Постановления Парижской мирной конференции 1919 - 1920 гг. превратили восток Центральной Европы и Балтию в разъединившую Германию и Россию буферную зону и "санитарный кордон" против большевизма, но его прочность поставила уже в 1920 г. под сомнение советско-польская война. Окончательно границы региона были установлены в начале 1920-х гг. согласно решениям Верховного совета Антанты и Лиги Наций. Однако отсутствие четкого этноконфессионального критерия при территориальном размежевании на востоке Центральной Европы привело к возникновению конфликтов, в которых участвовали советская Россия, Германия, Польша, Чехословакия (ЧСР), Литва, украинские и белорусские националисты. Для не связанной постановлениями мирной конференции советской России естественным союзником в борьбе за перекройку послевоенной карты Европы стала Германия, что явилось крупнейшим провалом версальских миротворцев. Польша упустила шанс на сотрудничество с соседями и, превратившись в барьер между Германией и Россией, обрекла советско-польские и германо-польские отношения на затяжную конфронтацию.

Советская внешняя политика после подписания в марте 1921 г. Рижского мирного договора и перехода к новой экономической политике отражала ориентацию большевиков, как на европейскую революцию, так и на реальную политику (Realpolitik). Противоречивость заявлений и действий руководства РКП (б) свидетельствовала о зарождении "конфликтной модели" - несовпадении позиций представителей советской элиты не только по внутри-, но и внешнеполитическим приоритетам¹ . Помимо Наркомата иностранных дел (НКИД) инструментами осуществления международных планов большевиков являлись Исполком Коминтерна (ИККИ) и структуры силовых ведомств ("соседей"): регистрационное управление Реввоенсовета Республики (Региструп РВСР), иностранный отдел (ИНО) ГПУ, разведывательное управление (Разведупр) Красной армии. Акции "соседей" и Коминтерна нередко противоречили государственным интересам России. Так, нарком иностранных дел Г. В. Чичерин высказался в сентябре 1921 г. против предложения председателя РВСР Л. Д. Троцкого о проведении военных парадов: "мы воинственными демонстрациями напугаем публику... все будут льнуть к Пилсудскому и военным... Наши военные парады послужат удобным аргументом для Франции,

Зубачевский Виктор Александрович - кандидат исторических наук, доцент Омского государственного педагогического университета.

стр. 40

чтобы пугать не только Польшу, но и все малые государства". В мае 1922 г. полпред в Берлине Н. Н. Крестинский сообщал НКИД: "Мы сильнейшим образом нуждаемся в сохранении Рапалльского германо-русского договора. Для этой цели нам необходим Вирт... Между тем от коммунистов идет кампания за свержение Вирта и за создание чисто рабочего правительства... с большим влиянием шейдемановцев (правых социал-демократов. - В. З. ), главных противников Рапалльского договора". Участвовал в этой нежелательной для РСФСР кампании против кабинета Й. Вирта секретарь ИККИ К. Б. Радек² . Но влияние прагматиков в большевистском руководстве возрастало: советско-германские отношения развивались при правительстве Вирта (май 1921 - ноябрь 1922 гг.) и почти до отставки кабинета В. Куно (ноябрь 1922 - август 1923 гг.).

С точки зрения реальной политики и перспектив европейской революции наиболее целесообразной для большевиков в начале 1920-х гг. была игра на противоречиях вокруг территориальных проблем региона. Но политический кризис 1923 г. в Центральной Европе привел к рецидиву теории и практики мировой революции. Начало кризиса обусловило обострение международной обстановки в связи с оккупацией в январе Рура Францией. Министр иностранных дел Польши А. Скшиньский признавал в 1923 г., что 75% польских границ подвергаются опасности, 20% ненадежны и только 5% безопасны. Поэтому часть польских политиков и военных считала возможным франко-польское выступление против Германии, а тем временем, Польша, используя рост напряженности в регионе, добилась от Антанты 15 марта признания своего "суверенитета" над Восточной Галицией. Накануне этого акта РСФСР и УССР отправили западным державам ноты протеста, о которых замнаркома иностранных дел М. М. Литвинов писал Крестинскому: отказ России и Украины от своих прав на Восточную Галицию не лишает нас права "настаивать на привлечении местного населения по принципу самоопределения народностей. Посылкой отдельных нот... мы желали подчеркнуть особенную заинтересованность Украины в судьбе родственных галичан... украинская нота составлена в более резких и категорических выражениях, чем наша". Австрийские представители в Москве и Львове (консул) в марте сообщали в Вену: советские ноты поддержало эмигрантское правительство ЗУНР, его глава Е. Петрушевич призвал к сопротивлению Польше, не исключив и возможность присоединение Восточной Галиции к советской Украине. Чичерин отметил в майских письмах в пражское полпредство: "Аннексия восточной Галиции не есть усиление Польши, а есть создание для нее кровоточащей раны", поскольку устраняет "непосредственный контакт с Российской Федерацией, о котором Чехо-Словакия всегда мечтала" и ЧСР будет поддерживать "Восточно-Галицийский ирредентизм". Мы должны использовать чешско-польский антагонизм и убедить Прагу в совпадении "государственных интересов Чехо-Словакии и России"³ .

В то же время ЧСР как член Малой Антанты была озабочена наметившимся в 1922 г. сближением Польши с Венгрией, которое "разрезает политическое кольцо, связывающее Венгрию". Министр иностранных дел ЧСР Э. Бенеш пытался выяснить позицию Польши в случае конфликта между Чехословакией и Венгрией по поводу Подкарпатской Руси и относительно сепаратистского движения в Словакии. Одновременно МИД ЧСР пошел на обострение советско-чехословацких отношений, используя в качестве повода публикацию открытого письма полпреда П. Н. Мостовенко 27 января 1923 г. в пражской газете "Die Wirtschaft", издаваемой на немецком языке. Чехословацкая пресса увидела в письме Мостовенко демонстрацию советско-германской дружбы и утверждала, что Компартия Чехословакии (КПЧ) блокируется с немецкими националистами в ЧСР. Мостовенко писал, в частности, об игнорировании советского представительства чехословацкими властями, их поддержке эмигрантской "Российской миссии" и миссии С. Петлюры. НКИД РСФСР в ноте от 17 марта констатировал, что отмеченные Мостовенко факты являются помехой "к установлению более дружественных отноше-

стр. 41

ний между народами" ЧСР и СССР, но, не желая усугубления конфликта, назначил в феврале новым полпредом К. К. Юренева⁴ .

После решения, как казалось Польше, проблемы Восточной Галиции, она активизировала политику против Германии. Литвинов писал в марте Юреневу: "поляки готовятся... к нападению весной на Вост[очную] Пруссию. Быть может, это является той ценой, которой поляки купили у Франции благоприятное для себя решение по вопросу об ее границах". Чехословацкое консульство в Риге также сообщало в Прагу о планах захвата Польшей Восточной Пруссии. При этом консул отметил, что если советско-германское военное соглашение и существует, то оно не имеет в нынешней ситуации для Германии практического значения⁵ .

Поступавшая в Берлин тревожная информация о планах Варшавы заставила германские правящие круги обратиться за помощью к Советскому Союзу. 15 января Радек информировал Генерального секретаря ЦК РКП(б) И. В. Сталина о встрече с командующим рейхсвером Г. Сектом: "Главком... спрашивал нас, как будет реагировать Сов[етская] россия на германо-польскую войну... Мое мнение таково - что нам теперь нельзя... воевать... [но] мы этого не можем заявлять и не можем быть уверены, что такая война оставила бы нас зрителями... удобная политика... говорить им, что они потеряли ужасно много времени, ничего не давая нам фактически". Крестинский писал Литвинову: статс-секретарь МИД Германии А. Мальцан "боится, что... начнется германо-польская война... Радек... предлагал им (немцам. - В. З. )... начать укреплять нашу военную индустрию... Герм[анское]пра[вительство]... хочет вытянуть из нас... обещание оказать... вооруженную поддержку... может быть придется драться, [но мы] не должны... связывать себя... конкретными обещаниями"⁶ .

Литвинов разъяснял в ответном письме: "в Польше есть течение, толкающее Поль[ское] пра[вительство] на использование момента... [оно] взяло бы верх, если в Польше были уверены в нашей пассивности". Мы ограничились предостережением Польши в печати, хотя не разубедили "ни Польшу, ни Францию в отсутствии секретного соглашения с Германией. Не вижу большой беды в том, что такие подозрения существуют... мы не могли не указать на логическую связь между договором (Версальским. - В. З. ) и нынешними событиями... Как будто бы у Германии не были отняты Верхняя Силезия, коридор, Данциг, Мемель... Брокдорф-Ранцау... приходил ко мне, был он и у т. Троцкого... Не могли мы... создавать у него впечатления, что... Германия не может рассчитывать на нашу поддержку. Я... указывал, что нам... необходимо знать, как само Герм[анское] пра[вительство] будет реагировать на захват Рура и возможное выступление Польши". О нежелании СССР провоцировать Польшу Литвинов писал и в пражское полпредство. Упомянутые советско-германские встречи и дипломатическая переписка осуществлялись в рамках постановления политбюро ЦК РКП (б) от 18 января: "Поручить РВСР... разработать план... сосредоточения необходимых сил на западном фронте". "Правде" и "Известиям" напечатать статьи о польских авантюристах, стремящихся к нападению на Германию. Поручить Крестинскому выяснить политику германского правительства в связи с занятием Рура и возможностью выступления Польши⁷ .

Германия надеялась достичь соглашения с советской Россией в военно-политической сфере, хотя Брокдорф-Ранцау скептически относился к предстоящим переговорам, заметив: "это прежняя Россия могла вести "освободительную войну a la 1812 за Германию", для советского правительства целью, которая последовательно проводится в жизнь, является мировая революция. Тем не менее, в феврале в Москве прошли переговоры между делегацией во главе с представителем министерства рейхсвера генерал-майором О. Хассе и советскими военными во главе с зампредседателя РВСР Э. М. Склянским (вместо заболевшего Троцкого), в ходе которых обсуждались вопросы о совместных военных действиях против Польши с участием Литвы в качестве союзника, немецких военных поставках и финансовой помощи для восста-

стр. 42

новления советских оборонных заводов. После переговоров Брокдорф-Ранцау спросил Чичерина о реакции России в случае оккупации Польшей части немецкой территории. Нарком уклонился от прямого ответа, отметив, что "наши силы едва ли достаточны" и неизвестно, как отнесутся к Красной армии в Германии в случае ее там появления. В тоже время, в донесении Куно от 21 марта Брокдорф-Ранцау сообщил о другом заявлении Чичерина: "революционизирование Германии... долгий процесс... дружественные отношения германского и русского правительств важнее революционного взрыва... практическое проведение коммунистических идей не должно быть опрометчивым"⁸ .

Тем временем, большевики внимательно следили за подготовкой Польши к возможным акциям против Германии. Особенно серьезно воспринимались польские планы в отношении Данцига: его стратегическое значение для России продемонстрировала советско-польская война 1920 г., о чем позже напомнил МИДу Германии президент сената "вольного города" Г. Зам. Данциг стал к тому же базой Разведупра: являвшиеся советскими информаторами польские граждане ездили без виз в "вольный город" и на его территории были гарантированы от посягательств польской полиции⁹ . Чичерин подчеркнул в марте: призыв в Польше "на учебные сборы, заем у Франции и газетная шумиха по поводу Данцига заставляют нас задуматься... Может создаться положение, при котором польские мероприятия будут вызывать наши мероприятия и обратно, и затем еще раз обратно и т.д. - обычный принцип лавин... Мы... считали бы крайне для нас... опасным переход Данцига в польские руки". Литвинов сообщил информацию о приготовлениях Польши к захвату Данцига Брокдорфу-Ранцау, советуя "заблаговременно поднять шум вокруг этого вопроса в... прессе, чтобы Европа не была застигнута врасплох". Москва, в свою очередь, получила из Берлина текст секретного румыно-польского договора, носившего антисоветскую направленность. Правда, аналитики Отдела дипломатической информации (ОДИ) НКИД в Берлине, ссылаясь на "польские источники", утверждали, что не ожидают "никакой авантюры со стороны Польши против Данцига". Так, заведующий торговым департаментом МИД Польши Г. Тенненбаум заявил, что для Польши характерна "некоторая пресыщенность" в территориальном отношении. Хотя Литвинов, по другому поводу, заметил: "В Коллегии (НКИД. - В. З. ) не раз отмечали определенный полонофильский уклон" товарищей из ОДИ¹⁰ .

Тем временем, польские правящие круги наращивали политическое давление на Данциг: в апреле премьер-министр В. Сикорский и президент С. Войцеховский совершили демонстративные поездки в Поморье (Данцигский коридор). 28 апреля Войцеховский, выступая в местечке Картузы, дал понять, что Польша для защиты своих прав в "вольном городе" не остановится перед его присоединением. Имея в виду французскую оккупацию Рура, польские газеты писали: "Гданьск должен запомнить: как Франции надоело нарушение Германией Версальского договора, так и Польше может надоесть нарушение Версальского договора Гданьском". В мае для оказания дополнительного давления на данцигские власти в город неофициально прибыл генерал Л. Желиговский, войска которого в 1920 г. захватили Вильно. Посланник Вены в Варшаве сообщал в мае в австрийский МИД: правая польская пресса прямо предлагает оккупировать Данциг, но польское правительство предпочитает пока добиваться присоединения "вольного города" легальным путем¹¹ .

В конце мая к власти в Польше пришла откровенно профранцузская правоцентристская группировка, сформировавшая коалиционное правительство "Хьена" - "Пяст" во главе с В. Витосом. Начальник польского генштаба генерал Ст. Галлер писал еще в марте: "Мы должны... распространить свое влияние в Литве... русско-немецкое влияние в Латвии и Литве станет настолько сильным, что они утратят независимость, и тогда не удастся удержать наш коридор (Восточный. - В. З. ) и Вильно"¹² . Новые власти активизировали политику против Германии, Литвы и Данцига, надеясь на поддержку

стр. 43

Францией своих военных акций. Намерения Польши в этом вопросе, отметил в июне посланник Австрии в Варшаве, подтверждают майские переговоры в польской столице Ф. Фоша и его посещение Ю. Пилсудского в Париже. Немецкая сторона, писал в июне посланник Австрии в Будапеште, ведет подготовку к обороне от возможного польского наступления. Министр внутренних дел Пруссии К. Зеверинг организовал эту работу и даже привлек к ней бывших офицеров генштаба¹³ .

20 июня МИД Польши отправил Совету Лиги Наций ноту, в которой потребовал практического осуществления статьи Версальского договора о Данциге, но Совет Лиги в резолюции от 7 июля отметил, что правовой основой польско-данцигских отношения является Парижская конвенция, вынужденно подписанная Польшей в ноябре 1920 г. после захвата Желиговским Вильно. Это решение означало крушение польских надежд на изменение статута Данцига через Лигу Наций. В связи с польским демаршем в Лиге "Правда" писала: "партии, господствующие в Польше в настоящее время, гораздо воинственнее сторонников Пилсудского, и их печать не раз уже требовала оккупации Данцига"¹⁴ . Но на военную оккупацию Данцига Польша не решилась, так как ее экономика и финансы находились в состоянии глубокого кризиса, страну сотрясали революционные выступления польских трудящихся и национально-освободительное движение в восточных воеводствах. Ухудшилось международное положение Польши - авантюра Франции в Руре привела к развалу англо-французской Антанты, изменила соотношение сил в Европе в пользу Великобритании, выступавшей против аннексионистских польских планов в регионе.

Обострение международной обстановки активизировало деятельность Коминтерна, выступившего против "революционной замкнутости" советской России. Председатель ИККИ Г. Е. Зиновьев заявил в апреле 1923 г. на XII съезде РКП (б): "Наша международная политика... определяется результатами первой мировой империалистической войны и географией, развивающейся на наших глазах мировой пролетарской революции". Нарком внешней торговли Л. Б. Красин, критикуя выступление Зиновьева, сказал: "В политическом докладе надо же было выявить основные задачи внешней политики Советской власти... в области внешней политики нам нужен своего рода "нэп"". Заместитель председателя бюро ИККИ Н. И. Бухарин обратил внимание делегатов съезда на "конфликты между мелкими хищниками... между Польшей и Чехо-Словакией... сознательное использование со стороны Коминтерна... данной политической конъюнктуры" ¹⁵ .

Германские политики поддерживали прагматиков в советском руководстве. В мае в германском посольстве в Москве состоялась беседа члена коллегии НКИД А. А. Штанге с экс-министром иностранных дел Германии А. Кестером, заявившим: "Мы, социал-демократы Германии, переживаем глубочайшую трагедию... правильной целью внешней политики Германии было бы сближение с Россией... проводить эту политику нам... мешают партийные разногласия с коммунистами, которые в Германии как бы монополизировали право говорить от имени России". Брокдорф-Ранцау сказал Штанге: "Я показал ему (Кестеру. - В. З. ) мои секретнейшие документы, в которых пишу, что только единение с Россией может спасти Германию от обращения в страну илотов... удалось убедить его в том, что интересы рабочего класса Германии и германского государства... требуют идти по пути сближения с Россией. Я посоветовал ему, чтобы в... беседе с господином Чичериным или с... Литвиновым он коснулся не столько вопросов внешней политики России... сколько... позиции социал-демократов в русско-германских отношениях"¹⁶ .

Переписка советских и германских дипломатов в январе-июле 1923 г. свидетельствовала о благоприятных возможностях для развития советско-германских отношений и в тоже время позволяла отвергнуть тезис о стремлении сторон к оформлению военно-политического альянса. Брокдорф-Ранцау писал Куно 29 июля: "О политическом или военном союзе нет речи... Но мы должны... увязать восстановление русской военной индустрии с вопросом

стр. 44

польского нападения". В мае 1933 г. Крестинский (замнаркома иностранных дел с 1930 г.) писал своему преемнику на посту посла Л. М. Хинчуку: "Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные... но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь... никогда не было... мы никогда... не давали обещания поддерживать герм[анское] пра[вительство] в его реваншистской войне против Польши"¹⁷ .

Действительно, продолжавшиеся в марте-июле 1923 г. военные переговоры Германия временно прекратила и ограничила поставки советской оборонной промышленности, поскольку ЦК РКП(б) предпочел использовать нараставший в Германии политический кризис в интересах европейской революции. Брокдорф-Ранцау заявил Литвинову: среди большевиков "имеется два течения: одно - наркоминдельческое, стоящее за постепенное и медленное разрушение Германии; второе - коминтерновское, считающее настоящий момент вполне подходящим для более решительных действий". Взгляды "коминтерновцев" возобладали в руководстве партии, хотя на заседании политбюро 21 августа тезисы Зиновьева "Грядущая германская революция и задачи РКП" критиковал Сталин: "Надо, чтобы Коминтерн отделывался общими фразами... конкретных директив он давать не должен... Большое значение имеет сейчас дипломатическая игра". Ранее Сталин отметил, что едва ли "при рабочей революции в Германии Польша останется нейтральной и даст нам возможность транзита через польский коридор", подчеркнув на заседании: "Нужно... сорвать одно из буржуазных лимитрофных государств и создать коридор к Германии". Чичерин тогда же спросил: "ориентируемся ли мы на консолидации Чехословакии... или подготовляем там восстания, или делаем то и другое (голоса: "конечно, и то, и другое")". С учетом критики Пленум ЦК РКП (б) утвердил в сентябре тезисы, отметив, что Польша и Чехословакия "могут сыграть крупную роль в деле подавления пролетарской революции в Германии"¹⁸ .

22 августа Чичерин писал Юреневу: "Необходимость чешско-русского коридора через Галицию настолько ясна, что не может у чешских политиков не быть интереса к этому вопросу... Дело не в том, чем Россия может помочь Чехии в случае революции в Германии, но в том, что Чехия страшно боится наступления России на Запад при таких условиях". Чичерин и Литвинов в сентябре-октябре рекомендовали Юреневу оказывать на Чехословакию прямое давление: "Преступно с нашей стороны не использовать политически страха Чехо-Словакии перед германской революцией и перед нашими возможными действиями... Наши связи с подпольной Европой могут... весьма пригодиться... можно сказать... где бы ни были у нас связи, наша политика по отношению к каждому правительству соответствует отношению этого правительства к нам... Угрожаемая со всех сторон Чехословакия, похожая на кишку по своей конфигурации... будет искать защиты Франции. Но величайший страх она испытывает и перед нами... боится возможных враждебных действий с нашей стороны или возможных пертурбаций, поднятых нашими силами. Она не знает, как далеко может простираться наше могущество, будь то простое военное могущество или революционное воздействие. Отсюда... стремление... обезвредить нас... соглашением на случай событий в Германии". Не случайно, в сентябре-октябре в Москве прошли конфиденциальные переговоры Чичерина и советника чехословацкого МИД Я. Папоушека¹⁹ .

Представитель ЧСР в СССР Й. Гирса сообщил в Прагу о беседе 20 сентября с Чичериным, который предложил дополнить Временный договор специальным соглашением в части, касающейся нейтралитета. Гирса отрицал необходимость дополнительного соглашения, касающегося исключительно нейтралитета, а Чичерин остался при своем мнении²⁰ . Но позднее Чехословакия зондировала НКИД на предмет соглашения. В ноябре, после согласования вопроса с начальником ИНО ОГПУ М. А. Трилиссером, Чичерин сообщил Юреневу: "секретнейшее обращение чехословацкого правительства...

стр. 45

прямо ко мне, есть продукт страха перед возможностью нашего появления в Центральной Европе... если, как думают чехи, произойдет советско-польская война и... мы появимся у самой Чехо-Словакии в то время, как с другой стороны будет коммунистическая Германия, а Франция не может мобилизовать большую армию, ввиду отвращения населения к новым мобилизациям... Чехо-Словакия хочет... получить от нас обещание уважать ее территориальную неприкосновенность взамен ее обязательства не вмешиваться во внутренние дела Германии... будто бы в Париже предложили Масарику (президент ЧСР. - В. З. ) занять Саксонию, но он отказался"²¹ .

Отмечалось, что большевики усилили внимание и к Восточной Галиции как к потенциальному коридору между Россией и Чехословакией. Крестинский писал в ноябре Литвинову о переговорах с Петрушевичем, полагавшим, что "с возможным нападением Польши на Германию может встать вопрос и о войне между Польшей и Россией, о новом выступлении в Восточной Галиции... когда... советские войска вступят на территорию Восточной Галиции", ее управление должно организовать правительство ЗУНР. "Петрушевич не сомневается в том, что мы... не будем насильственно присоединять" Восточную Галицию к советской Украине, - сообщал Крестинский, считая целесообразным затянуть переговоры с представителями украинской эмиграции. Литвинов заметил: Петрушевич и его группа признают "свое разочарование в Антанте" и могли бы публично заявить, что "своими единственными друзьями считают Советские Республики"²² .

В советских расчетах важная роль отводилась и Литве. Стержнем литовских и белорусских земель являлся Неман, устье которого находилось недалеко от Мемеля. По Версальскому мирному договору Мемельская область отошла под управление Лиги Наций (там разместились французские войска), а Неман объявили от Гродно до устья "международным"²³ . Поскольку река протекала по оккупированному Польшей Виленскому краю, Литва запретила транзит по своей части Немана, что наносило ущерб интересам СССР. Позднее транзит по Неману запретила и Польша.

Оккупация Францией Рура создала прецедент, который Литва использовала для решения проблемы Мемельской области: в январе Мемель заняли отряды литовских "повстанцев". Чехословацкое консульство в Риге констатировало: литовцы отплатили полякам "тактикой Желиговского", что выгодно и Германии, и России. Одновременно Польша мобилизовала войска на границе с Восточной Пруссией, что вызвало тревогу в Германии. Радек информировал Сталина: Сект "готовится защищать Восточную Пруссию с оружием в руках". По мнению немцев, "мы толкнули литовцев на захват Мемеля, дабы не допустить поляков... Я лично думаю, что или это есть обыкновенная политика - лови момент со стороны литовцев, или они действуют в тихой сделке с Пилсудским... получив, как компенсацию за Вильно - Мемель". Крестинский сообщил Литвинову о беседе с Мальцаном, считавшим, что "литовцы заняли Мемель не без согласия французов... Это... тревожит Мальцана в связи с... переговорами о заключении торгового договора между Литвой и Германией... [договор] делает Литву дружественным нам и немцам государством". Мальцан приостановил подписание договора. Литвинов ответил: "к литовскому наступлению на Мемель Франция...[и] Польша... не были причастны... Польшу науськивает на Мемель... Англия, заинтересованная в сплаве леса, закупленного ею у Польши"²⁴ .

После занятия литовскими отрядами Мемеля советская политика в регионе обнаружила серьезные расхождения между ИККИ и НКИД. По указанию ИККИ Компартия Литвы (КПЛ) распространяла листовки в "оккупированной Литвой Мемельской области". Член коллегии НКИД Я. С. Ганецкий писал в полпредство в Каунасе: ""Правда"... ругает это (литовское. - В. З. ) движение. Соответствующие разъяснения и инструкции идут по линии Коминтерна. Правительство, однако, иначе к этому относится... для нас сейчас желательно присоединение Мемеля к Литве". Чичерин заявил литовскому послу в Москве Ю. Балтрушайтису, что и для Германии "присоединение

стр. 46

Мемеля к Литве гораздо выгоднее... чем присоединение его к Польше, которое... произошло бы, если бы Литва не поспешила с этим делом". Посол попросил наркома помочь Литве восстановить с Германией хорошие отношения и высказался за соглашение между Германией, Литвой и Россией²⁵ .

В феврале конференция послов передала суверенитет над Мемелем Литве, начались переговоры об условиях пользования портом другими странами. Премьер-министр Франции Р. Пуанкаре считал разрешение Мемельского вопроса более важным, чем Рурского, поскольку в возможный польско-литовский конфликт могла вмешаться советская Россия²⁶ . Для правительства СССР главным в то время являлся учет его интересов при решении вопроса о Мемеле и судоходства по Неману. Советскую активность "в Мемельско-Неманском деле" заведующий экономико-правовым отделом НКИД А. В. Сабанин объяснял тем, что в пределах "Мемельской области... Неман втекает в море... В случае учреждения в самом Мемеле международного Settlement'a a la Шанхай, мы... можем требовать в таковом своего участия, ибо Мемель... имеет важное мировое значение в области торговли лесом". Интерес СССР к Мемелю возрос после подписания 1 июня германо-литовского торгового договора, предусматривавшего свободный транзит в третью страну. Комиссия рейхстага по иностранным делам оценила договор как "люк в разделяющей Россию и Германию враждебной стене"²⁷ .

Польша желала более значимой компенсации за Мемель, чем льготы в порту. Совет Лиги Наций разделил 3 февраля буферную область между Литвой и Польшей, созданную после захвата поляками Виленского края. Каунас выступил против этого решения, но польские войска вошли в нейтральную зону и вступили в бои с литовскими частями. Литва обратилась с жалобами в Лигу Наций. Польская пресса предположила, "что решение Литвинов оказать сопротивление Польше, при занятии ею нейтральной зоны... диктуется Москвой и Берлином". Состоялся обмен нотами советского и польского правительств. За передачу Мемеля Литве, - говорил Балтрушайтис Чичерину, - Польша получает проходящую по нейтральной зоне железную дорогу Вильно - Гродно. Нарком заявил польскому поверенному в Москве: захват железной дороги "может вызвать представление, что это есть создание стратегических коммуникационных линий на случай наступления на Россию". В связи с обменом нотами аналитики ОДИ НКИД писали, что первая "наша нота... является серьезной политической ошибкой", поскольку накануне ноты польский МИД констатировал: получение Польшей железнодорожной линии Варшава - Вильна убеждает польское правительство в том, что "опасность вооруженных конфликтов на востоке Европы окончательно устранена " и это отвечает "пожеланиям Совнаркома "²⁸ .

Затем Варшава потребовала от Антанты согласия на окончательное присоединение Виленского края к Польше. 15 марта конференция послов взяла за основу польско-литовской границы намеченную Лигой Наций демаркационную линию. Невзирая на протесты Литвы, Совет Лиги подтвердил это решение, которое Советский Союз не признал. Литва, поблагодарив СССР за поддержку, отметила, что "получила полную свободу действий в разрешении виленского территориального вопроса"²⁹ .

Однако на протяжении 1923 г. отношения СССР и Литвы подверглись серьезным колебаниям. Обострение международной обстановки в Европе и усиление борьбы за власть в польских правящих кругах благоприятствовали, по мнению министра иностранных дел Литвы Ю. Пурицкиса, осуществлению задуманного им в марте плана отрыва от Польши ее восточных окраинных земель ("кресов"). Проведя в Берлине переговоры с представителями немецких правых сил и украинских националистов, министр вознамерился создать на территории Литвы, Германии, Чехословакии, советской Украины и советской Белоруссии партизанские базы и, опираясь на них, поднять в Польше восстание национальных меньшинств. Успех, считал Пурицкис, позволит вернуть в состав Литвы Виленщину, создать Западноукраинское и Западнобелорусское государства. Каунас теперь надеялся в разрешении тер-

стр. 47

риториальных проблем только на помощь Берлина и Москвы. Председатель Союза стрелков Литвы В. Крево-Мицкявичюс говорил советскому корреспонденту: "наша главная работа сосредоточена в оккупированной части Литвы... Тут совпадают интересы Литвы и России... Мы должны друг друга информировать о всех событиях на кресах", где "можно установить контакт наших и ваших представителей в случае совместных выступлении" .

К лету лидеры большевиков предпочли использовать политический кризис, нараставший в Германии, для ее советизации и напуганная этими планами Литва пыталась наладить отношения с Польшей. Сотрудник полпредства в Каунасе А. О. Пличе сообщил в мае Ганецкому о беседе с руководителями белорусских партизан, которые "под руководством литовского командования боролись с Польшей", но теперь Литва разоружает их по обвинению в большевизме, и партизаны установили "связь с нашими секретными работниками". Полпред в Литве И. Л. Лоренц отметил в дневнике: "часть белорусов... собирается уехать в Прагу... Они для нас гораздо приемлемее в Ковно, чем в Праге, где они оторвутся от... антипольской работы". В августе Пличе писал члену коллегии НКИД В. Л. Коппу: "Грядущая Германская революция... финансовые катастрофы [оказали]... сильное влияние на Литву... Литва вынуждена искать новые рынки... появляются польские товары". Лоренц безуспешно пытался успокоить власти Литвы, которых волновал рост коммунистической пропаганды в стране. Так, группа литовских офицеров обратилась в листовке к сослуживцам: "Литва сумеет получить Виленщину только с победой Германской революции". Член ЦК КПЛ З. Ангаретис информировал ИККИ: Литва не будет сражаться на стороне Польши, но "провокационная выходка властей может толкнуть часть солдат против Германии, например, захватить Тильзит, этим усилить националистическое настроение и потом косвенно помогать Польше"³¹ .

Пличе сообщил Ганецкому о парижских переговорах в мае Пуанкаре и Э. Гальванаускаса, главы литовского правительства. Французский премьер-министр настаивал: "в случае открытых столкновений Сов[етской]россии с Польшей Литва должна [соблюдать]... "активный нейтралитет" в пользу Польши", обещая в этом случае возвращение Вильно Литве, предоставление ей финансовой и военной помощи. Пличе предложил усилить работу в Литве: несмотря на противоречия интересов Франции и Англии, "усиление слабого места /Литва/ в общем фронте против Сов[етской]россии есть их общее желание". НКИД сомневался, что Франция поможет Литве: ее армия способна нанести Польше "удар... в спину", но нам, "в случае войны с Польшей, она существенного вреда" не причинит³² .

Обострение германо-польских отношений и рост революционного движения в Германии привели к попыткам германских правых сил создать из Восточной Пруссии при помощи Великобритании антипольский бастион и немецкую Вандею. Лоренц сообщал Коппу: Англия не допустит "нападения на Восточную Пруссию Польши, что повлекло бы за собой значительное усиление Франции" и поддержит правые элементы в Германии. Литва искала "контакты с военными группами Восточной Пруссии в надежде, что, если Берлин сдаст под напором революционной волны, прусское юнкерство все же устоит". В Литве также считали, что Англия может затруднить доступ Польши к морю в Данциге и Мемеле. К концу года эти надежды развеялись: Великобритания признала временное закрытие польско-литовской границы, поскольку у нее "есть более значительные интересы в Польше, чем открытие движение леса по Неману"³³ .

Тем временем, вмешательство большевиков во внутренние дела Германии усилилось. Особое недовольство германских правящих кругов вызвали выступления Зиновьева и Радека. Мальцан заявил Крестинскому: "Ваша пресса... допускает личные брань и оскорбления по отношению даже к... Рейхспрезиденту господину Эберту. Мы никогда не позволяли в нашей прессе сказать что-либо дурное по адресу господина Ленина". Полпред пытался оправдаться: ""Правда"... является частным органом... Радек и Зиновьев явля-

стр. 48

ются частными лицами, за выступления которых Правительство не ответственно". Крестинский отметил: "прерывали меня "Цвишенруфами" (die Zwischenruf, реплика. - В. З. ), когда я говорил о том, что Зиновьев и Радек являются частными лицами... Мое мнение - надо воздержаться от выступлений такого рода, которые... могут даже повести к разрыву отношений". Позднее Брокдорф-Ранцау заметил Чичерину, что "советское правительство отвечает за Радека как члена ЦК партии"³⁴ . В тоже время германский посол потребовал у Литвинова объяснений в связи с заявлениями большевистских лидеров о готовности спасти немецкую революцию путем уступок за счет Германии Польше. Замнаркома мотивировал советскую позицию так: "Ранцау перешел к речи т. Троцкого на собрании металлистов... где говорится о шансах революции на победу... и о нашей готовности компенсировать Польшу за нейтралитет... Неужели Ранцау желает вмешательства Польши во внутренние дела Германии или занятия ею Восточной Пруссии и Силезии, хотя бы даже в случае победоносной революции. Если бы мы даже желали компенсировать Польшу за этот нейтралитет, то от этого больше всего выиграет сама Германия"³⁵ . Зиновьев в "Правде" от 26 октября предрекал: "Быть может германской революции придется пройти через свой Брест-Литовск".

Опасения Германии были вполне обоснованы. В октябре политбюро направило в Каунас, Ригу и Варшаву Коппа под видом обследования "вверенных ему Полпредств". Особенно важным было выяснение позиции польского правительства, считавшего, что поведение России обнаруживает "конспиративную ее подготовку к вооруженному вмешательству в пользу германской революции". Прошедшие 28 октября - 5 ноября переговоры Коппа в Варшаве не принесли желаемых результатов. Чичерин писал Сталину: Польша отказалась подписать "документ, заключающий невмешательство во внутренние дела Германии и гарантии транзита при всяких переменах в ее строе". Троцкий так объяснил позицию польского правительства: "обязательство невмешательства свяжет ему руки и в отношении Восточной Пруссии, и Данцига... Польша... не прочь захватить под шумок Восточную Пруссию, дав нам за это транзит". Варшава готова "подписать соглашение насчет транзита и невмешательства, с маленьким "изъятием" насчет Восточной Пруссии, но... не решается поднимать об этом вопроса. Может... произвести косвенное зондирование... где главное затруднение: в диктатуре Франции или же в восточно-прусских аппетитах"³⁶ . Действительно, по инициативе Польши с Францией шли переговоры о Восточной Пруссии и Крестинский писал 9 ноября Литвинову: "Французы отвечают пока отрицательно. Дмовский... хочет перейти немедленно к оккупации Восточной Пруссии". Вызывали опасения сообщения из "русского источника" о баварско-польских переговорах: Бавария якобы обещала за свою самостоятельность и соединение с Австрией гарантировать "безопасность Польши со стороны Германии в случае столкновения Польши с Россией или оккупации Польшей Восточной Пруссии"³⁷ .

Возвращаясь к миссии Коппа, отметим, что помимо официальных переговоров с руководством польского МИД, член коллегии НКИД зондировал возможность пропуска частей Красной армии в Германию через Польшу, обещая последней "свободу действий" в Восточной Пруссии. Москва, вероятно, считала допустимой для будущей советской Германии временную потерю Восточной Пруссии. Но по мере уменьшения остроты политического кризиса в Веймарской республике, готовность большевиков спасать ожидаемую германскую революцию путем уступок Польше за счет Германии исчезала: "Поездка Коппа, - по мнению руководителя IV (Восточного) отдела МИД Германии В. Вальрота, - не принесла желаемой поддержки коммунистическому движению в Германии"³⁸ . Аналитики НКИД отметили, что у нас "правы были те, кто добивался ясной... постановки перед поляками вопроса об отношении Польши к германской революции". Польша "офензивно" не займет прусское побережье и Данциг, "пока в Германии не разыграется гражданская война", но в случае ее начала широкое толкование Варшавой франко-польского договора возможно³⁹ . Иллюзии Кремля на возможность ново-

стр. 49

го революционного подъема в Германии развеялись не сразу: в инспирированной латышским министром иностранных дел З. Мейеровицем статье "События в Германии, Россия и балтийские государства" (рижская газета "Яунакас Зиняс" за 4 декабря) говорилось: "Что станет с проектами Коппа?... несмотря на смятение большевиков, Московское Правительство намерено продвигать реализацию этих планов вперед... подготовляя обстоятельства к будущим событиям в Германии"⁴⁰ . Посланник Австрии в Польше писал в ноябре о миссии Коппа в Ригу и Варшаву: ни Троцкий, ни Ленин (даже при поддержке немецких коммунистов) не намерены воевать с соседями, видя в войне опасность для своей власти. Креатура Троцкого Копп тоже против войны с Польшей. Алармистские настроения присущи радикальным большевистским кругам, надеющимся на победу коммунизма в Германии⁴¹ .

Между тем, диалог Москвы и Каунаса продолжался. О настроениях литовского населения свидетельствовали состоявшиеся в ноябре Вселитовский съезд Союза стрелков и митинг с участием военных. "Если Польша займет Восточную Пруссию, то проглотит Литву, как это она сделала с Галицией... С другой стороны, война между Россией и Польшей неизбежна. Если мы останемся пассивными, и Россия одна займет Виленщину, то мы ее больше не увидим. Россия скажет нам: мы вам уже раз дали Вильно, и вы не сумели его удержать. Только союз с Германией и Россией даст нам Мемель и Вильно", - заявил на митинге под гром аплодисментов Крево-Мицкявичюс⁴² . На настроение правящих кругов Литвы, отметил Лоренц, повлияло "исчезновение непосредственной угрозы германской революции... оживает мысль о возможности политического сближения с Сов[етской]россией". Копп писал Лоренцу: надо "оговорить обязательство Литвы не нарушать границ Германии... Если Литва захочет иметь гарантию относительно Вильны на случай военного хода событий, то ей придется дать нам контргарантии, что она не станет договариваться с Польшей помимо нас"⁴³ .

4 декабря Копп сообщил в политбюро о возможности подписания СССР и Литвой политического договора, а также соглашений между генеральными штабами и о транзите. Проект разработанного Коппом договора предусматривал в случае советско-польской войны совместные действия Красной армии и литовской армии против Польши по согласованному генштабами обеих стран плану, передачу освобожденной Виленщины Литве. Проект протокола к договору указывал на невмешательство сторон во внутренние дела Германии и свободу экономических сношений "независимо от возможных перемен в ее внутреннем строе". Литва обещала "не нарушать территориальной целости Германии в ее ныне существующих границах" и обеспечить свободный советско-германский транзит "при всяких политических условиях"⁴⁴ . 13 декабря политбюро приняло проект договора с Литвой с поправками: "если... Польша... как в 1920 году нарушит мир, то вооруженные силы договаривающихся сторон действуют совместно... признание Виленщины частью литовской территории должно быть сделано на основе принципа самоопределения народностей"⁴⁵ .

Но продолжавшаяся стабилизация обстановки в Германии окончательно похоронила надежды на ее советизацию и заставила большевиков возвращаться к традиционной дипломатии. Брокдорф-Ранцау сообщил МИД о состоявшейся 11 декабря беседе с Чичериным и Радеком. С одной стороны, Радек сетовал, что "на официальных должностях в Германии много белогвардейцев... У генерала Секта много бывших царских офицеров в его штабе под руководством Орлова, шефа контрразведки у генерала Врангеля". С другой стороны, по словам Радека, "советское правительство может хорошо работать с немецким реакционным правительством. Это также желание Секта, заявившего, что можно преследовать коммунистов в Германии, но сотрудничать с советским правительством". Чичерин же заметил: "Муссолини теперь наш лучший друг"⁴⁶ .

Вместе с тем, обострение международной обстановки в 1923 г. поставило вопрос о квалифицированности действий силовых структур и Коминтер-

стр. 50

на, стремившихся решать внешнеполитические проблемы революционными методами. Не случайно, Наркоминдел настойчиво стремился разграничить свои функции с Коминтерном и "соседями". В полпредствах, где под видом дипломатов работали сотрудники указанных ведомств, нередко возникали конфликты. Советская политика в отношении Австрии не является предметом нашего исследования, но именно в венском полпредстве возникла наиболее конфликтная ситуация. Полпред А. Г. Шлихтер писал Чичерину в конце 1922 - начале 1923 г.: "назрел созыв совещания в Москве всех Полпредов для выяснения... вопросов... в области наших взаимоотношений с другими учреждениями. В особенности... с аппаратами Региструпа... что именно они делают... этот вопрос... в венском Полпредстве представляет застарелую... болячку... Собственная касса и собственная смета фактически делают этот аппарат недосягаемым для контроля... никакого делового доверия к этому аппарату в Вене я не имею оснований питать". Полпред просил наркома "оказать содействие в скорейшем освобождении Венского Полпредства от некоторых сотрудников... Региструпа" и послал жалобу на представителя ГПУ и руководителя Региструпа в Вене В. Инкова начальнику секретно-оперативного управления ГПУ В. Р. Менжинскому и Трилиссеру. Но в мае 1923 г. политбюро отозвало в Москву самого Шлихтера. Ситуация в Вене, являясь характерной для многих полпредств, привлекла внимание партийного руководства, поэтому часть указанной переписки отправили Сталину⁴⁷ .

В НКИД поступали сведения и о конкретных нарушениях, совершенных сотрудниками Коминтерна и силовых ведомств. На запрос Литвинова новый полпред в Австрии М. В. Левицкий ответил, что в мае, до его прибытия в Вену, на квартире, в которой жил представитель Коминтерна и находился отдел печати полпредства, "состоялась конференция Югославянской компартии", а имевшие дипломатические паспорта работники ИККИ "нелегально ездили в Болгарию и Югославию по коминтерновским делам" по другим паспортам. В августе Левицкий сообщил: "каким-то образом сумели поступить на службу к тов. Инкову" агенты румынской контрразведки, имевшие "свободный доступ к нашей миссии". Далее полпред писал о "ненормальном положении" в полпредстве, когда из семи сотрудников с дипломатическими паспортами четверо представляли ИККИ и "соседей". Суммируя впечатления, Левицкий предлагал секретной части НКИД в письме от 26 октября следующее: "вся работа... за исключением ИККИ, должна быть сосредоточена в Полпредстве. Ведь старые посольства имели раньше разных советников и атташе, которые никакой другой работы кроме дипразведки не вели. Вопрос идет... о правильной постановке работы и подбора людей... представители известных нам учреждений ведут не только дипломатическую, но и экономическую разведку, но... Полпреду ничего не сообщалось... в составе Полпредств могут быть только товарищи, на обязанности которых лежит исключительно руководство работой, систематизации полученных материалов и пересылка их в центр... не допустимо, чтобы агенты, ведущие эту работу вне миссии, включались в штаты"⁴⁸ .

Не случайно политбюро ЦК РКП(б) еще в январе-марте 1923 г. рассматривало, с участием Литвинова и курировавшего Разведупра зампредседателя ГПУ И. С. Уншлихта, вопрос "О взаимоотношениях между НКИД и ГПУ". В частности, политбюро постановило: усилить контроль ГПУ "над личным составом дипкурьерской части НКИД", но "оставить последнюю в фактическом подчинении НКИДелу... НКИД и ГПУ обязаны оказывать взаимное содействие в работе", о "принимаемых на службу... сотрудниках, НКИД обязан... сообщить в ГПУ". Литвинов писал Крестинскому: "Нам пришлось перенести спор в Политбюро, где определилось настроение не в пользу ГПУ. Надеюсь, что т. Уншлихт... будет осторожнее... вырабатывается новый регламент взаимоотношений между НКИД и ГПУ. Притязания последнего на дипкурьерскую службу решительно отвергнуты"⁴⁹ .

Но чем больше Кремль делал ставку на европейскую революцию, тем более возрастала активность "соседей". Подчинявшийся непосредственно

стр. 51

Уншлихту резидент Разведупра в Польше, второй секретарь полпредства М. А. Логановский создавал в 1923 г. для усиления революционной борьбы в Польше диверсионно-террористические организации из местных коммунистов. О подготовке Логановским наиболее авантюрных акций Уншлихт не информировал не только полпреда, но и противника политического террора председателя ОГПУ Ф. Э. Дзержинского⁵⁰ . Польский "источник" НКИД сообщал: "Громадное влияние польских коммунистов... на направление заграничной политики НКИД убеждает варшавское правительство в том, что Советы стремятся вызывать коммунистическую революцию в Польше... Сов[етское] пра[вительство] не поколебалось бы выступить с оружием в руках в случае, если бы в Берлине победила революция... в случае револьты Германии... против Версальского договора... Варшавское правительство... оказалось бы вынужденным образом офензивно обеспечить свою Верхнюю Силезию и Прибалтийское побережье вместе с Данцигом"⁵¹ .

О влиянии "соседей" на внешнюю политику свидетельствует дневниковая запись Юренева в декабре 1923 г.: "международная ситуация становится для нас более благоприятной, но вместе с тем и более "тонкой"... необходима какая-то "ревизия" ныне существующих отношений между НКИД и некоторыми инстанциями". Копп писал Лоренцу: оценка ковенской резидентурой ИНО ГПУ литовских дел "существенно расходится с той, какую даете Вы, и какой придерживается НКИД... Политические оценки, добываемых по линии ИНО ГПУ материалов, должны... исходить от Полпреда". Позднее Копп сообщил Лоренцу о значительном ослаблении "нашей позиции в Прибалтике в связи с эксцессами партийной дискуссии" и дал инструкции: политические соглашения Литвы с Германией "должны подвергаться... предварительному обсуждению с нами... соглашение с Литвой в виленском вопросе невозможно, если Литва будет... связываться с националистическими элементами Германии". Затем Копп информировал Лоренца о беседе с Брокдорфом-Ранцау: в Германии переговорами с Литвой пыталось овладеть "правое офицерство", которое мечтает "устроить из Литвы мост между германской реакцией и будущей "обновленной Россией"". Дайте понять германскому посланнику в Литве Ф. Ольсхаузену, писал Копп, что "в интересах тех слоев Германии, которые ищут сближения... с реальной Россией... бороться против этой политики". Литва на нее не пойдет, поскольку "лучше знает... положение вещей, чем политические фантасты вокруг Людендорфа и Гофмана" (германские генералы. - В. З. ). По мнению Ольсхаузена, ответил Лоренц, необходимо "на случай польской агрессивности" устроить конференцию Германии, Литвы и советской России о координации действий⁵² .

Итак, рецидив концепции мировой революции ярко показал внутреннюю противоречивость советской внешней политики, которая проявлялась и в дальнейшем, ограничивая возможности СССР в Центральной Европе. Тем не менее, Наркоминдел удачно играл на конфликтах в германо-польских, польско-литовских, польско-чехословацких отношениях, используя, в частности, проблемы Восточной Галиции, Виленского края, Мемельской области, транзита по Неману. Но даже в НКИД шла борьба Чичерина и Литвинова и стоящими за ними "восточниками" и "западниками". Последних возглавляли поддерживаемые Коминтерном Литвинов и Копп, ориентировавшиеся на скорую победу европейской революции. Чичерин и его сторонники возлагали надежды на успехи революционного движения в азиатских странах, выступая одновременно против их советизации. Осенью 1923 г. Литвинов даже разослал критикующие Чичерина письма членам политбюро, которые постановили 12 октября: "Общее руководство делами Комиссариата принадлежит... наркому... члену коллегии... предоставляется право довести до сведения ПБ свое мнение и защитить его перед ПБ". Гораздо серьезнее возможности советской внешней политики ограничивали Коминтерн и "соседи". В своеобразном политическом завещании наркома своему преемнику (в нем Чичерин видел В. В. Куйбышева, но наркомом назначили Литвинова и завещание осталось в чичеринском архиве) читаем: "Из наших, по известному

стр. 52

шутливому выражению "внутренних врагов" первый - Коминтерн... Следующий "внутренний враг", понятно - ГПУ... Гораздо хуже Разведупр (особенно в период "активной разведки" т. Уншлихта)"⁵³ .

Политический кризис в Германии явился предметом острых дебатов в большевистском руководстве. Состоявшийся в январе 1924 г. Пленум ЦК РКП(б) одобрил "постановление Политбюро о неправильном поведении т. Радека в германском вопросе". Прошедшая затем XIII конференция РКП(б) предостерегла "товарищей из оппозиции против перенесения в Коминтерн фракционной борьбы"⁵⁴ . Несбывшиеся надежды на советизацию Германии, начавшаяся в Центральной Европе стабилизация обусловили возвращение большевиков к "конфликтной модели" внешней политики и методам традиционной дипломатии. В тоже время, определенные успехи реальной политики способствовали укреплению позиций в руководстве партии прагматичного Сталина и его приверженцев. По мере захвата властных рычагов сталинским руководством, идея мировой революции приобретала все более декларативный характер, ее место занимал традиционный для Российской империи геополитический подход к внешней политике, достигший в 1939 - 1941 гг. кульминации. Именно в канун Великой Отечественной войны было опубликовано письмо Сталина (1934 г.), в котором критиковалась, как чрезмерная, оценка Ф. Энгельсом реакционного характера российской внешней политики в XIX веке⁵⁵ .

Примечания

1. ДАЛЛИН А. Внутренние аспекты советской внешней политики. - Советская внешняя политика в ретроспективе. 1917 - 1991. М. 1993, с. 173.

2. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 163, д. 190, л. 8; Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), ф. 165, оп. 5, п. 8, д. 22, л. 33. Цитаты из архивных документов приведены согласно современным правилам орфографии и пунктуации, но сохранены своеобразие написания географических названий, выделение слов, особенности стиля.

3. См.: Deutscher Oktober 1923. Ein Revolutionsplan und sein Scheitern. Brl. 2003; Historia dyplomacji polskiej. T. IV. Warszawa. 1995, s. 214; Документы внешней политики (ДВП) СССР. Т. VI. М. 1962, с. 222 - 226; АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49934, л. 37; ф. 04, оп. 43, п. 276, д. 53960, л. 79, 83. Восточная Галиция - часть Западной Украины, провозглашенная в октябре 1918 г. Западноукраинской народной республикой (ЗУНР) и оккупированная в июне 1919 г. Польшей. Верховный совет Антанты в декабре 1919 г. продлил Польше право на оккупацию Восточной Галиции; Osterreichische Staatsarchiv (OSTA). Neues politisches Archiv (NPA). Liasse Polen. K. 651. 9/3. Fol. 146, 148 - 150.

4. Archiv Ministerstva zahranicnich vcci Ceskc Republiky (AMZV CR). Politicke zpravy (PZ). Moskva. 1923. 8.3. C. 77a. 24.4. C. 77a; Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений (ДМСЧО). Т. II. М. 1977, с. 31 - 33, 42 - 44. Малая Антанта - военно-политический союз Чехословакии, Румынии, Югославии (1920 - 1938 гг.). В 1919 г. в Ужгороде инсценировали "добровольное" присоединение к Чехословакии Прикарпатской Руси, а в 1920 г. ее, под названием Подкарпатская Русь, официально включили в состав ЧСР.

5. АВП РФ, ф. 04, оп. 43, п. 276, д. 53960, л. 35; AMZV CR. Zastupitelske uzad (ZU). Nemecko. Berlin. Politicke vcci (PV). 1923. 6.2. C. 65. 16.3. C. 65.

6. АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49936, л. 1 - 5, 11. См. также: Akten zur deutschen auswartigen Politik (ADAP). Aus dem Archiv des Auswartigen Amts. Ser. A: 1918 - 1925. Bd. VII. Gottingen. 1989, S. 68 - 69.

7. АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49934, л. 7 - 10; оп. 43, п. 276, д. 53960, л. 5; РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 313, л. 6 - 6 об. У. Брокдорф-Ранцау - посол Германии в Москве.

8. ADAP. Bd. VII, S. 227 - 228, 239 - 241, 247, 269 - 274, 304, 374. См. также: ГОРЛОВ С. А. Совершенно секретно: альянс Москва-Берлин, 1920 - 1933 гг. (Военно-политические отношения СССР-Германия). М. 2001, с. 79 - 80. В августе 1922 г. Брокдорф-Ранцау писал: "Сект и его люди питают иллюзию, что сегодня возможна "политика Бисмарка". Но Россия больше не империя Александра I и Николая I". Однако после начатой кабинетом Куно "политики катастроф" - саботажа выплаты репараций - посол спросил в декабре у Троцкого о военных запросах России и ее политических целях в отношении Германии "в связи с военным давлением Франции против нас". Троцкий ответил: Все зависит от экономического положения наших стран и поведения Германии в случае нападения Франции. Если

стр. 53

Польша по указанию Франции захватит Силезию, то "мы... вмешаемся!". Брокдорф-Ранцау расценил заявление Троцкого как "политический успех" Германии. ADAP. Bd. VI. Gottingen. 1988, S. 357, 365, 590 - 591.

9. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 1353, оп. 1, д. 53, л. 6 - 7, 32; БЕСЕДОВСКИЙ Г. З. На путях к термидору. М. 1997, с. 66.

10. АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 77, д. 49933, л. 11; п. 78, д. 49941, л. 3, 12; ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 26, л. 5, 8; РГАСПИ, ф. 359, оп. 1, д. 4, л. 165.

11. Gazeta Gdanska, 1923, 13, 15, 26 IV; 1, 8, 9, 16 V; OSTA. NPA. Liasse Danzig. K. 539. 2/2. Fol. 75, 77.

12. Документы и материалы по истории советско-польских отношений (ДМСПО). Т. IV. М. 1966, с. 275. "Христианский союз национального единства" ("Хьена") объединил Национально-демократическую партию (эндеков) и близкие им партии. "Пяст" - крестьянская партия во главе с Витосом.

13. OSTA. NPA. Liasse Polen. К. 642. 2/1. Fol. 462, 465. См. также: Historia dyplomacji polskiej. T. IV, s. 214. Фош - бывший верховный главнокомандующий союзными войсками в 1918 году.

14. Правда, 18.VII.1923. См.: Версальский мирный договор. М. 1925. Отдел XI. Вольный город Данциг. Ст. 104, с. 50 - 51.

15. Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет. М. 1968, с. 12, 128, 130, 261, 284.

16. АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49941, л. 21 - 23. Так, в газете "Die Rote Fahne" 22 апреля была опубликована статья "Bereitschaft im Osten" ("Готовность на Востоке"), автор которой писал о подготовке советской России в ближайшее время к наступательной войне - "как соломинку растопчет русская армия польскую стену", - и сообщал о якобы своем присутствии на "конфиденциальном совещании", проведенном М. Н. Тухачевским в штабном вагоне. Германское посольство в Москве докладывало в Берлин: "Россия... раньше зимы воевать не в состоянии, а зимой "славяне вести войны не любят"". См.: АВП РФ, ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 24, л. 43 - 44, 34.

17. ADAP. Bd. VIII. Gottingen. 1990, S. 220; Цит. по: КЕН О. Н., РУПАСОВ А. И. Политбюро ЦК ВКП (б) и отношения СССР с западными соседними государствами (конец 1920 - 1930-х гг.): Проблемы. Документы. Опыт комментария. Ч. 1. СПб. 2000, с. 83.

18. ГОРЛОВ С. А. Ук. соч., с. 81 - 85; АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49941, л. 24. "Назначить Революцию в Германии на 9 ноября". - Источник, 1995, N 5, с. 126, 118, 124, 133. Лимитрофы (лат., limitrophus - пограничный) - Латвия, Литва, Эстония; в широком смысле слова и Польша с Финляндией.

19. АВП РФ, ф. 04, оп. 43, п. 276, д. 53960, л. 126, 149, 160, 164, 172.

20. ДМСЧО. Т. II, с. 68. Временный договор между РСФСР и ЧСР был подписан 5 июня 1922 года. На конференции стран Малой Антанты в июле 1923 г. министры иностранных дел решили, что в случае возможных внутренних трудностей в Германии Малая Антанта сохраняет выжидательную позицию. По отношению к России она сохранит полный нейтралитет и не поддержит никакой интервенции. См: ДМСЧО. Т. II, с. 59.

21. АВП РФ, ф. 04, оп. 43, п. 276, д. 53960, л. 192 - 193. В ноябре 1923 г. ГПУ переименовали в ОГПУ.

22. Там же, оп. 11, п. 67, д. 938, л. 129 - 130; оп. 1, п. 2, д. 23, л. 25.

23. Версальский мирный договор, с. 48, 143, 146.

24. AMZV CR. ZU. Nemecko. Berlin. PV. 1923. 13.1. С. 65; АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49936, л. 2, 3; д. 49934, л. 10. Крестинский считал, что "оккупация Мемеля - новый трюк Франции для взаимопонимания Литвы с Польшей под французским протекторатом". ADAP. Bd. VII, S. 68.

25. РГАСПИ, ф. 495, оп. 25, д. 1408, л. 3; АВП РФ, ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 1, 7.

26. ЖЮГЖДА Р. Ю. Клайпедский край в планах империалистических государств (1919 - 1924 гг.). Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Вильнюс. 1968, с. 16 - 17. Конференция (совет) послов рассматривала в 1919 - 1931 гг. вопросы осуществления Версальского договора. В ее состав входили аккредитованные в Париже послы Англии, Италии, Японии и член правительства Франции в качестве председателя.

27. АВП РФ, ф. 04, оп. 27, п. 183, д. 52012, л. 59; ф. 151, оп. 6, п. 12, д. 25, л. 10; РГАСПИ, ф. 359, оп. 1, д. 7, л. 65. Сеттльмент (англ. settlement - поселение) - в Китае кварталы для иностранцев, пользовавшиеся экстерриториальностью. Мальцан писал Брокдорф-Ранцау: "Германо-литовский договор образует мост в Россию". ADAP. Bd. VII. S. 658.

28. АВП РФ, ф. 151, оп. 5, п. 9, д. 19, л. 9 - 11; оп. 9, п. 10, д. 19, л. 7; ф. 04, оп. 27, п. 183, д. 52012, л. 10, 11, 60; ф. 122, оп. 8, п. 40, д. 44, л. 44; ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 26, л. 3, 1; ДВП СССР. Т. VI, с. 192 - 194, 215, 228 - 230, 241 - 242.

29. ДМСПО. Т. IV, с. 221 - 222; ДВП СССР. Т. VI, с. 613, 194.

30. См.: LOSSOWSKI P. Stosunki polsko-litewskie, 1921 - 1939. Warszawa. 1997, s. 47; АВП РФ, ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 421 - 422.

стр. 54

31. АВП РФ, ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 146 - 147, 207 - 208, 389, 410; РГАСПИ, ф. 495, оп. 25, д. 1408, л. 5, 6. Тильзит находился в Восточной Пруссии.

32. АВП РФ, ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 149 - 152, 153 - 154.

33. Там же, л. 329, 343, 370, 395 - 396.

34. Там же, ф. 082, оп. 3, п. 113, д. 73, л. 11, 22; оп. 6, п. 11, д. 4, л. 47 - 49; ADAP. Bd. IX. Gottingen. 1991, S. 91. 20 октября "Правда" в передовой "Социал-демократические душегубы" писала: "Меньшевик Эберт затягивает искусственно петлю голода вокруг шеи саксонского пролетариата... Гражданская война в Германии уже идет".

35. АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49941, л. 51 - 52. См.: Тов. Троцкий о международном положении (Доклад на губернском съезде металлистов). - Известия, 21.X.1923.

36. РГАСПИ, ф. 359, оп. 1, д. 4, л. 163; ф. 17, оп. 163, д. 371, л. 10; д. 370, л. 5, 7, 8; д. 373, л. 8, 13; АВП РФ, ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 27, л. 13. См. польскую версию о переговорах с Коппом: ДМСПО. Т. IV, с. 249 - 250; Historia dyplomacji polskiej. T. IV, s. 241 - 246. 17 ноября правительство СССР выразило надежду, что проблемы, по которым не удалось достичь взаимопонимания, будут урегулированы в ходе дальнейших переговоров. См.: ДВП СССР. Т. VI, с. 504 - 507.

37. АВП РФ, ф. 082, оп. 6, п. 11, д. 4, л. 75; ф. 165 б, оп. 2, п. 4, д. 11, л. 16 - 18. Р. Дмовский - лидер эндеков, в октябре-декабре 1923 г. - министр иностранных дел Польши.

38. БЕСЕДОВСКИЙ Г. З. Ук. соч., с. 94 - 96; ADAP. Bd. VIII, S. 604.

39. АВП РФ, ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 27, л. 15, 16. 19 февраля 1921 г. Франция и Польша подписали политический союзный договор и секретную военную конвенцию.

40. РГАСПИ, ф. 325, оп. 2, д. 27, л. 69 - 72. В передовой "Правды" 1 ноября Зиновьев писал: "Главные силы германских рабочих еще не участвовали в боях... Решающие бои... придут неизбежно... Основные факторы революции продолжают действовать". В партийной передовой 23 ноября "Германский Колчак" (подразумевался Сект) Зиновьев подчеркнул: "Не только Сект, но и Эберт с Носке являются только разновидностью фашизма... Колчаковщина окажется на германской почве не более долговечной, чем на русской".

41. OSTA. NPA. Liasse Polen. K. 644. 6/1. Fol. 100 - 101.

42. РГАСПИ, ф. 325, оп. 2, д. 27, л. 193 - 194.

43. АВП РФ, ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 486 - 487, 78.

44. Там же, л. 88 - 89, 90, 92.

45. РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 382, л. 6.

46. ADAP. Bd. IX, S. 139, 141.

47. АВП РФ, ф. 04, оп. 1, п. 1, д. 13, л. 14 - 17, 25; п. 2, д. 25, л. 9 - 14, 19; п. 2, д. 22, л. 19; РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 332, л. 9.

48. АВП РФ, ф. 04, оп. 1, п. 2, д. 22, л. 22; д. 23, л. 16, 75, 80; д. 24, л. 1 - 2.

49. РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 313, л. 11, 11 об.; д. 317, л. 5, 5 об.; д. 321, л. 13, 14; АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п. 78, д. 49934, л. 20 - 21.

50. БЕСЕДОВСКИЙ Г. З. Ук. соч., с. 64, 70 - 80.

51. АВП РФ, ф. 165 б, оп. 2, п. 5, д. 27, л. 13 - 14.

52. Там же, ф. 04, оп. 43, п. 278, д. 53971, л. 2; ф. 151, оп. 9, п. 10, д. 19, л. 93, 97 - 100, 493 - 494.

53. СОКОЛОВ Г. В. Чичерин и НКИД. - Международная жизнь, 1998, N 3, с. 104; РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 370, л. 24, 25. "Диктатура Языкочешущих над Работающими". Последняя служебная записка Г. В. Чичерина. - Источник, 1995, N 6, с. 108 - 110. "Активная разведка" - поддержка Москвой военно-подрывных групп в соседних странах.

54. "Я заявляю..." Ультиматум Карла Радека в Политбюро ЦК РКП (б). - Источник, 1998, N 2, с. 42 - 45; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. М. 1984, с 144, 176 - 177.

55. СТАЛИН И. О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма". - Большевик, 1941, N 9, с. 4.

Постоянный адрес данной публикации: