Libmonster ID: BY-1332
Автор(ы) публикации: С. И. Жук, Дж. Брукс

В последнее время в связи с доступом к новым архивным фондам усилилось сотрудничество между российскими и американскими историками, изучающими российское прошлое 1 . Американские историки все чаще обращаются к теме, недостаточно исследованной как в СССР, так и в США - социокультурной истории российского крестьянства. Последние пятнадцать лет стали свидетелями подъема интереса к этой теме среди американских историков России 2 . В работе одной из научных конференций, организованных Российской Академией наук в июне 1994 г., посвященной российскому крестьянству, участвовали американские историки (С. Хок, Д. Филд, Б. Энгел, Д. Рэнсел и др.) 3 .

Историки, обратившиеся к этой теме, следовали за своеобразной сменой "парадигмы хозяйственного развития" в международной экономической науке к началу 80-х годов. До этого времени в экономической мысли преобладала теория преимущественного развития индустриального сектора за счет аграрной сферы, что сказалось, как считали исследователи, и на политических приоритетах: государственные режимы в развивающихся странах основывались преимущественно на власти городских элит, а сельские жители - самая "экономически и культурно недоразвитая" часть населения - становились самым удобным объектом эксплуатации. Подобным образом оценивалась и роль российского крестьянства Преобладание сельского населения в России сказалось и в оценке российского исторического опыта. Но с 80-х годов, с приходом в экономическую науку более взвешенного подхода к аграрному сектору и крестьянству и формированием новой парадигмы хозяйственного развития, учитывающей и роль сельского населения, стало постепенно меняться отношение американских историков к истории российского крестьянства.

Первая специальная работа о российском крестьянстве вышла в США еще в 1932 году. Ее автор, Г. Робинсон, следуя "прогрессистским" традициям и отражая связанный с этим интерес к социально-экономическим проблемам, волнующим простых людей, попытался показать социальную структуру крестьян России (богатые кулаки и "пролетаризованные" бедняки) 4 . Эта книга была популярна среди американских историков России вплоть до 60-х годов.

Новые книги о крестьянах России XIX в. появились через 30 лет после исследования Робинсона. Дж. Блюм исходил из эволюции отношений помещиков и крестьян как основы понимания всей социальной истории дореволюционной России 5 . Событием стала публикация докладов, представленных на семинаре в Стэнфордском университете 2-3 декабря 1963 г. 6 , авторы которых попытались обобщить материал о различных сторонах жизни российского крестьянства XIX в.: сельской общине, семье, религии, миграции в города, крестьянстве и армии, а также об отражении образа крестьянина в художественной и исторической


Жук Сергей Иванович - доктор исторических наук, Дрепропетровский университет; Брукс Джеффри - профессор европейской истории, Университет Джонса Гопкинса, США.

стр. 151


литературе. Большинство докладов носило обзорный характер. К этим докладам американские историки обращаются и в 90 годы 7 .

Новая тема, появившаяся в американской историографии 70- х- начала 80-х годов, во многом под влиянием идей А. Чаянова, - проблема рациональности и культурной самобытности в действиях крестьян. Подчеркивалась их связь с природой, стихийным язычеством. Демографическая и биологическая стратификация в крестьянской среде при таком подходе становилась, по мнению М. Левина, более важной характеристикой чем традиционное, пришедшее из ортодоксального марксизма, деление на кулаков, середняков и бедняков 8 . После публикации исследования Т. Шанина, следовавшего все той же чаяновской традиции, этот новый аспект изучения внутренних структур крестьянской жизни становится главным в анализе крестьянского общества 9 .

Работа Левина и последующие книги Шанина были посвящены в основном крестьянству советского периода или начала ХХ-го века. Вторая половина XIX в., была полностью упущена в этих исследованиях. Интересный семинар, организованный Левиным и А. Рибером в 1982 г. в Университете Пенсильвании, был также сосредоточен в основном на проблемах сельского общества России в 1905- 1930гг.; акцентировалась главным образом тема сталинской коллективизации советской деревни.

80-е годы стали переломными для американской историографии российского крестьянства. Уже под влиянием не только традиции Чаянова-Шанина, но и новых европейских веяний, идей "новой культурной истории", концепции "моральной экономики" Э. П. Томпсона в интерпретации Дж. Скотта, появляется ряд работ, нетрадиционно представивших активную роль крестьянства - как субъекта, а не только объекта перемен в жизни пореформенной России.

Анализируя эти работы, Г. Фриз отметил в 1992 г. важные проблемы дискуссии, развернутой их авторами: "обнищание" крестьянства как фактор крестьянских волнений, социальная стратификация российской деревни, крестьянские движения, функции семьи и общинных институтов как факторов социальной стабильности, государственная политика по отношению к крестьянству 10 . По мнению Фриза, история крестьянства все еще описывалась по методу "сверху вниз", и основывалась на источниках из Москвы и Санкт- Петербурга и преимущественно на опубликованных материалах правящих кругов и элиты общества. Иногда использовались архивные документы российской столицы и почти никогда не привлекались местные архивы из других районов России. Существенным недостатком американской историографии России, считает Фриз, было то, что использовалась только русско- и англоязычная литература и игнорировались достижения и открытия, сделанные, к примеру, немецкой или французской историографией. Описательный характер последних работ американских историков, увлечение нарративом лишает их аналитической ценности. Не спасает положения даже привлечение концепций и терминов из сравнительной истории. Модные категории и понятия, повисают в воздухе, и вместо помощи исследованию только запутывают и дезориентируют исследователя. И, наконец, самое важное, отметил Фриз, то, что американские историки представляют себе крестьян так же, как и деятели царской администрации и интеллектуальной элиты. Они изображают их "безликими и неразумными". При этом совершенно отсутствует анализ религиозной жизни крестьян и их собственного духовного мира. В последних исследованиях предпринимаются попытки преодолеть ограничения и недостатки, отмеченные Фризом.

Пореформенной России посвящены книги Дж. Брукса, Б. Эклофа, Р. Эдельмана и Д. Рэнсела 11 . Брукс в своем исследовании грамотности и популярной литературы рассматривает крестьянство как неотъемлемую часть российского общества и не подчеркивает какую-либо особую "отсталость" или "дикость" русского крестьянства. Крестьяне мотивировали свои желания точно так же, как и другие, "более образованные" россияне, посылали своих детей в школы, потому, что ценили грамотность.

Было обращено внимание на коммерческую популярную литературу России: разнообразные публикации 1861-1917 гг. - от лубочной литературы и "женских романов" до "печатных сериалов" в дешевых газетах, а также и на изменение содержания этой литературы. У простого люда возникают светские, рациональные и вненациональные понятия, растет их вера в способности человека повлиять на ход своей жизни благодаря инициативе и таланту. Простой российский читатель, прежде всего крестьянин, способен был жить рационально. Характерно, что пореформенное крестьянство не любило читать ни националистическую, ни антисемитскую литературу, обнаруживая достаточно здравый подход к сложным социальным проблемам России.

Эклоф изображает российских крестьян не как "пассивную и темную силу", руководив-

стр. 152


шуюся внешними обстоятельствами, а как людей, стремящихся к знанию, активно участвующих, например, в открытии деревенских школ. При этом они преследовали свои, чисто практические цели. Отсюда и собственная "крестьянская педагогика, философия выживания, стратегия приспособления" в условиях пореформенного общества. Распространение грамотности и открытие новых школ, подчеркивает Эклоф, было заслугой инициативных крестьян, а не российской элиты. Крестьянство сохраняло независимость, отстраненность от деятельности российской интеллигенции, бюрократии и священников. Община включала и пришедших учителей, и школы, и книги как элементы новой жизни в свой традиционный мир, но только на правах "чужих", не позволяя им изменять общинную традицию. Согласно Эклофу, крестьянская община, сохраненная и усиленная царским законодательством 1860-х- 1880-х годов, не только не изменилась под влиянием распространения грамотности и школ, но даже смогла полностью "поглотить" крестьянскую школу и приспособить ее для своих целей. Но при таком описании крестьяне предстают опять таки как традиционная, консервативная сила, которая противится влиянию интеллигенции и общественного прогресса, стремится укрепить в первую очередь общину как инструмент своего выживания.

Совсем иным крестьянство предстает в работе Эдельмана. Объект его исследования - крестьяне Правобережной Украины. Он обратил внимание американских историков на необходимость учета существенных региональных различий, предложил отказаться от традиционной модели российского крестьянина как безграмотного, отсталого, иррационального и анархичного существа. Документы крестьянских беспорядков периода первой российской революции свидетельствуют, как показал этот автор, что крестьяне Правобережной Украины были способны на рациональные, осмысленные действия. В их поступках была своя логика и расчетливость 12 .

Рациональный характер поведения местного крестьянства можно связать с особенностями социально-экономического и культурного развития Правобережной Украины. Несмотря на малоземелье, крестьяне здесь всегда воспринимали земельную собственность как личную, частную, а не подконтрольную общине. Отсюда самостоятельность в суждениях, расчетливость в поступках правобережного крестьянства.

Д. Филд обнаружил образцы подобного же расчетливого рационального поведения и среди крестьян Центральной России. Его материалы опровергают стереотипный образ консервативного русского крестьянина, подозрительно относившегося к "интеллигентской" революционной пропаганде. Филд исследовал документы, опровергающие этот стереотип. Русские крестьяне были способны на осмысленные рациональные поступки, они пытались понять логику пропаганды народников и даже участвовали в спорах с революционерами 1870-х годов. Подавляющее большинство крестьян избегало контактов с полицией, и старалось поддержать понравившихся им "интеллигентов" 13 .

И в материалах первой половины XIX в. можно найти свидетельства рационального, осмысленного поведения крепостного крестьянства России, сумевшего использовать для своей выгоды даже жесткие крепостнические порядки. Исследуя материалы деревни Петровское в Тамбовской губернии накануне отмены крепостного права, С. Хок показал рациональный характер действий русских крестьян середины XIX в., мало чем отличавшийся от французского или немецкого крестьянства той же эпохи. Автор выступает против чрезмерного увлечения теорией "моральной экономики" и "этики выживания" Скопа при конкретном историческом анализе крестьянской жизни. Социальный контроль в крепостном поместье держался и на осознанном участии крестьянских старейшин (патриархов) в его управлении, при чем зачастую эти, имевшие власть крестьяне, эксплуатировали общинников. Хок отметил своеобразие рационализма русских крестьян, у которых главными целями были "скорее не установление частной собственности на землю (как во Франции), а создание таких механизмов распределения, которые бы уменьшили риск от нестабильности окружения и ограничили количество наиболее уязвимых для кризиса людей, обеспечивая более равный доступ к средствам производства" 14 . Подобный образец рационального поведения демонстрирует и исследование Рэнсела 15 .

Своеобразным обобщением исследований российского крестьянства в историографии США в 80-е гг. стали сборники статей и докладов конференций 16 . Главная тема - традиционная крестьянская община, ограждающая крестьянский мир от опасных и разрушительных внешних влияний и идеально вписывающаяся в концепцию "моральной экономики" со своим консерватизмом и живучестью старых традиций и приспособлением всего нового ради собственного выживания.

Одна из активных участниц этих конференций, К. Воробек, в исследовании взаимодействия семейных и общинных структур в крестьянском обществе пореформенной России

стр. 153


доводит идею консервативности и отсталости крестьянства и общины, так сказать, до логического конца 17 . В книге, написанной в основном на вторичных, опубликованных источниках (статистических обзорах, материалах "Комиссии по преобразованию волостных судов", этнографических исследованиях конца XIX в. и т. п.), Воробек пытается анализировать крестьянскую культуру "изнутри". Наряду с демографической статистикой она исследует различные обряды и обычаи пореформенной деревни, следуя при этом концепции Шанина об одинаковости функционирования крестьянского домохозяйства и общины, ее обычаев, диеты и т. п. во всей Европейской России.

По материалам губерний Центральной России она пытается нарисовать обобщающий портрет консервативного, патриархального мира российского крестьянства, якобы характерного для большинства регионов Российской империи. В ее интерпретации российские крестьяне неспособны были на какие-то рациональные, осмысленные поступки, и в противовес западноевропейским представлены как реакционная "темная" "общинная" сила, противостоящая всякому общественному прогрессу. Развивая тезис Хока об "эксплуатации крестьянами крестьян", Воробек демонстрирует это на примере отношения к женщинам в крестьянском мире. Несмотря на ряд интересных этнографических наблюдений по части положения крестьянской женщины, похоронного обряда в российской и украинской деревнях, в целом ее работа написана в духе идей о "реакционности крестьянской общины" и врожденном консерватизме российского крестьянства 18 . Но при таком анализе непонятен феномен крестьянского предпринимательства, распространение грамотности и религиозного сектантства в деревне и активное (сознательное) участие крестьян в событиях революций 1905-1907 и 1917 годов.

В своем описании подавляемых и унижаемых украинских женщин, Воробек полностью игнорировала складывание новой религиозной культуры среди крестьян Херсонской, Киевской и Екатеринославской губерний, культуры штундистских и "шалапутских" сектантских общин. Все современники событий, включая и англоязычных авторов, отмечали уважительное отношение к женщинам в семьях новых сектантов, активную роль женщин и равенство их с мужчинами в общинах "штундо-баптистов" и "малеванцев", охватывающих тысячи украинских и русских крестьян юга Российской империи 19 . В описании же Воробек отсутствует какое-либо упоминание о появлении этого нового типа крестьянской женщины в пореформенной России, - женщины-"евангелички", способной читать и обсуждать Священное писание наравне с мужчинами.

Подобное отношение к крестьянству - типичная позиция как для российских, так и американских историков. В сборнике "Мир русского крестьянина" (1990 г.) большинство авторов подчеркивает отсталость крестьян и их сопротивление процессу модернизации. Дж. Бушнелл опровергает тезис, что российская армия была силой модернизации, и убедительно демонстрирует, как крестьянство сохраняло свои традиции даже в армии, сопротивляясь изменениям привычного уклада жизни. Да и Эклоф, как уже было упомянуто, акцентирует внимание на консервативной стороне отношения крестьян к школе, их косности, и сопротивляемости нововведениям. Консерватизм, традиционализм и локализм жизни крестьянства вели к неспособности и нежеланию к организации, что обрекало всякие революционные движения с его участием на скорый провал 20 .

Проблеме анализа образов крестьянства в русской литературе посвятила свою книгу К. Фрайерсон 21 . В пореформенную эпоху российская интеллигенция стремилась "разгадать загадку крестьянской души", чтобы найти путь к согласию и примирению образованной части российского общества с угнетенным "народом". К концу 1880-х гг. традиционные стереотипы "народа" и "общинного крестьянства" сменяются новыми образами: "разумного крестьянина", "серого крестьянина", жертвы алчного "кулака" - и соответствующими двум последним женским "деревенской Евы" и "бой-бабы". Фрайерсон на материалах литературы и изобразительного искусства пореформенной России показала, как с формированием этих образов наступило разочарование интеллигенции в способности российского крестьянства к участию в общественном прогрессе. Стремление включить реальные образы крестьян в "интеллигентскую" схему общественного развития привело к постепенному отказу от реалистического "натуралистичного" отражения сельской жизни. На смену этому приходит новая идеализация моральных аспектов деревенской жизни в литературе и изобразительном искусстве, когда "идеализированную докапиталистическую" деревню противопоставляют "темным сторонам" модернизации России. Общее разочарование творческой интеллигенции в возможности "познания" сущности крестьянской жизни создало условия для нового подхода к изображению крестьянина - "социологически- антропологического", который формулируется уже государственными и земскими организациями, исследующими деревню и занимающимися проблемами образования и здравоохранения в среде крестьянства.

стр. 154


Фрайерсон описывает формирование главного в отношении российской интеллигенции к крестьянству- стремления руководить крестьянством согласно различным "рецептам" общественного прогресса. В будущем подобное отношение приведет к игнорированию и подавлению реальных интересов российского крестьянства в угоду различным "интеллигентским" теориям. При этом Фрайерсон упустила такой момент, как идеализация прогрессивной интеллигенцией религиозного сектантства и, прежде всего, штундизма.

Тема религиозного сектантства среди крестьян игнорируется большинством современных исследователей. Даже в недавней интересной работе о старообрядцах пореформенной России Р. Робсон обходит молчанием проблему складывания особой крестьянской культуры среди российских староверов 22 . Большинство обобщающих работ по социальной истории России обходит молчанием проблему религии и религиозного сознания крестьянства, что приводит к искажению "социальной идентичности" сельских жителей 23 .

Исследования Фриза, Б. Михен-Уотерс и К. Чулоса показали преобладающее влияние православного христианства среди сельского населения России 24 . Невозможно писать о крестьянстве, игнорируя его религиозность. Михен-Уотерс исследует, как набожность православных крестьянок приводила к созданию особого религиозного сообщества крестьянских женщин, решивших посвятить себя Богу. Крестьянки становятся активными создателями "женских общин" при различных монастырях, даже не постригаясь официально в монахини. На примере документов таких общин, как образовавшаяся при Троицком монастыре в деревне Творожково женская община, Михен-Уотерс подтверждает основополагающую роль религии в крестьянской жизни, определяя специфическую рациональность крестьянского поведения, которое непонятно исследователям, оценивающим крестьянские поступки, как правило, с точки зрения светского, далекого от религии человека.

Чулос в своем исследовании крестьян Воронежской губернии показывает, что религиозность (прежде всего, православная вера) никак не противоречила рациональному мышлению крестьян. Более того, по мере модернизации и распространения новых общественных отношений и идей, крестьянская религия оказалась настолько гибкой (как впрочем, и весь ментальный мир крестьянина, приспособленный к условиям выживания при любых обстоятельствах"), что пережила все политические и социальные изменения в российской деревне.

Что изменялось, так это стремление крестьянства к большему участию и контролю над различными институтами религии, прежде всего в местной церкви, приходе и т. п. Разочаровавшись в консервативной системе управления православной церкви, не позволявшей выражать новые и нетрадиционные идеи, набожные крестьяне обращались к различным формам протеста: отказу от "принятия" приписанного к приходу священника, публичному оскорблению церковной администрации, или перепахиванию "приходской межи". Но в то же время, по мнению Чулоса, это - вовсе не свидетельство каких-то особых антиклерикальных настроений среди крестьянства. Как раз напротив, это демонстрирует стремление крестьян к более активному участию в жизни православной епархии, их требование реформы православной церкви. Важное замечание, сделанное Фризом и Чулосом, - усиление отчуждения православного клира от его сельской паствы в пореформенный период. Во многом это объясняется иногда пренебрежительным, а чаще всего покровительственным отношением священников к крестьянам, которых они рассматривали как "темных", испорченных языческими предрассудками и не способных к постижению истин православия. С другой стороны, сами крестьяне высказывали скепсис по поводу "заумных" проповедей и случаев "непастырского" поведения (разврата, пьянства, мздоимства) местных священников. Все это усиливало пропасть между администрацией церкви и крестьянской массой.

Но, к сожалению, Чулос не исследует альтернативные формы религиозности недовольного крестьянства. Он лишь перечисляет отдельные случаи ухода крестьян к "хлыстам" и "скопцам", обходя проблему религиозного сектанства как альтернативы православию, тогда как все деятели православной церкви в исследуемый Чулосом и Фризом период били тревогу по поводу распространения "рационалистических" и "мистических" сект среди православного крестьянства. Особенно пугала православных священников живучесть "западных" сект: штундистов, баптистов, адвентистов, которых связывали зачастую с "подрывными" социалистическими антигосударственными учениями. Такие серьезные православные исследователи, как священник Арсений Рождественский и епископ Казанский Алексий (Дородницын) посвятили свои работы изучению распространения "угрозы южно-русского штундо-баптизма" в Центральной России и Поволжье. В связи с этой угрозой православная церковь стала с 1891 г. собирать регулярные миссионерские съезды, а с 1896г.- издавать специальный журнал "Миссионерское обозрение". Хотя Фриз

стр. 155


мимоходом упоминает проблему "штундистской" угрозы, но ни он, ни Чулос не связывают это с российским крестьянством. В то же время, все серьезные российские исследователи, такие разные, как П. Милюков и А. И. Клибанов, указывали на эту связь религиозного сектантства и крестьянства России (первые российские штундисты, описанные в официальных документах 1860-х годов, были крестьяне деревни Основа Херсонской губернии!) 25 .

В свое время Р. Джонсон, Р. Гликман, Б. Энгел и Т. Микстер писали о роли миграции крестьян, в том числе, и женщин, "отходничества" в города и о сезонных сельских рабочих в формировании новой крестьянской культуры пореформенной России 26 . Так, Джонсон анализировал влияние крестьянских традиций, и прежде всего "землячеств отходников" из деревень, на складывание рабочего класса Москвы; Гликман описала роль деревенских традиций, принесенных женщинами-работницами в города. Микстер же показал, что те же крестьянские традиции способствовали организации коллективных действий сельских наемных работников, которые боролись за контроль над рынками найма, используя различные средства воздействия для создания и поддержания своего собственного "социального пространства" рынка рабочей силы на Юге Украины.

Дж. Бердз исследует обратный процесс: как крестьяне- "отходники" Центрального промышленного региона России (преимущественно Московской губернии) влияли на развитие крестьянской культуры российской деревни. В основанном на материалах московских архивов исследовании рассматриваются различные аспекты взаимоотношений традиционного мира крестьянской общины и "отходников": наем на работу и обязательства перед семьей и общиной, социальный контроль за "отходниками". Крестьянская община пыталась и контролировать, и по-своему использовать "отходничество". При этом сельский мир занимал достаточно противоречивую позицию, одновременно отторгая и используя новые явления, принесенные "отходниками" в деревню.

Одним из главных последствий "отходничества", по мнению Бердза, была эволюция от крестьянской культуры "нужды" к культуре "приобретения", что положило начало складыванию культуры массового потребления в сельской России. "Отходник", временно проживавший в городе, принес понятие "городской культуры" в деревню. В деревне формируется этос богатства и уважение к преуспевающим крестьянам. Работа в городе позволяла улучшать материальное положение и поднимать свой социальный престиж.

Но в условиях существования крестьянской общины "культура приобретения" приводила к появлению и другого феномена: социальной зависти и возмущения по отношению к материально-преуспевшим крестьянам- "отходникам", доносительству, в том числе и по церковной линии. Угроза общине приобретала реальный человеческий облик. Традиционные "общинные" неприязнь и зависть к материально преуспевающим односельчанам стали составной частью и культуры советской деревни 27 .

С. Фрэнк обратился к теме крестьянских судов, созданных после отмены крепостного права, пытаясь представить их деятельность в повседневной деревенской жизни как неудачную попытку организации новой правовой системы 28 . Фрэнк заимствует теоретические подходы из так называемых "субалтерных исследований", столь популярных в 90-е гг. в исследованиях колониальных и аграрных обществ: царские чиновники изображены как иностранная колониальная администрация; они объединены с "большинством образованного общества" подобно колониальным властям африканской колонии, а крестьяне уподобляются подчиненным, эксплуатируемым туземцам.

Он использует в основном материал только одной Рязанской губернии, изображая ее как типичную для всей России. При таком обобщении теряется местный колорит. Но Рязанская губерния была далеко не типичной для выбранной Фрэнком концепции расхождения народных и элитных представлений о законе и праве. Эту губернию мало затронуло широкое религиозное сектантское движение; по переписи 1897 г. в Рязанской губернии менее 1 % населения были старообрядцами, а 98,6 % - православные. Губерния также характеризовалась низким уровнем урбанизации. Автор представляет сельскую Россию более отсталой, чем она была в реальности. Хотя уровень грамотности (20 %) в Рязанской губернии на 1897 г. был близок к общероссийской норме, среди новобранцев из этой губернии он вырос с 30 % в 1874г. до 57 % в 1894 г. и 79 % в 1904 году 29 . В книге Фрэнка не упомянуто, что местные жители были знакомы с разнообразной печатной продукцией, выпускавшейся для народа.

Школы и школьные учителя играли существенную роль в крестьянском обществе, крестьяне, очевидно, обращались за помощью к учителям по ряду судебных дел. В 1911 г. в Российской империи было 150000 учителей, большинство из них работало в сельских школах. В 1894г. в Рязанской губернии было 1136 школ с 64 415 учениками, а в 1911 г. уже-

стр. 156


1832 школы с 122035 учениками (среди населения в 2,5 млн. человек) 30 . Как отмечал Т. Эммонс, после революции 1905г. русские и украинские крестьяне предпочитали голосовать за школьных учителей, доверяя им представлять их интересы в Думе 31 , В исследовании Фрэнка сельские учителя вообще не фигурируют, хотя различные целители, знахари и колдуны описаны до малейших деталей.

И все же его исследование - первая подобного рода работа не только в американской, но и в российской историографии. Фрэнк не только исследовал различные формы правонарушений крестьян, но и показал осмысленность их действий; деревенские труженики выступают как активные участники изменений в сельском мире России, а отнюдь не как пассивный и консервативный "объект" внешних влияний.

Самая свежая работа о продолжающихся спорах по поводу российского крестьянства - книга Э. Кингстон-Мэнн, которая утверждает, что интересы крестьян представляла интеллигенция. Вместе с тем она поднимает важные вопросы, которые обсуждались уже более десятилетия, - проблемы самодеятельности и уникальности крестьянства. Она признает положительную роль крестьян в развитии России и утверждает, что безжалостные "модернизаторы" России были "сбиты с пути истинного" англо-американскими моделями хозяйственной организации, а институты традиционной российской деревенской жизни считались препятствующими росту. Всевозможные "западники" внедряли то, что она называет культурой "репрессивной модернизации", в которой "святость" или "волшебство" частной собственности являлись "единственно возможной альтернативой полной иррациональности крестьянских традиционных общин". Кингстон-Мэнн следует за теоретическими конструкциями, развитыми исследователями колониального мира. "Западники", в ее изложении, выглядят более однородными и настроенными антикрестьянски, нежели они были в действительности 32 .

Хотя марксисты и отрицательно относились к крестьянству, а П. А. Столыпин был настроен против сельской общины, несоциалистическая интеллигентная элита России вовсе не поддерживала идею "репрессивной модернизации" Кадеты, пожалуй, самая влиятельная партия образованных "западников, едва ли идеализировали частную собственность и вовсе не требовали насильственного изгнания крестьян из общины, хотя и предполагали, что со временем влияние общинных порядков в деревне уменьшится. Да и самый решительный сторонник модернизации России - Витте, вряд ли одобрял насилие над крестьянством, хотя и полагал, что собственность на землю играет решающую роль для российского прогресса и процветания. Эти люди вовсе не были "ослеплены" тем, что Кингстон-Мэнн называет "жестоким выбором между тем, чтобы быть цивилизованным и "западным", или отсталым и российским" 33 . Все эти сторонники модернизации России считали себя одновременно и цивилизованными, и русскими, и вместе с тем, надеялись на постепенный переход к большей индивидуальной свободе крестьян и эволюционное формирование частной собственности на землю в России.

Кингстон-Мэнн завершает свою книгу обоснованием необходимости какого-то третьего (ни общинно- традиционного, ни "англо-американского") пути аграрного развития для России. Она пытается доказать, что культура и традиции России всегда годились и теперь подходят для такой стратегии развития, в которой частная собственность не играет столь важной роли, как в англо-американском аграрном опыте. Самое трагическое, по мнению Кингстон-Мэнн, заключалось в том, что пренебрежительное отношение к "отсталому" крестьянству и использование западных моделей развития, игнорирующих интересы сельского населения, не только пережили советские времена, но практикуются и нынешним руководством России. Кингстон-Мэнн призывает учитывать "особенности российского развития".

Аргументация Кингстон-Мэнн выглядит не всегда убедительной. Акцентируя проблему земельной частной собственности, она фактически разделяет мысль Р. Пайпса, который подчеркивал, что Россия недоставало закрепленных в законах прав собственности и уважения частной собственности, что лежало в основе экономического роста Западной Европы 34 . Но если Пайпс объяснял все беды России этим игнорированием прав собственности, Кингстон-Мэнн считает это добродетелью для России, и обвиняет российских сторонников модернизации в забвении общинных традиций крестьянства.

Итак, современные американские исследования вносят весомый вклад в развитие историографии российского крестьянства. Несмотря на недостатки, отмеченные Фризом, американские историки в последние 15 лет предложили новые темы и направления исследования. Во-первых, и это самое главное, они обратились к теме крестьянина как активного субъекта ("агента") в формировании своей культуры и своего духовного мира, и как деятельного участника общественных перемен. Во-вторых, новые исследования во

стр. 157


многом пересматривают традиционные, пришедшие из классической английской политэкономии и марксизма классовые категории крестьянства как не совсем уместные для конкретного исторического анализа, и предлагают для изучения более широкий спектр социальных групп внутри крестьянского населения имперской России. В-третьих, последние американские исследования демонстрируют политическую направленность априорных конструкций крестьянства и социальную опасность для нынешних судеб России слепого копирования любой западной модели модернизации российского общества.

Следует отметить еще один момент. Насколько продуктивно для развития исторической науки было изучение мира сельских жителей имперской России только как крестьянского? Возможно, подобный подход (особенно для рубежа XIX-XX вв.) сам по себе является анахроничным и игнорирует многие другие жизненно важные аспекты социального положения жителей деревни и развивающиеся новые элементы сельской жизни.

Сотрудничество российских и американских историков позволяет взаимно обогащать идеями и новыми материалами изучение истории российского крестьянства.

Примечания

1. См. дискуссию об антропометрии российского общества: MIRONOV В. New Approaches to Old Problems: The Well-Being of Population of Pussia from 1821 to 1910 as Measured by Physical Stature. - Slavic Review, Spring 1999, Vol. 58, N 1 (см. там же, критическую статью Б. Миронова о книге: JONES A. Late Imperial Russia: An Interpretation-Three Visions. Two Cultures. One Peasantry. Bern. 1997.

2. См. рецензии на книги: CHANNON J, From Muzhik to Kolkhoznik: Some Recent Western and Soviet Studies of Peasants in Late Imperial and Early Soviet Russia.-The Slavonic and East European Review. Jan. 1992, vol. 70, N 1; FREEZE G. New Scholarship on the Russian Peasantry.- European History Quarterly. Oct. 1992, N 4 и др.

3. Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). Материалы международной конференции. Москва. 14-15 июня 1994 г. М. 1996.

4. ROBINSON G, T. Rural Russia under the Old Regime. N, Y. 1932.

5. BLUM J. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century. Princeton. 1961.

6. The Peasant in Nineteenth-Centurv Russia. Stanford. 1968.

7. См.: MATOSSIAN М. The Peasant Way of Life.- Russian Peasant Women. N. Y. 1992.

8. LEWIN М. Russian Peasants and Soviet Power: A Study of Collectivization. N. Y. 1968; ejusd. The Making of the Soviet System: Essays in the Social History of Interwar Russia, N. Y. 1985.

9. SHANIN T. The Awkward Class: Political Sociology of Peasantry in a Developing Society: Russia 1910-1925. Oxford. 1972.

10. FREEZE G. Op. cit. Он рассматривает исследования, опубликованные в 80-е-начале 90-х гг.: WCISLO Fr. W. Reforming Rural Russia: State, Local Society and National Politics. 1855-1914. Princeton. 1990; CHRISTIAN D. "Living Water": Vodka and Russian Society on the Eve of Emancipation. N. Y. 1990, и др. работы англо-американских авторов.

11. BROOKS J. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Literature. 1861-1917. Princeton. 1985; EKLOF B. Russian Peasant Schools: Officialdom. Village Culture, and Popular Pedagogy. 1861-1914. Berkeley. 1986; EDELMAN R. Proletarian Peasants: The Revolution of 1905 in Russia's Southwest. Ithaca. 1987; RANSEL D. Mothers of Misery: Child Abandonment in Russia. Princeton. 1988.

12. EDELMAN R. S. Rural Proletarians and Peasant Disturbances: The Right Bank Ukraine in the Revolution of 1905.-The Journal of Modern History. January 1985, Vol. 57, N 2.

13. FIELD D. Peasants and Propagandists in the Russian Movement to the People of 1874.- The Journal of Modern History. September 1987, vol 59; ejusd. Rebels in the Name of the Tsar. Boston. 1989.

14. HOCH S. L. Serfdom and Social Control in Russia: Petrovskoe. A Village in Tambov. Chicago. 1986: ejusd. The Serf Economy and the Social Order in Russia.- Serfdom and Slavery. Studies in Legal Bondage. N. Y. 1996; ejusd. The Serf Economy, the Peasant Family, and the Social Order.- Imperial Russia: New Histories for the Empire. Bloomington. 1998, p. 199-209.

15. RANSEL D. Op. cit., p. 300.

16. The World of the Russian Peasant: Post-Emancipation Culture and Society. Boston. 1990; Peasant Economy. Culture, and Politics of European Russia. 1800-1921. Princeton. 1991; Cultures in Flux: Lower-Class Values. Practices, and Resistance in Late Imperial Russia. Princeton. 1994. Ряд американских историков участвовали и в английской конференции 1986 г. о крестьянской общине России. См.: Land Commune and Peasant Community in Russia: Communal Forms in Imperial and Early Soviet Society. N. Y. 1990. Об отношении общинного крестьянства к государственным попыткам реформирования сельского хозяйства России см.: MACEY D, Government and Peasant in Russia. 1861-1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. DeKalb. 1987.

стр. 158


17. WOROBEC С. Peasant Russia: Family and Community in the Post-Emancipation Period, Princeton. 1991.

18. SHANIN Т. The Roots of Otherness: Russia's Turn of Century. Vol. 1. Russia as a "Developing Society". Lnd. 1985, p. 83; WOROBEC C. Horse Thieves and Peasant Justice in Post- Emancipation Imperial Russia,- Journal of Social History. Winter 1987, vol. 21, N 2; ejusd. Victims or Actors? Russian Peasant Women and Patriarchy.- Peasant Economy, Culture, and Politics, pp. 177-206; ejusd. Temptress or Virgin? The Precarious Sexual Position of Women in Post-Emancipation Ukrainian Peasant Society - Slavic Review. Summer 1990, vol. 42, Ns 2; ejusd. Death Ritual among Russian and Ukrainian Peasants: Linkages between the Living and the Dead.- Culturs in Flux, pp. 11-33. Большинство американских авторов разделяют подобное же мнение российского историка Б. Н. Миронова. См. его статью перепечатанную впоследствии в одном из сборников по крестьянству: MIRONOV В. The Russian Peasant Commune After the Reforms of the 1860s.- Slavic Review. Fall 1985, Vol. 44, Ms 3; а также статью, связывающую общину с советским авторитаризмом: ejusd. Peasant Popular Culture and the Origins of Soviet Authoritarianism. - Cultures in Flux, pp. 54-73.

19. HEARD A. F. The Russian Church and Russian Dissent, Comprising Orthodoxy. Dissent, and Erratic Sects. N. Y. 1887; BROWN J. The Stundists. The Story of a Great Religious Revolt. Lnd. 1893.

20. BUSHNELL J. Mutiny among Repression: Russian Soldiers in the Refolution of 1905-1906. Bloomington, 1985; ejusd. Peasants in Uniform: The Tsarist Army and Peasant Society. - Journal of Social History. Summer 1980, vol. 13, N 4; PERRIE М. The Russian Peasant Movement of 1905-7: Its Social Composition and Revolutionary Significance.- Past and Present, N 57. November 1972.

21. FRIERSON С. A. Peasant Icons: Representations of Rural People in Late Ninetenth-Century Russia. N. Y. 1993.

22. ROBSON R. R. Old Believers in Modem Russia. DeKalb. 1995.

23. WIRTSCHAFTER Е. К. Social Identity in Imperial Russia, DeKalb. 1997. p. 101-130.

24. FREEZE G. L. The Parish Clergy in Nineteenth-Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton. 1983: ejusd. Institutionalizing Piety: The Church and Popular Religion, 1750- 1850.- Imperial Russia: New Histories for the Empire, p. 210-249; MEEHAN-WATERS B. To Save Oneself: Russian Peasant Women and the Development of Women's Religious Communities in Prerevolutionary Russia,- Russian Peasant Women, p. 121-133; CHULOS С. J. Peasant Religion In Post-Emancipation Russia: Voronezh Province. 1880-1917. Ph.D. diss., University of Chicago. 1994; ejusd. Revolution and Grassroots Reevaluations of Russian Orthodoxy: Parish Clergy and Peasants of Voronezh Province, 1905-17.- Transforming Peasants: Society. State and the Peasantry. 1861-1930. N. Y. 1998.

25. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ А. Южнорусский штундизм. СПб. 1889; Епископ АЛЕКСИЙ (ДОРОДНИЦЫН). Религиозно- рационалистическое движение на Юге России во второй половине 19 в. Казань. 1909; Миссионерское обозрение (1896- 1916гг.); КЛИБАНОВ А. И. История религиозного сектантства в России (60-е годы XIX в.- 1917г.) М. 1965; МИЛЮКОВ П. Очерки по истории русской культуры. В 3-х т. Париж. 1930-37. О других религиозных влияниях, этнических стереотипах на юго-западе и юго-востоке Российской империи см.: BEAUVOIS D. Les Pusses et la "depolonisation" religiuse de L' Ukraine rive droite [1863-1914].- Revue des Etudes Slaves. Vol. 70, N 2; SUNDERLAND W. An Empire of Peasants: Empire-Building, Interethnic Interaction, and Ethnic Stereotyring in the Rural World of the Russian Empire, 1800-1850s.- Imperial Russia: New Histories for the Empire, p. 174-198.

26. JOHNSON R. Е. Peasant and Proletariat: The Working Class of Moscow in the Late Nineteenth Century. New Brunswick. 1979; GLICKMAN R. Russian Factory Women: Workplace and Society. 1880-1914, Berkeley. 1984; ENGEL B. The Women's Side: Male Outmigration and the Family Economy in Kostroma Province.- Slavic Review. Summer 1986, vol. 45, N 2; MIXTER Т. The Hiring Market as Workers' Turf: Migrant Agricultural Laborers and the Mobilization of Collective Action in the Steppe Grainbelt of Eurorean Russia, 1853-1913.- Peasant Economy. Culture, and Politics, pp. 294-340.

27. BURDS J. Peasant Dreams and Market Politics: Labor Migration and the Russian Village. 1861-1905. Pittsburgh. 1998, p. 188, 213, 217-218.

28. FRANK S. P. Crime. Guttural Conflict and Justice in Rural Russia, 1856-1914. Berkeley. 1999, p. 3,5.

29. РАШИН А. Г. Население России за 100 лет (1811-1913гг.): Статистические очерки. Москва. 1956, с. 101, 305.

30. Министерство народного просвещения. Однодневная перепись начальных школ Российской империи, произведенная 18 января 1911 года. Вып. 16. Итоги по империи. Петроград. 1916, с. 1, 52, 66.

31. EMMONS T. The Formation of Political Parties and the First National Elections in Russia. Cambridge, Mass. 1983, p. 246.

32. KINQSTON-MANN Е. In Search of the True West: Culrure. Economics, and Problems of Russian Development. Princeton. 1999. p. 4, 6,

33. Ibid., p. 187.

34. См. PIPES R. Property and Freedom. N. Y. 1999.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/Современная-американская-историография-о-крестьянстве-пореформенной-России

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

С. И. Жук, Дж. Брукс, Современная американская историография о крестьянстве пореформенной России // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 06.04.2021. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/Современная-американская-историография-о-крестьянстве-пореформенной-России (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - С. И. Жук, Дж. Брукс:

С. И. Жук, Дж. Брукс → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
293 просмотров рейтинг
06.04.2021 (1087 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
5 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
10 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
10 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

Современная американская историография о крестьянстве пореформенной России
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android