Прощальный завтрак на борту французского крейсера "Потюо" близился к концу, когда в ответном тосте, провозглашая здоровье своего гостя президента французской Третьей республики Феликса Фора, Николай II сказал о новых узах между "двумя народами, дружественными и союзными, одинаково решившими содействовать всеми своими силами сохранению всеобщего мира, основанного на законности и справедливости" ¹ . Так 14 (26) августа 1897 г. российский император официально заявил о существовании русско- французского союза. В тот же вечер эта весть достигла Парижа, а на следующий день газеты разнесли ее по всему миру. Сам Николай II впервые узнал о союзе, только став царем, на первой аудиенции, данной им министру иностранных дел Н. К. Гирсу ² . Последний, сообщив царю об этом, подчеркнул, что в суть дела посвящены, кроме него самого, лишь "полтора человека" в министерстве - старший советник В. Н. Ламздорф и отчасти товарищ министра иностранных дел II. П. Шишкин, т. к. Александр III требовал строго соблюдать секретность договора.

После публикации документов из архивов царской России, Франции и Германии стало возможным изучение истории становления союза. Изданы десятки книг и статей на эту тему, но интерес к ней не иссяк и по сей день. Только за последнее 15-летие вышло четыре больших исследования по истории русско-французского союза ³ . Однако как в зарубежной, так и в отечественной литературе проблема раскрывается главным образом с точки зрения международных отношений, а также внешней политики Германии или Франции. Между тем не менее важно понять, что заставило правящие круги России пойти на заключение союза. Тем более что в западной историографии по-прежнему жива пущенная в оборот еще в 20-е годы XX в. версия о том, что только ошибка немцев, не продливших договора о "перестраховке" (речь идет о тайном русско-германском договоре 1887 г.), привела к союзу, который не отвечал собственным интересам России. Так, в недавно вышедшей работе Дж. Ф. Кеннана причины заключения франко- русского союза трактуются как результат "разрушительного действия страстей и ошибок" Александра III и его советников. В исследованиях советских историков показано, что формирование этого союза закономерно вытекало из предшествующего развития международных отношений 70 - 90- х годов XIX в., диктовалось ходом социально-экономического развития крупнейших держав Европы.

Известную роль в этом процессе играли и настроения общественности. Материалы русской прессы в сочетании с документами российского МИД позволяют понять значение, которое придавалось союзу в России, и выявить психологическую атмосферу во время его заключения. По словам министра иностранных дел Франции в 1894 - 1898 гг. Г. Анното, "царь Александр хорошо понимал, что единственный способ сохранить в тайне существо договора - это множить внешние его проявления" ⁴ . И хотя для того времени была характерна тайная дипломатия, "внешние проявления" происходившего между Россией и Францией сближения, которые как бы на поверх-

¹ С.-Петербургские ведомости, 16(28).VIII.1897.

² Ламздорф В. Н. Дневник 1884 - 1885. - Красный архив, 1931, т. 3, с. 10.

³ Манфред А. З. Образование русско-французского союза. М. 1975; Jakobs P. Das Werden des französisch- russischen Zweibundes 1890 - 1894. Wiesbaden. 1968; Girault R. Fmprunts russes et investissements français en Russie. 1887 - 1914. P. 1973; Kennan G. F. The Decline of Bismarck's European Order. Franco-Russian Relations, 1875 - 1890. Princeton (N. Y.). 1979.

⁴ Documents diplomaliques français (1871 - 1914). P. 1929 - 1957 (далее - DDF). Ser. Iere. Vol. XI. P. 1939, N 389.

стр. 93

ности отражали совершавшиеся в глубине процессы, обсуждались и оценивались современниками. С 1890 г. в русской прессе наблюдается значительный подъем интереса к франко-русским отношениям. Газеты постоянно держали читателей в курсе происходивших во Франции событий: публиковали сообщения собственных корреспондентов из Парижа, перепечатывали выдержки из наиболее интересных статей в иностранных газетах о франко-русских отношениях.

В России сближение с Францией расценивалось по-разному. Редактор и издатель газеты "Гражданин" консервативный публицист В. П. Мещерский выступал "против этой дурацкой моды симпатии франко-русской"; дипломат, историк и не менее консервативный публицист С. С. Татищев убеждал, что "горячая деятельность в литературе и в частности в повременной печати подготовила почву для дипломатического сближения России с Францией" ⁵ . "Новое время" и "Биржевые ведомости" занимали более осторожную позицию. Комментируя статью Татищева, "Новое время" 13(25) июня 1890 г. утверждало, что "Россия заключит формальный союзный договор с Францией только тогда, когда со стороны Тройственного союза (военно- политический блок Германии, Австро- Венгрии и Италии 1882 г., - И. Р.) будет угрожать действительная опасность". "Биржевые ведомости" выступали "принципиально против наложения на себя Россией каких бы то ни было внешних обязательств" и видели в пропаганде франко-русских симпатий лишь опору для России, т. к. не считали Тройственный союз опасным для нее до тех пор, "пока Англия не присоединится к союзу" ⁶ .

Слух о начавшихся якобы между Францией и Россией переговорах относительно заключения союза появился впервые в конце сентября 1890 года. "Московские ведомости" тогда же воспроизводят со ссылкой на парижскую "Gaulois" "эти более чем сомнительные сведения единственно ради курьеза", а сами не придают известию серьезного значения. Однако в конце года газета отметила, что во Франции симпатии к России "приобретают все более определенную форму, получая через это большое право на серьезное политическое значение", а отношения России к Франции "наилучшие и на пути к еще большему скреплению" ⁷ . Печать приветствовала укрепление финансовых и торговых связей между Россией и Францией, рассматривая их как реальное основание политической дружбы двух государств, давала подробное описание французской промышленной выставки, открытой в Москве 29 апреля (11 мая) 1891 года.

Это был первый в мире опыт выставки художественных произведений и промышленных изделий одной страны в столице другой. Ее идея возникла в середине 1889 г. в разгар Всемирной выставки в Париже. В обнародованном организационным комитетом выставки циркуляре, призывавшем французских промышленников принять участие в ней, выражалась надежда, что выставка "послужит зародышем плодотворных семян дружбы между народами - связи более прочной, чем самые союзы, и принесет с собой согласие и мир" ⁸ . На открытии ее присутствовали члены московской городской думы, консулы иностранных держав, депутации дворянства, представители печати; приезжали рабочие и воспитанники петербургских технических училищ; через неделю после открытия выставку посетил Александр III. Только за май на выставке побывало около 90 тыс. человек, а во все время работы - от 3 до 4 тыс. ежедневно. В русской прессе подчеркивалось, что выставка - проявление русско-французской дружбы на экономической почве и общности интересов в ряде внешнеполитических вопросов. "Новое время", оценивая сложившееся международное положение, предсказывало приближение времени, "когда простая логика событий сделает неизбежным превращение в формальный союз нынешних взаимно-сочувственных отношений Франции и России" ⁹ .

О возможности возникновения союза России и Франции О. Бисмарк писал еще

⁵ Гражданин, 19(31).I.1890; Русский вестник, июнь, 1890, с. 27.

⁶ Биржевые ведомости, 24.XII.1890 (5.I.1891).

⁷ Московские ведомости, 16(28).Х.1890; 30.XII.1890 (12.I.1891).

⁸ Иллюстрированное описание французской промышленной выставки в Москве. - Особое прибавление к газете "Заря", 1891, N 1, с. 6.

⁹ Новое время, 19.VI(I.VII).1891.

стр. 94

в 1856 г.: "Союз этих двух государств является столь естественным, что было бы безумием ожидать, что он не будет заключен, ибо из всех держав они единственные, которые по своему географическому положению и по своим политическим устремлениям менее всего склонны к вражде, поскольку их не разделяют противоречивые интересы" ¹⁰ . Вероятность заключения русско-французского союза стала неизбежностью в результате событий 1870 - 1871 гг.: германская аннексия принудила Францию, по словам К. Маркса, "броситься в объятия России" ¹¹ .

Но для образования политического и военного союза между двумя государствами нужна была обоюдная заинтересованность в нем. В России это ощутили позже, чем во Франции. Впервые перед такой возможностью правящие круги страны оказались в 1886 - 1887 годах. В создавшейся обстановке Ф. Энгельс видел для царизма два пути: "Преодолеть свою антипатию к французской республике и либо заключить с ней союз, либо добиться согласия Бисмарка на русскую восточную политику" ¹² . Внутриполитическая слабость Третьей республики вызывала в Петербурге недоверие к ней. На письме поверенного в делах российского посольства в Париже К. Г. Катакази (с описанием очередного министерского кризиса на берегах Сены), где подчеркивалось, что Франция в теперешнем ее положении "составляет в европейском равновесии лакуну тем более печальную, что она обязывает нас выбирать между изоляцией и соглашением с соседними государствами, в интересах, совершенно отличных от наших", Александр III пометил: "Это-то и грустно!" ¹³ . Вместе с тем у России оставалась возможность договориться с Германией, и российские правящие круги пошли по этому пути, подписав с ней договор ¹⁴ . Гарантировав отчасти внешнеполитические интересы России на Балканах и ликвидировав угрозу ее изоляции, договор 1887 г. на время отсрочил разрыв русско- германских отношений и сдержал тенденцию к русско-французскому сближению. В России, безусловно, учитывали значение Франции как великой державы в качестве необходимого элемента европейского равновесия. Однако в Петербурге опасались, что реваншистски настроенные круги втянут Францию в войну, угрожающую европейскому миру в целом, в сохранении которого Россия в то время была заинтересована. Поэтому Гирс писал в конце 1887 г., что о союзе с Францией "не может быть и речи, а только об общей позиции повсюду, где интересы солидарны". Пока же в МИД считали такой союз невыгодным для России. По мнению министра, "даже видимость того, что Россия ищет дружбы Франции, скорее ослабит, чем укрепит наши позиции"¹⁵ . "Поддержание мира осторожной политикой" представлялось Гирсу "истинной почвой, на которой мы должны строить наше взаимоположение (с Францией. - И. Р.). Соглашение с этой целью не будет менее полезным в тесном сближении двух стран, чем действие, время которого еще не пришло" ¹⁶ .

В Петербурге учитывали и ту ситуацию, которая создавалась существованием австро-германского союза. Гирс писал послу в Берлине П. Л. Шувалову, что союз с Австрией делает Германию "в некотором роде солидарной с непримиримым антагонизмом между нами и Австрией на Востоке" и "создает в центре Европы колоссальную силу, которая тяжело давит на соседние государства". Но и Франция, по мнению правящих кругов России, не была пока тем партнером, союз с которым гарантировал бы безопасность двух стран ¹⁷ . Посол в Париже А. П. Моренгейм в 1888 г. писал: "Бесспорно, Франция - важная карта в нашей игре, но только при условии, если она будет сильной, мощной и процветающей; тогда это козырь. Но если мы ходим с червей, зачем нам двойка пик?" Гирс и в 1889 г. утверждал, что Франция по-

¹¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 17, с. 278 - 279.

¹² Там же. Т. 36, с. 443.

¹³ АВПР, ф. Канцелярия министра, 1885, оп. 470, д. 77, л. 26об.

¹⁴ См. Рыбаченок И. С. Разногласия в правящих кругах России по вопросу о направлении внешней политики в 1886 - 1887 гг. - Вестник МГУ, История, 1973, N 5.

¹⁵ АВПР, ф. Канцелярия, 1887, оп. 470, д. 75, лл. 496об., 497об. - 498.

¹⁶ Там же, ф. Посольство в Париже, 1888, оп. 524, д. 1856, лл. 38 - 38об.

¹⁷ Там же, ф. Канцелярия, 1888, оп. 470, д. 16, лл. 208 - 208об.; д. 75, лл. 17 - 17об., 51 - 51об., 58 - 58об.; ф. Посольство в Париже, оп. 524, д. 1856, лл. 80 - 86; Дневник В. Н. Ламздорфа (1886 - 1890). М.-Л. 1926, с. 101.

стр. 95

ка "ни на нас, ни на какой другой союз, конечно, рассчитывать не может" ¹⁸ . Такое отношение к Франции сохранялось до конца 1890 года.

Но все эти годы, несмотря на обострение русско-германских отношений, в расчетах царского правительства они по-прежнему занимали важное место. Отказ Германии продлить в 1890 г. договор 1887 г. свидетельствовал о победе в Берлине нового, более агрессивного курса во внешней политике в период перехода к империализму. Зарождение восточного и юго-восточного направлений германской экспансии и русско-германское отчуждение начались еще в канцлерство Бисмарка. Связь эволюции русско-германских отношений с процессом русско-французского сближения отчетливо прослеживается: по мере осложнения отношений с Берлином в Петербурге все меньше могли рассчитывать на поддержку со стороны Германии в решении Россией своих внешнеполитических задач. В конце 1890 г. Ламздорф сформулировал программу российской дипломатии так: "Чтобы жить в мире и не возбуждать тревоги у других, мы должны находить до поры до времени соответствующий modus vivendi по отношению к Германии и лиге (имеется в виду Тройственный союз. - И. Р.). Сдержанность г. Гирса отнюдь не служит препятствием к дружеским проявлениям со стороны французов и в то же время не нарушает доверчивого спокойствия немцев" ¹⁹ .

Но уже в сентябре 1890 г., почти сразу после того, как в российском МИД окончательно убедились в нежелании германских правительственных кругов продлить договор 1887 г., французский посол в России А. Лабуле отметил изменения в "языке Гирса", высказавшегося за "более тесное сближение с Францией" ²⁰ . Именно в это время пригласили представителя французского генерального штаба ген. Р. Буадефра на осенние маневры русской армии, а в прессе появились сообщения о якобы начавшихся русско-французских переговорах. Угроза изоляции перед лицом старых врагов - Австро-Венгрии и Англии и выявление потенциального противника в лице Германии заставляли Россию обращать свои взоры к Франции.

К началу 1891 г. у Гирса сложилось твердое убеждение в "полной необходимости сохранять наилучшие отношения с французским правительством, чтобы противопоставить т. н. "лиге" мира франко-русский союз, поддерживающий равновесие в Европе, не связывая себя никаким формальным соглашением или писаным договором". Провал попытки Германии достичь некоторого сближения с Францией, используя визит вдовы императора Фридриха III в Париж в феврале 1891 г., не вызвал в российском МИД никакого сожаления. Гирс счел этот момент удобным для выполнения давно задуманного акта - пожалования российского ордена президенту Третьей республики. Сообщая эти факты для личного сведения посла в Париже, министр назвал "сердечное согласие", установившееся между Россией и Францией, лучшей гарантией мира. Как выяснилось из дешифровки переписки, министра иностранных дел А. Рибо с Лабуле, Моренгейм прочел письмо Гирса французскому министру иностранных дел, а тот едва не принял это за возможность начать переговоры. Послу напомнили из Петербурга о необходимости соблюдать сдержанность и осторожность ²¹ .

7(19) марта Александр III подписал письмо о пожаловании ордена Андрея Первозванного президенту Франции С. Карно. Русской прессой, выражавшей сочувствие Франции в дни визита германской императрицы, вручение Карно знаков высшего российского ордена было расценено как свидетельство новой фазы в отношениях России и Франции. Много лет проживший в России германский посол Г. Швайниц, увидевший в награждении Карно доказательство того, что "царь на пути сближения с республикой", отметил в апреле 1891 г.: "После отставки Бисмарка и непродления договора "перестраховки" нас не удивило, что Россия проявляла большую склонность к Франции. Это не было расчетом со стороны России. Она была принуждена к этому" ²² . Возобновление в мае 1891 г., на год раньше срока, Тройственного союза и слухи о присоединении к нему Англии окончательно решили дело.

¹⁸ Красный архив, т. 72, 1935, с. 89 - 90; АВПР, ф. Канцелярия, 1889, д. 62, л. 3.

¹⁹ Дневник В. Н. Ламздорфа (1886 - 1890), с. 340.

²⁰ DDF. Ser. Iere. Vol. VIII. P. 1938, N 179.

²¹ Дневник В. Н. Ламздорфа (1886 - 1890), с. 33, 39, 67.

²² Die Grosse Politik der europäischen Kabinette. 1891 - 1914 (далее - G. P.) Bd. VII. Brl. 1923, N 1497.

стр. 96

В начале июня 1891 г. на страницах русских галет появились известия о предстоящем смотре флотов стран Тройственного союза и Англии. Через пять дней печать информировала читателей о факте продления Тройственного союза. Неделю спустя газеты сообщили об официальном визите в Англию германского императора. В день банкета в его честь король Италии посетил прибывшие в Венецию английские суда. Эти известия, а также отсутствие достоверных официальных сведений о подписании какого-либо договора между Россией и Францией вызывали беспокойство. Русская пресса рассматривала сближение России и Франции как достаточный противовес Тройственному и даже четверному (подразумевалось присоединение к нему Англии) союзу и писала о том, что Франция дала гарантии дружбы в виде успеха русских займов и французской выставки, производства в Петербурге пороха под руководством французских офицеров и изготовления в Шательро ружей современных образцов для России, а также предстоящего визита французской эскадры ²³ . Вопрос об этом визите поднимался правительством Третьей республики еще осенью 1890 г., но окончательное решение царское правительство приняло лишь в марте 1891 г. ²⁴ , одновременно с награждением Карно.

11(23) июля эскадру ожидали в Кронштадте. День выдался теплый и ясный. Были празднично украшены цветами и национальными флагами обеих стран почти все казенные и частные здания города. Петровская набережная была переполнена избранной публикой. Один из очевидцев встречи записал: "Я присутствовал в эти дни на трогательном и грандиозном зрелище, которое совершенно не согласуется с нравами и темпераментом русской публики, относящейся обыкновенно холодно и безучастно к тому, что трогает и волнует народ в иных странах. Я видел, как тысячи петербуржцев... устремились с раннего утра на пароходы всевозможных размеров, чтобы направиться навстречу французской эскадре, и затем с необыкновенным энтузиазмом приветствовали ее" ²⁵ . В 11-м часу на горизонте показались корабли французской эскадры. Военный пароход "Онега" встретил гостей у Толбухина маяка, и русские лоцманы провели французские корабли на рейд Кронштадтского порта, где эскадры обменялись салютами. В течение 16 дней гости из Франции находились в Кронштадте, Петербурге и Москве. Командующий французской эскадрой адмирал Жерве и командиры кораблей осмотрели кронштадтские укрепления и присутствовали при опытах артиллерийской стрельбы; посетили Петропавловскую крепость и Александро-Невскую лавру. Чувства взаимной симпатии прозвучали в тост-? русского генерала во время ужина в петербургской городской думе. Он отметил, что "хотя французы сожгли Москву, а русские взяли Париж, но всегда и те и другие оставались противниками и никогда не были врагами" ²⁶ . Дружеские чувства русских и французских моряков проявились на устроенном в Кронштадте морским ведомством празднике специально для 300 нижних чинов обеих эскадр. Французские матросы тянули жребий, кому из них остаться на кораблях, т. к. лишь часть экипажа каждого судна могла попасть на встречу. Иной оказалась ситуация в Плимуте, куда французская эскадра, возвращаясь из России, зашла по приглашению английской королевы. Советник российского посольства М. А. Бутенев писал из Лондона, что "в Кронштадте пришлось бросать жребий, чтобы выделить моряков, которые должны были оставаться на кораблях для несения службы, в Плимуте же были вынуждены прибегнуть к тому же способу, чтобы выбрать моряков для участия в празднествах!" ²⁷ .

27 июля (8 августа) корабли французской эскадры покинули Кронштадт. Визит имел международный резонанс. В Париже, Берлине, Вене и Лондоне с нетерпением ожидали известий от своих дипломатических представителей и журналистов с описание франко-русских торжеств. Документы свидетельствуют о том, что кронштадт-

²³ Московские ведомости 7(19), 8(20).VI.1891; Биржевые ведомости. 19.VI(1.VII). 1891; Гражданин, 28.VI(10.VII), 1891; Новое время 5(17).VII.1891; С.-Петербургские ведомости 6(18).VII.1891; Русские ведомости, 23.VII(4.VIII).1891, и др.

²⁴ DDF. Ser. Iere. Vol. VIII, N 160, 161, 315.

²⁵ Барон А. П. Моренгейм и его роль во франко-русском сближении в воспоминаниях Ю. Гансена 1884 - 1898. - Русская старина, 1907. Т. 131, с. 7 - 8.

²⁶ Биржевые ведомости, 19(31).VII.1891.

²⁷ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892. М.-Л. 1934, с. 180.

стр. 97

ская манифестация вызвала в правящих кругах держав Тройственного союза и Англии серьезное беспокойство ²⁸ . В русской прессе публиковались многочисленные отклики иностранных газет о визите. Его важное политическое значение было очевидно. "Гражданин", призывавший соотечественников во время визита к сдержанности и такту, 4(16) августа 1891 г. перепечатывает статью из "Figaro", в которой французам рекомендовалось не выражать столь шумно своих восторгов по поводу франко-русской дружбы. В газете высказывалось опасение, с одной стороны, взрыва шовинизма во Франции, который может повести к войне; с другой - слишком нескромные и частые манифестации могли вызвать в России тревогу, а затем и сожаление о высказанных столь демонстративным образом симпатиях к Франции. Тем более что, по мнению "Figaro", "выжидательному положению, которого до сих пор держалось русское правительство, наступил, очевидно, конец".

Солидарность России и Франции оценивалась русской прессой как свершившийся факт. "Биржевые ведомости" 14(26) июля даже утверждали, что "во франко-русском сближении на долю дипломатов выпала самая второстепенная роль", т. к. "им придется только утвердить и скрепить своей подписью приговор двух великих народов". В действительности российские и французские дипломаты немало потрудились, прежде чем был выработан текст соглашения, переговоры о заключении которого в строжайшей тайне происходили почти одновременно с визитом эскадры. Возможность представить психологическую атмосферу в российском МИД накануне переговоров, в значительной степени обусловившую их начало именно в это время, дает дневник Ламздорфа. Доверенное лицо Гирса и его ближайший помощник, сам ставший впоследствии министром иностранных дел, он, как никто, был осведомлен о всех тайнах царской дипломатии. Недаром С. Ю. Витте называл его "ходячим архивом министерства иностранных дел по всем секретным делам этого министерства" ²⁹ . Почти ежедневные записи этого наблюдательного человека, сопровождающиеся многочисленными копиями или точным изложением документов, позволяют заглянуть в дипломатическую "кухню" России.

Первое известие о досрочном продлении Тройственного союза было получено в Петербурге 28 апреля (10 мая) 1891 г. от советника посольства в Берлине М. Н. Муравьева, ссылавшегося на секретаря сербской миссии в Берлине. 13 (25) мая в МИД получили подтверждение этого известия от Шувалова. Вначале это сообщение не вызвало на Певческом мосту (местоположение МИД) серьезного беспокойства. Ламздорф отметил в дневнике, что "в настоящий момент Тройственный союз представляет собой уже совсем не то, чем он был несколько лет тому назад, а мы все же никогда не были им слишком озабочены" ³⁰ .

Однако с конца мая в МИД начинают поступать сообщения о возможности присоединения Англии к Тройственному союзу. 28 мая (9 июня) пришло письмо от Моренгейма из Парижа, в котором говорилось, что Тройственный союз находится в стадии возобновления и "расширен фактическим присоединением к нему Англии". В тот же день аналогичные сведения были получены от посла в Константинополе А. И. Нелидова, который предложил даже пустить в печать хотя бы "в виде пробного шара известие о союзе с Францией с тем, чтобы воспрепятствовать возобновлению Тройственного союза, к которому, по-видимому, в какой-то форме присоединилась Англия". Ламздорф записал в тот день, что намеченное путешествие германского императора в Лондон, по его мнению, "указывает на все более тесное сближение между обоими дворами", и это требует неослабного внимания России. 22 июня (4 июля) советник вновь отмечает: "Тройственный союз шумно заявляет о своем существовании. Англия, по-видимому, к нему присоединяется". Посол в Вене А. Б. Лобанов в письме от 20 июня (2 июля) утверждал, что "присоединение Англии к "лиге мира" в какой бы форме оно ни произошло, не подлежит сомнению" ³¹ . 3 (15) июля

²⁸ G. P. Bd. VIII, Brl. 1923. NN 1502, 1504, 1509 и др. DDF. Seк. Iere. Vol. VIII N 473, 495; vol. IX. P. 1939, N 20 и др.; Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 161 - 162.

²⁹ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М. 1960, с. 113.

³⁰ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 108, 128.

³¹ Там же, с. 140, 141, 139, 148, 153.

стр. 98

в МИД была получена новая депеша Нелидова, подтверждавшая присоединение Англии к Тройственному союзу "если не по договору, то по крайней мере на деле". По мнению посла, присоединение Англии "на неизвестных и сохраняемых в тайне условиях, близко затрагивающих сферу наших интересов и нашего законного влияния и дающее союзникам способ верного воздействия на Турцию", представляло "самую большую опасность новой группировки".

Сообщения о присоединении Англии к Тройственному союзу казались настолько убедительными, что в российском МИД этому поверили. 5(17) июля Ламздорф записал в дневнике: "Шум, поднятый в связи с возобновлением Тройственного союза и присоединением к нему Великобритании, наводит меня на мысль, что мы должны тем или иным способом выяснить положение" ³² . Новые факты заставили российских дипломатов серьезно задуматься над проблемой выхода России из наметившейся изоляции. Германский поверенный в делах в Петербурге Б. фон Бюлов сообщал своему правительству, что в России под впечатлением политической изоляции, вследствие возобновления Тройственного союза, а также слухов о присоединении к нему Англии "местное настроение взбудоражено, взволновано". В другом донесении он подчеркивал, что "за спокойным с внешней стороны отношением скрывается все же озабоченность, в особенности в отношении позиции Великобритании к Тройственному союзу"; "что касается царя, то он в ярости". Позже Швайниц писал, что, хотя русские и привыкли к существованию Тройственного союза, они "были расстроены" его возобновлением. Но, когда английское правительство, казалось, присоединилось к нему, "они почувствовали угрозу" ³³ .

Гирc вынужден был проявить инициативу и в разговоре с Лабуле 4 (16) июля (т. е. в разгар получения известий от послов) предложил предпринять шаги к более тесному сближению России и Франции ввиду "возобновления Тройственного союза и косвенного присоединения Англии". Посол сообщил о беседе с министром в Париж и получил 9 (21) июля инструкцию не отклонять предложений, которые могут быть сделаны при следующей встрече. Эта телеграмма была расшифрована в российском МИД и представлена царю, который приказал подождать ответных шагов французского правительства. Расчет на то, что Париж выступит с проектом договора, оказался верным. При следующей встрече 21 июля (2 августа) посол сообщил министру проект возможного соглашения, выработанный во французском МИД, по которому правительства обеих стран обязывались договориться о вопросах, могущих угрожать сохранению мира в Европе, и в случае мобилизации в одной из держав Тройственного союза должны были без предварительного обсуждения тотчас и одновременно мобилизовать свои вооруженные силы ³⁴ .

Сделав набросок соглашения, Гирс показал его в тот же день Ламздорфу, который внес некоторые изменения. Отсылая министру скорректированный текст, советник в сопроводительной записке разъяснял их необходимость. Он считал, что предложенная им редакция "придаст гораздо большую широту соглашению" и что в целях сохранения мира следует так согласовать образ действий России и Франции, чтобы остановить всякие осложнения в их зародыше, будь то на Средиземном море, в Египте, Турции или на Дальнем Востоке, "прежде, чем они приняли бы размеры, угрожающие миру в Европе". Поэтому, полагал Ламздорф, было бы неверным подписывать соглашение, принимая во внимание возможность инициативы нападения только со стороны одной из держав, входящих в Тройственный союз, "не учитывая поддержки, которая может исходить от какой-либо державы, оставшейся вне лиги, но симпатизирующей ее помышлениям и могущей в некоторых обстоятельствах даже выступать в качестве инициатора".

Как видно, внесенные изменения недвусмысленно намекали на Англию. Та же мысль развивалась и в предварительном наброске записки, где советник отмечал, что Франция "сможет договориться с Россией на почве общих интересов, таких, как средиземноморские вопросы, и уравновесить запросы Тройственного союза и Англии не только в специальных вопросах, но также и на Дальнем Востоке". Сформулиро-

³² Там же, с. 151, 156.

³³ G. P. Bd. VII, NN 1502, 1507; Bd. VIII, N 1726.

³⁴ DDF. Ser. Iere. Vol. VIII, N 434.

стр. 99

ванные Ламздорфом пункты соглашения были представлены Гирсом Александру III 23 июля (4 августа) и получили одобрение. В соответствии с указанием царя на необходимость четкого определения случая нападения на одну из договаривающихся сторон советник министра изменил редакцию второго пункта, который теперь гласил: "В случае, если бы мир действительно оказался в опасности, и особенно в случае, если бы одна из двух сторон оказалась под угрозой нападения, 2 кабинета могли бы, если сочтут необходимым, заранее договориться о мерах, немедленное и одновременное осуществление которых реализация указанной возможности наложила бы на два правительства". В пояснение этой формулировки Ламздорф отмечал, что при такой постановке вопроса Россия окажется связанной обязательством "только в том случае, если Франция будет атакована. А это тот принцип, которого мы придерживались и ранее", и что совершенно исключена поддержка какого-либо "авантюрного правительства, которое может возглавить республику и задумает взять инициативу нападения" ³⁵ .

24 июля (5 августа) русский проект был сообщен Лабуле, который отправил его на Кэ д'Орсэ и на другой день получил подтверждение своего правительства считать соглашение "в принципе установившимся". В тот же день Гирс и Лабуле выработали текст соглашения, срочно телеграфированный послом в Париж с запросом о возможных изменениях. Хотя внесенные французским правительством поправки делали соглашение более конкретным и обязательным ³⁶ , в окончательном варианте текста говорилось о нарушении всеобщего мира, как предлагалось русской стороной, а не только мира в Европе, на чем настаивали французы. Объяснялось это тем, что в России хотели заручиться поддержкой Франции и на случай столкновения с Англией. Именно слух о присоединении последней к Тройственному союзу и опасение остаться в полной изоляции заставили царизм в тот момент пойти на заключение соглашения с Францией.

Это обстоятельство не ускользнуло от внимания французов. 25 июля (6 августа) Рибо писал главе кабинета министров и военному министру Ш. Фрейсине, что "Россия хочет добиться нашей помощи даже против Англии, которую считает уже связанной с Тройственным союзом". На это военный министр ответил: "Франции в самом деле нет никакого интереса вмешиваться в затруднения, которые могут возникнуть между Россией и Англией в Азии" ³⁷ . Для Франции основным противником была Германия, поэтому в Париже хотели заключения с Россией военной конвенции с точным определением размеров взаимной помощи. Но, чтобы не испортить начатых переговоров, которые со временем надеялись продолжить, на Кэ д'Орсэ предпочли согласиться на предложенные Россией условия.

Текст соглашения, которому решено было придать форму обмена письмами, официальными, но весьма секретными ³⁸ , был утвержден Александром III. Царь приказал ввести в курс дела Моренгейма, и вызванный из отпуска посол, который не принимал участия в выработке текста, увез 11 (23) августа письмо в Париж. С 15 (27) августа дипломатическое соглашение считалось заключенным. Гирс был доволен составленным документом, считая, что даже в случае опубликования он не повредит России. Но и теперь, когда соглашение было почти оформлено, Ламздорф отмечал, что Гирсу (да и ему самому тоже) "все это сближение с Францией несимпатично". Однако оба понимали его необходимость, т. к. оно было "неизбежным результатом нынешней обстановки и логическим следствием событий, развернувшихся в течение последних лет". Советник подчеркивал отсутствие у министра предвзятого взгляда и личных симпатий в сложившейся обстановке, когда нужно было отдать предпочтение тому, "кто в данный момент может и хочет предоставить наибольшие выгоды России" ³⁹ .

Сложившееся в литературе представление о Гирсе как личности безликой, безвольной, заведомом германофиле вряд ли справедливо. Он стал министром иностранных дел России в 1882 г., когда и внутренняя обстановка в стране (лишь год

³⁵ АВПР, ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 133/138, лл. 4 - 5, 7, 9, 12.

³⁶ DDF. Ser. Iere. Vol. VIII, NN 457, 461, 462, 465.

³⁷ Ibid., NN 460, 480.

³⁸ АВПР. ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 373/380, л. 5.

³⁹ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 166, 172.

стр. 100

прошел после казни народовольцев- "первомартовцев"), и внешнеполитическое положение (всего четыре года назад окончилась русско-турецкая война) требовали проведения мирной политики. Стоявшую перед российской дипломатией задачу Гирс считал необходимым и возможным решать путем поддержания тесных отношений с Германией, что было не целью, но средством в проводившейся политике. Соглашение с Германией рассматривалось как "база политической системы, направленной на сохранение европейского мира и защиту от революционных и политических опасностей" ⁴⁰ . Эта линия проводилась с одобрения Александра III, который считал "драгоценным качеством" своего министра осторожность, справедливо полагая, что Гирс, "никогда не зарвется" ⁴¹ . Сын небогатого чиновника, обремененный большой семьей и не имевший других доходов, кроме жалованья, Гирс действительно дорожил своим постом. Тем не менее свое понимание задач и методов проведения внешней политики, соответствовавшее объективно сложившимся обстоятельствам, он отстаивал последовательно и твердо, хотя делать это было весьма непросто. Александр III был "сам себе министр иностранных дел", и окончательное решение оставалось за ним. Но на формирование этого решения влияли взгляды окружавших царя придворных и военных, а также дипломатов, действовавших порой, не считаясь с инструкциями Гирса или даже вопреки им.

Попытки французского правительства, отчасти спровоцированные Моренгеймом, форсировать дальнейшую разработку достигнутого соглашения были в Петербурге отвергнуты ⁴² . В докладной записке царю от 22 августа (3 сентября) Гирc писал, что пока совершенно достаточно принятого соглашения, т. к. оно "вполне ограждает Россию от опасности оказаться изолированною в случае войны, которую, судя по общему настроению в Европе, никто теперь не предвидит, да и не может желать". В Петербурге не спешили принимать обязательства в военном отношении и требовали соблюдения самой строгой тайны. По приказу Александра III к расшифровке французских телеграмм, касающихся переговоров, был допущен лишь старший перлюстратор, а все документы переписывались собственноручно Ламздорфом. Огласка переговоров, по мнению министра, могла "лишь ускорить роковую минуту"; поэтому "весьма нежелательно связывать себя преждевременно (выделено в подлиннике. - И. Р.) какими-либо положительными обязательствами в военном отношении и тем стеснять нашу свободу действий ⁴³ . Эта позиция Гирса была одобрена Александром III, а Моренгейму отправлены соответствующие инструкции. Не в меру ретивый посол, склонный к саморекламе, вернувшись во Францию, разглагольствовал об исключительной важности своей поездки в Россию и едва ли не проболтался о заключенном соглашении. Неосторожные намеки русского посла связывались в германской прессе с приемом Моренгейма у царя. Рибо и Фрейсине также в своих речах намекали на "новое положение" Франции.

Появление в августе 1891 г. в английской "Times" глухих сообщений о заключении франко-русского союза сразу же привлекло внимание немцев ⁴⁴ . Отказ Александра III заехать по пути из Дании в Берлин в октябре 1891 г., воспринятый Вильгельмом II как личная обида, грозил обострить русско-германские отношения. Но визиты Гирса в Париж и Берлин в конце ноября как будто стабилизировали обстановку. Фрейсине и Рибо во время встречи снова подняли вопрос о военной конвенции. Гирс отказался в данный момент обсуждать этот вопрос, сославшись на желание царя разобраться в вопросе лично. Но министр не отрицал возможности заключения конвенции в будущем. А Вильгельма II и германских государственных деятелей он заверил в миролюбии России и Франции и вернулся в Петербург, весьма довольный политическими результатами визитов ⁴⁵ . По его просьбе Ламздорф подготовил набросок заметки для "Journal de St.-Petersbourg", в которой помещались официальные известия. В ней сообщалось, что, хотя поездка Гирса была вызвана необходимостью

⁴⁰ АВПР, ф. Посольство в Берлине, оп. 509, д. 83, лл. 68 - 68об.

⁴¹ Феоктистов Е. М. Воспоминания. За кулисами литературы и политики. М. 1929. с. 258.

⁴² См. подробнее Манфред А. З. Ук. соч., с. 511 - 512.

⁴³ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 172, 183, 185.

⁴⁴ G. P. Bd. VII. N 1508.

⁴⁵ Ламздорф Б. Н. Дневник 1831 - 1892, с. 195.

стр. 101

лечения, она дала повод к ряду политических свиданий в Италии, Франции и Германии и ее результатом был рост "взаимного доверия", внесение "большей ясности" в международное положение и укрепление "гарантий мира" ⁴⁶ .

Впрочем, достоверных сведений о существовании дипломатического соглашения не было, и русские газеты, выражая мнение, что и без письменных документов общность политических интересов России и Франции может быть установлена простым обменом заявлениями между официальными представителями внешней политики двух держав ⁴⁷ , подчеркивали совершенно мирный характер франко-русского сближения. Однако российский посол в Лондоне писал, что в Английской прессе указывается на временный характер "нынешнего успокоения" и на "постоянное вооружение всех держав"; посол в Вене сообщал о признаках "растущего недоверия по отношению к России" в связи с концентрацией ее войск на австро- венгерской границе; посол в Берлине уведомлял, что в военных кругах Германии и ближайшем окружении Вильгельма II раздаются призывы к превентивной войне против России, "пока она вооружена слабее". При этом Шувалов указывал на неуравновешенный характер кайзера, легко поддающегося внушениям окружающих лиц. Александр III пометил на этом письме: "Конечно, от нервного и шалого Вильгельма можно всего ожидать" ⁴⁸ . Недоверие к Германии и лично к Вильгельму II, видимо, приводит царя к мысли о необходимости заключения союза с Францией на случай войны. В этом плане он и высказался на данной в декабре 1891 г. новому французскому послу Г. Монтебелло аудиенции, выразив пожелание, чтобы представители штабов обеих стран обсудили в Петербурге основные положения военной конвенции ⁴⁹ .

В конце 1891 - начале 1892 г. в Европе сложилась напряженная обстановка. Ф. Энгельс отмечал, что "война не сегодня - завтра может вспыхнуть". В тех условиях, по его мнению, это означало: Франция и Россия - с одной стороны; Германия, Австро-Венгрия и Италия - с другой. В январе 1892 г. он писал, что неурожай, голод, неудача с французским займом показали глубоко кризисное состояние царской империи ⁵⁰ . Министр финансов И. А. Вышнеградский подготовил секретный доклад царю о "печальном финансовом и экономическом положении" страны и представил записку о необходимости сокращения военных расходов. Обнаружилась также слабость транспортной сети и те затруднения, которые ожидали Россию при мобилизации и снабжении армии в случае войны. 28 января (9 февраля) 1892 г. Ламздорф записал: "В городе упорно держатся слухи о войне". Через два дня: "В городе только и говорят, что о будущей войне. Тревожные чувства проявляются как у нас, так и в Берлине, и в Вене и до известной степени повсеместно". Спустя две недели он вновь возвращается к этому вопросу. Советник опасался создания такой обстановки, которая "приведет к конфликту без возможности при этом определить, кто именно является нападающей стороной". В этом случае, по его мнению, "ничтожный инцидент", на Балканах мог втянуть Россию в войну.

Внутриполитическое положение в стране, военная и экономическая слабость настоятельно требовали сохранения мира. Для общего успокоения, по крайней мере на некоторое время, Ламздорф считал необходимым "выправить насколько возможно наши отношения с Германией", полагая, что здесь не все потеряно. Того же мнения придерживались Гирс и Вышнеградский. Министр финансов предлагал даже пойти на уступки Германии по финансовым и тарифным вопросам на проходивших в то время торговых переговорах. Лучшим средством наладить отношения с Берлином все трое считали встречу монархов, с помощью которой надеялись обеспечить России на время "спокойствие и безопасность", не подрывая при этом "практических результатов прошлогодних демонстраций в Кронштадте". Учитывая воинственные настроения Берлина, в российском МИД стремились избежать обострения отношений с Германией, но не доверяли и Франции, тем более что весной 1892 г. там разразился очередной министерский кризис.

⁴⁶ Journal de St.-Petersbourg, 19.XI (1.XII). 1891.

⁴⁷ Новое время, 10(22).XI.1891; Биржевые ведомости, 26.ХI(8.ХII).1891.

⁴⁸ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 208.

⁴⁹ DDF. Ser. Iere. Vol. IX, N 104.

⁵⁰ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 22, с. 255, 264.

стр. 102

Опасения, что к власти могут прийти реваншистски настроенные круги, которые втянут связанную с Францией военными обязательствами Россию в войну с Германией, обусловили настороженное отношение российского МИД к выдвинутому французами в феврале 1892 г. проекту военной конвенции. Царь, напротив, одобрил проект. Более того, он считал, что надо "сговориться с французами" и в случае войны "броситься на немцев", чтобы "разгромить Германию при первой возможности", а "когда Германия распадется, Австрия уже ничего не посмеет" ⁵¹ .

Незадолго до этого Александру III были представлены извлечения из германских газет со статьями о боевой готовности России, о вероятности войны с ней, с разбором речи канцлера о дислокации русских войск в пограничных областях и проект организации пограничной стражи на восточной границе Пруссии. С большим трудом Гирсу удалось убедить царя не торопиться с принятием окончательного решения ⁵² . Александр III согласился встретиться с Вильгельмом II. Встреча монархов произошла в конце мая в Киле. Но в русских газетах единодушно отмечалось, что она ничего не меняет в отношениях России и Франции.

В русской прессе с начала года слышатся отзвуки визита французской эскадры в Кронштадт. "Московские ведомости" назвали 1891 г. годом "открытого сближения" России и Франции; "Новое время" подчеркивало, что франко-русское сближение "всеми признается за политический факт, столь же серьезный, как возобновление Тройственного союза"; "Биржевые ведомости" считали "заключение франко-русского союза без письменного договора" важнейшим событием года. Таким образом, печать отметила качественное изменение в отношениях между странами. Даже очередной министерский кризис во Франции не вызвал в русской прессе особого беспокойства, ибо было очевидно, что поддержку в республике могло получить лишь правительство, сделавшее девизом внешней политики солидарность интересов с Россией. В "Биржевых ведомостях" утверждалось, что "франко-русский союз принял новый деловой характер: из союза сердец он превратился в союз интересов, и поэтому его существование ни в коем случае не может быть поставлено в зависимость от случайных парламентских комбинаций", а "Гражданин" подчеркивал, что сближение и соглашение России и Франции не зависят от парламентских дел потому, что "франко-русское сближение есть дело прежде всего немецких рук" ⁵³ .

В конце мая 1892 г. военный министр П. С. Ванновский был по приказу царя ознакомлен с условиями соглашения 1891 года. Он полностью солидаризировался с дипломатами в том, что шаги в военной области должны быть сделаны очень осторожно. В МИД считали, что военные должны договориться так, чтобы "не скомпрометировать" Россию "каким-либо письменным документом" и сохранить за ней полную свободу действий ⁵⁴ . Начальником Главного штаба генералом Н. Н. Обручевым к тому времени была составлена докладная записка по вопросу о заключении военной конвенции с Францией, отражавшая позицию Главного штаба ⁵⁵ . Обручев считал, что в решении коренных вопросов внешней политики России ее основными противниками являются Англия, Австро-Венгрия и связанная с нею союзным договором Германия. Решить эти вопросы могла только война, к которой следовало готовиться. В военном отношении необходимо подготовить вооружение, флот, крепости и железные дороги, а в политическом "нужны союзы", утверждал он. Наиболее вероятным союзником России генерал считал Францию.

Мысль о том, что России рано или поздно придется столкнуться в войне с Германией, нашла отражение и в русских военных планах. Не случайно по плану 1887 г., после того как в России сделалось известным содержание австро-германского договора и стало ясно, что в случае австро-русской войны Германия не будет нейтральной, предполагалось держаться оборонительного образа действий против

⁵¹ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 299.

⁵² ЦГВИА, ф. 401, оп. 51929, д. 1, лл. 26 - 42об.

⁵³ Московские ведомости, 12(24).I.1892; Новое время, 5(17).I.1892; Биржевые ведомости, 1(13).I, 8(20).II.1892; Гражданин, 15(27).II.1892.

⁵⁴ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 335.

⁵⁵ РО ГБЛ им. В. И. Ленина, ф. 169, к. 71, ед. хр. 68; DDF. Ser. Iere. Vol. VIII, N 424; Красный архив, 1931, т. 3, с. 180 - 181.

стр. 103

Германии и наступательного против Австро- Венгрии. А внесенные в 1890 г. (вероятно, связанные не только с ростом рельсовой сети в Германии в восточном направлении, но и с невозобновлением договора "перестраховки") частичные изменения в общин план предусматривали возможность наступательных действий и против Германии ⁵⁶ . Обручев исходил из того, что при современном вооружении европейских держан мобилизация означает уже начало военных действий, и поэтому при ее объявлении не может быть никаких дипломатических колебаний: "Все решения дипломатии должны быть установлены заранее". А т. к. война не ограничится изолированной борьбой между двумя государствами, он настаивал на необходимости обусловить одновременную мобилизацию союзников при нападении на одного из них не только Германии, как предлагали французы, а любой державы Тройственного союза, и на сохранении за Россией полной свободы в распределении своих войск.

Записка Обручева по приказу царя была передана 31 мая (12 июня) Гирсу с тем, чтобы узнать мнение последнего "по политической части". В тот же день Гирс в письме военному министру высказался о несвоевременности и невыгодности в политическом отношении предложенных мер ⁵⁷ . То же твердое убеждение в достаточности уже имеющихся обязательств министр иностранных дел выразил в докладной записке царю. Через неделю записка возвратилась с пометой: "Совершенно разделяю Ваше мнение" ⁵⁸ . Таким образом, Гирсу еще раз удалось убедить Александра III не торопиться. Зато торопились теперь во Франции. Союз с Россией сделался там, по выражению газеты "Биржевые ведомости" (1 (13) января 1892 г.), "краеугольным камнем французской политики"; русский гимн, исполняемый на праздниках вслед за "Марсельезой", стал как бы вторым национальным гимном Третьей республики. Идея союза так широко распространилась в стране, что даже празднование дня взятия Бастилии 14 июля сопровождалось манифестациями солидарности с Россией. Но французам хотелось знать точно, оформлен ли союз документально, а если нет, то когда же это произойдет.

Визит Буадефра в Петербург осенью 1892 г. вызвал новую волну толков и слухов. Парижские газеты утверждали, что генерал едет заключать официальный союз с Россией. Действительно, Ванновский и Обручев вступили в переговоры с приглашенным на маневры Буадефром. Царь вновь запросил мнение министра иностранных дел о военной конвенции. Тяжелобольной Гирс, находившийся на даче в Финляндии, поручил Ламздорфу подготовить проект докладной записки Александру III, посвятив в это дело и Шишкина. Мнение министра осталось прежним: он считал заключение союза несвоевременным ⁵⁹ . На этот раз царь не согласился с ним и поручил Обручеву отправиться к Гирсу, чтобы убедить последнего в необходимости заключения конвенции. Настроение Александра III определялось, очевидно, влиянием докладов военного министра, в которых сообщалось о новых ассигнованиях на усиление железнодорожной сети в Германии, о разработке там законопроекта относительно увеличения численности армии в мирное время ⁶⁰ . Обручев и Гирс сошлись на том, что принятие "в принципе" проекта военной конвенции при сохранении "самой абсолютной тайны" политически не скомпрометирует Россию. Гирс настоял на сохранении за конвенцией именно формы проекта и изложил эти соображения в очередной докладной записке царю. С этими оговорками проект военной конвенции 5 (17) августа 1892 г. был подписан Обручевым и Буадефром и одобрен Александром III, который сказал Буадефру: "Если наше соглашение огласится, я не буду считать его действительным" ⁶¹ . Правящие круги Франции вновь не получили возможности официально заявить о конвенции.

⁵⁶ Зайончковский А. М. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов. М. 1926, с. 35 - 39.

⁵⁷ ЦГВИА, ф. 401, оп. 5, д. 478, лл. 46 - 46об.; АВПР, ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 133/138, лл. 22 - 22об.

⁵⁸ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 343 - 344.

⁵⁹ DDF. Ser. Iere. Vol. VIII, NN 182, 218, 436, 440, 441, 444, 448, 449, 453; АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, д. 29, л. 68; ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 133/138, лл. 23 - 23об., 58 - 59.

⁶⁰ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 348; ЦГВИА, ф. 401, оп. 5, д. 1, лл. 131 137.

⁶¹ Ламздорф В. Н Дневник 1891 - 1892, с. 349 - 351.

стр. 104

Принятие конвенции с внесенными русской стороной изменениями было дипломатическим успехом России. Буадефр, по свидетельству Ламздорфа, возвращался в Париж "весьма удрученным" и признавался близким ему людям, что "его миссия закончилась почти неудачей" ⁶² . Во Франции хотели иметь возможность огласить соглашение и уйти от обязательств в случае частичной мобилизации Австро-Венгрии на Балканах. На этих изменениях и придании соглашению более определенной формы настаивал Рибо при встрече с Гирсом в Экс-ле-Бэн 24 августа (5 сентября), а затем в письме от 19 (31) октября. Это письмо Гирс переслал царю, и тот написал на полях: "Не понимаю, чего они хотят еще? Кажется, могли бы теперь успокоиться" ⁶³ . Сентябрьские встречи Гирса с Рибо и Фрейсине оценивались русской прессой как акты политической вежливости (русский министр находился в Экс-ле-Бэн на лечении), а во французской вновь связывались с подписанием франко-русской конвенции.

"Московские ведомости" 11 (23) ноября 1892 г. писали, что "нет никаких уважительных причин опровергать" слухи о франко-русском соглашении, т. к. отношения между Францией и Россией настолько хороши, что было бы неудивительно, "если бы между ними и был заключен какой-либо договор, в форме, например, военной конвенции". Газета "Новое время" 9(21) сентября утверждала, что "формальный договор с целью охраны мира и спокойствия Европы может сделаться рано или поздно... предосторожностью, необходимой для обороны против Германии и связанных с ней Австро-Венгрии и Италии". Известный французский историк П. Ренувен видит в опубликовании этой статьи в газете инициативу Гирса, считая ее чем-то вроде последнего предложения германским правящим кругам "одуматься" и изменить тактику по отношению к России, пока та не связала себя окончательно с Францией ⁶⁴ . Тон, содержание и время появления статьи, а также тот факт, что за границей "Новое время" рассматривалось как официоз российского МИД ⁶⁵ , дают возможность предположить, что статья действительно могла быть инспирирована на Певческом мосту.

Вне зависимости от наличия письменных обязательств союз с Францией расценивался в русской прессе как могущественный противовес Тройственному союзу и Англии. И только "Гражданин" по-прежнему выступал против союза, считая главным условием внешней политики правительства свободу и самостоятельность России "от всяких обязательств и союзов", тем более с республикой, скомпрометированной в 1892 г. грандиозным "панамским скандалом". Другие русские газеты оценивали "панамский скандал" как чисто внутреннее дело французов, которое ничего не меняет в международном положении Франции. А "Московские ведомости" 5 (17) января 1893 г. даже утверждали, что, несмотря на внутренние осложнения во Франции, две страны не должны расходиться, т. к. объединяющие их общие интересы остаются, и поэтому "в виду высших интересов можно многое простить и со многим примириться".

6 (18) января 1893 г. "Новое время" сообщило о появлении в австрийской газете "Wiener Tagblatt" "сенсационной статьи". В ней говорилось, что франко-русские переговоры в ноябре 1892 г. завершились заключением военной конвенции на следующих условиях: "Если Россия или Франция будут атакованы одною Германией или Германией с ее союзниками, та из договаривающихся держав, которая не будет непосредственно атакована, обязуется мобилизовать 600 000 человек в шестинедельный срок и выставить еще 600 000 человек не позже чем через 3 недели". "Wiener Tagblatt" добавляла, что неизвестно, была ли конвенция ратифицирована, или дело ограничилось составлением протокола, содержащего не обязательства, а только идеи, которыми предполагают руководствоваться обе державы. Из французских газет лишь "Libre Parole" располагала аналогичной информацией и даже утверждала, что конвенция была бы уже оглашена, если бы не "панамский скандал".

⁶² Там же, с. 351.

⁶³ ЦГВИА, ф. 401, оп. 5, д. 478, лл. 13 - 16, 17 - 17об.; АВПР, ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 373/380, лл. 71, 79 - 80.

⁶⁴ Histoire diplomatique de l'Europe (1871 - 1914). P. 1929, p. 313.

⁶⁵ Соловьев Ю. Я. 25 лет моей дипломатической службы. М.-Л. 1928, с. 192; DDF, ser. Iere. Vol. VI-bis. P. 1938, N 27; Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892. с. 287, 355.

стр. 105

Действительно, после подписания проекта конвенции дело надолго остановилось. Тяжелобольной Гирс, уехав в отпуск осенью 1892 г., вернулся в Петербург в апреле 1893 года. Приближалось лето, и Александр III собирался в обычное путешествие вдоль побережья Финляндии. Вернувшись, царь поручил Гирсу пересмотреть проект военной конвенции, чтобы решить вопрос о ее ратификации. В течение лета 1893 г. царю был представлен ряд донесений военного агента в Германии полковника А. Бутакова, в которых сообщалось о новых мерах по усилению армии, предпринимаемых в Германии, об увеличении железнодорожной сети в Пруссии, о составлении финансово- мобилизационного плана на случай войны, выписки из германских газет о намерении России ответить на принятие военного законопроекта в Германии формированием новых корпусов и усилением пограничной стражи на западной границе. Тогда же Бутаков составил записку о новом законопроекте, внесенном в рейхстаг еще в конце 1892 года ⁶⁶ . Целью законопроекта, считал военный агент, было увеличение численности германской армии и ускорение мобилизации всех войск "для нанесения противнику возможно скорее всеми силами решительного удара". Военная комиссия рейхстага, обсуждавшая в феврале 1893 г. законопроект, отвергла его, и рейхстаг был распущен. Новый его состав 22 июля (3 августа) принял законопроект. А через пять дней Александр III утвердил план военных мероприятий России на 1894 - 1898 годы.

В августе 1893 г. французским штабом была передана через Монтебелло записка о значении для Франции и России нового германского военного закона. Ванновский присоединился к взгляду на "исключительно наступательную цель закона", вынуждавшего Россию принять "меры военной предосторожности" ⁶⁷ . Гирс же, по словам Монтебелло, считал, что в тот момент никаких оснований для беспокойства не было. Действия германского правительства диктовались, по его мнению, помимо прочего, также и страхом перед установившимся между Россией и Францией соглашением, "существование и характер которого предстоящий визит русского флота в Тулон только подтвердит" ⁶⁸ . В правящих кругах России вопрос об этом визите был окончательно решен в июне 1893 года. Рассказывают, что когда дело дошло до выбора командующего, Александр III приказал дать ему список контр-адмиралов с указанием, кто из них хорошо говорит по-французски, а кто хуже, и пометить, кто хуже всех. Оказалось - Авелан. Он-то и был послан с тем, "чтобы поменьше там болтал" ⁶⁹ . Этот курьез подтверждается документально. В составленной для командующего эскадрой инструкции, согласованной морским министерством с МИД, говорилось, что "этому посещению Тулона не следует стараться придать какое-либо особое политическое значение, и потому необходимо воздерживаться от речей и разговоров в подобном направлении" ⁷⁰ . До сведения офицеров эскадры предписывалось довести, что "в сношениях с французами, какие бы ни были личные симпатии, следует соблюдать осторожность и сдержанность в смысле выражения своих политических убеждений".

Ввиду того, что в иностранных газетах появились заметки, в которых визиту русской эскадры в Тулон приписывалось особое значение, по распоряжению царя была подготовлена статья, опубликованная в "Кронштадтском вестнике" и перепечатанная затем в "Journal de St. - Petersbourg", где событие оценивалось как ординарное плавание русских судов в Средиземном море. Несмотря на осторожную позицию российского МИД, чествование русской эскадры во Франции приобрело широкий размах. Русских моряков приветствовали в Тулоне, Лионе, Марселе и Париже. Визиты, банкеты, спектакли, фейерверки, факельные шествия и гимнастические праздники сменяли друг друга. Не смолкали приветственные возгласы и звуки национальных гимнов. Желание присутствовать на празднествах было столь велико, что за окно 3-го этажа, выходившее на Страсбургский бульвар в Тулоне, где проходил праздник

⁶⁶ ЦГВИА, ф. 401, оп. 5, д. 1, лл. 66 - 70, 89 - 90, 116, 150, 18 - 37.

⁶⁷ Jakobs P. Op. cit., S. 193 - 194; АВПР, ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 133/138, лл. 97 - 99.

⁶⁸ Jakobs P. Op. cit., S. 194.

⁶⁹ Богданович Е. В. Три последних самодержца. М.-Л. 1924 с. 170; G. P. Bd. VII, N 1532.

⁷⁰ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, д. 63, лл. 78 - 80.

стр. 106

цветов, платили по 200 франков ⁷¹ . Период подготовки к встрече русской эскадры получил во Франции название "Тулонской лихорадки". Все запасались флагами и лентами национальных цветов: больших флагов за то время было продано около 500 тыс., а маленьких - около 3 миллионов. В последний день пребывания русских моряков в Париже городскими властями был дан банкет, на который смогла попасть лишь десятая часть из 30 тыс. желающих.

17 (29) октября русская эскадра покинула берега Франции. Описание визита в русских газетах составляло значительную часть их содержания в течение двух с половиной недель. А в посещении в те дни Александром III в Копенгагене прибывшего туда французского броненосца "Исли" "Биржевые ведомости" увидели "доказательство того, что нет разногласий между симпатиями русского общества к Франции и чувствами к ней в правящих сферах России" ⁷² . Это было недалеко от истины. В конце октября Обручев сообщил Буадефру, что царь склоняется к утверждению проекта военной конвенции. 30 ноября (12 декабря) Александр III приказал составить письмо на имя Монтебелло с подтверждением принятой ранее в принципе военной конвенции "без всякой огласки и каких-либо дополнений или формальностей". На состоявшейся три дня спустя аудиенции Монтебелло пришел к убеждению, что и царь и министр иностранных дел "готовы поставить последнюю точку", а Обручев, постоянно подталкивающий их к этому, собирается еще раз переговорить с Гирсом ⁷³ . В окончательной форме проект письма на имя Монтебелло был одобрен царем на докладе 14 (26) декабря 1893 года. Перед тем как подписать его на следующий день, Гирс осенил себя крестным знамением и сказал: "Я просил господа бога остановить мою руку, если вопреки всем предположениям, вопреки моему разумению этот союз должен стать пагубным для России" ⁷⁴ . Ответ французского правительства, полученный 23 декабря 1893 г. (4 января 1894 г.), юридически оформлял русско-французский военно-политический союз.

Хотя ни текст этих писем, ни текст конвенции не стали в то время достоянием гласности, сам факт существования соглашения между Россией и Францией не вызывал у современников сомнений. Тем более что французы, лишенные возможности прямо заявить о существовании союза, пользовались всяким случаем для проявления русско-французской дружбы. В русских же газетах термин "политическое положение, созданное Кронштадтом - Тулоном", становится общеупотребительным при характеристике международного положения в Европе. По общему мнению, 1893 год стал годом окончательно завершившегося сближения России и Франции, а державы Европы разделились на две военные группировки.

Касаясь событий тех дней, следует отделять объективную сущность происходившего от той субъективной окраски, которая придавалась при оценке создания русско-французского союза правящими кругами обеих стран, различными политическими партиями во Франции и общественными кругами в России. Националистические круги во Франции все меньше скрывали свои настроения: рефреном в стихах и песнях, посвященных русско- французскому союзу, звучала мысль: "мы теперь не одни", "Германия не страшна", "с царем - за будущий реванш!". Но в правящих кругах России в то время стремились избежать военного столкновения и сохраняли надежду ее временем стабилизировать русско-германские отношения. Поэтому и старались сохранить в тайне существование союза с Францией. Пропагандировалась идея мирного характера русско-французского сближения как результата "народных симпатий" в России и Франции. Эти мысли внушались читателям статьями и сообщениями газет и журналов. Французская буржуазия в лице своих представителей в парламенте могла требовать ответа у правительства о существовании и условиях союзного договора

⁷¹ Елец Ю. Русская эскадра во Франции в октябре 1893 года. Варшава. 1893, с. 23 - 25.

⁷² Биржевые ведомости, 4(16).Х.1893.

⁷³ АВПР, ф. Секретный архив министра, оп. 467, д. 133/138, л. 178 об.; Jakobs P. Op. cit., S. 195 - 198.

⁷⁴ Daudet E. Histoire diplomatique de l'Alliance franco-russe (1873 - 1893). P. 1894, p. 161.

стр. 107

с Россией. Тем более что буржуа Третьей республики ссужали царизм деньгами и хотели знать, что получат взамен. Правительство же через прессу было вынуждено частично приоткрывать завесу над дипломатическими тайнами. Но и в самодержавной России, если не поощрялись, то и не запрещались "народные манифестации" симпатий к Франции, устройство банкетов, праздников, выставок, поднесение подарков и пр. Убежденный монархист Ламздорф с удивлением отмечал такую, по его словам, "странную черту в характере" Александра III, как внимание к общественному мнению ⁷⁵ . Не "симпатии" решали дело. Обоюдная необходимость заставляла правящие круги двух держав искать взаимодействия, и неправомерно утверждать, что кто-то был заинтересован в этом больше, а кто-то меньше. Союз был нужен и той и другой стороне, хотя каждый из партнеров решал при этом свои задачи. В Петербурге руководствовались не желанием спасти Третью республику от германской агрессии, а внешнеполитическими интересами России, в проведении которых Франция играла роль необходимого противовеса политике Тройственного союза и Англии. Совокупность объективных причин и субъективных факторов отразилась в поэтапном оформлении союза. Общеполитическое соглашение 1891 г. носило более широкий характер, чем военная конвенция, заключенная с российской стороны как бы впрок, с учетом возможного в будущем столкновения с Германией. В международной обстановке 90- х годов XIX в. правящие круги России оказались перед необходимостью выхода из политической изоляции. Решению этой задачи отвечал союз с Францией.

⁷⁵ Ламздорф В. Н. Дневник 1891 - 1892, с. 61, 101.

Постоянный адрес данной публикации: