Libmonster ID: BY-251
Автор(ы) публикации: А. И. Немировский

В античном мире история была одной из наиболее разветвленных сфер литературного творчества. В эпоху господства полисного строя историков имел почти каждый из многочисленных городов-государств. Мы знаем о существовании историков не только в Афинах, Коринфе, Милете и других ведущих государствах, но и в таких отдаленных, расположенных на разных концах греческой ойкумены полисах, как Массилия и Херсонес Таврический. В эпоху эллинизма число лиц, писавших истории, еще более возрастает. Историки тогда жили при дворах монархов - Александра Македонского, Птолемеев, Селевкидов, Митридата VI Евпатора и Тиграна Великого. Исторические труды на греческом языке писались не только греками, но и сирийцами, вавилонянами, египтянами, иудеями, африканцами. Множество исторических сочинений на латинском языке появилось в те столетия, когда Рим стал господствующей силой на огромных пространствах от Британии до Евфрата.

Разумеется, место, занимаемое тем или иным жанром в идеологической системе общества или общественной формации, определяется не количественными показателями, хотя и они представляют определенный интерес. О роли истории в античном мире мы можем судить главным образом на основании того, что думали о ней люди античного мира - как историки, так и неисторики, какие они предъявляли требования к этому жанру, чего от него ожидали. Одним словом, нам придется обратиться к античной теории историографии.

Высказывания оценочного характера чаще всего принадлежат самим историкам и обычно содержатся в предисловиях к их трудам 1 . Немало суждений по этому вопросу имеется в античных риториках (наставлениях ораторам). Существует также небольшое по объему произведение писателя II в. Лукиана "Как писать историю". Оно послужит нам своеобразной рамкой для рассмотрения теоретических аспектов античной историографии. Конечно, напрасно было бы искать в трактате Лукиана изложение всей теории историографии, сложившейся как обобщение практики написания исторических трудов. Автор называет свое произведение "небольшим наставлением" и претендует лишь на то, что "с помощью нескольких советов лишь коснется пальцами той глины, из которой другие лепят сосуд исторического повествования" (4) 2 . Высказывалось предположение, что Лукиан попросту изло-


1 А. Тойнби в свое время издал в английском переводе сохранившиеся предисловия греческих историков и на их основании попытался сформулировать теоретические принципы греческой историографии в целом: Тоуnbee A. J. Greek Historical Thougt Lnd. 1953.

2 Здесь и ниже цифра в круглой скобке без имени автора и названия труда обозначает главу произведения Лукиана "Как писать историю".

стр. 60


жил содержание не дошедшего до нас трактата Феофраста "Об истории" 3 . Но от последнего не сохранилось ни одного фрагмента, и мы не знаем, содержало ли оно теоретический материал. Очевидно, прав Г. Авенариус, полагавший, что в произведении Лукиана сошлись и перекрестились различные историографические влияния, и он оригинален лишь в критике современных историков 4 . Поскольку в нашем распоряжении нет других связных изложений теории античной историографии, произведение Лукиана является уникальным источником.

Лукиан не просто дает наставления, как писать историю, но и определяет специфику исторического жанра, качества идеального историка, обрисовывает особенности стиля исторических трудов. Эти суждения возникли у автора по ассоциации в ходе его знакомства с произведениями современных ему историков. Отсюда повторения одних и тех же положений, но в различных смысловых и художественных вариациях. Мы дадим систематическое изложение историографической теории Лукиана, частично с указанием тех параллелей, которые имеются в предшествующей античной литературе 5 .

Специфика истории и ее задачи. Вопрос о специфике истории, ее отличии от родственных литературных жанров поднимался и разрабатывался на протяжении всего многовекового развития античной исторической мысли. Уже первый эллинский историк Гекатей из Милета противопоставил свой труд мифам: "Это я пишу так, как мне кажется истинным, ибо рассказы эллинов многочисленны и смешны, как мне кажется" 6 . Здесь утверждается важнейший принцип критического отношения к мифологии, в полной мере выражавшийся словом "история", заимствованным из точных наук и означавшим "разыскание", "исследование" 7 . Историк отличался от мифографа тем, что он не просто излагал предания, а высказывал собственный взгляд на события, которые сохранились в форме мифов. Фукидид, обосновывая научную направленность своего произведения, выступил как против поэтов, воспевавших события с преувеличениями и приукрашением, так и против логографов, то есть писателей, излагавших историю в прозаической форме. Последние обвинялись в том, что они "сложили свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха" (Thuc. I, 21, 1). Полибий на большом материале обосновал отличия истории от поэзии и ораторского искусства 8 .

Варьирование тезиса о специфике истории, его повторение разными историками в различные эпохи античности, очевидно, объяснялось настоятельной необходимостью противостоять современным им тенденциям антиисторизма. Во времена Лукиана наиболее типичной была подмена истории панегирическими восхвалениями начальников и полководцев. Против этого он направляет острие своей критики: "Большинство историков, пренебрегая описанием событий, останавливается на восхвалении начальников и полководцев, своих вознося до небес, а вражеских неумеренно унижая. При этом они забывают, что историю от восхваления разграничивает и разделяет не узкая полоса, а как бы огромная стена, стоящая между ними" (7).


3 Wehrli F. Die Geschichtsschreibung im Lichte der antiken Theorie. - Eumusia Festgabe fur E. Hovald. 1947, S. 58.

4 Avenarius G. Lukians Schrift zur Geschichtsschreibung. Frankfur. M, 1954 S. 172.

5 По этому же пути пошел Г. Авенариус (Avenarius G. Op. cit.), выделив в трактате Лукиана шесть тематических разделов. Подзаголовки нашей статьи отражают другую систематизацию материала.

6 Fragmenta historicorum graecorum. Vol. I. P. 1874, Flee. frg. 1

7 Тахо - Годи А. А. Ионийское и аттическое понимание термина "история" и родственных с ним. - Вопросы классической филологии, 1969, II, с. 107 сл.

8 Немировский А. И. Полибий как историк. - Вопросы истории, 1974, N. 6, с. 89 cл.

стр. 61


Вслед за Аристотелем и Полибием Лукиан настаивает на коренном отличии истории и поэзии. "У поэзии и поэтических произведений, - пишет он, - одни задачи и свои особые законы, у истории - другие" (8). Законодательницей поэзии является фантазия, воля поэта, "преисполненного божества и находящегося во власти муз". Законодательницей истории является истина. "Единственное дело историка - рассказывать все так, как оно было" (39). Малейшее отступление от истины лишает автора права называться историком: "Истина является сущностью истории, и тот, кто собирается ее писать, должен служить только истине, а на все остальное не обращать внимание. Вообще у него может быть только одно мерило - считаться не с теперешними слушателями, а с теми, кто впоследствии будет читать его истории" (39). В другом месте Лукиан облекает мысль о необходимости обращения историка к потомкам, а не к современникам в блестящий образ. Строитель Фаросского маяка в Александрии написал на камнях цоколя свое имя и посвящение мореплавателям, а затем, покрыв это место известью, вывел имя царя Птолемея, так как это требовалось придворными традициями. Впоследствии известка обвалилась и выявилась истина. "Так надо писать и историю", - заключает Лукиан (63).

Рассматривая мотивы, заставляющие историка отступать от истины (алётейа) и откровенности (парресйа), Лукиан указывает на страх (фобос), надежду на вознаграждение (мистос), расположение (харис), ненависть (апёхтейа). Идеальный историк должен быть свободен от всего этого. "Да будет мой историк таков, - заключает Лукиан, - друг свободного слова и истины, не руководствующийся ни в чем дружбой или враждой, не знающий пощады или жалости, ложного стыда или страха, пусть он будет в своих книгах чужестранцем или человеком, не имеющим родины, не знающим никакого закона, кроме самого себя, не имеющим над собою никакого владыки, не мечущимся во все стороны в зависимости от чужого мнения, но описывающим то, что есть на самом деле" (41).

В этих суждениях Лукиан идет вслед за лучшими представителями античной историографии. Согласно Тациту, "деяния Тиберия и Гая, а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, излагались лживо из страха, а когда их не стало - под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти" (Тас. Ann. I, 1, 1). Отсюда вытекает обещание Тацита повествовать "без гнева и пристрастия" (sine ira et studio). Буржуазные историографы, вырывая эти слова из контекста, используют их как формулу не только античной, но и современной историографии. Но, как справедливо замечает И. Фогт, Тацит в данном случае далек от обобщения 9 . Сразу после этого он указывает, что он свободен от причин гнева и пристрастия к Тиберию и его преемникам, имея в виду то, что живет в другое время, когда нет оснований бояться указанных императоров и ненавидеть их память. Таким образом, Тацит не считает отсутствие гнева и пристрастия вневременным идеалом, а подчеркивает, что историк может быть объективен, если он поставлен в такие условия, когда над ним не довлеют страх и ненависть 10 . В этом же вполне конкретном плане другие историки понимали "надежду на вознаграждение". Историк может быть свободен от подозрений, что готовил свой труд под ее влиянием только тогда, когда объект его описаний мертв. Арриан отдает предпочтение произведениям Аристобула и Птолемея, поскольку они были написаны после смерти Александра (Arr Anab. I, 1, 1). Пожелание Лукиана, чтобы историк "был чужестранцем в своих книгах", согласуется с критикой Поли-


9 Vort J. Tacitus und Unparteilichkeit des Historiker. - Orbis, Heidelberg. 1960 S. 110 - 127.

10 Срав. также Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. М. 1981, с. 96 ел.

стр. 62


бия по адресу Филина и Фабия Пиктора, которые расценивали действия карфагенян и римлян в соответствии со своими патриотическими симпатиями или антипатиями. "Тому, кто берет на себя задачу историка, - писал Полибий, - нередко необходимо превозносить и украшать своих врагов величайшими похвалами, когда поведение их того заслуживает, порицать и беспощадно осуждать друзей своих, когда этого требуют ошибки в их поведении" (Pol. I, 14, 5).

Совпадение этих критериев Лукиана и Полибия тем более показательно, что в античной историографии были нередки обвинения тех или иных историков в антипатриотизме. Среди многих недостатков, какие Дионисий Галикарнасский приписывает Фукидиду, присутствует также "злопамятность". Греческий ритор полагает, что Фукидид "неудачи своих соотечественников описывает во всех подробностях, а когда следует сказать об успехах, он или вообще о них не упоминает или говорит нехотя" (Dion. Hal. Ad. Pomp. Ill, 15). Этот недостаток, по мнению Дионисия, отсутствует у Геродота, который во всех отношениях благожелателен. Плутарх, напротив, обвиняет Геродота в том грехе, который Дионисий возлагает на Фукидида. В специальном трактате "О злокозненности Геродота" Плутарх старается доказать, что Геродот, скрывая свои истинные побуждения под личиной простоты и добродушия, проявляет свое недоброжелательство по отношению к различным греческим государствам и излагает историю как друг варваров, то есть персов ".

В данном случае важны не эти расхождения между Дионисием и Плутархом в оценке объективности Геродота, а сходство их взглядов в вопросе о позиции историка. Лукиан вслед за Полибием занимает в этом вопросе последовательную и бескомпромиссную позицию, согласно которой единственным критерием исторического труда является его отношение к истине. Однако в своих суждениях о независимости и неподкупности историка Лукиан, как и другие античные мыслители, далек от понимания реальных социально-исторических факторов, определяющих позицию историка в обществе, разделенном на классы и раздираемом политической борьбой. Это свидетельствует об ограниченности теоретических возможностей античной историографии. Их преувеличение является не меньшей ошибкой, чем недооценка.

Польза и удовольствие. Подобно тому, как мы говорим о значении истории, в древности шла речь о ее пользе. Польза (хрёсимон) понималась, однако, не в теоретическом, а в узкоутилитарном смысле. По мнению Фукидида, впервые поставившего вопрос о пользе истории, знание минувшего может пригодиться в будущем, когда данная ситуация "по свойству человеческой природы" может повториться "в том же самом или подобном виде" (Thuc. I, 22,4). Развивая эту мысль, Полибий подчеркивает необходимость знания истории политическими деятелями и полководцами, людьми, которые должны принимать решения, сообразуясь не только с конкретными условиями, но и историческим опытом (Pol. XII, 25 в, 3, сравн. III, 118, 2). История учит на ошибках, совершенных в прошлом, и показывает, как избегать их последствий. В то же время Полибий указывает и на морально- педагогический аспект знания истории - оно может дать утешение в бедствиях, обрушивающихся как на отдельных людей, так и на целые народы, демонстрируя их преходящий характер (Pol. I, 1, 2). Лукиан не вносит в разработку категории "пользы" ничего нового. Он просто излагает точку зрения Фукидида, формулируя ее следующим образом: "Если слу-


11 Plut. De Herod, malign., p. 857a, 867d. С. Я. Лурье верно объясняет призыв Плутарха к извращению фактов "для вящей славы родины" зависимым положением Греции и стремлением уйти от печальной действительности в вымышленный мир идеальной истории (Лурье С. Я. Геродот. Л. 1947, с. 155).

стр. 63


чится когда-либо что-нибудь сходное, надо быть в состоянии, сообразуясь с тем, что было ранее написано, правильно отнестись к современности" (42).

Античная риторика, часто бравшая на себя функции законодательницы историографии, связывала с "пользой" истории другое ее свойство- "удовольствие" (терпнон). В рамках этих двух категорий - "хрёсимон" и "терпнон" - заключена вся амплитуда колебаний в оценках исторических трудов. Цицерон осуждает лишенный украшений стиль первых греческих и римских историков и видит историографический идеал в создании произведений, которые бы доставляли слушателям такое же удовольствие, как речь искусного оратора (Cic. De Oral. II, 12). Дионисий Галикарнасский еще далее отходит от задач истории как науки. Он осуждает Фукидида за то, что тот избрал "темой одну войну, притом такую, которая не была ни славной, ни победоносной, без которой было бы лучше, но раз она все- таки произошла, то потомкам о ней лучше не вспоминать, предав ее забвению и обойдя ее молчанием" (Dion. Hal. Ad. Pomp. Ill, 768).

Лукиан выступает против этого воинствующего антиисторизма, утверждая, что подлинное удовольствие может доставить только правдивое изложение событий. Так он старается снять ту двойственность в оценке задач истории, которая ставила его предшественников в тупик: "У истории одна задача и цель - полезное, которое может вытекать только из истины... Если в истории при этом окажется и изящество, она привлечет к себе многих поклонников, но если даже в ней будет хорошо выполнена ее собственная задача - обнаружение истины, ей нечего заботиться о красоте" (9).

Методика исследования. Наиболее слабой стороной античной историографии была методика исследования. Подход античных историков к источникам носил наивный и дилетантский характер 12 . Однако не следует и недооценивать того вклада, который в этом отношении был ими сделан. Лучшие из них, например, Фукидид, Полибий, ясно понимали, что источники различаются по степени важности, и сформулировали ряд принципов их критики, прежде всего требование целенаправленного отбора фактов, имевших место в действительности, с проверкой каждого из них в отдельности. О таком подходе к источникам говорит уже Фукидид. Но в полной мере он раскрывается у Полибия, теоретически обосновавшего способ сбора информации и подчеркнувшего не только важность использования историком документальных материалов, но и необходимость точного указания, где они находятся (Pol. XII, 10, 5). Вслед за Полибием историки, писавшие на греческом и латинском языках, постоянно подчеркивают, что главнейшей задачей историка является тщательное собирание сведений, проверка их правильности. Диодор Сицилийский, Дионисий Галикарнасский, Страбон, Иосиф Флавий, Дион Кассий, Геродиан, Аммиан Марцеллин в разных выражениях варьируют ту же мысль: историк должен сообщать о том, что он видел сам или слышал от очевидцев. Разумеется, это не означает, что все они следовали этому требованию в собственных трудах. В устах таких компиляторов, каким был, например, Диодор, оно звучит как чи-


12 Подборку сведений о предварительной работе античных историков по сбору материала см. в упомянутой работе Г. Авенариуса. Об отношении античных историков к документальному материалу см.: Volkmann H. Die Inschriiten im Geschichtswerk des Thukydides. Munchen. 1955; Meyer K. Die Urkunden im Geschichtswerk des Herodot. Stuttgart. 1954. У нас нет оснований для поддержки высказанного Д. Фелингом мнения о фиктивных якобы источниках Геродота и других авторов, использовавших их как прием "литературы лжи" (Fehling D. Die Quellenangaben bei Herodot. Brl. 1971, S. 100). Преобладающее большинство цитируемых надписей существовало на самом деле, однако не только Геродот, но и Тацит чрезвычайно небрежно ими пользовались. Научный подход Полибия к надписям (см. подробнее Немировский А. И. Ук. соч., с. 94) является исключением.

стр. 64


стая риторика. Но сама формулировка этого требования показывает, что в античности понимали необходимость тщательной проверки материала, включаемого в исторические труды.

Лукиан призывает историков собирать материал систематически, трудолюбиво и тщательно (Л-7), но не раскрывает значения слова "материал" (прагмата). Судя по совету "лучше всего брать то, при чем сам присутствовал и [что сам] наблюдал" (47), под "прагмата" понимаются лишь собственные наблюдения и свидетельства очевидцев. Отсутствие ссылки на документальные данные можно объяснить тем, что Лукиан имеет в виду материал современной истории, а не события, происходившие в прошлом.

Интересна рекомендация Лукиана - перед тем, как придать историческому труду окончательную литературную форму, написать "гюпбмнема" (48). Это греческое слово, аналогичное латинскому "commentarium", имеет смысл "записи, сделанные по памяти" (или по свежим следам). Характер таких записей носит восьмая книга "Истории" Фукидида. В отличие от предшествующих в ней отсутствуют речи. Это побудило древних биографов высказать мнение, что Фукидид не успел придать последней книге литературную форму из-за болезни, которая свела его в могилу 13 . В этом же смысле латинские авторы употребляют слово "commentarium". Цицерон, уговаривая Луция Лукцея написать историю своего консулата, давал в его распоряжение "записи всех событий" - commentarii rerum omnium (Cic. Ad. Fam. V. 12, 10). Юлий Цезарь, назвав свой исторический труд "комментариями" о Галльской войне, хотел подчеркнуть его непосредственность и отсутствие художественной обработки.

Первоначальная запись фактов не является историческим трудом. Лукиан подчеркивает это, приводя в пример некоего Каллиморфа, лекаря шестой когорты копьеносцев, составившего "сухой перечень событий, вполне прозаический и низкого стиля, какой мог бы написать любой воин, следующий за войском... Он сделал подготовительную работу для какого-нибудь другого, образованного человека, который сумеет взяться за написание настоящей истории" (11).

Отбор фактов. "Настоящая история", в понимании Лукиана, требует прежде всего отбора фактов, отделения значительного от несущественного. "Есть люди, - говорит Лукиан, - которые крупные и достопамятные события пропускают или только бегло упоминают о них, а вследствие неумения, недостатка вкуса и незнания того, о чем надо говорить и о чем молчать, останавливаются на мелочах и долго, тщательно описывают их" (27).

Лукиан не первым увидел в отборе фактов одну из главных задач историка. Сицилийский историк V в. до н. э. Антиох Сиракузский начинает свой труд с обещания "выбрать из древних преданий наиболее достоверное и ясное" 14 . Дионисий Галикарнасский также указывает, что "историк должен обдумать, что следует включить в свой труд, а что оставить в стороне". Но, что поразительно, греческий ритор в качестве примера неумения отобрать существенное приводит "Историю" Фукидида, а как идеальный образец отбора фактов называет "Историю" Геродота: "Ведь беря в руки его (Геродота. - А. Н.) книгу, мы не перестаем восторгаться до последнего ее слова, дойдя до которого хочется читать еще и еще.., Фукидид же, описывая только одну войну, напряженно и не переводя дыхания нагромождает битву на битву, сборы на сборы, речь на речь, и в конце концов доводит читате-


13 Markell. Vita Thuc. 43. Маркеллину известны и другие мнения - что восьмая книга написана дочерью историка, Ксенофонтом или Феопомпом, но он их оспаривает.

14 Fragmenta historicorum graecorum. Vol. I. Antioch. frg. 3.

стр. 65


ля до изнеможения" (Dion. Hal. Ad. Pomp. Ill, 722). В понимании главного и второстепенного в историческом труде Лукиан стоит выше Дионисия Галикарнасского, пробовавшего свои силы в истории. Лукиан не считает излишним описание Фукидидом машин, укреплений Эпипол или сиракузской гавани, отмечая его сжатость (57). "Правда, - замечает он, - в описании чумы Фукидид может показаться многоречивым, но вникни в суть дела, и ты увидишь, что он краток: сам предмет своей важностью как бы задерживает его стремление вперед" (57).

В связи с формулировкой принципа отбора фактов Лукиан рассматривает вопрос о роли географических описаний в историческом труде. "Больше всего надо проявлять сдержанность в отношении гор, стен или рек, чтобы не казалось, что ты, между прочим, хочешь выказать, и притом очень некстати, свое красноречие и, забыв об истории, занимаешься тем, что тебе ближе" (57). Это требование созвучно критике Полибием историков Сирийской войны за их пристрастие к географическим описаниям, не имеющим прямого отношения к ходу военных действий (XXIX, 12,4).

Лукиан, таким образом, выступает не против детализации изложения. Деталь, если она играет существенную роль (например, описание гавани, где происходило сражение, устройства военной машины, давшей перевес одной из сторон), не может быть излишней. Но Лукиан выступает против такой детализации, когда историк, упоминая в семи строках о важном сражении, посвящает сотни строк одному из его участников, блуждавшему по горам в поисках воды (28).

Требования к форме исторического труда. Наставления Лукиана современным ему историкам свидетельствуют об ошибочности мнения, будто античная историография отличалась приматом формы над содержанием. Как мы видели, историческим Лукиан считает лишь то произведение, которое дает истинное отображение событий. Но Лукиан не безразличен к красоте выражения. Его трактат содержит много советов, относящихся к форме исторического труда.

Античная историография, как и вся духовная культура античности, была теснейшим образом связана с искусством. Эстетический канон, сложившийся в ходе развития искусства, оказал влияние на представления об идеальной форме исторического труда. Основа античного миропонимания - пластичность - сказывается в суждении Лукиана о сходстве задач историографии и ваяния: "Историк должен походить на Фидия и Праксителя или Алкамена или на какого-либо другого из мастеров, так как и они не создавали золота или серебра или слоновой кости... Их искусство состояло в том, чтобы должным образом использовать материал. Такова приблизительно и задача историка: хорошо распределить события и возможно отчетливее их передать" (51).

Из искусства приходит в практику и теорию античной историографии требование симметрии к форме исторического труда. Подобно статуе, он должен иметь тело (сома) и голову (кефалё), причем эти части должны быть соразмерны (23). Под головой и телом имеются в виду предисловие и основная часть. Лукиан осуждает тех современных ему историков, которые предваряют свои труды растянутыми предисловиями, не соответствующими протяженности и характеру основной части. Со стороны это выглядит так, словно малютка Эрот в шутку напялил на свою голову огромную маску Геракла или Пана (23). В практике историографии было и создание "безголовых тел", то есть исторических трудов, лишенных предисловий. Твсрцы таких "уродов" оправдывали себя тем, что некоторые труды Ксенофонта и других старых историков также не имели предисловий. Разбирая этот вопрос, Лукиан стремится доказать, что здесь рабское копирование невозможно. Некоторые труды классиков не нуждались в предисловиях, посколь-

стр. 66


ку их содержание явствует из главной части труда (52). Другие же имели такие предисловия, что их нельзя было обнаружить сразу (23).

Требование симметрии Лукиан распространяет не только на соотношение головной и основной части исторического труда, но и на всю его структуру. Историк, так же как человек, созерцающий статую, должен обращать внимание не на детали, а на красоту и жизненную правду целого. Ничего, кроме насмешки, не могут вызвать такие труды, в которых целые книги отводятся описанию щита императора, его мантии, сбруи его коня (19).

В соответствии с античным эстетическим каноном складываются требования к языку исторического труда. Стиль его по законам риторики должен быть острым и едким, но все же мягче, чем у оратора (43). Речь "должна течь ровно и гладко, всегда одинаково, без скачков вверх и вниз" (55). На отличие языка исторического труда от ораторской речи еще до Лукиана указывал Цицерон. Он подчеркивал, что "характер изложения и слог (историка. - А. Н.) должен быть ровным, плавным, со спокойной размеренностью, безо всякой судебной резкости и без всяких ядовитых словечек, обычных на Форуме" (Cic. De Or. II, 62). Эту же мысль Цицерон высказал в другом произведении, указывая, что историк должен стремиться к "непрерывности" и "плавности" речи, а не к остроте и силе (Cic. Or. I, 66).

Аристотель в качестве критерия совершенного по форме художественного произведения выставил "ясность" (сафёнейя). Эпикур считал ясность главным достоинством любого изложения, и в сочинении "О риторике" он не выдвигал к стилю никаких требований, кроме ясности (Diog. Laert. X, 13). Также и для приверженца Эпикура Лукреция требование ясности (поэзии) стоит на первом плане 15 . В соответствии с этим Лукиаи писал: "Суждение его (историка. - Л. Н.) пусть будет метко и богато мыслями, а язык ясен и достоин образованного человека, - таков, чтобы им можно было наиболее отчетливо выразить мысль" (43). Историк, по мнению Лукиана, должен "как можно яснее и нагляднее представить дело, не пользуясь ни непонятными и неупотребительными словами, ни обыденными и простонародными, но такими, чтобы их понимали все, а образованные хвалили" (44).

В античную эпоху достоинством любого литературного произведения считалась чистота (кафарбн) речи (Arist. Rhet. 3, р 1407а, 20). Под чистотой понималось строгое следование законам языка. Смешение лексических или синтаксических элементов считалось недопустимым. Лукиан критикует одного историка за смешение ионийского диалекта с обиходной речью (16). Столь же недопустимым он считает использование другим историком в произведении, написанном на аттическом диалекте, латинских выражений (15). И в то же время Лукиану претит крайний пуризм. Он высмеивает некоего приверженца крайнего аттицизма, который в своем стремлении к чистоте речи дошел до того, что стал передавать греческим языком семантику латинских имен: Сатурнин у него оказался Кронием (21).

Однако более всего прегрешений в языке, по мнению Лукиана, допускают те историки, которые, желая возвыситься над тоскливой обыденностью, наполняют свои труды псевдопоэтическими сентенциями и образами. Упомянутый лекарь, автор путевых заметок, снабдил их предисловием, в котором, по образцу поэтов, обращался к Аполлону и доказывал свое право писать историю тем, что Аполлон является предводителем муз, а его сын Асклепий является покровителем медицины (16). В произведении другого историка Лукиан выделяет высокопарные обороты, которые соседствуют с просторечными выражениями. "Его ра-


15 Покровская З. А. Эпикурейцы и литературная критика. В кн.: Древнегреческая литературная критика. М. 1975, с. 26.

стр. 67


бота, - замечает Лукиан, - напоминает мне комического актера, у которого одна нога обута в котурн, а другая в сандалию" (22).

Разобрав, многочисленные примеры псевдопоэтизмов в исторических трудах, Лукиан делает проницательное заключение: "Пусть все-таки язык историка не возносится над землей. Его должны возвышать и уподоблять себе красота и величие самого предмета. Он не должен искать необычных выражений и некстати вдохновляться - иначе ему угрожает опасность выйти из колеи и быть унесенным в безумной поэтической пляске. Надо повиноваться узде, быть сдержанным, памятуя, что "высоко парить" опасно и в речи. Лучше, когда мысли мчатся на коне, а язык следует за ними пешком, держась за седло и не отставая при беге" (45).

Речи в исторических трудах. Античные историки не только наполняли свои труды вымышленными речами, но и пытались теоретически оправдать их необходимость. Впервые это сделал Фукидид, выдвинувший требование, чтобы речи соответствовали характеру тех лиц, которые их произносили или могли произносить (Thuc. I, 22, 10). Против злоупотребления вымышленными речами резко выступил Полибий. Он высмеивает историков, в трудах которых приводятся никогда не произносившиеся речи сагунтийцев и римлян во время осады Сагунта Ганнибалом (Pol. Ill, 20, 1 - 5). В другом месте Полибий критикует историка Тимея за то, что тот внес в свой труд речи лишь для того, чтобы показать свое умение их составлять (Pol. XII, 25а, 5). "Изобретение речей, - заключает Полибий, - противно истине, ребячески глупо и приличествует разве лишь школяру" (Pol. XII, 251, 5).

Предостережения Полибия не были услышаны последующими авторами исторических трудов, идеалом которых была риторическая историография Эфора и Феопомпа. "Римская археология" Дионисия Галикарнасского на одну треть состоит из речей, составленных им самим и вложенных в уста Ромулу, Нуме Помпилию и другим полулегендарным персонажам ранней римской истории. К приему составления вымышленных речей прибегают Саллюстий, Ливии и другие римские историки.

Лукиан не вдается в спор о месте речей в исторических трудах: кажется, ему не знакома критика Полибия по адресу Тимея и других эллинистических историков. Советы Лукиана в этой области основываются на каноне Фукидида: "Если же понадобится, чтоб кто-нибудь произнес речь, прежде всего необходимо, чтобы эта речь соответствовала данному лицу и близко касалась дела, а затем и тут надо стремиться к возможной ясности; впрочем, здесь тебе представится возможность проявить твое знакомство с ораторскими приемами и красноречием" (58).

Современные историки немало спорят о том, что лежит в основе стремления изложить историю не в форме монолога, а в виде диалога, действия, в котором исторические персонажи выступают не как немые статисты, а как актеры, каждый со своей самостоятельной ролью и маской. Не приходится отрицать, что классическая трагедия повлияла на формирование этой особенности античных исторических трудов. Но ведь и сама трагедия является порождением полисного строя и присущего ему образа мышления. Поэтому правильнее будет думать, что диалогическая форма исторических трудов V-IV вв. до н. э. у греков и во II - I вв. до н. э. у римлян явилась выражением одного и того же миропонимания, которое было порождено полисом - civitas, как специфической и неповторимой общественной и государственной системой. Живучести этой формы в эпохи, когда полис сменился соответственно эллинистической и римской монархией, способствовало то, что исторические произведения, как правило, были рассчитаны на восприятие слушателем, а не читателем. Лукиан не замечал того, что в его время диа-

стр. 68


логическая форма совершенно не соответствовала ни образу жизни, ни умонастроению подданных римской империи, давно уже привыкших к монологу императорских декретов и окрикам центурионов.

Как указывалось выше, было бы ошибкой рассматривать произведение Лукиана как обобщение всей теории античной историографии и на его основании оценивать ее теоретический уровень. Мы могли заметить, что некоторые вопросы он излагал упрощенно, на других, весьма существенных, он вовсе не останавливался. Так, он опустил кардинальное требование о необходимости выяснения поводов и причин событий, занимающее столь важное место в трудах Фукидида и Полибия, совсем не коснулся вопросов хронологии.

Философская основа античной историографии. Мало кто в древности ставил в связь развитие "историописания" с прогрессом в научном понимании мира. Должно быть, поэтому Лукиан опускает и этот вопрос, может быть, главный для понимания теоретических аспектов античной историографии.

Античная история - это целое морс фактических знаний о государствах и государственных деятелях, войнах и дипломатии, быте, культуре. Но наряду с этим в понятие "история" входила и эволюция природы, а также многообразные, всепроникающие связи между человеком и природой, определяющие постановку проблем возникновения человечества, языка, религии, формирования человеческих рас и многое другое. Этими общетеоретическими вопросами занимались представители философского направления исторической мысли, подчас свысока смотревшие на тех историков, которые собирали факты политической истории и излагали их в занимательной форме. Но между историками-философами и просто историками не было непроходимой пропасти, иногда же они объединялись в одном лице. Достижения философии не могли не оказывать влияния на историографию прагматического направления. Не случайно глубоко аргументированный труд Фукидида совпадает по времени с выработкой атомистической теории. Фукидид, пишет А. Ф. Лосев, "мог и не заниматься теориями и вообще быть далеким от всякой философии. Но уже сам дух времени требовал к концу V в. до н. э. в Греции позитивной историографии, а философски она была наилучше формулирована для тех времен именно в системе атомизма" 16 . Развиваемая Фукидидом идея причинности и законосообразности согласуется с этой системой, так же, как объяснение течения событий с деятельностью людей, а не с вмешательством богов. Не придавая богам роли вершителей человеческих судеб, Фукидид выступает как ученик философа Анаксагора, каким его и считали в древности 17 .

В соответствии с выделением в современной Фукидиду философии движения как наиболее существенного способа существования материи, исторический труд Фукидида регистрирует не статику, а динамику и действие в сфере отношений между государствами и людьми. Как подметил Г. Штрасбургер, слово "дюнамис", принадлежащее к числу наиболее употребительных у Фукидида, в контексте означает не "власть" как установившееся абсолютное состояние, а прежде всего политический и военный "потенциал", соединение многочисленных факторов, находящихся в постоянном движении и изменении 18 .

Величайший философ античности Аристотель в тех случаях, когда он обращался к исследованию общественных институтов, оперировал теми же методами, какие он выработал в процессе изучения природы.


16 Лосев А. Ф. Античная философия истории. М. 1977, с. 161.

17 "Что касается наставников, то Фукидид слушал философа Анаксагора, вследствие чего признан был... безбожником, потому что проникся воззрениями Анаксагора" (Markel. 22). Как известно, Анаксагор был изгнан из Афин по - обвинению в безбожии.

18 Strasburger H. Die Wesensbestimmung der Geschichte durch die Antike Geschichtsschreibung. Wiesbaden. 1968, S. 47ff.

стр. 69


Так, он перенес в область человеческих отношений метод анализа животных организмов и стал рассматривать государство как синтез простейших, элементарных частиц-семей, а отношения в самой семье - между господином и рабами, отцом и детьми, мужем и женой - как своего рода модель для выяснения отношений господства и подчинения в государстве 19 . В противовес утопическим планам реформировать существующие государства по идеальной схеме он стремился упрочить их, исследовав причины возникающих в них гибельных социальных конфликтов.

Косвенное влияние на историографическую практику имело понимание Аристотелем истории как наиболее универсальной из наук, обращенной не только к прошлому человечества, но и к прошлому каждой из 7 научных дисциплин 20 . То, что один из его учеников, Феофраст, создал значительный труд по истории философии, другой ученик, Менон, - труд по истории медицины, а третий ученик, Эвдем, - труд по истории математики, не могло не сказаться и на подходе последующих поколений историков к изучению истории. Возникает понимание того, что и оно имеет свою историю. Под прямым или косвенным воздействием Аристотеля появляются детальные историографические обзоры, из которых мы узнаем о не дошедших до нас исторических трудах.

Значительное, но опять-таки косвенное, влияние на античную историографию оказала "Этика" Аристотеля. Влияние это следует прежде всего искать в сфере, которая касается биографий великих людей. Аристотель распространяет свою теорию биологической эволюции и на формирование характера человека. Согласно его представлениям, характер развивается из тех зародышей или элементов, которые наследуются от родителей. Природа не делает человека добродетельным. Добродетель возникает и развивается по преимуществу путем обучения. Отсюда возможность общества оказывать влияние на формирование совершенного человека.

Никогда еще связь между естествознанием и историей не была столь плодотворной, как в эпоху эллинизма. Именно в этот период стало давать плоды грандиозное обобщение естественнонаучных фактов, осуществленное школой Аристотеля. В сочинении "Жизнь Греции" Дикеарх из Мессины (III в. до н. э.) применил концепцию биологической эволюции Аристотеля к сфере человеческой культуры. Он установил три ступени в истории человечества - первобытную, пастушескую и земледельческую. В основу этой периодизации положена степень овладения человеком природой. Эпикур в своем учении о возникновении человечества, языка, семьи, религии исходит не просто из атомизма, а из той его формы, которая связана с учением о произвольном отклонении атомов и направлена против детерминизма 21 .

Сильное влияние на историографию эпохи эллинизма оказала и стоическая философская система с ее этическим учением о космосе как живом существе, взаимосвязанном во всех своих частях "сопереживанием". Это учение стимулировало интерес к низшим слоям населения, и прежде всего к рабам, которые уже рассматривались не как "говорящие орудия", а как существа мыслящие и страдающие.

Античная философия, особенно в ее материалистической форме, была основой позитивных успехов античной историографии, и именно это обусловило то удивительное обстоятельство, что в новое время труды Фукидида, Аристотеля, Полибия сохраняли свое значение не только как собрания фактов, но и как историографические образцы. Первым историкам нового времени, так же как и первым медикам или физикам, не


19 Нерсесянц В. С. Политические учения Древней Греции. М. 1979, с. 193 ел.

20 Fritz К. von. Aristoteles Contribution to Historiography. Los Angeles. 1958, P. И5.

21 Muller R. Die epikureische Gesellschaftstheorie. Brl. 1947.

стр. 70


приходилось начинать на пустом месте. Рукописи древних историков, спасенные из монастырских хранилищ или привезенные из захваченной турками Византии, к началу XVI в. были изданы типографским путем и стали достоянием образованного европейского общества. Преклонение перед античностью обеспечило греческим и римским историкам не только репутацию надежных свидетелей светлого мира античности, но к непререкаемых авторитетов во всем, что касалось написания истории. Н. Макиавелли, отнесенный К. Марксом к числу тех, которые "стали рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии" 22 , излагал свои взгляды в "Рассуждениях по поводу первой декады Т. Ливия". Ж. Болен, написавший труд "Метод для легкого познания истории", в качестве приложения к нему поместил сочинение Лукиана "Как писать историю" и трактат Дионисия Галикарнасского о Фукидиде, раскрывая тем самым свои источники 23 .

"Восемнадцатый век, - писал Ф. Энгельс, - был возрождением античного духа в противовес христианскому; материализм и республика - философия и политика древнего мира - вновь возродились, и французы, представители античного принципа внутри христианства, завладели на некоторое время исторической инициативой" 24 . Если итальянские гуманисты в своем патриотическом порыв-е возрождения Рима опирались на римскую прагматическую историографию, то французские просветители преклонялись перед идеями Платона, Аристотеля, Полибия, Плутарха и на их основе выработали понятие философии истории. Древний Рим вставал перед деятелями второго Возрождения преимущественно не из анналистического изложения Ливия, а из биографических шедевров Плутарха. "В классически строгих традициях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии" 25 .

В первой четверти XIX в. в Западной Европе сложились три направления общественной мысли, оказавшие мощное воздействие на духовное развитие Европы, - английская политическая экономия, немецкая классическая философия и французский утопический социализм. Их создатели и пропагандисты, перерабатывая наследие античной историко-философской мысли, исходили как из материалистических, так и объективно-идеалистических концепций. Если Д. Рикардо и Дж. Сисмонди проявляли интерес к Ксенофонту, Аристотелю, римским агрономическим авторам как к первым, кто пытался понять экономические отношения между людьми, то Гегель прочел греческих историков с целью выявить раскрытие в древнегреческой истории "мирового духа".

К. Маркс не только взял и переработал все ценное и рациональное, что имелось в произведениях классиков английской политэкономии, в трудах французских социалистов-утопистов, в сочинениях классиков немецкой философии, но и пристально, углубленно изучал богатейшее идейное наследие античного мира. К. Маркс и Ф. Энгельс читали в оригинале и вновь перечитывали Демокрита и Эпикура, Цицерона и Тацита, Аппиана и Диодора, Лукреция, Лукиана, Плутарха. Античный материализм помог К. Марксу и Ф. Энгельсу уже в юности преодолеть туман гегельянства и стать на почву реальности. Открытое Марксом и Энгельсом материалистическое и диалектическое понимание историче-


22 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 111.

23 Bodin I. Methodus ad facilem histonarum cognotionem. P. 1566.

24 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 599 - 600.

25 Там же. Т. 8, с. 120.

стр. 71


ского процесса ввело античный мир в рамки единой системы социально- экономических формаций и позволило объяснить идеологические явления сложными связями с базисом рабовладельческого общества.

Позитивисты второй половины XIX в. увидели в некоторых античных историках своих непосредственных предшественников. Склонные преувеличивать теоретический уровень лучших представителей античной историографии, они считали сочинения Фукидида вершиной, к которой не смог приблизиться ни один из древних и новых историков до Б. Нибура 26 . Критика позитивизма вызвала резкие нападки на Фукидида и пересмотр высокой оценки античной историографии. По мнению Ф. Корнфорда, между античной историографией и исторической наукой нового времени - пропасть: "Древних интересовали только чувства, мотивы, характеры отдельных людей и целых персонифицированных государств. Помимо вмешательства сверхъестественных сил, это (и только это), по их мнению, формировало ход истории человечества" 27 .

А. Тойнби отыскивает в греческой исторической мысли идею локальных цивилизаций и рассматривает ее самое как пример повторяемости духовных форм 28 . Так, он находит параллель греческой классической историографии 525 - 325 гг. до н. э. в западноевропейской историографии 1275 - 1475 гг., а греческой историографии эпохи римского владычества - в западноевропейской историографии 1775 - 1914 гг. А. Тойнби подчеркивает, что речь идет о совпадении "кривых" развития цивилизаций, а не их уровней и что "греческий средневековый мир был гораздо более зрелым, чем западный средневековый мир XIV - XV вв.". Но пропорции исторической мысли двух эпох, по его мнению, совпадают 29 . При таком подходе к исторической мысли античности исчезает преемственная связь между исторической наукой нового времени и ее античной предшественницей. Но Тойнби в отличие от Корнфорда не отрицает наличия научных элементов в античной историографии, связывая их с развитием духовной жизни локальной античной цивилизации.

Еще одна линия подхода к античной историографии может быть выявлена в трудах социологов экзистенциалистской школы. Интерпретируя категории времени и пространства, они приходят к выводу об отсутствии у античных историков того, что они вкладывают в понятие "историзм", а именно понимания истории как процесса, развивающегося во времени и пространстве. В то же время экзистенциалистские теоретики обнаруживают этот "историзм" в Ветхом завете, считая его исходной точкой развития современной исторической мысли 30 .

Греки и римляне оставили глубокий след не только в области астрономии, медицины, биологии, но и историографии. Современную историографию так же нельзя представить себе без Фукидида и Полибия, как медицину без Гиппократа и Галена. Но подобно тому, как мы удивляемся догадкам древних об атоме, не отождествляя античный атомизм с уровнем науки эпохи расщепления атома, так и, отдавая должное античной историографии, мы не вправе сопоставлять ее с современной исторической наукой и тем более рассматривать ее как своего рода эталон. Однако изучение античных историков должно занять свое место не только в имеющем большую традицию источниковедческом плане, но и в историографических исследованиях широкого профиля.


26 Seek O. Die Enlwisklung der antiken Geschichtsschreibung. Brl. 1898.

27 Cornford F. M. Thukydides Mythistoricus. Lnd., 1907, p. 66.

28 Toynbee A. J. Op. cit.

29 Исходя из этого параллелизма, Тойнби настаивает на необходимости перевода Геродота и Фукидида языком елизаветинской эпохи, а Плутарха - языком викторианской Англии и предлагает опыт такого перевода. К примеру, греческое слово polis в первом случае он передает как Town, а во втором - City.

30 Boman Th. Das hebraische Denken rm Vergleich mit dem Griechischen. Gottingen. 1959.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ-АСПЕКТЫ-АНТИЧНОЙ-ИСТОРИОГРАФИИ

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. И. Немировский, ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНТИЧНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 14.03.2018. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ-АСПЕКТЫ-АНТИЧНОЙ-ИСТОРИОГРАФИИ (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - А. И. Немировский:

А. И. Немировский → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
1003 просмотров рейтинг
14.03.2018 (2206 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
5 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
10 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
10 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНТИЧНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android