Не могу согласиться с тем, что публикацией писем В. В. Ложкина и К. Ф. Шацилло¹ по поводу статьи А. В. Ушакова "Демократическая интеллигенция России на пути к социалистической революции" (Вопросы истории, 1987, N 10) журнал должен поставить точку в завязавшейся полемике. И дело не только в том, что высказанная А. В. Ушаковым критика в адрес авторов писем представляется мне более убедительной, чем их возражения. Дело в исторической правде, в методах и средствах ее постижения, в целевой направленности критики, которая в идеале должна быть средством поиска истины, а не личной обидой.

Возражение авторам писем напрашивается прежде всего потому, что в их аргументах и позиции проявляется стремление принимать партийность не за категорию объективности, а как политическую злободневность, придерживаясь, по существу, давно отвергнутого публично, но постоянно присутствовавшего в историографии принципа - история есть политика, опрокинутая в прошлое. Одним из частных (но совсем не маловажных) следствий такого подхода является отнесение всех высказываний немарксистов, исследующих революционное движение в России, в разряд буржуазных фальсификаторов с соответствующей оценкой их работ.

В самом деле, почему в нашей историографии нет ни одной работы (и А. В. Ушаков прав в этом), дающей обобщенное представление о роли интеллигенции в формировании и развитии марксистской рабочей партии? Разве революционеры-профессионалы не заслужили того, чтобы историки по достоинству оценили их вклад в жизнедеятельность рабочей партии и в революцию? Наряду с этим справедливо ли с научной точки зрения подходить (как это делает К. Ф. Шацилло) к определению места в революционном движении, в подготовке социалистической революции тех или иных представителей демократической интеллигенции, опираясь лишь на факты их личностного отношения к этой революции? Ведь субъективная позиция исторического деятеля в различных ситуациях не должна заслонять или предопределять оценку объективной значимости его деятельности. Известно, что не только А. М. Горький, но и ряд большевиков не поддержали в 1917 г. ленинский курс на социалистическую революцию, но этот факт не может служить основой отрицания их заслуг на предыдущих этапах исторического движения к ее победе.

По-видимому, освобождение от догматического доктринерства "Краткого курса" истории ВКП(б) продвинет историков и в более широком плане к научно-объективному решению проблемы соотношения демократического и социалистического в Октябрьской революции, на этапах предшествовавшей ей классовой борьбы, а в связи с этим - и к уточнению роли демократической интеллигенции в трех российских революциях. В 1917 г. между пролетарско-социалистической и мелкобуржуазно-демократической революционностью в их партийно-политическом (но не классовом) выражении пролегла пропасть. Отказ от курса на социалистическую революцию отбросил мелкобуржуазную демократию в лагерь врагов революции. Именно этот факт лег в основу отношения советской историографии к мелкобуржуазной демократии: ей было отказано в революционности на этапе не только социалистической, но и демократической революции. Титул "прислужницы буржуазии" был выдан и всей демократической интеллигенции. В партийно-политическом плане революционерами остались только большевики, в социальном - пролетариат и крестьянство. Из этой схемы вполне логично вытекало пренебрежение к демократической интеллигенции, в том числе к ее лучшим представителям, оставившим глубокий след в истории революции.

Прослеживается ли в нашей историографии связь указанной схемы с трактовкой роли партийной интеллигенции в рабочем движении, с показом ее в создании и развитии марксистской партии в России? Да, прослеживается, и книга В. В. Ложкина² тому доказа-

¹ См. Вопросы истории, 1988, N 5, с. 142 - 148

² Ложкин В. В. Когорта славных. Рабочие-революционеры в борьбе за создание ленинской партии. 1894 - 1903 гг. М. 1986 (отсылка к ее страницам дается в тексте).

стр. 181

тельство. По существу, автор поставил целью убедить читателей в том, что на одном из этапов превращения социал-демократии из политического течения в партию (1894 - 1903 гг.) рабочие играли в ней если не определяющую, то не менее значительную, чем интеллигенты, роль. В то время, когда социал-демократия находилась на уровне кружков и групп, недостаточно оформленных не только организационно, но нередко и идейно (1895 - 1896 гг.), В. В. Ложкин насчитывает среди членов РСДРП больше половины рабочих, не смущаясь тем, что участник подпольного кружка и член РСДРП - совсем не одно и то же, что для правильного употребления понятия "партийность" требуется различать время 90-х годов XIX в. и начала 900-х годов в социал-демократическом движении.

Далее, у В. В. Ложкина в те же годы рабочие наряду с интеллигентами решают "историческую задачу внесения социализма в рабочее движение" (с. 58), выступают авторами марксистских "книг, брошюр, статей, листовок" и, более того, - в 1899 - 1900 гг. их перу принадлежало свыше 30% всей марксистской литературы (с. 61). Рабочий- революционер был главным действующим лицом в издательской деятельности, пишет автор (с. 92), основной фигурой в хранении и распространении нелегальной литературы (с. 137). Именно рабочие, а не революционеры-профессионалы "сыграли выдающуюся роль в осуществлении ленинского организационного плана создания партии", они же в то время "составляли значительную часть руководителей партийных организаций" (там же).

Все это представляло бы интерес, если бы не являлось попыткой "улучшить" историю. В. В. Ложкин, сообщая в предисловии, что предпринятое им "вычленение рабочих в живом организме социал-демократии носит условный характер" (с. 9), в содержании книги об этой условности забывает. Фактически им движет стремление доказать, что не только по своему составу, но и по функциональной роли рабочих марксистская партия в России еще до своего возникновения уже являлась рабочей. Благой дело: сразу дать отпор "буржуазным фальсификаторам" и новую позицию советским историкам. Однако необходимой для того и другого совокупности новых конкретно-исторических фактов в книге нет. Есть старый метод иллюстрирования отдельными Примерами воздвигнутых автором обобщений. Опора В. В. Ложкина на его систему поиска сама по себе не делает его позицию убедительной и прочной, поскольку не воссоздается новая картина исторической реальности.

Нельзя ведь говорить всерьез о том, что на этапе превращения российской социал- демократии из течения политической мысли в партию ее идеологи, те, кто стоял у ее истоков, могли опираться на широкий круг рабочих, овладевших научным социализмом и способных к самостоятельной аналитической работе. Разумеется, рабочий, прошедший в течение ряда лет марксистскую подготовку в подпольных кружках, мог стать (и обычно становился) пропагандистом революционных идей. Но этого было мало для самостоятельного теоретического и политического мышления, для выработки основополагающих принципов создаваемой партии. На этом этапе руководители рабочего движения, как никогда позже, должны были обладать не только умением следовать в русле определенной идеологии и организации (этого было мало), но и способностью к творческой разработке того и другого, материальными условиями для интеллектуальной деятельности.

Если следовать В. В. Ложкину, то нельзя понять, почему в руководящих центрах социал- демократических организаций 90-х годов XIX в., а затем и в комитетах РСДРП начала 900-х годов основную тяжесть подпольной работы несли на себе представители социалистической интеллигенции, почему среди агентов "Искры" было лишь двое выходцев из рабочей среды, среди участников первых трех съездов РСДРП - лишь трое рабочих и т. д. Что это - следы засилья интеллигенции (о чем не раз кричали демагоги от рабочего движения) или отражение сложности и трудности процесса создания рабочей партии? Противопоставление рабочих и интеллигентов (пусть и не в политической практике, а в историческом освещении) - занятие неблагодарное и опасное. В. В. Ложкин, видимо, полагает, что вряд ли кто-либо усомнится в предлагаемых им поправках к историографии, а усомниться необходимо, поскольку стремление улучшить историю силами историков всегда было занятием за пределами науки и не служило пониманию прошлого.

Информативной базой для автора книги и его системы послужили материалы биобиблиографическото словаря социал-демократов, в основу которого были заложены в значительной мере мемуарные и автобиографические источники, собранные в 20-е годы³ . Об их значительном субъективизме говорилось уже во время составления словаря⁴ . Кроме того, В. В. Ложкин опирается лишь на часть совокупных данных, не имея представления об нх полном объеме, не задумываясь над обстоятельствами, влиявшими на отбор персоналий. Все это требовало от него особой осторожности в обобщениях, признания гипотетичности их основы. Однако в его

³ Ложкин В. В. К вопросу об изучении состава участников социал- демократического движения в России (1883 - 1903 гг.). Методика обработки данных. - История СССР, 1983, N 2, с. 90.

⁴ Эссен М. Об институтах по истории партии. - Пролетарская революция 1830, N 5(100), с. 288 - 289.

стр. 182

книге заметно другое: уверенность в подсчетах до десятых долей процента и категоричность выводов. Такая смелость - скорее дань традиции историко-партийной историографии, чем результат исследования.

Высказанные соображения приводят к выводу: нельзя письмами В. В. Ложкина и К. Ф. Шацилло ставить точку в начавшейся дискуссии. Разговор нужно продолжить, поскольку он не о мелочах, не о частностях.

Н. В. Блинов, доктор исторических наук, профессор

Постоянный адрес данной публикации: