6 мая с. г. в редакции журнала "Вопросы истории" состоялась встреча за "круглым столом", посвященная обсуждению некоторых проблем истории нашей страны в 20-е годы. В ней приняли участие член-корреспондент АН СССР В. А. Шишкин (Ленинградское отделение Института истории СССР АН СССР), доктора исторических наук В. П. Данилов, В. П. Дмитренко, В. С. Лельчук (Институт истории СССР АН СССР), Л. Ф. Морозов (Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС), В. З. Дробижев (Московский историко-архивный институт), Е. П. Иванов (Псковский государственный педагогический институт), Л. Е. Файн (Ивановский университет), кандидаты исторических наук В. В. Кабанов, Ш. Ф. Мухамедьяров, Т. Ю. Красовицкая (Институт истории СССР АН СССР), В. А. Козлов (Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС), Е. А. Амбарцумов (Институт экономики мировой социалистической системы АН СССР), В. И. Бакулин (Запорожский университет), представители журнала "Политическое образование".
Заседание "круглого стола" вел главный редактор журнала член-корреспондент АН СССР А. А. Искендеров.
Ниже публикуются с некоторыми сокращениями выступления участников встречи.
В. П. ДАНИЛОВ. 20-е годы: нэп и борьба альтернатив
В истории советского общества нет таких периодов, этапов, которые были бы не существенны или не интересны. На историческом пути, открытом Великим Октябрем, каждая стадия и ее смена полны глубокого значения. Они должны привлечь пристальное внимание общественности, если мы хотим понять наше сегодня и завтра. Особое место на этом историческом пути принадлежит 20-м годам. Истории было угодно распорядиться так, что это хронологическое десятилетие, хотя и не полностью (без 1920 г. в начале и без 1929 г., во всяком случае его второй половины, в конце), оказалось такой стадией развития советского общества, которая существенно отличалась как от предыдущей, так и всех последующих, по крайней мере до современной перестройки общественной жизни на принципах демократизации.
Специфика 20-х годов состояла прежде всего в многообразии форм социально- экономического развития, в динамичности и открытости политической жизни, в небывалом духовном богатстве. Они выделялись также активной деятельностью блестящей плеяды личностей - героев революции, теоретиков и практиков социалистического строительства, выдающихся ученых и деятелей культуры, по-разному воспринимающих мир, но страстно участвующих в его преобразовании. Не случайно поэтому, что те годы явились временем альтернатив, временем борьбы за то или иное будущее социализма в нашей стране. Все сказанное и выделяет
стр. 3
20-е годы в самостоятельный этап истории советского общества, определяет их особый облик и особое место в нашем прошлом.
Едва ли у кого возникнет сомнение в том, что центральная проблема 20-х годов - проблема новой экономической политики. Это особенно ясно в свете потребностей сегодняшнего дня, с точки зрения тех поисков, которые сейчас идут в нашем обществе. Мы сейчас обращаемся к опыту нэпа, ищем и находим в нем практические ответы на вопросы современной жизни, что само по себе свидетельствует и об историческом значении нэпа, и о его незавершенности, поскольку задачи, которые должен был решить нэп, остались нерешенными, что породило серьезнейшие трудности в дальнейшем развитии советского общества. Поэтому на передний план выдвигаются вопросы, связанные с его сущностью, временем, а также с введением и, главное, с его сломом.
На первое место должен быть поставлен вопрос о сущности новой экономической политики как политики переходного от капитализма к социализму периода. Именно в этом качестве она вводилась, как мы знаем, "всерьез и надолго"1 . Такое понимание нэпа было присуще В. И. Ленину и очень скоро стало преобладающим пониманием политики переходного периода. Более того, оно никогда не было "пересмотрено" теоретически, всегда признавалось единственно верным - даже тогда, когда на самом деле осуществлялась принципиально иная политика. В литературе до самого последнего времени повторялось сталинское утверждение, что нэп продолжался до "победы социализма" в 1936 - 1937 годах. Никаких фактических оснований для подобного утверждения не имелось, но оно было закреплено партийными документами и стало обязательным политическим штампом.
Изредка предпринимались попытки пересмотра этой обязательной и абсолютно противоречившей действительности схемы. Однако они были обречены на неудачу. Напомню в этой связи о попытке Ю. А. Мошкова выступить с постановкой вопроса о "выходе из нэпа" в конце 20-х годов на страницах журнала "Вопросы истории КПСС", где в 1966 - 1968 гг. велась дискуссия о нэпе. Это была странная дискуссия, ибо печатались только "правильные" выступления. Статью Ю. А. Мошкова не опубликовали, лишь критически упомянули в редакционной статье по итогам "научного" диспута. Интересно интерпретировала редакция журнала сам факт появления статьи с "неправильными" мыслями: "Неразработанность проблем изменения форм и характера нэпа на последнем этапе переходного периода порой порождает разноречивые суждения"2 .
Статья, которую я цитировал, увидела свет в 1968 году. Ныне 1988 год! За 20 лет появилось много публикаций о нэпе, но в разработке форм и характера нэпа на последнем его этапе историческая наука не продвинулась нисколько; и в этом нет ничего удивительного. Здесь просто-напросто нечего было разрабатывать, ибо ни о каком нэпе с момента перелома от 20-х годов к 30-м говорить не приходится: быстро складывалась и набирала силу командно-административная система сталинского руководства.
Вопрос о нэпе как политике переходного периода важен для понимания всей истории советского общества, поэтому неудивительно, что с него началось обсуждение проблем общественного развития в условиях перестройки. При этом очень быстро возник вопрос о сломе нэпа на грани 20 - 30-х годов. Напомню публикацию материалов "круглого стола" историков в журнале "Коммунист" летом прошлого года, где в выступлении М. П. Кима была предложена новая датировка периода нэпа: 1921 - 1927 годы3 .
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43, с. 329.
2 К итогам обсуждения проблем новой экономической политики. - Вопросы истории КПСС, 1968, N 12, с. 86.
3 См. Коммунист, 1987, N 12, с. 70.
стр. 4
В этой связи остановлюсь на вопросах начала и конца нэпа - они важны не только в конкретно-историческом аспекте, но и в аспекте содержательном, с точки зрения понимания нэпа как политики переходного от капитализма к социализму периода. Псевдодискуссионный характер обсуждения проблем нэпа в конце 60-х годов и прекращение их дальнейшей разработки, по существу, привели к тому, что сейчас импульсы к новой постановке вопросов о начале и конце нэпа поступают к нам со стороны, от зарубежных историков, которые далеко продвинулись в их изучении. Однако ставить эти вопросы нас заставляют собственные потребности - потребности научного познания прошлого.
Коротко о начальном этапе нэпа, который, как известно, связан с заменой продразверстки натуральным налогом и разрешением крестьянам продавать свою продукцию в целях стимулирования сельскохозяйственного производства и улучшения продовольственного положения страны. В литературе о переходе к нэпу умалчивается, что с таким предложением обратился в Политбюро ЦК партии Л. Д. Троцкий в феврале 1920 г., но оно было отклонено. И. Дойчер, посвятивший этому факту несколько страниц в своей трехтомной биографии Троцкого, считает, что это предложение означало бы введение нэпа на год раньше и что его принятие предупредило бы крестьянские мятежи на Тамбовщине и в Кронштадте, но Политбюро того времени еще не изжило иллюзий военного коммунизма и поэтому опоздало с переходом к нэпу на год4 . Напомню, что именно так говорил об этом на XIII партконференции (1924 г.) И. В. Сталин: "Разве мы не опоздали с отменой продразверстки? Разве не понадобились такие факты, как Кронштадт и Тамбов, для того, чтобы мы поняли, что жить дальше в условиях военного коммунизма невозможно?"5 . Мы не касаемся здесь мотивов этого сталинского высказывания, в данном случае важно признание одного из самых активных носителей военно-коммунистической идеологии. В ноябре 1987 г. на конференции японских историков в г. Никко Нориэ Исии посвятил этому вопросу специальный доклад. Он считает, что дело не в "иллюзиях" партийного руководства, а в том, что отказ от попыток прямого перехода к коммунизму оказался (и это прекрасно понимали Ленин и другие члены Политбюро) неприемлемым "массам новых членов партии", которые занимали уже "важнейшее место" и были крайне "воинственно настроены".
Высказанные названными историками соображения заслуживают внимания и должны быть, конечно, учтены. Однако возникает еще один очень важный вопрос: действительно ли реализация этого предложения привела бы к новой экономической политике (такой, какой мы ее знаем)? Известно ведь, что именно в то время Троцкий разрабатывал идею милитаризации труда и т. п., которая исходила из дальнейшего развития политики военного коммунизма. Или подготовленный им в марте 1920 г. проект тезисов "Очередные задачи хозяйственного строительства"6 был исполнением поручения ЦК партии после того, как была отклонена идея экономического стимулирования труда? На все эти вопросы может дать ответ только исследование материалов Политбюро ЦК РКП (б). И только тогда можно будет со знанием дела говорить о том, послужила бы или нет замена продразверстки налогом весной 1920 г. началом нэпа - вопрос важнейший, связанный с судьбами отношений с крестьянством, с возможностью или невозможностью предупре-
4 См. Deutscher J. The Prophet Armed. Trotsky: 1879 - 1921. Oxford University Press. 1987, pp. 496 - 498; ср. Десятый съезд РКП(б). Стеногр. отч. М. 1963, с. 344 - 350.
5 Сталин И. В. Соч. Т. 6, с. 37.
6 См. Девятый съезд РКП(б). Март - апрель 1920 года. Протоколы. М. 1960, с. 532 - 558.
стр. 5
дить тамбовский, западносибирский, кронштадтский и многие другие крестьянские мятежи.
Еще более "судьбоносное" значение для социализма в нашей стране имел конец нэпа - "выход из нэпа", как говорят иногда, желая смягчить оценку конкретной формы этого "выхода" и сохранить оттенок отрицания нэпа по существу, или "слом нэпа", как следует определять то, что происходило с экономической политикой на грани 20-х и 30-х годов. Я уже говорил о неудаче первых атак на застаревший стереотип о сохранении нэпа до 1936 г., когда, как известно, сам Сталин объявил, что нэп уже кончился. Однако торжество догматизма было чисто силовым, внешним и оказалось пирровой победой. При первых же признаках гласности и ослабления запретов сталинская концепция конца нэпа рухнула от первого же критического толчка.
В начале июня 1987 г. на 8-й симпозиум советских и японских историков был представлен доклад Нобуо Симотомаи "Конец нэпа (1929 - 1936 гг.)". В его" обсуждении приняли участие многие из собравшихся за "круглым столом" сегодня. Сразу же выявилось единое мнение, что отказ от нэпа начался в 1928 - 1929 гг., с переходом к системе хлебозаготовок "чрезвычайными", то есть насильственными, внеэкономическими методами. Этот рубеж бесспорен. Сложнее оказалось определить последнюю дату в сломе нэпа, что связано с отсутствием ясности в вопросе, в чем же проявлялся нэп после 1929 года. В докладе упоминался "неонэп" весны 1932 года. "Неонэп" был и весной 1931 года. Сошлюсь на передовую статью "Правды" от 21 марта 1931 года. Она публиковалась к 10-летию нэпа и называлась так: "Нэп еще не закончен". К сожалению, в 1930 - 1932 годах "неонэпы" возникали весной, когда нужно было стимулировать труд крестьян - и единоличников, и колхозников, и забывались к осени, когда начинались заготовки, вновь и вновь возвращавшиеся "на круги своя" - к принудительному изъятию товарной (и не только товарной) продукции как в единоличных хозяйствах, так и в колхозах. Деревня отметила такие повороты в отношениях с нею частушками, где варьировались такие, например, строчки: "Как весна - так продналог, Осенью ж - разверстка". Если и можно применительно к тому времени говорить о наличии в экономической политике элементов нэпа, то лишь в той мере, в какой экономические отношения между деревней и городом еще сохраняли товарную форму (контрактация и т. п.), хотя практика все больше и радикальнее отбрасывала даже видимость товарно-денежных отношений между крестьянами и государством.
Характерна была полная неразбериха в понимании нэпа, особенно его конкретных форм. В упоминавшейся передовой "Правды" сохранение нэпа связывалось прежде всего и главным образом с сохранением единоличных крестьянских хозяйств, что само по себе предполагало "свертывание нэпа" по мере коллективизации. Говорилось в статье и о хозрасчете, торговле, денежной системе, но их значение определялось очень туманно. Разъяснялось, что разговоры об их "отмирании" являлись "легкомысленным забеганием за пределы далеко еще не изжитого нэпа" и даже "прямой вульгаризацией социализма", "подменой его,.. уравнительщиной". Разноречивость подобных утверждений по-своему отражала реальность: сохранение разрозненных элементов, осколков нэпа, все более противоречащих складывавшейся именно тогда командно-мобилизационной системе управления народным хозяйством. Но и последние осколки нэпа исчезли зимой 1932 - 1933 гг., после провала хлебозаготовок и в единоличных хозяйствах, и в колхозах.
В январе 1933 г. были введены обязательные, имевшие силу и характер налога, поставки колхозной продукции государству. В сочетании с натуральной оплатой за работу МТС это привело к резкой натурализации экономических отношений между колхозами и государством. Точ-
стр. 6
но так же введение трудодня в колхозах означало установление преимущественно натуральных отношений между колхозами и колхозниками. С этого момента и до 1958 г. для экономических отношений колхозной системы преобладающей стала натуральная, а не рыночная форма. Одновременно вводилось директивное планирование колхозного производства, вплоть до установления размеров посевов различных культур в каждом хозяйстве. Материальной основой складывавшейся системы явилось сосредоточение в МТС машинной техники - важнейшего элемента крупного производства. Все это исключало какую бы то ни было самостоятельность колхозов, фактически отрицало их кооперативную природу. Сложилась командно-мобилизационная система, назначение которой состояло в беспрепятственной выкачке материальных ресурсов из сельского хозяйства. Ее первыми результатами явились голод и гибель нескольких миллионов крестьян в зерновых районах страны зимой и весной 1932 - 1933 годов. С этого времени в экономических отношениях между городом и деревней нельзя найти каких-либо остаточных элементов нэпа (как, впрочем, и в экономических отношениях внутри промышленности, города).
Правда, 1935 - 1937 гг. иногда называют "колхозным нэпом", однако на самом деле речь может идти лишь о повышении оплаты труда колхозников и об относительном ограничении бюрократического командования колхозами. Это было время, когда командно-мобилизационная система пыталась соблюдать ею же установленные правила.
Вышесказанные соображения, как представляется, достаточны для того, чтобы прийти к выводу: слом нэпа, вызванный сталинской "революцией сверху", совершился главным образом в 1928 - 1929 гг. (позже лишь "доламывались" обломки нэпа). Его заменила командно-мобилизационная система бюрократического управления, слом которой является главной задачей перестройки, происходящей в наши дни. Столь радикальная смена экономической политики означала соответствующую смену путей и форм экономического (шире - общественного) развития в целом. Это обстоятельство влечет за собой постановку двух принципиально важных вопросов, без ответа на которые не может быть признана удовлетворительной любая оценка места 20-х годов, и в особенности значения нэпа в истории советского общества. Речь идет, во-первых, об альтернативных решениях тех задач, которые возникли перед страной к концу 20-х годов, прежде всего о возможности (или невозможности) сохранения и дальнейшего развития нэпа как политики переходного периода. Во-вторых, сам по себе факт слома нэпа и то, как он происходил, требуют оценки последующих этапов в развитии советского общества с точки зрения строительства социализма.
Обращаясь к первому из названных вопросов, не буду останавливаться на критике взглядов, не видящих альтернатив в нашем историческом процессе, особенно со времени революции. На первом "круглом столе" этого года в нашем журнале я изложил свои принципиальные позиции по этому вопросу7 . Дополню к сказанному тогда одно: воспринимаю историю нашей страны с начала 1880-х годов до конца 1920-х годов как время альтернатив, имея в виду не только субъективные стремления отдельных личностей или групп (с этой точки зрения можно говорить, например, о наличии "альтернативы 1934 года"), но и главное - реальные возможности, заложенные в социально-экономическом и политическом развитии, объективно присущие ему тенденции. В данном случае меня занимают именно альтернативные варианты, выражавшие тенденции, действительно имевшиеся в общественном развитии нашей страны в конце 20-х годов.
7 Данилов В. П. Третья волна. - Вопросы истории, 1988, N 3, с. 23 - 24.
стр. 7
Еще одно предварительное замечание, более конкретного порядка: в дискуссиях по проблемам нэпа часто напоминают о том, что командно-административные методы руководства хозяйством, сложившиеся в годы военного коммунизма, не были полностью изжиты, особенно в промышленности, даже в годы наибольшей свободы рыночных отношений (1925 - 1927 гг.). Нэп существовал слишком короткое время для того, чтобы полностью перестроить всю систему хозяйства и управления, чтобы сложиться в целостную и всеохватывающую систему. Главное состояло в другом: и за столь короткое время нэп доказал практически свою экономическую эффективность. Внедрение хозяйственного расчета в промышленное производство (в рамках возможного для процесса индустриализации) было вопросом времени.
До обсуждения проблемы по существу может быть сделано одно серьезное возражение: все альтернативы происходившему в конце 20-х - начале 30-х годов были обречены оставаться лишь возможностью, поскольку решение возникших тогда проблем по- сталински предрешилось уже в самом начале 20-х годов - с того момента, как Сталин стал генеральным секретарем ЦК партии. Сошлюсь на ленинское свидетельство из "Письма к съезду" от 23 - 25 декабря 1922 года: "Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть"8 , Это печальное открытие запоздало, поскольку болезнь не позволила Ленину самому добиться отстранения Сталина от "необъятной власти". Тем не менее эта возможность сохранялась до конца 1927 г., то есть до того момента, когда Бухарин и его сторонники уступили сталинскому давлению и проголосовали за исключение из партии Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и ряда других лидеров "новой оппозиции". Это была трагическая ошибка, которая дорого обошлась и партии, и самому Бухарину: в высшем политическом руководстве исчез сложившийся после Ленина "баланс сил", сталинская группа получила безраздельное большинство, позволившее ей перейти к решительному слому режима внутрипартийной демократии, к установлению сталинского самовластия, опирающегося на командно- бюрократическую систему управления. С этого момента и бухаринская альтернатива, и сам Бухарин были обречены на поражение. Но "необъятная власть" Сталина - лишь одно из весьма важных обстоятельств, объясняющих, почему развитие событий пошло по наихудшему варианту, а отнюдь не доказательство отсутствия реальных возможностей иного пути развития.
Мы еще только начинаем разговор об альтернативных решениях 20-х годов, об утраченных возможностях. Неудивительно, что наше внимание сосредоточилось сразу на бухаринской альтернативе - она наиболее открыто и последовательно противостояла сталинскому варианту. Исследования, выполненные нашими зарубежными коллегами, в особенности превосходно написанная книга С. Коэна9 , показывают, что политика, связанная с именем Бухарина, была последовательным применением и развитием принципов нэпа, что в борьбе политических решений того времени она отличалась наибольшей теоретической продуманностью и цельностью, попыткой построения общей модели экономического, социального и политического развития советского общества по пути социализма. Оба эти обстоятельства придают бухаринской альтернативе особенную актуальность в свете происходящей сейчас перестройки общественной жизни.
Альтернативные решения, связанные с другими именами, по давней традиции оцениваются или как еще худшие, нежели сталинские, или как источник последних (в современных публикациях иногда отмечается, что при исполнении "левацкие" концепции были огрублены и усугублены:
8 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, с. 345.
9 См. Cohen S. F. Bukharin and the Bolshevik Revolution. N. Y. 1974.
стр. 8
Сталин-де "перетроцкистил троцкистов"). Думаю все же, что исследование идейного наследства 20-х годов покажет, что между самыми "левыми" концепциями и сталинщиной было коренное различие: при всей неприемлемости "левых" решений социально- экономических проблем переходного периода в основе их лежали попытки понять, найти и привести в действие условия, законы и средства максимально возможного ускорения индустриального развития; что же касается сталинской позиции, то нам сейчас совершенно ясно, что она просто игнорировала условия, не знала и знать не хотела объективных законов, без колебаний прибегала к любым средствам, больше того, цинично превращала в средства то, что для всех являлось целью. При этом идеи заимствовали и "справа" и "слева", нимало не заботясь об их взаимном соответствии.
Для понимания борьбы альтернатив в конце 20-х годов принципиально важное значение имеет тесная связь нэпа с развитием кооперации. "Не кооперацию надо приспособлять к нэпу, а нэп к кооперации"10 - это ленинское высказывание важно напомнить в связи с попытками свести нэп к раздвижению рамок товарного производства и свободы рынка, трактовать решения XV съезда ВКП(б) как начало "свертывания" нэпа или во всяком случае как его ограничение. В таких сохраняющихся поныне оценках находит выражение трактовка решений XV партсъезда в соответствии не с их содержанием, а с позднейшей практикой - как курса на коллективизацию сельского хозяйства. В действительности же в решениях съезда речь шла о развитии всех форм кооперации, о том, что перспективная задача "постепенного перехода" крестьян к коллективной обработке земли будет осуществляться "на основе интенсификации и машинизации земледелия", "на основе новой техники (электрификация) " (а не наоборот - к машинизации и электрификации на основе коллективизации). Ни сроков, ни тем более единственных форм и способов кооперирования съезд не устанавливал. Точно так же его решение о переходе к политике наступления на кулачество имело в виду последовательное и систематическое ограничение эксплуататорских возможностей и устремлений кулачества, активное вытеснение его экономическими методами. Речь шла об относительном сокращении при "возможном еще абсолютном росте" капиталистических элементов и в городе и в деревне11 .
Решения XIV и XV съездов партии выражали концепцию перехода к социализму, в разработку которой самый большой вклад внес Бухарин. В этой связи следует, в частности, отметить, что еще накануне XV съезда именно он выступил с обоснованием нового курса в аграрной политике партии. Не случайно на съезде наступление на кулачество связывали с "бухаринской постановкой вопроса"12 . В целом речь шла об ускорении реконструктивных процессов в народном хозяйстве на основе нэпа, что являлось развитием, а не пересмотром взглядов Бухарина по вопросу о путях к социализму и судьбе нэпа. Складывавшаяся мощная кооперативная система была способна обеспечить кооперирование основной массы крестьянских хозяйств, ускорение их производственного подъема, а тем самым и общего экономического роста страны. Трудности на этом пути были неизбежными, особенно в связи с задачей мобилизации средств на нужды индустриализации, но и преодолимыми.
Хлебозаготовительный кризис зимы 1927 - 1928 гг., создавший вполне реальную угрозу планам промышленного строительства и осложнивший общую экономическую ситуацию в стране, обычно рассматривается как принципиально новый момент в развитии деревни и общества в целом. Между тем такой же по происхождению и влиянию на промышленность
10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54, с. 195.
11 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9- е. Т. 4, с. 26, 35.
12 См. Пятнадцатый съезд ВКП(б). Стеногр. отч. Т. 2. М. 1962, с. 1229 - 1231.
стр. 9
кризис хлебозаготовок уже имел место зимой 1925 - 1926 годов. На XIV партсъезде много говорили о том, как, по выражению Каменева, "мужичок "регульнул" нас", то есть о просчете в планах хлебозаготовок, которые оказались завышенными: "На 200 миллионов пудов нас поправили". Вложения в промышленность снизились с 1,1 млрд. руб. до 700 - 800 млн. - "весь темп... пришлось свернуть"13 . И что же? В 1926 и 1927 гг. сельское хозяйство дало мощный прирост продуктов, обеспечило хорошую основу для развертывания промышленности.
Хлебозаготовительный кризис зимы 1927 - 1928 гг. был аналогичным по происхождению, характеру и масштабам, но совершенно иными оказались сделанные практические выводы. Широкое применение "чрезвычайных мер", то есть грубого насилия по отношению к "держателям хлеба" - прежде всего к кулацким и вообще зажиточным хозяйствам, но и к широким середняцким слоям крестьян, вело к слому нэпа в наиболее важной системе экономических отношений - отношений между городом и деревней. Анализ происхождения кризиса и путей его преодоления был в центре внимания апрельского и июльского пленумов ЦК ВКП(б) в 1928 году. На этих пленумах выявились коренные расхождения в позициях Бухарина и Сталина, в предлагаемых ими решениях возникших проблем. Мы можем оценить эти позиции и решения по их выступлениям о работе апрельского пленума ЦК соответственно перед московской и ленинградской парторганизациям. Это очень важные выступления, свидетельствующие о наличии реальных альтернатив экономического, социального и политического развития. Они были опубликованы "Правдой" в апреле 1928 года. Их параллельная публикация в наши дни может дать читателю гораздо больше, нежели говорила до сих пор вся наша литература.
Для Сталина кризис хлебозаготовок объяснялся выступлением выросшего и окрепшего в условиях нэпа кулачества против Советской власти, так же как "шахтинское дело" (первый неправедный процесс над "вредителями") было якобы свидетельством выступления против Советской власти технической интеллигенции - агентуры международного капитала. Вообще все трудности создавались врагами: "Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать ни на одну минуту". Соответственно этому средства преодоления трудностей заключались в беспощадном уничтожении врагов, среди которых на первом месте стояли кулаки14 . Перед нами один из важных моментов зарождения сталинской концепции постоянного обострения классовой борьбы.
Бухарин при анализе тех же явлений делал акцент на имевших место недостатках и ошибках в работе власти: "Мы знаем, что главнейшие рычаги хозяйственного воздействия находятся в наших руках и овладение этими рычагами делает нас непобедимыми с точки зрения внутренних отношений, если только мы не будем делать крупных ошибок. Кулак же представляет опасную силу в первую очередь постольку, поскольку он использует наши ошибки". Уроки зимы 1928 г. Бухарин видел в том, что она выявила недостатки, лежащие в сфере управления обществом, "в нас самих"15 . Отсюда и альтернатива: сталинской линии перенесения центра тяжести на насилие в борьбе с врагами, на административно-волевые методы вообще противопоставлялась бухаринская линия на совершенствование работы партии и государства, на осуществление индустриализации страны и социалистического кооперирования сельского хозяйства в меру созревания объективных и субъективных условий, при сохранении и совершенствовании экономического механизма, складывавшегося в годы нэпа.
13 XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18 - 31 декабря 1925 г. Стеногр. отч. М. - Л. 1926, с. 263 - 264; ср. с. 39, 326 - 327, 491.
14 Правда, 18.IV.1928.
15 Правда, 19.IV.1928.
стр. 10
Так начался последний этап внутрипартийной борьбы за выбор пути. Предложения Бухарина и его сторонников о выходе из ситуации, созданной хлебозаготовительным кризисом, на путях нэпа (отказ от применения "чрезвычайных" мер, сохранение курса на подъем крестьянского хозяйства и развитие торгово-кредитных форм кооперации, повышение цен на хлеб и др.) были отвергнуты как уступка кулаку и проявление правого оппортунизма. Перевод сельского хозяйства на путь крупного обобществленного производства стал рассматриваться как средство решения хлебной проблемы в самые короткие сроки и одновременно ликвидации кулачества как главного врага Советской власти. Трактовка кооперирования крестьянских хозяйств и преодоления социального расслоения деревни не как самостоятельных задач социалистического переустройства общества, имеющих свою внутреннюю логику и свои критерии успеха или неуспеха, а как средства разрешения других задач было принципиальным нарушением ленинской концепции строительства социализма, прямым отказом от ленинского кооперативного плана.
Столкновение двух концепций развития советского общества в 1928 - 1929 гг. не ограничилось только проблемами сельского хозяйства. Не менее острым оно было и во всех других направлениях экономической политики, в особенности в политике и практике индустриализации. Выдающееся значение имела публикация в "Правде" 30 сентября 1928 г. обширной статьи Бухарина "Заметки экономиста (К началу нового хозяйственного года)", показавшей несостоятельность волюнтаристского планирования, которое проявило себя уже в "неувязках" заданий в области капитального строительства на 1928/29 г., ибо намечалось строить заводы "сегодня" из кирпича и металлоконструкций, которые будут изготовлены "завтра"... Выступление Бухарина было направлено не против высоких темпов индустриализации (как это представили его критики), а против волюнтаристских несообразностей, против пренебрежения объективными условиями и возможностями ("узкими местами" и т. п.), неизбежно снижавших реальные темпы роста и в конечном счете обессмысливавших предпринимаемые обществом чрезвычайные усилия.
Последним публичным выступлением Бухарина как члена политического руководства был доклад "Политическое завещание Ленина" (январь 1929 года). Его содержание от начала до конца противостояло сталинскому курсу на слом нэпа и широкое использование административно-репрессивных мер по отношению к крестьянству, отстаивало ленинские идеи осуществления социалистических преобразований в интересах трудящихся масс, их сознательными усилиями, в особенности идеи ленинского кооперативного плана.
Бухаринский вариант решения проблем, возникших перед обществом к концу 20-х годов, не был единственной альтернативой сталинскому варианту. Не менее важной, а главное, практической и привязанной по времени была альтернатива, представленная первым пятилетним планом развития народного хозяйства СССР (1928/29 - 1932/33 годы). Этот план был одобрен XVI партконференцией в апреле и принят V съездом советов СССР в мае 1929 года. Намечался огромный шаг по пути индустриализации: производство чугуна, например, должно было возрасти с 3,3 млн. т в 1928 г. до 10 млн. т в 1933 году. Процесс кооперирования в деревне получал мощнейшее развитие: к концу пятилетки все формы сельскохозяйственной кооперации должны были охватить до 85% крестьянских хозяйств, в том числе 18 - 20% предполагалось вовлечь в колхозы. Планировалось осуществление мер, направленных на значительный подъем производства в "индивидуальном секторе", то есть у основной массы мелких крестьянских хозяйств. Выполнение заданий обеспечивалось необходимыми материальными ресурсами, производством техники, подготовкой кадров. Это был очень напряженный, требующий больших усилий, но реальный план. В его основе лежали принципы нэпа и коопе-
стр. 11
ративного развития. Последнее дает основание для сближения первого пятилетнего плана с бухаринской альтернативой, во всяком случае для выделения его в самостоятельный вариант развития, противостоящий в самом своем существе сталинскому варианту.
Выбор пути совершился в конце 1929 г. и нашел свое выражение прежде всего в осуждении группы Бухарина как якобы правооппортунистической и в отстранении ее от участия в политическом руководстве, что завершилось на ноябрьском пленуме ЦК партии. В то же самое время был фактически отброшен и первый пятилетний план: продуманные и строго сбалансированные задания стали произвольно пересматриваться и уже на том же ноябрьском Пленуме ЦК дело дошло до задачи проведения "сплошной коллективизации" в зерновых районах страны за год!
Состоявшийся выбор пути отнюдь не имел в своей основе каких-то объективных изменений в условиях существования страны, и в ходе ее экономического или социального развития. Объективная возможность выбора между тремя по меньшей мере вариантами сохранялась, о чем свидетельствует, между прочим, и сам факт идейно- политической борьбы за разные пути развития, за разные варианты перехода к социализму. С победой сталинской "революции сверху" исчезла возможность открытой общественной борьбы за выбор другого пути. Это было политическое поражение определенных направлений партийной мысли, определенной группы лидеров партии.
Поражение Н. И. Бухарина и его сторонников не было поражением идейным или научно- теоретическим. Напротив, весь последующий опыт свидетельствует о правильности основных исходных позиций и принципиальных решений бухаринской альтернативы.
В заключение очень коротко о том, как слом нэпа и связанный с этим пересмотр взглядов на его хронологические рамки сказывается на оценке следующих этапов переходного от капитализма к социализму периода, всего дальнейшего развития советского общества.
Чем больше я размышляю над проблемами истории советского времени, тем больше убеждаюсь, что переходный период от капитализма к социализму еще не закончен, ибо нельзя признать социалистическими по всем основным признакам ни общество 30 - 40-х годов с его режимом террористической диктатуры Сталина и командно-бюрократическим управлением, ни общество брежневского безвременья 70-х - начала 80-х годов с его нарастающими кризисными явлениями в экономике и социальных отношениях, политической индифферентностью и упадком духовной культуры, со стремительно растущей раковой опухолью бюрократии. Это все общества переходной эпохи, переходного характера. Мощнейший заряд, данный Великой революцией, определял устремленность созидательной деятельности трудящихся масс, народа, а тем самым и направленность движения общества к социализму при всех отступлениях и извращениях, которые находились в непримиримом противоречии с самой сущностью социализма и не позволяли ему воплотиться в жизнь как целостной системе. Переходный к социализму период в нашей стране действительно завершится с успешным проведением той революционной перестройки общественной жизни, которая осуществляется на современном этапе.
Для понимания переходных обществ в нашей стране, начиная со времени революции, очень важное значение имело бы исследование дискуссии о госкапитализме. Она началась еще до перехода к нэпу, но основной ее этап пришелся на первую половину 20-х годов. Парадокс этой дискуссии состоит в том, что она меньше всего давала материала для анализа советского общества того времени и может дать очень много для понимания переходных обществ 30 - 80-х годов. Говоря о полезности исследования той давней дискуссии, я не хочу сказать: "Там готовые определения для переходных обществ". Но постановка проблемы, аргу-
стр. 12
ментация, полученные результаты, знание достижений и провалов будут хорошей отправной позицией для анализа как нэповского, так и посленэповских обществ.
В ходе перестройки нашей экономической, политической и духовной жизни, в решении проблем организации и развития социалистического общества нам придется еще не раз обращаться к практическому опыту 20-х годов, к идейному наследию того периода. И это вполне понятно: и 20-е годы, и вторая половина 80-х годов - время альтернатив, время сознательного выбора путей и средств социалистического созидания.
В. С. ЛЕЛЬЧУК. Выбор путей и методов строительства социализма
Перестройка и возрождение ленинской концепции социалистического строительства - процессы, органически связанные между собой. Отсюда и особая актуальность обращения к 20-м годам, начало которых ознаменовалось историческим поворотом к нэпу, а их исход - отказом от путей и методов преобразования общества, новаторски намеченных В. И. Лениным в его последних трудах.
Естественно, возникает вопрос: почему же нэп, задуманный "всерьез и надолго", просуществовал столь короткий срок? Изучая в этой связи литературу, посвященную 20-м годам, нельзя не заметить ее общую слабость: фактически в работах историков жестко соблюдается своего рода разделение труда, порожденное гипертрофированным представлением о различиях между исследованиями по истории советского общества и истории КПСС. Сложившийся подход мешает освещению реального хода событий, показу того, кто разрабатывал важнейшие мероприятия, определявшие политику партии и государства, чем они были вызваны, как воплощены в жизнь, что дали трудящимся, в какой мере способствовали общему делу строительства социализма.
Бесспорно, политика была и остается концентрированным выражением экономики. Но точно так же сохраняется и обратная связь, особенно на крутых поворотах. Теперь все знают и большее: внутрипартийная борьба, достигшая своего апогея именно в 20-е годы, оказалась во многом камнем преткновения для подъема народного хозяйства страны, развития общества в целом. Следовательно, нужно в равной мере рассмотреть как объективные, так и субъективные факторы, совокупность которых действовала на всем протяжении интересующего нас десятилетия. Априори такой тезис принимают все. Расхождения начинаются с того момента, когда дело доходит до расстановки акцентов и выдвигается вопрос о том, какая же группа факторов играла решающую роль.
В нынешних условиях борьбы за перестройку, демократизацию особый интерес приобретает осмысление деятельности партии, соотношение всех ее звеньев, изучение проблемы, сформулированной Лениным в 1920 г. в книге "Детская болезнь "левизны" в коммунизме": вожди - партия - класс - масса. Целостное освещение такой громадной темы требует коллективных усилий. Это задача, как говорится, на завтрашний день. Но уже сегодня можно и нужно показать генетическую связь между трагическим финалом нэпа и тем, что произошло в 1922 - 1924 годах. Здесь имеются в виду прежде всего события, связанные с болезнью и смертью Ленина, появлением его последних статей и писем, их обсуждением руководителями партии и постановлениями XIII съезда РКП(б).
Теперь мы лучше, чем когда-либо, знаем обстановку, сложившуюся тогда в стране, в партии, в ее ЦК и Политбюро. Тем масштабнее видятся замысел работ и писем, продиктованных Лениным в декабре 1922 - в марте 1923 гг., прозорливость вождя революции, глубина и жизненность его обобщений, касающихся всех сфер строительства социализма. И тем более странным выглядит поведение руководителей
стр. 13
РКП(б), которые, как известно, скрыли от коммунистов ряд ленинских документов (а поначалу даже обсуждали вопрос об издании одного экземпляра газеты, предназначенной специально для Владимира Ильича, с публикацией его материалов). Кроме того, губернские партийные организации были официально уведомлены, что появившиеся в печати в 1923 г. статьи Ленина выражают лишь его личную позицию по затронутым вопросам...
Чтобы понять случившееся, нужно учитывать по крайней мере два обстоятельства, между собой теснейшим образом связанных и взаимообусловливавших друг друга. Во-первых, тогдашние руководители ЦК не смогли должным образом оценить исключительную важность и экстраординарность всей суммы суждений Ленина, касавшихся перемен в политическом строе, организации партийно-государственного контроля за работой всех звеньев РКП(б), советского и хозяйственного аппарата, принятия мер, направленных на налаживание коллективного руководства и предотвращения раскола среди большевиков. Во-вторых, личное соперничество между рядом членов Политбюро за влияние переросло в борьбу за лидерство и даже в острую схватку за власть. Разного рода расхождения, идейные разногласия бывали и прежде. Теперь они приняли характер противоборства с явным нарушением Устава партии, норм партийной этики, с применением, что называется, недозволенных приемов. Не случайно письмо Ленина к съезду вопреки его требованию стало известно некоторым членам Политбюро, прежде всего Сталину. Опасность раскола становилась все более реальной. Тем не менее, о растущей в руководстве конфронтации на местах могли только догадываться, что лишний раз вскрывает характер закулисных междоусобиц, методы борьбы, культивировавшие лицемерие, раздвоение личности, стремление добиваться намеченных целей любой ценой.
Жизнь быстро показала, кто здесь преуспел и извлек максимальную выгоду в личных интересах. Еще не будучи Генеральным секретарем ЦК партии, Сталин сделал для себя ряд "перспективных" открытий. В 1918 г., выступая на III Всероссийском съезде Советов, он закончил свою речь словами: "Властвуют не те, кто выбирают и голосуют, а те, кто правят". На исходе гражданской войны Сталин как бы развил тот же тезис: "Страной управляют на деле не те, которые выбирают своих делегатов... Нет. Страной управляют фактически те, которые овладели на деле исполнительными аппаратами государства, которые руководят этими аппаратами"16 .
Приобретенный опыт даром не пропал. Сталин раньше других понял, сколь велика организующая сила аппарата, тем более в партии, сложившейся в условиях подполья. Позднее он не раз осуждал "зажим" демократии, ругал принцип "назначенчества", вытеснивший выборность секретарей в губкомах, горкомах и т. д. Говорил о необходимости покончить с командным стилем, укоренившимся в годы гражданской войны. Но на деле именно он добился наибольшего эффекта в насаждении административно-приказных приемов работы, исподволь и старательно окружая себя людьми, выделяющимися не только организаторской хваткой, но и исполнительской прытью, личной преданностью. Уже в 1922 г. с ним секретарями ЦК работали В. М. Молотов и В. В. Куйбышев (это он предложил издать газету с материалами Ленина в одном экземпляре); делами организационно-распорядительного отдела занимался Л. М. Каганович. Во избежание недоразумений здесь же подчеркну, что без понимания этого механизма нельзя до конца раскрыть и судьбы нэпа, ибо борьба за единоличное лидерство в правящей партии наложила отпечаток на все стороны социально-экономической и духовной жизни общества.
16 Сталин И. В. Соч. Т. 4, с. 37, 366.
стр. 14
Материалы XII съезда партии показывают тревогу ряда делегатов, озабоченность коммунистов стилем деятельности ЦК РКП(б). Почему, спрашивал один из выступавших, съезд не положил в основу своей работы последние статьи Ленина? Ответа не последовало. Оно и понятно, ибо прямое обращение к уже опубликованным частям "Завещания" вывело бы съезд на коллективное осмысление призывов Ленина осуществить серьезные перемены в политическом строе, соединить Рабкрин с ЦКК, превратить пленумы Центрального Комитета РКП(б) в высшие партконференции, собираемые раз в два месяца при участии работников ЦКК и Рабкрина. Не получили на съезде должного анализа и мысли Ленина о необходимости, во-первых, избрания большой группы новых членов ЦКК из рабочих и крестьян, а во-вторых, об обязательном присутствии группы членов ЦКК на каждом заседании Политбюро (после предварительного ознакомления с документами и вопросами, подлежащими рассмотрению). Между тем этой реформе Ленин придавал исключительное значение. Он даже указал, что представители ЦКК "должны составить сплоченную группу, которая, "не взирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел"17 .
Суть намеченной Лениным реформы прекрасно понял и Сталин. Достаточно сказать, что по его настоянию подчеркнутые мною в цитате слова в опубликованном тогда тексте статьи Ленина отсутствовали. Впервые они стали достоянием гласности не в 1923, а лишь в 1956 году. Отсюда мы еще раз видим, как энергично и сколь успешно начинал Сталин в 1922 - 1923 гг. эпопею борьбы за свою бесконтрольность на посту генсека.
Впрочем, отход от Ленина у руководителей партии обнаруживается не только в их стремлении скрыть от XII съезда и всех коммунистов ленинские предупреждения об опасности раскола, принизить значение вопроса о переменах в политическом строе. Бросается в глаза и другое: они шаблонно, по старинке говорили в своих докладах об опыте проведения новой экономической политики, не делая доминантой новые мысли Ленина, обобщившего практику 1921 - 1923 годов. Г. Е. Зиновьев, высмеивая тех, кто расшифровывал нэп (по начальным буквам) как "новую эксплуатацию пролетариата", уверял: "нэп был и остается системой государственного капитализма, проводимой прежде всего для того, чтобы установить настоящую смычку между пролетариатом и крестьянством"; при этом кооперацию наряду с концессиями и арендованными предприятиями он считал элементом госкапитализма. Ряд делегатов охотно поддержал хлесткую фразу Л. Д. Троцкого о необходимости расширения плановых начал с целью ликвидации рыночных отношений и замены новой экономической политики новейшей, т. е. социалистической политикой18 . А некоторые прямо расценивали первые успехи крупной промышленности как признак победы над нэпом. Большое впечатление произвели слова Н. И. Бухарина - "крестьянский Брест", ведь после "похабного" мира с буржуазной Германией прошло всего 5 лет.
Принципиальных возражений эти суждения у делегатов съезда не вызывали, тем более что фактически они были повтором говорившегося ранее. Троцкий, в частности, еще в 1922 г. заявлял: нэп ведет к капитализму в случае затяжки такой политики. Зиновьев связывал окончание нэпа с началом мировой революции, которое он уверенно датировал
17 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, с. 387.
18 Двенадцатый съезд РКП(б). 17 - 25 апреля 1923 г. Стеногр. отч. М. 1968, с. 27, 343.
стр. 15
1927 годом. Надежды на близость мировой революции окрыляли тогда многих. Считалось логичным, что в случае победы пролетариата в Германии (а там в 1923 г. такая возможность назревала) мы непременно окажем немецким товарищам содействие в первую очередь частями Красной Армии и продукцией сельского хозяйства, а одновременно откажемся от нэпа вследствие мощного усиления сил социализма на международной арене. (В августе 1920 г. II конгресс Коминтерна принял "Манифест", в тексте которого оптимистично звучало: "Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказались бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых!")
Симптоматичны и высказывания Сталина. Выступая с орготчетом ЦК, он затронул вопрос о партии и государстве и рассмотрел его в связи с последними (опубликованными) статьями Ленина. Нового Сталин в них не нашел. Так и сказал! Далее речь пошла о необходимости улучшить хозаппарат, укомплектовать его людьми, близкими партии по духу. "И тогда, - сделал неожиданный вывод докладчик, - мы добьемся того, для чего мы ввели так называемый нэп, т. е. промышленность будет вырабатывать максимум фабрикатов для того, чтобы снабжать деревню, получать необходимые продукты, и, таким образом, мы установим смычку экономики крестьянства с экономикой промышленности". Такая постановка вопроса не может не смущать. Почему в 1923 г. разговор идет о "так называемом нэпе"? Неужели новая политика зависела лишь от кадров хозаппарата? Крайне обедненно выглядит само представление Сталина о нэпе.
Более интересным и во многом типичным было другое высказывание о нэпе, сделанное им на том же съезде. Разъясняя специфику внутреннего и международного положения СССР, он выделил нашу неудачу под Варшавой как поворотный момент, после которого пришлось учесть замедление темпа революционного движения за рубежом, и "наша политика стала уже не наступательной, а оборонительной". При этом, продолжал Сталин, она стала таковой как внутри страны, где надо "учинить контакт с крестьянским тылом", так и вовне, где предстоит, залечив раны, расшевелить, революционизировать прежде всего колониальные и полуколониальные народы Востока, составляющие основной тыл империализма19 .
Новая экономическая политика подавалась, таким образом, как временное отступление, как зло, затормозившее, помешавшее большевикам, рабочему классу в выполнении своей исторической миссии. О забегании вперед на предыдущем этапе, по существу, не говорилось. Складывалось впечатление, будто "военный коммунизм" был прерван только в силу чрезвычайных обстоятельств.
Не секрет, понадобилось немало времени, прежде чем нэп стал трактоваться в качестве одной из закономерностей переходного периода (в частности в программе Коминтерна, принятой в 1928 г.), а "военный коммунизм" - как исключение из правила. В начале же 20- х годов такой определенности в оценках не было. Ностальгия по отношению к периоду прямого штурма капитализма мучила многих. По ощущению А. Хаммера она охватила едва ли не всех, кого американский бизнесмен в Советской России тогда встречал. Предложи, писал он, новую политику не Ленин, а кто-нибудь другой, "этого человека, наверное, расстреляли бы как предателя революции"20 .
Но разве поворот к нэпу прошел не при явной поддержке всего крестьянства и по крайней мере подавляющего большинства горожан? Да и в самой партии не было заметного противодействия. И все же ностальгия по прошлому существовала. Историки пока не освещают
19 Сталин И. В. Соч. Т. 5, с. 209, 237.
20 Коммунист, 1988, N 2, с. 65.
стр. 16
этот феномен. А жаль, ибо давно назрела необходимость изучить те слои населения, которые действительно многое потеряли в связи с переходом к политике, опирающейся главным образом на экономические методы управления, на принцип материальной заинтересованности, на развитие предприимчивости, инициативы трудящихся, на развертывание всех форм самодеятельности масс. Вероятно, в их составе окажется немало рабочих и крестьян. Но вряд ли кто будет сомневаться в том, что среди служащих госаппарата и партийных функционеров приверженцев административно-командной системы управления было особенно много.
Разумеется, порождались соответствующие настроения и позиции разными, порой весьма отдаленными друг от друга причинами, нередко прямо противоположными. И все же в условиях нэпа самыми опасными для партии и Советской власти оказались взгляды и действия тех руководителей, чьи воззрения базировались не только на искренней вере во всесилие административной власти, но и на убежденности в правомерности и целесообразности ее каждодневного применения в интересах, как они утверждали, социалистического строительства. И совсем не случайно вскоре после XII съезда РКП(б), принявшего решения, которые ориентировали на развертывание товарно-денежных отношений, хозрасчета, упрочение смычки и т. д., широкие масштабы принял т. н. кризис сбыта. Проявления его известны, однако далеко не всегда в нашей литературе их характеризуют как сбои и ошибки, порожденные непониманием нэпа, однозначным подходом к месту и роли крестьянства в жизни общества тех лет.
Ф. Э. Дзержинский позднее справедливо вспоминал 1923 год как первую попытку приступить к индустриализации за счет деревни; а мы продолжаем твердить о последствиях приказа Г. Пятакова, толкнувшего тресты на взвинчивание цен. Но почему появился такой приказ, в силу каких причин он получил широкую поддержку, чьи интересы отражал? Лишь разобравшись в сумме подобных вопросов, можно всерьез оценивать последующие мероприятия партийно-государственного руководства социально-экономической жизнью страны в 20-е годы. Иначе придется согласиться с акад. С. Г. Струмилиным, следующим образом воспринявшим просчеты 1923 г.: "Выпущенные на хозрасчет, наши тресты, оказавшись на время без узды, слегка "перенэпили"21 . До чего же все просто: виноваты были работники промышленности, т. е. "хозаппарат", от которого, по Сталину, и зависела судьба нэпа. Отсюда вытекала задача не оставлять хозяйственников "без узды".
Не снимая определенной ответственности с хозяйственников, нелишне задуматься о линии тех лиц, которые стояли в "табели о рангах" выше их и вопреки реальной обстановке явно "недонэпили". Во всяком случае документы 20-х годов дают достаточное представление о серьезных просчетах руководителей партии и государства в понимании и реализации возможностей нэпа. Дело не ограничилось кризисом сбыта. На следующий год (несмотря на уроки 1923 г.) вновь обнаруживается торопливость, теперь в области торговли, где явно преждевременно санкционируется и проводится наступление на частный капитал. Итог известен: расстройство рыночного оборота, повлекшее за собой недовольство крестьян в деревне, рабочих в городе. Следующий хозяйственный год сопровождался новыми аналогичными бедами.
Можно сколько угодно описывать объективные причины подобного рода сбоев, кризисных явлений, отмечать неопытность кадров, работавших в Госплане, ВСНХ и т. д., но нельзя же не видеть однотипность допускавшихся ошибок. Как правило (обратите внимание - как правило), они проистекали из забегания вперед, из стремления максимально быстрее укрепить государственный уклад, упрочить централизованное
21 Струмилин С. Г. На плановом фронте. М. 1958, с. 263.
стр. 17
плановое руководство за счет поспешного сокращения частного сектора, сужения сферы действия рыночной стихии, вопреки реальной конъюнктуре. Правда, в постановлениях, принимавшихся на всех уровнях, много раз указывалось на важность всестороннего учета обстоятельств, в которых существует многоукладная экономика, на необходимость эффективного использования экономических методов руководства кооперативным движением, работой мелкой и кустарно-ремесленной промышленности, торговыми организациями и т. д. Однако нарушителей (тем более в верхних эшелонах власти) всерьез не наказывали. Примерно так же, как в последующие десятилетия по сути дела слабо реагировали на срывы планов жилищного строительства, расширения сети культурных учреждений и т. п. Оправдания находились.
Отразилось это противоречие и на литературе. В ней неизменно говорится о триединой формуле - допущении, регулировании и вытеснении частного капитала, определявшей в 20-е годы рамки нэпа под эгидой диктатуры пролетариата. Если же мы обратимся к фактическому содержанию вышедших трудов, то увидим не столько рассказ о допущении и регулировании, сколько о вытеснении и ликвидации. Словно сговорившись, авторы в большинстве своем даже не пытаются исследовать, если угодно, приобретения нэпа, положительные результаты политики, которая, по замыслу Ленина, вводилась "всерьез и надолго". На первый план выходят материалы и умозаключения, призванные иллюстрировать негативные черты деятельности нэпманов, их хищническую природу, противозаконную практику, тлетворное влияние на процесс становления советского общества.
Откуда такие перекосы? Размышляя на эту тему, невольно думаешь о судьбах нашей историографии. До недавних дней мы сплошь и рядом занимались комментированием и пропагандой официальных решений и выступлений самых высоких руководителей. Должно быть поэтому и проблемы нэпа рассматривались в основном под таким же углом зрения. Историки хорошо знали, сколько верных слов произнес Сталин в адрес курса, провозглашенного Лениным в 1921 г., но не забывали они и о том неприятии и раздражении, которое очень часто чувствовалось в его высказываниях и наконец в 1929 г. нашло выход в смачном обещании "послать нэп к черту".
Традиция такого подхода к рассматриваемой проблеме, ослабевшая было в 60-е годы, сохраняется в значительной мере и сейчас. Доказательства очевидны: мы не имеем сводной истории нэпа, по существу, нет обобщающих конкретно-исторических исследований о судьбах кооперативного движения в городе и деревне, по проблемам госкапитализма, использования частного капитала. Историки еще только подходят к таким темам, как хозрасчет в промышленности, становление товарно-денежных отношений в СССР, развитие внешней и внутренней торговли, решение вопроса о накоплениях для массового капитального строительства. Все более настоятельной становится задача написания работ об истоках и основных этапах формирования административно-приказной системы управления.
Не продолжая перечень вопросов, подлежащих скорейшему освещению, вновь замечу, что анализ каждого из них (и всех вместе взятых) необходимо совместить с изучением внутрипартийной борьбы, характер которой помешал руководящим работникам ЦК объективно воспринять ленинское завещание, нацеливавшее их "на пересмотр всей нашей точки зрения на социализм". К великому сожалению, они не поднялись на уровень решения предложенной задачи. Впрочем, будем справедливы. В апреле 1917 г. тезисы Ленина тоже не сразу получили нужную поддержку. Еще более впечатляющий пример - Брестский мир. Понадобились поистине титанические усилия общепризнанного теоретика и организатора, чтобы его мысли и доводы были осознаны соратниками, при-
стр. 18
няты ими в качестве единственно верных. История знает немало и других случаев, когда реализации альтернатив предшествовало обычное непонимание сделанных открытий.
Одним словом, будь Ленин здоров и по-прежнему энергичен, он вполне мог бы вновь убедить своих товарищей в правильности назревшего выбора путей и средств превращения России нэповской в Россию социалистическую. Сделать это в конце 1922 г. и на протяжении последующих месяцев болезни ему было уже не суждено.
Вскоре после смерти Ленина XIII съезд РКП (б) укрепил положение Сталина на посту генсека. С поразительной последовательностью и быстротой развернулся процесс усиления в партии роли аппарата и сужения демократических начал в ее жизни. Одновременно, как и мечталось Сталину в 1921 г., предпринимались меры для превращения коммунистической партии в "своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность"22 . С высоты нынешних знаний о прошлом сие откровение да и само соперничество партийных лидеров середины 20-х годов воспринимаются все более однозначно. Нет, то было не столько идейное противоборство, отстаивание генеральным секретарем ленинских позиций, сколько стремление любой ценой обрести и приумножить единоличную власть в партии и государстве. В ходе непрерывных споров и столкновений, сопровождавшихся оргвыводами, складывалась нервозная обстановка; партию лихорадило; у одних нарастало чувство ожесточения, у других - апатии, равнодушия. Нездоровая атмосфера затрудняла и без того небывало сложную деятельность ВСНХ и Госплана СССР, Наркомфина и Наркомзема.
Вспомним, как последние дни своей жизни Ф. Э. Дзержинский, больше чем кто-либо сделавший в ту пору для упрочения союза рабочего класса и крестьянства, жестко критиковал бюрократические извращения аппарата, ошибки, отсутствие единой линии, мешавшие использовать нэп в интересах подъема производительных сил, индустриализации, роста благосостояния трудящихся. "У нас сейчас за все отвечает СТО и П/бюро. Так конкурировать с частником и капитализмом, и с врагами нельзя. У нас не работа, а сплошная мука", - писал он в июле 1926 г. В. В. Куйбышеву и признавался, что не хочет своей критикой укреплять линию троцкистов. Ему даже хотелось уйти в отставку. Сознание того, что нет единства и ряд руководящих деятелей ЦК занимается не проблемами управления, а политиканством, мучило Дзержинского. Более того, он опасался появления в стране "диктатора - похоронщика революции"23 .
И все же именно на путях нэпа вопреки этим трудностям, многочисленным пережиткам "военного коммунизма" (о чем Бухарин говорил еще в 1925 г.) в 20-е годы удалось восстановить народное хозяйство, с помощью внутренних источников накопления перейти к расширенному воспроизводству, приступить к ускоренной индустриализации, накормить страну. Последнее обстоятельство историки почему-то обходят стороной (даже в учебниках). Между тем в 1927/28 г. по уровню потребления пищевых продуктов показатели дореволюционной России были позади. Горожане, например, потребляли свыше 41 кг мяса (жители деревни - 22,6) при среднедушевом потреблении в 1913 г., равном 29 кг. Население было обеспечено хлебом (примерно 180 кг зерна на одного человека в городе и 220 кг в деревне), молоком, крупой, растительным маслом... Соответствующие данные публиковало тогда ЦСУ, приводились они и на XV съезде ВКП(б). Не худо бы нам и сегодня проанализировать сдвиги в решении продовольственных задач того вре-
22 Сталин И. В. Соч. Т. 5, с. 71.
23 Коммунист, 1988, N 7, с. 104.
стр. 19
мени, подумать еще раз о путях развития сельского хозяйства, о неиспользованных возможностях.
Особо нужно сказать об успешном проведении финансовой реформы в 1922 - 1924 гг., открывавшей широкие горизонты применения товарно-денежных отношений для развития экономики, и о развертывании капитального строительства в конце 20-х годов. Подчеркну главное: три года подряд (1926/27 - 1928/29) шло неуклонное снижение себестоимости промышленной продукции; собственные ресурсы крупной индустрии покрывали в 1925 г. уже 41,5% всех ее расходов, в том числе на сооружение все более широкого круга новых предприятий. Результат для того времени очень важный, ибо свидетельствовал о реальности индустриального прогресса во многом за счет внутрипромышленных источников. В первые два года пятилетки, начавшейся в октябре 1928 г., план, предусмотренный XVI конференцией ВКП(б) и V съездом Советов, выполнялся успешно. И хотя расцвет нэповских принципов уже был позади (их апогей завершается в 1927/28 г.), прежняя система еще располагала большим импульсом.
Волюнтаристский отказ от заданий первой пятилетки, развернувшийся на рубеже 20 - 30-х годов, сопровождался ломкой форм, методов, самого существа хозяйственной политики, в рамках которой (в условиях не столько содружества, сколько борьбы с административными рычагами) верх брали экономические стимулы и начала. На смену нэпу пришло административно-командное управление, и уже в 1931 г. обнаружился срыв планов индустриализации по всем количественным и качественным показателям, темпы роста продукции резко снизились. Реальностью стала "потухающая кривая" развития экономики, еще недавно считавшаяся атрибутом оппортунистических взглядов. Иначе говоря, курс на форсированную индустриализацию был в годы первой пятилетки реальностью лишь в условиях действия принципов нэпа, т. е. не далее 1930 года. Пришлось перейти к массовой эмиссии денег, широкой продаже водки, ограничению потребления, увеличению внутренних займов, снижению жизненного уровня населения.
Драмы и трагедии коллективизации подтвердили единство политики, потрясшей страну. Современники не случайно увидели в ней скоропалительный возврат к практике "военного коммунизма", прежде всего к продуктообмену, к свертыванию товарно- денежных отношений, к утверждению административно-директивных, бюрократических методов управления. Несколько позднее такие взгляды были официально осуждены. Но ведь не кто иной, как сам Сталин неоднократно ратовал за такой путь к социализму, находивший поддержку вовсе не только среди части коммунистов. Призыв к налаживанию планового продуктообмена можно найти и в партийных документах 1929 года.
Историкам еще предстоит в должном объеме показать, почему нэп не удалось ввести "всерьез и надолго". Последнее теперь достаточно очевидно. А вот почему не получилось "всерьез"? Не снижая ответственности исследователей за анализ причин, связанных с объективными факторами развития нашего общества в 20-е годы, следует обратить их внимание на то, что самая большая опасность заключалась во все большем отходе наиболее активной группы членов Политбюро и ЦК партии от ленинской концепции социалистического строительства. И когда к исходу 20-х годов состав партийного (а следовательно, и государственного) руководства коренным образом изменился, безраздельную победу одержали Сталин и его единомышленники, вполне логично настал последний час нэпа.
Казалось бы, все исследователи сегодня знают об этом, но как только дело доходит до освещения конкретного хода событий, верх берут пространные рассуждения о состоянии экономики, классовых противоречиях, международном положении и т. д. Хочется спросить наиболее
стр. 20
усердных "объективистов": чем же все-таки вызван отход от Ленина в 20-е годы? Как понимать празднование 50-летия Сталина, уже тогда провозглашенного вождем мирового пролетариата? А что являли собой массовые нарушения законности в городе и деревне конца 20-х годов, в частности процесс "Промпартии"? И разве мы не знаем логику и ход последующих событий?
Правдивый анализ истории 20-х годов требует признать, что деформация партийной демократии, складывание культа личности Сталина уже сами по себе становились такой болезнью, которая проникала во все поры общества и осложняла его движение к социализму, становилась тормозом. Расхождение между словом и делом, между нравственностью и политикой входило в обиход. Искусственное создание образа "врага народа", изгнание из всех партийных структур "инакомыслящих" сопровождалось произволом в народном хозяйстве, отрицанием законов экономического развития, пренебрежением к самому человеку.
В. А. КОЗЛОВ. "Критическая точка" 1925 г. и конец нэпа
Я хотел бы прежде всего поддержать высказанную здесь мысль о необходимости пересмотра вопроса о границах переходного периода. Проблема завершения переходного периода и его критериев во многом уходит корнями в дискуссию о госкапитализме, которая развернулась в первой половине 20-х годов. Если переводить разговор в плоскость наших взаимоотношений с литераторами и публицистами, то, скажем, М. Шатров призывает отделить социализм от Сталина. Мне кажется, что в действительности мы имеем дело с более общей проблемой - необходимо отделить переходный период от социализма. Это сразу меняет и ракурс восприятия 20-х годов, и оценку зрелости социалистических элементов в нэповской экономике, а главное, заставляет еще раз оценить позицию Бухарина в середине 20-х годов, когда его точка зрения на нэп победила.
Мне кажется, что проблема альтернативы Бухарина и "свертывания нэпа" вообще не находит решения в рамках 1928 - 1929 годов. И чтобы обострить полемику, сформулирую свою точку зрения предельно резко: поворот 1929 г. в тех формах, как он произошел, был подготовлен серьезными просчетами в оценке социально-экономической ситуации, допущенными в 1925 г., переоценкой возможностей индивидуального крестьянского хозяйства обеспечить ускоренную индустриализацию. Решающей развилкой нэпа является 1925 г. - и не только потому, что этот год мы традиционно связываем с концом восстановительного периода. В этот момент развертывается бурная внутрипартийная дискуссия. Не касаясь всех ее аспектов, отмечу: Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Н. К. Крупская, Г. Я. Сокольников не признавали бухаринскую трактовку переходного периода и новой экономической политики вполне ленинской, считали, что Бухарин "притягивает" нэп к социализму. Кстати, и сам Бухарин признавал, что у него в свое время были с Лениным расхождения по двум вопросам - о госкапитализме и о пролетарской культуре.
Коснусь только проблемы госкапитализма. Для Бухарина эта проблема стояла достаточно просто. Госкапитализм - это прежде всего концессии и аренды. Их у нас не так уж много, а, следовательно, сама проблема не имеет сколько-нибудь серьезного звучания и значения. Что на это возражает Каменев (прежде всего Каменев, потому что его выступление и выступление Сокольникова на XIV съезде ВКП(б) были наиболее серьезными из всех выступлений деятелей оппозиции)? Проблему госкапитализма следует трактовать шире, считал Каменев. Например, наши предприятия по характеру собственности являются последовательно социалистическими, и с этой точки зрения относить их к госкапита-
стр. 21
листическим нельзя. Но, вступая в определенные отношения с частным рынком, они особым образом трансформируют свою внутреннюю организацию. Это касается, например, отношений между рабочими и администрацией на производстве, форм оплаты труда, общих принципов организации труда, которым еще предстоит стать последовательно социалистическими. Кстати, это место в выступлении Каменева на съезде в общем-то вызвало поддержку зала.
Вопрос о степени зрелости социалистических элементов в экономике 20-х годов имел принципиально важное значение. В самом деле, если в 1925 г. мы переоценили зрелость социалистических элементов в экономике (безоговорочное признание государственных предприятий последовательно социалистическими, преувеличение степени "социалистичности" реально существующих кооперативных форм и т. п.), то мы, естественно, переоценивали и нашу способность регулировать частный рынок и всю многоукладную экономику. Практика 1925 - 1927 гг. несла на себе отпечаток неверной, преувеличенной оценки возможностей государства влиять на стихию частного рынка. В результате не удалось избежать нарастания кризисных тенденций во взаимоотношениях города и деревни. Напомню, что в 1925 г. мы фактически разблокировали развитие товарно-денежных отношений в деревне, окончательно перейдя от натуральной формы продналога, которая гарантировала продовольственное снабжение городов и армии, к денежной форме. Снабжение городов было поставлено, по сути дела, в зависимость от стихии частного рынка. Нужно было искать какой-то новый способ вернуть утраченную на данный момент гарантию. Таким способом - и именно, как мне кажется, в результате ошибок в общей оценке ситуации - стала стихийная деформация важнейших элементов нэповской системы (государственное регулирование, кооперация, торговля) в административно-командном направлении.
В 1927 г., когда первые результаты этой политики стали ясны и еще до того, как разразился кризис хлебозаготовок, на совещании фракции Союза союзов сельскохозяйственной кооперации высказывалась следующая точка зрения: то, во что сегодня превратилась кооперация, уже нельзя назвать кооперацией в полном смысле этого слова. Фактически речь шла о том, что подорвана ее основа - хозрасчетное начало. То, что происходило с кооперацией в 1925 - 1927 гг., является частным проявлением более общей тенденции: возведение административно-командных подпорок для дающей сбои системы "классического" нэпа, стихийное вызревание элементов будущей административно- командной системы в недрах самого нэпа. Эти элементы, кроме того, изначально существовали в государственной промышленности, и мы должны ясно отдавать себе в этом отчет. В свое время не получила распространения идея коллективного рабочего снабжения, которая (при ее переводе в денежные формы) могла стать тем, что мы называем сейчас коллективным подрядом. Хозрасчет не был доведен до предприятия, а тем более до отдельного рабочего места, и не случайно. Это связано прежде всего с дотационным финансированием тяжелой промышленности, невозможностью регулировать отношения тяжелой и легкой промышленности по принципу рынка. На XII съезде РКП(б) было прямо сказано, что это привело бы к разрушению тяжелой промышленности с ее последующим восстановлением, но уже на капиталистических началах24 .
Административно-командные элементы не исчезли после "военного коммунизма", и не следует преувеличивать глубину хозрасчетных отношений в социалистическом укладе нэповской экономики. Была создана только "верхушка" - тресты и синдикаты, предназначенные для того,
24 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9- е. Т. 3, с. 60, 61.
стр. 22
чтобы регулировать отношения с частным рынком и выступать дееспособным конкурентом частному предпринимательству на этом рынке. Производительность труда в промышленности повышалась путем административных кампаний (через пересмотр норм) при прямой апелляции к сознательности и энтузиазму рабочих. Здесь принципы хозрасчета и личного интереса в полной мере не действовали. Поэтому рабочий класс и не воспринял остро "свертывание" нэпа. Для него переход от одной системы управления промышленностью к другой совсем не был таким крутым переломом, каким стало для крестьянства создание колхозов. Рабочий класс мог даже поддержать "свертывание" нэпа. Именно в его среде в середине 20-х годов зазвучали требования "придумать какой-нибудь зигзаг", чтобы поскорее прийти к заветной цели. Таковы были массовые настроения индустриальных рабочих и значительной части коммунистического авангарда25 .
Нарастание противоречий "классического" нэпа заставляло партийное руководство искать новые пути. Уже в 1927 г. Бухарин начинает понимать, что ставка на проведение индустриализации при опоре на индивидуальное крестьянское хозяйство и через посредство рынка требует определенных коррективов. Американский историк С. Коэн признает, что у Бухарина к 1927 г. возникает ощущение неудачности ряда решений, вытекавших из его концепций и взглядов. В частности он одним из первых выступает с инициативой наступления на кулачество, отказывается от идеи "черепашьего шага". Проблема темпов приобретает новое звучание. Позднее Бухарин был вынужден признать, что в 1925 - 1927 гг. мы упустили хлебную проблему. В результате, по его оценке, в новую фазу социалистического строительства партия вступила через "ворота" чрезвычайных мер.
Таким образом, серьезные просчеты стали следствием политики, избранной в 1925 г., точнее, некоторых ее весьма существенных аспектов. Именно тогда была упущена возможность перевода нэпа в более высокую фазу - кооперативную. Кооперация развивалась во многом стихийно. Одновременно шел процесс ее "огосударствления" (все это в условиях бурного численного роста кооперативов). "Качать" средства для индустриализации стали из индивидуального крестьянского хозяйства, что и привело в конце концов к кризису хлебозаготовок. Были допущены и серьезные ошибки конъюнктурного характера, но следует разобраться, в чем их корень. В 1925 г., приняв решение об индустриализации, мы поставили локомотив на рельсы и два года, пыхтя, толкали его вперед, не подумав о "колесах". "Колесами" - проблемой "переконструирования" нэпа в городе и в деревне - занялся спустя два года XV съезд ВКП(б), когда время для маневра было в значительной мере упущено. Возможно, я утрирую проблему, но мне кажется, что именно несистемность, некомплексность решения об индустриализации в конечном итоге и привела к тем чрезвычайным мерам, через "ворота" которых мы вступили в новую полосу социалистического строительства.
Реакцией на эти чрезвычайные меры, точнее, на стремление Сталина и его сторонников возвести эти меры в систему, в универсальный метод решения всех проблем, стала альтернатива Бухарина, Рыкова и Томского. В чем суть этой альтернативы? Вопрос требует обстоятельного разбора. Скажу только, что на протяжении 1928 - 1929 гг. происходила эволюция взглядов группы Бухарина, ее сближение с позицией большинства ЦК по многим принципиальным вопросам. Закончилось это заявлением Бухарина, Рыкова и Томского на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК ВКП(б), в котором признавалась необходимость высоких темпов индустриализации и коллективизации, но принципиально отверга-
25 Подробнее см.: Козлов В. А., Хлевнюк О. В. Начинается с человека. Человеческий фактор в социалистическом строительстве: итоги и уроки 30-х годов М. 1988.
стр. 23
лись чрезвычайные меры как система. Для нас это очень важно. Для нас важно признание Бухариным и его единомышленниками форсированной коллективизации и форсированной индустриализации вкупе с полным неприятием троцкистского по сути метода "чрезвычайщины".
Альтернатива Бухарина приобрела в конечном счете достаточно узкие границы: чрезвычайные меры допустимы как отдельный эпизод, как кратковременное средство выхода из кризиса, но не как система, рассчитанная на длительный исторический период (именно к этому вел дело Сталин). Таково было твердое убеждение Бухарина, и оно полностью соответствовало ленинской традиции. Но не менее важно и другое. К концу 1929 г. Бухарин уже не стоял на принципах "классического" нэпа, а в феврале 1930 г., через три месяца после вывода из Политбюро, Бухарин публикует в "Правде" статью "Великая реконструкция. (О текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)". В ней содержится фактическое признание совершившейся в стране "революции сверху" (Бухарин называет ее антикулацкой революцией), анализируется исторический смысл произошедших кардинальных перемен. Кроме того, Бухарин выходит на понимание принципиальной теоретической проблемы.
Суть ее сводится к следующему: если Октябрь 1917 г. был первым изменением обычного порядка движения, когда мы создали передовую надстройку и под нее теперь надо было "подтягивать" материальную базу, то коллективизация стала вторым изменением обычного порядка движения, революционным по своей сути, когда вопреки первоначальным прогнозам в деревне были сначала созданы производственные отношения определенного типа, с помощью которых можно будет потом "подтянуть" под колхозы необходимую материально-техническую базу. Важно понять, что это были за производственные отношения и можно ли их в полной мере назвать социалистическими. Сам Бухарин в 1934 г. высказал резонную мысль, что считать колхозы предприятиями последовательно социалистического типа преждевременно26 . Здесь есть, по- моему, очень широкое поле для размышлений. Слабость материальной базы социализма в деревне могла деформировать (и деформировала) отношения в колхозах в духе "казарменного коммунизма". В этой связи нуждается в уточнении содержание понятия "основы социализма", которым мы обычно пользуемся, оценивая 30-е годы.
Последний вопрос - какова личная ответственность Сталина за просчеты середины 20-х годов? В общем-то Сталин понимал, во всяком случае догадывался, чем чревата ситуация, которая существовала в это время. Он предполагал, что при переводе хлебозаготовок на рыночные основы крестьяне будут, естественно, стремиться к более выгодным условиям продажи и возможность хлебозаготовительных заторов возрастет. Каменев вообще выражал удивление, почему Сталин поддерживает Бухарина, ведь он, по мнению Каменева, придерживается несколько иной точки зрения. Но для Сталина в этот момент борьба за власть была важнее, чем поиск верного политического решения. При определенном внутреннем согласии с некоторыми опасениями Каменева Сталин тем не менее, определяя свою позицию, руководствовался именно борьбой за власть. Для него важнее всего было отодвинуть Зиновьева и Каменева от активной политической деятельности.
Заняв позицию политика, любой ценой держащегося за власть, Сталин фактически заблокировал всесторонний анализ действительности, вступил на путь политических комбинаций. В связи с этим, естественно, возникает вопрос: возможна ли вообще выработка правильной политики при таком зауженном анализе действительности, когда, к тому же, главное лицо постоянно выводится из-под критического удара. Личная
26 Бухарин И. Экономика Советской страны. - Известия, 12.V.1934.
стр. 24
вина Сталина как генсека в 20-е годы состояла в том, что, утверждаясь у власти, он учитывал объективные потребности развития общества лишь в той мере и в той форме, в какой это помогало обеспечивать большинство в Политбюро и ЦК, подчинял анализ социально-экономических проблем своим личным амбициям. И, конечно, поэтому многие решения не были найдены своевременно. Если бы Сталин стоял на принципиальных позициях, то он воспринял бы рациональное зерно в предостережениях "новой оппозиции" о формах нэпа, о госкапитализме, он мог бы скорректировать при выработке политики и ту линию, которую отстаивал в 1925 г. Бухарин. Однако установка на удержание власти доминировала у Сталина над всем прочим и, в частности, над моральной ответственностью политического руководителя за принимаемые политические решения.
Возможна ли была в таких условиях альтернатива? В то время, в 1925 г., выбор альтернативы означал смену лидера. Однако оппозиция в 1925 г., ставя действительно серьезные проблемы, тем не менее, не предлагала конструктивной альтернативы, что могло бы в глазах старой партийной гвардии обосновать призывы к смене руководства. Отсутствие такой программы не случайно. У меня лично складывается впечатление, что суть ленинской статьи о кооперации не была в полной мере воспринята не только Сталиным, но всеми другими партийными руководителями, не исключая Бухарина. И в результате, повторю это еще раз, в 1925 г. была, вероятно, упущена возможность перевода нэпа в его более высокую фазу - кооперативную.
В заключение скажу: современная общественная мысль в основном преодолела неприемлемый взгляд на события конца 20-х годов, который фактически оправдывал грубые извращения ленинских принципов социалистического строительства исторической прогрессивностью происшедших в стране преобразований. Среди серьезных историков нет сегодня сторонников такой точки зрения. Она неприемлема ни по научным, ни по моральным основаниям. Проблема перемещается сегодня в иную плоскость. Альтернативный анализ прошлого не должен вырождаться в альтернативный утопизм. В сферу этого анализа должен быть включен весь период "классического" нэпа, все состоявшиеся и несостоявшиеся повороты в партийной политике, все "критические точки" 20-х годов. Только на этой основе может быть правильно оценено то действительное "пространство выбора", которым располагала партия в конце 20-х годов. Вероятно, именно здесь будет найдено научное объяснение той позиции, которую в конце концов заняло большинство ЦК в 1929 г., фактически санкционировав возведение "чрезвычайщины" в систему регулярных мер - один из источников трагических событий 30-х годов.
Л. Ф. МОРОЗОВ. Историческая наука отстает от процессов перестройки.
В. П. Данилов затронул один из наиболее острых вопросов историографии переходного от капитализма к социализму периода: о завершении новой экономической политики. Но согласиться с данной им трактовкой этого вопроса трудно. По его мнению, нэп был сломан злой волей Сталина. Однако сводить причины такого крупного исторического поворота к воле одного человека - значит встать на позиции идеализма. Сталин при осуществлении этого поворота был не один. Его поддерживало большинство членов Центрального Комитета партии, исходивших из необходимости революционного разрешения противоречий, назревших в развитии советского общества к концу 20-х годов. Им противостояла группа Бухарина, который еще в середине 20-х годов сформулировал тезис об эволюционном продвижении к социализму. В то время его концепция не встречала возражений, но в конце 20-х годов она
стр. 25
пришла в столкновение с потребностями общественного развития и уже не могла дать ответа на назревшие вопросы.
Сложившаяся ситуация требовала решить, каким путем преодолеть хозяйственные трудности, выразившиеся прежде всего в хлебозаготовительном кризисе, по какому пути должно идти развитие деревни. Большинство членов ЦК высказалось за революционную ломку общественных отношений. Группа же Бухарина продолжала отстаивать эволюционные методы, не учитывая изменения условий, и потерпела поражение в обострившейся на этой почве внутрипартийной борьбе. Был принят курс на проведение форсированной сплошной коллективизации сельского хозяйства.
На допущенные при этом ошибки указывалось в докладе М. С. Горбачева, посвященном 70-летию Великого Октября. Но вопрос о наиболее целесообразных методах социалистического преобразования сельского хозяйства остается открытым. Думаю, что в наибольшей мере отвечал ленинскому кооперативному плану путь проведения коллективизации, обоснованный в решениях XVI Всесоюзной конференции ВКП(б), в которых фактически нашла отражение и позиция группы Бухарина. Но в дальнейшем эти решения были пересмотрены, и уже ноябрьский (1929 г.) Пленум ЦК ВКП(б) принял курс на ускоренную коллективизацию. Последующая практика этих преобразований, на которых, бесспорно, сказались нарастающие явления культа личности Сталина, привела к грубейшим отступлениям от ленинских заветов.
В связи с этим хотелось бы коснуться вопроса о причинах возникновения культа личности. Эта проблема чаще всего затрагивается в художественных произведениях и популярных публикациях. Основное внимание в них обращается на проявления тиранической власти Сталина, но когда заходит речь об ее истоках, то обычно все сводится к ошибке XIII съезда партии, который не выполнил волю Ленина, не переместил Сталина на другой пост. Но такой односторонний подход тоже носит несколько идеалистический характер, напоминая вопрос, который ставил Г. В. Плеханов, говоря о роли личности в истории: что было бы, если бы Наполеон погиб в начале своей карьеры? Не изменился ли бы тогда ход истории?
Чтобы избежать такого рода вопросов, необходимо шире рассматривать ленинское завещание. Ленин не только предупреждал относительно отрицательных сторон Сталина, но и предложил выработать систему организационных мер, могущих предотвратить бесконтрольное сосредоточение власти в одних руках. Как известно, он предлагал провести ряд перемен в нашем политическом строе и в том числе наделить большими правами органы партийного и государственного контроля - ЦКК и РКИ. Но оправдали ли они в полной мере свое назначение? В нашей историографии нет научно обоснованного ответа на этот вопрос. Между тем достаточно вспомнить, что писал Ленин о задачах ЦКК, чтобы этот ответ найти. Как известно, он предлагал, чтобы члены ЦКК составили сплоченную группу, которая должна следить, чтобы ничей авторитет, в том числе генсека, не мог помешать сделать запрос и вообще добиться строгой проверки дел, но на деле ставили ли члены ЦКК такие вопросы перед генсеком? Нет, таких фактов не обнаруживается. На практике задача ЦКК сузилась: она в основном решала дисциплинарные задачи и не брала на себя функций арбитра в конфликтных ситуациях. Таким образом, идея Ленина о превращении ЦКК в нечто вроде высшего независимого партийного суда не осуществилась.
Причины возникновения культа личности, естественно, не сводятся лишь к этому. Так, сыграла свою роль обстановка острой внутрипартийной борьбы. Вопрос этот большой и является предметом особого разговора. В данном же случае хочется сказать, что если подходить к нему со старыми мерками, то в выяснении причин культа личности далеко
стр. 26
не продвинешься. Конечно, теперь уже отпали версии о связях участников оппозиций с иностранными разведками. Тем не менее, аналитических исследований внутрипартийных дискуссий еще нет. Назрела необходимость рассмотреть и личностный фактор во внутрипартийной борьбе, выяснить, что представляли собой те или иные ее участники в социально-психологическом смысле. Пока и в этом отношении наибольшую активность проявляют писатели и журналисты. Работ историков такого рода мне встречать не приходилось, если не считать популярных публикаций в общественно-политических органах печати. Между тем и в данном случае справедливо требование нашего времени: история должна быть историей людей.
Конечно, создание наполненных жизнью портретов исторических личностей - дело непростое. В этой части писатели, бесспорно, превосходят историков. И это можно понять. Но трудно понять, когда они опережают порой профессиональных историков и в исторических обобщениях, когда они берут на себя характеристику исторических этапов. В этом сказывается отставание нашей исторической науки от процессов перестройки. Как быстрее преодолеть это? Думается, что многое зависит от организации работы историков. В настоящее время силы их разделены ведомственными перегородками. Имеется группа научных учреждений в системе АН СССР. Немалый отряд историков трудится в научных учреждениях при ЦК КПСС. Десятки тысяч историков сосредоточены в высших учебных заведениях. Как преодолеть разобщенность? Может быть, действительно попытаться использовать опыт прошлого?
Хотелось бы в связи с этим напомнить, что когда-то существовало Общество историков- марксистов. Конечно, оно действовало в других исторических условиях и решало свои специфические задачи. Но, может быть, есть смысл создать общество советских историков, которое объединяло бы не сотни, а тысячи человек и решало задачи, созвучные современной эпохе. Оно могло бы способствовать обмену опытом научно- исследовательской работы и особенно много могло бы сделать в области повышения квалификации молодых кадров. Не секрет, что после завершения аспирантуры и защиты диссертации они часто оказываются не в состоянии шлифовать свое мастерство. У нас нет печатных органов наподобие "Литературной учебы" у писателей, а ротапринтные тематические сборники играют весьма скромную роль: они выходят ничтожными тиражами и поэтому носят келейный характер. Я уже не говорю, что в этих сборниках, как правило, отсутствуют отделы критики и историографии. Общество же могло бы взять на себя инициативу и в создании журнала "Молодой историк", призванного помогать специалистам делать первые шаги в науке.
Последнее, на чем хотелось остановиться, это вопрос о привлечении историков к решению практических задач. Представление, что они творят отрешенно от деяний сегодняшнего дня, давно кануло в Лету. Тем не менее, к их голосу не всегда прислушиваются, когда требуется учет исторического опыта. Был ли, например, использован исторический опыт кооперативного строительства в СССР при подготовке Закона о кооперации? Насколько мне известно, специалисты по этой проблематике не были привлечены к этому делу. Поэтому не случайно многие моменты в Законе выглядят недоработанными. Особенно это касается кооперации в сфере промышленного производства и услуг. Известно, что в период строительства социализма промысловая кооперация представляла собой организованную систему. Кооперативы объединялись в союзы, возглавляемые кооперативными центрами. Это способствовало их деятельности и в то же время обеспечивало государственный контроль, который В. И. Ленин рассматривал как обязательный фактор кооперативного движения. Кстати, и в дореволюционное время существовали кооперативные союзы. Нынешний же Закон о кооперации не предусматривает их созда-
стр. 27
ния. Более того, раздаются возражения (упомяну акад. Е. М. Примакова) против какого- либо регулирования деятельности кооперации. Полагаю, что такого рода конъюнктурные тенденции не способствуют перестройке.
В. А. ШИШКИН. О внешнем факторе социально-экономического развития страны
Я согласен со многим из того, что здесь говорилось. В частности, мне представляется, что ключ к пониманию проблемы выбора направления развития социализма в условиях переходного периода следует искать в событиях 1923-го - конца 1920-х годов. Именно в те годы определялись основные линии этого развития, встал вопрос о темпах и возможном характере изменений в промышленности и сельском хозяйстве, эволюции государственности.
В литературе уже отмечалась условность понятия "восстановительный период 1921 - 1925 гг.". Действительно, оно не вполне соответствует реальным процессам, проходившим в 20-е годы.
Когда в западной историографии датируют начало выработки концепции "социализма в одной стране" примерно 1924 г. и связывают это с именем И. В. Сталина, то можно не соглашаться с этим по существу, но следует видеть за этой формулой стремление так или иначе обосновать тезис об обострении внутриполитической и внутрипартийной борьбы в связи с определением курса и темпов развития стран на протяжении 6 - 7 лет после смерти В. И. Ленина. В полемике тех лет по тому или иному вопросу иногда можно разглядеть не только спор по существу, но и средство против каких-либо альтернативных предложений ради того, чтобы взять верх в борьбе за власть. Во многом здесь уже выявилась роль Сталина.
Фактически исследование и освещение социально-экономического развития страны в 20-е годы ведется без учета ее взаимодействия и взаимосвязи с мировым хозяйством. Учебная литература, а также специальные исследования, как правило, либо обходят эту проблему, либо трактуют ее упрощенно. Даже в двухтомном труде о проблемах переходного периода (1981 г.) самыми неудачными и слабыми выглядят главы, посвященные взаимодействию СССР с капиталистическим миром. Авторы многих наших книг о внешней политике СССР или его двусторонних отношениях с каким-либо капиталистическим государством в основном скользят по пути перечисления, рассмотрения дипломатических акций и деловых контактов, дают скорее внешний фон развития нашей страны в эти годы, чем анализируют определяющие глубинные процессы ее взаимосвязей с капиталистическим окружением. Конечно, отчасти это объясняется сложностью самой проблемы, носящей "пограничный" характер и, можно сказать, упущенной и историками, и экономистами.
Все еще сохраняется однажды предложенная упрощенная, так сказать, классово- патриотическая схема: наше развитие опиралось целиком на внутренние средства и ресурсы, источники накопления определялись ими, а значит, ни внешний мир не имел касательства к нашему развитию, ни мы к этому миру. К тому же ложно понимаемая классовая позиция закрывала от нас неоднократно выдвигавшуюся Лениным идею международного разделения труда, которая реализовывалась тогда и в отношениях стран Запада с Советским государством и которую он выражал словами: "Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила - общие экономические всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь сношения с нами"27 .
27 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44, с. 304 - 305.
стр. 28
Приведенная выше упрощенная схема нашего развития вне связи с капиталистическим миром правильна лишь постольку, поскольку действительно наше государство, наш строй, включая его экономический фундамент, создали мы сами и своими главным образом силами. Но это не исключает ряда направлений, по которым шло взаимодействие с мировым хозяйством: использование опыта индустриального развития, техники и технологии, известной финансовой поддержки со стороны капиталистических стран, внешней торговли и т. д. Короче говоря, во второй половине 20-х годов мы так или иначе, участвовали в международном разделении труда и пользовались его преимуществами.
Во-первых, это было осмысление западной "модели" для экономического и технического развития страны, разумеется, без восприятия и при отрицании социально-классовой сущности этой "модели". Уже в Контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1925/26 г. и далее на протяжении всей второй половины 20-х годов плановые органы при разработке годовых контрольных цифр, а затем и плана первой пятилетки в качестве элемента "метода экспертных оценок" учитывают: 1) влияние мирового рынка на внутрихозяйственные отношения и ценообразование в СССР; 2) фактор сопоставления с организацией производства в рамках этой "модели", главным образом с США. Последний становится далее самостоятельным методом использования "модели" капиталистической страны как ориентировки для экономического и технического развития СССР. В Контрольных цифрах на 1926/27 г. впервые выделен раздел "СССР и мировое хозяйство". С этого времени он стал обязательным элементом последующих годовых контрольных цифр и плана первой пятилетки. Иначе говоря, в 20-е годы в планировании постоянно учитывались основные показатели и тенденции развития экономики капиталистических стран. Это была серьезная и вдумчивая работа по изучению иностранного опыта экономического развития, весьма далекая от появившегося позднее лозунга "Догнать и перегнать!".
Во-вторых, Советское государство использовало в известной мере и финансово- кредитные отношения с капиталистическими странами. Не соглашаясь на кабальные займы и опасаясь чрезмерно крупных инвестиций, которые могли бы нанести ущерб политической и экономической независимости, СССР тем не менее в 20-е годы активно использовал краткосрочные и фирменные кредиты, а порою и достаточно продолжительные и значительные (на 3 - 5 лет) кредиты для закупки машин и оборудования, гарантируемые некоторыми правительствами (Германия - 1926 г., Австрия - 1927 г.). Общая сумма банковского, фирменного и гарантийного кредитов, по нашим неполным подсчетам, составила за 1923/24 - 1926/27 гг. более 1 млрд. руб. золотом, тогда как внешнеторговый оборот СССР за это же время составлял по стоимости приблизительно 4,8 млрд. руб. Иначе говоря, иностранный кредит составлял более 1/5 стоимости торгового оборота. Это позволяло ускорять процесс экономического развития, ибо давало возможность в определенные периоды увеличивать импорт машин и оборудования, на время выводя его за пределы, ограниченные валютными суммами, вырученными от экспорта. Следовательно, в определенной мере иностранный капитал все же использовался для нужд экономического развития страны, строительства социализма.
В-третьих, важной формой использования научно-технического опыта и технологии Запада было заключение договоров о техническом содействии с крупнейшими капиталистическими фирмами в области радиопромышленности, машиностроения, проектирования крупных промышленных объектов и т. д. Это обстоятельство отмечалось и в работах В. И. Касьяненко. Конечно, техническая помощь, как и деятельность крупных западных специалистов, которых привлекали довольно широко в экономическое строительство, оплачивались нами. Но эта форма связей
стр. 29
с мировой экономикой сыграла заметную роль в первые годы реконструкции и индустриализации. Ряд западных авторов преувеличивают ее значение (так, американский исследователь Э. Саттон в своей трехтомной работе "Западная технология и советское экономическое развитие" относит это последнее целиком на счет филантропии капиталистического мира и отрицает за нашим народом почти всякую роль в строительстве фундамента социализма). Мы же со своей стороны вообще часто все это сбрасываем со счетов, используя очерченную выше упрощенную схему.
Важно также разобраться и в следующем вопросе. Еще в середине 20-х годов решения партии ориентировали на то, что развитие и успехи индустриализации должны привести не к свертыванию экономических связей с мировым хозяйством, а, наоборот, к их расширению. На деле же в 30-е годы, по существу, было прекращено использование договоров о техническом содействии, импорт машин и оборудования упал до самой низкой отметки. Вряд ли это свертывание определялось только международными осложнениями, ухудшением конъюнктуры мирового рынка и т. п. Представляется, что немалую роль сыграл и курс на обособление страны от мирового хозяйства. Во всяком случае, вплоть до середины 50-х годов (исключая военные поставки и послевоенные репарации) наша экономика развивалась вне хотя бы того уровня связей с мировым хозяйством, который определился во второй половине 20-х годов. Свертывание экономических связей и ухудшение отношений в этой области было вызвано и рядом процессов, начатых в конце 20-х годов "Шахтинским делом", когда обвинения во вредительстве предъявлялись не только советским, но и иностранным специалистам.
В-четвертых, в нашей литературе социально-экономические процессы 20-х годов изучаются без должного учета роли внешней торговли для развития внутреннего рынка, крестьянского хозяйства и экономики в целом. Не имея возможности говорить об этом подробно, перечислю лишь ряд моментов нашего развития, в которых сказалась роль внешней торговли. Это - ликвидация кризиса сбыта на рубеже 1923 - 1924 гг. и. смыкание створа "ножниц" путем форсирования экспорта сельскохозяйственной продукции и повышения в результате цен на нее на внутреннем рынке, выравнивания их по отношению к ценам на промышленные изделия; широкий импорт мануфактуры на нужды деревни (1925 г.) в целях стимулирования хлебозаготовок для экспорта и т. д. Валютные же поступления от экспорта требовались для того, чтобы стабилизировать денежное хозяйство и экономику в целом и провести на этой основе денежную реформу.
Здесь важно упомянуть и еще одну возможность, по-видимому, нереализованную. В 1925 г. делались попытки укрепить финансовые связи с мировым хозяйством: продвинуть червонец на денежные биржи Европы и ввести его официальную котировку, установить свободный вывоз и ввоз. Все это было свернуто в 1926 г., но не вполне ясно, в какой мере это было оправданным. Важность изучения данного вопроса видна из материалов "круглого стола" в "Вопросах экономики" (1988, N 2).
Проблема связи внутреннего экономического развития в условиях еще существовавшего нэпа с мировым хозяйством тесно смыкается с решением о слиянии в 1925 г. Наркомвнешторга с Наркомторгом. Сделано это было для более тесного соединения внешторговой деятельности государства с интересами крестьянского хозяйства и внутреннего рынка. В тех же целях расширялось число хозрасчетных трестов и предприятий, наделенных правом прямого выхода на внешний рынок. На внешних рынках активно действовали и кооперативные объединения Центросоюз, Сельскосоюз, Вукоспилка, Сибмасло и др.
В 1930 г. Наркомвнешторг вновь стал самостоятельным ведомством, и с этого времени операции по внешней торговле ведутся на основе стро-
стр. 30
гой централизации без тесного взаимодействия с внутрихозяйственным развитием. Одним из мотивов такой обратной реорганизации была, по-видимому, отпавшая необходимость мобилизовывать внутренний экспортный фонд в связи с фактически начавшейся массовой ликвидацией индивидуальных крестьянских хозяйств. Представляется, что в современных условиях, когда наш хозяйственный механизм переживает период перехода от командно- административных методов управления к хозрасчету и самофинансированию и соответственно реорганизуется управление внешнеэкономическими связями, историки и экономисты должны глубже разобраться во всех обстоятельствах крутых поворотов - 1925 и 1930 годов.
Поразительна картина подъема, а затем резкого спада сельскохозяйственного экспорта СССР и прежде всего хлебоэкспорта во второй половине 20-х годов. Если в 1923/24 г. экспорт хлеба составлял почти 3 млн. т, в 1924/25 г. из-за неурожая 1924 г. он понизился до 885 тыс. т, то в 1925/26 г. снова вырос до 2,6 млн. т, а в 1926/27 г. достиг рекордного показателя, превысив 3 млн. тонн. В 1927/28 г. экспорт зерновых упал до 344 тыс. т; в 1929 г. апрельский и июньский Пленумы ЦК ВКП(б) констатируют "почти полное выпадение экспорта хлеба"28. С тех пор сельскохозяйственный и хлебный экспорт перестали развиваться на здоровой основе и не играли существенной роли в экономическом развитии страны. Дело историков-аграрников разобраться во всех обстоятельствах "выпадения" нашего хлебного экспорта, но уже и так ясно, что это находилось в прямой связи с аграрной и социальной политикой 1928 - 1930 годов.
Хотел бы затронуть также некоторые моменты, касающиеся внешнеполитического и внешнеэкономического курса страны в 20-е годы. Проблема альтернативы в области внешней политики обычно привлекает внимание, когда речь идет о "левом" подходе к международным проблемам, проявившемся в связи с Брестом. Между тем левокоммунистический, или упрощенно-классовый, подход имел место на протяжении значительной части 20-х годов. Это особенно интересно исследовать, имея в виду современные задачи выработки нового мышления в международной политике. "Левые" настроения после Бреста находили проявления в позиции Л. Б. Каменева в июле 1920 г., когда он вместе с Л. Б. Красиным вел переговоры об англо-советском соглашении с руководителями Великобритании. У Каменева они, по-видимому, были вызваны ситуацией, связанной с наступлением Красной Армии на Варшаву.
Накануне Генуэзской конференции наблюдался довольно широкий рецидив левокоммунистических взглядов на характер отношений с капиталистическим миром (позиция А. А. Иоффе, И. Н. Стукова, а также выступления на XI съезде РКП(б) В. А. Антонова-Овсеенко, Ю. Ларина, А. Г. Шляпникова, Д. Б. Рязанова, Г. Я. Сокольникова). Очень интересно отметить и усиление таких тенденций в середине 20-х годов. Отрицание компромиссов как основы соглашений с капиталистическими странами характерно для позиции Д. Б. Рязанова на сессии ВЦИК СССР II созыва в 1924 г. в связи с оценкой англо- советского договора 1924 г. и на III съезде Советов в 1925 г., обсуждавшем вопрос о переговорах с Францией. Мне представляется, что такой же узкоклассовый подход к международным делам и упрощение были свойственны в это время Сталину, который в Политическом отчете ЦК ВКП(б) XV съезду партии под влиянием разрыва англо- советских отношений в мае 1927 г. делал явно преждевременный вывод о том, что "мирное сожительство" отходит в прошлое.
Вообще следовало бы внимательнее изучить события 1927 г. с точки
28 См. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК Изд. 9-е. Т. 4, с. 105; см. также: с. 75 - 76, 104 - 106.
стр. 31
зрения обоснованности складывавшегося тогда мнения об опасности новой войны. Анализ событий, как мне кажется, не дает оснований для такого вывода. По-видимому, следует внимательнее изучить вопрос с точки зрения возможности использования данной ситуации и ее оценки в интересах внутрипартийной борьбы того времени. Кроме того, вероятно, настало время положить конец и известному обезличиванию нашей внешней политики середины 20-х годов. В частности, из нее, по сути дела, на 60 лет оказалось вычеркнутым имя такого крупного революционера, выдающегося дипломата, каким был Х. Г. Раковский, полпред СССР в Великобритании и Франции, глава советских делегаций на переговорах с ними в 1924 - 1927 годах.
До сих пор не исследованы некоторые альтернативные концепции внешнеэкономической политики СССР. Одна связана с предложением Красина, поддержанным К. Б. Радеком на XII съезде РКП(б), о необходимости ее пересмотра в связи с ошибочностью, по его мнению, чрезмерно неуступчивой линии действий в области урегулирования финансово- экономических отношений с капиталистическим миром. По некоторым данным, тяжело больной Красин даже в 1925 г. ставил перед Политбюро этот вопрос.
Противоречива и недостаточно изучена и позиция Троцкого: в 1925 - 1926 гг. он выступал с предложениями, которые не укладываются в утверждающуюся ныне формулу, согласно которой Сталин воспринял сверхиндустриализаторские идеи Троцкого и провел их в жизнь путем насильственной коллективизации и форсированной индустриализации. Еще в 1973 г. американский экономист Р. Дей охарактеризовал взгляды Троцкого на взаимоотношения СССР с мировым хозяйством как "интеграционистские" в противовес "изоляционизму" Сталина. Ознакомление с выступлениями Троцкого в печати осенью 1925 г., а затем на XV конференции ВКП(б) (октябрь - ноябрь 1926 г.) и VII расширенном Пленуме ИККИ (ноябрь - декабрь 1926 г.) показывает, что он не считал возможным в ближайшие годы "перешагнуть через предшествующую экономическую историю", предлагал производить машинное оборудование в СССР не больше чем наполовину. Он полагал нужным сохранить на это время импорт значительной части оборудования фабрик и заводов из-за границы. Иными словами, это была линия, которая выглядит как более близкая позиции Н. И. Бухарина, чем Сталина. Вместе с тем Троцкий говорил и о том, что без революции в Европе "черепашьим шагом мы социализма не построим".
По-видимому, самому серьезному изучению историками, историками партии и особенно экономистами, должны быть подвергнуты взгляды других участников полемики: Сокольникова, который на XIV съезде РКП(б) выступал за сохранение на продолжительное время преобладания сельскохозяйственного вывоза и промышленного импорта в структуре внешней торговли. Важно проанализировать и доводы Е. А. Преображенского и Г. Л. Пятакова в пользу "товарной интервенции" как средства воздействия мирового хозяйства на внутреннее экономическое развитие, оценку последним внешней торговли как государственно-капиталистического по своей сути предприятия. Только тщательно рассмотрев все эти и им подобные альтернативные взгляды и отделив их от наслоений, связанных с внутриполитической борьбой, стремлением Сталина любой ценой укрепить свои позиции в борьбе за власть, можно дать объективную оценку этих положений.
Словом, все возможности для более основательного изучения проблемы взаимосвязи и взаимозависимости социально-экономического развития СССР в 20-е годы от мирового хозяйства теперь есть. Нужно работать, чтобы картина этого периода была воссоздана правдиво и во всей своей противоречивости.
стр. 32
В. З. ДРОБИЖЕВ. Изменения в системе управления промышленностью
В анализе новой экономической политики важную роль играет система управления промышленностью. Было бы несправедливым ограничивать изучение нэпа лишь исследованием взаимоотношений города и деревни. Нэп пронизывал все сферы жизни общества 20-х годов.
Переход к нэпу ознаменовался провозглашением лозунга внедрения хозрасчетных начал в работу каждой промышленной ячейки. Известны многочисленные указания В. И. Ленина на сей счет. Кризис сбыта 1923 г. лишний раз подчеркнул со всей остротой необходимость внедрения экономических, стоимостных рычагов в работу промышленности. Однако степень реального внедрения стоимостных рычагов в управление в индустриальной сфере до сих пор остается очень плохо изученной. Историки и экономисты, как правило, ограничиваются в анализе этой проблемы лишь цитированием указаний Ленина и различных нормативных актов. Еще хуже исследована проблема отказа от стоимостных рычагов в управлении и перехода к административно-командным методам руководства индустрией и строительством. Уже во второй половине 20-х годов в экономике страны стали происходить изменения, знаменующие переход к административно-командным методам руководства.
Уже с 1927 г. цены на отдельные товары стали устанавливаться не в зависимости от себестоимости, а определялись потребностью страны в той или иной продукции. Так, при себестоимости тонны кокса в 1 руб. 83 коп. заводам Югостали кокс поставлялся в 1927 г. по цене 1 руб. 22 коп. Тем самым осуществлялась перекачка денег из коксохимической в металлургическую промышленность. Была также изменена система заработной платы. На предприятиях ведущих отраслей промышленности, определяющих экономический облик страны, зарплата устанавливалась на 20 - 30% выше, чем в целом для рабочих данной квалификации. Например, в 1929 г. Президиум ВСНХ принял решение установить заработную плату на строительстве Горьковского автозавода на 30% выше, чем на других предприятиях Горького. Такая система зарплаты способствовала концентрации рабочей силы на ведущих предприятиях.
Очень часто ВСНХ и другие хозяйственные органы повышали плановые задания передовым предприятиям за счет отстающих. В результате этих мер были нарушены экономические основы хозрасчета. Несмотря на многочисленные призывы, действенного хозрасчета так и не было. В отчетах промышленных предприятий очень часто дается информация о том, что под хозрасчетом понимали правильную экономическую калькуляцию в промышленности. Но даже и эта мера была внедрена лишь на небольшой части предприятий.
Парадокс первой пятилетки сводился к тому, что в условиях нарушения экономического стимулирования рабочих и служащих получил развитие трудовой энтузиазм масс. Мы не можем отрицать факты развития массового социалистического соревнования, факты, характеризующие невиданные трудовые подвиги рабочих и интеллигенции. Но совершенно очевидно, что трудовой энтузиазм, вызванный задачами быстрейшего построения социализма, был возможен при отсутствии экономического стимулирования лишь как временное явление.
Свертывание хозрасчетных начал в работе промышленности, начавшееся с 1927 г., сочеталось с усилением централизации. Главки и объединения ВСНХ - это были уже прообразы будущих наркоматов. Централизация также проявлялась в резком сужении сферы деятельности местных органов управления промышленностью. В годы первой пятилетки 1200 небольших сахарных заводов, разбросанных по всей стране, стали управляться из Москвы. Трест по добыче нефти на Сахалине был передан в непосредственное ведение московских учреждений. Такая же
стр. 33
судьба постигла и трест "Дальуголь", который вел добычу угля на Дальнем Востоке. Из Москвы руководить промышленностью Сахалина и Дальнего Востока было практически невозможно. Усиление централизации вызвало сужение экономической самостоятельности отдельных советских республик.
Одним из важнейших последствий нарушения принципа демократического централизма явилось резкое сокращение публичной отчетности и рост ведомственной переписки. Ведомственных отчетов было так много, что практически они перестали быть инструментом управления: их невозможно было просто прочитать и изучить. И тогда вместо изучения этих отчетов стали посылать на предприятия комиссии. Многочисленные комиссии - настоящий бич управления промышленностью в годы первой пятилетки. Их появление - следствие несовершенного хозяйственного механизма.
Таким образом, нам представляется, что начиная с 1927 г. стали проявляться тенденции отхода от нэповского механизма в управлении промышленностью. Постепенно возобладали административно-командные методы управления, которые означали отказ от ленинского принципа демократического централизма. Рубежом в этом процессе являлись 1928 - 1929 годы. 1929 год - рубежный в осуществлении нэпа не только с точки зрения взаимоотношений города и деревни, рабочего класса и крестьянства, но и с точки зрения методов хозяйствования в промышленности.
Хотелось бы поставить еще один важный вопрос, связанный с изучением истории СССР 20-х годов. Это проблемы роста населения СССР. Первая половина 20-х годов достаточно хорошо обеспечена демографическими источниками. В распоряжении историков всеобщие переписи населения 1920 и 1926 гг., городская перепись 1923 года. Тогда же, в начале 20-х годов издавались многочисленные справочники, характеризующие динамику естественного и механического движения населения. В трудах ЦСУ и многочисленных местных журналах, издававшихся статистическими управлениями, систематически публиковались статьи о движении населения. Начиная с 1927 г. публикация демографических статей резко сократилась.
Практически мы не располагаем данными о рождаемости, смертности, брачности населения, о численности населения начиная с 1929 года. По отдельным свидетельствам рождаемость в конце 20-х годов резко сократилась, смертность начала расти, значительно увеличилась миграционная подвижность населения. Сейчас изучение демографических процессов конца 20-х годов - одна из важных задач историков. Реализовать эту задачу представляется возможным лишь при условии мобилизации данных текущего учета населения. Но это огромная работа, требующая координации усилий многих историков в различных регионах страны. Комиссии по исторической демографии и географии при Отделении истории АН СССР следовало бы продумать вопрос о координации усилий исторических и демографических исследований по данной проблеме.
20-е годы - очень интересный период отечественной истории. Они отличаются двумя коренными поворотами в социально-экономической политике: переходом к нэпу и переходом к административно-командным методам управления в конце этого десятилетия. Мне представляется, что инициатива журнала о проведении круглых столов по отдельным десятилетиям советского общества заслуживает всяческой поддержки. Здесь не формальный принцип деления на десятилетия. Каждое десятилетие - своеобразная веха в жизни нашего общества, имеющая свои отличительные черты. Свою специфику имеют 30-е, 40-е, 50-е, 60-е, 70-е, 80-е годы. Обсудить эту специфику, найти новые подходы к освещению исторических проблем - задача, требующая усилий многих специалистов различных отраслей знаний.
стр. 34
Е. А. АМБАРЦУМОВ. Нэп и современность
Дискуссия наша производит обнадеживающее впечатление. Она свидетельствует о пробуждении исторической науки, причем довольно быстром и резком; вероятно, сказывается противоречивое самоощущение историков: историография наша отставала от общественной жизни и не по своей вине, и не без этой вины.
Что касается предмета дискуссии, то хотел бы начать с основополагающего понятия "переходный период". Мне оно представляется неясным и противоречивым. Мы смешиваем два понятия: структурно-социологическое понимание переходного периода, как оно под названием "долгие муки родов" заложено в известной трехчленной схеме Ленина в подготовительных заметках к "Государству и революции", и реальное историческое развитие.
Какой переходный период имел место? От чего к чему? От капитализма - но куда? Ведь не произошло же перехода к подлинному социализму, к такому его пониманию, какое вытекает из традиций социалистической мысли и из произведений Маркса, Энгельса, Ленина.
Мы пошли по пути, который многим, возможно, представляется социалистическим, но на самом деле не оказался таковым. Строй, который сложился в 30-е годы, одни именуют государственно-бюрократическим социализмом, другие - административно-командной системой. Но насколько вообще уместен здесь термин "социализм", который предполагает демократию, отсутствовавшую при Сталине? Я предпочел бы говорить о командно- мобилизационной системе, но так или иначе очевидно, что опора на переходный период и соответствующая хронология (на прошедшей недавно встрече историков и писателей акад. И. И. Минц снова предложил считать 1937 г. годом завершения строительства социализма) не выдерживают никакого сопоставления с действительностью.
В этот период происходил процесс модернизации отсталой страны, который имеет много общего с нынешними процессами в развивающихся странах. Наши специалисты по "третьему миру" выдвигают соответствующие параллели или подводят к ним. Ведь во многих из этих стран сложились деспотические, иногда даже тоталитарные режимы, и сегодня мы оказываемся свидетелями тупикового их развития, их неспособности решать внутренние проблемы. Правда, для многих стран "третьего мира" сталинский "социализм" представляет немалый соблазн: своей решительностью в преодолении всякой оппозиции, мобилизационной способностью, подчиненной лидеру партии и государства силой. Но в нынешнюю пору с ее ускорившимся темпом развития и обнажением проблем такой соблазн быстро приводит к разочарованию в деспотических режимах и их крушению.
Здесь много и убедительно говорили, с одной стороны, о целостности нэпа, с другой - о его непоследовательности. И то, и другое действительно налицо. Это весьма противоречивый период истории, и в нем самом было заложено зерно его гибели, которое, однако, не обязательно должно было прорасти, хотя для этого были объективные причины. Существовала возможность и другого пути, но ее срыв создает впечатление ее шаткости и ослабляет веру в ее реализацию в новых условиях. Между тем отчаянное сопротивление нашего крестьянства сталинской коллективизации неопровержимо свидетельствует об объективных основах для такой возможности, к сожалению, сорванной.
Нэп - это реформаторский путь развития социализма, можно даже сказать - реформистский, как выражался и Ленин. И поскольку этот путь непривычен для социализма, не отработан им и не соответствует коммунистической традиции, он неизбежно проходит через экономические и политические кризисы.
стр. 35
Возьмем наших друзей - Венгрию, Польшу. Венгрия, считавшаяся наиболее благополучной среди социалистических стран Восточной Европы, оказалась сейчас, как говорят сами венгры, в состоянии экономического кризиса, хотя внешне, судя по прилавкам магазинов, этого не скажешь, скорее скажешь, что у нас кризис, чем у них. Но, в общем, сбои и трудности - это естественно. Нельзя их не учитывать, но в то же время нельзя считать тупиковыми. То же самое - Польша. Посмотрите, какие события сейчас там происходят. Едва начав преодоление своих застарелых экономических трудностей, она оказалась в состоянии чего-то вроде политического миникризиса. В отличие от прошлых времен он захлебнулся, не перерос в общенациональный кризис, ибо большинство поляков на собственном опыте знает тяжкие его издержки и - главное - доверяет искренней реформистской ориентации руководителей государства. Как в Венгрии, так и в Польше кризисы происходят из-за недостаточной последовательности в проведении нового, реформаторского курса, а не из-за этого курса, и перспективы там в целом обнадеживающие, ибо ни резкого падения жизненного уровня, ни моментов застоя нет.
А Китай? Именно переход к реформам, к раскрепощению экономики, подавленной государством, привел буквально к расцвету этой великой страны, к повышению жизненного уровня населения за короткий срок примерно вдвое. При этом характерно, что и в Китае, и во Вьетнаме, который во многом, несмотря на известные внешнеполитические коллизии, использует китайский опыт, и в Венгрии, и в других странах часто говорят о проведении новой экономической политики, да и опыт нашего нэпа воспринимается там едва ли не как единственно позитивный опыт нашей истории, который необходимо изучать и использовать. Что же до кризиса (или кризисов) нашего нэпа, то ведь и развитые капиталистические страны проходят подъемы и спады. Но на финальном кризисе нэпа, на его крушении сказались некоторые специфические наши качества, в частности заложенные в политической структуре и характере правящей силы - партии.
Нужно внимательнее проанализировать сдвиги в социально-политической структуре партии в 20-е годы. В конечном счете знаменитый "ленинский призыв" в партию был элементарным нарушением заветов Ленина о необходимости социальной дифференциации и индивидуального отбора при приеме в партию, между тем принимали скопом, иногда сразу целыми предприятиями. В результате ухудшился социальный состав партии, причем не из-за прилива крестьянства, как у нас иногда принято думать, а за счет маргиналов - людей, оторвавшихся от деревни, ушедших в город на поиск лучшей жизни и оказавшихся большей частью на положении подсобных, неквалифицированных рабочих. Нередко ими руководили чисто карьерные мотивы, стремление к социальному благополучию, основывавшееся на верном ощущении привилегированности членов партии. У Ленина, а позже и у Сталина имеются замечания об очень низком культурном и политическом уровне тогдашней партийной массы. А в "Дневниках" акад. В. И. Вернадского, недавно опубликованных в "Литературной газете", есть замечание, что культурный уровень в партии был значительно ниже общего культурного уровня населения страны.
Все это отрицательно сказалось на нашем развитии. Конечно, при Ленине и в первые годы после него партия проводила его политику нэпа. Но я не думаю, что нэп с его ориентацией на самостоятельность производителей, с его опорой на относительно свободную состязательность рыночных сил не был ограничен для тогдашней партии, многие члены которой "кормились" именно от управленческой, административной своей функции, на которую они уповали. Иллюстрацией могут послужить облик, взгляды партийных администраторов в романах о 20-х
стр. 36
годах В. Белова и Б. Можаева. Тогда в партии, как это ни парадоксально, была слабо представлена такая живая, самодеятельная сила тогдашней России, как среднее крестьянство, основная масса населения страны и главный реализатор нэпа, да и творческая интеллигенция. В социально-психологическом составе партии была заложена большая возможность для принятия сталинского, экстремистского, левацкого пути, чем для опоры на свободное экономическое развитие. Отсюда все известные перебои в проведении нэпа - и "ножницы цен", и всплески в повышении налогообложения уже в первые годы нэпа, и другие ограничения.
И, конечно, очень существенно, что не было подлинно демократической жизни. Если она развивалась, то полулегально (вспомните обстановку в мире культуры, которую описывает М. Булгаков в "Театральном романе" и других произведениях о 20-х годах). Демократическая жизнь в современном нашем понимании в стране отсутствовала, поскольку в результате ее послереволюционного (да и дореволюционного) развития нормальное гражданское общество не сложилось. Оно начало было формироваться в 20-е годы, но это развитие было прервано. Для тогдашней общественно-политической жизни, бесспорно, было характерно красочное многообразие, о чем хорошо пишет Булгаков, передавая вместе с тем ощущение ее зыбкости.
К тому же времени относится и высылка из страны по инициативе Ленина большой группы известных философов идеалистического толка и других деятелей науки. Тем самым была спасена их жизнь (если бы они остались, они бы, конечно, погибли во время сталинских "чисток"), но в целом такой подход свидетельствовал о противоречивости тогдашнего понимания демократизации. Да и слово это вообще не употреблялось: говорили о рабочей демократии. Такое самоосвобождение от ярких мыслителей, пусть и критических в отношении социализма, конечно, обедняло нашу духовную атмосферу, создавая основу для того страшного оскудения, которое проявилось в последующие годы. Наша нэповская политика тогда сама подрубала сук, на котором развивалась: с одной стороны, - опора на рынок и демократизация, а с другой - постоянное ограничение этих тенденций.
Л. Ф. Морозов прав в том отношении, что сводить все "обрубание" нэпа, демонтаж его к злой воле Сталина ненаучно. Он правильно говорил о наличии двух подходов в партии. Действительно, нет основания насчитывать три варианта развития. Так называемый промежуточный вариант сложился под давлением на Бухарина, признание им на XVI съезде партии своих ошибок было вынужденным. Бухаринскую альтернативу следует принимать в том виде, как она сложилась. Конечно, она развивалась и уточнялась, но это было ее органическое развитие. Недопустимо, однако, противопоставлять ее сталинскому курсу, объявляя ее эволюционной, а сталинский курс - революционным. Это была не пролетарская революционность и не демократическая революционность, а по сути, контрреволюционность, имевшая своим последствием подрыв творческих сил народа.
Это был примитивный, грубоуравнительный коммунизм, можно сказать "коммунизм зависти". Примером и аналогией такой "революционности" мне представляется китайская "культурная революция", которая, хотя и несла в себе стихийное деструктивное начало, выражаемое "голытьбой" (городским плебсом, юными экстремистами-хунвэйбинами), но во многом была спровоцирована Мао Цзэдуном, искавшим пути укрепления личной власти. Он, правда, обратил это движение против тогдашней бюрократии, но на ее место поставил свою, еще худшую - бескультурную, примитивную - бюрократию, которая в современном Китае стала главным тормозом реформы. Примерно то же было у нас на рубеже 20 - 30-х годов: была свергнута старая гвардия, ее место занял новый, более конформный бюрократический слой, который в 30-е годы частично
стр. 37
пал жертвой сталинского принципа "снятия стружки" и выдвижения все новых и все более покорных "управителей".
Индустриализация по сталинскому пути (здесь я хочу поспорить с Л. Ф. Морозовым) - это чудовищная растрата сил, средств и человеческих жизней. Это был далеко не оптимальный путь, тем более далеко не единственно возможный. Практика Китая показывает, например, что начинать реконструкцию предпочтительнее с сельского хозяйства, с легкой и пищевой промышленности. Сегодня видно, хотя бы из статей В. Селюнина, сколь большие потери мы понесли и несем из-за перекосов в сторону тяжелой промышленности, производства средств производства. И не стоит автократическим режимам в слаборазвитых странах льстить себя надеждой, что возможно совершить "большой скачок" путем реализации крупных престижных объектов и разом решить все проблемы; на деле они "вязнут" в этих проблемах все глубже.
Хочу сказать еще по поводу мнения, что отказ от нэпа не был, дескать, злой волей Сталина, а диктовался объективной потребностью. Конечно, были объективные корни для демонтажа нэпа - объективные в том смысле, что имелись для этого социальные основы, о которых здесь говорилось. Но уже тот факт, что демонтаж натолкнулся на мощное сопротивление не только крестьянства, но и интеллигенции, в том числе и партийной интеллигенции, свидетельствует: этот путь развития был выбран вопреки воле общества, был навязан ему с очень большим трудом, ценой политических кризисов, огромных жертв и издержек.
Когда обращаемся к опыту нэпа, мы видим, сколь многое надо об этом сказать (уже накоплено немало мыслей и результатов исследований, нужно их быстрее сообщать широкому кругу читателей), и отдаем себе отчет в том, что происходившее тогда развитие необычайно поучительно и для наших дней. В связи с этим припоминается один "круглый стол" по поводу нэпа, который был проведен в 1981 г. в Москве, в здании Политехнического музея. Тогда из зала неожиданно пошли записки. Их авторы хотели связать нэп с современностью, извлечь из него практический опыт. Участники "круглого стола" во главе с известнейшим нашим исследователем нэпа Ю. А. Поляковым стали несколько испуганно открещиваться от того оборота, который принимала дискуссия: мы, мол, собрались, чтобы отметить 60-летие нэпа, это не более чем история. Но дух сегодняшних выступлений показывает, насколько близка и актуальна для нас эта история, насколько она плодотворна для нашего сегодняшнего развития, для перестройки.
Е. П. ИВАНОВ. Поднимать новые и возрождать "забытые" проблемы
Наше обсуждение пока сосредоточивается в основном на вопросе о времени отказа от нэпа и обстоятельствах, связанных с этим. Безусловно, это важный вопрос, над которым еще придется думать. Вероятно, четкой хронологической гранью в этом отношении является 1929 год. Именно тогда был предпринят ряд практических шагов, в том числе и начало массовой коллективизации, которые означали конец нэпа. Относить его к середине 20-х годов нецелесообразно, т. к. зарождавшийся культ личности практически еще не коснулся социально-экономического положения широких масс: шла борьба за власть в высших эшелонах партийно-правительственного аппарата. В связи с этим встает задача конкретного изучения проблемы соотношения экономики и политики. Ведь экономика города и деревни в это время шла по рельсам нэпа. Не учитывать это не мог ни один из лидеров, в том числе Сталин и те, кто его поддерживал.
Хотелось бы привлечь внимание и к некоторым другим вопросам в частности - почему стал возможным культ личности. Он имел широкую социальную базу в лице крестьянства. Но на психологический аспект
стр. 38
возникновения Культа личности историки обращают недостаточное внимание. После исчезновения с исторической сцены Николая II в душе крестьянина образовалась "психологическая ниша", которую не мог занять В. И. Ленин, но которую могли заполнить собой другие, в частности Л. Д. Троцкий и И. В. Сталин, что и получилось на самом деле. Трагичным было то, что в отличие от веры в царя, который олицетворял силы исторически обреченного социально-экономического строя, культ личности Сталина был освящен идеями революции и успехами в социалистическом строительстве. Вера в Сталина была на редкость крепкой. Откуда могли узнать широкие слои населения о личных качествах и намерениях "вождя и учителя" (так же как когда-то Николая II). Характер, личность Сталина отрывались в глазах народа от искусственно создаваемого образа непогрешимого, не могущего ошибаться, все видящего и все знающего лидера.
Другой вопрос, на котором хотелось бы остановиться, - это социальная структура деревни. Сейчас идет бурное, часто излишне эмоциональное обсуждение многих проблем советской истории, в том числе и проблем нэпа, жизни деревни 20-х годов. Особенно активизировались писатели, публицисты, деятели искусства. Как справедливо отмечалось уже не раз, историки в этом отношении отстают. Однако это отставание вполне объяснимо. Историки не имеют права на эмоциональное решение проблем, хотя они, конечно, не бесстрастны. Они чувствуют свою большую ответственность в объяснении прошлого. Им требуется и больше времени, чтобы поднять новые материалы, проанализировать их и переосмыслить то, что уже сделано (а сделано очень много). Причем переосмысливать надо в новых условиях перестройки, демократии и гласности. Требуется узнать произведения многих "запрещенных" ранее авторов, окунуться в непростую обстановку 20 - 30-х годов и сделать аргументированные, ответственные выводы с позиций исторической правды.
Но кое о чем надо говорить уже сейчас. Например, о расслоении деревни 20-х годов, о проблеме различных социальных групп, в том числе и о проблеме кулака. Кстати, эта проблема весьма основательно разработана нашими историками. Но, очевидно, их работы носят настолько узкоспециальный характер, что они мало известны широкому кругу читателей и, конечно, в первую очередь неисторикам. Научно-популярной, доступной для широкой общественности литературы, в особенности по аграрной истории (в том числе и 20-х годов), почти нет. Очень мало популяризируется эта история в ходе идейно- просветительной, лекционной работы. Это создает почву для распространения неверных, извращенных, а иногда и просто ложных мнений у населения. Одно из таких мнений - в 20-х годах не было кулака. Якобы в годы революции и гражданской войны кулак исчез, а его материальная база была разрушена (см. интервью с акад. ВАСХНИЛ В. А. Тихоновым)29 , кулаки были ликвидированы в ходе борьбы с их восстаниями, "бунтами" и широкого применения антикулацкого законодательства, справедливого перераспределения земель между крестьянами. "Откуда же в этих условиях, при господстве Советской власти в деревне возник новый кулак?" - спрашивает В. А. Тихонов.
Конечно, достичь того положения, которое кулак занимал до революции, при Советской власти ему было невозможно. В годы революции и гражданской войны удельный вес кулачества значительно сократился. Однако в деревне сохранялись частная собственность (кроме частной собственности на землю) и мелкотоварное хозяйство. Как же быть с краеугольным ленинским положением о многоукладности в экономике переходного периода (или капитализм в деревне, где проживало подав-
29 Литературная газета, 8.IV.1987; Аргументы и факты, 1988, N 4.
стр. 39
ляющее большинство населения страны, не был представлен?). Как быть со ставшими хрестоматийными ленинскими словами о том, что мелкотоварное хозяйство ежечасно, ежеминутно, стихийно и в массовом масштабе рождает капитализм? Ленин всегда учитывал борьбу экономических интересов в крестьянстве, конкуренцию между мелкими товаропроизводителями. Надо учитывать и тенденции развития середняцкого хозяйства в 20-х годах, когда наряду с тенденцией к социалистическим формам хозяйствования реально присутствовала и тенденция к капитализму. Психология крестьян не могла измениться сразу после победы Великого Октября. Тот факт, что в ходе коллективизации широко распространилось в деревне беззаконие, повсеместно раскулачивались середняки, не должен оправдываться тем, что в 20-х годах кулака якобы уже не было. Хотелось бы услышать серьезную, научную аргументацию сторонников "обескулаченной" деревни 20- х годов.
Социальная структура доколхозной деревни в социально-экономическом плане - наиболее подробно изученный вопрос. Однако типологию крестьянских хозяйств (бедняк-середняк- кулак) особенно в региональном разрезе еще надо изучать. Социально-психологическая характеристика крестьянства вообще, а также представителей его различных социальных слоев на конкретно-историческом материале также изучена недостаточно. Надо показать реальную жизнь, тенденции, психологию, мысли и чаяния крестьян. Надо повернуться лицом, сердцем к крестьянам и отсюда попытаться посмотреть на историю деревни. Здесь для историков широкое поле деятельности. Решение этих вопросов прояснит многое - в том числе и одну из причин появления культа личности. Психология - тонкая, вязкая и сложная вещь. В душе человека сохраняется многое от прошедших времен. Давно уже мы отказались от разговоров о "родимых пятнах" капитализма и, очевидно, зря. "Родимые пятна" не только капитализма, но и феодализма и даже рабства могут при определенных условиях проявится и в наше время. Об этом говорят недавно вскрытые, преданные гласности явления, события, факты, имевшие место в Узбекистане, Казахстане и других местах.
Одной из важнейших является проблема крестьянской общины и ее судьбы в советское время. Она давно уже интересует историков, но этот интерес явно не соответствует степени разработанности. До сих пор споры вокруг общины велись, в основном, по одному вопросу - была ли она тормозом в деле социалистического преобразования сельского хозяйства или являлась базой коллективизации. Сейчас на эту проблему следует посмотреть шире. Подавляющее большинство крестьян жили именно в общине. Она существовала рядом с Советами, кооперацией. Взаимоотношения общины с этими органами - интереснейший вопрос. Сама по себе община была антиподом и капитализма и социализма. Не случайно уже в 1918 г., когда создавались комбеды, был поставлен вопрос о борьбе с общиной, но тогда не решились на ее ликвидацию. Невозможно это было и в 20-х годах, в условиях нэпа, когда община не только сохранялась, но развивалась в благоприятных для нее условиях и набирала силу, причем настолько, что к середине 20-х годов серьезно встал вопрос о ее взаимоотношениях с органами Советской власти. В условиях нэпа, оживления капитализма, община чаще всего попадала под влияние зажиточно-кулацких хозяйств, которые стремились противопоставить ее Советам и нередко добивались желанных результатов. Община играла таким образом большую политическую роль в жизни деревни, она занималась и административными делами, и вопросами образования и т. д. Функции ее были универсальны. Наряду с негативными моментами, в жизни общины было и много хорошего. Все это требует тщательного исследования, как и судьба общины в годы коллективизации. История общины неразрывно связана с историей нэпа. Конец нэпа предопределил и конец общины.
стр. 40
Представляет научный интерес и вопрос об общине и кооперации. Взаимоотношения их были сложными. Если в политике партии и Советской власти кооперация противопоставлялась общине как путь к социализму, то зажиточно-кулацкие хозяйства использовали общину в своих интересах не только для закабаления бедноты, но и для создания кооперативов капиталистического типа, используя выгодные для них внутриобщинные отношения. Вообще борьба социалистических и капиталистических тенденций, в том числе и в кооперации, тоже изучена явно недостаточно. Здесь возник один из штампов: кооперация - это база для социалистического преобразования сельского хозяйства. В конечном счете это так. Но в жизни все обстояло не столь прямолинейно и просто. Борьба между капитализмом и социализмом шла, и борьбу эту надо показать правдиво и детально. До сих пор мало изучены даже отдельные виды кооперации (например, производственные товарищества), их социальный состав, деятельность и т. д.
Вопрос о взаимоотношениях общины и Советов актуален и для изучения последующей истории органов Советской власти. Тогда, в конце 20-х годов была принята и осуществлена целая система мер по возвращению Советам прав полновластного хозяина жизни деревни. Опыт этот требует изучения и использования. Не секрет, что с победой колхозного строя Советы часто попадали под влияние колхозов, теряли самостоятельность. В последние годы многие функции Советов стали исполнять партийные органы. Недаром сейчас стоит задача разграничения функции партийных и советских органов, восстановления той роли, которую и должны играть Советы.
Хотелось бы сказать еще об одном весьма печальном факте, связанном с изучением истории в школе и вузе. Нам, как и другим представителям вузовской системы, особенно отчетливо видно, насколько упал уровень исторических знаний. Весьма распространено отсутствие строгости в отношении к историческим фактам, событиям, именам, хронологии. Студенты и школьники часто не стыдятся ошибаться, путать имена и даты, приписывать историческим деятелям (даже Ленину) слова, которые они не говорили. В период застоя, когда отсутствовало единство слова и дела, процветала показуха, упал нравственный уровень общества, забывались ленинские, социалистические принципы в руководстве экономикой, политикой, наукой, культурой и искусством, появилось и неуважительное отношение к истории. Наша общая задача - как можно скорее избавиться от этого тяжелого наследия.
Л. Е. ФАЙН. Глубоко осмыслить ленинскую концепцию кооперации
В истории 20-х годов определяющим феноменом явилась новая экономическая политика, ее разработка, развертывание, успешное продвижение на ее основе по пути к социализму, ее преждевременное и необоснованное свертывание. До недавнего времени преобладающей среди историков была точка зрения, что эта политика проводилась и в 30- х годах, что на ее основе мы построили социализм, что отмирала она постепенно, выполнив предназначавшуюся ей роль. Лишь отдельные историки высказывали мнение о том, что нэп был свернут волевыми решениями в конце 20-х годов. Ныне перед историками стоит задача на конкретном материале проследить, как протекало свертывание нэпа, конкретизировать начальные и конечные рубежи этого процесса. Не менее важно исследовать, почему Сталину удалось довольно легко повернуть с пути ленинской экономической политики к командно-административным методам, а также почему - что еще более важно - этот курс - пусть без таких репрессий и уродливых искажений, как в 30-х годах, - оказался столь живучим, что и сейчас не просто и не скоро удается его преодолеть.
стр. 41
Некоторые суждения по этому вопросу хотелось бы высказать, базируясь на осмыслении исторического места кооперации в экономической политике Советского государства 20-х годов.
В ленинской концепции нэпа кооперации отводилась большая роль. Причем видение этой роли углублялось. В апреле 1921 г. В. И. Ленин констатирует: "Недаром декрет о продналоге вызвал немедленно пересмотр положения о кооперации и известное расширение ее "свободы" и ее прав". В марте 1922 г. он высказывается более категорично: "Не кооперацию надо приспособлять к нэпу, а нэп к кооперации". В январе 1923 г. он заключает, что "именно благодаря нэпу... кооперация получает у нас совершенно исключительное значение"30 . Можно полагать, что Ленин рассматривал кооперацию не просто как составную часть, а как сердцевину нэпа, как сердцевину экономической политики строительства и функционирования социализма. Свертывание нэпа в конце 20-х годов привело и к отказу от ленинских идей кооперирования. В настоящее время курс партии на перестройку, на переход от административно-командных к экономическим методам управления с той же неотвратимостью, как и в 1921 - 1922 гг., вызвал пересмотр положения кооперации, расширение свободы и пределов ее развития, ее прав. За три года после апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС мы прошли путь от частных постановлений конца 1985 - начала 1986 г. о воссоздании Всесоюзного объединения рыболовецких колхозов и развитии потребкооперации до Закона "О кооперации в СССР", равного которому по характеру и значению еще не знала история кооперативного движения в нашей стране. Общность подходов к кооперации в начале 20-х годов и в наше время побуждает нас тщательно проанализировать, как случилось, что мы недооценили, исказили роль кооперации, по существу, потеряли ее не только как сердцевину нэпа, но и как важнейший компонент строительства социализма. Это особенно важно, если учесть наличие антикооперативных тенденций не только среди отдельных элементов госаппарата, но и части трудящихся, которые ранее всего улавливают негативные стороны в деятельности кооперативов.
В литературе вопрос об отходе от ленинских идей кооперирования в конце 20-х годов до недавнего времени не ставился. Дело представлялось так, что к этому времени ленинское учение о кооперации получило дальнейшее развитие, обогатилось новыми положениями и вскоре полностью восторжествовало. Критике подвергались лишь известные искривления в колхозном строительстве в начале 30-х годов, причем выпячивалась такая причина искривлений, как новизна дела и отсутствие опыта, хотя в действительности ленинские идеи и наличный практический опыт позволяли не допустить серьезных деформаций.
Одна из причин случившегося - недостаточное усвоение руководством партии, широким партийным и хозяйственным активом ленинской концепции социализма в целом, его учения о кооперации в частности. Прежде всего, не до конца была усвоена и недостаточно осмыслена ленинская концепция социализма как общества, основанного на товарно- денежных отношениях, системообразующая роль кооперации, кооперативных отношений как наиболее способных связать личные интересы трудящихся с интересами всего общества. Статья "О кооперации" трактовалась произвольно, по существу, игнорировались содержащиеся в ней коренные положения. Широко комментировался только вывод о том, что "простой рост кооперации... тожественен... с ростом социализма". В то же время опускалось не менее важное положение: "Вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм". До недавнего времени не упоминалось и ленинское положе-
30 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43, с. 225; т. 54, с. 195: т. 45, с. 369.
стр. 42
ние о социалистическом строе как строе цивилизованных кооператоров31 .
Исторически сложилось так, что теоретическое осмысление ленинской концепции социализма в полном объеме развернулось без Ленина, что немаловажно, если учесть всю совокупность факторов. Особенно пагубно на этом процессе сказалась внутрипартийная борьба того времени, объективный анализ которой предстоит еще осуществить. Представляется, что противоборствующие стороны проявляли по вопросу о кооперации известную односторонность, выделяя те положения единой ленинской концепции, которые, как казалось спорящим, позволяют им подкрепить свою платформу. Тем не менее в 1924 - 1927 гг. было сделано очень многое для усвоения ленинской концепции кооперации, что нашло отражение как в партийных решениях, особенно XIII и XV съездов партии, так и в вышедшей в те годы литературе. Однако уже с 1928 г., когда началась полемика с группой Бухарина, развернулась атака на многие основополагающие ленинские принципы кооперирования.
Стали допускаться серьезные нарушения и в практике кооперативного строительства. В 1924 г. были приняты новые постановления ВЦИК и СНК о кооперации взамен подписанных Лениным кооперативных декретов 1921 года. В них уже был допущен отход по ряду позиций от кооперативных начал, в частности по такому вопросу, как членство в кооперации. Вслед за этими постановлениями была развернута работа по регулированию партийного состава кооперативных центров и союзов, которые во многом расходились с ленинским принципом выдвижения коммунистов на руководящую работу в кооперации на основе завоевания делового доверия кооператоров. Экономические меры регулирования отношений в кооперации, в частности кредитная политика государства перестали стимулировать развитие производительных сил крестьянского хозяйства. В конце 20-х годов стали предприниматься организационные перестройки кооперативных центров не по инициативе самих кооперативов, а по решению органов государственной власти. Особенно следует выделить реорганизацию на основе постановления ЦК ВКП(б) от 27 июня 1929 г., разрушившую фундамент всей системы сельскохозяйственной кооперации страны.
Из всего вышесказанного вытекает важность комплексного изучения опыта 20-х годов как для уяснения истоков Крутого поворота по отношению к кооперации, который произошел на рубеже 20 - 30-х годов, так и для предотвращения новых деформаций на современном этапе развертывания кооперативного движения. Отсюда и ряд практических предложений.
Необходимо поставить на солидную основу изучение опыта кооперативного строительства в СССР. В настоящее время оно ведется отдельными энтузиастами разрозненно, без увязки в проблемном, хронологическом и региональном аспектах. Отсутствуют специальные научные подразделения, которые могли бы возглавить разработку проблемы так, как это делала в свое время кооперативная секция Комакадемии. Сектор истории советского крестьянства и сельского хозяйства Института истории СССР АН СССР не в состоянии охватить рассматриваемую проблему, хотя и оказывает исследователям всяческую поддержку в разработке истории всех видов кооперации. Необходимо создание специальных научных подразделений в составе Института истории СССР или даже на межинститутском уровне под эгидой Отделения истории АН СССР, которые занимались бы этой проблемой на материалах всех периодов истории советского общества, а также в дореволюционной России, в зарубежных странах.
31 Там же. Т. 45, с. 376, 373.
стр. 43
Не менее важной задачей является организация широкого распространения знаний по теории и истории кооперативного движения среди всех трудящихся, особенно среди руководящих работников всех уровней и звеньев, вооружения кооперативными знаниями подрастающего поколения. Следовало бы наладить издание массовой литературы по кооперации (хотя бы в таком объеме, как это было, например, в 1917 - 1918 и 1921 - 1927 гг.), обеспечить квалифицированные выступления историков по вопросам кооперации на страницах периодических изданий. Все это важно для развития кооперативного сознания масс, кооперативной самодеятельности и взаимопомощи, без чего нельзя оживить и кооперативное движение.
В. П. ДМИТРЕНКО. Что такое нэп?
Сегодня не случайно, а закономерно в рамках общей темы звучит проблема нэпа и современность. Не случайно мы возвращаемся к нашим встречам с читателями и слушателями, которые ставили перед нами эти проблемы еще несколько лет назад. Но сегодня, как и тогда, мы должны повторить одну простую, Как мне кажется, мысль, что каждая форма экономической политики есть определенная жестко организованная система, из которой нельзя механически извлекать отдельные принципы, отдельные методы, отдельные формы хозяйства. Если мы рассматриваем систему, то мы и должны рассматривать ее по законам системы, а не по законам корзины с яйцами, из которой можно выбрать либо одно, либо другое понравившееся нам яйцо. И как всякая система она имеет свои законы развития, которые определяются многообразием внутренних взаимозависимостей и связей.
Сейчас очень модно моделирование исторического процесса. Я считаю, что выход на этот уровень - попытка, которая сегодня представляется очень назревшей и продуктивной. В то же время она выявляет как раз наши "белые пятна" не только в плане фактуры, не только в плане имен, событий, но, пожалуй, в большей степени - в плане методологии исторического исследования. В этом смысле обращает на себя внимание попытка построить две модели для того, естественно, чтобы их противопоставить: первую, связанную с этапом, периодом гражданской войны, этапом, который получил название "военный коммунизм", и вторую - с этапом новой экономической политики. Почему необходимо разобраться в этих понятиях, категориях, процессах и моделях? Потому, что сегодня, мне кажется, именно здесь ключевая проблема, ключевой момент осмысления сущности 20-х годов. Если мы не выстроим для себя достаточно четко и правильно отправную точку отсчета, то, видимо, весь последующий анализ пойдет с известным перекосом.
Что такое нэп? Я думаю, что прозвучавшее сегодня определение его как политики переходного периода уже неточно. Новая экономическая политика есть один из этапов экономической политики переходного периода. В данном случае это уточнение имеет важное методологическое значение, что необходимо для осмысления места, роли новой экономической политики, закономерности перехода к новой экономической политике и выхода из нее на каком-то определенном этапе развития нашего общества. Поэтому - это не частность, связанная с терминологией, а исходная методологическая посылка.
Мы с трудом отказываемся от таких понятий, как "плохая" политика или "хорошая" политика. Но, к сожалению, часто возвращаемся к ним, чтобы определить свое отношение к тем или иным этапам экономического развития Советского государства. Термин "военный коммунизм" уже должен быть, видимо, отброшен. Это те шоры, которые задают с самого начала границы в анализе данного этапа - очень сложного, противоречивого, многопланового, отнюдь не вмещающегося в жесткие рамки "воен-
стр. 44
ного коммунизма". Нам сегодня важно видеть, что в рамках гражданской войны протекали разные и подчас противоположные процессы. И подводить их под одну характеристику было бы неправильно.
Эти процессы определялись основными объективными закономерностями переходного периода, теоретически глубоко обоснованными Лениным, такими, как закономерность обобществления, расширение экономических функций государства, становление системы планирования и т. д. В рамках этого этапа шли процессы, которые объективно необходимы для всех стран, вступающих на путь социалистического строительства, которые определяют особенности его начального этапа, такие, как подведение экономической основы под пролетарскую диктатуру. Здесь шли процессы, которые неизбежно определялись многоукладностью и необходимостью сосуществования формирующегося социалистического уклада с другими социально-экономическими формами хозяйства. И, наконец, здесь было то, что мы традиционно называем "военным коммунизмом", т. е. разверстка и пр.
Зачем нам сегодня возвращаться к этим сюжетам? Почему нам это сегодня принципиально важно? Потому, что лишь такая многоплановость, лишь такая системность, лишь понимание глубоких внутренних взаимосвязей, взаимозависимостей и внутренней противоречивости этого процесса позволят решить вопрос о закономерности, неизбежности перехода к новому этапу экономической политики в рамках переходного периода в связи с изменением конкретно-исторической ситуации. Мы должны учитывать не только чисто объективные условия, но и совокупность субъективных факторов. Лишь в таком сочетании возможно выявить логику, объективную закономерность смены форм и методов социалистического строительства.
Поэтому, когда мы сегодня ставим вопрос об альтернативах, то мы, мне кажется, слишком "нажимаем" на то обстоятельство, в чьих головах эти альтернативы рождались. Видимо, нужно в первую очередь связывать эти альтернативы с теми объективными процессами, противоречиями, социальными интересами, которые имели место в рамках переходного периода. И только под этим углом ставить вопрос о соответствии той или иной концепции марксизму. Вероятно, только здесь будет для нас критерий истинности, правильности, научности той или другой концепции того или иного политического деятеля. А ставить в основу этой оценки наш последующий опыт или наши сегодняшние представления - путь достаточно неопределенный, спорный. Мы можем внести очень много субъективизма в оценки исторических явлений, событий, лиц.
Думается, с этой точки зрения необходимо углубить характеристику и самой новой экономической политики. Коль мы сегодня так охотно выстраиваем ее модель, то к нэпу нам нужно подходить с теми же методологическими посылками, с которыми мы подходим к моделированию исторического процесса в целом.
Я думаю, что сегодня мы не готовы к построению модели периода гражданской войны, потому что ряд аспектов этого этапа истории нашей страны для нас сейчас остается действительно "белыми пятнами". Во-первых, мы не имеем полной ясности в вопросе: каков был взгляд Ленина на будущий социализм до перехода к новой экономической политике? Сегодня те формулы, которые нам предлагают некоторые публицисты, носят чересчур облегченный характер. Известно, что в рамках гражданской войны Ленин ставил вопрос о многообразии путей перехода к социализму, о возможности не только наступления, но и отступления, о поиске компромиссных форм хозяйства в рамках переходного периода. В этот же период гражданской войны ставился и вопрос о концессиях, о перегруппировке классовых сил в деревне и т. д. Все это, мне кажется, должно быть подвергнуто очень глубокому анализу.
стр. 45
У нас сегодня нет ответа и на вопрос, каким было реальное соотношение экономических укладов в годы гражданской войны. Мы активно разрабатывали проблему национализации. Но не ставили вопроса о месте и роли мелкотоварного производства в системе хозяйства, месте и роли капиталистических отношений в рамках этого периода. Если признается, что половина продуктов, которые получал городской житель, поступала через частный рынок, то должны быть, следовательно, по достоинству оценены место и роль рыночных отношений в рамках периода гражданской войны и в рамках системы "военного коммунизма". Без этого мы не поймем логики перехода к нэпу.
Чрезвычайно важно поставить вопрос и о творческом соотношении, взаимодействии теории и практики. Историография констатирует, что, с одной стороны, продразверстка начинала примыкать к ленинской концепции социализма как строя, где будут господствовать отношения продуктообмена, с другой - происходило более глубокое осмысление процесса развития крестьянства как класса, изменения социальной структуры и социальных интересов. И рядом с выводом "середняк - новое большинство" появляется и новое ленинское теоретическое осмысление лозунга свободы торговли. Таким образом, сегодня до создания модели периода гражданской войны нам еще далеко. Поспешность в конструировании такого рода модели может привести к искажению исторической картины. Главным представляется не механическое деление исторического процесса на независимые отрезки с целью их противопоставления, а выявление его диалектики, его доминанты, наряду с постоянной изменчивостью и постоянным обогащением.
Говоря об уровне изученности новой экономической политики, представляется важным рассмотреть вопросы, которые сегодня уже были поставлены, но без решения которых нельзя подойти к верному и точному решению вопроса ни о развитии нэпа, ни о закономерностях ее исчерпания, ни о времени ее замены иной формой экономической политики. В числе этих проблем ключевыми являются, во-первых, переход к новой экономической политике, который занял не один и не два года, а, по сути дела, всю первую половину 20-х годов, когда происходит не только обнаружение принципов, форм, методов, но происходит сложение всего этого в целостную систему - именно систему новой экономической политики, которая ориентирована на регулирование многоукладности, на межклассовые компромиссы, на решение вопроса "кто - кого" как стержня этой специфической формы экономической политики.
Во-вторых, а сколько же все-таки исторически просуществовал нэп? Мы сегодня ценим нэп за подъем экономики, за оживление, за реализацию экономических интересов отдельных классов. Но сколько реально было экономических и административных методов руководства, демократизма наряду с централизмом, плановости через экономические и через директивные методы? Если мы на этот вопрос сегодня не ответим, мы, естественно, не сможем понять, почему накапливались противоречия новой экономической политики, почему ее история - это серия кризисов, через которые проходил нэп, через которые реализовывал себя нэп и которые в то же время свидетельствовали о появлении внутренних противоречий, все больше и больше требовавших уже пересмотра концепции экономической политики переходного периода, т. е. творческого развития или смены форм экономической политики.
Важно понять сущность противоречий, рождаемых системой новой экономической политики. Как проявлял себя мелкотоварный производитель через систему своих экономических интересов, какова была динамика мелкобуржуазной стихии, которую Ленин характеризовал не только как экономическую, но и политическую, военную? Какова динамика нарастания мелкобуржуазной стихии? Какие возможности были у государства по преодолению этой мелкобуржуазной стихии? Не изучив этой про-
стр. 46
блемы, мы не сможем решить вопроса о достоверности тех теоретических построений, которые появляются во второй половине 20-х годов.
Таким образом, возникает проблема эволюции новой экономической политики. Уже в 1921 г. Ленин заметил, что весной мы говорили об одном, а осенью - уже о другом нэпе. Весной 1922 г. он уже выступал с новой трактовкой. А в его последних работах - качественно новое видение сущности, задач, перспектив нэпа. Эта динамика продолжалась и после Ленина, зависела от ряда объективных и субъективных факторов. Поэтому возникает проблема кризисов нэпа, проблема уровней теоретического осмысления природы и характера этих кризисов. Отсюда, соответственно, и динамика представлений партии о содержании новой экономической политики, ее месте, роли, назначении, и проблема выхода из новой экономической политики.
Сегодняшняя наша беседа в итоге показывает, что мы еще не полностью готовы к моделированию новой экономической политики, и для того, чтобы построить грамотную, научно взвешенную модель, нам необходимо еще пройти большие, долгие этапы обогащения наших представлений.
Т. Ю. КРАСОВИЦКАЯ. Нэп и руководство развитием национальных культур
Нэп - это целостная политика, и она, естественно, воздействовала на сферу руководства развитием культур народов нашей страны, обусловив известную самостоятельность, децентрализацию управления ею. В значительной мере была снята межнациональная напряженность, создавалась база для развития и взаимовлияния культур. Но уже с конца 20-х годов началась деформация ленинского отношения к развитию национальных культур. Эта деформация полностью не изжита и до наших дней и является одной из причин событий в Нагорном Карабахе, Казахстане, Якутии.
Первая проблема, требующая разработки - проблема "великодержавничества". Нельзя забывать о том, что революция произошла в стране уникальной по своему национальному составу, стране, имеющей огромное количество не только различных культур, но и цивилизаций и не имеющей традиций и политического опыта борьбы с великодержавничеством, опыта использования национальной полифонии культур на благо социалистической цивилизации.
В проекте декрета о рабоче-крестьянском правительстве В. И. Ленин первоначально называет наркома по делам национальностей "председателем по делам национальностей", подчеркивая этим важность овладения коллективными, коллегиальными методами решения проблем в структуре и политическом механизме новой власти. И далее, поддерживая создание института национальных комиссаров, Ленин стремится к разрыву с многовековой великодержавно-шовинистической авторитарностью государственной власти, игнорировавшей национальные интересы всех народов. Иными словами, понимая, что и после революции сила охранительных тенденций, отсутствие демократических традиций, отсталость многих народов, их низкий экономический и культурный уровень не уменьшат нагрузку на аппарат управления, Ленин работает над созданием политических, экономических, идеологических средств борьбы с великодержавничеством, видя в этом залог упрочения социалистической цивилизации.
Наркомом по делам национальностей стал И. В. Сталин, но он всей сложности проблемы не понял. Об этом свидетельствуют его выступления и статьи, методы руководства Наркомнацем, отношение к Совету Национальностей, который он попросту подчинил коллегии наркомата, первые опыты с созданием республик - "игра в республики". Особенно
стр. 47
отчетливо это проявилось к 1922 г., когда Сталин разработал план "автономизации". В этот период Ленин прямо говорит о поддержке Сталиным великодержавной традиции в структуре создаваемого государственного союза и противопоставляет ей свой принцип объединения республик, именуемый им как "вместе и наравне".
Необходимо глубоко исследовать, почему Советское государство, несмотря на существование республик, создало дополнительную, а по существу выполняемых функций основную систему органов государственной защиты равноправия и суверенности народов и прежде всего их культур. Имеющиеся у нас немногочисленные работы по этой теме в буквальном смысле тонут в общей литературе о национально- государственном строительстве в СССР. Незамеченным прошел и сборник документов "Протоколы совещаний наркомов просвещения союзных и автономных республик", вышедший в 1985 году. В нем впервые опубликованы документы, раскрывающие борьбу с великодержавными тенденциями в сфере руководства развитием национальных культур.
Система общефедеральных национальных органов просвещения, их методы работы третировались Наркомнацем, особенно в период образования СССР и были сохранены лишь благодаря вмешательству и защите Ленина. В 1929 г. права республик были существенно ограничены, система же общефедеральных национальных органов просвещения в 1934 г. ликвидирована. Это еще более усугубило жесткую централизацию руководства, начавшуюся также в конце 20-х годов. В 1966 г. с созданием Министерства просвещения СССР, которому и вменялось лишь руководство общеобразовательной системой (но школа - база, стержень культуры общества!), такая практика продолжала развиваться. А ведь именно против этого в 1922 г. возражали и Ленин, и А. В. Луначарский, и наркомы просвещения всех республик, как союзных, так и автономных. Функционировавшая в годы нэпа система руководства привела к серьезным успехам (104 языка обучения к 1934 г. - последнему году их существования). Это разительно контрастирует с нынешним положением. Как указывал В. В. Карпов в докладе на мартовском (1988 г.) пленуме Союза писателей СССР, в наши дни это число равняется 37. Хорошо ли мы представляем себе Сталина как теоретика и практика национального вопроса? На мой взгляд, нет. В исторических работах отмечались и ранее его крупные ошибки в период образования СССР, но до сих пор оценки этих ошибок как позиции антиленинской, антиинтернационалистской у нас нет. А ведь от Сталина зависела реализация, а позже и выработка национальной политики в нашей стране. Представляется, что сталинская модель национальной политики основана на утилитаризме и прагматизме его подхода к национальному фактору, к опыту того или иного народа, игнорировании роли и значения историко-культурных корней в социалистических преобразованиях. Это определяло и понимание Сталиным перспектив развития национальных культур.
Возьмем хотя бы языковую политику и языковое строительство. Несомненно, Сталин был знаком с исследованиями приверженцев яфетической теории, проводившимися в 20 - 30-е годы, показывавшими, что процесс скрещивания языков, объединение родственных идет очень медленно, столетиями, но неумолимо. Эти положения раскрыты в работах Н. Я. Марра, Н. Ф. Яковлева и других ученых. Так, Яковлев в 1930 г. подчеркивал, что "ход этого процесса настолько же медлителен и самое объединение человеческих языков дело еще настолько отдаленного будущего, что строить какие-либо практические выводы на основе этого нашего предположения, в смысле искусственного вытеснения или объединения их, представляется в настоящую эпоху развития общества и языка преждевременным". Он писал, что "в качестве технического средства для поднятия культуры различных национальных групп мы поэтому обязаны сегодня использовать их отдельные раздробленные языки, что
стр. 48
одновременно послужит также целям культурного сближения этих национальных групп между собою"32 .
На XVI съезде партии Сталин высказался за слияние в будущем национальных культур в одну общую (и по форме и по содержанию) культуру с одним общим языком. При этом он утверждал, что будто бы по Ленину в период победы социализма в мировом масштабе национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык.
Строго говоря, у Ленина ничего похожего о такой перспективе развития языков нет. Сила же сталинского утверждения в невозможности его опровергнуть не только в то время, но и в обозримом будущем. Недаром сам основатель яфетической теории Марр отметил, что формулировка "ответственнейшего работника политической партийной организации... дает как политически руководящую мысль, то положение, которое яфетической теорией достигнуто... ценой упорных теоретических изысканий за многие десятки лет". И далее ученый подчеркивает, что "т. Сталин пришел к своему общественно-организационному выводу как яфетидолог-лингвист к своему теоретическому положению"33 . Когда за рубежом Марра обвинили в том, что его теория создана "нарочито в политических целях только потому, что она конгруирует с большевистской практикой", он с достоинством отвечал: "Не вина научного построения, если к нему невольно проникаются доверием те, кто наиболее нуждается в его состоятельных и актуальных положениях об языке, получая в них, совершенно независимо от нас, идеологического союзника"34 . Однако ученый все же насторожился, дважды оценив изложенные в речи Сталина положения как общественно-организационный вывод и как политически руководящую мысль. И в самом деле у нас и до сих пор по-разному складывается отношение к одному и тому же выводу ученого и политического деятеля. Вспомним хотя бы ситуацию в обществоведении, возникшую вокруг тезиса о развитом социализме.
В практике языкового строительства время, отводимое яфетической теорией на эти сложнейшие процессы развития языков, стало уплотняться. Особенно показателен в этом смысле период Великой Отечественной войны. У нас по-прежнему нет исследований национальной политики этого периода. При крайне сложном положении с источниками по этой теме все же возможно осмысление некоторых "логических" построений Сталина. Так, используя как повод факты сотрудничества отдельных представителей нерусских народов с оккупантами, Сталин проводил выселение, стирание целых народов, по словам Б. Слуцкого, с лица Земли и проводил, хотя и поспешно, но вполне продуманно, "со знанием дела", с точки зрения языковой политики. С Северного Кавказа выселялись лишь народы тюркской группы (карачаевцы, балкарцы, кумыки, ногайцы, кавказские турки), из Крыма - крымские татары. Исключение составляют лишь чеченцы и ингуши, но это как раз то исключение, которое подтверждает правило. Выселялись эти народы тоже не куда- нибудь, не в Сибирь, не на Колыму, а в тюркоязычную Среднюю Азию, т. е. в среду сильных, более многочисленных народов (казахов, киргизов и т. д.). На Северном Кавказе оставались черкесы, адыгейцы, кабардинцы, абазинцы, говорящие на языках близкородственных, принадлежащих к одной иберийско-кавказской группе. Вот почему в эту "схему" и не укладывались чеченцы и ингуши, говорящие на особых языках - вайнахских. Таким насильственным образом создавалась однородная языковая среда.
32 Яковлев Н. Ф. Унификация алфавитов для горских языков Северного Кавказа. В кн.: Хаджиев А., Яковлев Н. Ф., Беляев М. В. Культура и письменность горских народов Северного Кавказа. Владикавказ. 1930, с. 22.
33 Языковая политика яфетической теории и удмуртский язык. М. 1931, с. 2 - 3.
34 Бретонская нацменовская речь в увязке языков Афревазии. - Известия Государственной академии истории материальной культуры, 1930, т. 6, вып. I, с. 18 - 19.
стр. 49
Недопустимые репрессии против целых народов в языковой политике стали средством перехода на ассимиляторские по существу позиции. Усугубляющим фактором сталинской политики было отсутствие в ней ленинской нравственности, гуманизма, доброты, внимания, чуткости к малым, ранее угнетенным народам, политической дальнозоркости в целом. Этот своеобразный "опыт" позволил Сталину уже вскоре после окончания войны в работе "Марксизм и вопросы языкознания" открыто высказать свои великодержавные взгляды в вопросе о будущем языков. Раскритиковав яфетическую теорию, он подчеркивал: "Совершенно неправильным было бы думать, что в результате скрещивания, скажем, двух языков получается новый третий язык, не похожий ни на один из скрещенных языков... На самом деле при скрещивании один из языков обычно выходит победителем"35 . Единственный реальный в затеянной Сталиным дискуссии по языкознанию оппонент уже не мог ему ответить, нас же сегодня должно интересовать новое направление "политически руководящей мысли" и те "общественно- организационные выводы", которые были или могли быть сделаны.
Внимательного изучения требует также вопрос об уровне компетентности руководства национально-культурными процессами. Речь идет прежде всего о ленинской когорте руководителей, в 20-е годы противостоявшей Сталину. Прежде всего это нарком просвещения А. В. Луначарский, выступления которого по национально-культурным проблемам в большинстве своем не изданы, рассеяны по различным архивным фондам, труднодоступным периодическим изданиям, Н. К. Крупская, М. Н. Покровский, курировавший в Наркомпросе РСФСР этот участок работы. С помощью Покровского в первое десятилетие были созданы многочисленные научные комиссии, комитеты, институты, начавшие активно изучать национально-культурные проблемы. Наименее известен вклад наркомов просвещения республик, их профессиональный, культурный, интеллектуальный уровень, часто занижаемый. До сих пор нет работ о таких наркомах просвещения, как В. П. Затонский, Г. Ф. Гринько - на Украине; В. М. Игнатовский - в Белоруссии; С. Габиев - в Дагестане; Ш. Ахмадиев - в Татарии.
Особенностью ленинской кадровой политики было то, что на должности наркомов назначались авторитетные деятели культуры - языковеды, писатели, поэты. С конца же 20-х годов началась замена их функционерами, аппаратными работниками, не изжитая и в наши дни. К сожалению, даже установление имен первых руководителей, особенно в автономных республиках, представляет сегодня огромные трудности. Как правило, их фамилии, их подписи под теми или иными документами при публикации снимались, а в монографических работах не упоминались. Изучение вклада этих людей в развитие национальных культур неизбежно приведет нас и к вопросу о "национал-уклонистах". Оценка последних должна, наконец, стать объективной и строго документированной.
Решение этих и многих других весьма актуальных в наши дни проблем возможно объединенными силами как местных историков, так и историков центра. Пока же наблюдалось известное размежевание круга научных проблем, согласно которому историки в центре, особенно в 70-е годы, концентрировали свое внимание на изучении такой важнейшей реалии, как "новая историческая и социальная общность - советский народ". Уже одно количество работ на эту тему говорит об односторонности в изучении процессов интернационализации. Не может не вызывать серьезного беспокойства и тот факт, что оригинальные, фундированные работы по этой проблеме стали издаваться в республи-
35 Сталин И. В. Марксизм и вопросы языкознания. М. 1950, с. 25.
стр. 50
ках, как правило, на национальных языках. Эта тенденция неестественная и неприятная в науке, интернационалистской по существу и целям научных занятий.
В. И. БАКУЛИН. Проблемы социалистически организованного труда
В выступлении В. П. Дмитренко затронута важнейшая тема. Уверен, что без обращения к ней невозможно до конца понять и феномен культа личности, и многое другое в истории переходного периода. Речь идет о формах и методах организации труда, производства и управления в обществе, вступившем на путь социалистического строительства. Эта проблема сразу после Октября во весь рост встала перед руководителями партии. В. И. Ленин называл задачи организации в числе самых важных и сложных. Позднее эту проблему как бы заслонили другие - индустриализация, коллективизация, Отечественная война... Но можем ли мы и сегодня признать, что она уже решена, что мы все отчетливо представляем себе, что такое социалистически организованный труд? Думаю, что нет. Сегодня мы впервые после 20-х годов так же серьезно, как и тогда, обращаемся к данной теме. Полезно изучить опыт тех лет и выяснить, как тогда ставились и решались подобные вопросы. Там много любопытного: например, теоретический уровень старой партийной гвардии был чрезвычайно высоким, однако, на этом фоне отчетливо просматривается теоретический провал периода культа личности Сталина, да и ряда последующих десятилетий.
Обобщая, можно утверждать, что с первых шагов новой власти в политике партии, государства, общественном мнении началась то глухая, то открытая борьба между двумя основными вариантами, "моделями" организации труда в эпоху диктатуры пролетариата: "военно-коммунистической" и нэповской. Имелись глубокие, сущностные различия между политикой "военного коммунизма" и нэпом, особенно в области организации общественного производства. Причем ни тот, ни другой вариант не исключал научного подхода к организации труда, особенно если брать НОТ в самом широком значении этого слова как организацию труда в масштабах всего народного хозяйства. Я не случайно связываю рассматриваемую проблему с НОТ. Дело в том, что вряд ли у кого из лидеров нашей партии в первое десятилетие Советской власти возникали сомнения по поводу того, что социалистическое общество, его производственная база должны быть организованы научно.
Ленин неоднократно обращался к вопросам научной организации, ей уделено внимание в решениях IX, X, XI, XII съездов. Другое дело, что в донэповский период в это понятие вкладывалось одно содержание, а в годы нэпа - несколько иное. 1-я Всероссийская конференция по НОТ собралась в момент я бы сказал, апогея политики "военного коммунизма" - в январе 1921 года. Причем проявившейся в ходе обсуждения широте подхода к проблемам организации труда можно и сегодня позавидовать. И неудивительно, что такой творец политики "военного коммунизма", как Л. Д. Троцкий, был активным сторонником работ по НОТ.
Кстати, сегодня остается почти без изменений стародавняя ситуация, когда часть историков и обществоведов вздрагивает при одном упоминании имени этого крупного политического деятеля и продолжает, обычно не утруждая себя аргументами, проклинать его в духе "Краткого курса истории ВКП(б)". Непонятно, что это дает исторической науке. Я не призываю отказаться от критики троцкизма, но пора серьезно, с анализом источников (всех источников!) разобраться - за что и по какому поводу. Пора признать, например, вклад Троцкого в разгром интервентов и белогвардейцев в ходе гражданской войны. Небесполезно было бы проанализировать и его труды по проблемам организации труда как в годы
стр. 51
"военного коммунизма", так и в период нэпа. Там имеются идеи, заслуживающие внимания.
Как вскоре выяснилось, "военно-коммунистическая" модель организации труда, которую до определенного времени усовершенствовали, "шлифовали", в том числе с использованием методов и приемов научной организации, вела в тупик, была порочна по своей сути. Поэтому в 1921 г. начался переход от организации труда, построенной на жестком, "механическом" учете и контроле сверху донизу, на приказе, принуждении (и энтузиазме тоже), к организации стимулируемого труда. В рамках новой хозяйственной модели наметилась в качестве составной определенная тенденция, появились элементы интенсификации производства. Реализовывались они главным образом по линии нотовского движения, набравшего наибольшую силу в 1923 - 1925 годах. У советских "нотовцев" тех лет далеко не все удавалось, хотя были и немалые достижения, интереснейшие разработки. Слабая материальная база производства, низкий образовательный и культурный уровень основной массы населения, традиции, привычки, психология докапиталистических эпох и укладов объективно загоняли нотовское движение в очень узкие рамки, лишали его прочной социальной базы. Поэтому во второй половине десятилетия оно, "опустив планку" притязаний, замыслов и теоретического уровня, переросло в более массовое движение за рационализацию производства, органически вписавшись в курс партии на реконструкцию народного хозяйства.
К концу десятилетия в области организации общественного (промышленного) производства сложилась неоднозначная картина. И эта неоднозначность свидетельствует о том, что имелись различные варианты промышленного развития, методов индустриализации. На базе борьбы за рационализацию шел процесс, если можно так выразиться, европеизации, "окультуривания" производства, - совершенствовались не только техника и технология, но и организация, управление предприятиями и т. д. Процесс этот ослаблялся встречным течением - притоком новой рабочей силы, главным образом из деревни, что снижало уровень квалификации рабочих, ухудшало трудовую дисциплину и т. д. Впрочем, показатели промышленного развития - и количественные, и качественные - были во второй половине 20-х годов высокими, может быть, самыми высокими за все годы Советской власти, если не считать темпов восстановительного периода. Промышленность самоокупалась, приносила доход. Ростки культурного, интенсивного хозяйствования нуждались в бережном отношении.
Однако к началу 30-х годов в руководстве партии и страны верх взяли настроения "революционного нетерпения", идеи "большого скачка". Чем питались такие настроения? Во-первых, определенную роль сыграла идеализация некоторыми партийными и хозяйственными работниками фордизма (системы организации производства на автомобильных заводах Г. Форда в США, опиравшейся на чрезвычайно развитую техническую базу, на конвейер). Отечественные "фордисты" полагали, что быстрое техническое переоснащение предприятий, помимо реального позитива, автоматически "снимет" все прочие проблемы индустрии (организационные, управленческие, дисциплины труда и др.). Кстати, подобные и далеко не безвредные иллюзии и сегодня живы в общественном сознании. На руку "техническим экстремистам" сыграл мировой экономический кризис 1929 - 1932 гг., который, как отметил в свое время В. С. Лельчук, создал благоприятную ситуацию для расширения импорта, породил соблазн "рвануть". Во-вторых, существовали факторы, подталкивавшие к усилению государственного вмешательства в экономическую жизнь. Например, процессы стандартизации, концентрации производства, сулившие на том этапе большие экономические выгоды, в условиях нэповского хозяйственного механизма развивались недостаточно быстро. Не последнюю роль сыграли причины политического характера, о которых здесь уже говорилось.
стр. 52
Было еще одно обстоятельство, существенно ослабившее позиции нотовского (рационализаторского) движения: НОТ не вписался, если не брать исключения, в систему хозрасчетных отношений, экономических методов хозяйствования, не стал "полноправным" компонентом нэпа. Причина, видимо, в недостаточности хозрасчета, проводимого тогда лишь на уровне трестов. Хозрасчет не был доведен до рабочего места и не стал тем могучим рычагом, подвигавшим каждого работника на поиск новых, наиболее совершенных форм организации и приемов труда, каким мог бы стать в ином варианте. В. А. Козлов совершенно справедливо выделил эту проблему, когда говорил о незаинтересованности рабочих в нэпе. Без последовательного хозрасчета невозможно втянуть миллионы трудящихся в совершенствование производства, обеспечить научно- технический прогресс, успешно осуществлять научную организацию труда, производства и управления. Это - один из важнейших уроков 20-х годов, который обязательно следует учесть сегодня. Я думаю также, что в этом обстоятельстве (непоследовательно проведенный хозрасчет) коренилась одна из главных причин кризиса нэпа, один из важных факторов поворота к сталинскому варианту индустриализации, к новой модификации "военно-коммунистической" модели.
В. В. КАБАНОВ. Ленинский кооперативный план
Среди проблем нэпа одно из важных мест (а может быть, главное) принадлежит ленинскому кооперативному плану. Сегодня связанные с ним вопросы вновь выносятся на повестку дня, хотя сравнительно недавно они оживленно обсуждались на ряде конференций, оказавшихся и полезными и плодотворными. Несколько схематичные наши представления о сущности, содержании, разработке ленинского кооперативного плана были наполнены конкретным содержанием. Дискуссия дала толчок к написанию монографий, статей, часть которых не устарела.
Но, как нередко бывает, историки несколько переусердствовали. В интерпретации некоторых из них получилось, что ленинский кооперативный план начал разрабатываться задолго до Октября и на протяжении всей своей жизни В. И. Ленин совершенствовал его и уточнял. Получалось, что эта разработка представляла собою некую продолжительную во времени и постоянно восходящую линию. Это абсолютно не диалектический подход к наследию Ленина. Другие исследователи трактовали кооперативный план настолько широко, что он объявлялся теоретической основой и методом социалистического укрупнения сельского хозяйства (т. е. в нем находилось место даже для совхозов). Наконец, по мнению третьих, время действия кооперативного плана было поистине безграничным - вплоть до наших дней! Так, лет 10 назад создание АПК оценивали как новый этап в осуществлении ленинского кооперативного плана или его идей.
Сказанное позволяет заключить, что историки и даже экономисты исходили из представления о развитии сельского хозяйства как процессе постоянного укрупнения и все большего обобществления, забывая, а то и просто не ведая, о том, что укрупнение в сельскохозяйственном производстве не дает того эффекта, как в промышленности, что в 20-е годы проблема оптимизации сельскохозяйственного предприятия была хорошо отработана А. В. Чаяновым. Причины подобных преувеличений различны, но обращаю внимание на две. Первую можно отнести к категории своеобразной гигантомании, когда историки руководствовались соображениями "как бы не умалить значения", "как бы не преуменьшить роль". Отсюда тенденция включить в сущностную сторону дела как можно больше содержания, отсюда хронологическая вытянутость кооперативного плана. Вторая же обусловливалась тем обстоятельством, что кооперативный план - понятие историографическое, политическое, возникшее
стр. 53
уже после смерти Ленина, а следовательно, потенциально содержащее простор для толкования.
По существу кооперативный план был вырван из литературного контекста и из исторической среды. Ему было придано значение всеобщей универсальной формулы, под которую можно было подгонять все: и коллективизацию, и современные АПК, и некапиталистический путь развития отсталых народов, и прочее. Задача историков - найти и вернуть изначальное значение "кооперативного" принципа"36 , как называл Ленин то, что стали именовать ленинским кооперативным планом. Она может быть решена с помощью подхода, который я определил бы как генетический. Он включает в себя комплекс вопросов, в том числе и содержательный аспект, и временной, но, главным образом, - поиск истоков формирования ленинских взглядов в их эволюции, причем не только на кооперацию.
Вольно или невольно историография наталкивает на мысль, что Ленин является как бы изобретателем своих принципов. В лучшем случае говорят, что в их основе - труды К. Маркса и Ф. Энгельса. Однако этого недостаточно. Истоки кооперативного плана шире. Но, если мы признаем это, то не умалим ли значение Ленина как мыслителя, политика? Нет. Напротив, величие и политика и мыслителя состоит в том, чтобы уметь взять лучшее из сокровищницы человеческой мысли и мирового опыта. Ведь не умаляется же значение марксистской философии от того, что она, как известно, имеет три источника. Нечто похожее можно увидеть и в ленинском кооперативном плане. Поставим вопрос именно так: каковы его источники? В теоретическом аспекте он базируется на "трех китах": утопический социализм, кооперативный социализм (как разновидность утопического социализма), научный социализм. Здесь все достаточно ясно и нет необходимости останавливаться на каждом элементе.
В практическом аспекте кооперативный план вобрал в себя, с одной стороны, опыт развития дореволюционной кооперации, с другой, - практику революционных преобразований первых лет Советской власти. Российская кооперация накопила богатейший опыт. Его значение для кооперативного плана можно легко продемонстрировать. Применительно к вопросам кооперирования, коллективизации мы обычно употребляем привычные термины: ленинский принцип добровольности, ленинский принцип материальной заинтересованности, постепенность перехода от простого к сложному и другие. Однако отнюдь не Лениным они открыты. Это результат, к которому пришли кооператоры на основании многолетней практики, что и нашло теоретическое обоснование в работах С. С. Маслова, С. Л. Маслова, М. Слобожанина, А. Е. Кулыжного, А. В. Чаянова и других. Жизнь выдвинула необходимость соблюдения этих требований, лучшие умы возвели их в принципы, ставшие классическими принципами кооперирования, Ленин взял их на вооружение для социалистического строительства. Но вот что удивительно: произошло это не сразу. Ленин пришел к ним через их отрицание. Сначала он боролся с ними как категориями буржуазными.
Отношение Ленина к опыту кооперативной работы, к кооперации вообще зависело от характера первых революционных преобразований, их успехов и неудач, от представлений о будущем социалистическом обществе. Ф. М. Бурлацкий в статье "Какой социализм народу нужен"37 писал: "В 20-х годах сложились не только два взгляда на социализм, но две модели, конкурировавшие между собой на практике. Первая - "военный коммунизм" (1918 - 1921 гг.) - утверждалась в результате гражданской войны, но в немалой степени отражала и полуанархические взгляды о возможности "скачка" в коммунизм. На практике это отражало торжест-
36 См. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, с. 371.
37 Литературная газета, 20.VI.1988.
стр. 54
во приказа, насилия, прямые изъятия продукции у крестьян, ликвидацию нормального обмена продуктами труда. Вторая модель - "новая экономическая политика". Ф. М. Бурлацкий считает, что борьба двух тенденций, двух подходов, двух представлений о социализме шла давно: Сен-Симон и Бабёф, Маркс и Бакунин. А в нашей партии? По мнению автора статьи, половина состава членов ЦК в разное время была подвержена идеям "левого коммунизма".
Здесь многое упрощено и требует уточнения, ибо в эту схему никак не укладывается Ленин. Какова его "модель" социализма в 1917 - 1921 гг., т. е. до нэпа? Если мы обратимся к работам Ленина конца 1917 - начала 1918 г., то обнаружим, что его понимание модели социализма ничего общего не имеет ни с "военным коммунизмом" в трактовке Бурлацкого, ни с новой экономической политикой. Довольно четко у Ленина выделяется идея государства-коммуны, опиравшегося на самодеятельность трудящихся и безтоварный продуктообмен. Эта идея исходила из первоначальных представлений о социализме, сложившихся до формирования реального социалистического общества, до практики революционного хозяйствования. Ленин мог опираться только на труды Маркса и Энгельса и опыт Парижской коммуны. Но в самом замысле уже крылось противоречие с реальностью. Государство-коммуна - это ассоциация всех трудящихся, а начавшееся социалистическое строительство выражало собой государство диктатуры пролетариата. Одно исключало другое.
В этом противоречии были заложены и два возможных пути развития социализма: либо как "государственного социализма", либо как социализма "народного", "самодеятельного", социализма "народного самоуправления". Саботаж старых чиновников, сопротивление буржуазии, развязывание ею гражданской войны требовали ради сохранения завоеваний революции применения самой жестокой диктатуры победившего пролетариата, вследствие чего эта линия в преобразованиях просматривается четче. Но и вторая не исчезает. Например, декрет "О потребительских коммунам" от 20 марта 1919 г. знаменовал собой попытку перехода, по выражению Ленина, "от буржуазно-кооперативного к пролетарски-коммунистическому снабжению и распределению"38 . Сочетание двух линий как-то согласовывалось в том плане, что диктатура пролетариата в лице Советов - первый этап построения государства-коммуны. Например, Н. Осинский даже ставил вопрос: "В какой мере мы осуществили государство- коммуну?". Он полагал, что полностью задача еще не решена, что в республике осуществлена лишь "в основных чертах система Советов" и делал вывод: "Государство- коммуна не есть, во всяком случае, первый переходный этап, первая форма диктатуры пролетариата и бедноты"39 .
Идея государства-коммуны, воплощаясь в жизнь, деформировалась под влиянием объективных условий. Ее основой был продуктообмен между городом и деревней (вместо торговли), формой - огосударствленная кооперация (ленинская идея создания всенародного кооператива трудящихся тождественна замыслу государства-коммуны), главным орудием - продразверстка. "Мы решили, - говорил Ленин, - что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, - и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение"40 . Продуктообмена, однако, не получилось. Не потому, что была продразверстка, а из-за того, что вышло из нее на деле: товаров не было, и продразверстка превращалась в нечто, отличающееся от первоначального замысла абсолютной неэквивалентностью. Брали все
38 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37, с. 471 - 472.
39 Рабочий мир, 1919, N 3, с. 39.
40 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44, с. 157.
стр. 55
излишки, сверх излишков за обесцененные деньги, по существу, в долг. Вышла не та продразверстка, с помощью которой хотели восстановить промышленность, а та реальная, которая едва-едва позволяла сохранить остатки промышленности и рабочего класса, обеспечить армию, а крестьян в итоге поставившая в оппозицию к власти.
В октябре 1921 г. Ленин писал: "Мы думали, что по коммунистическому велению будет выполняться производство и распределение в стране с деклассированным пролетариатом... Если мы эту задачу пробовали решить прямиком, так сказать, лобовой атакой, то потерпели неудачу"41 . И еще: "Мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению"42 . И Ленин одним из первых понял необходимость смены политики и уточнения представлений о социализме. Но это происходило непросто. Трудно было оторваться от ориентира на идеальные представления. Поэтому и путь к нэпу лежал вновь через идею продуктообмена, через промежуточный вариант - допуск местного, т. е. ограниченного, товарооборота. Ленин предполагал, что нэп есть временное отступление. Лишь в 1923 г. в статье "О кооперации" он пришел к твердому убеждению, что нужен решительный пересмотр всех представлений о социализме, что в его построении нужно исходить не из идеала, а из конкретной действительности. Это решительным образом меняло и взгляд на кооперацию: ее нужно не перестраивать, а использовать в том виде, в каком она сложилась исторически. Все стало проще и естественнее. Ленин неоднократно повторяет мысль: "Как можно меньше мудрствования и как можно меньше выкрутас"43 .
По подходу к принципам строительства социализма эта ленинская работа наиболее близка к его работам, написанным летом 1917 г. ("Грозящая катастрофа и как с ней бороться" и др.). Их объединяет главенствующая над всем мысль: в стране, где власть, экономические высоты и земля находятся в руках рабочего класса, есть все необходимое для построения социализма. В этих условиях кооперация без всякой внутренней перестройки включается в господствующую политическую систему и начинает работать на нее. Все дело в механизме включения. Однако умения осуществить это не было.
Большую практику использования в хозяйстве, условно говоря, "инородных тел" имеет капитализм. Он более гибок в хозяйственном отношении: если ему выгодно, он использует докапиталистические формы и даже консервирует их. Несколько неожиданнее прозвучит утверждение, что капитализм может использовать в своих интересах и социалистические формы. Приведу пример, в общем известный, но теоретически еще не осмысленный. Колхозы на временно оккупированной немцами территории СССР во время Великой Отечественной войны продолжали функционировать. Руководящая верхушка, естественно, была "срезана" и заменена, все же остальное (рабочая сила, организация производства и пр.) было оставлено, но работало уже на оккупантов. Если мы к этой, парадоксальной на первый взгляд ситуации применим ленинскую формулу, то все станет на свои места: когда власть находится в руках определенного класса, экономические высоты и рычаги в руках этого же класса, земля, на которой основаны предприятия, также принадлежит ему, тогда эти предприятия ничем не отличаются от предприятий данной политической системы. А была возможность перерождения "колхозов" в иные по своей сущности хозяйства, т. е. возвращения к социалистическому содержанию? Подобный вопрос, по-моему, вызовет лишь ироническую усмешку. Кстати, роспуск оккупантами "колхозов" начался не по-
41 Там же, с. 165.
42 Там же, с. 157.
43 Там же. Т. 45, с. 372.
стр. 56
тому, что они себя не оправдали, а потому, что Гитлер, когда его положение пошатнулось (1943 г.), нуждался на оккупированной территории в социальной опоре и рассчитывал получить ее путем раздачи земли в частное пользование, т.е. преследовал исключительно политические цели. Суммируя изложенное, основную мою мысль можно сформулировать следующим образом. Статья Ленина "О кооперации" знаменует собой не логическое завершение предшествующей работы, а ее диалектическое отрицание, крутой поворот. Суть его состояла в том, что задачей строительства социализма становилась не перестройка экономики в соответствии с видением идеального социализма, а исходя из реальных условий, включение в социалистическую работу готовых форм, созданных капитализмом (кооперации прежде всего), втягивание через них в эту работу всех слоев населения, крестьянства в первую очередь.
Ш. Ф. МУХАМЕДЬЯРОВ. Нужна "красная книга" этносов
В отличие от других участников круглого стола, сосредоточивших свое внимание на оценке 20-х годов в истории нашей страны как времени альтернатив социально- экономического развития, я хочу остановиться на значимости обращения в современных условиях перестройки к опыту решения межнациональных отношений, заложенному в эти годы при непосредственном участии В. И. Ленина и преданному забвению в 30 - 40-е годы. Между тем многие из форм и методов 20-х годов, направленных на обеспечение фактического равенства народов и даже небольших национальных и этнических групп (национальных меньшинств, по терминологии того времени) не утратило своей актуальности и сегодня.
Как известно, хозяйственные успехи новой экономической политики тесно переплетались с демократизацией общественной жизни, что особенно ярко проявилось именно в решении национального вопроса. Так, важную роль сыграло создание национальных районов и национальных сельсоветов в местах компактного проживания отдельных национальных групп в окружении иноэтнического населения. Такие органы власти, работавшие на родном языке населения и включавшие представителей соответствующих его групп, давали возможность полнее учитывать, выявлять и согласовывать их национальные интересы. Не менее эффективной была и деятельность отделов нацменьшинств при республиканских, губернских, краевых, областных и окружных исполкомах и подотделов национальных меньшинств при отделах агитации и пропаганды обкомов и губкомов партии, при региональных бюро ЦК ВКП(б) и ЦК республиканских партий. Все они, как и многие другие представительные организации (Совещания наркомов просвещения союзных и автономных республик, федеральный комитет по земельным делам, Центриздат народов СССР), были неоправданно забыты. В настоящее время спектр форм и методов осуществления национальной политики по сравнению с 20- ми годами стал гораздо беднее.
Особого внимания заслуживает изучение положения национальных групп, проживающих за пределами своих национальных республик и областей в окружении иноэтнического населения других республик. Такие группы, живущие за пределами одноименных республик или вообще не имеющие таковых, составляют сегодня свыше 55 млн. человек, т. е. 20% населения всей нашей страны. Иначе говоря, каждый пятый человек находится в такой ситуации. В этих условиях вследствие недостаточного внимания к нуждам и культурным запросам национальных групп чаще всего и создается почва для возможных осложнений и конфликтов в сфере межнациональных отношений (события в Нагорном Карабахе, проблема крымских татар45 и др.).
45 Нагорный Карабах: историческая справка. Ереван. 1988; Крым: прошлое и настоящее. М. 1988.
стр. 57
Я глубоко убежден, что в условиях дальнейшей демократизации советского общества, углубления социалистического самоуправления народа, закономерного роста национального самосознания весьма целесообразным было бы формирование в соответствующих районах национальных Советов народных депутатов и обеспечение условий для их эффективной работы по удовлетворению нужд и культурных запросов соответствующих национальных групп. Не менее важным представляется и воссоздание национальных отделов при исполкомах Советов.
Парадоксально, но факт: в 20-е годы мы, по-видимому, гораздо лучше знали этнический состав населения страны. Достаточно сказать, что в 1926 г. перепись населения выделила 194 этнические единицы. В дальнейшем, однако, многие из этих народов и национальных групп, продолжая существовать как объективная реальность, тем не менее, исчезли со страниц официальной национальной статистики. Общее количество народов было настолько искажено, что в материалах переписи 1979 г. упоминается только 101 народ. Как свидетельствует С. И. Брук, из справочников исчезло более 80 этнических общностей46 . Конечно, естественные процессы консолидации и ассимиляции народов идут но, очевидно, не с такой быстротой. Сложилась поистине удивительная ситуация: мы вообще не знаем сейчас общее количество проживающих в стране этносов. Во всяком случае, неправомерно, например, включать в состав татар крымских татар, являющихся самостоятельным этносом со своей историей и культурой. Точно так же нет оснований включать в состав евреев крымчаков, грузинских, горских и бухарских евреев, представляющих отдельные этносы. Нет достаточных оснований считать ассимилированными талышей, шугнанцев, ливов, энцев и др.
Первым делом, за которое взялся недавно созданный в рамках Советского фонда культуры Научный совет по сохранению и развитию культур малых народов (председатель - чл. -корр. АН СССР ЭР. Тенишев), стала "инвентаризация" всех народов и национальных групп нашей страны, которая проводится с помощью специалистов Института этнографии АН СССР. Советское общество заинтересовано в сохранении специфического культурного наследия всех народов страны. Речь идет о целеустремленной работе по сохранению условий существования этносов в поисках надлежащих форм ревитализации их культур в современных условиях. Члены Совета с большой заинтересованностью и озабоченностью отнеслись к прозвучавшим в стенах Советского фонда культуры крайне тревожным сообщениям о современном положении шорского и вепсского этносов, вообще не имеющих каких бы то ни было национально- культурных центров и организаций.
Безусловно прав С. А. Арутюнов: исчезновение любого этноса - явление трагическое47 . Поистине и для этносов нужна "Красная книга". И обращение к опыту 20-х годов, характерной чертой которого являлось реальное претворение в жизнь концепции этнического плюрализма, безусловно весьма поучительно. Если мы не сбережем то многообразие национальных культур, которое еще сохраняется в нашей стране, от этого обеднеем мы все! Как говорит акад. Д. С. Лихачев, мы должны быть озабочены генофондом человечества. Культура живет своим разнообразием. Для удовлетворения культурных интересов разных национальных групп, особенно живущих в иноэтнической среде, целесообразно поощрять инициативы по созданию культурных центров, которые должны превратиться в центры пропаганды интернациональной советской культуры и дружбы народов.
46 Брук С. И. Население мира: этнодемографический справочник. М. 1981.
47 История СССР, 1987, N 6, с. 94.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
 |
Контакты редакции |
О проекте · Новости · Реклама |
 Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие Беларуси |
|
Россия
Беларусь
Украина
Казахстан
Молдова
Таджикистан
Эстония
Россия-2
Беларусь-2
США-Великобритания
Швеция
Сербия
