов". Введение паспортов внутри страны в городах и пограничных районах Советского Союза в начале 1930-х гг. было связано с кампанией по раскулачиванию в период насильственной коллективизации. Внесение места жительства (прописки) в паспорт являлось способом не только учета населения, но и его прикрепления к месту постоянного проживания. В реальности эта мера ограничила бегство из деревни, но не сумела его предотвратить. В качестве эффективного механизма борьбы с ростом городского населения так называемый паспортный режим проявил себя только после смерти Сталина. С октября 1953 г. получение разрешения на проживание в больших городах было связано с необходимым предъявлением наличия жилищной площади, соответствующей "санитарной норме": 9 м² на человека в жилых домах, 6 м² - в студенческих общежитиях и 4.5 м² - в общежитиях для рабочих. Учитывая всеобщую проблему с жильем, эти нормы оставались для многих приезжих недосягаемыми. Однако специальные разрешения от предприятий или поступление в высшие и средне-специальные учебные заведения открывали все новые легальные и полулегальные пути для попадания в города. В целом, оказалось, что система паспортного режима создала двухклассовое общество, так как сельское население было загнано во "второе крепостное право". Колхозники до второй половины 1970-х гг. оставались юридически прикрепленными к сельскому хозяйству, так как им было отказано в получении паспорта, а желание сменить место работы зависело от согласия председателя колхоза⁴⁸.

Чтобы каким-то образом противостоять притягательной силе крупных городов, уже в течение 1930-х гг. в наиболее значимых из них постепенно был введен запрет на размещение новых фабрик и расширение существующих предприятий. Из-за разрешения свободно выбирать рабочие места после войны потребовалось введение в действие новых механизмов. В интересах более рационального распределения рабочей силы в своем докладе на XX съезде партии в 1956 г. Н. С. Хрущев в очередной раз высказался за ограничение роста производительных сил в больших городах. Вследствие этого Госплан запретил городам с населением более чем 200 тыс. человек расширять свои индустриальные комплексы⁴⁹.

Жизнь в большом городе стала восприниматься как привилегия, появился субпролетариат - так называемые лимитчики, имевшие договор на временное трудоустройство на предприятии. В этом контексте заслуживает особого внимания модель "жилищной сегрегации", проанализированная Виктором Заславским. По уровню доходов, ассортименту товаров, обеспечению учреждениями образования, здравоохранения и возможностями для проведения досуга наблюдалось отчетливое падение показателей от столицы и больших городов к средним и малым, а от них - к деревне. Сегрегация же в пределах одного места жительства явилась непосредственным результатом нехватки жилья и борьбы за его распределение. При этом качество и место расположения жилых домов становятся определяющими факторами. Жилой фонд включал как частные деревянные, так и государственные многоэтажные постройки. Кроме того, жилищные отношения, которые охватывали различные сферы, начиная от сдачи жилья в наем до получения места в общежитии, с одной стороны, точно определяли пространство для осуществления общественного контроля в коммуналке, а с другой - обеспечивали уход в личную сферу в частной квартире⁵⁰.

Без сомнения, большевики имели намерение противопоставить "социалистический город" "капиталистическому". Парадокс, однако, заключался в том, что они перевернули лозунг Маркса и Энгельса. Вместо того, чтобы заботиться об ограничении роста городов и о механизации деревни, они создали посредством коллективизации и введения паспортной системы небывалый антагонизм между городом и деревней. Массовое бегство из деревень как в 1930-е гг., так и в 1950 - 1960-е гг. просто не могло быть предотвращено. На этом фоне со смертью Сталина в проектировании городов произошел концептуальный переход от компактного города к городу функциональному, от цельного художественного произведения искусства к "элементу завода". Одновременно в градостроительстве проявилось смещение от центра к микрорайону, от демонстрации власти к решению жилищной проблемы. На этом основании при Хрущеве начался переход от совместного проживания в коммуналке к изолированному проживанию в небольшой квартире. Параллельно с этим, в результате комбинации двух рассмотренных выше механизмов - института прописки и запрета на дальнейшее расширение промышленного производства в крупных центрах - появилась на свет неофициальная "система закрытых городов".

Таким образом, преодоление "культа личности" привело, с одной стороны, к большей открытости общества, а с другой - к изоляции городов. Вместе с тем проект "социалистического города" потерпел неудачу. Это произошло потому, что государственное и партийное управление оказалось неспособным контролировать миграционное давление населения на городские центры. Поэтому вплоть до распада Советского Союза жилищный вопрос так и оставался нерешенным. Отход из деревни привел, согласно советскому выражению, к "вымыванию" деревень и к официально непризнанной рурализации городов. Цивилизационный регресс деревни фактически не мог быть преодолен. Поэтому об урбанизации всего общества не могло быть и речи. Более того, вплоть до послевоенного периода, города носили двойственный характер, присущий городам периода Российской империи. Посредством строительства "вертикальных деревень", т. е. районов с панельными многоэтажками, в которых обрели приют бывшие крестьяне, идея "социалистического города" была доведена до абсурда. В процессе отказа от утопических проектов раннего сталинского периода и в рамках провозглашенного Программой КПСС 1961 г. "перехода к коммунизму" при Л. И. Брежневе понятию "социалистический город" была отведена лишь второстепенная роль⁵¹.

* * *

Урбанизация, имевшая место в Германии до Первой мировой войны, произошла в иных условиях в 1930-е гг. в Советском Союзе и в 1950 - 1960-е гг. в Восточной Европе. К базовым вопросам сравнительной исторической урбанистики, помимо определения существовавших здесь типов городов, относятся исследования транснациональных аспектов градостроительных идеалов и различных механизмов регулирования городского роста, изучение положения мигрантов в рамках городского общества и значения социального неравенства в жилищном обеспечении, взаимоотношений между общественной и частной сферами, а также рудиментов гражданского общества и альтернативных форм обобществления, которые можно описать при помощи понятий "диссидентство" и "сопротивление"⁵².

Таким образом, можно выдвинуть следующие тезисы. Во-первых, если история досоветской России может быть описана через призму процессов колонизации (В. О. Ключевский)⁵³, то в истории Советского Союза аналогичную роль играли процессы урбанизации. Во-вторых, если с политической и экономической точек зрения XX в. можно считать "веком Советского Союза" (Штефан Плаггенборг)⁵⁴, то с демографической и социальной это столетие можно рассматривать как век урбанизации Восточной Европы. В-третьих, "социалистический город" появился на свет тогда, когда началась индустриализация под знаком огосударствления ресурсов и институтов, и в целом такая урбанизация нашла свое отражение не только в новых плановых городах, но была в ос-

новном результатом запаздывающей модернизации Восточной и Юго-Восточной Европы. В-четвертых, поскольку в "социалистическом городе" не нашлось места для гражданского общества, индустриализация проводилась в условиях отсутствия опытного рабочего класса, а в основе урбанизации лежал процесс бегства из деревни, то рост городов быстро вышел из-под контроля, а планирование их оставалось при этом хаотичным⁵⁵.

В итоге встает вопрос о том, происходила ли в XX в. в Восточной Европе "урбанизация общества" или "рурализация городов". От аналогий с внеевропейскими примерами в данном случае необходимо воздержаться. В отличие от стран так называемого третьего мира, полная занятость в социалистических городах стала залогом того, что, как утверждал социолог Иван Зелены, процесс "гиперурбанизации" в целом не затронул Восточную Европу. Так как рост городского населения не покрывал дефицита рабочих мест (особенно в Польше, Чехословакии и Венгрии), то, по его мнению, в данном контексте можно говорить даже о "деурбанизации"⁵⁶.

Эпилог: Минск - город тракторов

Феномен рурализации во время бума 1960-х гг. можно показать на примере данных о численности миграции и о площади частного жилого сектора белорусской столицы. Фотоальбом 1967 г., необычная фотография из которого была описана в начале данной статьи, должен был документировать не только преодоление капитализма, но и победу над фашизмом. Поэтому он демонстрирует жилые дома в неоклассическом стиле и монументальные памятники, избегая показывать деревенский характер и инфраструктурные недостатки многих жилых районов города. Не случайно к 50-летию Октябрьской революции партией была организована кампания по улучшению условий жизни людей, которые продолжали ютиться в послевоенных бараках. Концепт "социалистического города" постепенно терял свою притягательную силу из-за нехватки жилья в Минске. На смену ему пришел образ "города-героя", с его акцентированием мотива героической партизанской борьбы, в котором символически снималось противоречие между рабочими и крестьянами. Ссылки на рост промышленности белорусской столицы после войны также были призваны подкрепить образ Минска как города тракторов, а не конных повозок. Однако вопрос о том, смогли ли эти образы укрепить желаемый симбиоз двух классов, остается спорным⁵⁷.

Примечания

¹ Лаврик М. Минск - столица Белоруссии. Минск, 1967. Без пагинации.

² Ср. с позиций компаративистики: Stadtentwicklungen in kapitalistischen und sozialistischen Ländern / Hrsg. v. J. Friedrichs. Reinbek, 1978; Stadtentwicklungen in West- und Osteuropa/ Hrsg. v. J. Friedrichs. Berlin, N. Y., 1985.

³ См.: Lenger F. Probleme einer Geschichte der europäischen Stadt im 20. Jahrhundert - Anmerkungen zum Forschungsstand samt einiger Schlussfolgerungen // Informationen zur modernen Stadtgeschichte. 2005. N 1. S. 96, 99, 108; idem. Einleitung: Die europäische Stadt im 20. Jahrhundert. Wahrnehmung - Entwicklung - Erosion / Hrsg. v. F. Lenger, K. Tenfelde. Köln; Weimar; Wien, 2006. S. 1 - 21.

⁴ См.: Historische Aspekte der Urbanisierung: Forschungsstand und Probleme: Urbanisierung im 19. und 20. Jahrhundert. Historische und geographische Aspekte / Hrsg. v. H. J. Teuteberg. Köln; Wien, 1983. S. 2 - 34; Matzerath H. Lokalgeschichte, Stadtgeschichte, Historische Urbanisierungsforschung? // Geschichte und Gesellschaft. Bd. 15. 1989. S. 62 - 88; Reulecke J. Fragestellungen und Methoden der Urbanisierungsgeschichtsforschung in Deutschland: Stadtgeschichtsforschung. Aspekte, Tendenzen, Perspektiven / Hrsg. v. F. Mayrhofer. Linz; Donau, 1993. S. 215 - 236. Ср. также: Perspektiven historischer Stadtforschung // Informationen zur modernen Stadtgeschichte. 2002. N. 1. S. 54 - 103.

⁵ См.: Murvar V. Max Weber's Urban Typology and Russia // The Sociological Quarterly. 1967. Vol. 8. P. 481 - 494; Hildermeier M. Max Weber und die russische Stadt // Max Weber und die Stadt im Kulturvergleich / Hrsg. v. H. Bruhns, W. Nippel. Göttingen, 2000. S. 144 - 165.

⁶ См.: Ludat H. Zum Stadtbegriff im osteuropäischen Bereich / Von- und Frühformen der europäischen Stadt im Mittelalter. Bericht uber ein Symposium in Rheinhausen bei Göttingen in der Zeit vom 18. bis 24. April 1972. Hrsg. V. H. Jankuhn, W. Schlesinger, H. Steuer. Göttingen, 1973. S. 77 - 91; Grothusen K. D. Zum Stadtbegriff in Sudosteuropa // Zeitschrift für Balkanologie. 1977. Bd. 13. S. 62 - 81; Mumenthaler R. Spatmittelalterliche Stadte West- und Osteuropas im Vergleich: Versuch einer verfassungsgeschichtlichen Typologie // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1998. Bd. 46. S. 39 - 68.

⁷ См.: Lefebvre H. Die Stadt im marxistischen Denken. Ravensbrück, 1975; Marxism and Metropolis. New Perspectives in Urban Political Economy / Ed. by W. K. Tabb, L. Sawers. N. Y., 1978. См. также: Основы советского градостроительства. Т. I - IV. М., 1966 - 1969.

⁸ См.: The City in Russian History / Ed. by M. F. Hamm. Lexington, 1976; The City in Late Imperial Russia / Ed. by M. F. Hamm. Bloomington, 1986.

⁹ См. провоцирующий вопрос М. Хамма "Are there cities in Russia?" (Hamm M. F. The modern Russian city. An historiographies analysis // Journal of Urban History. 1977. Vol. 4. P. 39).

¹⁰ Brower D. M. Urban Revolution in the Late Russian Empire // The City in Late Imperial Russia. P. 319 - 353, особенно P. 344 - 351; Cohort T. J. Moscow. Governing the Socialist Metropolis. Cambridge (Mass.); L., 1995. P. 153 - 247.

¹¹ См.: Lewin M. The Making of the Soviet System. Essays in the Social History of Interwar Russia. L., 1985. P. 12 - 21; idem. The Gorbachev Phenomenon. A Historical Interpretation, expanded edition. Berkeley; Los Angeles, 1991. P. 13 - 42; idem.Russia / USSR in Historical Motion: An Essay in Interpretation // Russian Review. 1991. Vol. 50. P. 249 - 266. См. также: Haumann H. Die russische Stadt in der Geschichte // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1979. Bd. 27. S. 481 - 497.

¹² The Socialist City. Spatial Structure and Urban Policy / Ed. by R. A. French, F. E. Ian Hamilton. Chichester et al., 1979. См. также: The Contemporary Soviet City / Ed. by H. W. Morton, R. C. Stuart. Ann Arbor, 1984.

¹³ См.: Harris C. D. Cities of the Soviet Union. Studies in their Functions, Size, Density, and Growth. Chicago, 1970; Lewis R. A., Rowland R. H. Population Redistribution in the USSR. It's Impact on Society, 1897 - 1977. N. Y., 1979; Andrusz G. D.Housing and Urban Development in the USSR. L.; Basingstoke, 1984.

¹⁴ См.: Stadelbauer J. Das Ende der "Sozialistischen Stadt"? Zu einigen Transformationsansatzen in russischen Großtädten: Festschrift für Erdmann Gormsen zum 65. Geburtstag / Hrsg. v. M. Domros, W. Klaer. Mainz, 1994. S. 179 - 196.

¹⁵ См.: French R. A. Plans, Pragmatism and People. The Legacy of Soviet Planning for Today's Cities. L., 1995. См. также: Cities after Socialism. Urban and Regional Change and Conflict in Post-Socialist Societies / Ed. by G. Andrusz, M. Harloe, I. Szelenyi. Cambridge (Mass.); Oxford, 1996.

¹⁶ См.: Häußermann H. Von der Stadt im Sozialismus zur Stadt im Kapitalismus // Stadtentwicklung in Ostdeutschland. Soziale und raumliche Tendenzen / Hrsg. v. H. Häußermann, R. Neef. Opladen, 1996. S. 5 - 47.

¹⁷ См.: Projekt Sozialistische Stadt. Beitrage zur Bau- und Planungsgeschichte der DDR / Hrsg. v. H. Barth. Berlin, 1998; Durth W., Duwel J., Gutschow N. Architektur und Stadtebau in der DDR. Bd. 1: Ostkreuz. Personen, Plane, Perspektiven. Bd. 2: Aufbau, Themen, Dokumente. Frankfurt; N. Y., 1998.

¹⁸ См.: Stadtebau im Schatten Stalins. Die internationale Suche nach der sozialistischen Stadt in der Sowjetunion 1929 - 1935 / Hrsg. v. H. Bodenschatz, Ch. Post. Berlin, 2003.

¹⁹ См.: Hoffmann D. L. Peasant Metropolis. Social Identities in Moscow, 1929 - 1941. Ithaca; L., 1994.

²⁰ См.: Cohort T. J. Op. cit. P. 325 - 356.

²¹ См.: Kotkin S. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization. Berkeley; Los Angeles; L., 1995. P. 106 - 147, 198 - 237.

²² См.: Сенявский А. С. Российский город в 1960 - 80-е годы. М., 1995; его же. Урбанизация России в XX веке. Роль в историческом процессе. М., 2003. См. также: Domanski B. Industrial Control over the Socialist Town. Benevolence or Exploitation? Westport; L., 1997.

²³ Изданная в 1983 г. книга Альбрехта Мартины сконцентрирована на развитии провинциального города Ярославля. Но популярные отступления и список источников позволяют рассматривать ее как введение в проблему. См.: Martiny A. Bauen und Wohnen in der Sowjetunion nach dem Zweiten Weltkrieg. Bauarbeiterschaft, Architektur und Wohnverhältnisse im sozialen Wandel. Berlin, 1983.

²⁴ См.: Ennker B. P. Einführung in die Thematik // Städte im östlichen Europa. Zur Problematik von Modemisierung und Raum vom Spätmittelalter bis zum 20. Jahrhundert / Hrsg. v. C. Goehrke, B. Pietrow-Ennker. Zürich, 2006. S. 7 - 29; Goehrke C.Städte zwischen Ost und West. Ein vergleichende Bilanz // Ibidem. S. 393 - 409.

²⁵ См.: Wendland A. V., Hofmann A. R. Stadt und Öffentlichkeit: Auf der Suche nach einem neuen Konzept // Stadt und Öffentlichkeit in Östmitteleuropa 1900 - 1939. Beiträge zur Entstehung modemer Urbanität zwischen Berlin, Charkiv, Tallinn und Triest / Hrsg. v. A. R. Hofmann, A. V. Wendland. Stuttgart, 2002. S. 9 - 23.

²⁶ См.: Schögel K. Urbizid: Europäische Städte im Krieg // Idem. Marjampole oder Europas Wiederkehr aus dem Geist der Städte. München; Wien, 2005. S. 171 - 182.

²⁷ См.: Matl J. Entwicklung der städtischen Gesellschaft auf dem Balkan // Die wirtschaftliche und soziale Entwicklung Südosteuropas im 19. und 20. Jahrhundert / Hrsg. v. W. Althammer. München, 1969. S. 108 - 122; Turczynski E. Die städtische Gesellschaft in den Staaten des Donauraumes // Ibidem. S. 59 - 107; Todorov N. The Balkan City, 1400 - 1900. Seattle et al., 1983; Troebst S. u. a. "Stadt" // Lexikon zur Geschichte Südosteuropas / Hrsg. v. E. Hösch, K. Nehring, H. Sundhaussen. Wien; Köln; Weimar, 2004. S. 652 - 657.

²⁸ См.: Höpken W. Schrittmacher der Moderne? Urbanisierung und städtische Lebenswelten in den Metropolen Südosteuropas im 19. und frühen 20. Jahrhundert // Die europäische Stadt im 20. Jahrhundert. Wahrnehmung - Entwicklung - Erosion / Hrsg. v. F. Lenger, K. Tenfelde. Köln; Weimar; Wien, 2006. S. 71.

²⁹ См.: Hauptstadte in Südosteuropa. Geschichte - Funktion - Nationale Symbolkraft / Hrsg. v. H. Heppner. Wien; Köln; Weimar, 1994. S. 9 - 27; Hauptstadte zwischen Save, Bosporus und Dnjepr. Geschichte - Funktion - Nationale Symbolkraft / Hrsg. v. H. Heppner. Wien; Köln; Weimar, 1998. S. 213 - 218.

³⁰ Roth K. Bürgertum und bürgerliche Kultur in Südosteuropa. Ein Beitrag zur Modernisierungsdiskussion // Soil und Haben. Alltag und Lebensformen bürgerlicher Kultur / Hrsg. v. U. Gyr. Zürich, 1995. S. 251.

³¹ Höpken W. Schrittmacher der Moderne? S. 102 - 104.

³² См.: Halpern J. M. Peasant Culture and Urbanization in Yugoslavia. Waltham, 1964; Simic A. The Peasant Urbanites. A Study of Rural-Urban Mobility in Serbia. N. Y.; L., 1973; Prosic-Dvornic M. The Rurbanization of Belgrade after the Second World War // Die Volkskultur Südosteurops in der Moderne / Hrsg. v. K. Roth. München, 1992. S. 75 - 102. О Болгарии см. также: Roth K. Größtädtische Kultur und dörfliche Lebensweise. Bulgarische Großstädte im 19. und 20. Jahrhundert // Goßstadt. Aspekte empirischer Kulturforschung / Hrsg. v. T. Kohlmann, H. Bausinger. Berlin, 1985. S. 363 - 376.

³³ См.: Brunner O. Europäisches und russisches Burgertum // idem. Neue Wege der Verfassungs- und Sozialgeschichte. 3 Aufl. Göttingen, 1980. S. 225 - 242; Hildermeier M. Burgertum und Stadt in Russland 1760 - 1870. Rechtliche Lage und Struktur. Köln; Wien, 1986.

³⁴ См.: Schubert D. Mythos "europäische Stadt". Zur erforderlichen Kontextualisierung eines umstrittenen Begriffs // Die alte Stadt. 2001. Bd. 28. S. 270 - 290; Haufiermann H. Die europäische Stadt // Leviathan. 2001. Bd. 29. S. 237 - 255; Kaelble H.Die Besonderheiten der europäischen Stadt im 20. Jahrhundert // ibidem. S. 256 - 274. См. также: Auslaufmodell Europäische Stadt? Neue Herausforderungen und Fragestellungen am Beginn des 21. Jahrhunderts / Hrsg. v. W. Rietdorf. Berlin, 2001; Die europäische Stadt - Mythos und Wirklichkeit / Hrsg. v. D. Hassenpflug, 2. Aufl. Munster, 2002; Die europäische Stadt / Hrsg. v. W. Siebel. Frankfurt am Main, 2004.

³⁵ Kaelble H. Op. cit. S. 263 - 273.

³⁶ См.: Fedor T. S. Patterns of Urban Growth in the Russian Empire during the Nineteenth Century. Chicago, 1975; Brower D. R. The Russian City between Tradition and Modernity, 1850 - 1900. Berkeley; Los Angeles; Oxford, 1990; Bradley J.Muzhik and Muscovite: Urbanization in Late Imperial Russia. Berkeley; Los Angeles; Oxford, 1985; Economakis E. G. From Peasant to Petersburger. L., 1998.

³⁷ См.: Gesellschaft als lokale Veranstaltung // Selbstverwaltung, Assoziierung und Geselligkeit in den Städten des ausgehenden Zarenreiches / Hrsg. v. G. Hausmann. Göttingen, 2003; Häfner L. Gesellschaft als lokale Veranstaltung. Die Wolgästädte Kazan' und Saratov (1870 - 1914). Köln; Weimar; Wien, 2004.

³⁸ См.: Hildermeier M. Russland oder Wie weit kam die Zivilgesellschaft? // Europäische Zivilgesellschaft in Ost und West. Begriff, Geschichte, Chancen / Hrsg. v. M. Hildermeier, J. Kocka, S. Conrad. Frankfurt; N.vY., 2000. S. 113 - 148.

³⁹ Hildermeier M. Die russische Stadt - Subtyp europäischer Entwicklungen? // Die europäische Stadt im 20. Jahrhundert. Wahrnehmung - Entwicklung - Erosion. S. 45 - 60.

⁴⁰ См.: Schlögel K. Das Wunder von Nishnij oder Die Rückkehr der Städte. Berichte und Essays. Frankfurt am Main; Wien, 1991.

⁴¹ Harris C. D. Op. cit. P. 1, 401. Ср.: Lappo G., Hönsch F. W. Urbanisierung Russlands. Berlin; Stuttgart, 2000; Город и деревня в европейской России. Сто лет перемен. Памяти Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского. М., 2001.

⁴² См.: Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда. Т. I: Проблемы формообразования. Мастера и течения. Т. И: Социальные проблемы. М., 1996 - 2001.

⁴³ См.: Schlögel K. Kommunalka - oder Kommunismus als Lebensform. Zu einer historischen Topographie der Sowjetunion // Historische Anthropologic. 1998. Bd. 6. S. 329 - 346.

⁴⁴ См.: Goldzamt E. Städtebau sozialistischer Länder. Soziale Probleme. Berlin, 1974.

⁴⁵ См.: Altrichter H. "Living the Revolution". Stadt und Stadtplanung in Stalins Russland // Utopie und politische Herrschaft im Europa der Zwischenkriegszeit / Hrsg. v. Wolfgang Hardtwig. München, 2003. S. 57 - 75.

⁴⁶ Ср.: Tarchanow A., Kawtaradse S. Stalinistische Architektur. München, 1992; Marek M. Die Idealstadt im Realsozialismus. Versuch zu den Traditionen ihrer Notwendigkeit // Sozialgeschichtliche Kommunismusforschung. Tschechoslowakei, Polen, Ungarn und DDR 1948 - 1968 / Hrsg. v. C. Brenner, P. Heumos. München, 2005. S. 425 - 480.

⁴⁷ См.: Bater J. H. The Soviet City. Ideal and Reality. L., 1980; Karger A., Werner F. Die "sozialistische Stadt" // Geographische Rundschau. 1982. Bd. 34. S. 519 - 528; Stadelbauer J. Die Nachfolgestaaten der Sowjetunion. Großraum zwischen Dauer und Wandel. Darmstadt, 1996. S. 217.

⁴⁸ См.: Matthews M. The Passport Society. Controlling Movement in Russia and the USSR. Boulder, 1993; Попов В. П. Паспортная система в СССР (1932 - 1976 гг.) // Социологические исследования. 1995. N 8. С. 3 - 14; 1995. N 9. С. 3 - 13; Moine N. Passeportisation, statistique de migrations et controle de l'identite sociale // Cahiers du Monde russe. 1997. Vol. 38. P. 587 - 600; Kessler G. The Passport System and State Control over Population Hows in the Soviet Union, 1932 - 1940 // Cahiers du Monde russe. 2001. Vol. 42. P. 477 - 504; Goldman Z. W. The Internal Soviet Passport: Workers and Free Movement // Extending the Borders of Russian History. Essays in Honor of Alfred J. Rieber / Ed. by Marsha Siefert. Budapest; N. Y., 2003. P. 315 - 331; Меерович М. Г. Квадратные метры, определяющие сознание. Государственная жилищная политика в СССР 1921 - 1941 гг. Stuttgart, 2005.

⁴⁹ См.: Хорев Б. С. Проблемы городов. (Урбанизация и единая система расселения в СССР). Изд. 2, доп. и перераб. М., 1975, С. 78 - 79,86 - 87; Buckley C. The Myth of Managed Migration: Migration and Market in the Soviet Period // Slavic Review. 1995. Vol. 54. P. 896 - 916.

⁵⁰ См.: Zaslavsky V. The Neo-Stalinist State; Class, Ethnicity, and Consensus in Soviet Society. Armonk, 1994. P. 130 - 164; Smith G. Privilege and Place in Soviet Society // Horizons in Human Geography / Ed. by G. Derek, R. Walford. Houndmills; L., 1989. P. 320 - 340; Bohn T. M. Das sowjetische System der "geschlossenen Städte". Meldewesen und Wohnungsmangel als Indikatoren sozialer Ungleichheit// Die europäische Stadt im 20. Jahrhundert. Wahrnehmung - Entwicklung - Erosion. S. 373 - 385.

⁵¹ См.: Meissner B. Das Parteiprogramm der KPdSU 1903 bis 1961, 3. Aufl. Köln, 1965. S. 143 - 244, особенно S. 145.

⁵² См.: Bohn T. M. Eigensinn und Resistenz - Kategorien für widerständiges Verhalten in der Sowjetunion nach Stalin? // Osteuropa. 2007. Bd. 57. H. 12. S. 79 - 96.

⁵³ См.: Ключевский В. О. Соч. в 9 т. Т. 1. Курс русской истории. М., 1987. С. 50.

⁵⁴ См.: Plaggenborg S. Sowjetische Geschichte in der Zeitgeschichte Europas // Zeitgeschichte als Problem. Nationale Traditionen und Perspektiven der Forschung in Europa / Hrsg. v. A. Nützenadel, W. Schieder. Göttingen, 2004. S. 225.

⁵⁵ См.: Musil J. Urbanization in Socialist Countries. N. Y.; L., 1980; Szelenyj I. Urban Inequalities under State Socialism. Oxford et al., 1983; Smith D. M. Urban Inequality under Socialism. Case Studies from Eastern Europe and the Soviet Union. Cambridge et al., 1989; Kadatz H. -J. Städtebauliche Entwicklungslinien in Mittel- und Osteuropa. DDR, Tschechoslowakei und Ungarn nach dem Zweiten Weltkrieg. Erkner, 1997.

⁵⁶ Szelenyi I. Cities under Socialism - and After // Cities after Socialism. P. 287, 294, 315.

⁵⁷ См.: Bohn T. M. Minsk - sozialistische Musterstadt. Stadtplanung und Urbanisierung in der Sowjetunion nach 1945. Köln; Weimar; Wien, 2008.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - ТОМАС М. БОН:

Комментарии: