Libmonster ID: BY-1675
Автор(ы) публикации: И. И. КАЛИГАНОВ

Первая мировая война, в которой наряду с десятками других стран приняла участие и Болгария, не могла не отразиться в творчестве болгарских писателей. Большинство авторов заняли по отношению к войне пацифистскую позицию, осудили ее как средство решения международных споров, открыли читателям ее "людоедский" лик. Но не все творцы смогли сразу же трезво и взвешено оценить разразившееся кровопролитие и вынести ему справедливый приговор. Многие прозаики и поэты поначалу восприняли эту войну как возможный реванш для Болгарии после двух национальных катастроф, в результате которых она утратила часть своей территории и попала в унизительное положение по отношению к своим балканским соседям.

В плену официозной милитаристской пропаганды и псевдопатриотических настроений оказалось немало болгарских писателей, в том числе такие известные творцы, как И. Вазов, А. Страшимиров, К. Христов и некоторые другие. Первоначальные успехи болгарской армии, давшиеся ей чрезвычайно легко, вызвали у них чувство эйфории и обострили желание служить строительству великой Болгарии писательским словом, отточенным и острым будто разящий солдатский штык. Но стремительная смена событий, нехватка времени на их осмысление и самоподстегивание, чтобы не "сбиться с шага", чаще всего порождали достаточно прямолинейные произведения, не отличавшиеся высоким художественным уровнем.

Милитаристскую и псевдопатриотическую литературу подобного рода критик Г. Бакалов метко назвал "фельдфебельской". Однако этот ярлык, к сожалению, неправомерно пристал и ко многим болгарским произведениям, которые ни по своему содержанию, ни по своей поэтике "фельдфебельскими" не являются. В целом тему болгарского патриотизма в период Первой мировой войны литературоведы социалистической Болгарии обходили стороной по вполне понятным причинам. Углубление в эту проблему и появление при ее анализе объективно положительных интонаций автоматически включали исследователей в круг буржуазных националистов и шовинистов, что грозило соответствующими оргвыводами. Ныне ситуация в корне изменилась: настало время отделения зерен от плевел тем более там, где ранее "веяльщик" опасал-


Калиганов Игорь Иванович - д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

стр. 25


ся идеологически поскользнуться и потом уже не подняться. В этом смысле объективное "препарирование" ряда спорных произведений А. Страшимирова представляется своевременным и уместным. Надеемся, что оно вызовет интерес еще и потому, что большинства этих произведений в российских библиотеках попросту нет, а сам писатель известен у нас преимущественно как автор антифашистского романа "Хоровод" (1926), попутчик коммунистов и редактор прогрессивного еженедельника "Ведрина" ("Ясность", 1926).

При рассмотрении спорных произведений А. Страшимирова 10 - 20-х годов XX в., на наш взгляд, важен анализ не только содержания текстов, но и того, что стоит за ними и придает им специфическую направленность. На первый план здесь выдвигаются умонастроения, царившие в болгарском обществе накануне и в период Первой мировой войны. На протяжении трех лет до вступления в нее страна испытывала чувство национального унижения. В качестве наказания за межсоюзническую войну 1913 г. на Балканах болгары по заключенному в том же году Бухарестскому договору потеряли все только что отвоеванные ими земли, которые, как уже казалось, были переданы им навечно при полном согласии международных сил. Но у Болгарии вновь оказались отобраны Южная Добруджа, Македония и Одринская Фракия. Все многолетние дипломатические усилия и кровопролитные войны за справедливое решение территориальной проблемы, словно по воле злого рока, завершались ничем.

Наученная горьким опытом, ослабленная и униженная Болгария поэтому не сразу ввязалась в мировую драку. Первоначально она сохраняла нейтралитет, долго выжидала и присматривалась, взвешивая шансы на победу Антанты и Центральных держав и ведя закулисные торги с двумя сторонами о вознаграждении за присоединение к одной из них. Наибольший соблазн у болгар вызвали условия, предложенные Австро-Венгрией и Германией, что и склонило чашу весов в их пользу. После присоединения Болгарии к германскому блоку и вступления ее в войну осенью 1915 г. благоприятные для болгар события развивались словно по волшебству. Союзная Турция сразу же добровольно согласилась передать Болгарии земли по нижнему течению реки Марица к западу от линии Энез-Мидье площадью более 2 тыс. км2 . Быстро была приращена к Болгарии и территория Южной и Северной Добруджи, сперва до Констанцы и Чарноводы, а затем и до устья Дуная. Они были отняты у Румынии в наказание за присоединение к Антанте, что было заранее согласовано в тайной военной конвенции между Болгарией и германским блоком. Кроме того, в августе 1916 г. болгарская армия заняла земли между реками Места и Струма с городами Сере, Драма и порт Кавала в Эгейском море. Закрепление Болгарии на этих территориях к концу 1916 г. означало для болгар исполнение задач национального масштаба и вызывало у них состояние эйфории.

Первая мировая война не являлась для Болгарии сугубо империалистической и грабительской. Она была средством для решения территориального вопроса, который предусматривал включение в границы державы земель, целиком или преимущественно населенных болгарами. Но говорить о ее справедливом освободительном характере было бы ошибкой. Территориальные аппетиты Болгарии стремительно росли по мере военных успехов. Правитель страны Кобург требовал передачи болгарам части Косова с Призреном и Приштиной, а также части Албании и грезил о водружении креста на куполе храма св. Софии в Константинополе. Генерал А. Протогеров, связанный с ВМОРО (Внутренней македонско-одринской революционной организацией),

стр. 26


высказывал в Вене желание включить в болгарские границы Салоники и окружающую их область, а премьер В. Радославов вообще заявлял, что "болгарской будет та земля, на которую ступило копыто болгарского коня" [1].

Неоднозначной была ситуация и с бесспорными, на первый взгляд, болгарскими территориями. Претензии Болгарии на Северную Добруджу на основании якобы исторического права (существование здесь некогда древней Дунайской Болгарии) выглядели неубедительными за давностью события. Уязвимым при внимательном рассмотрении оказывался и принцип этнического права. Демографическая составляющая, как известно, - величина переменная. После Крымской войны в Добруджу из Крыма, Кавказа и Кубани переселилось 100000 татар и черкесов, которые сделались здесь этническим большинством [2. С. 50]. Бегство пришельцев и части турок в результате поражения Турции в войне 1877 - 1878 гг. значительно изменило этнические пропорции, но и тогда болгары занимали здесь по численности только третье место, уступая татарам и румынам. К началу XX столетия удельный вес болгар в Добрудже значительно снизился, ибо число румын возросло в ней почти в четыре раза по причине массовой колонизации ими плодородных добруджанских земель [2. С. 50].

Несколько лучше обстояло дело с Македонией, но и здесь не все было так просто. Несмотря на то, что население большой части этой географической области считалось болгарским, в ней имелись зоны не только компактного проживания болгарского этноса, но и разнородного этнического состава. Помимо македонских болгар, в смешанных зонах веками жили сербы, греки, валахи и турки. Слабо срабатывал по отношению к Македонии и принцип исторического права. Российский ученый Н. Н. Дурново справедливо писал, что для Болгарии данный принцип не может служить весомым аргументом, поскольку она владела Македонией на правах завоевателей слишком непродолжительное время. И действительно, на протяжении более чем тысячелетней истории Македония принадлежала Болгарии только в 918 - 1018, 1186 - 1207 и 1230 - 1245 гг., т. е. в общей сложности всего 136 лет [3. С. 20].

То же самое можно сказать и о церковной юрисдикции Северной и Средней Македонии. В период с 918 по 1389 г. Охридская архиепископия, например, неоднократно переподчинялась то болгарам, то грекам, то сербам, причем под началом греков она находилась больше всего - 262 г. В более позднее время после прихода турецких завоевателей Охридская архиепископия и часть ее бывших районов находились в греческом и сербском ведении. Таким образом, оправдывать болгарские территориальные притязания, с точки зрения исторической справедливости, - дело весьма рискованное. Тем более, что во многих македонских регионах население было смешанным и, следовательно, данные зоны при решении территориальных вопросов оказались бы спорными. Именно по этой причине Россия, ведя тайные переговоры с Болгарией до начала Первой мировой войны, при обсуждении возможных болгарских территориальных приобретений занимала осторожную позицию, выделив спорные македонские зоны, участь которых должна была решаться мирным путем [4. С. 242; 5].

Наконец, нельзя забывать о том, что еще до начала Первой мировой войны начался процесс формирования национального македонского самосознания и часть македонских болгар стала идентифицировать себя в качестве особого македонского народа. Выдвигались и идеи создания Македонской автономии,

стр. 27


а затем и Балканской Федерации, за которые выступал, в частности, лидер БЗНС (Болгарского земледельческого народного союза) А. Стамболийский. Однако при всей кажущейся разумности этого проекта - оставить яблоко раздора ничейным - он представляется чересчур утопичным. Во-первых, Англия, Франция и Германия не дали бы согласия на появление еще одного политического игрока на тесном балканском пятачке. А во-вторых, даже при покрытии такого "яблока" защитным колпаком Европы, оно все равно при первом же удобном случае оказалось бы разделено между Грецией, Сербией и Болгарией. Все эти соображения надо принимать во внимание при анализе некоторых произведений болгарских писателей о Первой мировой войне, характеризуемых как патриотические, националистические или "фельдфебельские".

Следует учитывать, что градуировка шкалы объективных оценок тут довольно подвижна, и знак "минус" может незаметно перейти в знак "плюс." Здесь имеет место феномен, аналогичный смыслу плавящихся часов на картине Сальвадора Дали. Время обладает свойством текучести, настоящее перетекает в прошлое, текущий момент бытия становится небытием. Точно так же участие болгар в Первой мировой войне нельзя характеризовать однозначно. С одной стороны, эта война была для них освободительной, когда они с оружием в руках с воодушевлением отправились в населенные своими соплеменниками македонские и добруджанские земли. (Тем самым они как бы восстанавливали статус-кво справедливого Сан-Стефанского мирного договора 1878 г., по которому все населенные болгарами земли должны были войти в состав создававшегося Болгарского Княжества.) С другой стороны, Первая мировая война сразу же переросла в захватническую, когда болгарские войска стали продвигаться вглубь территорий, где соплеменники составляли меньшинство, или осуществляли оккупацию районов, которыми Болгария никогда не владела. Подобным же образом и болгарский патриотизм плавно перетекал в оголтелый милитаризм, в котором фальшивые ноты заглушались скандированием официозных лозунгов, а голос совести подавлялся преднамеренным разжиганием этнической ненависти.

Все это хорошо прослеживается на примере творчества А. Страшимирова 10 - 20-х годов XX в. Оно достаточно неровное, в нем имеется много пластов, не разработанных литературоведами по причинам, о которых уже упоминалось. В созданных тогда Страшимировым произведениях прослеживаются попытки постижения болгарской "самости" - т. е. ментальности болгарина, которая предопределяет облик его общественной и социальной жизни, равно как и отношение к другим народам. Отсюда же писатель выводит истоки зарождения у болгар германофильства и русофобии. В прозе тех лет А. Страшимиров предстает перед нами то как полуромантик и мечтатель, то как грубоватый солдафон, будто вовсе и не писавший талантливых произведений.

В данной статье невозможно произвести "вскрышные" работы всех этих пластов и подвергнуть их детальному, обстоятельному анализу. Главная ее цель - очертить основные направления, в которых двигалась писательская мысль и которые в известной мере предопределяли логику авторского художественного мышления. Позиция А. Страшимирова по отношению к войне во многом была подготовлена его занятиями по народопсихологии болгар в 10 - 20-е годы XX в. Первое народоведческое исследование писателя "Сегодняшние болгары" вышло из печати в 1908 г., а затем за сравнительно небольшой срок он опубликовал еще несколько книг: "Войны и освобождение" (1916),

стр. 28


"Книга о болгарах" (1918), "Наш народ" (1923) и др. Внимательное прочтение этих произведений позволяет отчасти разгадать одну из интереснейших черт мировоззрения А. Страшимирова - черту весьма самобытную и объясняющую специфическую заданность других его сочинений тех лет. Писателем движет не чисто этнографическое любопытство (что такое мы, болгары, есть на самом деле?), а более практические цели: использование результатов самопознания для совершенствования общества, для его более рационального и разумного устроения. Все это будет способствовать занятию Болгарией на Балканах и в мире того места, которого она заслуживает. Последняя мысль хотя и не высказана А. Страшимировым прямо, но является логическим продолжением его рассуждений и выводов в народоведческих разысканиях.

По верной характеристике литературоведа М. Николова, имя А. Страшимирова "было окружено ореолом доверия и любви не просто как писателя, но и общеболгарской совести" [6. С. 30]. Страшимиров пытался разобраться в причинах двух болгарских национальных трагедий во избежание их повторения. Самопознание народа, по разумению писателя, есть средство для преодоления последствий данных трагедий и обретения дороги к более достойному будущему. Но для самопознания следует разобраться в том, из каких, собственно, этнических групп складывается болгарский народ и какими качествами они обладают. Это даст возможность понять, каким образом выявленные качества могут умножить общественное благо. Основной метод А. Страшимирова в процессе постижения народной психологии болгар заключался в непосредственном наблюдении, что имело свои сильные и слабые стороны. Сила проистекала из живой практики - погружения писателя в стихию народной жизни, его странствий по Болгарии с целью сравнения физического облика, обычаев и быта народа в различных частях страны, зоркости взгляда А. Страшимирова как художника, чуждого идеализации всего родного. Слабость же состояла в отсутствии у писателя системного подхода и методологического стержня.

Тем не менее, многие выводы А. Страшимирова выдержали проверку временем и до сих пор звучат в устах болгар как непреложные истины при характеристике самих себя или соплеменников из других краев страны. Согласно А. Страшимирову, болгарский народ образуют пять основных этнических групп: "шопы", "мизинцы", "фракийцы" (или "загорцы"), "македонцы" и "рупцы". У "шопов", живущих в районе Софии, скуластые лица и короткие шеи, они кротки и медлительны, терпеливы и молчаливы, их отличают скрытность и склонность смотреть исподтишка. Шопы неопрятны, не дураки выпить, любят женщин, но вечно с ними воюют. Они скверные граждане, но отличные солдаты - выносливые, как буйволы, и свирепые, как волки. К тому же, они большие трудяги - привязаны к земле и готовы копаться в ней день и ночь. В отличие от шопов, "мизинцы", обитающие в исторической области Мизия, чистоплотны и опрятны, моют руки - подобно туркам - не только до, но и после еды. Они скромны и хладнокровны, к женщинам полуравнодушны. Мизийцы эгоистичны, никогда не заступятся за соседа, покровительственного отношения к себе не терпят - предпочитают равенство. Богатеев среди них немного, но, благодаря воле, сосредоточенности и настойчивости, почти у всех мизийских крестьян есть нивы, виноградники и домашний скот, горожане же мизийцы становятся отменными ремесленниками. Усидчивость делает их хорошими учениками, но солдаты из них плохие из-за слабой дисциплины и внутренней стихийности.

стр. 29


Несколько отталкивающе у А. Страшимирова выглядят "фракийцы," которых мизийзы обычно называют "загорцами", т. е. пришедшими из-за гор. Считается, что они ведут свое происхождение от печенегов и поэтому любят ходить в сапогах с засапожными ножами. От своих печенежских предков загорцы, по словам писателя, унаследовали удаль, кровожадность, любовь к верховой езде и войнам. Эти качества использовали турки, которые сформировали в 60-е годы XIX в. фракийскую конницу, сражавшуюся на их стороне против русских. "Загорцы" являются потомками батраков и рабов, поэтому их песни непоэтичны, речитативны и заунывны. Они испытывают страсть к земле и ради ее приобретения продавали себя в рабство вместе с женами и детьми. Именно в Загорье, по мнению писателя, начали формироваться многие отрицательные черты болгарского национального характера, воплотившиеся затем в Бай Ганю - бессмертном персонаже А. Константинова. Не случайно поэтому и появление народной пословицы, гласящей, что "фракийцы больше турки, чем сами турки".

В более привлекательных красках А. Страшимиров обрисовывает "македонцев". Они лиричны, поэтичны и любвеобильны, среди них рождается много прекрасных поэтов. Македонские песни мелодичны, полны игривой фантазии и платонической лирики. В то же время им не присущи такие славянские качества, как наивность и романтизм. Македонцы субъективны, что не мешает им быть прекрасными политиками, журналистами и учителями. Отсюда и их достаточно большой удельный вес в балканской культурной и политической жизни. Кроме того, македонцы неспокойны, порывисты и энергичны, из них получаются отличные службисты, хотя они годятся на роль скорее мясников, чем судебных приставов. Им также свойственно известное самохвальство, театральность и жертвенность. Впрочем, по мнению писателя, они могут весьма разниться друг от друга в зависимости от места обитания: штипские и велесские македонцы - это ум, честолюбие и честь, способствующие успехам в торговле, науке и философии; охридские македонцы схожи по ментальности с греками, а прилепские - с греками и валахами.

Но в наилучшем свете у А. Страшимирова представлены "рупцы", населяющие области от гор Родоп и Странджи до Адрианополя. Они являются самыми русоволосыми и белолицыми из болгар и несколько женственными. Рупцы во всем умеренны, поскольку представляют собой переходный тип между северными и южными болгарами, между мизийцами и македонцами. Представители этой болгарской этнической группы корректны и сдержанны, порядочны и благопристойны. Среди них редко встретишь человека с чертами Бай Ганю. Рупцы не загораются новыми революционными идеями - в политике они холодны и взвешенны - настоящие византийцы. Поэтому им лучше всего подходит роль чиновников и бюрократов. Рупцы предрасположены к государственному строительству: в былые времена, во второй половине XIV в., Момчилюнак создал болгарскую державу от Димотики до Кавалы. Но не все из них, однако, одинаковы: рупцы, обитающие в Страндже, по характеру схожи с мизийцами, население Центральных Родоп отличается лиричностью и воинственностью, а Восточных Родоп - фракийской неорганизованностью и свирепостью.

Таким образом, А. Страшимиров как бы очерчивает социальную нишу для каждой из образующих болгарский народ этнических групп. Писатель словно создает самую оптимальную стратификацию для идеального болгарского общества. В нем есть свое место для государственников - рупцев; философов,

стр. 30


писателей, учителей и журналистов - македонцев; солдат и крестьян - шопов; кавалеристов и земледельцев - фракийцев; ремесленников и торговцев - мизийцев, а также для всех переходных между этими группами типов. Но помимо этих различных психологических черт, болгары, согласно А. Страшимирову, обладают и другими чертами, общими для всех этнических групп. Средний болгарин, как правило, умеет держать язык за зубами, трудолюбив и бережлив, много не пьет, питается хорошей пищей (хотя и не может тягаться с гурманами греками или турками), за юбками не бегает, ибо ценит жену и прислушивается к ее мнению. Это, так сказать, бытовые черты, выгодно выделяющие его на фоне соседей.

Но достоинства болгарина нередко перерастают в недостатки, мешая нормально жить и ему самому, и окружающим. С одной стороны, в болгарине сильно чувство демократизма и социального равенства по отношению к остальным (порожденное многовековым отсутствием национальной аристократии), а с другой - эти достоинства оборачиваются неуважением к чужому мнению, неразвитым чувством такта и почтительности, неумением договориться. Эти особенности, по словам писателя, метко переданы народной поговоркой "Два болгарина - три мнения". Подобные качества мешают зарождению политических традиций, многолетнему нахождению во власти политических или административных деятелей. Приводя пример Франции, где один из мэров Лиона бессменно управлял городом 36 лет подряд, А. Страшимиров с грустью констатирует, что в Болгарии такое даже нельзя себе представить. И, видимо, правы немцы, утверждающие, что среди болгар нет хороших чиновников, -откуда же им взяться, если они не могут накопить опыт. Потому-то и вся государственная машина движется медленно и неуверенно, и законов принимается много, но они не действуют [7. С. 96].

Докапываясь до сути народной психологии болгарина и выявляя в нем положительные и отрицательные стороны, А. Страшимиров ненавязчиво демонстрирует свое видение того, как можно обустроить страну наилучшим образом изнутри. Но ему также было крайне важно постичь и то, как этот внутренний болгарский мир может более удачно соотноситься и взаимодействовать с миром внешним. Другими словами, как болгарину сосуществовать со своими ближними и дальними соседями, с кем дружить и на кого опираться. В этом смысле появление страшимировских народоведческих книг "Болгары, греки и сербы" (1918) и "В Германии" (1917) выглядит не случайным, а закономерным. Но отрываясь от родной почвы, писатель, по верной характеристике Э. Карамфилова, сразу же уподобляется античному герою Антею и теряет силу [7. С. 99]. Ближайшие соседи - греки и сербы ему были более или менее знакомы, но о немцах у него имелись весьма поверхностные впечатления, почерпнутые в основном во время краткой поездки в Германию.

Книга об этой стране - самая слабая из всех его народоведческих разысканий. Но обойти своим вниманием Германию Страшимиров не мог, ибо опора на германскую мощь воспринималась в умах определенной части болгарского общества как залог успешного решения родиной территориальных проблем. Ошибочность ряда выводов писателя о Германии и народопсихологии германцев во многом обязана искусственному характеру его логических рассуждений, вызванных скорее ходом самой логики, чем непосредственными наблюдениями, для которых у него не хватало ни знаний, ни времени. Книга также пропитана умонастроениями, царившими в определенных кругах болгарского

стр. 31


общества накануне и в течение Первой мировой войны. Содержание их достаточно прозрачно. Россия не смогла гарантировать болгарам создания национальной державы с границами, охватывающими все населенные болгарами земли, не добилась закрепления Сан-Стефанского договора после победы над турками 1878 г. Не поддержала она и воссоединение Северной и Южной Болгарии в 1885 г. и даже разорвала с ней временно дипломатические отношения. Не предотвратила Россия и последующие болгарские национальные катастрофы. Повторяемость неудач не есть вина Болгарии, неспособной противостоять одновременно всем своим соседям без помощи какой-либо великой державы. Россия же в качестве подобной силы себя не проявила. Поэтому не следует связывать с ней надежды на будущее - Болгарии нужно обратить свои взгляды на Германию.

Тема выбора между Германией и Россией звучит на многих страницах упомянутой книги А. Страшимирова. Она присутствует в ней подспудно или же обозначается посредством прямого сопоставления двух стран и национальных психологии. И сравнение здесь, разумеется, не в пользу России и "русскости", которые выступают в качестве своеобразного негативного фона, призванного оттенить превосходство всего германского. "Постыдное русское примиренчество перед неизбежностью участи" проигрывает по сравнению с германской напористостью, агрессивностью, устремленностью в будущее [8. С. 23]. Немцу не свойственен мистицизм, хотя сам он может быть лиричным, романтичным и сентиментальным. У него аналитический склад ума, прежде чем принять окончательное решение, он должен во всем обстоятельно разобраться, после чего действует решительно и без колебаний. Его дисциплина и настойчивость вошли в пословицы. В качестве доказательства А. Страшимиров даже приводит легенду о мальчике Бисмарке, который не уступил дорогу королевской карете, пока не бросил кости, как того требовали правила игры. Эти и другие характеристики немцев и Германии были призваны уверить соотечественников в правильности болгарского выбора.

Наряду с этим А. Страшимиров стремится убедить читателя в наличии близости между Болгарией и Германией. Эти страны, по его мнению, имеют сходные исторические судьбы. Немецкий писатель Г. Гауптман изобличил мир в преступном отношении к Германии и фактически дал германскому народу моральное право воевать против всего мира. Точно так же болгары были преданы хуле за Балканские войны как преступное племя, и поэтому участие их в Первой мировой войне есть не только отражение внутреннего желания декларировать попранную историческую правду о своей стране, но и сделать это в союзе с державой, которая была бы носительницей правды универсальной [8. С. 67]. Близость с Германией подчеркивает и описание Страшимировым родины болгарского царя - крошечного немецкого городка Кобурга, где восстановили старинную крепость, на одной из башен которой был водружен болгарский государственный герб. Писатель также с чувством удовлетворения повествует о похвальных отзывах немецкого ректора в Карлсруе, отмечавшего непревзойденное первенство болгарских студентов в смысле усердия.

В то же время, Страшимирова, видимо, явно смущало отсутствие крепкой идейной и духовной связи между литературами болгар и немцев, поэтому он -не к месту - говорит в своей книге о завышенной оценке русской литературы. На самом же деле, по утверждению А. Страшимирова, русская литература уже более полувека испытывает творческое бессилие и находится на смерт-

стр. 32


ном одре. И вообще, "носители ее гения созерцают жизнь сквозь тень смерти, которая открывала и открывает человечеству страшные истины бессмысленности бытия" [8. С. 72]. Поэтому Страшимиров ставит Гауптмана выше непонятого им Льва Толстого. Кроме того, по словам автора, в Болгарии нет ни одного болгарского писателя, подражавшего кому-либо из русских творцов: Л. Каравелов заимствовал сюжеты и стиль из произведений украинцев Н. Гоголя и Т. Шевченко, И. Вазов избрал для себя в качестве образца В. Гюго, С. Михайловский писал на французском, кумиром для Константина Величкова служил Шатобриан.... Трудно допустить, что А. Страшимирову были неизвестны многочисленные факты воздействия русских писателей на болгарских. Он здесь даже не лукавит, а опускается до явной неправды, ибо и сам испытал влияние творчества Л. Андреева. Но последнего обстоятельства мы коснемся чуть дальше.

Книги А. Страшимирова, написанные или задуманные в годы Первой мировой войны, отличаются по своей тональности. Самым безобидным и лишенным национализма следует, видимо, признать сборник его очерков "В южных землях" (1918). Он касается болгарских территориальных приобретений (Беломорская равнина, Родопская и Драмская области) и пропитан восторгом, местами переходящим в эйфорию. Автор отлично знает то, о чем пишет - он исходил пешком вдоль и поперек чуть ли не все эти области, изучил их города и села, проселочные дороги и горные тропы. Знаниями писателя воспользовалось даже военное командование, попросившее его нанести тропы на штабную географическую карту для более эффективного маневрирования войсками. В сущности, в этой книге нет резких антигреческих выпадов или проявления антиэллинского недружелюбия. А. Страшимиров лишь вскользь роняет фразу об историческом возмездии грекам, истреблявшим болгар в Македонии и провозглашавших своих удачливых полководцев "Болгаробойцами1 .

Однако писатель не опускается до мстительного удовлетворения и не упивается торжеством исторической справедливости. Он ослеплен богатством и роскошью южных земель, вновь обретших своего исконного хозяина. Его пленяют тучные зимние и летние пастбища для скота, густые сосновые и дубовые леса, обильные водные ресурсы, разнообразие руд и прочих полезных ископаемых, которыми так богаты Родопская и Эгейская области. Данная часть Македонии воспринимается А. Страшимировым как настоящая южная "жемчужина болгарских земель", истинное Эльдорадо, являющееся залогом грядущего национального процветания [9. С. IV]. Будущему экономическому взлету будет способствовать и удивительно благоприятный климат - мягкий, тропически теплый, позволяющий собирать два урожая в год и выращивать не культивируемые в Болгарии сельскохозяйственные культуры. Уникальна и почва Беломорской равнины, плодородность которой, по словам писателя, уступит разве что Нильской. Блестящие перспективы открываются и перед скотоводством: летом в жару скот удобно пасти в Родопах, а зимой перегонять в Беломорье, как это и было в те времена, когда весь полуостров принадлежал туркам.

В целом в страшимировском описании приобретенных южных земель ощущается вдумчивость рачительного хозяина, прикидывающего, как ему сподручнее распорядиться внезапно привалившим богатством. Писатель обдумы-


1 Здесь А. Страшимиров намекает на византийского императора XI в. Василия II, прозванного "Болгаробойцей" за ослепление 15 тыс. пленных болгарских воинов.

стр. 33


вает проект строительства железной дороги и коррекции устья р. Месты для сооружения в нем первоклассного порта, вынашивает другие экономические планы [9. С. II - IV]. Эту хозяйственную жилку А. Страшимирова использовало затем и болгарское правительство, назначив его административным главой Беломорской области2 [6. С. 28]. И выбор данной кандидатуры был не случаен, ибо писатель не раз выдвигал дельные идеи, предлагая, например, открыть рыболовецкое училище в Бургасе или осушить болгарские приморские болота. Страшимировское описание черноморского Несебыра с его целительным морским воздухом было настолько впечатляющим, что врачи стали рекомендовать его своим пациентам, и постепенно этот живописный уголок болгарской земли превратился в знаменитый курорт и объект паломничества туристов [11. С. 30].

Тем не менее было бы ошибкой преувеличивать хозяйственную сторону страшимировской книги "В южных землях". В ней, разумеется, присутствует определенный экономико-географический элемент, обязанный, очевидно, тому обстоятельству, что писатель некоторое время обучался географии в Швейцарии. Однако романтик и поэт, несомненно, превалируют в А. Страшимирове над географом и хозяйственником. Поэзия не могла не наполнить душу писателя при соприкосновении с родопскими легендами об отважном Момчилюнаке или, например, Карадже-воеводе, который яростно боролся с турками, овладел крепостью Рожен и стал непобедимым, но затем бесследно исчез, направившись, по преданию, в русскую землю звать на помощь деда Ивана [9. С. 95]. Поэзией веет и от описания Кавалы - порта с белыми домами, которые спускаются к заливу по обе стороны от скалистого мыса и словно погружаются в море, так же как и от повествования о паломничестве по Битоле, Охриду, Струге и другим священным для каждого болгарина местам. Эти описания помещены в одной из других его книг А. Страшимирова - "Войны и освобождение" (1916).

Как восторженный певец природных красот и создатель путевых очерков, писатель следует лучшим традициям этого жанра, заложенным А. Константиновым, И. Вазовым, К. Величковым и другими классиками болгарской литературы. Однако в его путевых очерках есть и нечто такое, что существенно отличает их от аналогичных по жанру произведений упомянутых авторов. А. Страшимиров постоянно обращает внимание читателя на этнический состав населения описываемых им областей. Например, заводя речь о районе Димотики, писатель сразу же отмечает, что греки там живут только в городах и четырех селах, а в Ортакейском районе - только в городах и двух селах. Остальные жители, по его утверждению, являются православными болгарами или помаками - т. е. отуреченными болгарами [9. С. 68, 30, 32]. В Родопах, по словам Страшимирова, обитает около 100 тыс. чистокровных болгар, а всего в Македонии, включая Адрианопольскую, Драмскую и Серескую области, их насчитывается около 1 млн. Они составляют костяк населения подавляющего большинства регионов: в Дедеагачском "треугольнике", например, живут одни болгары.

Эти констатации писателя не случайны - он пытается обосновать этническое право Болгарии на занятые ею беломорские земли, показывает читателю, что "заветные" болгарские политические границы являются справедливыми и отвечают границам расселения болгарского этноса. Если же эта доктрина


2 По другим данным, писатель сделался градоначальником Ксанти (см.: [10. С. 68]).

стр. 34


входила в противоречие с фактами, то Страшимиров готов был поведать читателю неправдоподобную историю о корчмаре-греке, хранившем в Ксанти заспиртованные мизинцы, отрезанные у умерщвленных болгарских детей (геноцид болгар греками!), или же напомнить о массовом переселении 50 тыс. болгар, покинувших Эгейскую Македонию вместе с русскими войсками, которые уходили на север во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. [9. С. 128, 146]. Установить здесь историческую истину едва ли возможно, так же как невозможно и оспорить тот факт, что в период Первой мировой войны в этой части Балкан имелось немало зон с преобладавшим болгарским населением. Поэтому обвинять А. Страшимирова в подтасовке данных или корить его за национализм и шовинизм было бы неправомерно. Равно как и осуждать его радость и эйфорию от перехода Эгейской Македонии в руки Болгарии.

Но демографическая составляющая, на которой зиждется моральное право этноса на государственно-политическое закрепление за ним освоенной территории, есть величина переменная. Демографическая ситуация в Эгейской Македонии за истекший XX в. существенно изменилась. Поражение Болгарии в Первой мировой войне и вывод ее войск из южных земель сопровождался оттоком местных болгар, опасавшихся греческого возмездия за военную помощь соплеменникам. Оставшиеся болгары были частично переселены или подверглись планомерной эллинизации. Все это повлекло за собой необратимые изменения. Когда в годы Второй мировой войны болгарская армия вновь заняла Беломорье, она не сумела во второй раз вступить в ту же самую воду. Некому было встречать ее морем цветов, как это происходило в описываемые А. Страшимировым времена. Болгарский комендант Беломорской области И. Кожухаров сообщал в 1942 г., что от Струмы до Месты от болгарского духа ничего не осталось [12] (подробнее см.: [13. С. 318, 401 и др.]). Таким образом, можно понять и не осудить чувства А. Страшимирова по отношению к "южным землям" в период Первой мировой войны. Но такие чувства могли иметь знак "плюс" лишь тогда - воскрешение их сегодня сразу же придаст им жирный знак "минус", ибо этническое право болгар на "южные земли" поглотило беспощадное время.

История не имеет сослагательного наклонения и не может быть плохой или хорошей: она такова, какова она есть. Но это не смягчает трагизм исторической участи многих этносов, народов и государств. Точно так же, как и в нашем случае с утратой болгарами этнического права на Беломорье. Можно только посочувствовать, когда они, предавшись нахлынувшей печали, затягивают горькую застольную песню: "Ако зажалиш някой ден за Драмска ракия..." ("Если взгрустнешь однажды ты по Драмской ракии...").

Утрата исторических и этнических прав происходит и в наши дни. Достаточно указать на Косово - колыбель сербской цивилизации, откуда сербы не без помощи западных сил были вытеснены албанцами. Ныне при полном попустительстве западных миротворцев албанцы стирают в Косове сербские цивилизационные основы: поджигают, взрывают и разрушают древние сербские церкви и монастыри, имеющие мировое культурное значение3 . Этой трагедии предшествовал продолжительный албанский демографический натиск, в результате которого сербы в Косове превратились в этническое мень-


3 По данным Комиссии по охране памятников Сербии, только за два неполных года албанцы уничтожили и повредили в Косове и Метохии более 150 монастырей и храмов [14].

стр. 35


шинство4 . Тяжело, если хозяева постепенно оказываются в подчиненном положении у своих гостей и начинают подвергаться унижениям - такая роль вызывает гнев и непримиримую ненависть к обидчикам.

Подобные чувства охватывают и А. Страшимирова по отношению к румынам, обосновавшимся в Добрудже. О демографической ситуации там накануне Первой мировой войны уже говорилось в начале статьи. Для писателя Добруджа - знакомый край: в юности, оставшись без отца, он проходил здесь свои первые "университеты" - подрабатывал в корчмах и тавернах, трудился на табачных плантациях... Он, конечно же, был прекрасно осведомлен о том, что творится в добруджанской земле, у которой появились новые хозяева. Для Румынии она превратилась в своего рода Калифорнию, куда в поисках богатства хлынули многочисленные румынские колонисты5 . Пришельцы стали составлять здесь этническое большинство, и над болгарами нависла реальная угроза потери этнического права на Добруджу. Поэтому, когда речь заходит о ней, писатель не столь благодушен к румынам, сколь к живущим в южных землях грекам.

В страшимировском сборнике "Красные страницы" (1917) румынам даются самые убийственные характеристики. Автор буквально с самого начала "заряжает" читателя ненавистью, рассказывая о железнодорожных составах с убитыми горем беженцами, которые молча стискивают руки едущим на фронт солдатам, не сводя с них глаз, полных надежды. Противостоящие Болгарии враги сильны и коварны. Румыны замышляют передвинуть границу на юг к Стара-Планине вплоть до древней столицы Велико Тырново и Элены. Они - само "олицетворение жестокости, гнусности и низости" (рассказ "На Северный фронт!") [16. С. 11]. Румыны способны согнать мирных жителей, запереть в сарай и поджечь, как это было в селе Гелинджик, расположенном к северо-востоку от Добрича. В самом городе враги превратили все постоялые дворы в дома терпимости. Такие гнусности румын, по словам писателя, вызывают ненависть не только у болгар, но и у татар и гагаузов. Не довольствуясь сказанным, А. Страшимиров с наслаждением приводит нелицеприятную характеристику Румынии, данную А. Дюма: "В Румынии у плодов нет вкуса, у цветов запаха, у женщин стыда, у мужчин чести" [16. С. 52].

Подобное разжигание этнической злобы не делает чести самому А. Страшимирову. Врага нужно ненавидеть, но его не следует унижать. Особенно сложной задачей для него было вооружение болгар против русских. Преодолеть традиционное чувство привязанности народа к своему единоверному славянскому брату писатель пытается, собрав весь накопившийся к тому времени антирусский хлам. Страшимиров напоминает читателю, что многие болгарские помаки сражались на стороне турок против русских, что болгарский грекофил Неофит Возвели в 1828 г. организовал для этих целей целый добро-


4 Миграция албанцев в Косово и высокая рождаемость среди их местных соплеменников вели к неуклонному падению доли сербов в общей численности населения края. Если в XIX столетии они составляли в Косове этническое большинство, то в 50-х годах XX в. их уже было только около 26.5%, а в начале 80-х годов всего лишь около 15%. Трагические события последнего десятилетия XX - начала XXI в. и вынужденное оставление сербами своих очагов снизило их долю до 3% [15. С. 14, 80].

5 Только за два десятилетия с 1879 по 1900 г. число румын в Добрудже возросло в несколько раз, увеличившись с 30 до 120 тыс. [2. С. 50].

стр. 36


вольческий отряд, он упрекает соплеменников за то, что они послушались обрусевшего болгарина, капитана русской армии Георгия Мамарчева и помогали русским войскам генерала Дибича, а затем, спасаясь от мести турок, были вынуждены переселиться в Крым, откуда выкинули татар, прошедших с погромами через всю восточную Болгарию. А спустя некоторое время, уже в 60-е годы XIX в., болгарские земли целое десятилетие грабили черкесы, покинувшие свою родину после кавказской войны России [17. С. 71].

Однако все эти доводы А. Страшимирова очень уязвимы, их легко опровергнуть при помощи исторических фактов. Помаки воевали с турками против России не из ненависти к русским, а потому что обороняли земли мусульман от напавших "гяуров". Такими же "гяурами" для помаков являлись православные румыны, протестанты финны, католики поляки и все прочие христиане. Вина за бесчинства татар и черкесов в Болгарии лежала, конечно же, не на России, а на османской администрации, которая предоставила им убежище и со злорадством наблюдала сквозь пальцы, как они измываются над "неверными", посмевшими выступить против своего повелителя-султана. Для пресечения беспорядков туркам достаточно было казнить парочку наиболее отъявленных насильников и убийц. Неубедительным выглядит и указание на Неофита Возвели - одного из первых болгарских радикалов. Вряд ли его можно считать "грекофилом" - именно греки прозвали Неофита "Возвели" (т. е. "буйный", "непокорный") и дважды заточали его на Афоне, где этот неистовый борец за независимость болгарской церкви и умер. Ради своей главной цели он стал проявлять верноподданические чувства к Порте и сблизился с польским революционером-эммигрантом Михаилом Чайковским, грезившим о разгроме царской России турками.

Понимая слабость подобной аргументации, А. Страшимиров извлекает на свет свою народоведческую теорию о болгарской "самости", начинает говорить о непохожести болгар на русских и неприятии ими какого-либо опекунства над собой. Именно поэтому русские якобы урезали демократическую Тырновскую Конституцию и занялись созданием болгарского государства на русский лад. А болгары, в свою очередь, всего через семь лет после Освобождения страны осуществили государственный переворот, о подготовке которого никто из русских и не подозревал. Бытование лозунга "Болгария сама за себя", по утверждению писателя, есть история несогласия болгар с политикой России. Именно отсюда якобы и произрастают корни болгарского русофобства [17. С. 75 и далее]. По этому поводу Страшимиров даже приводит политический анекдот:

В корчме Русофоб со стаканом вина в руке ведет диалог с Русофилом:

- Это мое вино?

- Твое.

- Тогда я выпью его.

- Выпей.

- Я выпил его?

- Выпил.

- Тогда чего же нужно России?

Данные ухищрения А. Страшимирова, однако, не приносят ощутимого результата, поскольку приведенные им доводы рассыпаются словно карточный домик. Тырновская Конституция (первоначальное название - Органический Устав) была разработана не самими болгарами, а прогрессивными русскими

стр. 37


юристами. Болгарскими являлись лишь некоторые демократические добавления к Уставу, которые намеревался затем убрать возведенный на болгарский престол князь Баттенберг, но получил при этом отказ российского императора. Урезание Тырновской конституции произошло позднее по причине нежелания болгарского правительства потакать прогерманской ориентации князя Баттенберга, который отстаивал австро-венгерские экономические интересы. Этот акт имел место 27 апреля 1881 г., после убийства народовольцами русского императора Александра II, преемник которого, естественно, приветствовал любое проявление политики "закручивания гаек". Да и сам акцент А. Страшимирова на болгарской "самости" оказывается нелогичным на фоне действий писателя, который, отрывая болгар от русских, тут же упорно пытается привязать их к немцам.

В этом плане весьма красноречиво сопоставление ряда пассажей из его сборников "Красные страницы" и "Войны и освобождение." В первом из них болгарский писатель уверяет немца, что болгары - исконные землевладельцы, держатся за землю, и ею владеет каждый в стране. Это, по его словам, сближает болгар с немцами, потому что ни в одной европейской беллетристике и драматургии нет подобных образов крестьян-землевладельцев, как в германской (рассказ "На Северный фронт!") [16. С. 12]. Во второй же книге писатель извлекает на свет своеобразную "страшилку", приводя высказывания революционера Г. С. Раковского о том, что Болгария должна опасаться России, ибо нет у болгар более опасных врагов, нежели русские: они опустошат болгарские земли, завладеют ими и растворят болгар в самих себе [17. С. 72]. С какой целью А. Страшимиров процитировал здесь слова Г. С. Раковского, разумеется, ясно, но едва ли читатель мог воспринимать их всеръез. Так же, как и сам А. Страшимиров. Обвинение России в намерении завладеть болгарской землей надуманно и ничем не подтверждено. А страхи Раковского о грозящей ассимиляции болгар русскими полностью противоречили точке зрения самого А. Страшимирова, считавшего, что реальная угроза такого рода исходит только от греков - русские же и турки болгарам не страшны [18. С. 151].

Таким образом, за неимением аргументов писатель начинает лукавить: ссылаться на то, во что не верит, сознательно раздувать в себе ненависть к русским, опускаться до откровенной неправды. В уже упомянутом разговоре писателя с немцем последний спрашивает, есть ли в Болгарии русофилы, и получает от собеседника категоричный ответ: русофилов нет, мы - русофобы [16. С. 12]. Это как-то не вяжется со страшимировскими строчками про родопские легенды о Карадже-воеводе, отправившемся за помощью к русскому деду Ивану. Любопытен и другой факт, связанный с отношением А. Страшимирова к русской литературе. В рассказе "По небу и по земле" из сборника "Красные страницы" отчетливо прослеживается влияние русского символиста Л. Андреева. В нем повествуется о подвиге двух болгарских летчиков, которые, будучи сбитыми над греческим Элефтеровским заливом, семь дней и ночей пробирались через горы к своим, пока не переплыли, наконец, через пограничную реку и, встав на колени, не поцеловали родную землю.

Повествование в данном рассказе очень абстрактно и передает ощущение порыва, лишенного конкретики. Мы не знаем ни как зовут героев, ни как они выглядят ("они"), нам неизвестны ни тип разведовательного планера ("чугунная птица"), ни особенности сел ("села") и т. д. Создается впечатление, что сам рассказчик парит, будто планер, высоко над землей, не различая подробностей и

стр. 38


деталей. Такой угол зрения характерен для символистов и, особенно, для мистического рассказа Л. Андреева "Он". Не вызывает сомнения, что А. Страшимиров читал это андреевское произведение и находился под его впечатлением. На это указывает не только сходство поэтики двух произведений, но и наличие косвенного доказательства. Не найдя весомых причин для обоснования русофобии, А. Страшимиров чувствует себя беспомощным и разражается необъяснимой вспышкой ненависти. В рассказе "На Северный фронт!" болгарский юноша, еще не пришедший в себя после боя с румынами, вдруг заявляет: "К счастью, здесь еще не было русских, а то бы я резал их... Правду вам говорю... Если б мне сам Леонид Андреев повстречался, я б и его сразил с полной непримиримостью" [16. С. 24]. Эта неожиданная вспышка ненависти ничем не мотивирована, и, конечно же, слова эти произносит, в сущности, не безымянный болгарский юноша, а больная совесть самого Страшимирова.

Писатель насильно пытается выкорчевать в себе все, связанное с русским, именно поэтому его покидает душевное равновесие, нарушается острота художественного зрения, а в голосе начинают звучать фальшивые ноты. Они особенно слышны в рассказе "Первая встреча с русскими" сборника "Красные страницы", в котором описываются трехдневные бои с русскими войсками у Добрича в сентябре 1916 г. События представлены здесь в почти опереточном ключе. От местечка Гелинджик надвигается русская пехотная дивизия и казачий полк - предвестники подходящей "двухсоттысячной" (!) армии, которых встречает бравая врачанская дружина, быстро оборачивающая неприятеля вспять. Все это разворачивается на глазах нескольких тысяч горожан, сгрудившихся на окраине города, чтобы своими глазами увидеть происходящее (можно подумать, что это не война, а театр). Повернувшие назад казаки палят по окраине, очевидно, приняв мирных горожан за воинские части (скорее всего, это был не полк, а казачий разъезд, производивший разведку боем).

Столь же примитивна палитра автора при изображении противоборствующих сторон: казаки при первых же выстрелах "подняли гвалт словно воронье, застигнутое на падали" (кто подразумевается здесь под "падалью"? Ведь не само же "воронье"!), а болгары сражаются четко и слажено. К тому же, дружине помогает все население от мала до велика: дети разносят пачки патронов, девушки своими смоченными водой платками остужают раскаленные кожухи пулеметов и впрягаются в фаэтоны, чтобы возить раненых [16. С. 108 - 109]. И так далее. Фактически в воздухе пахнет не порохом, кровью, болью и смертью, а каким-то неприлично ложным пафосом. Его усиливает опереточно-лубочный образ раненного русского полковника, который приветствует болгар, называет их молодцами и говорит, что дерутся они отлично, как на параде. Но затем потерявший ногу полковник надолго замолкает, не зная, что ему еще стоит сказать болгарам. И читатель понимает, что не знает этого и Страшимиров. Единственно сильная своей правдивостью картина - многочисленные винтовки с воткнутыми в землю штыками у тел погибших солдат, похожие на колья какого-то жуткого виноградника.

Но наиболее слабым произведением А. Страшимирова о Первой мировой войне является стихотворная пьеса "Все на войну!" (1917). В ней нет элементов национализма и шовинизма, она представляет собой одиозный образчик псевдопатриотической, милитаристской драматургии. Ее герои общаются между собой исключительно с помощью лозунгов, словно выступая на митинге. Учительница Ранка, будто на уроке истории, сыплет примерами самоот-

стр. 39


верженного служения родине борцов против турецкого ига, уверяет, что девушки сейчас ценят в парнях не деньги, а храбрость и готовность умереть за родину. Ее жених Богдан напевает песню о том, как с честью он погибнет за отчизну. На фронт едут все их родственники, отцы, братья и сестры, чтобы "бороться за светлое будущее". Болгарские солдаты бьются, убивая врага с радостным смехом. Главные герои выражают недовольство от перемирия, не увенчавшегося взятием Адрианополя. Пьеса завершается свадьбой Богдана и Ранки, которые, разумеется, в войне выжили, а Богдан удостаивается золотого креста за храбрость. По справедливой оценке литературоведа М. Николова, эта пьеса является жалкой страницей истории болгарской литературы [19. С. 397].

Из сказанного не следует, что все произведения А. Страшимирова 10 - 20-х годов XX в. проникнуты духом национализма, шовинизма или милитаризма. Творчество писателя тех лет было неровным, так же как и его отношение к войне как таковой. Об этом свидетельствует роман-хроника "Вихрь. С шопами к Цареграду" (1922), написанный Страшимировым на основе личных впечатлений, приобретенных им в период Балканской войны 1912 - 1913 гг. Он отправился на турецкий фронт добровольно, разделяя тяготы окопной жизни наравне с простыми солдатами 37-го Пиринского пехотного полка, к которому был приписан. Этот роман очень точно отражает ход военных событий и представляет собой синтез беллетристики, репортажа и дневника одновременно. Его автор предстает перед нами в совсем ином свете. Манифест об объявлении войны, в отличие от испытавшего восторг Й. Йовкова, он встретил прохладно, написав об этом событии главу "Война объявлена", которая, правда, не была включена в текст романа. Солдаты в ней встретили известие о войне молча, не подхватив прогорланенное кем-то "ур-р-а". А шопы в задних рядах криво улыбались и качали головами, слово говоря: "Погодите, посмотрим какими молодцами вы будете перед турками" [20. С. 118].

Аутентичное письмо одного из героев романа капитана Рашева звучит как приговор войне, в которой А. Страшимиров быстро разочаровался. Против него даже хотели возбудить следственное дело за разложение солдат и офицеров [20. С. 48]. Двоякость или даже "троякость" Страшимирова - человека, писателя и общественного деятеля может быть объяснена его собственными словами о том, "что он нес в себе трагедию всех, кто был распят между ложью долга и истиной человечности" [6. С. 130]. Они проясняют причину его приверженности к искусственным идеям и схемам, к которым он пытался подогнать текучее многообразие жизни. И там, где эти идеи начинают господствовать, А. Страшимиров терпит полное фиаско как творец6 . Поэтому присутствие в произведениях писателя националистических, шовинистических или милитаристских тенденций фактически равносильно наличию этикетки с надписью "БРАК".

Таким образом, литературоведческое прочтение "неровных" произведений А. Страшимирова 10 - 20-х годов XX в. полезно сразу с нескольких точек зрения. Во-первых, оно позволяет вскрыть застаревшие нарывы, о которых ранее болгарские и советские литературоведы предпочитали молчать. Во-вторых, показывает, что происходит даже с талантливыми авторами, когда они пытаются заглушить голос совести и подчинить свой дар требованиям по-


6 По свидетельству писателя Й. Йовкова, в этом случае герои страшимировских произведений превращаются в каких-то театральных актеров, а не взятых из жизни людей [21. С. 97 - 98].

стр. 40


литической конъюнктуры. И в-третьих, оно может послужить уроком для тех болгарских писателей, которые решат, что упрочение места болгарской культуры в Европе непременно требует отхода от собственных национальных традиций и разрыва связи с родственной русской литературой.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Шкундин Г. Д. Динамика болгарских военно-политических целей в ходе Первой мировой войны // Первая мировая война и проблемы политического переустройства в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1991.

2. Йордаки К. "Румынская Калифорния": интеграция Северной Добруджи в Румынию, 1878 - 1913 // Исторически преглед. София, 2001. Кн. 3 - 4.

3. Дурново Н. Н. Имеют ли болгары исторические права на Македонию, Фракию и старую Сербию. М., 1895.

4. Мировые войны XX в. Кн. 1. Первая мировая война. М., 2002.

5. Илчев И. България и Антантата през Първата световна война. София, 1990.

6. Николов М. Антон Страшимиров. Монографичен очерк. София, 1965.

7. Карамфилов Е. А. Страшимиров и душевността на българина. София, 1987.

8. Страшимиров А. В Германия. София, 1917.

9. Страшимиров А. В южните земи. София, 1918.

10. А. Страшимиров, Един Пелин, Й. Йовков в спомените на съвременниците си. София, 1962.

11. Гунчев Г. Антон Страшимиров като географ и народовед // Антон Страшимиров. Личност и дело. По случай 60 годишния му юбилей. София, 1931.

12. Йончев Д. България и Беломорието (октомври 1940 - 9 септември 1944 г.). София, 1992.

13. Даскалов Г. Българите в Егейска Македония. Мит или реалност. София, 1996.

14. Распятое Косово. Оскверненные и уничтоженные православные сербские храмы и монастыри Косова и Метохии (июнь 1999 - май 2001 г.) // Призрен (Грачаница), 2001.

15. Гуськова Е. Ю. Албанское сецессионистсткое движение в Косове // Албанский фактор кризиса на Балканах. М., 2003.

16. Страшимиров А. Червени страници. София, 1917.

17. Страшимиров А. Войни и освобождение. София, 1916.

18. Страшимиров А. Нашият народ. София, 1923.

19. Николов М. Антон Страшимиров. История на българската литература. София. 1970. Т. III.

20. Стефанов С. С шопите сред вихъра. Антон Страшимиров и Балканската война. София, 1986.

21. Казанджиев С. Срещи и разговори с Йордан Йовков. София, 1960.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/ПЕРВАЯ-МИРОВАЯ-ВОЙНА-И-НЕРОВНОЕ-ТВОРЧЕСТВО-АНТОНА-СТРАШИМИРОВА-1910-1920-Х-ГОДОВ

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

И. И. КАЛИГАНОВ, ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И "НЕРОВНОЕ" ТВОРЧЕСТВО АНТОНА СТРАШИМИРОВА 1910-1920-Х ГОДОВ // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 02.03.2022. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/ПЕРВАЯ-МИРОВАЯ-ВОЙНА-И-НЕРОВНОЕ-ТВОРЧЕСТВО-АНТОНА-СТРАШИМИРОВА-1910-1920-Х-ГОДОВ (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - И. И. КАЛИГАНОВ:

И. И. КАЛИГАНОВ → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
283 просмотров рейтинг
02.03.2022 (757 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
5 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
7 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
20 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И "НЕРОВНОЕ" ТВОРЧЕСТВО АНТОНА СТРАШИМИРОВА 1910-1920-Х ГОДОВ
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android