После опубликования в 1986 г. (N 4) письма Н. Н. Болховитинова "Был ли Ф. В. Каржавин американским "корреспондентом" Н. И. Новикова?" редакция получила ряд откликов, включая ответ В. И. Рабиновича. Все они публикуются ниже. Инициатора этой небольшой дискуссии редакция попросила подвести некоторый'; итог обсуждению вопроса, на что Н. Н. Болховитинов любезно согласился.

РАДИЩЕВЕЦ Ф. В. КАРЖАВИН - КОРРЕСПОНДЕНТ Н. И. НОВИКОВА И "ИСКРЕННИЙ ДРУГ" А. Н. РАДИЩЕВА

Письмо Н. Н. Болховитинова, опубликованное в "Вопросах истории", может произвести впечатление достоверности: уж очень сердито воюет его автор с "гипотезами и даже фантазиями" В. И. Рабиновича. В то же время оно порождает ряд методологических недоумений.

Во-первых, разве предметом анализа должна быть именно "фигура Ф. В. Каржавина", его биография? Не следует ли советским историкам основным предметом своих исследований полагать творимые людьми процессы развития общества? Во-вторых, для советского ученого странно сближение научного метода постановки и доказательства гипотез с "фантазиями". Ведь "формой развития естествознания, - отмечал Ф. Энгельс, - поскольку оно мыслит, является гипотеза" ¹ . Не менее логично будет заключить: историческая и философская наука развиваются, в частности, путем выдвижения и доказательства научных гипотез. В-третьих, для того, чтобы "отбросить фантазии", Н. Н. Болховитинов ссылается на авторитет статей о Каржавине, которые написали "специалисты, занимавшиеся проверкой". При всем уважении к этим специалистам нам доводилось публично оспаривать ряд их "аргументов", построенных "на игнорировании фактов о революционно-просветительской направленности трудов Ф. В. Каржавина"² .

Однако почему же Н. Н. Болховитинов не информирует читателей о совсем иных оценках: В. И. Баженова, высоко ставившего архитектурные труды "архитектуры помощника Ф. К.", Г. В. Плеханова, считавшего представителей "интересной семьи Каржавиных" наряду с Посошковым и Ломоносовым выразителями чаяний народных масс, чл. -корр. АН СССР А. В. Ефимова, чл. -корр. АН СССР А. А. Сидорова, акад. М. П. Алексеева³ и поддерживавшей нашу диссертацию акад. М. В. Нечетной? К числу "специалистов" не причислен и автор этих строк, опубликовавший о Ф. В. Каржавине три книги и десятки статей в ведущих (специальных) философских, архитектурных, искусствоведческих журналах, защитивший докторскую диссертацию о материалистической и революционно- просветительской идеологии Каржавина.

¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 20, с. 555.

² Рабинович В. И. Просветительские и материалистические тенденции в России от Радищева до декабристов. Ф. В. Каржавин и его окружение. Автореф. докт:. дисс. М. 1980, с. И.

³ Плеханов Г. В. Соч. Т. 21. М. -Л. 1925, с. 103; Ефимов А. В. Очерки истории США от открытия Америки и до окончания гражданской войны. М. 1958, с. 132 - 133; Сидоров А. А. Рисунок старых русских мастеров. М. 1956, с. 113 - 114, 129 - 131, 169, 196, 436, 438, 439, 444; Алексеев М. П. Филологические наблюдения Ф. В. Каржавина. В кн.: Романская филология. Л. 1961, с. 8 - 9.

стр. 159

Н. Н. Болховитинов пишет о моей диссертации: "В результате Каржавин предстает перед нами просто фантастической личностью - русский Лафайет, второй Радищев, приятель Новикова, выдающийся философ, атеист, материалист, архитектор, естествоиспытатель, филолог, географ, этнограф, врач, художник". Но в диссертации и в ее автореферате слов "русский Лафайет", "второй Радищев" вообще нет (нет и оценки Каржавина как "архитектора", ибо он там аттестуется как "теоретик архитектуры", а это не одно и то же).

Что же касается сомнений Н. Н. Болховитинова о том, что работавший в сферах разных наук "Каржавин предстает перед нами просто фантастической личностью", то ведь бывало (не только в век Просвещения и Энциклопедии, но и позже), что на Руси водились многогранно развитые таланты. То, что Каржавин пропагандировал и развивал идеи материализма и атеизма, обосновывается нами не только в диссертации⁴ . Теоретиком архитектуры его почитал не кто-либо, а Баженов. Как заслуживающего дальнейшего изучения филолога его аттестовал акад. М. П. Алексеев, как интересного художника - чл. -корр. АН СССР А. А. Сидоров.

Точно так же Н. Н. Болховитинов априори сомневается в возможности широкой книгоиздательской деятельности Каржавина: "Число книг, к сочинению которых якобы был причастен Каржавин, достигло ...78!". Между тем нами приводятся новые данные о книгах, как принадлежащих перу Каржавина, так и изданных им (совместно с друзьями).

Но именно о революционном идейном содержании книг "Ф. К.", изданных в (России в 90- х годах XVIII в., т. е. непосредственно "вслед Радищеву", Н. Н. Болховитинов начисто умалчивает. Главное же не в том, каковы были детали американского путешествия Каржавина или каково число изданных им книг, а в том, что ныне приведены сотни фактов, составляющих систему аргументов, совокупность которых в основном доказывает: "Каржавин, возглавив своих друзей, в 90-е годы XVIII в. стал выдающимся продолжателем дела просветительства, которое начал в России Н. И. Новиков и наполнил революционным содержанием А. Н. Радищев"⁵ . Произведения Радищева, а затем и Каржавина были для своей эпохи делом исторической важности.

Между тем Н. Н. Болховитинов пишет: "Он (Каржавин) сразу становится революционером и передовым мыслителем". Уместно ли подобным образом писать о первых шагах российского революционного движения, связанного с проповедью идей "великой перемены" в условиях всесилия самодержавия и его репрессивного аппарата? Ироническими кавычками характеризует Н. Н. Болховитинов и "героические подвиги" Каржавина в годы войны американского народа за независимость. Но приводимые и анализируемые нами факты показывают неуместность иронии по поводу дел "русского американца Ф. К." и позволяют (почему бы и нет?) сравнивать их с аналогичными поступками Лафайета и Костюшко (конечно, отнюдь не отождествляя эти весьма своеобразные личности).

Еще о двух частных, но все же важных связях "Вожака Ф. К." с Н. И. Новиковым и А. Н. Радищевым. Постановка Н. Н. Болховитиновым заглавного вопроса - "Был ли Ф. К. Каржавии американским "корреспондентом" Н. И. Новикова?" - вполне правомерна, но он допустил ряд странных умолчаний и неточностей. Во-первых, умолчал о том, что именно Каржавин был прямым корреспондентом Новикова, приславшим ему письмо с двумя "сюжетами"; второй из этих сюжетов и был напечатан в 1773 г. в журнале "Живописец" с подписью "Богодар Вражкани (т. е. - Федор Каржавин. - В. Р.), Брынский правдописец". Умолчал он и о том, что в 1783 г., когда Каржавин проживал в Гаване, в Москве "иждивением Н. Новикова и компании" была напечатана "переведенная Федором Каржавиным" книга "Ахукамукхама Талым Набы". Умолчал и о том, что по возвращении Каржавина из Америки Новиков в 1791 г. вновь публикует труды "архитектуры помощника Ф. К.". Таким образом, их издательские связи продолжались без малого 20 лет.

⁴ См.: Вестник Московского университета, серия философия, 1969, N 6; Философские науки, 1981, N 6; Атеистические чтения, М., 1982, N 12 (об этих публикациях Н. Н. Болховитинов почему-то не упоминает).

⁵ Рабинович В. И. Ук. соч., с. 51.

стр. 160

На этом фоне мы и рассматриваем факт публикации Новиковым в "Прибавлениях к "Московским ведомостям" в 1783 - 1784 гг. целостной системы статей об "американской перемене", которые объединены общностью идейных позиций: горячее сочувствие "бунту" в Америке, более того, критика американской буржуазной демократии "слева". Эти статьи (или точнее подборки материалов) объединены и подзаголовками ("Письмо некоторого путешественника", "Письмо одного путешественника к своим приятелям" и т. п.), и приписками типа: "Примите от меня исполнение обещания, данного мною перед отъездом моим". Кто же этот русский путешественник, "самовидец", посылавший "к своим приятелям" "письма", в получении которых публично расписывался сам Новиков, как не его постоянный корреспондент "русский американец" Каржавин?

Во-вторых, Н. Н. Болховитинов умолчал, что именно на тех страницах нашего автореферата, на которые он ссылается (с. 30 - 31), для доказательства постановки Каржавиным серьезной социологической проблемы об основных классах современного ему общества за основу берутся не только письма "некоего путешественника" по Америке к своим русским "приятелям", но и еще две вышедшие в России книги, содержащие анализ трех классов на "сахарных островах" и в самой России, где все симпатии автора отданы "драгоценному классу" - черни, крепостному крестьянству. Так что, когда Н. Н. Болховитинов, называя только две статьи об Америке, делает вывод, что именно и только "на этом основании В. И. Рабинович...", он дезинформирует читателя.

В-третьих, следует признать правоту Н. Н. Болховитинова (а точнее А. Н. Николюкина), который указывает, что первоисточником для ряда положений статей из Америки была книга англичанина Дж. Ф. Д. Смита "Поездка в Соединенные Штаты Америки". Но когда Н. Н. Болховитинов заключает, что "всякие споры по этому поводу представляются теперь излишними", нельзя не напомнить о заголовке его письма, где, оказывается, ставится вопрос не об авторе, а о "корреспонденте", присылавшем эти письма "своим приятелям" в Россию. Не хочет ли Н. Н. Болховитинов, закрывая этот вопрос, сказать, что из Америки в Россию посылал эти материалы сам Смит, он же обещал письма еще в России и Новикову, он же был "корреспондентом" Новикова?

И последний, очень важный вопрос - о возможности контактов Радищева с Каржавиным. Наш оппонент не допускает и мысли о революционном характере идеологии Каржавина, а поэтому у него "гипотеза" "о том, что Каржавин был "искренним другом" Радищева, всегда вызывала сомнение". Никакого анализа, а тем паче опровержения нашей системы аргументов у Н. Н. Болховитинова нет, наши аргументы он просто игнорирует.

Письмо Н. Н. Болховитинова было опубликовано почти одновременно с изданием нашей новой книги о Каржавине⁶ . В ней, как и в диссертации, приводятся и анализируются все оценки, которые давал автор "Путешествия" своему не названному по имени "искреннему другу"⁷ . На основании их подробного анализа делается вывод: разительные совпадения исключительных черт "искреннего друга" А. Н. Радищева с исключительными же характерными биографическими данными "Ф. К.", "Издателя Ф. К.", "Вожака Ф. К.", "Архитектуры помощника Ф. К.", "Русского американца Ф. К." свидетельствуют, что под "искренним другом" Радищева (а также и "приятелем" Новикова), вероятнее всего, скрывается именно "Ф. К." - Ф. В. Каржавин.

Таким образом, сомнения Н. Н. Болховитинова относительно связей революционного просветителя Ф. В. Каржавина с Н. И. Новиковым и А. Н. Радищевым безосновательны, а тон его письма еще раз демонстрирует жизненность изречения: "Ты сердишься, следовательно...". А главное, непоколебленной осталась система аргументов, доказывающих немалую значимость вклада в развитие революционного просветительства в России радищевца "Ф. К.".

В. И. Рабинович

⁶ Рабинович В. И. Вслед Радищеву... Ф. В. Каржавин и его окружение. М. 1986.

⁷ Радищев А. Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М. 1952, с. 77 - 78, 139 - 140, 144 - 145, 146 - 149, 173 - 174, 463, 473.

стр. 161

ВОЗРАЖЕНИЯ ОСТАЮТСЯ БЕЗ ОТВЕТА

В течение многих лет ученые, занимающиеся изучением жизни и творческой деятельности Ф. В. Каржавина, критикуют не подтвержденные источниками гипотезы В. И. Рабиновича. В ряде его работ оценка личности и взглядов Каржавина страдает излишней умозрительностью, стремлением желаемое выдать за действительное. Безоговорочное причисление им Каржавина к революционным просветителям и продолжателям дела А. Н. Радищева уже вызывало возражения. А. И. Старцев⁸ выступил с полемической заметкой "Был ли Каржавин другом Радищева?". И. М. Полонская, основываясь на книговедческих наблюдениях и архивных документах, также выдвинула возражения В. И. Рабиновичу. Архивные данные, приведенные ею, опровергают гипотезу В. И. Рабиновича о присутствии Каржавина при взятии Бастилии. Книга Каржавина "Вожак, показывающий путь к лучшему выговору букв и речений французских" (1794 г.), которую В. И. Рабинович расценивает как "манифест революционной пропаганды в России конца XVIII в.", по мнению Полонской, не содержит призывов к революционной борьбе. В действительности "Каржавин предлагал в качестве программы государственного устройства конституционную монархию"⁹ .

Известна принадлежность Каржавина к передовым кругам русской разночинной интеллигенции, а также его отдельные критические высказывания против существующего строя¹⁰ . Однако к свержению царизма Каржавин не призывал, ни в какие тайные общества не входил, поэтому называть его деятельность революционной вряд ли верно.

Вопреки упорству, с каким В. И. Рабинович утверждает, будто поэт и драматург В. В. Капнист был "идейным соратником"¹¹ Каржавина, нет ни одного свидетельства об их знакомстве. Историкам и литераторам хорошо известно, что Капнист был членом кружка Г. Р. Державина и Н. А. Львова, далекого и по положению и по идейным взглядам от разночинного окружения Каржавина.

В своей диссертации В. И. Рабинович бездоказательно приписал Каржавину ряд книг. Например, в книге "Новые басни и повести" (М. 1799) предисловие составителя подписано буквой "К". Ссылаясь только на этот факт, В. И. Рабинович объявляет Каржавина автором-составителем книги¹² . Книга В. И. Рабиновича "Вслед Радищеву..." содержит повторение тех же не подкрепленных источниками догадок автора, которые вызвали за последние 20 лет множество возражений, так, и не опровергнутых В. И. Рабиновичем.

Что касается оспоренных Н. Н. Болховитиновым отдельных положений моей книги, то вопросы эти требуют дополнительного изучения. Следует только учесть, что Каржавин во время своего пребывания в Америке имел связь с Н. И. Новиковым, который опубликовал в университетской типографии два стихотворных послания Каржавина В. И. Баженову¹³ . Преувеличивать же роль Каржавина в политической жизни России конца XVIII в. ни к чему. Заслуги его как автора и переводчика интересных и нужных для общества книг, путешественника, человека передовых взглядов и так признаны.

С. Р. Долгова.

⁸ См. Вопросы литературы, 1971, N 4.

⁹ Полонская И. М. Издательская деятельность Ф. В. Каржавина. В кн.: Проблема рукописной и печатной книги. М. 1976; ее же. Книги из библиотеки и с автографами Ф. В. Каржавина в собрании Отдела редкой книги ГБЛ. В кн.: История книги. Работы Отдела редкой книги ГБЛ (Труды ГБЛ, т. 14). М. 1978, с. 159.

¹⁰ Долгова С. Р. Творческий путь Ф. В. Каржавина. М. 1984.

¹¹ Рабинович В. И. Вслед Радищеву.., с. 172.

¹² Там же, с. 162, 210.

¹³ Долгова С. Р. Каржавин и Баженов. - Русская литература, 1976, N 1. с. 111 - 112.

стр. 162

КТО ОНИ - "ИСКРЕННИЕ ДРУЗЬЯ" РАДИЩЕВА?

Существует немало критических откликов на книги В. И. Рабиновича¹⁴ . Естественно предполагать, что в своей новой работе он учтет соображения оппонентов, касающиеся, например, его утверждения о существовании тесной дружбы между Каржавиным и Радищевым. Первая глава книги так и называется: "Кто они - "искренние друзья" А. Н. Радищева?" Следует отдать должное автору, он сразу оговаривается: "Историкам не удалось обнаружить материалы, прямо свидетельствующие о связях А. Н. Радищева с Ф. В. Каржавиным. Это неудивительно: следствие по делу Радищева велось два месяца и восемь дней. Можно предположить, что близкие по духу соратники могли уничтожить компрометирующие их материалы... Естественно, в распоряжении историков имеется весьма мало подобных документов"¹⁵ . Изумляет ход мысли автора: не удалось обнаружить материалы - имеется весьма мало документов. Непонятно также, на чем основываются расшифровки псевдонимов. К примеру, псевдоним "С. К. Р." расшифровывается без всякой аргументации следующим образом: "Сочинил КаРжавин, Составил Каржавин федоР" (с. 195).

Книга В. И. Рабиновича, адресованная студентам, преподавателям, а также широким кругам читателей, демонстрирует полное неприятие автором какой бы то ни было критики. Любой исследователь, стремящийся научными средствами отстоять свою точку зрения, прибегает к новым поискам, приводит документы в обоснование ее. В новой книге В. И. Рабиновича мы не найдем ни одного вновь обнаруженного им документа, который бы подтверждал выводы автора. Отечественная история нуждается в серьезных исследованиях. Многие источники продолжают пребывать в архивах, многие изданные в прошлом книги остаются раритетами. Вместо тиражирования "гипотез" о Каржавине стоило бы издавать подлинные документы, мемуары.

С. С. Бычков

К ИЗУЧЕНИЮ БИОГРАФИИ Ф. В. КАРЖАВИНА

Заметка Н. Н. Болховитинова вновь привлекает внимание к деятельности Каржавина - "яркой и самобытной" личности, "переводчика, литератора и вольнодумца". Возражая В. И. Рабиновичу, он призывает "от гипотеа, предположений и вымыслов о Каржавине вернуться к строгой и точной передаче фактов его биографии".

Конкретный предмет полемики - приписанные Каржавину анонимные статьи в "Московских ведомостях" - обсуждается не впервые. Основные аргументы против авторства Каржавина выдвигались уже несколькими исследователями; собранные Н. Н. Болховитиновым воедино, эти аргументы сомнений не вызывают. И все же желательно продолжить обсуждение темы, несколько расширив ее. Утвердив, кем не был Каржавин, Н. Н. Болховитинов оставляет открытым вопрос не менее существенный - кем: же был этот своеобразный деятель русской культуры?

Сказанное - не упрек автору. Он поставил себе более узкую, но необходимую задачу: развеять туман домыслов и натяжек, вернуть изучение наследия Каржавина на почву документов. Однако задача историка - не только установить факты, но и истолковать их. Важно, чтобы общая проблема историко-культурной характеристики Каржавина не была оттеснена полемикой по частным вопросам его биографии, а сам Каржавин, оказывающийся на поверку вовсе не революционером, не

¹⁴ См.: Старцев А. И. Был ли Каржавин другом Радищева? - Вопросы литературы, 1971, N 4; Полонская И. М. Издательская деятельность Ф. В. Каржавина.

¹⁵ Рабинович В. И. Вслед Радищеву.., с. 12 - 13.

стр. 163

другом Радищева и не корреспондентом Новикова, не ушел бы на этом основании в тень как фигура второстепенная и не заслуживающая внимания.

О Каржавине уже написано немало, и всюду, где его характеристика выходит за рамки простого изложения фактов, становится заметным, что его фигура нелегко вписывается в предлагаемые исследователями рамки. И не только в амплуа революционного мыслителя, тайного борца, великого конспиратора. Гораздо более осторожные определения С. Р. Долговой тоже не вполне отвечают тому контрастному и яркому образу, какой рисуют сохранившиеся документы. Она видит в Каржавине прежде всего "самобытного прогрессивного писателя" и "представителя передовой" демократической интеллигенции"¹⁶ .

Вторая из этих формулировок - общая и потому довольно расплывчатая - не вызывает особых возражений. Слово же "писатель" несет более конкретный смысл. Число написанных Каржавиным трудов, даже за исключением всего сомнительного и спорного, велико: он действительно был человеком литературным. При ближайшем ознакомлении круг его произведений поражает своей разбросанностью, тематической пестротой, едва ли не случайностью. Теория архитектуры и естествознание, учебники французского языка и гадательная книжка, наблюдения путешественника и заметки филолога-переводчика. По большей части это все не отдельные капитальные труды, но обработки и редакции чьих-то сочинений, предисловия и комментарии к своим переводам, приложения к каким-то изданиям. Не похоже ли, что и темы и способы их разработки диктовались во многих случаях обстоятельствами момента, а не профессией и не жизненной программой автора?

А между тем, взятое порознь, все это звучит талантливо и остро, демонстрирует широкую образованность и культуру, яркий темперамент, независимость характера и общественной позиции. Исследователи охотно приводят язвительные заметки Каржавина на полях книг и газет, извлекают выразительные цитаты из его сочинений. Он обличает несправедливость, своекорыстие и самохвальство властей,, проявляет религиозный скептицизм, сочувствует угнетенным, симпатизирует "разноцветным" народам, которых не соглашается признать "дикими", т. к., по его" словам, "везде я нашел человека, но дикого нигде, и признаюсь, что дичее себя не находил"¹⁷ .

В этих энергично сформулированных сентенциях мировоззрение Каржавина" предстает как будто очень определенно. Однако попытки его систематического анализа наталкиваются на противоречия. "Вольнодумство" Каржавина и его оппозиционность по отношению ко всему, что связано с государственной властью, очевидны. Это не столько даже убеждения, сколько органические черты его характера, склад ума. Он скептик и оппозиционер по призванию, по натуре. В то же время, как подчеркивает Н. Н. Болховитинов, "имелись документы, в которых он категорически отрицал обвинения в сочувствии идеям "свободы и равенства", а об американском правлении отзывался как о "неосновательном и безвластном"¹⁸ . И в этом, как и в тематической пестроте своих интересов и занятий, Каржавин? предстает человеком момента и ситуации, а вовсе не последовательным мыслителем, равно как не сосредоточенным на каком-либо деле жизни деятелем или борцом. Поэтому-то и не удается охарактеризовать его литературную, научную, общественную деятельность как нечто целое, одушевленное единой идеей, представить, не прибегая к натяжкам, очевидные и ценные ее результаты. Они предстают обескураживающе скромными по отношению к этой явно незаурядной, ярко талантливой личности.

С. Р. Долгова начинает свою книгу замечанием, что "русская литература" XVIII в. - результат деятельности не только крупных писателей" ¹⁹ . Так Ф. В. Каржавин, изучение которого эта фраза призвана оправдать, сразу отступает в число авторов второстепенных, если не третьестепенных. К этому, без сомнения, вынуж-

¹⁶ Долгова С. Р. Творческий путь Ф. В. Каржавина, с. 3.

¹⁷ К [аржавин] Ф. Примечания словопроизводные. В кн.: Краткое известие о достопамятных приключениях капитана Д'Сивиля. М. 1791, с. 27.

¹⁸ Болховитинов Н. Н. Был ли Ф. В. Каржавин американским "корреспондентом" Н. И. Новикова? - Вопросы истории, 1986, N 4, с. 171.

¹⁹ Долгова С. Р. Творческий путь ф. В. Каржавина, с. 3.

стр. 164

дает рассмотрение его в ряду писателей. Так есть ли основание считать его именно писателем? Его сочинения к художественной литературе не относятся, и слово "литератор", употребленное Н. Н. Болховитиновым, представляется более уместным. Однако и такой поправкой несоответствие творческих результатов масштабу личности не устраняется.

Чтобы не потерять этот масштаб, на Каржавина стоило бы взглянуть с иной точки зрения - собственно биографической, а не профессиональной. Его было бы плодотворно изучать не как выдающегося деятеля в каких-либо конкретных областях, но в целом, как своего рода "замечательного человека". Пусть в центре внимания окажутся не труды, а сама его жизнь, человеческие контакты и жизненное поведение, выбор путей. Вчитаемся в его дневники, в бытовую - т. е. не ставящую себе непосредственно идейных или творческих задач переписку. Именно в этой жизненной сфере Каржавин проявляет себя наиболее ярко. И не случайно злободневный фельетон о скряге-ростовщике Живодралове, опубликованный им в 1772 г. в "Живописце" Новикова, оказывается на поверку сведением внутрисемейных счетов с собственным отцом. И в этих же, казалось бы, сугубо частных проявлениях личности Каржавин более всего характерен для своей эпохи, выступает живым воплощением ее духа.

Такой подход может помочь представить себе личность "литератора-вольнодумца" не только полнее, но и объективнее, увидеть в нем не только достоинства, но и черты, не вмещающиеся в рисуемый большинством исследователей благородный образ. Окажется, что любознательность и энергию заморского путешественника непросто отделить от безоглядного авантюризма. Так, отплывая в 1782 г. на купеческом судне с Мартиники на материк, он выдал самому себе паспорт на имя российского доктора и капитана Ивана Баха, направляющегося с научной целью на Камчатку через Канаду. Документ этот, составленный на трех языках "переводчиком, агентом для российского народа при адмиралтействе мартиниканском" Ф. Каржавиным, имеет русскую печать "домовой отца архимандрита конторы"²⁰ .

Скептический рационализм Каржавина оборачивался порой страшноватым аморализмом. В 1770 г. Московская розыскная экспедиция расследовала дело об отравлении молодой женщиной своего мужа - крепостного столяра, принадлежащего В. И. Баженову. Выяснилось, что мышьяк она получила от своего возлюбленного, архитекторского помощника Каржавина²¹ . На нем остается серьезное подозрение в соучастии и доля вины в гибели женщины, обреченной на кнут и каторгу. Дело это хорошо известно исследователям²² . Но его обходят молчанием: ведь такие эпизоды не вяжутся не только с образом революционера и друга Радищева, но и с фигурой литератора-просветителя, представителя передовой интеллигенции и пр.

Если уж Каржавин представляет исторический интерес, то, конечно, не за вычетом этих шокирующих черт, но именно в живом переплетении возвышенного и низкого, духовных исканий и срывов, отчаянного самоутверждения и разочаровывающих жизненных итогов. Он и в самом деле был одним из предшественников или самых ранних представителей русской разночинно-демократической интеллигенции. Человек, выпавший из сословной решетки жестко регламентированного общества, он резко подчеркивал свою индивидуальную, внесословную значительность, независимую критическую позицию свободно мыслящей личности. Как успехи, так и издержки на этом пути представляются знаменательными.

И при всем остром своеобразии своего пути и характера Каржавин не был, по-видимому, фигурой единственной в своем роде. Так, известные черты сходства - пусть не полного - демонстрирует, например, биография его современника Герасима Лебедева - музыканта и литератора, этнографа и филолога со свойственными ему предприимчивостью и элементами авантюризма.

Ю. Я. Герчук

²⁰ Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, рукописный отдел, ф. 93, оп. 2, д. 100, лл. 285, 286.

²¹ ЦГАДА, ф. 373, оп. 1, д. 1864.

²² Там же, ф. 1239, оп. 3, д. 46422, л. 211; д. 46423, лл. 28 - 29; ЦГИА СССР, ф. 789, оп. 1, д. 397, лл. 47 - 52.

стр. 165

ЗА ТОЧНОЕ И ДОКУМЕНТИРОВАННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ф. В. КАРЖАВИНА

Моя небольшая заметка вызвала ряд откликов, авторы которых приводят ценные дополнительные наблюдения, подтверждающие назревшую необходимость вернуть изучение жизни и деятельности Ф. В. Каржавина на строго научную основу. Отозвался и авторитетный исследователь деятельности Ф. В. Каржавина доктор филологических наук А. И. Старцев (см. История СССР, 1986, N 5).

Понимая, как трудно признавать ошибки, нельзя не отметить внимательное отношение С. Р. Долговой к критике. Вполне уместна и ссылка на ее заметку "(Каржавин и Баженов", носящую серьезный исследовательский характер. При этом, однако, даже если будет совершенно точно доказано, что два стихотворных послания Каржавина В. И. Баженову были опубликованы не в Париже, как утверждал сам Каржавин, а в Москве, в университетской типографии, то скорее всего их передал издателю Баженов, который, как известно, был тесно связан с Н. И. Новиковым.

Совершенно иное отношение к критике демонстрирует на протяжении двух десятилетий В. И. Рабинович. Даже в том случае, когда он вроде бы соглашается с оппонентом (а как не согласиться, если тщательная сверка, проведенная мною по французскому изданию книги Дж. Ф. Д. Смита, показала, что приписываемая Каржавину статья в действительности просто перевод трех глав этой книги), то и здесь начинаются новые передержки и намеки на то, что речь идет об "авторе", а не "корреспонденте", гадание, не хочу ли я сказать, что "эти материалы посылал сам Смит" и т. д. (с. 178). Зачем надо было что-то посылать? Книга была опубликована! Н. И. Новиков и его сотрудники следили за иностранными публикациями, систематически переводили и печатали их в своих изданиях целиком или частями. Так было с десятками и сотнями книг и статей, а не только с книгой Дж. Ф. Д. Смита. Но главное даже не в этом. Признав теперь, что автором является Смит, В. И. Рабинович и в своей новой работе все же продолжает основываться на этой публикации, как и других не принадлежащих Каржавину сочинениях, для доказательства, что Каржавин "смог постичь факт существования классов и классовой борьбы"²³ .

Публикуемое письмо В. И. Рабиновича не опровергает и, по существу, даже не затрагивает фактов и аргументов, на основе которых доказывалось, что Каржавин не был американским корреспондентом Новикова. В бумагах Каржавина встречаются упоминания о самых различных друзьях и приятелях в России, Франции и Америке. Но до сих пор нет никаких доказательств того, что Каржавин был не то что "искренним другом", но хотя бы просто знакомым Радищева или даже вообще знал или упоминал его имя. Точно так же ни в обширной архивной документации, ни в печатных материалах Каржавина нет упоминаний ни об авторстве, ни о посылке из Соединенных Штатов каких- либо американских статей Новикову, хотя обычно Каржавин тщательно оговаривал свое участие в подготовке тех или иных изданий.

В своем письме и в новой книге "Вслед Радищеву..." (с. 16 - 18) В. И. Рабинович основывается на изощренных "гипотезах", а если называть вещи своими именами, то и на прямых фальсификациях. В. И. Рабинович продолжает утверждать, что слова Радищева в "Путешествии" "встретился мне один чужестранец, мой друг" относятся к Каржавину. Но ведь речь прямо идет об иностранце, осуждавшем невольничество в "отдаленных селениях" своего отечества! А Каржавин был русским, его отечеством всегда оставалась Россия, не Америка! В. И. Рабинович ссылается на "текстуальные" совпадения с вновь приписываемой им Каржавину статьей ("подборкой") - "Понятие о торге невольниками (Письмо от одного путешественника к своим приятелям)". Между тем эта публикация принадлежала перу открытого защитника рабства. Публикуя эту статью, Новиков одновременно осудил рабство и отверг фарисейские аргументы его защитника. Понятно, что Каржавин не

²³ Рабинович В. И. Вслед Радищеву.., с. 116.

стр. 166

мог быть автором статьи, защищавшей рабство! Не был он и автором редакционного примечания, которое, кстати, давно вошло в сочинения Н. И. Новикова²⁴ . В. И. Рабинович ссылается на оценки Ф. В. Каржавина, данные В. И. Баженовым, Г. В. Плехановым, А. В. Ефимовым, А. А. Сидоровым, М. П. Алексеевым (с. 176 - 177). Но ведь никто из них никогда не утверждал, что Каржавин был "искренним другом" Радищева, "приятелем" или американским корреспондентом Новикова.

Приписывая Каржавину причастность к изданию 78 различных публикаций, В. И. Рабинович заставляет своих оппонентов проделывать сложную и трудоемкую работу по атрибуции каждого отдельного сочинения. Две глухо упомянутые В. И. Рабиновичем книги (с. 178) при проверке оказались следующими: "Описание острова Санкт-Доминго" (М. 1793); У. Бьюкен. "Полный и всеобщий домашний лечебник" (Тт. 1 - 5. М. 1790 - 1792). Если в России вышла книга "Описание острова Санкт-Доминго", то это совсем не означает, что ее автором был Каржавин, хотя он, может быть, и посетил этот остров или плавал около него. В авторитетном "Сводном каталоге русской книги XVIII в." (т. 1, N 807, с. 136) при описании книги Бьюкена Каржавин также не упоминается ни в качестве переводчика, ни автора предисловия или соавтора.

В. И. Рабинович утверждает, что вопреки сказанному в моем письме в автореферате его диссертации нет слов: "русский Лафайет" и "второй Радищев" (с. 3). Но я и не цитировал конкретные слова В. И. Рабиновича, а дал обобщенную характеристику его сочинений о Каржавине. Кстати, в автореферате В. И. Рабинович прямо указывает, что "подобно Лафайету и Костюшко, Каржавин пришел на помощь американскому народу с оружием в руках" (с. 14), что "идейная связь и преемственность" Каржавина с Радищевым "бесспорна", что Каржавин стал "выдающимся продолжателем дела" Радищева (с. 51) и т. д., и т. п. Впрочем, могу привести и цитату: брошюра В. И. Рабиновича "Революционный просветитель Ф. В. Каржавин" заканчивается словами: "Каржавин - наш второй Радищев" (с. 75).

Ф. В. Каржавину не повезло в жизни. Вольнодумец, самобытный, талантливый и образованный человек, прекрасный переводчик, он не нашел достойного применения своим способностям ни в России, ни в Америке. Большой ущерб нанес ему и нынешний биограф, который вместо серьезного документированного анализа жизни и деятельности своего героя и его действительных достижений создал фантастический образ "искреннего друга" А. Н. Радищева, американского корреспондента Н. И. Новикова, активного участника войны США за независимость и т. д.

Искренне хотел бы пожелать В. И. Рабиновичу не конструировать все новые и новые гипотезы, а обратиться к реальным документам и фактам, взять хотя бы виргинский дневник Каржавина, который недавно опубликован на русском языке, и посмотреть, чем он реально занимался, приехав в мае 1777 г. в Соединенные Штаты: торговые операции, лечение больной негритянки довольно сомнительными "лекарствами", разного рода частные конфликты и деловые неудачи²⁵ . Думаю, что после сопоставления этого дневника с соответствующими материалами Лафайета и Костюшко не будет оснований для сравнений и аналогий.

Рассчитывать, что В. И. Рабинович последует этому совету, едва ли возможно, а без этого продолжать дискуссию не имеет смысла. Свои "гипотезы" он продолжает отстаивать, не обращая внимания на возражения оппонентов, распространяет их через печать, телевидение, кино. Для непосвященного эти "гипотезы" и "аргументы" звучат вполне правдоподобно, а главное - "патриотично". Ф. В. Каржавин давно умер и ничего сказать не может. Возразить могут только специалисты, хорошо знакомые с материалами Каржавина: И. М. Полонская, С. Р. Долгова, А. И. Старцев, Ю. Я. Герчук, А. Ф. Горфункель, А. Н. Николюкин... И все они возражают?

²⁴ Новиков Н. И. Избранные сочинения. М. -Л. 1951, с. 562. Нам довелось обратить внимание на это еще в 1966 г., и с тех пор ни один серьезный исследователь не приписывал этой статьи ни Каржавину, ни Рейналю (Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений, 1775 - 1815. М. 1966, с. 115 - 117).

²⁵ Каржавин Ф. В. Дневник путешествия в Виргинию в 1777 и 1778 годы. В кн.: Взгляд в историю - взгляд в будущее. М. 1987, с. 10 - 39.

стр. 167

Об "исследовательских методах" В. И. Рабиновича лучше всего свидетельствует история с "портретами" Ф. В. Каржавина. Еще в 1967 г. им был опубликован первый "портрет" Ф. В. Каржавина из его альбома, хранящегося в отделе редких книг ГБЛ. Многие (в том числе и я) ему поверили. Но впоследствии выяснилось, что атрибуция "портрета" не выдерживает критики. В 1970 г. в журнале "Наука и жизнь" N 3 был опубликован еще один "портрет" Ф. В. Каржавина, причем немецкую надпись на оригинале F. R. v. Grossing изобретательный автор расшифровал самым замысловатым образом: Ф[едо]р из Великих! По старым немецким справочникам было установлено, что Ф. Р. Гроссинг - вполне реальная личность, но и этого оказалось недостаточно. В новой книге В. И. Рабиновича "Вслед Радищеву..." приведено уже три изображения Каржавина (на обложке и между с. 160 - 161). Даже невооруженным глазом видно, что все три лица на "портретах" разные!

Моя цель, понятно, совсем не в умалении заслуг Ф. В. Каржавина. О них я писал еще до В. И. Рабиновича, и если иметь в виду американское путешествие Ф. В. Каржавина, то с фактической стороны В. И. Рабинович ничего нового, кроме "гипотез", путаницы, не добавил. Я призывал "вернуться к строгой и точной передаче фактов" сложной и противоречивой жизни и деятельности этого примечательного человека. Думаю, что именно этой цели служат и публикуемые теперь материалы.

Н. Н. Болховитинов

Постоянный адрес данной публикации: