РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ КАК СРЕДСТВО ОБЕСПЕЧЕНИЯ "РАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ИНТЕРЕСА" ПРУССИИ, РОССИИ И АВСТРИИ

Приступая к анализу дипломатической истории русско- прусско-австрийских переговоров о первом разделе Польши, необходимо отметить, что в совокупности вызвавших его разноплановых и, на первый взгляд, противоречивых обстоятельств присутствовала железная логика. Из нескольких вариантов решения проблем, возникавших на различных этапах польского кризиса, неизменно реализовывались те, которые в наибольшей степени отвечали стратегическим интересам лишь одной из держав-участниц - Пруссии.

Еще в так называемом "Первом политическом завещании" 1752 г. Фридрих II объявил присоединение Польской Пруссии задачей sine qua поп (одним из главных условий. - П.С. ) самого дальнейшего существования своего государства. Такая значительно более глубокая, по сравнению с Австрией и Россией, мотивированность польской политики Фридриха II обусловила его инициативную роль в выстраивании взаимодействия трех держав - участниц раздела. В то же время крайне ослабленное состояние, в котором находилась Пруссия в результате войны за австрийское наследство 1740- 1748 гг. и Семилетней войны 1756-1763 гг., побуждало Фридриха действовать в тактическом плане предельно осторожно, добиваясь поставленных целей не только сугубо дипломатическими методами, но и, с учетом крайне неустойчивого баланса сил в Европе, всемерно маскируя существо своих действий даже в отношениях с потенциальными союзниками.

Такая тактика была особенно характерна для действий прусской дипломатии до начала русско-турецкой войны 1768- 1774 гг. Опубликованные донесения прусского посла в Петербурге В. Сольмса о его беседах с Н.И. Паниным в 1763- 1768 гг. и его переписка с Фридрихом свидетельствуют о том, что прусский король поначалу как бы резервировал свою позицию в ответ на любые высказывания с российской стороны, которые могли быть истолкованы как допускающие при определенных обстоятельствах территориальные приобретения за счет Польши. Подобные намеки, кстати, делались Паниным лишь в критические моменты развития ситуации, когда возрастала возможность вооруженного вмешательства Австрии в польские дела, причем, в форме, допускавшей различное толкование его слов. В частности, в декабре 1763 г., когда Вена еще не рассталась с надеждой оставить польский престол за Саксонией, Сольмс доносил в Берлин о следующих словах Панина: "Королю Прусскому не придется сожалеть о вступлении в обязательство с русским двором, потому что если сверх ожидания дела дойдут до последней крайности, то он ручается, что король Прусский, равно как и Россия, будут вознаграждены за свой труд и что даром хлопотать не придется" ¹ . В ответе Сольмсу от 20 января 1764 г. Фридрих писал: "Намек, сделанный Вам

Окончание. Начало см. N 1 нашего журнала за 2001 г.

¹ Сборник Российского исторического общества (далее - сборник РИО), т. 22, 1878, с. 188-189.

стр. 107

гр. Паниным в темных выражениях, мне кажется, так ясно обнаруживает мысль о разделе Польши в случае войны с ней, что я не могу не подозревать в этом министре планов первостепенной важности, могущих, в случае осуществления, вновь повергнуть Европу в те бедствия, от которых она едва избавилась" ² . Эта и ряд других подобных фраз Фридриха из его переписки с Сольмсом впоследствии активно использовались прусскими историками для оправдания его политики в польских делах. Между тем ясно, что Фридрих в данном случае обеспокоен вовсе не планами раздела Польши, а перспективой оказаться втянутым в войну с Австрией.

К сожалению, Панин не фиксировал письменно своих разговоров с Сольмсом, которого как старого друга и коллегу по совместной работе в Стокгольме принимал обычно в неформальной обстановке ³ . Даже имеющиеся в прусской интерпретации слова Панина о "вознаграждении за труд" правильнее рассматривать не в качестве приглашения к разделу Польши, а в контексте завершавшихся в то время переговоров о русско-прусском союзном трактате, зафиксировавшем обязательства Пруссии содействовать России в случае вооруженного конфликта с Османской империей.

Тот же прием Панин использовал в контактах с Сольмсом в начале 1767 г. во время наивысшего обострения диссидентского вопроса, когда перспектива войны с Австрией, а, возможно, и с другими католическими державами, стала представляться реальной и в Петербурге. "Императрица охотно соглашается, чтобы король отыскал себе вознаграждения повсюду, где представится возможность его взять, на счет державы, которая своими поступками возбудит войну" ⁴ , - сказал Панин от имени императрицы прусскому послу в беседе от 1 февраля 1767 г. Показательно, что реакция Фридриха на этот раз носила совершенно другой характер: "Объяснение по поводу вознаграждения, какое я необходимо должен обеспечить себе в случае военных действий, не оставляет желать ничего лучшего и я с удовольствием вижу в этом объяснении как чувство справедливости со стороны императрицы России, так и дружеского расположения ее ко мне" ⁵ .

Ряд отечественных и зарубежных исследователей, в частности Н.Д. Чечулин, истолковывают эти выдержки из дипломатической переписки Сольмса для обоснования тезиса о том, что идея первого раздела Польши исходила из России. Такой подход представляется неоправданным упрощением реальной ситуации. Все державы-участницы раздела действовали в силу понимания ими "рационального государственного интереса" (если использовать терминологию представителей реалистической исторической школы) и в рамках вполне обычной в XVIII в. практики округления

² Там же, т. 22, с. 194.

³ В фонде "Конференциальные записки" в Архиве внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. 2 Внутренние коллежские дела, оп. 2/6, с. 875-908 за все время руководства Н.И. Панина Коллегией иностранных дел (КИД) сохранилась лишь одна записка о совещании, состоявшемся у него с аккредитованными в Петербурге послами от 19 апреля 1764 г. За период с 1763 по 1780 гг. имеются лишь протоколы бесед вице-канцлера А.М. Голицына с иностранными дипломатами в 1764-1767 гг. Составление протоколов возобновляется только после назначения вице-канцлером в 1782 г. аккуратного И.А. Остермана. Аналогичная лакуна - в фонде "Секретные мнения КИД", где имеются лишь три записки Панина императрице за период до 1774 г. Написаны они рукой самого Панина, крайне неразборчиво, можно сказать небрежно, что, на наш взгляд, свидетельствует о фрондировании, которое он позволял себе в этот период в отношениях с Екатериной. Примером может служить приписка Панина на полях адресованного ему письма Н.В. Репнина из Варшавы, в котором тот сообщал о соперничестве между братом С. Понятовского Казимиром и А. Чарторыйским за пост гетмана коронного, который мог освободиться после смерти Браницкого: "Я в этом письме кроме полезного ничего не нахожу и потому ожидаю токмо высочайшего соизволения, оставляя воле вашего величества вести дело гетманское для королевского брата или же Адама Чарторыйского". - "Луче перваго а другой в запас", - написала в ответ Екатерина (ф. Сношения России с Польшей, оп. 79/6, 1765 г., д. 866, л. 72 об. - 73). Стиль общения Панина с Екатериной меняется с конца 1773 г., когда в его доклады, переписанные по форме, возвращается полное титулование - и дистанция, не всегда присутствовавшая в его общении с императрицей в предыдущие годы.

⁴ Сборник РИО, т. 37, 1881, с. 49-50.

⁵ Там же, с. 62.

стр. 108

границ, рассматривая линию на поддержание соседних государств в ослабленном состоянии как средство обеспечения собственной безопасности.

Что же касается позиции Чечулина, то разделяя высокую оценку его работ рядом современных исследователей, мы не видим достаточных оснований приписывать Панину роль инициатора первого раздела Польши. У Панина, конечно же, были свои идеи, свои амбиции - и главная из них - создание "Северной системы", призванной упрочить безопасность России и ее влияние в европейских делах. Он не только рассматривал Польшу в качестве "пассивного члена" Северной системы, но и всемерно пытался "подтянуть" к такой позиции Фридриха II (переговоры К. Сальдерна в апреле 1766 г. в Берлине). Польша представлялась ему своеобразным полигоном, на котором он рассчитывал наработать взаимодействие "активных членов" союза северных государств - России, Пруссии, Англии и Дании. "Польша, если бы торговля ее и учреждения были благоустроеннее, могла бы заменить для союзников Австрию, не делаясь для них опасной", - эти слова из инструкции Панина одному из российских послов в Варшаве исчерпывающе отражают суть его позиции.

Не менее важно и то обстоятельство, что расхождения между Паниным и Екатериной по польскому вопросу, накапливавшиеся в течение 1763-1768 гг., с началом русско- турецкой войны, кардинально изменившей ситуацию в Центральной Европе, проявились открыто. В немалой степени этому способствовала прусская дипломатия. "Война между Россией и Турцией перемешала всю политическому систему Европы, открылось новое поле для деятельности; надо было вовсе не иметь никакой ловкости или находиться в бессмысленном оцепенении, чтобы не воспользоваться таким выгодным случаем" ⁶ , - признавался впоследствии Фридрих в своих мемуарах.

Депешей Сольмсу от 2 февраля 1769 г. Фридрих впервые изложил идею тройственного раздела Польши, приписав его графу Линару, бывшему в начале 50-х годов датским посланником в Петербурге ⁷ . В депеше, в частности, говорилось: "Гр. Линар возымел довольно смелую мысль соединить в пользу России интересы всех государей и разом дать делам Европы другой оборот. Он хочет, чтобы Россия предложила венскому двору за его содействие против турок Леопольд (Лемберг), Ципс, а нам Польскую Пруссию с Вармией и право покровительствовать Данцигу, а Россия, чтобы вознаградить себя за военные издержки, захватила бы такую часть Польши, какую хочет; тогда зависть между Пруссией и Австрией прекратилась бы и они бы наперерыв помогали бы России против турок" ⁸ . Прежде чем говорить с Паниным, Сольмс, представлявший себе его образ мыслей, предупреждал Фридриха, что "в Петербурге слишком не доверяют Австрии и думают, что если в Вене представить такой проект, то им воспользуются лишь для того, чтобы бросить тень на все предшествующие поступки императрицы, и станут объяснять их как давно составленный план разграбления Польши" ⁹ .

И действительно, Панин весьма холодно реагировал на подходы Сольмса. Он высказался, что если уже устраивать союз между Россией, Пруссией и Австрией против Турции, то "разве ж только для того, чтобы совершенно изгнать турок из Европы", а из бывших турецких владений "доставить Австрии такое вознаграждение, которое заставило бы ее забыть потерю Силезии". Что же касается России, то, по мнению Панина, она "не имела никакой претензии участвовать в дележе, так как у нее и без того земель более чем нужно" ¹⁰ .

Существует множество интерпретаций такой реакции Панина. Одни считают, что Панин был принципиальным противником раздела, другие усматривают в его словах

⁶ (Euvres posthumes de Frederique II, roi Prusse. Memoires (далее - (Euvres posthumes...), Amsterdam, 1789, p. 32.

⁷ Граф Рохус-Фридрих Линар, однофамилец известного саксонского дипломата Морица-Карла Динара, фаворита правительницы Анны Леопольдовны.

⁸ Сборник РИО, т. 37, с. 205.

⁹ Там же, с. 209.

¹⁰ Там же, с. 215-218.

стр. 109

лишь ловкий маневр, направленный на то, чтобы побудить Пруссию выступить открыто и тем самым взять на себя всю ответственность за предстоявший раздел. Мы бы хотели предложить еще одну, как представляется, более близкую к реальности, версию появления "плана Линара".

План этот был целиком плодом фантазии прусского короля, который сам признавался в этом в той части своих мемуаров, которая была написана в 1775 г. Стоит, однако, задуматься, почему, предлагая своему послу впервые обсудить идею тройственного раздела с Паниным, Фридрих использовал имя датского дипломата. Ответ на этот вопрос наводит на любопытное предположение. Дело в том, что в начале 50-х годов в Петербурге Линар вел переговоры об обмене Шлезвиг-Гольштейна на Ольденбург и Дальменгорст. Переговоры тогда оказались неудачными, но в своей депеше в Копенгаген от 12 октября 1751 г. Линар, много общавшийся с Екатериной, которой Петр III доверил направлять переговоры о судьбе своего наследственного владения, писал: "Я забыл упомянуть об одном проекте великой княгини, которая, ... будучи непрестанно занята мыслями, как поднять значение Цербстского дома, задумала идею, заручившись поддержкой со стороны великого князя, состоящую в том, что тот, взойдя на престол и завоевав Шлезвиг, уступил бы все свои владения в Германии цербстскому князю, который уже владеет Еверном. К этому можно было бы добавить Остфризские земли, которые король Прусский уступил бы при условии, что Россия помогла ему завоевать Польскую Пруссию. После этого можно было бы отобрать также Бремен и Верден у Ганновера и сформировать из всех этих земель новое, десятое по счету, маркграфство" ¹¹ .

План, что и говорить, по всем статьям химерический. Простим, однако, Екатерине, которой, кстати, было в то время всего лишь 23 года, заботу о своей угасавшей ветви Ангальт- Цербстского дома и обратим внимание на другое. Линар был одним из тех дипломатических агентов, которым представители различных германских домов доверяли улаживать свои династические дела. Используя его имя, Фридрих II ввел проблему в совершенно иное русло - русло династической дипломатии Екатерины II, ее связей с Германией ¹² .

Выдвигая эту версию, мы ни в коей мере не хотим поставить под сомнение общую направленность внешней политики Екатерины, ее преданность интересам своей новой родины, стремление утвердить ее в качестве великой европейской державы. Дело, на наш взгляд, в другом. В основе внешнеполитического мышления российской императрицы лежала убежденность в возможности и полезности для России "гармонизировать" ее отношения с двумя германскими государствами с соответствующими благоприятными для России последствиями не только на европейском, но и на балтийском и, главное, черноморском направлениях ее внешней политики. В этом смысле, кстати, можно говорить и о более глубоких противоречиях между императрицей и Паниным, поскольку такой подход, включавший в себя налаживание сотрудничества с Австрией, по существу, сводил на нет усилия Панина по созданию "Северной системы".

ВИЗИТ ГЕНРИХА ПРУССКОГО В ПЕТЕРБУРГ

Решающее объяснение по поводу раздела Польши произошло в ходе поездки брата прусского короля принца Генриха в Петербург в сентябре 1770 - январе 1771 гг.

¹¹ Депеша Линара, сохранившаяся в саксонских архивах, цитируется по: Бильбасов В.А. История Екатерины II, т. 1, с. 377.

¹² Не углубляясь в детали этого непростого вопроса, приведем в этой связи лишь следующую выдержку из письма Екатерины Фридриху II, написанного 21 июля 1744 г., сразу после ее свадьбы с Петром III в Москве: "Я вполне чувствую участие Вашего величества в новом положении, которое я только что заняла, чтобы забыть должное за то благодарение Вашему величеству; примите же его здесь, государь, и будьте уверены, что я сочту славным для себя убедить Вас при подходящем случае в своей признательности и преданности". - Сборник РИО, т. 20, 1877, с. 149-150.

стр. 110

По русским архивным источникам давно установлено, что эта поездка готовилась, по крайней мере, с начала 1770 г., а вовсе не была спонтанной инициативой самого Генриха, как это пытался представить Фридрих в мемуарах ¹³ .

Важен и политический контекст поездки, совпавшей со вторым в течение двух лет свиданием короля с австрийским императором Иосифом II, на этот раз в моравском городе Нойштадте в августе 1770 г. Можно согласиться с теми отечественными и немецкими историками, которые считают, что "историческое примирение" Иосифа II и Фридриха II относительно Силезии, состоявшееся в ходе первого из этих свиданий (в гор. Нейсе), устранило препятствия на пути формирования треугольника Берлин - Вена - Петербург, предопределившего дальнейшее развитие польского вопроса ¹⁴ . Начатая в Нойштадте работа по преодолению русско-австрийских противоречий вокруг Молдавии и Валахии, занятых в ходе войны русскими войсками, за счет территориальных компенсаций в Польше по существу сформировала основу, на которой через два года была достигнута окончательная договоренность в отношении раздела Речи Посполитой. В результате польский вопрос, используя выражение Т.М. Исламова, "стал как бы частью и, можно сказать, подчиненной частью восточного" ¹⁵ .

Весьма важно иметь в виду и то обстоятельство, что среди задач, которые ставились перед миссией принца Генриха в Петербурге, помимо уточнения российских условий мира с турками и дополнения продленного в 1769 г. союзного трактата с Пруссией российскими гарантиями прав прусского короля на Байройт и Ансбах, Генриху было поручено обсудить с Екатериной и чрезвычайно важный вопрос о предстоявшем браке великого князя Павла Петровича, которому в сентябре 1772 г. исполнялось 18 лет. Со своей обычной предусмотрительностью Екатерина еще с конца 1770 г. искала пути нейтрализации надежд тех при ее дворе, прежде всего Панина, кто надеялся, что по достижении совершеннолетия Павел по примеру Иосифа II, провозглашенного Марией- Терезией соправителем в 1765 г., будет допущен к более активному участию в государственных делах. Эта, возможно, основная для Екатерины часть миссии принца Генриха была реализована вполне успешно. После брака Павла с принцессой родственного Пруссии Гессен-Дармштадтского дома Натальей Алексеевной 29 сентября 1773 г. так называемый "кризис совершеннолетия" был преодолен, и Екатерина получила возможность сохранить до конца жизни в своих руках всю полноту самодержавной власти ¹⁶ .

Пребывание и переговоры принца Генриха в Петербурге как ключевой эпизод первого раздела детально описаны в исторической литературе. Утвердилось мнение, опирающееся на воспоминания и письма самого Генриха, о том, что вопрос о разделе Польши был поднят Екатериной в разговоре с принцем в конце декабря, когда он совсем уже было собрался уезжать. В письме Фридриху от 28 декабря 1770 г. Генрих сообщал: "Уже написавши это письмо, я вечером был у императрицы, которая шутя сказала мне, что австрийцы заняли в Польше два староства и обнесли их пограничными столбами с имперским гербом. Она прибавила: "Почему бы и всем не взять точно так же?" Я сказал, что вы, мой любезный брат, хотя и держите кордон в

¹³ Дипломатическая переписка российского посла в Гааге Д.А. Голицына с Екатериной по этому вопросу опубликована в т. 47 сборника РИО.

¹⁴ Исламов Т.М. Заговор против Польши. О роли прусско-русско-австрийского альянса 1772-1773 гг. в разделе польского государства. - В кн. Польша и Европа в XVIII веке. М., 1999, с. 134-136.

¹⁵ Исламов Т.М. Указ. соч., с. 128.

¹⁶ В черновых собственноручных письмах Екатерины к принцу Генриху за 1770-1782 гг. в Российском государственном архиве древних актов (далее - РГАДА) сохранились многочисленные свидетельства о том, что Екатерина весьма откровенно обсуждала ситуацию совершеннолетия Павла с Генрихом, другом своей юности. В частности, в одном из писем (все они не датированы) она писала: "Сейчас мы должны подумать о том, как предохранить его от дурной привычки слушать советы Соломона". Ясно, что под именем библейского царя имелся в виду Н.И. Панин, воспитатель великого князя. - РГАДА, ф. 4, Переписка лиц императорской фамилии и других высочайших особ, д. 134, с. 5.

стр. 111

Польше, но старосте не занимали. "А почему же бы и не занять?" - сказала императрица со смехом. Немного спустя ко мне подошел гр. Чернышев и, заговорив со мной по тому же поводу, сказал: "Почему бы вам не взять епископства Вармийского? Потому что надо уж всем взять что-нибудь". Хотя это и были шутливые речи, но несомненно, что это недаром, мне кажется очень возможным, что вы воспользуетесь случаем" ¹⁷ . С этого, казалось бы, шутливого разговора и начались прямые контакты между Россией и Пруссией о разделе Польши, к которым с осени 1771 г. присоединилась и Австрия.

Уже с конца XVIII в. в печати начали появляться дипломатические документы, в основном из французских и прусских архивов, в которых миссия принца Генриха в Петербурге описывалась несколько в ином свете ¹⁸ . В частности, в труде Л. Феррана, использовавшего сделанные Рюльером записи его разговоров с принцем Генрихом о пребывании последнего в Петербурге, отмечается, что основной задачей принца являлось предложить Екатерине идею раздела Польши как "средство умиротворения" не только барских конфедератов, но и - в широком смысле - Австрии, ревниво относившейся к успехам России в войне с Османской империей, при условии подключения Вены к разделу ¹⁹ . Существенно, что сам Генрих, неоднократно заявлявший впоследствии о том, что идея раздела Польши принадлежала ему ²⁰ , рассказывал Рюльеру, что обсуждал с Екатериной план раздела Польши в мельчайших деталях, разложив на столе карту, на которой было отмечено, какие части могли бы взять себе Пруссия и Россия. Трудно предположить, что подобный образ действий не обсуждался им предварительно в какой-то форме с Фридрихом II ²¹ .

Показательно и признание Генриха Рюльеру о том, что Панин, ссылаясь на занятость воспитанием великого князя, уклонялся от встреч с ним. Вместо Панина принц беседовал с К. Сальдерном, которого описывает как грубого педанта, читавшего ему лекции о международной политике. Однажды, когда в разговоре с Сальдерном они перебирали различные возможности заключения русско-турецкого мира, Генрих заметил, что "нужно придумать что-нибудь, чтобы оторвать австрийцев от турок". Сальдерн на это ответил: "Очень хорошо, только это не должно быть сделано за счет Польши" ²² .

Вполне созвучна с этим и депеша В.Ф. Сольмса Фридриху, отправленная 31 декабря 1770 г., т.е. через три дня после вышеописанного разговора Генриха с Екатериной и Чернышевым: "Говорил я также с этим министром (Паниным. - П.С .) о территории, занятой австрийцами в Польше, - докладывал посол. - Он очень смеялся над призрачностью их прав, будучи того мнения, что если венский двор и позволяет себе подобные выходки, то Вашему величеству и России скорее должно помешать ему, чем следовать его примеру; что касается его, то он никогда не даст своей государыне совета завладеть чем-либо, ей не принадлежащим. Наконец, он меня просил не

¹⁷ Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Соч., кн. XIV. М., 1994, с. 396.

¹⁸ Rulhere S. Histoire de l' anarchie de Pologne, Paris, 1807; Ferrand L. Histoire de trois demembrements de la Pologne. vol. 1-3, Paris. 1820.

¹⁹ Ferrand L. Op. cit., v. 1, p. 131.

²⁰ "Ваше королевское высочество имели слишком прямое отношение к тому великому делу, которое только что свершилось между мной и Вашим братом королем, это отчасти и плод Ваших усилий (ouvrage)", - писала Екатерина принцу Генриху осенью 1772 г. - РГАДА, ф. 4, д. 134, с. 8.

²¹ Немецкий историк Г. Бертольд-Фольц, исследовавший материалы архива Пруссии, указывает на отсутствие в инструкциях Фридриха принцу Генриху указаний относительно постановки в Петербурге вопроса о разделе Польши, делая из этого вывод о том, что речь идет о самостоятельных шагах принца. Вместе с тем, представляется, что даже учитывая непростые отношения между королем и его братом, существовавшие в то время, Генрих вряд ли стал бы проявлять инициативу в польском вопросе, не будучи совершенно уверен в положительной реакции на это со стороны Фридриха. - См. Хартман С. Фридрих Великий и Барская конфедерация (1768-1772 гг. в: Zeitschrift fur Ostmitteleuropa Forschung, Marburg, 44/2, S. 184, цитирующего статью G.B. Volz "Prinz Heinrich und die Vorgeschichte der Ersten Teilung Polens". -Forschungen zur Brandenburgischen und Preussischen Geschichte, Bd. 35 (1923), S. 193-211.

²² Ferrand L. Op. cit., v. 1, p. 144-145.

стр. 112

говорить в таком тоне во всеуслышанье и не поощрять в России идеи приобретения на основании того лишь, что поступать так удобно" ²³ .

И наконец, сам прусский король свидетельствовал в мемуарах о том, что "граф Панин, заявивший при начале беспорядков в Польше, что Россия готова гарантировать территориальную целостность этого государства, испытывал отвращение (repugnance) к идее раздела; он, однако, пообещал не противиться этому, если дело будет передано в Совет" ²⁴ .

Для характеристики отношения Панина к идее раздела Польши и расстановки сил при российском дворе по этому вопросу очень важна депеша Сольмса Фридриху от 1 марта 1771 г. В ней прусский посол, несомненно, уже информированный о благожелательной реакции Екатерины ²⁵ на предложение Генриха, пытался убедить Панина в том, что участие России в разделе Польши совместно с Пруссией и Австрией - единственная возможность преодолеть сопротивление Вены заключению мира с турками на выгодных для России условиях. Будучи уверен в прочности своих тылов, Сольмс строил беседу в наступательном ключе, сходу заявив, что "настоящее поведение поляков в отношении России не заслуживает больше с ее стороны сочувствия, которое она имела основание прежде выказывать для сохранения нераздельности Польши". Панин, возражая, ссылался на самые различные соображения - от опасения "новых смут" в Польше, ослабления позиций короля до негативных последствий, которые мог бы иметь раздел Польши для настроений в турецкой столице, где набирали силу сторонники прекращения войны. "Я не думаю, чтобы раздробление Польши между тремя державами, предпринятое одновременно, - отвечает Сольмс, - сделало бы поляков более отважными, так как я всегда полагал, что и Россия поступит в этом деле согласно с двумя другими державами и, напротив, думал, что, видя согласие между ее соседями, нежелание щадить их более, они (поляки. - П. С. ) тем скорее исполнят их желания, лишь бы спасти, что можно, из владений республики и не сделаться всем чьими-либо подданными, вместо того чтобы остаться свободными". Панин, понимая, очевидно, что раздел предрешен, замечал Сольмсу, что "это дело такого рода, которое должно решиться в Совете, и хотя... его там вполне одобрят и что оно даже вызовет решение ему подражать, он, однако, боится, чтобы те, которые в настоящую минуту более всего выкажут по этому делу сочувствия Вашему величеству, не постарались бы, если вследствие этого приобретения дела еще более запутаются, породить охлаждение между Вашим величеством и его государыней". Сольмс, тонко чувствовавший ситуацию, не пытался даже спорить с Паниным, отмечая лишь в конце своей депеши, что "хотя слово "приобретение" для России совершенно противно принципам графа Панина, он все же должен будет в конце согласиться на этот исход, потому что значительнейшее большинство будет против него" ²⁶ .

19 мая 1771 г. участие России в разделе Польши впервые обсуждалось на заседании Государственного совета. Панин, информируя членов Совета (Екатерина покинула заседание перед его выступлением) о том, что "король Прусский отозвался здешнему двору в доверенности, что он не намерен быть спокойным зрителем" захвата Австрией польских земель, поскольку "также имеет право на соседние с его владениями польские земли и намерен равномерно присоединить их", заявил, что такая ситуация представляется ему "случаем, о котором всегда помышляемо для исполнения всеми желаемого было, что находим мы теперь удобность в ограничении себя от Польши реками; что хотя Россия и не имеет никакого права на Польскую Лифляндию, однако намерен он вывести права на оставленные в Польше десять заднепровских полков и

²³ Сборник РИО, т. 37, с. 343-344.

²⁴ (Euvres posthumes..., p. 54.

²⁵ В письме Фридриху от 19 января 1771 г. Екатерина II, сообщая в конфиденциальном порядке свои условия мира с Турцией, добавляет в контексте оценки переговоров с Генрихом: "Я не пренебрегу ничем ради успеха Ваших интересов". - Сборник РИО. т. 20, с. 297-304.

²⁶ Сборник РИО, т. 37, с. 402-406.

стр. 113

требовать возвращения, а особливо чтоб Польша не исполнила получения оных обещаний; что негоциируя о сем и согласясь на всегдашнюю уступку присвоенных австрийцами и некоторых из требуемых королем Прусским польских земель, исключая Гданьска, можем мы получить Польскую Лифляндию и желаемое ограничение границы, а Польше отдать взамену отбираемых у нее земель княжество Молдавское и Валашское" ²⁷ .

Анализируя очевидную эволюцию подхода Панина к польским делам, необходимо указать, что на участие в разделе он смотрел как на вынужденный шаг, понимая, что без содействия Пруссии и Австрии закончить войну с турками крайне необходимым России почетным и выгодным миром было невозможно. В том же выступлении в Совете он мотивировал свою позицию тем, что "заинтересовав сим образом венский и берлинский дворы, скорее можно будет заключить предполагаемый мир с турками и успокоить польские замешательства".

Особого внимания заслуживает высказанная Паниным мысль о необходимости компенсации территориальных потерь Польши передачей ей Молдавии и Валахии. Вряд ли в этом, кстати, неоднократно впоследствии повторявшемся предложении следует усматривать лишь антиавстрийскую подоплеку.

Еще в марте 1771 г. Панин, явно пытаясь спасти если не Польшу, то свое любимое детище - "Северную систему", - счел необходимым в специальном письме прямо предупредить польского короля о том, что "никогда положение Вашего королевства не представляло опасности большего распадения" ²⁸ .

Для оценки мотивов, побудивших Панина с мая 1771 г. превратиться если не в сторонника, то в активного участника раздела Польши, необходимо иметь в виду и противоречия, существовавшие между ним и Г.Г. Орловым относительно способа окончания турецкой войны. В основе их лежало различное отношение к блестящим военным успехам России в 1770 г. Орлов был убежден в том, что почетный мир России принесут не дипломатические заигрывания, как он считал, с Пруссией и Австрией, а решающая военная победа - взятие Константинополя. Панин же, реалистичней смотревший на возможности России, только финансовые затраты которой за три года войны составили около 25 млн. руб., что равнялось ее бюджету за два года, выступал за скорейшее окончание войны, понимая выгоды начала мирных переговоров с турками на пике военных успехов.

ПОДГОТОВКА И ПОДПИСАНИЕ ПЕТЕРБУРГСКИХ КОНВЕНЦИЙ 25 ИЮЛЯ 1772г.

С апреля 1771 г. инициатива переговоров о разделе полностью перешла в руки Фридриха II. Панина он приучал к мысли о неизбежности раздела обещаниями снять противодействие Австрии мирному окончанию русско- турецкой войны. В беседах же с австрийским послом в Берлине Ван Свитеном утверждал, что идея раздела исходила из России ²⁹ , нейтрализуя тем самым возможные австрийские претензии к Пруссии, чреватые угрозой вооруженного конфликта. Одновременно он виртуозно использовал затруднительное положение, в котором оказался австрийский канцлер В.В. Кауниц после опалы, постигшей в конце 1770 г. руководителя французской внешней политики герцога Э.Ф. Шуазеля, его верного союзника и ярого недоброжелателя России. В марте 1771 г. стараниями Фридриха в Петербурге вновь появился австрийский посол граф Лобкович.

Суть дипломатической игры, которую Фридрих вел в Вене и в Петербурге, заключалась в последовательном преувеличении опасности военного вмешательства Австрии в русско- турецкую войну на стороне Османской империи. Австрийский посол в Константинополе Тугут, заключивший в июле 1771 г. так называемую "субсидную конвенцию" с турками, якобы без ведома Кауница, сознательно или бессознательно -

²⁷ Архив Государственного совета. Совет в царствование Екатерины II. СПб., 1869, т. 1, ч. 1, с. 83-84.

²⁸ Сборник РИО, т. 97, СПб., 1896, с. 41.

²⁹ Сборник РИО, т. 37, с. 479.

стр. 114

трудно сказать - подыграл Фридриху II. Несмотря на то, что "субсидная конвенция" так и не была ратифицирована Веной, в Петербурге с осени 1771 г. не только пошли на серьезные смягчения условий мира, но и приняли "добрые услуги" (но не посредничество берлинского и венского дворов).

В этих условиях Панин уже без всяких оговорок подключился к игре, начатой прусской дипломатией. Угроза территориальных приобретений в Польше Россией и Пруссией без участия Австрии превращалась для него в элемент дополнительного давления на Вену. В депеше Сальдерну от 23 августа 1771 г. он писал, что "мы должны отправляться от одного твердого и неизменного пункта, именно, что удастся ли убедить венский двор приступить к нашему соглашению с королем Прусским, или же он останется в стороне или формально воспротивится ему - во всяком случае решено, что мы тем не менее будем приводить его в исполнение" ³⁰ . В тот же день Панин направил Сальдерну прусский проект раздела Польши и контрпроект, составленный в Петербурге. Вручить эти документы было поручено не обычному курьеру, а генералу А.И. Бибикову, направлявшемуся в Варшаву с приказанием передать их лично в руки посла.

В целом, секретность, которой были окружены переговоры о разделе, не знает прецедентов в истории. Седлер, секретарь австрийского посла в Петербурге Лобковича, говорил французскому посланнику в Петербурге Сабатье де Кабру: "Завеса тайны окутывает все, что касается сношений с королем Пруссии. Все обсуждается путем секретной переписки двух монархов; они принимают невиданные предосторожности даже относительно тех деталей, которые вынуждены сообщать своим министрам. Секретарям посольства не доверяется копировать важные бумаги, послы делают это сами" ³¹ . В результате ни английские, ни французские дипломаты в Петербурге и других европейских столицах не имели точных сведений о ходе подготовки первого раздела Польши. Сальдерн, как мы уже отмечали, узнавший о подписании конвенции о разделе как о свершившемся факте, смертельно обиделся на Панина и перешел на сторону его врагов.

Наиболее важную часть переговоров по разделу вели в Петербурге Панин и Сольмс. Однако Фридрих не доверял полностью даже собственному послу. Опасаясь, что Панин переиграет Сольмса, он тайно направил в Петербург своего эмиссара, работавшего ранее в прусском посольстве в Стокгольме. Тот сблизился с З.Г. Чернышевым, наиболее последовательным сторонником раздела в окружении Екатерины, и контролировал ход переговоров между Паниным и Сольмсом, информируя прусского короля об их мельчайших деталях ³² .

Косвенным подтверждением того, что наиболее щекотливые вопросы решались через тайных поверенных, является и помета неизвестного лица на послании Екатерины Фридриху от 25 ноября 1771 г.: "Что до меня, то я остаюсь, как хотят, посредником инкогнито" ³³ . Понятовский, имевший также своих информаторов в Петербурге, отмечал в записках, что, по его информации, этим посредником являлся барон Ахац Фердинанд Ассебург, бывший датский посол в Петербурге.

К концу 1771 г. русско-прусские договоренности по Польше были в основном готовы. Согласившись с основными притязаниями Фридриха II (Польская Пруссия), Екатерина настояла на том, чтобы из них были исключены Данциг и Торн, причем относительно Данцига напомнила, что она является гарантом независимости этого города. Твердость в отношении Данцига проявил в переговорах с Сольмсом и Панин ³⁴ , понимавший, что передача устья Вислы в руки Фридриха II означала бы экономическое удушение Польши. Не поддались в Петербурге и давлению со стороны прусского короля, настаивавшего ввиду вероятного, как он одно время утверждал, сопро-

³⁰ Сборник РИО, т. 97, с. 412- 414.

³¹ Ferrand L. Op. cit., v. 1, p. 266.

³² Ibid., p. 160.

³³ Сборник РИО, т. 20, с. 312.

³⁴ Кстати говоря, родившийся в этом городе.

стр. 115

тивления Австрии разделу на немедленном, до конца 1771 г., занятии российскими и прусскими войсками присоединившихся территорий Польши.

В этих условиях Панин принял решение о прямых контактах с австрийцами. С лета - осени 1771 г. условия мира с турками обсуждались им напрямую с Лобковичем, а проблемы Польши было поручено трактовать с Кауницем российскому послу в Вене Д.М. Голицыну. Уже в октябре 1771 г. австрийский канцлер сообщил Голицыну, что Австрия готова способствовать началу мирных переговоров между Россией и Турцией, одновременно дав понять, что она "не будет противиться" разделу Польши. В ответ в Вену через Лобковича было подтверждено принятое в Петербурге решение отказаться от дунайских княжеств.

Сообщения Голицына из Вены помогли Панину увереннее ориентироваться в сути дипломатических комбинаций, рождавшихся в треугольнике Мария-Терезия - Иосиф II - Кауниц. Выяснилось, что в качестве территориальной компенсации за согласие на присоединение польской Пруссии к владениям Фридриха II в Вене хотели бы получить обратно часть Силезии, захваченной Фридрихом в 1740 г., и графство Глац. В Берлине и слышать не хотели об этом. Претензии Австрии распространялись также на Сербию с Белградом и часть Боснии, что не устраивало уже Петербург.

Своего рода переломным моментом в контактах между Петербургом и Веной стало письмо Панина Голицыну от 5 декабря 1771 г., в котором он поручал послу уведомить "в крайней конфиденции" Кауница о том, что Россия и Пруссия готовятся предъявить "весьма основательные притязания на Польшу" и приглашают Австрию присоединиться к ним ³⁵ . В частном письме к Голицыну, датированном тем же числом, Панин, отмечая, что "важность настоящего нашего с Венским двором положения определяет достаточно сама по себе всю цену министериального Вашего там бдения", извещал посла о том, что направленные ему в конце сентября 1771 г. инструкции добиваться содействия Вены в "примирении Польши" утрачивают силу. "Напротив, милостивейшая Государыня изволила решиться согласно с королем Прусским обратить на поляков собственную их неблагодарность и сделать на счет их пристойные приобретения как границам империи своей, так и границам союзного своего короля Прусского, следуя в том примеру венского двора, который забрал в свои руки староство Ципское с окружностями его по некоторым старым притязаниям" ³⁶ .

Предварительное соглашение между Пруссией и Россией по польским делам было достигнуто уже в начале 1772 г. В феврале Панин и Голицын с российской стороны и В. Сольмс с прусской подписали Секретную конвенцию относительно раздела Польши и Союзную конвенцию относительно содержания вспомогательного войска ³⁷ . В конвенциях определялись польские территории, отходившие к России и Пруссии, и говорилось о приглашении Австрии участвовать в разделе. В случае отказа Вены стороны согласились осуществить раздел без ее участия.

Датированы русско-прусские документы были 4 января - на месяц раньше их фактического подписания. Смысл этой дипломатической уловки состоял в том, чтобы ускорить согласие Австрии на участие в разделе. Оно последовало 21 января, а 8 февраля 1772 г. в Петербурге и Вене Иосифом II, Марией-Терезией и Екатериной II был подписан акт, подтвердивший согласие Вены с принципами раздела Речи Посполи-той ³⁸ . 10 апреля были утверждены полномочия Панину с Голицыным и Лобковичу подготовить текст окончательной конвенции ³⁹ .

В основу переговоров, растянувшихся на полгода, был положен принцип полного равенства присоединявшихся территорий. Несмотря на элегантность формулировок, торговались яростно. Фридрих II, претендовавший на самую выгодную в стратегическом отношении часть польских земель, продолжал примеряться к Данцигу и

³⁵ АВПРИ, ф. Сношения России с Австрией, 1771 г., оп. 32/6, д. 520, л. 20-28.

³⁶ Там же, л. 34 об., 37 об.

³⁷ АВПРИ, ф. Трактаты, оп. 466а, N 343, 344.

³⁸ Там же, N 59.

³⁹ Там же, N 60.

стр. 116

Торну. Кауниц, Иосиф II и Мария-Терезия, состязаясь друг с другом в лицемерии, требовали добавить к своей доле то Краков, то Львов, то соляные копи в Величке, дававшие треть доходов в польскую казну.

Самым употребительным в дипломатической переписке стало слово "mince" - "тощий, худой". Крылатой сделалась фраза Марии-Терезии о том, что не стоит терять репутацию ради худой выгоды - "pour un profit mince".

Екатерина и, особенно, Панин пытались умерить разыгравшиеся территориальные аппетиты Австрии и Пруссии. Панин твердо стоял за то, чтобы Польша и после раздела сохранила свою политическую независимость, став буфером между тремя державами - участницами раздела. В переданном австрийцам мемуаре, озаглавленном "Observation fondees sur l' amitie et bonne foi" ⁴⁰ , он настаивал на том, чтобы оставить Польше "une force et une consistence intrinseque, analogues a une telle destination" ⁴¹ . Предложенный им комплексный подход к оценке равенства долей позволил доказать несоразмерность австрийских претензий на Краков и прусских - на Данциг и Торн.

В целом, однако, переговоры в тройственном формате шли вязко, все намеченные сроки срывались. Фридрих, проявлявший в связи с этим особую нервозность, сетовал впоследствии в Мемуарах на "медлительность и нерешительность русских" ⁴² .

Медлительность, которую проявляли в Петербурге, имела свои причины. Орлов и его сторонники открыто заявляли, что ни Пруссия, ни Австрия как державы, прямо не участвовавшие в русско-турецкой войне, не имели права претендовать на какие-то территориальные компенсации. В сентябре - конце ноября 1771 г., когда русско-прусские контакты по польским делам вступили в решающую фазу, Орлов оказался в Москве, где занимался усмирением Чумного бунта.

Вернувшись в Петербург, он вновь принялся заявлять о необходимости закончить войну прямым походом на турецкую столицу. "Желание Ее императорского величества решительно положить, полезна ли к получению мира намеряемая в сем году экспедиция на Константинополь" ⁴³ , - говорил он в Совете 23 января 1772 г.

На следующий день Совет собрался специально для обсуждения предложения Орлова. З.Г. Чернышев прочел мнение, сводившееся к тому, что "предпринять посылку войска в Константинополь раньше июня месяца нельзя". Панин также высказался против, указав на большую вероятность того, что Австрия в ответ оккупирует Валахию и введет свои войска в Польшу. Орлов тем не менее продолжал настаивать на необходимости нанести двойной - сухопутными и морскими силами - удар по турецкой столице, предлагая привлечь к этому и запорожских казаков.

Однако эти амбициозные замыслы разбились о суровую реальность. Фельдмаршал Румянцев, которому план Орлова был сообщен еще в декабре 1771 г., отнесся к нему скептически. "Для осуществления столь дерзкого проекта, - писал он Екатерине, - нужно по крайней мере удвоить дунайскую армию". И действительно, две попытки перейти Дунай, предпринятые Румянцевым в 1772 г., закончились неудачей.

Летом 1772 г. основные спорные вопросы были наконец согласованы. 25 июля в Петербурге состоялось подписание двух секретных конвенций: одной между Россией и Пруссией, другой между Россией и Австрией ⁴⁴ , стремившейся таким образом показать, что инициатива раздела Польши принадлежала Пруссии и России. Согласно статье 4-й обеих конвенций Австрия и Пруссия обязались содействовать заключению мира России с Турцией.

К трем державам отошло около трети территории и 40 % населения Речи Посполитой. Самыми существенными были приобретения Пруссии, решившей важную для себя задачу - воссоединение Восточной и Западной Пруссии. К Пруссии были при-

⁴⁰ Мнение, основанное на дружбе и доверии (фр.). - АВПРИ, ф. Сношения России с Австрией, оп. 32/6, д. 973, л. 22-30.

⁴¹ Силу и внутреннюю структуру, соответствующие подобному предназначению (фр.).

⁴² (Euvres posthumes..., p. 64.

⁴³ Архив Государственного совета..., ч. 1, с. 141.

⁴⁴ АВПРИ, ф. Трактаты, оп. 466а, N 349, N 61.

стр. 117

соединены княжество Вармия, воеводства Поморское без Данцига, Мальборгское, Хелминское (без Торуня), часть Иноврацлавского, Гнезненского и Познаньского, всего 36 тыс. кв. км с населением 580 тыс. человек. Фридрих II, именовавшийся до раздела "королем в Пруссии", принял титул "короля Пруссии". Летом 1772 г. он зондировал через Сольмса возможность наградить Панина прусским орденом Черного орла. Однако тот отказался под предлогом, что ранее уже не принял шведский орден Св. Серафима.

Наиболее обширными оказались австрийские приобретения - Восточная Галиция с Львовом и Перемышлем, но без Кракова - 83 тыс. кв. км с населением 2 млн. 650 тыс. человек.

К России отошли Восточная Белоруссия и часть Ливонии - 93 тыс. кв. км с населением 1 млн. 300 тыс. человек.

Державы-участницы раздела опубликовали в 1772-73 гг. брошюры, в которых доказывали свои "исторические права" на присоединенные территории Польши. Интересно, что аргументация, подготовленная в КПД России, сводилась, в основном, к констатированию нарушения Польшей границ, установленных двусторонними договорами, начиная с 1523 года (захват в свою пользу плодородных земель общей площадью в 1300 кв. верст). В ней полностью отсутствовал тезис о "собирании русских земель", активно использовавшийся впоследствии для обоснования участия России в разделе ⁴⁵ .

2 сентября 1772 г. в Варшаву прибыл новый российский посол Отто Магнус Штакельберг, сменивший Сальдерна. 8 сентября он вместе с прусским послом Бенуа официально известил Станислава-Августа о состоявшемся 25 июля 1772 г. соглашении между Россией, Пруссией и Австрией о разделе Польши.

Станислав-Август обратился было за поддержкой в Париж и Лондон, но французы не могли, а англичане не хотели ввязываться в польские дела. На сообщение представителей трех держав при Сент-Джеймском дворе в октябре 1772 г. дан был следующий ответ: "Его величество король очень желает думать, что три двора основывали свои притязания на справедливости, хотя его величество не осведомлен об основаниях, на которых они действовали" ⁴⁶ .

31 октября 1772 г. Станислав-Август направил Екатерине "грамоту", содержание которой показывает, что даже через месяц после официального объявления о разделе он отказывался верить в происходившее. Выражая надежду на то, что императрица "склонится паче чего к выслушанию короля, которого Ваша многомочная рука вела к престолу, на который он вступая, на Ваших обещаниях, Вашей непоколебимой дружбе утверждал безопасность знаменитейших особ и границ своего владения, короля, который собственною своею кровью запечатлел наименование Вашего друга и который, лишившись нынче способов для пристойного сохранения достоинства да и живота своего по сие время сам себе верить не хочет, чтобы Вы могли и были причиною приведения его в бедность и претерпевание оной". В заключение Станислав-Август в самых душераздирающих выражениях высказывал надежду: "Дай Бог мне после столь продолжительных терпений дожить до той отрады дабы со всем моим народом воскликнуть мог, прославляя Ваше величество своею избавительницей. Дай Бог, чтобы Ваша десница уподобилась богатырскому оружию, которое то, что ранило прикосновением своим, исцелить смогло" ⁴⁷ .

Незадолго до этого, 14 октября, Штакельберг доносил из Варшавы, что "в то время как король делает по своему обыкновению заявления, порочащие Россию, он пытается убедить представителей шляхты, которых собрал из окрестностей Варшавы, в том, что императрица согласна поддержать конфедерацию против раздела" ⁴⁸ .

⁴⁵ АВПРИ, ф. "Внутренние коллежские дела", оп. 2/6, д. 6867, л. 1-11.

⁴⁶ Diaries and Correspondence of James Harris, First Earl of Malmsbury, London, 1844, v. 1, p. 91.

⁴⁷ АВПРИ, ф. Сношения России с Польшей, оп. 79/6, д. 92, л. 11-15. Русский перевод грамоты Станислава-Августа Екатерине II от 31 октября 1772 г.

⁴⁸ Там же, д. 1024, л. 75-77 об.: Шифрованная депеша О. Штакельберга Н.И. Панину от 14 октября 1772 г.

стр. 118

Однако попытки Польши сопротивляться разделу были обречены на неудачу. Результатом их стало лишь появление новой русско-прусской декларации, в которой говорилось, что, если по истечении установленных сроков требования, предъявленные Польше, не будут исполнены, Россия, Австрия и Пруссия сами "прибегнут к средствам, которые они признают действительными и целесообразными для полного осуществления своих прав" ⁴⁹ . 3 декабря в Петербурге и 7 января 1773 г. в Вене Екатерина II, Иосиф II и Мария-Терезия подписали акт об обязательствах соблюдать постановления конвенции 25 июля 1772 г. ⁵⁰ .

Однако и после этого Станислав-Август не оставлял надежды на чудо. В письме Екатерине от 18 января 1773 г. он писал: "Я говорю от имени тех несчастных остатков моей страны, которые должны носить отныне имя Польши. Ваша щедрость и чувство справедливости должны компенсировать Польше ее страдания. Стоит Вам лишь захотеть и Вы можете заставить Ваших союзников уважать Вашу волю, как только она будет высказана. Если они вовлекли Вас в то, чтобы причинить зло Польше, заставьте их в свою очередь сделать добро. Приобретите над ними столь ценное преимущество, которое должно импонировать Вашему благородству". И далее: "Что же касается моих нынешних планов, то они таковы. Я повсюду искал помощи, но мне в ней было отказано. Со всей откровенностью и без страха должен признаться, что убежден в том, что мои ошибки (если они были столь серьезны) не делают мне чести в Ваших глазах и наверняка сказались на Вашем уважении ко мне. Разделяя общее отчаяние, я чувствую, как приближается момент, когда я и мой народ должны будем склониться перед нашей общей судьбой. Я это чувствую и вовсе не пытаюсь бравировать этим. Но прежде чем я склонюсь под ударами судьбы, не отвергайте меня, умоляю Вас, Ваше величество, не отказать мне в утешении, проинформировать меня собственноручно о том, что Вы хотите делать, какую компенсацию предназначает нам Ваше чувство справедливости. И если всякая надежда спасти Польшу от раздела становится невозможной, соблаговолите согласиться с тем, что я имею право быть проинформированным о некоторых деталях, касающихся будущего Польши, которые, по крайней мере, могли бы хоть немного уменьшить наши несчастья" ⁵¹ .

Только это, второе обращение заставило Екатерину взяться за перо. 27 февраля 1773 г. она направила Станиславу- Августу ответное письмо, в котором, в частности, говорилось: "Откровенность, с которой Ваше величество объяснились со мной, обязывает меня ответить Вам в том же духе. По своему характеру я не признаю другого языка и именно на нем я говорила каждый раз, когда должна была говорить Вам о Ваших интересах и об интересах Вашей нации. Я не буду напоминать здесь о прошлом, потому что это было бы столь же неприятно Вам, как и мне. Обстоятельства изменились, и в настоящее время они таковы, что от меня одной, без моих союзников, невозможно принятие решения о тех или иных шагах, касающихся состояния Вашего королевства... Несмотря на все затруднения, которые поляки чинили моим планам, я вовсе не прекратила думать об их общем благе. В том, что касается Вас лично, Ваше величество, мои планы состоят в том, чтобы продолжать обеспечивать неприкосновенность Вашей короны и принадлежащего Вам государства. Что касается польской нации - полное умиротворение, свободное, лучше управляемое и более спокойное, более надежное правительство для нее и для ее соседей". В заключение Екатерина все же не удержалась от того, чтобы напомнить королю о том, что он сам привел свою страну в состояние "полной анархии", прислушиваясь к советам "интриганов", которые привели бы Польшу к "полному краху, если бы не вмешательство трех соседних держав" ⁵² .

19 апреля 1773 г. конфедерационный сейм, созванный Станиславом-Августом под давлением трех держав, признал произведенный раздел. В ходе проходивших парал-

⁴⁹ АВПРИ, ф. Трактаты, оп. 466а, д. 351.

⁵⁰ Там же, оп. 466а, д. 64.

⁵¹ АВПРИ, ф. Сношения России с Польшей, оп. 79/6, д. 93, л. 5-6.

⁵² Там же, д. 94, л. 1-4.

стр. 119

лельно русско-прусско-австрийских переговоров выяснились разночтения в названии пограничной реки, польско- австрийская граница переместилась к речке Сбруч. Пруссии удалось получить дополнительные земли в верховьях реки Нотец. России отошли города Минск, Витебск и Полоцк ⁵³ . 7 сентября делегация сейма подписала раздельные договоры с Россией, Пруссией и Австрией. 30 сентября они были утверждены сеймом, а 8 ноября 1773 г. Станислав-Август ратифицировал их. Однако работа по пограничному разграничению продолжалась еще несколько лет, вплоть до 1782 г.

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ И "КРИЗИС СОВЕРШЕННОЛЕТИЯ" ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ПАВЛА ПЕТРОВИЧА

Так закончился последний акт трагедии первого раздела Польши. Логика участия в нем российской дипломатии не будет, однако, вполне ясна, если не сказать несколько слов о сложнейшем внутриполитическом контексте, в котором он происходил.

Подписание Петербургской конвенции по многозначительной случайности день в день совпало с открытием русско- турецкого мирного конгресса в Фокшанах. Узнав о том, что раздел состоялся, Орлов, вновь в решающий момент оказавшийся вне Петербурга, пришел в сильнейшую ярость и открыто заявил, что "составители раздельного договора заслуживают смертной казни".

Самое неприятное заключалось в том, что Орлов был не одинок. Члены Государственного совета, неоднократно обсуждавшие на своих заседаниях польский вопрос, вели себя с разумной осторожностью, объяснившейся отчасти тем, что план раздела был тесно увязан с началом мирных переговоров с Турцией, в необходимости которых у большинства не было сомнений. Однако усиление Австрии и, особенно, Пруссии многим казалось слишком высокой ценой за полученные преимущества. Известно, как реагировал Сальдерн на сообщения Бенуа о предстоявшем разделе. Менее известно, однако, что и российский посол в Лондоне А.И. Мусин-Пушкин еще до раздела, в депеше от 6 (17) марта 1772 г. сообщал, что в английском министерстве "сумневаются, чтоб прусской Король при настоящих обстоятельствах не присвоил себе более, нежели справедливо ему принадлежать могло. Опасение сие иногда распространяется не токмо на всю Польскую Пруссию вместе с Гданьском, но и на раздробление Польши". Далее в той же депеше посол, уже от своего имени, писал, что "большое Короля Прусского усиление могло бы знатно уменьшить российскую инфлюенцию в генеральных делах европейских" ⁵⁴ .

Так же смотрели на раздел многие в Петербурге. Федор Голицын, племянник и воспитанник Ивана Шувалова, писал в "Записках": "Россия, почти всегда господствовавшая в Польше, усилив соседей, себе выгоды ни малейшей не приобрела". Будущий преемник Мусина-Пушкина в Лондоне С.Р. Воронцов и вовсе называл раздел "актом величайшей несправедливости"⁵⁵ . Прямым следствием раздела Польши выглядел и неблагоприятный для России переворот, произошедший в августе 1772 г. в Швеции. Осенью на русско- шведской границе возникла реальная опасность военного конфликта.

В довершение всего мирный конгресс в Фокшанах не оправдал надежд, которые связывали с ним в Петербурге. В провале переговоров Панин обвинял Орлова, "бешенство и колобродство" которого, как писал он в эти дни, "испортили все дело". И действительно, тактику, избранную Орловым в Фокшанах, нельзя признать удачной. Вопреки инструкциям, полученным от Панина и утвержденным Екатериной, он начал переговоры с самого трудного, требования признания Турцией независимости

⁵³ АВПРИ, ф. Трактаты, оп. 466а, д. 278. Договор о присоединении к России городов Минска, Витебска, Полоцка и других земель от 7 сентября 1773 г.

⁵⁴ АВПРИ, ф. Сношения России с Англией, оп. 35/1, д. 247, л. 58-58об. (шифр).

⁵⁵ Великий князь Николай Михайлович. "Граф Строганов", т. III, 1903, с. IX.

стр. 120

Крыма. Турки уперлись - и уже 1 сентября в Совете была прочитана депеша о прекращении работы фокшанского конгресса.

Вызывающее поведение Орлова в Фокшанах во многом предопределило его дальнейшую судьбу. Десятилетний союз Екатерины с Орловым был в немалой степени союзом политическим - он, с одной стороны, обеспечивал императрице поддержку гвардии, с другой - уравновешивал амбиции так называемой "партии Панина", вес и влияние которой в политической жизни России того времени были во многом связаны с ее особой близостью к наследнику престола великому князю Павлу Петровичу. Удаление Орлова от двора, официально последовавшее после разрыва Фокшанского конгресса, изменило баланс политических сил при дворе в пользу Панина и его сторонников.

Все эти перипетии приобрели особую остроту в связи с начавшимся с лета 1772 г. уже упоминавшимся выше "кризисом совершеннолетия" ⁵⁶ . Дело в том, что с достижением великим князем Павлом 18-летнего возраста (20 сентября 1772 г.) не только его сторонники, но и ряд влиятельных придворных связывали ожидания более четкого определения статуса наследника престола. К этому времени относится, в частности, так называемый "заговор Сальдерна", целью которого, по некоторым сведениям, было объявление Павла соправителем свое матери.

Создавшаяся ситуация активно использовалась Фридрихом II для углубления доверительных отношений с Екатериной. В июле 1772 г., накануне подписания Петербургских конвенций, Фридрих рекомендовал российской императрице вывести из Петербурга гвардию. Совет прусского короля был услышан. 27 июля Сольмс доносил в Берлин: "Меры предосторожности, предпринимаемые к гвардейцам, заключаются в том, что их почти не пополняют набором, так что в каждом из полков недостает одной трети против определенного положением. Затем тайно и без шума удаляют лиц, подозреваемых в стремлении к возмущению, переводя их в армейские полки. Наконец, во всех этих полках имеются майоры и несколько офицеров, доверенных немцев или финляндцев, зорко наблюдающих за поступками солдат, дабы иметь возможность погасить искру возмущения. Вследствие этого весьма трудно составить заговор без того, чтобы не дошло до сведения тех лиц, которые могли бы предупредить его" ⁵⁷ .

Как и следовало ожидать, никаких серьезных изменений в статусе великого князя 20 сентября 1772 г. не произошло. В этот день было отмечено лишь так называемое "немецкое совершеннолетие" Павла, после которого он вступил во владение своим голштинским наследством. В разговорах с иностранными послами Панин заявлял, что если ложное положение, в котором оказался его воспитанник, продлится, то он вынужден будет удалиться от службы,

Почувствовав, что ситуация может выйти из-под контроля, Екатерина приняла быстрые и решительные меры, чтобы исправить опасный перекос в балансе придворных партий, возникший в связи с удалением Орлова. 21 мая 1773 г., т.е. через месяц после того, как конфедерационный сейм в Варшаве признал раздел, неожиданно последовал высочайший указ о возвращении Орлова ко всем занимавшимся им ранее должностям "ввиду поправки здоровья". Это был сильный удар по панинской партии.

А через три месяца, осенью 1773 г., наступила очередь Панина. 23 сентября в связи с предстоявшим браком великого князя Павла, в устройстве которого непосредственное участие принимали Фридрих II и принц Генрих, Панин был отставлен от должности обер-гофмейстера, воспитателя великого князя, которую исполнял с 1760 г. Сохранив за собой пост первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел и

⁵⁶ В обширной исторической литературе, существующей на эту тему, следует выделить исследование английского историка Дэвида Рансела "Политика в екатерининской России. Партия Панина". - David L. Ransel. The Politics of Catherinian Russia. The Panin Party. London, 1975, p. 227-262.

⁵⁷ Сборник РИО, т. 72, с. 211.

стр. 121

даже будучи повышен в первый, фельдмаршальский класс в соответствии с "табелью о рангах", прежнего значения в государственных делах он уже не имел ⁵⁸ .

В эти, надо полагать, критические для него дни Панин написал частное письмо послу в Варшаве О. Штакельбергу, которое как бы приподнимает завесу над обстоятельствами, в которых происходил последний акт трагедии раздела: "Обстоятельства, в которых мы находимся, слишком отвлекают все умы от польских дел для того чтобы можно было их оценить, зрело взвесить и завершить их устройство с той точностью, которая не оставляла бы желать ничего иного. Полезные шаги, которые могут быть намечены, всегда ускользают от нашего взора, потому что польза приходит только после расходов, а любой сомнительный аванс плохо согласуется с нашим положением; к этому надо добавить известную Вам предубежденность против этих дел, которая вовсе не уменьшилась, как Вы могли бы думать, но возобновилась в своей изначальной активности. И все же нужно заканчивать. Мы нуждаемся в этом и, кроме того, не сможем остановиться, когда другие продолжают свой бег. Наилучший совет, который осторожность могла бы дать послу, попавшему в подобную ситуацию, состоит в том, чтобы побыстрее перейти к штукатурке здания, завершить его хотя бы внешне, оставив тем не менее двери открытыми, для того чтобы при более благоприятных обстоятельствах можно было бы и с той, и с другой стороны возобновить переговоры по тем важным пунктам, которые, возможно, не удастся в достаточной степени определить... Я чувствую, как трудно устроить это дело так, чтобы все остались довольными. Основная Ваша цель, однако, состоит в том, чтобы избавить Ваш двор от любого обязательства в отношении каких-либо особых затрат в настоящее время... Если все-таки Вы не будете иметь определенных инструкций по какому-нибудь пункту, договаривайтесь с Вашими коллегами, пусть они говорят первыми, следуйте их советам, а в Ваших депешах сюда показывайте, что вынуждены были принять самостоятельное решение только в силу необходимости покончить с делами в соответствии с духом Ваших инструкций. В целом, однако, на этом заключительном этапе я хотел бы, чтобы оба Ваших коллеги шли впереди Вас или, в крайнем случае, вы все трое играли бы абсолютно равные роли. Подобные нюансы никогда не повредят депешам, которые Вы будете нам направлять. Заканчивайте быстрее, мой дорогой друг, я Вас умоляю" ⁵⁹ .

НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ

1. Логика первого раздела Польши во многом предопределена длительным и исключительно сложным процессом формирования геополитических структур в Центральной и Восточной Европе после завершения Контрреформации и Вестфальского мира в 1648 г. Происшедшее в ходе 30-летней войны 1618-1648 гг. ослабление внутреннего единства Германской империи привело к созданию на пространстве от Рейна до Эльбы зоны своеобразного вакуума власти, который поочередно пытались заполнить Людовик XIV, Карл XII и Фридрих-Вильгельм I. Развязанные ими войны в течение полувека сотрясали Европу, по существу начав процесс расшатывания Вестфальской системы. Особенно рельефно подчеркнули неустойчивость баланса сил и интересов ведущих европейских держав, зафиксированного мюнстерским и оснабрюкским трактатами, Силезские 1740-1742, 1744-1745 гг. и Семилетняя войны, утвердившие новую роль Пруссии в европейских делах.

К середине XVIII в. эпицентр острого противоборства двух ведущих германских государств - Пруссии и Австрии, обусловленного их заинтересованностью как в корректировке определенного Вестфальском миром раздела "сфер влияния" в Европе, так и в компенсации материальных, а для Австрии - и территориальных потерь, поне-

⁵⁸ Кючук-Кайнарджийский мирный договор, завершивший русско-турецкую войну, был подписан 10 июля 1774 г. фельдмаршалом Н.П. Румянцевым, армия которого нанесла решающие поражения туркам весной-летом 1774 г.

⁵⁹ АВПРИ, ф. Варшавская миссия, оп. 80/1, д. 1272, л. 134-135.

стр. 122

сенных во взаимных войнах, сместился на периферию Вестфальской системы, в сторону Восточной Европы, конкретно - Речи Посполитой, предельно ослабленной своим анахроничным государственным устройством. В качестве естественного оппонента подобным устремлениям традиционно выступала Франция (Grand Dessein, "Восточный барьер"), для которой Польша являлась, однако, не только важным средством обеспечения ее геополитических интересов, но и основным объектом тайной династической дипломатии Бурбонов, цели которой далеко не во всем совпадали с официально объявленной государственной политикой. Эта имманентная двойственность французской политики предопределила ее рассогласованный и в целом неэффективный, конъюнктурный характер во время первого раздела Польши.

2. Планы раздела Речи Посполитой, территориальная целостность которой не обеспечивалась мюнстерским и оснабрюкским трактатами, обсуждались Пруссией (на более раннем этапе Саксонией), Австрией с участием России с начала XVIII в. Однако Петр I неизменно отвергал предложения принять участие в разделе, предпочитая политику косвенного доминирования России в Польше под политическим "зонтиком" союзов с Австрией и Саксонией. Объективные и субъективные предпосылки для перевода планов раздела в практическую плоскость сформировались с вступлением на российский престол Екатерины II.

Обеспечив в сентябре 1764 г. в тесном взаимодействии с Пруссией избрание С. Понятовского королем и связав его условием "во все время своего государствования интересы нашей империи собственными своими почитать", Екатерина сочла создавшуюся ситуацию благоприятной для того, чтобы попытаться разрешить весь комплекс проблем, исторически накопившийся в российско-польских отношениях. Однако силовая реализация этой линии в 1764-1768 гг. (блокирование назревших внутренних реформ, одностороннее гарантирование анахроничного государственного строя Польши, прямолинейность в особо деликатном диссидентском вопросе) существенно разошлись с коллегиально (в рамках Государственного Совета) согласованными целями российской политики в Польше - урегулирование пограничных проблем, включая создание оборонительных рубежей по рекам - "план Чернышева", - возвращение беглых, обеспечение свободы вероисповедания некатоликам.

3. Вопрос о мотивации и целях такого поворота событий остается в значительной мере открытым. Вместе с тем вся последующая история екатерининской дипломатии - "Константинопольский проект", планы создания Дакии, "проект Зубова" - свидетельствуют о том, что идея овладения Константинополем и проливами, "изгнания турок из Европы" рассматривалась Екатериной как приоритетная по сравнению с другими внешнеполитическими задачами. С учетом этого союз с Пруссией 1764 г. и действия в Польше, включая сменивший силовую политику 1764-1768 гг. курс на ее "умиротворение", выглядят как попытка обеспечить прочный тыл, прежде чем открыто сместить вектор своей политики с европейско-балтийского направления на юг.

4. Говоря о генезисе русско-турецкой войны 1768-1774 гг., нельзя упускать из виду два обстоятельства. Во-первых, она явилась результатом политики России в Польше в период 1764-1768 гг. Во-вторых, - еще за несколько месяцев до ее начала (в мае 1768 г.), А.Г. Орлов (под предлогом болезни) с братом Федором выехали в Италию, где продолжили начатую еще в Петербурге подготовку восстания греков и народов Балканского полуострова против Османской империи. В январе 1769 г. старший из братьев Орловых, Григорий, выдвинул на заседании Совета предложение о направлении в Средиземное море русской эскадры под командованием Г.А. Спиридова. К концу войны в Средиземноморье находились четыре русские эскадры, имевшие в качестве задачи не только блокирование подвоза продовольствия в Константинополь через Дарданеллы, но и участие в планировавшемся двойном - морском и сухопутном - ударе по турецкой столице.

5. План этот, однако, в силу целого комплекса военных, экономических и политических причин оказался неосуществимым. К концу 1770 г. Россия настолько истощила свои военные и финансовые ресурсы, что скорейшее заключение мира с Тур-

стр. 123

цией стало для нее вынужденной необходимостью. Раздел Польши совместно с Австрией и Пруссией сыграл в этих условиях роль той политической комбинации, которая позволила России, нейтрализовав открытое противодействие со стороны Австрии и скрытое - Пруссии, добиться весной- летом 1774 г. решающих успехов на театре военных действий и завершить войну подписанием Кючук-Кайнарджийского мира в 1774 г., обеспечившего ей свободу торгового мореплавания в Черном море и открывшего дорогу для присоединения Крыма в 1783 г.

6. Действия Екатерины II в польском вопросе были во многом обусловлены сложнейшим внутриполитическим контекстом первого десятилетия ее царствования, обострением династических проблем, связанных с необходимостью утверждения легитимности ее царствования. Активизация в этих условиях противоборствующих центров влияния (группировки Н.И. Панина и Г.Г. Орлова), прямая вовлеченность Фридриха II в улаживание вопросов, вставших в ходе "кризиса совершеннолетия" Павла Петровича, с одной стороны, во многом ограничили свободу маневра российской дипломатии, снизив эффективность внутренней оппозиции разделу, с другой - возможно, побудили Екатерину зайти в польском вопросе дальше, чем она первоначально планировала.

7. В политических кругах и общественном мнении Европы итоги первого раздела Польши были расценены как крупный политический просчет со стороны России, не компенсированный даже чрезвычайно выгодными для нее условиями Кючук-Кайнарджийского мира. Последующие события подтвердили справедливость этой оценки. Второй и третий разделы Польши в конце екатерининского царствования не только подвели окончательную черту под Вестфальской системой. На полтора века, до 1917 г., польский вопрос стал основным "раздражителем" во внешней политике России, существенно замедлив ее интеграцию в европейское сообщество.

Постоянный адрес данной публикации: