Libmonster ID: BY-1403
Автор(ы) публикации: К. В. Болдырев

Константин Васильевич Болдырев родился 26 июля (8 августа) 1909 г. в г. Гатчина, детство провел при своем отце и унаследовал его любовь к России и к военной профессии. Его отец, Василий Георгиевич Болдырев (1875 - 1933), профессиональный военный, профессор Николаевской военной академии с 1911 г., активный участник русско- японской и первой мировой войн, Георгиевский кавалер, генерал-майор с 1915 г. и генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта с 1916 г., в сентябре 1917 г., будучи генерал-лейтенантом, принял командование 5-й армией, а в ноябре был арестован советской властью и заключен в Петропавловскую крепость.

В мае 1918 г. он был освобожден по ходатайству солдат прежней 5-й армии, после чего стал членом Союза возрождения России и разработал его военную программу. Уехав в Уфу, вошел там в состав Уфимской директории и был назначен командовать ее войсками. После омского военного переворота А. В. Колчака в ноябре 1918 г. был послан в Японию. Там он прожил год с лишним, затем приехал во Владивосток и с 1920 г. командовал вооруженными силами Приморской областной Земской управы (Временного правительства). Когда в 1921 г. власть в Приморье перешла к местным магнатам, братьям Меркуловым, он был избран членом президиума Народного собрания.

Осенью 1922 г. Народно-революционная армия Дальневосточной Республики вступила во Владивосток. 5 ноября Болдырев был арестован, перевезен в Сибирь и заключен в Новониколаевскую городскую тюрьму. Он написал заявление о том, что для него превыше всего - интересы России и что он готов служить советской власти, поскольку ее поддерживает народ. В 1923 г. его амнистировали, после чего Василий Георгиевич занимал различные должности в Крайплане Сибири, явился одним из организаторов Общества изучения Сибири и выпустил книгу "Директория, Колчак, интервенты" (Новониколаевск. 1925). В последующее время он неоднократно арестовывался органами ОГПУ, освобождался и вновь задерживался. В 1933 г. его обвинили в участии в деятельности некоей повстанческой организации и 20 августа расстреляли.

Мать Константина побоялась оставить сына в Советской России; и в Югославии, куда Константин попал при содействии эмигрантских организаций, он окончил созданный там русскими эмигрантами кадетский корпус, потом - строительный факультет Белградского университета. В 1934 г. стал членом Национального союза нового поколения, позднее переименованного в Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС), затем вошел в Совет НТС и еще позже был избран председателем его Североамериканского отдела.

стр. 110


В Югославии он зарабатывал на жизнь, трудясь по строительному делу в провинции. Когда весной 1941 г. гитлеровская Германия напала на Югославию, Константин Васильевич вступил добровольцем в югославскую армию, попал в немецкий плен и был передан в руки гестаповцев. Бежав из поезда заключенных, он использовал прежние связи, чтобы организовать фирму, которая через подставных лиц получила разрешение от фашистских оккупационных властей открыть в Минске контору, получавшую подряды на фиктивное строительство. Под ее маркой НТС собирал "союзные кадры", не желавшие ни сотрудничать напрямую с гитлеровцами, ни служить сталинскому режиму. Ставилась цель использовать позже эти кадры в целях создания "новой России".

В ходе освободительного наступления Красной Армии К. В. Болдырев и его сотрудники уходили на запад, боясь попасть в плен, и в июне 1945 г. их фирма, сохранившая свою структуру, сумела занять близ западногерманского г. Кассель бараки лагеря для иностранных рабочих в селении Менхегоф. Прослышав о том, что в Менхегофе обосновались русские люди, туда устремились из разных концов Германии различные беженцы, именуемые обычно Ди-Пи (перемещенные лица). Вскоре их собралось там около 40 тысяч. Константин Васильевич, владевший английским, французским, немецким, сербско-хорватским языками, установил контакт с американскими оккупационными властями, с международной организацией помощи беженцам (французская часть ее сотрудников) и с местными чиновниками. Ему удалось добиться разрешения, что не будет производиться насильственная репатриация обитателей Менхегофа, после чего это заведение было преобразовано в трудовой лагерь с филиалами. О жизни в этом лагере как раз и повествует публикуемая рукопись К. В. Болдырева.

После второй мировой войны он жил в США: был деятелем НТС, преподавал, занимался журналистикой. Скончался в 1995 г. близ Нью-Йорка. Его дочь Елена Константиновна Семлер, ряд лет жившая в СССР и Российской Федерации, автор работ о России, нашла рукопись "Мен-хегоф" в архиве отца и через московского историка Ю. Н. Александрова передала ее для публикации в журнале "Вопросы истории".

Менхегоф

Из всех лагерей перемещенных лиц (Ди-Пи) в американской, британской и французской зонах Западной Германии лагерь Менхегоф, с входящими в его систему более мелкими лагерями, занимал уникальное положение. Он резко отличался от них по своему генезису, трудовой структуре, обеспечивавшей ему (во всяком случае, на первом этапе существования) большую степень независимости, и своими ярко выраженными чертами.

Проблема перемещенных лиц

Продвигаясь с боями на восток, союзные войска на территории Германии столкнулись с весьма сложной проблемой, к решению которой они были совершенно не подготовлены. Занимая города, армия помимо лагерей военнопленных и концентрационных лагерей находила в них громадные скопления иностранных рабочих, вывезенных из всех оккупированных немцами стран. Чем крупнее был город, тем острее становилась возникавшая перед военными властями проблема как-то сгруппировать и накормить этих людей. В крупных промышленных центрах положение остро усугублялось еще и тем, что они по большей части были сильно разрушены бомбардировками. В области экономики царил хаос.

Союзное командование едва справлялось с гигантской проблемой снабжения действующих армий и не имело никаких ресурсов для обеспечения

стр. 111


самых насущных нужд многомиллионной массы освобожденных жертв нацизма. Питание всех иностранных рабочих, бывших заключенных концлагерей, а частично и военнопленных, тяжелым бременем легло на сильно дезорганизованную немецкую экономику. Здесь имеются в виду массы советских и польских военнопленных. Американские, британские и французские военнопленные почти сразу же по освобождении в организованном порядке отправились на Запад.

Война была еще в полном разгаре. Армии быстро продвигались вперед. В занятых городах оставались военные управления с очень ограниченным контингентом тыловых частей. Помимо основной задачи упорядочения жизни местного населения, перед военным управлением возник очень трудный вопрос организации и обеспечения громадных масс иностранцев. В первую очередь нужно было позаботиться о военнопленных и заключенных концлагерей. Организационно этот вопрос был решен сравнительно просто. На первых порах как первые, так и вторые оставались на своих местах. Несравнимо сложнее оказалась задача организации и снабжения многотысячных аморфных масс иностранных рабочих.

В эту группу (здесь и ниже) включены все иностранцы, кроме заключенных концлагерей и военнопленных. В Германии все иностранцы были обязаны работать, но подавляющее их большинство составляли рабочие.

Во время войны, особенно последние годы, немецкая военная промышленность и сельское хозяйство в Значительной степени держались на иностранной рабочей силе, привезенной, большею частью в принудительном порядке, из оккупированных стран. Режим содержания рабочих имел несколько градаций. Рабочие из западноевропейских стран (из коих известный процент приехал добровольно) жили в небольших, относительно благоустроенных лагерях, в основном при заводах. Питание и зарплату они получали по нормам, установленным для немецких рабочих. Приравнены к немцам они были и в других отношениях. Многие жили индивидуально или группами на частных квартирах и без большого труда могли менять место работы. В подавляющем большинстве это были молодые мужчины. Интеллигентных людей среди них было очень мало. Несколько хуже было положение итальянцев.

В особо же тяжелых условиях содержались рабочие из России, так называемые "остовцы" (остарбайтеры) и в чуть лучших - поляки. "Остовцы" жили в больших, плохо оборудованных и битком набитых центральных лагерях, иногда в примитивных бараках, сараях и пустых складских зданиях при предприятиях, на которых они работали. Спали они на двух- и даже трехъярусных нарах, питались скудно от котла. Продовольственные купоны им на руки не выдавались. Выход за пределы лагеря, как правило, был строго ограничен. За свой тяжелый, порой изнурительный труд, главным образом в качестве разнорабочих, они получали мизерную плату. Правда, к концу войны этот режим несколько смягчился. Хотя в этой группе тоже преобладали мужчины, но процент молодых женщин и даже детей среди них был довольно высоким. Прослойка интеллигенции в этой среде тоже была незначительной.

К концу войны в Германии скопилось большое количество беженцев. Эта группа включает всех русских, украинцев, белорусов и т. д., попавших в Германию (но не в лагеря) в разное время из разных частей СССР во время войны, в основном из России, Польши и Прибалтики. В этой группе численность женщин, детей и стариков была весьма значительной. Удельный вес лиц с законченным высшим или, как минимум, средним образованием среди беженцев был очень высоким. Ряды же русской довоенной эмиграции сильно возросли за счет притока эмигрантов из Южной, Центральной и частично Западной Европы. В семейном отношении картина была примерно такой же, как и у других беженцев. Процент взрослых с незаконченным средним образованием был ничтожен.

Особое место занимали военнослужащие РОА и ее окружение. К несчастью, большая часть солдат и офицеров, вслед за генералом Власовым, была выдана на расправу Сталину.

стр. 112


Такая же участь постигла казаков атамана Доманова, как и подавляющее большинство взятых союзниками в плен во Франции, Италии и Дании частей так называемых Восточных войск, организованных в России немцами в отдельные батальоны под командой немецких офицеров. Всего - примерно 80000 человек.

В качестве примера, дающего ориентировочное представление о численности и национальном составе иностранных рабочих в Германии перед концом войны, приведем данные, взятые из отчета американского Военного управления N 7 в Тюрингии. В округе Хохенштайн с населением 140 тыс. человек (главный город - Нордхаузен, 39 тыс. жителей) перед приходом американцев находилось (в округленных цифрах): заключенных в концлагере "Дора" и трех его филиалах - 30 тыс., иностранных рабочих - 22 тыс., военнопленных - 3 тыс., всего - 55 тыс. человек.

Конечно, не везде были концентрационные лагеря, а подавляющее большинство лагерей военнопленных (в особенности советских) были во много раз больше. Но нас интересует численность иностранных рабочих и их соотношение с немецким населением в крупных промышленных городах и районах, что можно считать достаточно репрезентативным. В зависимости от величины города и местных условий оно, вероятно, колебалось в пределах от 1 к 7 до 1 к 15. Что ж касается национального состава иностранцев, то данные указанного отчета вполне отражают общую картину: русские, украинцы, белорусы и др. - 44%, поляки- 27%, балтийцы - 3%, итальянцы и западноевропейцы - 19%, рабочие из Центральной и Южной Европы - 7%.

С занятием крупных центров с большим скоплением иностранных рабочих из лагерей на улицы устремились ликующие толпы. Обычно к вечеру, в особенности после ухода боевых частей, начинался стихийный грабеж, в первую очередь винных, а затем продовольственных складов и магазинов. Начиналось повальное пьянство, порой переходившее в разбой, поджоги и разного рода бесчинства. Бывали случаи избиения, а порой и убийства немцев.

Нужно, однако, сказать, что в крупных грабежах и безобразиях участвовало, вероятно, не более 20 - 30% от общего числа (причем рабочие с Запада ни в чем не уступали в этом отношении рабочим с Востока). Но и этих тысячных толп было достаточно, чтобы внести еще больший хаос в уже сильно подорванную войной и поражением экономику страны.

Борьба с анархией стала первоочередной задачей военных властей. В некоторых местах этот процесс затянулся, главным образом из-за очень ограниченного контингента войск в распоряжении военных управлений. Кроме того, они не хотели прибегать к слишком крутым мерам в отношении освобожденных иностранцев. Нередко пойманные с поличным грабители отделывались выговором и после изъятия у них добычи отпускались на волю. Сажать их было просто некуда. В результате многие возвращались на другой день, чтобы завершить незаконченное дело.

Военными властями срочно были приняты меры по концентрации иностранцев в лагеря. Для этих целей были использованы немецкие казармы, школы, наиболее благоустроенные рабочие лагеря, а также части бывших немецких концлагерей (например, "Дахау" под Мюнхеном и "Дора" в районе Нордхаузена).

Поначалу люди шли в лагеря неохотно, ибо для многих это означало конец "раздольной жизни". Однако принятые армией энергичные принудительные меры, а главное - крайне обострившийся после окончания грабежей вопрос питания вскоре привели к созданию первых многотысячных, многонациональных лагерей. В предвидении скорой репатриации власти внутри лагерей стали группировать население по национальностям. Каждый национальный сектор избирал свое внутреннее управление, а представители этих управлений образовывали управительные комитеты, подчиненные военному коменданту лагеря. Советский сектор состоял почти поголовно из бывших "остарбайтеров". Лидерство в нем сразу же захватили коммунисты и выдвинутые ими "активисты", за спинами которых

стр. 113


совершенно открыто орудовали офицеры советской военной миссии при ставке Главного командования вооруженных сил западных союзников.

Следует подчеркнуть, что во всех трех зонах, оккупированных западными союзниками, вся опека над иностранцами, вплоть до организации репатриации, всецело ложилась на плечи соответствующих военных властей. Никаких военных или официальных гражданских представителей из освобожденных западных государств, а тем более из Польши или Балтийских стран, при лагерях не существовало. Даже репатриация проводилась без какого-либо их участия. Только советская миссия сразу же, часто еще до окончания войны, широко распространяла свои щупальца. Сталин знал, что без концентрированного давления, вплоть до открытого насилия, тысячи и тысячи его бывших подданных не вернутся на родину. Контраст по сравнению с рабочими с Запада был бы убийственным. Такое поведение поляков, балтийцев, венгров и т. д. он мог еще допустить: ведь они не были коренными гражданами "самой демократической страны в мире".

Чтобы получить примерное представление о том, что могло бы произойти, если бы репатриация советских граждан проводилась без драконовских принудительных мер, вернемся опять к официальным статистическим данным американского Военного управления N 7 в области Хохенштайн.

С момента прихода американцев в Нордхаузен (11 апреля 1945 г.) до перехода Тюрингии в советскую оккупационную зону (10 июня 1945 г.) в области Хохенштайн было зарегистрировано россиян, в подавляющем большинстве "остарбайтеров", 13 600 человек. Добровольно за этот период репатриировано было в СССР 8195 человек. Перед самым приходом советских войск было эвакуировано в Менхегоф или добралось до него в частном порядке (подробности - в главе "Нидерзаксверфен") около 2000 человек. Осталось на месте или частично разбежалось около 3400 человек.

Репатриация в этом районе проводилась на строго добровольной основе, в порядке предварительной записи. Указанные 3400 человек в основном составляли группу колебавшихся, всячески оттягивающих день своего отъезда, и были застигнуты врасплох неожиданной передачей Тюрингии в советские руки. Само Военное управление получило приказ об этом за 48 часов до вывода американских войск. Причем строжайше запрещалось какое-либо перемещение людей или имущества, не принадлежавшего американской армии. Все должно было оставаться на своих местах.

Из этих цифр видно, что в нормальных условиях, без усиленной агитации и все нараставшего принуждения, в СССР вернулось бы не более 60 - 75% бывших советских граждан. Но списать 25% на "коллаборантов" невозможно. А ведь в этих расчетах вообще не учитывался, по крайней мере, один миллион военнопленных, у которых были весьма веские причины опасаться расправы, поскольку Сталин всех их объявил "изменниками".

Лагеря Ди-Пи

Но вернемся к лагерям Ди-Пи (перемещенных лиц). Беженцы из России (в особенности интеллигенция) и русские эмигранты (в большинстве всегда жившие на частных квартирах) всячески избегали поступать в лагеря. В разных местах начали самотеком образовываться небольшие группы вокруг эмигрантов, не подлежавших репатриации. Эти группы стали постепенно приписываться к лагерям для получения в них продовольствия. Как правило, военные власти этому не препятствовали из-за скученности в лагерях и хорошего поведения этих коллективов. Но главная масса беженцев продолжала перебиваться, как могла, в толще немецкого населения. Таковым было положение до конца войны.

После окончания войны опека над Ди-Пи всецело перешла в руки международной организации "ЮНРРА" * . Началась и репатриация. По


* Администрация Объединенных Наций по помощи беженцам.

стр. 114


замыслу ООН, ЮНРРА не создавалась по подобию Нансеновского комитета по делам беженцев при Лиге Наций. Ее задача была более широкой: оказание помощи и восстановление экономики освобожденных стран. Однако грандиозные масштабы возникшей перед западными союзниками проблемы Ди-Пи побудили их предложить ЮНРРА сосредоточить главные усилия на решении этой задачи, сложной не столько в экономическом, сколько в гуманитарном, социальном и политическом отношениях. К этому ЮНРРА не была подготовлена. Особенно остро стоял вопрос кадров. В экстренном порядке, без особого разбора, преимущественно в освобожденных западных странах, начался набор сотрудников. В результате среди оперативных работников на местах в Германии и Австрии оказалось немало людей, совершенно не подходящих для возложенных на них обязанностей. Нередки были и случаи злоупотреблений. В большинстве же служащие ЮНРРА были неплохими людьми, а порой и жертвенными. Беда в том, что им не хватало опыта, и в политической обстановке они разбирались плохо. В связи с этим некоторые из них в разной степени подпадали под влияние советских миссий, тем более что даже на уровень руководящих работников проникло немало коммунистов.

С приходом ЮНРРА сильно ускорились темпы репатриации. Очень скоро уехали домой поголовно все западные европейцы. Из выходцев занятых Советами восточноевропейских стран добровольно репатриировался сравнительно небольшой процент. Добровольно или под давлением на родину отправилось 60 - 75 процентов бывших советских граждан.

В связи с этим была произведена реорганизация: в отдельные лагеря были сведены не подлежавшие обязательной репатриации поляки, балтийцы и западные украинцы. Группу русских лагерей составляли бесподданные (эмигранты) и русские беженцы из восточноевропейских стран, тоже не подлежащие репатриации. Из бывших советских граждан все, кто мог (примерно половина оставшихся), устремились в русские лагеря и украинские, куда вместе с западными украинцами проник большой процент и восточных, и еще какое-то количество русских. Были русские и среди поляков. Совсем немного - среди балтийцев. Остальные попали в отдельные лагеря. Назовем их условно "советскими". Население их неуклонно таяло, главным образом за счет бегства их обитателей. После кровавых событий в Платлинге 24 февраля 1946 г. западные правительства прекратили массовую насильственную репатриацию. Но советская охота за черепами продолжалась. Скрываться среди немцев становилось все труднее, и многие из разбежавшихся стали всеми правдами и неправдами проникать в другие лагеря.

Население лагерей Ди-Пи было аморфным в том смысле, что оно состояло из случайно, волею судьбы собранных вместе людей. Каждый большой лагерь или группа мелких находились под непосредственным управлением назначенных в них "тимов" (отрядов) ЮНРРА. Каждый отряд состоял из начальника и 6 - 10 сотрудников, ведавших отдельными службами: административной, хозяйственной, санитарно- медицинской и т. д. Каждый из них подбирал себе помощников из числа жителей лагеря. Помимо отряда ЮНРРА, в лагерях обычно существовало еще и выборное представительство, имевшее чисто консультативные функции, с мнением которого отряд ЮНРРА мог считаться или не считаться. Основная же масса населения жила на полном иждивении, в деморализующей атмосфере безделья и неопределенности судьбы, а большая часть (50 - 70%) к тому же и под гнетом страха возможной репатриации.

У очень многих перед глазами живо стояли душераздирающие сцены насилия, свидетелями которых они были в разных частях Германии, от Гамбурга на севере до Кемптона на юге. Люди десятками, сотнями, а то и тысячами насильно, как скот, вывозились "на родину". Никакие просьбы, уговоры и мольбы не помогали. Пассивное, а тем более активное сопротивление ломалось грубой силой. Невозможно забыть кровавые события в Льенце 1 июня 1945 г., в Кемптоне 12 августа 1945 г., в Платлинге 24 февраля 1946 года.

стр. 115


Широко было известно также и то, как с самого начала обращались советские власти даже с тысячами тех, кто вполне добровольно, с музыкой, песнями и красными флагами возвращались с запада. После выгрузки из американских грузовиков приветливо улыбающиеся офицеры НКВД строили прибывших в колонны и вели их через границу в приемный центр. Ворота закрывались, мгновенно исчезали с лиц офицеров и улыбки. Процедура приема начиналась с того, что у людей отбирались узлы с "награбленным добром". Женщин и детей направляли за проволоку в одну сторону, мужчин - в другую, где военнопленных отделяли от рабочих. Начинался мучительный процесс проверки: заполнение анкет (152 вопроса), затем в выборочном порядке индивидуальный допрос и этап на полуголодный паек в репатриационные лагеря в Восточной Германии. Опять же раздельно для мужчин и женщин.

Неудивительно, что бывшие советские граждане в юнрровских лагерях Ди-Пи старались держаться тише воды, ниже травы. Все свои упования они возлагали на лагерные отделения ЮНРРА и на поддержку от русских эмигрантов, которые сами с трудом пробивали ходы к местным военным управлениям. В этих условиях отдушиной для многих стали лагерные православные церкви. Наряду с этим постепенно росла у людей тяга к культурной самодеятельности, приведшая в середине 1946 г. к большому расцвету в области искусств, образования и социально-политической жизни.

История лагеря Менхегоф

Совершенно иной была история лагеря Менхегоф. Начнем с того, что этот лагерь (обреченный на уничтожение по санитарным соображениям) был занят по собственной инициативе организованной русской трудовой группой. Группа эта самостоятельно и даже наперекор американским властям прибыла из Нидерзаксверфена (Тюрингия) в сильно разрушенный и до пределов набитый немецкими беженцами и тысячами иностранных рабочих город Кассель в Гессене. Перед американским военным управлением не оставалось иного выхода, как санкционировать постфактум действия этой русской группы. Тем более, что этот коллектив ему был известен по той огромной помощи, которую он оказал американскому Военному управлению N 7 в ландкрайсе Хохенштайн (Тюрингия).

Нидерзаксверфен при немцах

До прихода американцев эта группа численностью около 300 человек (включая не работавших стариков, женщин и детей) составляла коллектив независимой русской фирмы "Эрбауер", работавшей в Нидерзаксверфене в очень тяжелых условиях. Сама же фирма была создана в Минске как прикрытие для подпольного кадра НТС (Народно-трудового союза), боровшегося за идею "третьей силы" ("против немцев и большевиков, за свободную Россию").

К июню 1944 г. основное ядро фирмы, состоявшее из членов НТС с влившимися в ее состав оперативными работниками Союза и группами его членов из Польши, с большими трудностями добралось до Берга под Веной, где оно начало работать на строительстве большого завода концерна "Ляйхтметалл". По прибытии в Берг личный состав фирмы стал быстро возрастать за счет потянувшихся к ней русских людей.

К концу осени стало ясно, что Вену захватят советские войска, а не союзные. Экстренно встал вопрос об эвакуации. Но как и куда? В результате сложных маневров и преодоления, казалось бы, непреодолимых препятствий к середине ноября 1944 г. фирму удалось перебросить в Нидерзаксверфен. Условия труда и в особенности быта поначалу были чрезвычайно тяжелыми из-за острого недостатка жилья. Приходилось самим строить себе примитивные бараки. К концу сильно ухудшилось питание. Но и здесь

стр. 116


в труднейших условиях (в 1,5-2 км от лагеря фирмы находился большой концлагерь "Дора") фирма "Эрбауер" ревностно охраняла свою независимость. Как и прежде, все его руководство, начиная с директора, было русским. Ни в лагере, ни на работе не было ни одного немца. Только благодаря этой независимости с самого начала была создана церковь. Образовался хор, заработала школа, возникла скаутская дружина.

Недели за две до прихода американцев, из концентрационного лагеря "Дора" явился СС-овский офицер в сопровождении трех солдат. Он приказал построить рабочих в колонну и отправить их на разгрузку вагонов, прибывших с материалами для завода, строившего недоброй памяти ракеты "Фау-2". Завод этот располагался в громадных подземных галереях в толще отвесной горы. Сама гора частично входила в зону концлагеря, где находился и вход в туннель, ведущий к галереям. Всю рабочую силу, за исключением специалистов- руководителей и надсмотрщиков, составляли заключенные.

Недалеко от лагеря Ди-Пи виднелась небольшая гора. Ничего особенного, ничто не привлекало внимания. Но когда темнело и ночью она вдруг превращалась в "волшебную" гору, то вспыхивала ярким светом, освещенная десятками огней фонарей. Никто не смел подходить близко к этой горе, и что там происходило, никто не знал. Могли только думать, что в этой горе таится что-то важное, так как в Германии за затемнением строго следили и за небрежность наказывали, а гора светилась всю ночь.

Секрет горы открылся только после вступления в этот район американской победительной армии. В горе находился завод по изготовлению разрушительного "Фау-2", принесшего столько потерь и страдания врагам немецкого райха! Это открытие поразило американских военных, занявших этот район. Как было возможно американской разведке пропустить такой важный пункт? Вход в гору был открыт. Перед вошедшими открылся ярко освещенный коридор с разветвлениями по бокам. Там в особых отделениях виднелись корпуса (овальные кабинки) неизвестных аппаратов, видны были различные части к этим аппаратам. Всюду были безупречная чистота и порядок.

При виде этого стал понятен шум, который будил жителей лагеря по ночам. Шум этот напоминал грохот громадного чугунного ящика, который волокли по бетону, затем слышался свист какого-то полета, а потом наступала тишина. То были "подарки", которые посылались для уничтожения и причинения страданий во враждебные Германии страны.

Неподчинение приказу о разгрузке могло вызвать очень серьезные последствия. Но утром на другой день я выразил резкий протест, ссылаясь на полученный при прибытии фирмы в Нидерзаксверфен от того же самого СС-овского штаба категорический запрет кому-либо из работников фирмы приближаться к концлагерю на расстояние менее чем 500 метров. Попытки использовать рабочих фирмы на разгрузочных работах в концлагере прекратились. Но через два дня я был арестован гестапо. Мотивировка - действия, несовместимые с военными усилиями райха. Но это был предлог. Из ежедневных допросов начальника гестапо Майнцхаузена стало ясно, что, больше всего его беспокоило то, как могла в Германии самостоятельно работать русская фирма и что за этим кроется.

Тем временем союзные войска обходили горный район Гарца с севера и с юга. Здесь район Нордхаузена все глубже и глубже попадал в мешок, и за два дня до прихода американцев все гестапо, за исключением трех нижних чинов, спешно бежало. А наутро я вернулся в лагерь.

К приходу американцев в бушующем море анархии единственным островком порядка и дисциплины был этот лагерь в Нидерзаксверфене. Объясняется это тем, что его руководство и основной стержень всего коллектива состояли из членов НТС. Не только немцы, но даже многие из рабочих фирмы об этом факте не имели понятия. Однако именно под влиянием Союзного кадра сложились та внутренняя сплоченность этого коллектива и то чувство сознательной дисциплины, которым обусловливался весь образ его поведения.

стр. 117


Нидерзаксверфен при американцах

Заняв этот район, американская армия столкнулась с описанной выше картиной полного хаоса. Усугублялась она еще тем, что с гор, из лесов на населенные пункты нахлынули тысячи бежавших из концлагеря "Дора" (во время его беспорядочной эвакуации СС-овцами) заключенных.

Американцы вошли в Нидерзаксверфен 11 апреля 1945 г., а на другое утро я как руководитель находившейся в этом городке русской трудовой группы представил Военному управлению в Нордхаузене план решения возникшей перед ним проблемы организации и материального обеспечения разбушевавшейся сорокатысячной массы перемещенных лиц. План был тут же одобрен, и мне были даны широкие полномочия. Через неделю я был официально введен в состав Военного управления со званием "Организатора и администратора перемещенных лиц в районе ландкрайса Хохенштайн".

Чтобы дать представление о масштабах работы, выполненной нидерзаксверфенским рабочим коллективом, процитируем несколько фраз из официального документа от 8 июня 1945 г., выданного мне в качестве Администратора Ди-Пи начальником Военного управления N 7 полковником Робертом Д. Камероном: "Когда это отделение Военного управления приступило к исполнению своих обязанностей в этом районе, наличие в нем 40 тыс. перемещенных лиц представляло собой серьезнейшую проблему хаоса и нарушения общественного порядка... С принятием на себя полной ответственности за решение этой проблемы г. Болдырев организовал этих людей в группы, провел регистрацию всех перемещенных лиц, разместил их в шестнадцати лагерях вместимостью от 600 до 18 тыс. человек. Он создал адекватную систему их снабжения продовольствием, организовал на местах амбулатории и изоляционный госпиталь для тифозно-больных Ди-Пи. Он обеспечил рабочую силу и оборудование для выполнения экстренных рабочих проектов в кратчайшие сроки".

Ясно, что провести такую работу в условиях полной разрухи одному человеку было бы невозможно. Только в опоре на опытный кадр идейных и самоотверженных технических и административных сотрудников и сознательную поддержку сплоченного, хорошо сработавшегося рабочего коллектива удалось выполнить эту трудную задачу. Этой группе и принадлежит поэтому львиная доля заслуг.

Чтобы объяснить, как мне удалось связаться с Военным управлением в первый же день прихода американцев в Нидерзаксверфен, напомню сценку, которая произошла рано утром 11 апреля 1945 года. Наш лагерь был расположен на перекрестке дороги из Эльриха, упиравшейся в дорогу из Нордхаузена в "Дору". С востока от лагеря, метрах в 30 - 40, тянулась дорога из Эльриха, а сразу же через дорогу в "Дору" на небольшом косогоре располагался каменный барак, где были лагерная контора, кухня, школа и церковь. За этим бараком лежал небольшой немецкий поселок. За поселком вздымалась гора.

Рано утром всех разбудил грохот спускавшейся из Эльриха колонны из восьми танков. Люди высыпали из бараков. Вдруг танки остановились, орудия повернули в сторону лагеря. Раздались выстрелы. Снаряды летели низко над нашими головами. Один из них разорвался над немецким поселком. Танки били по тропинке, поднимавшейся по склону горы над этим поселком. Оттуда по танкам стреляла какая-то засевшая за скалами группка немцев.

Наши все полегли перед бараками на землю, и я с ними. Танки продолжали стрелять. Видя, что снаряд, летящий чуть- чуть ниже, может попасть прямо в наш лагерь, я вскочил и, подняв правую руку, пошел на танки, крича во весь голос: "Стоп файер!". Как ни странно, огонь прекратился. Из головного танка выскочил молодой американский офицер. - Ху тзи хелл ар ю? - сердито рявкнул он на меня. - Ай эм рашен. - Рашен офисер? - спросил он.

Такое заключение, очевидно, вызвал у него мой вид. Я был в высоких сапогах, бриджах, в защитной спортивной курточке с застежкой-молнией.

стр. 118


На голове у меня была серая широкополая шляпа. Оставив этот вопрос без прямого ответа, я стал объяснять, что перед ним - русский лагерь, где много женщин и детей. В это время ко мне подбежал кто-то из лагерных и взволнованно сказал, что в немецком поселке осколком тяжело ранена маленькая девочка. Я попросил офицера вызвать врача. Узнав, что девочка - немка, он ответил, что американцам запрещено оказывать помощь немцам. Я просил хотя бы послать пенициллин, чтобы наши врачи могли помочь ребенку. Но он и в этом отказал. Девочка позже умерла.

Потом, спросив мою фамилию, он по "уоки-токи" связался с начальством, сообщил о происшедшем эпизоде, сел в танк, и колонна двинулась в Нордхаузен. Часа через два в лагерь приехал американский джип. Забрал меня с женой и дочкой и привез в Военное управление в Нордхаузен. Там нас встретило все Военное управление в полном составе: полковник Камерон, его заместитель старший лейтенант Зорган и лейтенанты Ляфлам, Руссо и Роджерс. Они садились за стол и пригласили нас пообедать. Все они были захвачены врасплох творившимися в Нордхаузене безобразиями. Никто из них не говорил ни на одном языке, кроме английского. Только Зорган немножко калякал по-немецки. Во время обеда я им изложил положение вещей в ландкрайсе и как, на мой взгляд, можно было бы навести в нем порядок среди Ди-Пи. Камерон ухватился за меня, как утопающий за соломинку. Попросил все это написать. Мы остались ночевать в их вилле, а наутро я представил свой план.

Вспоминаю здесь, как 20 мая я был приглашен в главное отделение Военного управления. Вечер был удачный. В два часа утра я был вызван к высшему начальству. Полковник Камерон объявил мне, что получен приказ об очистке в двухдневный срок подведомственной ему территории, так как она передается Советской Армии.

Меня поразил контраст: музыка и смех вокруг и смертельная опасность для других людей. Надо было думать, как выйти из этого страшного положения, как спасти людей от советской опасности, как вывезти их в американскую зону. В семь часов утра к моей жене пришел посыльный с приказом приготовить багаж весом в 50 кг, так как эвакуация начнется немедленно. Задача была не из легких. Но через три часа этот приказ был отменен: можно все взять с собой.

Новость о приходе Советской Армии распространилась молниеносно по лагерю. Началась паника не только в лагере, а и за пределами его. Видя погрузку жителей лагеря, люди из окружающих мест умоляли взять их с собой. Бараки пустели. Моя жена с дочерью уже садились в автомобиль, когда вдруг стали распространяться слухи, что я вывожу только семью, но бросаю тех из жителей, кто не попал в первый эшелон, уже готовый к выезду. Я, для успокоения людей, высадил жену и дочь из машины. Они оставались на поляне до тех пор, пока последний человек не был погружен и вывезен из лагеря. Я сам объехал все бараки, чтобы проверить, не остался ли кто- нибудь. Картина была грустной: немцы из деревни рылись в брошенных вещах, выносили дрова, картошку и оставшиеся пожитки. Никого не было вокруг. На пустой поляне стояла только машина и в ней я с женой и дочерью. Страница жизни в Нидерзаксверфене закрылась. Что ждало дальше этих людей, какие новые проблемы встанут перед ними?

Между тем, недалеко от нашего лагеря были расположены концентрационные лагеря, где содержались политические заключенные, в большинстве своем из Восточной Европы. Часто можно было наблюдать, как их колоннами гнали на работы. Иногда было видно, как с работы кого-нибудь из них на тачке привозили мертвым назад. Вид у заключенных был измученный и больной. Контакт с заключенными был немцами строжайше запрещен. Но иногда под конвоем в наш лагерь приводили заключенных для исполнения внутренних работ - починок или проводок, и жители нашего лагеря, жалея их, подкармливали их, подсовывали, потихоньку от стражи, папиросы. Среди таких счастливчиков был молодой парень. Звали его Сашка, он был электриком. Был он симпатичным, услужливым и пользовался симпатией в лагере. Всегда настороженный, испуганный, он боялся

стр. 119


за свою жизнь. Он был еврей. О нем и его судьбе надо рассказать. Была темная безлунная ночь. В маленьком бараке на краю лагеря жила семья Болдыревых и другого сотрудника - семья Григорович-Барского. Было около девяти часов вечера. В дверь моей квартиры раздался стук. Дверь открыла моя жена. Света не было. Темнота была сплошная. Можно было различить только силуэты стучащих. "Хотим видеть Болдырева", - тихо прозвучал голос. Жена пригласила войти. "Мы не можем", - был ответ. Я вышел сам, плотно закрыв двери. Через несколько минут вернулся. "Приготовь мне все, что возможно, из одежды для троих и все, что есть из еды", - сказал я жене и, выходя, коротко добавил: "Это "полосатики", им надо помочь". Я вызвал Барского, и мы исчезли в темной пасти ночи. Стало понятно, почему они не хотели войти и зачем они пришли. Им нужна была помощь. А эта помощь могла стоить жизни всем.

Проходили часы. Никто не появлялся. Жена (как она рассказывала) и дочь не находили себе места. Спать было невозможно. Где я? Что со мной? Вдруг раздался стук в дверь. Жена бросилась к дверям. В дверях стоял немецкий полицейский. У бедной женщины оборвалось сердце. "Поймали, убили", - пронеслось у нее молнией в голове. "Плохое затемнение! - крикнул полицейский, - закройте занавеску". И захлопнул дверь. После его ухода долго длилось громкое рыдание, в которое вылились и муки ожидания, и радость облегчения.

Я вернулся на рассвете, усталый и счастливый. "Полосатики" были переодеты. Им были даны сфабрикованные документы, еда, карта и наставление, куда идти. Идти надо было навстречу приближающимся американцам. Американская армия была в 70-ти километрах от лагеря. По приходу американцев все три беглеца вернулись целыми и невредимыми в лагерь Ди-Пи. Один из них был поляк, второй - русский, а третий - еврей Сашка. Так, рискуя расстрелом, мы спасли три жизни, жизни незнакомых, неизвестных людей.

В последних числах мая, когда вышеупомянутый план был в основном выполнен и в ландкрайсе восстановлен порядок, я официально, с письменной рекомендацией полковника Камерона, обратился за разрешением перевести Нидерзаксверфенский лагерь в Кассель. В ответ был получен категорический отказ. Мотивировка - предельное переполнение города. 8 июня, как указывалось выше, полковник Камерон получил приказ об очистке в двухдневный срок подведомственной ему территории и передаче ее Советской Армии. Он предложил мне как члену Военного управления приготовиться с семьей к отъезду. Все население, включая всех Ди-Пи, должно было оставаться на своих местах. Я тут же подал в отставку, но просил полковника продлить мои полномочия на два дня и закрыть глаза на мои действия. Камерон дал на это согласие, взяв с меня честное слово, что предлагаемые мною мероприятия коснутся только и исключительно русского лагеря "Нидерзаксверфен".

Эвакуация

Рано утром 9 июня началась организованная эвакуация лагеря на 19 грузовых, нескольких легковых машинах и 21 подводе, принадлежащих казакам, присоединившимся к фирме "Эрбауер" в Берге. Из грузовиков 17 уже находились в распоряжении лагеря, а два дополнительных я реквизировал накануне от ландрата. Помимо людей перевезено было все оборудование мастерских, рабочий инструмент, имущество церкви, больницы и школы. На это потребовалось несколько рейсов. В первую очередь везли людей, а потом оборудование и имущество. Когда последний рейс выезжал из Нидерзаксверфена, в Нордхаузене уже появились советские квартирьеры.

Сборы и погрузка привлекли внимание жителей соседних лагерей. Из них стали приходить встревоженные люди. Всем открыто сообщалось, что район через два дня будет передан Советам. Некоторые просили взять их с собой, пришлось отказывать. Но всем говорили: "Идите в Кассель, ищите лагерь Болдырева". На протяжении всего пути до Касселя (около 100 км) на дорогу выходили люди, просившие захватить их с собой. Этих, когда

стр. 120


могли, подбирали. Остальным повторяли формулу: "Идите... ищите". Из лагеря выехало около 500 человек, а в Кассель прибыло 620.

Первую ночь группа провела в развалинах погорелого лагеря рабочих в Касселе. На другое утро, когда уже был обнаружен пустой, запущенный лагерь в местечке Менхегоф, я явился к начальнику Кассельского военного управления, еще ничего не знавшего о прибытии группы. После бурной сцены с угрозой чуть ли не ареста за самовольное нарушение запрета началось заселение лагеря Менхегоф. В 48 часов он был приведен в маломальский порядок. Благоустройство лагеря развивалось быстрыми темпами. На 15 июня 1945 г. в Менхегофе общая площадь пригодных для жилья помещений равнялась 372 кв. м, по 0,4 на человека, а к 15 декабря 1945 г. в Центральном лагере и трех его основных филиалах она достигала уже 8998 кв. м, по 6,2 на человека. И тем не менее, жилищно-бытовые условия были тяжелыми. Слишком уж примитивными были сложенные из шлакобетонных блоков небольшие двухэтажные бараки. Уборные (одна на несколько бараков) были общими, турецкого образца, без перегородок. Лагерь утопал в грязи, и все попытки засыпать его территорию гравием оказывались тщетными. Несмотря на огромный труд, вложенный в его благоустройство, Менгехоф в этом отношении уступал некоторым лагерям Ди-Пи, размещенным в более приспособленных для жилья помещениях.

Едва еще началось освоение лагеря, как к нему со всех сторон потянулись люди. К концу июня население его составляло уже 1792 человека, а к 15 декабря опять увеличилось, достигнув 2546 человек, из коих 853 человека размещались в трех филиальных лагерях (Фюрстенвальд, Ротвестен и Циренберг), а 220 составляли три маленьких коллектива, живших по месту работы.

За этот период отказано было в приеме 1865 лицам. Главная причина - переполненность лагеря. Кроме того, люди принимались с большим разбором, во избежание проникновения советских провокаторов и смутьянов. Время было опасное, и только организованность, внутренняя дисциплина и сплоченность могли служить защитой против происков советских репатриационных миссий. Лагерь Менхегоф был рабочим. Этим он отличался от всех лагерей Ди-Пи. Еще в Нидерзаксверфене основной его коллектив сумел завоевать симпатии и уважение американских военных властей, а тем самым и упрочить свое положение. Все взрослое население (от 16 лет до 55 лет мужчины и до 45 лет женщины) должно было работать внутри лагеря или на внешних работах. Исключение составляли инвалиды, женщины с малыми детьми и учащиеся. По этой причине в лагерь не принимались и те, кто не желал принять на себя обязательство работать.

Не прошло и недели со дня вселения в лагерь, как первая рабочая бригада выехала в Фюрстенхаген, где в большом замке создавался Главным командованием Центр по сбору и хранению захваченных союзными войсками архивов немецких министерств. По окончании работ начальник Центра полковник Динглей оценил оказанную этой бригадой помощь в официальном удостоверении от 4 июля 1945 г.: "При создании Ministerial Collecting Center около Фюрстенхагена возникло много трудоемких задач, требовавших большого количества рабочих рук... Эта проблема была решена благодаря энергичной помощи г. Болдырева и его русских рабочих... Если бы не было этих русских рабочих, то выполнение этой спешной и важной задачи сильно бы задержалось. Выражая им искреннюю благодарность за оказанную помощь, я рекомендую их всех как людей, заслуживающих самого внимательного отношения".

Эта бригада в 120 человек добровольно вышла на работу в то самое время, когда весь лагерь представлял собой разрушенный муравейник, который все взрослое население лихорадочно старалось привести в порядок. В первую очередь была оборудована церковь, где на другой день после вселения о. Митрофан Зноско уже служил литургию. Спешно была перестроена кухня; сразу же, на ходу, заработали мастерские. В жилых бараках устанавливались перегородки, чтобы каждая семья могла получить отдельную комнату. Большой центральный барак был превращен в клуб

стр. 121


с просторным залом и сценою. По краям "улиц и площадей", представлявших собой реки и озера из непролазной грязи, на скорую руку были созданы "тротуары". Для этой цели грузовики десятками тонн привозили и ссыпали песок.

23 июня, ровно через три недели после прибытия в Кассель, состоялось официальное открытие лагеря Менхегоф. На это торжество были приглашены члены Военного управления во главе с его начальником полковником Бардом, представителями командования 78-й дивизии и расположенных поблизости гарнизонов. После торжественного молебна в клубе состоялся концерт большого смешанного хора под управлением Е. И. Евца и сольные выступления Б. С. Брюно, исполнявшего под гитару цыганские и русские романсы. Все это и общий вид лагеря произвели на гостей большое впечатление. А помощник начальника Военного управления (ВУ) капитан Мэйри заявил: "Эта русская группа не только сдержала данное слово. Она сотворила маленькое чудо".

Организация дела и работа

Во главе системы лагерей стояло Центральное управление, состоявшее из руководителя, двух его заместителей (по внешним связям и по внутренней администрации) и начальников отделов (технического, культурно- просветительного, транспортного, медицинско-санитарного, хозяйственного и бухгалтерского). В сферу ответственности Центрального управления входили все связи с ВУ, командованием расположенных в районе Касселя американских гарнизонов и учреждений и с немецкими властями. Оно осуществляло общее руководство системой. Кроме того, под его непосредственным управлением находились бригады, работающие вне лагерей, автотранспорт, больница, гимназия, типография и издательство.

Все бригады, работавшие внутри лагерей, находились в ведении начальников лагерей. Каждый из них с помощью небольшого штата помощников, возглавлявших отдельные службы, руководил всей внутренней жизнью подведомственного ему лагеря. Особенно большая ответственность лежала на начальнике лагеря Менхегоф, где находились главная масса населения и все мастерские. Полной независимостью обладали церковь и выборный Суд совести и чести.

В каждом лагере имелись своя амбулатория, баня, прачечная, парикмахерская, сапожная мастерская и свой лошадиный транспорт. Дети в каждом их них ходили в свой детский сад или основную школу. В общей сложности к 15 декабря в этих школах училось 394 ребенка. В центральном лагере работало семь мастерских: авторемонтная, столярно-плотническая, электротехническая (чинившая также и радиоаппараты), слесарно-механическая, кузнечная, часовая (выполнявшая также несложные работы в области точной механики) и игрушечная. Все они обслуживали не только лагерь и его рабочие бригады, но исполняли также заказы американцев. Автомобильный транспорт состоял из 19 грузовиков и 8 легковых машин.

За период с 15 июня до 15 декабря общее число рабочих часов на производственных работах: 1 023 224. Из коих на внешних работах: 580 690. На внутренних работах (включая рабочих хозяйственно-бытового обслуживания): 442 534. Основные работы внутри лагерей: постройка церкви в Менхегофе и часовни в Фюрстенвальде, постройка четырех больших новых бараков, постройка 553 кирпичных и деревянных перегородок в жилых бараках лагеря Менхегоф общей сложностью 6089 кв. м, постройка двух конюшен на 47 лошадей (Менхегоф, Фюрстенвальд), постройка бани и прачечной (Фюрстенвальд), капитальный ремонт всех жилых бараков во всех лагерях и пристройка четырех флигелей, работа по утеплению зданий во всех лагерях, полная переделка семи зданий для мастерских, кухни и клуба Менхегоф, производство и установка 318 новых дверей и 11 окон (Менхегоф), производство 492 предметов мебели, ремонт и расширение водопроводной, канализационной и электрической сетей в лагерях Менхегоф и Ротвестен, полная электрификация лагеря Фюрстенвальд и установка кабельной линии протяжением 2,5 км для подключения лагеря к главной

стр. 122


магистрали, перенос авиационного ангара из Циренберга и установка его в Менхегофе в качестве гаража для лагерных грузовых и легковых машин, осушение болот, окружавших лагерь Менхегоф, порубка леса для производства 480 кубометров досок.

Внешние работы: они проводились на 15 разных объектах, иногда в разное время, а некоторые - параллельно. Наиболее трудоемкими и продолжительными были: а) работы по реконструкции городской больницы 115-го американского военного госпиталя; б) полный ремонт поврежденных бомбардировкой авиационных ангаров и взлетно-посадочных полос на американской авиабазе Ротвестен (две комиссии американских военных инженеров объявили эти ангары непоправимыми, но лагерные инженеры и рабочие полностью их восстановили); в) прокладка новой канализационной системы в Касселе для обслуживания американского военного госпиталя и казармы. Эта работа была поручена кассельской фирме "Штэдтише АГ". Немецкие рабочие не смогли справиться с этой сложной задачей. Каналы все время заливались водой реки Фульда. ВУ обратилось за помощью к администрации лагеря Менхегоф. Инженеры нашли правильное решение, и русские рабочие с успехом сделали то, с чем не могли справиться немцы.

Жители менхегофских лагерей ели американский хлеб не даром. Они оплачивали его на первом этапе существования (6 месяцев) своим честным и добросовестным трудом. Более того, лагеря платили за получаемое через ВУ продовольствие.

Экономика и демография

Личное достоинство каждого человека заставляет его стремиться к самостоятельности и экономической независимости. У большинства жителей Менхегофа к этому еще примешивалось чувство национальной гордости. Первым шагом Центрального управления к достижению указанных целей было изыскание средств для оплаты питания всех 2546 жителей лагерей.

Немецкие власти были обязаны поставлять американской армии рабочих, заработную плату которым платили ландраты. Кассель был сильно разрушен. Немецких рабочих остро не хватало. Военнопленные еще сидели по лагерям. Выход менхегофских бригад на работу для американской армии очень устраивал кассельский ландрат. Естественно было, чтобы работа оплачивалась ландратом. На этом основании он выплачивал лагерю (как коммерческому предприятию) деньги (в немецких марках) за произведенную работу. Большая часть обитателей лагеря не желала жить на иждивении. В связи с этим я сообщил полковнику Барду, что лагерь будет платить за все получаемое им от американцев продовольствие. Изумленный полковник развел руками и запротестовал. Во- первых, Ди-Пи не должны были платить за свое содержание, а во-вторых, ВУ просто нечего было делать с немецкими марками. Но я настаивал, что это вопрос принципа, важного для укрепления морального состояния жителей лагеря. Наконец, был найден компромисс: лагеря будут платить за питание ВУ в немецких марках, а ВУ будет передавать их ландрату для благотворительных целей. Что будет делать ВУ с деньгами, было неважно. Важно было то, что лагеря сделали первый шаг к достижению экономической независимости.

На внешних работах работали 18%; 30,7% - на внутренних, а 51,3% составляли иждивенцы. Из 2546 человек, населявших менхегофские лагеря, мужчин было 55,5%, а женщин - 44,5%, из коих: работающих (48,7%) в возрасте 16 - 55 лет мужчин - 36,1% и женщин в возрасте 16 - 45 лет - 10,2%.

Выше предельного возраста, работавших добровольно: мужчины - 0,8%, женщины - 1,6%. Неработавших (51,3%): женщин с малыми детьми - 9,6%, лиц старше предельного возраста: мужчины - 4,6%, женщины - 6,1; инвалидов: мужчины - 2,3%, женщины - 5,8%. Детей дошкольного возраста: мальчики - 5,2%, девочки - 5,1%. Учащихся от 6 до 16 лет: мальчики - 6,5%, девочки - 6,1%.

Из этого видно, что работающих в системе лагерей (48,7%) было 1239

стр. 123


человек. 1105 из них проработали к 15 декабря в общей сложности 1023224 часа.

Эта цифра, однако, не включает не поддающееся учету рабочее время 134 работников: преподавательский состав трех детских садов, трех начальных школ и гимназии - 58 человек; старший медицинский персонал (больница и три амбулатории) - 34 человека; руководящие работники культурно-просветительного отдела - 10 человек; старший технический и административно-хозяйственный персонал - 18 человек; управление - 14 человек.

Население лагерей состояло из русских (большинство), украинцев, белорусов и небольшой группы кавказцев (армян и грузин). Лица с высшим образованием (включая нескольких профессоров и ученых) составляли 11,2%, а с незаконченным высшим и законченным средним образованием - 34,4%; с незаконченным средним или среднетехническим образованием- 31,1%; остальные (в основном колхозники, неквалифицированные рабочие и дети) - 23,3%. К первой эмиграции принадлежало примерно 35%, ко второй - 65%.

Медицинской службой руководили д-р А. Р. Трушнович и д-р Г. Лясковский. Состояла она из 10 врачей, 15 дипломированных сестер, 12 опытных помощниц, 2 акушерок, 2 зубных врачей, 3 зубных техников и 2 ветеринаров (помимо 47 лошадей при лагере имелись коровы и свиньи). Кроме 3 амбулаторий, в центральном лагере находились больница и зубоврачебный кабинет. За первые 6 месяцев через больницу прошло 182 больных. Количество произведенных в ней операций - 85, принятых родов - 31. Общее количество врачебных осмотров, консультаций и визитов на дому - 10625, зубоврачебных услуг - 3082. Медицинский отдел осуществлял также общий надзор над санитарным состоянием лагерей.

Во второй половине ноября 1945 г. администрация получила от ВУ разрешение занять семь зданий в Вильхельмстале, находившемся в двух км от Менхегофа и примерно на таком же расстоянии от Фюрстенвальда и Цирендорфа. Туда и была переведена больница, а также гимназия.

Культурная деятельность

Славную страницу в историю лагеря Менхегоф вписал его культурно-просветительный отдел под общим руководством Е. Р. Романова (Островского). Наличие в лагере высокого процента интеллигенции, среди которой было много талантливых творческих сил, обусловило быстрое развитие его культурной жизни.

Большое внимание было уделено образованию. Помимо трех детских садов и трех начальных школ, в которых обучалось 395 детей, в Менхегофе была создана первая в послевоенной Германии русская гимназия, в которой полный курс среднего учебного заведения проходило 125 учащихся. Директором гимназии был сперва С. Е. Безрадецкий, а потом А. И. Цибрук.

Большую патриотическую и воспитательную работу среди детей и молодежи проводили скауты. Разведческая дружина была организована старшим скаутмейстером Р. В. Полчаниновым в условиях конспирации еще в Нидерзаксверфене, при немцах. В менхегофских лагерях она сильно разрослась и к 15 декабря 1945 г. уже охватывала 158 детей и молодежи обоего пола. При посредстве издательства "Посев" она регулярно выпускала свой журнал "Разведчик" и другие публикации. Все руководство скаутской организации в лагере состояло из членов НТС, из коих многие вели героическую работу в его рядах в России во время войны.

Для взрослых были открыты курсы языков (269 слушателей) и по подготовке шоферов, электротехников, радиотехников, механиков и чертежников (243 человека), а в июне 1946 г. к ним прибавились еще и прекрасно поставленные землемерные курсы.

В клубном помещении периодически читались лекции на различные темы (исторические, научные, философские, религиозные, по литературе, искусству, а также обзоры мировой прессы). Всего до 15 декабря 1945 г. было прочитано 96 лекций, пользовавшихся у публики большим успехом,

стр. 124


о чем свидетельствует их хорошая посещаемость (всего 21476 чел.). Особо популярными были выступления историка проф. Н. И. Осипова, литературоведа, писателя и поэта Б. А. Филиппова, артиста Белградского русского театра Н. Н. Ключарева, протопресвитера о. Михаила Помазанского, журналиста С. П. Рождественского, историка и писателя Н. И. Ульянова, члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР проф. Малинина, писателя Сергея Максимова, философа С. А. Левицкого.

Высокого уровня в лагере Менхегоф достигла деятельность в области музыкально-художественного творчества. Талантливым хормейстером Е. И. Евецем был создан прекрасный смешанный хор (41 человек). Под опытным руководством М. Кедрова был организован струнный оркестр (21 человек). Большим успехом пользовались театральные постановки хорошо сработавшегося артистического коллектива (20 человек) под режиссурой Н. Ключарева, Ю. Колтовского, Б. Брюно, И. Н. Ростовцева и Б. Бодэ. Кроме того, в лагере существовали танцевальный ансамбль и украинская драматическая труппа.

За период от 15 июля до 15 декабря в большом театральном зале менхегофского клуба было дано: концертов церковных песнопений (хор) - 3, смешанных спектаклей (художественные инсценировки, хор, оркестр, танцы, сольное пение) - 36, театральных постановок (драма и комедия) - 9, музыкальных комедий - 3, балетных спектаклей - 3. Самым блестящим был большой концерт-спектакль, устроенный на Рождество 7 января 1946 года.

Приходится удивляться, как при общей скудости средств и материалов удавалось обеспечивать художественное оформление театральных постановок. Главная заслуга в этом отношении принадлежит художникам Р. Д. Сазонову и его помощнику А. В. Михайлову, создававшим замечательные декорации.

Вне лагеря хор с оркестром и группой артистов дали 25 концертов для расположенных в районе Касселя частей американской армии. В ответ на это военное командование устроило в лагере три концерта духовых оркестров 78-й дивизии и 311-го пехотного полка. С большим успехом прошло организованное в начале 1946 г. турне хора, оркестра и драматического ансамбля по русским лагерям Ди-Пи в американской зоне Германии. В Мюнхене эта группа несколько раз выступала перед немецкой аудиторией.

В Менхегофе собралась группа талантливых художников, представлявших разные жанры (Н. Бреверн, Н. Н. Зорин, Г. Я. Киверов, М. П. Косенко, А. Н. Кучерова, А. В. Михайлов, Н. Мишаткин, Р. Д. Сазонов и В. З. Сорокин), организовавших большую выставку своих произведений. Выставка прошла с большим успехом; среди посетителей было много американских офицеров.

30 декабря 1945 г. объединенными усилиями всех творческих сил лагеря в клубе была устроена выставка, отражающая жизнь и работу менхегофских лагерей за первые шесть месяцев их существования. Большую группу американских гостей возглавлял командующий 23-м корпусом генерал Паркер, которому был передан выпущенный к этому дню отчет о деятельности лагерей за период от 15 июня до 15 декабря 1945 г. (из этого отчета в основном и взяты указанные выше цифры и данные).

Церковь оказывала большое нравственное влияние на жизнь лагерей. Настоятелем Благовещенского храма в Менхегофе был энергичный, глубоко уважаемый всей паствой протоиерей о. Митрофан Зноско. Отец Митрофан, хорошо известный твердой защитой своей церкви в г. Бресте во время его оккупации советскими войсками в 1939 - 1941 гг., прибыл в Берг с фирмой "Эрбауер". С тех пор до своего отъезда в Марокко в 1947 г. он был заботливым духовным пастырем русской рабочей группы, образовавшей лагерь Менхегоф. Большую помощь ему оказывал о. Михаил Помазанский, преподававший в гимназии Закон Божий. Настоятелями приходов в Фюрстенвальде и Ротвестене были о. Георгий Лукашук и о. Иосиф Гринкевич.

стр. 125


Издательство и печать

Еще в Нидерзаксверфене начал выходить издаваемый ротаторным способом "Информационный бюллетень". С переездом в Менхегоф он превратился в ежедневное издание, содержавшее краткий обзор мировых событий, составлявшийся по радиопередачам из Лондона, Нью-Йорка, Парижа и Москвы, и информацию о внутренней жизни лагерей. К 15 декабря в Менхегофе вышло 189 номеров.

Вскоре после прибытия в Менхегоф в лагере собралось все уцелевшее после войны руководство НТС: председатель В. М. Байдалаков и Исполнительное бюро (В. Д. Поремский, Г. С. Околович, А. Н. Артемов: трое из оставшихся членов ИБ; Е. Р. Островский и М. Л. Ольгский вошли в него позже). Перед ИБ стоял ряд важных задач: налаживание с рассыпанными по всей Германим членами Союза; организация кадров для пропагандистской работы среди военнослужащих Советской Армии на оккупированных восточных территориях Германии и Австрии; создание для этой цели необходимой литературы и руководство мероприятиями по спасению и защите русских людей от репатриации. В первую очередь, нужно было создать печатный орган, который мог бы иметь распространение по всем центрам скопления русских людей в трех западных зонах Германии.

В связи с этим руководство культурно-просветительным отделом лагерей было поручено Е. Р. Островскому. Он быстро создал издательство "Посев", которое в первую очередь, еще ротаторным способом, издало ряд школьных учебников и приступило к выпуску листовок для солдат и офицеров советских оккупационных войск.

В середине октября Е. Р. Островский созвал совещание по вопросу об издании еженедельной газеты. Участниками этого совещания были журналисты из первой и второй эмиграции, все сплошь члены НТС. На издание газеты необходимо было получить разрешение от ЮНРРА. Редактором будущей газеты поэтому обязательно должен был быть довоенный эмигрант. Выбор пал на Б. В. Прянишникова, опытного журналиста, многолетнего члена НТС из Франции. Этот выбор был особенно удачен, так как Прянишников не только был первоклассным журналистом. Он владел французским языком, что было важно, потому что отделение ЮНРРА, через цензуру которого должна была проходить газета, состояло сплошь из французов.

11 ноября 1945 г. в свет, тиражом в 200 экземпляров, вышел первый номер еженедельника "Посев" - первой русской газеты в послевоенной Германии. До прибытия в Менхегоф печатной машины, закупленной Прянишниковым на средства НТС (русские шрифты были приобретены раньше), "Посев" печатался на ротаторе, поначалу на оборотной стороне старых немецких бланков. Номер 14-й вышел уже в типографском оформлении 10 февраля 1946 г. тиражом 400 экземпляров. Тираж газеты все время повышался и к марту достиг уже 500 экземпляров. Последний, 49-й номер "Посева" в Менхегофе вышел 31 октября 1946 года. За весь это период главным редактором был Б. Серафимов (Прянишников), а ответственным секретарем - В. С. Гацкевич.

По распоряжению военных властей все печатные органы, выходившие в лагерях Ди-Пи с разрешения ЮНРРА, должны были быть закрыты к 1 ноября 1946 года. Для получения новой лицензии нужно было обращаться в Отделение по гражданским делам при Главном командовании американских оккупационных войск во Франкфурте-на-Майне. Это потребовало длительных хлопот.

Обстановка в лагере к тому времени стала меняться (речь об этом пойдет ниже). Он постепенно приходил в упадок. Ко времени получения новой лицензии, выданной на имя издателя В. А. Горачека, Исполнительное бюро решило перевести "Посев" в Лимбург-на-Лане, неподалеку от Франкфурта. Здесь после шестимесячного перерыва, без каких-либо стеснений и цензуры, вышел 50-й номер "Посева". Короткое время главным его редактором был А. С. Светов (Парфенов), а после него - Е. Романов (Островский); ответственный секретарь - С. В. Трибух.

стр. 126


В июле 1946 г. в Менхегофе начал выходить толстый журнал "Грани" под редакцией Е. Романова, Б. Серафимова и С. Максимова (Пашина). Его постигла та же судьба, что и "Посев", и он тоже возродился позже уже вне стен лагеря.

Защита от репатриации

Первое столкновение с советской репатриационной миссией произошло еще в Нидерзаксверфене. В середине мая 1945 г. в ВУ явился из Франкфурта советский капитан, заявивший, что он прислан для организации репатриации советских граждан. Я выдал ему пропуск в лагерь "Дору", где были сгруппированы советские граждане, изъявившие желание возвращаться на родину. В доступе в другие лагеря я ему отказал, поскольку собравшиеся в них люди либо не желали ехать в СССР, либо не изъявили еще такого желания. - Поэтому, - объяснил я, - посещение этих лагерей столь же беспредметно, как посещение лагерей французских, польских, голландских и т. д. - Несмотря на энергичные протесты, капитану пришлось с этим запретом смириться, зато в "Доре" он начал хозяйничать вовсю.

Еще в Нидерзаксверфене во второй половине мая 1945 г. были приняты первые меры по поиску и спасению членов Союза и налаживанию связей с представителями русской эмиграции, КОНР'а и РОА. В Нидерзаксверфенском лагере для нужд тифозной больницы в машину скорой помощи была переоборудована "полуторка". На ее кузове без окон с обеих сторон было написано большими буквами: "Military Gov. No. 7, Landkreis Hohenstein, Typhus Isolation Hospital". В середине мая эпидемия тифа стала стихать, и особой нужды в этом фургоне не было.

Водителю ВУ было дано удостоверение, что он и едущий с ним персонал находятся в официальной поездке, и ВУ просит все военные власти оказывать им всевозможную помощь. Правда, далее указывалось, что это удостоверение действительно только в радиусе 150 км от больницы. Но кто из американских офицеров и солдат, патрулировавших дороги Западной Германии, знал, где находится ландкрайс Хохенштайн?

Вот этот фургон и было решено отправить по главным городам и лагерям американской зоны. Таким путем была налажена связь с генералом М. А. Меандровым в лагере для военнопленных в Ландау. Ему было предложено уехать в "Тифусе" в Нидерзаксверфен, что было вполне возможно. Но этот благороднейший человек категорически отказался оставить своих солдат и офицеров. Кроме того, он все еще твердо верил, что американцы выпустят бывших воинов РОА. В Мюнхене был установлен контакт с бывшим делегатом Лиги Наций в Югославии С. В. Юрьевым, а через него в Ландау (французская зона) с генералом фон Лампе, бывшим вице- президентом Русского Красного Креста в Германии, и с генералом Даниловым, представителем групп русских Ди-Пи в Кемптене. Из Нидерзаксверфена "Тифус" успел совершить два рейса и привезти в лагерь нескольких человек. После переезда в Менхегоф он с тем же документом успешно продолжал колесить по Германии. Это было чрезвычайно важно, так как первое время после войны не только Ди-Пи, но и немцам было очень трудно получить разрешение куда-либо выезжать из постоянного места жительства.

"Тифус" всегда выезжал из лагеря битком набитым консервами, которые по дороге раздавались скрывающимся соотечественникам. Обычно на нем ездили Н. И. Бевад и Г. Г. Бонафеде, и ни разу у них не было неприятностей. Когда к ним подходили патрульные, Н. И. высовывался из окна и, как всегда, ласково улыбаясь, встревоженно кричал: "Берегитесь! Пожалуйста, не приближайтесь! Можно заразиться!". И из окна издали махал удостоверением. Патрульные, как ошпаренные, отскакивали назад и, так же приветливо улыбаясь, отвечали: "О'кэй, гоу ахед!"

Ровно через 10 дней по прибытии в Кассель я в сопровождении М. Л. Ольгского отправился во Франкфурт, где через генерала Майкельсона,

стр. 127


начальника гражданского отделения Штаба Верховного Главнокомандующего, передал генералу Эйзенхауэру четырехстраничный меморандум. В этом меморандуме я кратко, на основании исторических фактов, изложил причины, по которым тысячи россиян, включая военнослужащих РОА и других национальных формирований, подобно бывшим советским гражданам польского и балтийского происхождения, не хотят и не могут возвратиться на родину, и просил Союзное Верховное Командование рассмотреть возможность: создания лагерей для всех русских, которые по очевидным причинам не могут вернуться на родину; обеспечения этим лагерям защиты союзных оккупационных властей; предоставления им возможности работать в Германии в качестве независимых трудовых коллективов, если переселение в другие страны окажется неосуществимым; учреждения при Союзном Верховном Командовании или при Международном Комитете Красного Креста в Женеве центральной организации по защите интересов таких бесподданных. Этот меморандум был подан от лица группы представителей русских людей в американской и французской оккупационных зонах в Германии (Юрьев, Лампе, Данилов, Меандров, Болдырев).

Через 7 дней (25 июня 1945 г.) я с Ольгским были приглашены в Ставку генерала Эйзенхауэра. Приняли нас британский полковник маркиз Паравачини, начальник Отдела гражданского управления по вопросам Ди-Пи, и председатель Межправительственного комитета при Ставке г-н П. М. Мэлин. Оба с большим вниманием слушали мой пространный доклад о массовом терроре, царившем в СССР до войны, и неравной борьбе народа с властью; о причинах массовой сдачи красноармейцев в плен на первом этапе войны и самоубийственной политике Гитлера, вызвавшей их героическое сопротивление с осени 1942 года. Особое внимание я уделил истории возникновения власовского движения, его демократическому характеру и целях РОА. Говоря о трагическом положении беженцев, я подчеркнул беспрецедентность породившего их явления: где и когда в истории приближение собственной освободительной армии вызывало такие волны бегущего от нее населения? А насильственная репатриация вносила страх, панику и волнение в лагеря Ди-Пи.

Как проходила репатриация, рассказывает очевидец: "К пограничному с советской зоной городку, на площади, украшенной флагами и лозунгами, с эстрады, на которой играл оркестр, ораторы готовились встречать восторженными речами любимых сыновей и дочерей. Подъехали грузовики с перепуганными, усталыми людьми. По окончании речей музыка замолчала, и на тех же, украшенных цветами, грузовиках, собранных на площади Ди-Пи отправляли за проволочные заграждения. Немудрено, что Ди-Пи прилагали все усилия, чтобы избежать репатриации. Они убегали в леса, прятались, где попало, обманывали власти, меняя фамилии и национальность, и даже кончали жизнь самоубийством. Они были готовы на все, чтобы их не отправляли в Советский Союз".

Для американских властей было непонятно, почему Ди-Пи - болгарские, румынские, чешские и Ди-Пи других национальностей - возвращаются по окончании войны к себе на родину на грузовиках, украшенных флагами, с песнями и музыкой... Русские же Ди-Пи при приближении советской миссии впадают в панику. Чтобы оправдать свой отказ вернуться на родину, каждый житель должен был дать письменное показание, отчего было принято такое решение и почему он не хочет уезжать. Чтобы провести это в жизнь, администрация создала торжественную обстановку. В большом зале, в присутствии американских военных властей и немецкого представителя лагерной администрации, эти люди (Ди-Пи), сидя за столом, описывали ужасы своей жизни в Советском Союзе. Мало радостного было в этих письмах. В каждом письме были имена жертв советского режима. У каждого в семье был кто-то или замучен, или арестован, или расстрелян, в лучшем случае пропал без вести. Тот, кто имел родных или близких в Советском Союзе, боясь подвести их под угрозу репрессий, ставил вместо подписи крест, который оформлялся официальными органами.

Было собрано больше тысячи писем, которые администрация немед-

стр. 128


ленно отослала в Вашингтон, в Белый Дом. И меморандум Эйзенхауэру, и письма Ди-Пи были еще одним из усилий остановить чудовищную насильственную репатриацию. Только благодаря личному контакту с высшими членами военного командования (моя поездка в ставку Эйзенхауэра, усиление хлопот, письма, встречи) репатриация была остановлена. Люди вздохнули свободно.

После вышеназванного моего доклада, в атмосфере понимания и сочувствия, началось обсуждение выдвинутых в меморандуме предложений. Паравачини сообщил, что меморандум находится еще на рассмотрении, но существует одно большое препятствие. И тут он официально подтвердил слухи о существовании в Ялтинском договоре пункта об обязательной репатриации бывших советских граждан.

- Что же, - спросил я, - я должен сказать людям, 25 лет томившимся в атмосфере рабства? Что в результате войны за свободу человечества они должны возвращаться к Сталину на расправу, а многие - на верную смерть? - Пусть они говорят, что до 1 сентября 1939 г. они жили в Польше, Прибалтике или других странах, вне тогдашних границ СССР. - Но ведь это значит, что право на свободу они могут купить только ложью. И что будут говорить о союзниках своим соотечественникам те из них, кто уцелел? - Есть надежды, что скоро это положение изменится, - успокаивал Паравачини. (Оно действительно изменилось, но только после возвращения всех союзных военнопленных из лагерей в Восточной Германии, после Льенца, Кемптена и Платлинга).

Эта затянувшаяся на три часа беседа проходила в кабинете полковника Паравачини, смежном с помещением советской миссии, подслушивавшей, как потом выяснилось, каждое слово. Это вскоре привело к весьма неприятным лично для меня последствиям и поставило весь лагерь под угрозу.

Вернувшись в Менгехоф, я и Ольгский доложили ИБ НТС о результатах поездки. Предупреждение о реальности угрозы было разослано представителям российской эмиграции по всем центрам ее скопления в американской, британской и французской зонах. Кадры Союза в лагере и вне него энергично занялись изготовлением разного рода "липы" (документов, расписок и справок), указывающих на то, что данное лицо до 1 сентября 1939 г. находилось на территории Польши, Прибалтики, Румынии, Югославии, Болгарии и т. д.

Первой ласточкой, прилетевшей из советской миссии во Франкфурте, был майор Орлов. Стройный, подтянутый офицер с красивым лицом и холодными, как у змеи, глазами. Он 28 июня подкатил к Центральному управлению лагеря и был принят мною и двумя моими заместителями - Б. П. Григорович-Барским и А. Н. Граковым. Представившись, Орлов вежливо объяснил причину своего визита: "Хотел бы познакомиться с лагерем и поговорить с его обитателями". На это ему столь же вежливо, но твердо было указано, что это лагерь бесподданных и делать ему тут нечего. Откланявшись, Орлов сел в машину и поехал назад, во Франкфурт.

На другой день выяснилось, что визит майора Орлова был самовольным, сделанным без ведома и разрешения американских властей. Он, видимо, хотел взять лагерь "нахрапом", в расчете на испуг, но, наткнувшись на категорический отказ, ретировался.

Однако 8 июля 1945 г. от полковника Паравачини пришло извещение, что под сильным давлением советской миссии он вынужден был дать ее представителю разрешение посетить лагерь, но в сопровождении американского офицера, который не допустит никаких безобразий со стороны представителя.

Администрация предупредила лагерь о предстоящем визите. Просила людей собраться на следующий день в назначенный час на площади перед клубом. Держаться спокойно, с достоинством, не допуская каких-либо эксцессов, а главное - твердо отказываться от каких-либо частных разговоров с советским представителем. "Митинг" открыл американский капитан, представивший приехавшего с ним советского офицера, и добавил, что тот с ведома американских властей хочет выступить с речью перед

стр. 129


жителями лагеря. Обратившись к публике со словом "товарищи", советский пропагандист принялся на все лады перепевать призывы к возвращению: "родина вас ждет".., "вы нужны родине".., "родина вас простила". Толпа слушала молча. Когда оратор кончил, с разных сторон стали раздаваться реплики и каверзные вопросы. Температура явно подымалась.

Вдруг, расталкивая людей, вперед вышел высокий, плечистый старик с белой, как лунь, окладистой бородой (в лагере его все звали "дид"). В руках у него был громадный топор. Вся площадь замерла. Оратор инстинктивно рванулся было за спину американского офицера. Старик высоко поднял над головой топор. Гневным, полным презрения голосом он, как хлыстом, хлестал: "Не надо мне твоих прощений! Никуда не поеду! Руби, падло, голову здесь!". Притихшая было толпа вдруг дружно взорвалась гомерическим хохотом. Растерянный и разъяренный оратор, схватив американца за рукав, быстро зашагал к джипу.

Посещение лагеря гебистом, конечно, вызвало, в особенности у бывших советских граждан, сильное беспокойство. Чтобы вселить в них чувство большей уверенности, я просил командование назначить в лагерь военного коменданта. Просьба была немедленно удовлетворена, и уже 10 июля в лагерь прибыл майор Филип Л. Стирс. Этот смуглый, среднего роста брюнет с веселыми жизнерадостными глазами с первого же дня врос в жизнь лагеря, завоевав в нем всеобщую симпатию. Боевой офицер, прикомандированный после ранения к квартирмейстерской службе, он обладал большим административным опытом. Не вмешиваясь во внутренний уклад лагеря, он, как ярый антикоммунист, всеми силами оказывал ему помощь и поддержку.

Конечно, менхегофские лагеря висели бельмом на глазу у советской миссии. Как уже говорилось выше, моя беседа с полковником Паравачини была целиком подслушана. Миссия решила во что бы то ни стало со мной расправиться. Был составлен чудовищный материал, будто я был одним из крупнейших сотрудников гестапо, мучившим и убивавшим ни в чем не повинных людей. На основе этой заведомой клеветы главный советский представитель при Ставке главнокомандующего категорически потребовал ареста и выдачи Болдырева.

Рано утром 17 июля с грохотом и треском два переполненных солдатами джипа подкатили к 7-му бараку, где в небольшой комнате с одним окном с женой и дочерью жил я. С винтовками наперевес сержант и двое солдат ворвались в комнату. Двое стояли у дверей в барак, а двое остались при джипах. С таким же грохотом и треском на виду у всего лагеря они увезли меня в военную тюрьму при штабе 78-й дивизии в Хофгайсмаре. Впоследствии военный прокурор полковник А. В. Клиффорд объяснил, что вся эта "феерия" была устроена для того, чтобы советские власти не подумали, будто американцы просто укрывают меня.

На другой день в смежную камеру посадили Ирину Д. Вергун, видимо, сочтя ее за мою секретаршу. Разобравшись в ошибке, ее, слава Богу, вскоре отпустили. Незаменимой моей помощницей еще с Нидерзаксверфена была Н. В. Яценко. Эта умная, обаятельная, блестяще образованная молодая женщина из Югославии, кончившая Радклифский колледж - женское отделение Гарвардского университета, безукоризненно владевшая английским языком, была моей правой рукой. Без ее неоценимой помощи невозможно было бы справиться с огромным бременем отчетности в ВУ в Нидерзаксверфене. Ее кипучая энергия, инициативность и врожденное чувство такта в большой мере способствовали завоеванию доверия и симпатий американцев.

Мой арест вызвал в лагере переполох. Но условия моего содержания в тюрьме и тот факт, что меня часто навещали высшие чины расположенных в районе Касселя американских войск, включая командующего 78-й дивизией, быстро внесли некоторое успокоение.

Я содержался в отделении гауптвахты для офицеров. Состояло оно из большой дежурной комнаты, куда выходили двери из трех довольно просторных камер. После освобождения И. Д. Вергун две из них пустовали.

стр. 130


Одна из камер была превращена в кабинет, куда внесли письменный стол, удобное кресло и пишущую машинку. Охрана состояла из сержанта и четырех солдат. Потрясенные видом важных гостей (командира дивизии они впервые увидели вблизи), они относились ко мне с большим уважением, вскоре все они стали ярыми противниками коммунизма и с нетерпением ждали дня, когда американская армия пойдет освобождать Россию. Почти ежедневно меня навещала жена с двумя-тремя сотрудниками и друзьями. Двери камеры и дежурной комнаты были открыты, и я мог свободно выходить гулять в сад. Свой досуг я заполнял описанием трагического положения русского народа во время войны, включая историю власовского движения, и безвыходной ситуации, в которой оказались русские люди после войны в Германии. Эту работу я перед концом своего почти трехмесячного заключения отправил через одного из своих сторожей влиятельным английским друзьям в Лондон, в частности члену парламента Ричарду К. К. Лоу.

Истинная причина ареста и до некоторой степени оправдание его стали известны гораздо позже, уже в США. В дружеской беседе майор Клидсфор в г. Вашингтон подробно описал, как и почему этот арест был сделан. Арест был вызван настойчивым требованием советских властей моей выдачи. Были кипы обвинений в криминальных преступлениях, измене родине, всевозможных отступлениях от законов и т. д. Проверив всю эту ложь и убедившись в их неправоте, американские власти по личному приказу Эйзенхауэра, чтобы защитить меня от советских приставаний, арестовали меня с шумом и помпой. Это, конечно, вызвало возмущение и протест лагеря, так как все это звучало несправедливо по отношению к человеку, который всегда служил для блага людей и которые кроме добра и заботы о них от меня ничего не видели. Об этом свидетельствует адрес-прошение к американскому Военному управлению.

Через месяца два была получена личная телеграмма Эйзенхауэра с приказом об освобождении меня из тюрьмы. Если так можно назвать две комнаты с мягкой мебелью, коврами, пишущей машинкой, а главное - с такими посетителями, как командир дивизии, генералы и полковники и полной свободой передвижения по парку и вокруг здания. Я был освобожден не только из заключения, но также и от клеветы советской миссии. В парадной обстановке под американским флагом, в присутствии высших чинов, американский офицер обратился ко мне со словами: "Вы свободны, Вы чисты от всяких обвинений, на Вашей чести нет пятен, и помните, что проверка Вашего прошлого решила не только Вашу судьбу, но также и судьбу всех жителей Вашего лагеря. Вы свободны!".

Военный прокурор полковник Клиффорд во время одного из своих посещений сказал мне, что следствие затянулось потому, что "советчики" продолжают подсыпать добавочные обвинения. Как ни странно, в этом им помогает кто-то из ЮНРРА, снабжающий их доносами "свидетелей" из разных городов Германии. "До сих пор, - сказал Клиффорд, - мы без большого труда устанавливаем беспочвенность этих обвинений, но если, во что я не верю, хоть одно из них окажется справедливым, то мы не сможем больше защищать ни Вас лично, ни весь Ваш лагерь".

Наконец, американцам надоело разбираться в море лживых обвинений. На "деле Болдырева" они поставили точку, о чем официально и уведомили советское представительство. Утром 10 октября 1945 г. в зале военного суда за большим столом сидели три офицера. Справа стоял американский флаг. Когда я вошел, председатель суда капитан Мур встал и, протянув через стол руку, сказал: "Мы искренне сожалеем, что это дело так затянулось. На Вашей чести не лежит ни малейшего пятна. Вы свободны. Мы отпускаем Вас под честное слово, что Вы не будете больше заниматься политикой". Выслушав капитана Мура, я ответил: "Ведите меня назад". И, повернувшись, направился к выходу. Удивленные судьи запротестовали. Один из них побежал за мною и вернул меня к столу. После короткой "торговли" капитан Мур ударил молотком по столу и заявил: "Вы освобождаетесь без всяких условий". Все трое окружили меня, крепко пожимая мне руку.

стр. 131


За время моего сидения в лагерь в третий и последний раз, прибыл представитель советской миссии. Вот как описывает это событие С. В. Трибух: "Советский полковник и американские офицеры заняли место на сцене в клубе. Зал был битком набит жителями лагеря. Стояла полная тишина. Вид полковника был довольно благообразный и даже симпатичный. Он обратился к собравшимся с патриотической речью о родине, которая ждет своих сынов и дочерей. После речи он предложил публике задавать ему вопросы. Ни одного вопроса не последовало. Все, как один, встали и спокойно вышли из зала. Полковник кисло улыбнулся и сказал: "Хорошо организовано!".

Действительно, организовано было неплохо. Но самое важное - то, что лагеря своим поведением заслужили глубокое уважение не только местного Военного управления, но и всех воинских частей, начиная с командующего XXIII корпусом, и сумели создать себе друзей на самом высоком уровне в штабе главнокомандующего во Франкфурте. Повторение Кемптенской трагедии было бы здесь совершенно немыслимо.

За все существование менхегофских лагерей из них не было выдано ни одного человека.

ЮНРРА

Как указывалось выше, опека над всеми лагерями Ди-Пи была поручена международной организации ЮНРРА, которая никак не могла примириться с существованием не подведомственной ей системы менхегофских лагерей. Особое положение этих лагерей обусловливалось тем, что это были единственные в Германии рабочие лагеря, стремившиеся к полной правовой и экономической независимости. Американские военные власти к этому стремлению относились сочувственно и его поддерживали. Тем более, что эти лагеря своей работой оказывали им реальную помощь. Военные власти считали, что, чем раньше все лагеря Ди-Пи перейдут на базу самоокупаемости, тем лучше. Поэтому они твердо защищали Менхегоф от притязаний ЮНРРА, обвинявшей армию в "эксплуатации несчастных Ди-Пи".

ЮНРРА, однако, имела в руках один важный козырь. Ей были переданы исключительные полномочия на проведение регистрации Ди-Пи на предмет определения, подлежат ли они репатриации или имеют право на "статус бесподданных". На этом настаивало советское правительство, зная, что ему куда легче влиять на аморфную международную организацию, чем на американские военные власти.

В результате был достигнут компромисс: ЮНРРА пришлет в лагерь свой "тим" (команду), который проведет под руководством майора Стирса регистрацию. Потом, постепенно ознакомившись с особенностями лагерей, примет от Стирса над ними шефство, не изменяя их рабочую структуру, внутренний уклад жизни и систему управления. Такая формула устраивала руководство лагерей, потому что регистрация была насущно необходима для защиты от советских происков.

Майор привез в лагерь группу "ЮНРРА тим 505", состоявшую из пяти французов, возглавляемых г. Бальмелем. С утра 14 июля началась регистрация, в результате которой Менхегоф и его филиалы были официально утверждены как лагеря "бесподданных". Надо сказать, что во время регистрации произошло немало курьезов.

Перед регистрацией, как того требовали правила, собравшимся были розданы напечатанные по-русски короткие анкеты. Помимо обычных данных (имя и фамилия, место и дата рождения, семейное состояние и профессия), следовало ответить на последний вопрос: "Где вы проживали до 1 сентября 1939 года?". Регистрация проходила в большом зале клуба, куда потянулись люди, в том числе и новые эмигранты, уже вооруженные заранее заготовленной "липой". Многие из них, в особенности простые люди, нервно повторяли про себя зазубренные "биографии". За столом на сцене сидели от ЮНРРА гг. Бальмель, де Нерво и г-жа Дюмениль (с

стр. 132


ошибками, но бегло говорившая по-русски) и майор Стирс. Слева около сцены стоял другой стол, за которым сидели лагерные переводчики и представители администрации для оказания помощи "малограмотным".

Перед началом регистрации майор Стирс, по предварительному сговору со мною, объявил: "Все, кому трудно заполнить анкету, могут обратиться за помощью к лицам, сидящим за этим столом". Реакция на эти слова была поразительной. Почти ползала устремилось к этому столу. Стирс потом с удивлением говорил: "Никак не понимаю, как в таком культурном лагере оказалось столько неграмотных!". Остальные по очереди подходили к столу, предъявляли свои документы и отвечали через переводчика на два-три вопроса, задаваемые членами комиссии.

К столу подходит средних лет колхозник. Бальмель, ознакомившись через переводчика с анкетой, задает вопрос: - Вы пишете, что вы женаты, где же Ваша семья? - в Минске осталась, ох, мои сирые дитятки! - со слезой в голосе отвечает расстроившийся колхозник. - Как в Минске? Тут же сказано, что вы проживали в Бресте. - На помощь приходит переводчик: - Так Вы ведь только что за столом объяснили, что женились в 40-м году, когда ездили в Минск навестить тетю? - Так... тетю, тетю, - нервно закивал головой растерявшийся колхозник, - в 40-м!

Прищурив один глаз, Бальмель внимательно посмотрел на стоявшего перед ним вспотевшего человека. Поставив на анкету штемпель, он в верхнем правом углу написал: "Стейтлесс".

Зал уже сильно поредел. Со сцены по списку вызывают оставшихся. "Горелко А. М." - три раза раздается в зале. Один из сидящих в четвертом ряду локтем толкает соседа: "Иди же, тебя вызывают!". "Та я же Буренко!". Потом, спохватившись, вскакивает и бежит на сцену. Таких курьезов было немало. К чести Бальмеля и двух его сотрудников надо сказать, что вели они себя благородно. Большая им за это честь и хвала. Впрочем, немалая заслуга в этом принадлежит Стирсу, поставившему условия: "Не придираться к людям".

23 августа майор Стирс передал шефство над лагерем "Тиму 505". Поначалу все шло гладко. Бальмель старался не вмешиваться во внутренние дела лагеря. Сотрудничая с администрацией, он все свои распоряжения согласовывал с Б. П. Григорович-Барским, замещавшим меня, находящегося под арестом.

Однако, под очевидным давлением сверху (что впоследствии подтвердилось), Бальмель и его сотрудники стали все чаще и больше нарушать договоренные со Стирсом условия. Основной целью ЮНРРА было сломать относительную экономическую независимость лагеря путем прекращения внешних работ. Открыто потребовать этого она не смела и потому начала действовать исподволь снизу.

Большая часть продовольствия приходила теперь по каналам ЮНРРА, хотя значительная доля продуктов продолжала поступать в лагерь из армейского склада Дж-5 в Касселе: шоколад, кофе, конфеты, сигареты, чилийское мороженое мясо, сардины, "Крейшонс" (индивидуальные пакеты с солдатским неприкосновенным пайком для работающих вне лагеря) и т. д. По уставу ЮНРРА, предоставляемое ею продовольствие должно было быть бесплатным. Это сильно подрывало один из основных принципов лагерей - самим платить за свое питание. Члены отряда ЮНРРА, в особенности говорившая по-русски Александра Дюмениль, развернули среди жителей лагеря широкую пропаганду против рабочего принципа лагерей. Это правило ввела администрация из тщеславия, говорили они. Ни в одном лагере Ди-Пи не работают. ЮНРРА считает, что они должны отдыхать после всего, пережитого при нацистах.

Эта агитация вскоре принесла свои плоды. Небольшая группа украинцев под влиянием двух ярых самостийников Жуковца и Давиденко потребовала, чтобы ЮНРРА перевела эту группу в украинский лагерь, ибо она не хочет работать на "москалей". В переводе им ЮНРРА отказала, заявив, что они вправе не работать, если не хотят. Группа объявила забастовку, вызвавшую справедливое негодование всего населения лагеря. Через две недели все бастовавшие, кроме обоих заводил, добровольно вернулись на работу.

стр. 133


Положение резко ухудшилось с прибытием г-на Готье, заменившего уехавшего в отпуск Бальмеля. Опираясь на приславшего его регионального директора ЮНРРА Макганигела, он совершенно распоясался. Пренебрегая условиями договора, он все больше и больше начал вмешиваться в распоряжения Центрального управления лагерей. Поощрял и раздувал конфликты своих сотрудников с членами лагерной администрации. Сам он завел себе молодую немку, которую в качестве секретарши одел в юнрровскую форму (по уставу ЮНРРА принимать немцев на службу было строжайшее запрещено). Начались почти неприкрытые злоупотребления.

До приезда Готье грузовики с предназначенным для лагеря продовольствием подъезжали к центральному складу, где груз сверялся с накладной, копия которой с подписью заведующего складом возвращалась шоферам. По распоряжению Готье грузовики перед въездом в лагерь стали останавливаться перед виллой, где жили члены отряда ЮНРРА. Из грузовиков выгружались ящики, после чего без накладной они разгружались на складе. Накладные оставались у Готье, а копии их с его подписью передавались водителям возвращавшихся порожняком грузовиков. Это было наглым хищением продовольствия. Служащие ЮНРРА, кроме высоких окладов в долларах, получали полный офицерский паек. Захваченными продуктами Готье и часть его сотрудников пользовались в спекулятивных целях.

Бензин для перевозок и обслуживания внешних рабочих бригад лагеря получали непосредственно от армии; для внутренних лагерных нужд горючее выписывала ЮНРРА. Желая подорвать программу внешних работ, Готье до минимума сократил выдачу бензина от ЮНРРА. Лагеря, а их было всего шесть, включая небольшие коллективы в Вильхельмстале, Касселе и при авиабазе Р-12, находились друг от друга на сравнительно большом расстоянии. На их обслуживание бензина остро не хватало. Приходилось часть его выделять из квоты, получаемой из армии. Это сильно осложняло жизнь лагерей и порой приводило к нарушениям рабочих графиков.

ЮНРРА занялась систематическим разложением лагерной дисциплины. Началось раздувание национальных страстей. Желая взорвать установившийся в лагере порядок, ЮНРРА вокруг себя стала собирать всех недовольных, смутьянов, амбициозных интриганов. Этим особенно энергично занималась Александра Дюмениль. Незаконно изымая со склада продукты и одежду, она раздавала их всем тем, кто охотно слушал ее критику "политической группы", захватившей власть в лагерях. По мере того, как люди стали понимать, что репатриация им больше не угрожает, часть тех, кто, спасаясь от висевшей над ними угрозы, настойчиво просились под защиту лагеря, теперь становились в оппозицию к управлению. Но именно это привело к тому, что большинство жителей тесней сплотилось вокруг лагерного руководства.

Такой была обстановка, когда я 10 октября 1945 г. вернулся в лагерь. Я пробовал с вернувшимся из отпуска Бальмелем (Готье остался при нем помощником) восстановить между тимом ЮНРРА и лагерной администрацией более гармоничные отношения. Перемирие продолжалось недолго. Снова встал на дыбы неистовый "мустанг", как в лагере прозвали д-ра Порраса за его неукротимый нрав. Этот молодой мексиканец, едва закончив медицинский институт в США, попросился в ЮНРРА и немедленно, несмотря на полное отсутствие опыта, был принят и послан в Германию в качестве врача. Красивый и даже по-своему симпатичный Поррас, увы, страдал сильным комплексом неполноценности. В США в те времена к мексиканцам, как и ко всем латиноамериканцам, относились еще несколько свысока. Поррас затаил обиду. И вдруг ему под надзор попали 12 врачей, включая одного профессора, а к тому же и общий контроль над санитарным состоянием маленького "городка" с населением в 2546 человек. В Америке он видел безукоризненные больницы, оборудованные последней техникой туалеты, и здесь, в лагерных (да еще каких!) условиях решил проявить себя и показать свое превосходство "полудиким" и "отсталым" выходцам с Востока. Он все время стремился что-то переустраивать и по-

стр. 134


учать уму-разуму нецивилизованных русских врачей. Сам никого не леча (его просто к этому не подпускали), он совершенно измучил лагерных врачей и, будь у него на то возможность, он своими дикими прожектами совсем бы развалил больницу. Последней каплей была его попытка заменить всех русских врачей латышами.

Вот это и постепенно возобновлявшаяся под сурдинку агитация против лагерной администрации заставили меня принять решительные меры. Было ясно, что вырваться из-под контроля ЮНРРА практически уже невозможно. Потому было решено ее основательно пугнуть.

23 ноября я подал обстоятельный рапорт региональному директору ЮНРРА Макганигелу с приложением убийственных документов, отражающих все беззакония, злоупотребления, хищения и безобразия, творившиеся группой работников ЮНРРА в лагере Менхегоф. В конце рапорта я указал, что если ЮНРРА не примет немедленных и радикальных мер по изменению создавшегося положения, мне придется лично передать этот рапорт ответственным лицам в ставке генерала Эйзенхауера.

На следующий же день в лагерь прибыл Макганигел. Состоялась продолжительная беседа. Макганигел был сладок, как мед, он признал все "ошибки", приписывая их в основном неопытности своих подчиненных, непониманию ими своих обязанностей и правил ЮНРРА. Заверил, что Бальмель и Готье будут переведены в другие лагеря, как только он подберет нового, подходящего человека, американца, на что ему потребуется какое-то время. Свое обещание он сдержал. Бальмеля с Готье убрали, и на их место прибыл г-н Кольт.

Макганигел приехал в лагерь впервые. Долговязый, худой, с длинным лошадиным лицом, этот ирландский американец, несмотря на свою мягкую речь, производил скорее неприятное впечатление. Вскоре выяснилось, что он много пьет и часто проводит почти целый день в обществе советских офицеров, обильно угощающих его водкой и икрой. Немудрено поэтому, что его выбор пал на Кольта, человека умного и хитрого, который свою борьбу повел более осторожно и конспиративно. Наружно он себя вел вполне прилично, не давая явных поводов к серьезным обвинениям. Много позже, в 50-е годы, он был разоблачен в Калифорнии как старый член американской коммунистической партии.

Закат

По указанным причинам лагерная администрация к концу октября оказалась вынужденной постепенно сворачивать внешние работы. К новому, 1946 году Менхегоф перестал быть рабочим лагерем и превратился в обычный лагерь Ди- Пи. Но не совсем. В нем еще с год существовала внутренняя дисциплина. Управление все еще оставалось в руках членов Союза. Культурная жизнь кипела.

Начались поиски новых решений. Уже в январе стало ясно, что попытки создания в Германии экономически независимых русских национальных очагов не имеют никаких шансов на успех. Рано или поздно закроются лагеря ЮНРРА, и тысячи русских людей (да далеко не только русских) окажутся в безвыходном положении в разоренной войною Германии. В то время никто, включая ЮНРРА, еще не задумывался над решением дальнейшей судьбы Ди-Пи. Никаких шагов в этом направлении не предпринималось.

Как-то в феврале 1946 г. в 11-м бараке, где размещалось ИБ НТС, состоялось закрытое совещание, на котором я изложил свои мысли. Война окончилась, но в отношениях между западными союзниками и СССР начинает наблюдаться некоторое обострение. Что будет дальше, неизвестно. Но русские в Германии сидят, как в мышеловке. Необходимо организовать вне ее границ какую-то базу, где на основе экономической независимости можно было бы создать сплоченное ядро из членов Союза и оставшихся кадров РОА, которое могло бы экономически обеспечить

стр. 135


существование количественно значительно большего числа выбитых войною из колеи русских людей.

Ни одно из западноевропейских государств на это не согласится. Необходимо искать такое место, где бы приезд русских рабочих коллективов был бы экономически оправдан и желателен. Таким местом является Французское Марокко. Это полунезависимое государство остро нуждается в квалифицированных рабочих руках и специалистах По своим географическим и климатическим условиям Марокко вполне подходит. Но для русского дела оно особенно подходит. Шансов на ассимиляцию с арабским населением практически не существует. Следовательно, в случае войны США с Советским Союзом вблизи европейских берегов окажется сплоченная национальная русская группа, которая сможет, при разумной американской политике, послужить ядром для образования русской освободительной армии, имеющей реальный шанс выполнить ту задачу, которую могла бы выполнить РОА, если бы ее с самого начала не связали по рукам и ногам немцы своей самоубийственной политикой. Предложение было единодушно принято.

Приказом по лагерям от 11 марта 1946 г. я на время своего отсутствия назначил своим заместителем М. Л. Ольгского, а сам полулегальным путем отправился в Париж. Как везде, так и в Париже большую поддержку мне оказал Союз в лице А. П. Столыпина, председателя французского отдела НТС. Помощь Столыпина была не только материальной (я приехал в Париж без копейки денег), но, что еще важнее, советом и связями.

После длительных хлопот, переговоров и обсуждений я в конце апреля получил от генерального директора отделения французского Министерства иностранных дел по Африке и Ближнему Востоку принципиальное согласие на переезд в Марокко 1800 русских людей, организованных в производственные промышленные коллективы. Громадную помощь мне оказал губернатор В. Валентэн-Смит, председатель "IGCR" (МПКБ - Межправительственного комитета по беженцам), недавно образованного при Высоком комиссариате по делам Германии и Австрии. МПКБ был предшественником основанной 1 октября 1949 г. "IRO"- Международной организации по делам беженцев.

Союзные правительства в лице Высокого комиссариата по делам Германии и Австрии начали серьезно задумываться над необходимостью разгрузки этих стран и поручили МПКБ изучить проблему расселения Ди-Пи. Своей расточительностью, бесхозяйственностью, безалаберностью работы часто неопытных, а порой и нечестных кадров ЮНРРА привела к тому, что западные правительства решили ее закрыть. Надеясь, что ей все же удастся изменить это решение, ЮНРРА повела ожесточенную борьбу с МПКБ. Для МПКБ мое предложение было чрезвычайно заманчивым: с места в карьер на деле показать свою эффективность. Потому МПКБ и оказал мне сильную поддержку. Губернатор Валентэн- Смит был французом, пользовавшимся большим влиянием в правительственных кругах.

Состоялась последняя схватка с ЮНРРА. Вооруженный официальным документом французского Министерства иностранных дел, я 2 мая 1946 г. вернулся в Менхегоф, чтобы образовать первую строительную группу, подобрать для нее персонал и выхлопотать необходимые выездные бумаги. На другой день вечером в битком набитом зале клуба я доложил о результатах своей поездки и планах на ближайшее будущее. Доклад вызвал всеобщее одобрение.

Однако за спиной ЮНРРА провести такое мероприятие было немыслимо. На следующий день я поехал к Макганигелу. Показав ему французский документ и изложив свои планы, я попросил содействия ЮНРРА по оформлению выездных бумаг. Деньги на переезд первой группы и на первые недели существования в Марокко обеспечивались МПКБ. Макганигел сперва остолбенел. Он понял, какой удар это наносит ЮНРРА. Потом вскипел: - Как Вы смеете заниматься таким делом без ведома ЮНРРА? - заорал он. - Как же без ведома, ведь я обращаюсь к Вам за

стр. 136


содействием. Разве не в интересах ЮНРРА помогать выезду Ди-Пи? - спокойно ответил я. Овладев собой, Макганигел заверил меня, что ЮНРРА, конечно, всемерно поможет, но возникнут большие трудности, потому что это дело не имеет прецедента. Не существует даже организации, уполномоченной выдавать Ди-Пи заграничные паспорта. Тем не менее, он с энтузиазмом обещал мне всячески способствовать скорейшему отъезду группы.

Я уже хорошо знал, что представляет собой Макганигел, но обойти его было невозможно. Чтобы не давать повода углубить обвинения в самовольстве, нужно было соблюсти все правила существующего порядка. Если Макганигел в течение нескольких дней ничего не сделает, тогда можно ехать во Франкфурт. Но мне в голову не приходило, до какой степени беззакония был способен дойти Макганигел, чтобы сорвать дело.

Утром 9 мая Макганигел попросил меня срочно к часу приехать к нему в Кассель. Я решил, что дело сдвинулось, и в назначенное время прибыл к подъеду здания ЮНРРА. У входной двери стояли два немецких полицейских. Предъявив ордер прокуратуры на арест, они посадили меня в машину и привезли в городскую немецкую тюрьму. Там мне сообщили, что я обвиняюсь в уголовном преступлении, и отвели в камеру.

Когда-то в апреле, когда я был в Париже, по настоянию отряда ЮНРРА-505 был арестован начальник транспорта Н. Н. Лобачевский. Его обвинили в том, что он незаконно продал партию шариковых подшипников, находившуюся на лагерном складе автомобильных запчастей. Вскоре после переезда в Менхегоф в развалинах разбитого бомбами завода была найдена большая партия шарикоподшипников. Подшипники были очень нужны для ремонта автомобилей и с разрешения ВУ были перевезены в менхегофский склад. Произведя ревизию склада, Лобачевский нашел, что такого количества шариковых подшипников мастерской не нужно, и решил большую часть из них продать. Деньги он официально передал в лагерную кассу, но, возможно, получил какие-то комиссионные от покупателя. ЮНРРА, в своей борьбе с администрацией, решила раздуть это в большое дело, в результате Лобачевский был арестован.

Все это произошло дней за 10 до моего возвращения, и я вообще ничего не знал об этом деле. Тем не менее, по требованию ЮНРРА таким коварным способом был арестован именно я, а не М. Л. Ольгский, бывший во время этого события руководителем лагерей.

Несмотря на мои требования, меня никуда не вызывали на допрос. Только 10-го утром явился ко мне в камеру Макганигел. Он стал не столько допрашивать меня, сколько угрожать мне, говоря, что всегда знал, что в лагере собралась банда жуликов, эксплуатирующих бедных Ди-Пи. Но теперь, с поимкой вожака, ЮНРРА всех выведет на чистую воду. На вопрос, что он сделал в связи с документами для отъезжающей группы, Макганигел грубо ответил: "Не Вам и не Вашим друзьям нужно заниматься этим делом. Мы сами разберемся в этой "афере". А Вы думайте о собственной судьбе". Наконец, мне надоело все это слушать, и я сказал, что если меня завтра с утра не поведут к немецкому следователю, я учиню в тюрьме такой дебош, что меня должны будут отвести к немецкому начальству. На другой день утром я был выпущен без всяких объяснений. Через неделю, без суда, был выпущен и Лобачевский.

Назревал большой скандал, и во Франкфурте было принято "соломоново решение". Макганигела убрали из Касселя, а мне и моим помощникам Барскому и Гракову с семьями было предложено уехать из лагеря на юг Германии, где на берегу чудесного озера Хопфензее для нас американцами была реквизирована небольшая гостиница в одноименном курортном местечке. Это предложение поехать на отдых, однако, было выражено в такой форме, что отказаться от него было невозможно. Утром 14 мая в лагерь пришли машины. Все население Менхегофа высыпало провожать своих "начальников". Расставание было трогательным.

стр. 137


Первое групповое переселение Ди-Пи из Германии

Мой отъезд из Менхегофа в "почетную ссылку", однако, не прервал моей регулярной связи с лагерями. Ко мне часто приезжали из него курьеры. В коне мая мне из менхегофских лагерей привезли нотариально заверенное полномочие, снабженное 1479 подписями, кончающееся словами: "Мы впредь принимаем на себя ответственность за любые обязательства, которые г-н Болдырев примет от нашего имени в рамках и смысле этого полномочия". Если принять во внимание, что из 2546 жителей лагеря детей и несовершеннолетних подростков было 519, то это значит, что четыре пятых его обитателей выразили мне свое доверие. Когда к концу июня стало очевидно, что ЮНРРА, положив официальный документ французского МИДа под сукно, бесповоротно решила сорвать это дело, я снова поехал в Париж.

Положение мое было неловким, ибо приехал я с пустыми руками. Хуже всего было то, что во Франции подули новые ветры. Очень усилилось в правительстве влияние коммунистов. Только МПКБ, которому я доложил о происках ЮНРРА, продолжал оказывать мне энергичную поддержку. Однако МИД изменил теперь свое первоначальное решение. Оставляя это решение в силе, министерство под давлением левых поставило новое условие: получение предварительного одобрения от генерального резидента в Марокко Эрика Лабонна, главы французской администрации протектората, который-де должен был согласовать этот вопрос с правительством марокканского султана.

Скрепя сердце, на свой риск и страх, я поехал в Марокко. Все расчеты в отношении экономической оправданности приезда квалифицированных рабочих сил оказались правильными. Заручившись поддержкой сильно заинтересованных промышленных кругов, я получил от Эрика Лабонна требовавшееся одобрение. Однако оно ограничивалось одним непременным условием: визы будут выдаваться группам только на основе представленного резиденции от уже существующих фирм или новой фирмы ручательства об обеспечении каждой группе жилья и работы.

Создать фирму, которая могла бы принять на себя ответственность за обеспечение 1800 человек, было немыслимо. Пришлось подумать о таком предприятии, которое при сравнительно ограниченном числе работников могло бы приносить прибыль, достаточную для существования, хотя бы на первое время, 10 человек на каждого работающего. Такая фирма, СОМЕП, и была создана, куда на плечах 26 человек приехало еще 246.

Первоочередной проблемой в Марокко была ирригация, а это требовало больших землемерных работ. В этом были сильно заинтересованы министр общественных работ г. Жирар и, в особенности, его помощник Бозиль, начальник отделения гидравлики и электрификации. Он дал твердое обещание по прибытии группы передать фирме подряд на землемерные работы стоимостью в 7719000 франков и в день подписания контракта выдать авансом 930000. В связи с этим в Менхегофе под руководством опытного специалиста Г. М. Томашевского спешно были открыты геодезические курсы.

Но все рано на первое время, а главное на обеспечение жилья, необходимы были деньги. По моей просьбе фирма получила в заем от князя С. С. Белосельского-Белозерского 1000 долларов, а через Д. Н. Федченко, жившего в Париже, еще 5000 от вдовы и от дочери С. В. Рахманинова, Т. С. Кнюс. Оба эти займа были в срок и сполна возвращены. Но для обеспечения жилья мало было денег, нужны были строительные рабочие. Для этого я сговорился с группой работающих в Марокко французских фирм, нуждавшихся в квалифицированных каменщиках, плотниках, бетонщиках и т. д. Они согласились сообща выписать русскую строительную артель, которая на контрактных условиях будет поставлять им бригады специалистов. По приезде, однако, эта артель построит для себя и будущих групп необходимые жилые помещения. Так в 1947 г. под Касабланкой возник русский поселок Бурназель.

стр. 138


По моем возвращении в Париж с требуемым МИДом официальным одобрением Эрика Лабонна МПКБ назначил меня своим полномочным представителем в Марокко. Я перестал быть бесправным Ди-Пи. Мандат ответственного сотрудника МПКБ сильно облегчил дальнейшую работу.

Зная, что ЮНРРА будет всячески тормозить дело, я решил в качестве строительной артели перевезти в Марокко группу так называемых "власовских кадет". Эта группа в 120 молодых людей в возрасте от 17 до 22 лет, проходившая курсы при 2-й дивизии РОА, работала теперь под Мюнхеном на военном аэродроме "Рим" под руководством своего бывшего начальника капитана Копытова. Официально они даже не считались Ди-Пи, но этим фактом я пренебрег; ведь ЮНРРА к ним никакого касательства не имела. Американское же их начальство, всячески им сочувствовавшее, энергично помогло им выправить необходимые документы.

Так из Германии в июне 1947 г. выехала первая группа Ди-Пи. До этого времени бывали единичные случаи индивидуальных отъездов, да и то в виде исключения. Двери в США и другие страны были еще плотно закрыты для Ди-Пи. Правда, эта группа в 134 человека, включая сопровождающих, была не из Менхегофа, но это были как раз такие люди, какие по замыслу должны были составлять костяк независимого национального русского ядра в Марокко. В августе 1947 г. приехала вторая, "геодезическая" группа, уже из Менхегофа, всего 272 человека, из которых землемеров было 26.

В Касабланке А. Н. Граковым было основано еще одно предприятие - электротехническое, обеспечившее приезд новых людей. Кроме того, местные фирмы, видя высокое качество приехавших русских специалистов, начали способствовать приезду следующей группы. Она, примерно в 150 душ, прибыла в конце 1947 года. К этому времени в Марокко собралось уже около 600 человек. Выписаны в Марокко были о. Митрофан Зноско и регент Е. И. Евец с семьями.

Для реализации плана в более широких масштабах нужны были деньги. С результатами успешно осуществленного опыта я в ноябре 1947 г. отправился на поиски денег в Америку. Однако к тому времени появились надежды на эмиграцию в США и латиноамериканские страны. Кроме того, стало очевидным, что, несмотря на напрягавшиеся отношения между США и СССР, до вооруженного столкновения дело не дойдет. Следовательно, основная причина для создания в Марокко российского ядра отпадала.

Однако для дела НТС Марокко сыграло свою роль. Оно дало возможность таким людям, как Е. И. Гаранин (бывший военный прокурор РОА), А. С. Парфенов, и нескольким другим видным представителям РОА уйти от методической погони за ними советских ищеек. Но самое главное то, что Марокко послужило резервуаром, давшим Союзу целый ряд жертвенных борцов, в частности А. Новикова и В. Кудрявцева, героически погибших потом в России.

Угасание и разгром Менхегофа

В первой половине 1946 г., когда в лагере выходили "Посев" и "Грани", когда в клубе ставились еще спектакли и на гастроли приезжали певцы, как Иван Жадан, бывший солист Большого театра, и Юрий Морфесси, а также немецкая опереточная труппа и балет из Касселя, культурная жизнь в Менхегофе продолжалась. Хотя ЮНРРА все больше и больше накладывала свою лапу на лагеря, стремясь сломить в них союзный костяк, она тем не менее прекрасно понимала, что без "союзного" возглавления невозможно сохранить в лагерях порядок. Так, в результате очередного конфликта с ЮНРРА, на место ушедшего с поста руководителя центрального управления М. Л. Ольгского вступил С. П. Рождественский. Но управлять лагерями становилось все труднее. После моей высылки стали гаснуть надежды на возможный выезд из Германии. Бесцельная, бесперспективная лагерная рутина и безделье у многих вызывали уныние. Начались интриги и внутренние склоки. Дух в лагере стал угасать.

стр. 139


В августе 1946 г. над лагерем разразился гром. В Менхегоф нагрянула комиссия "CIC" (Служба американской контрразведки) для проведения чистки (скриннинг). Это мероприятие было вызвано настояниями советского правительства. Однако к тому времени американцы окончательно отказались от насильственной репатриации. Угроза выдачи висела только над лицами, против которых советские власти могли выдвинуть неопровержимые обвинения в "коллаборации". В это число, в частности, советчики включили всех чинов РОА. Но отношение американцев к последним изменилось, и поиски для советских миссий были сильно затруднены. Хозяйничать в американской зоне, как в первое время, американские власти им больше не позволяли. Главная же причина чистки была экономической. Содержание многих тысяч Ди-Пи стоило огромных денег, и было решено максимально сократить их численность.

Чистка проводилась примерно в том же порядке, как и регистрация в июле 1945 года. Только вместо майора Стирса и благосклонных членов ЮНРРА сидели опытные американские офицеры. Каждый из допрашиваемых должен был доказать, что до 1 сентября 1939 г. он не был гражданином СССР; что был насильно привезен в Германию на работы; что не сотрудничал с нацистами и не был в частях РОА. Тут уж одной "липой" отделаться было трудно. В сомнительных случаях, а их было очень много, требовалось доказать знание языка страны, в которой проживал допрашиваемый. Большинство указывало Польшу, часть населения которой составляли западные украинцы. Для проверки знания языка комиссия подобрала нескольких "экспертов" из числа бесспорно прошедших испытания лиц. По польскому языку таким экспертом был С. В. Трибух. Передаем слово ему: "Совесть мне не позволяла "закапывать" этих несчастных людей, у которых от нервного напряжения дрожали руки, а лицо покрывалось смертельной бледностью. И я, не смотря в глаза лейтенанту, подтверждал, что данное лицо знает польский язык. С. А. Левицкий, который был переводчиком с русского на английский и с английского на русский, передавал мое заключение лейтенанту. Лейтенант принимал это спокойно, не выражая никаких сомнений, но в конце рабочего дня попросил меня не являться на следующий день, поскольку он сам немного знает польский язык".

В результате чистки более половины жителей лагеря лишились статуса Ди-Пи, и в марте 1947 г. эти люди были распределены по немецким беженским лагерям. Среди этих "изгоев" оказалось очень много членов НТС и почти все его руководство.

Эта чистка нанесла лагерю смертельный удар. В мае 1947 г. в связи с резким сокращением лагерного населения были закрыты все входившие в менхегофскую систему филиальные лагеря. Школы продолжали работать, но во всех других отношениях культурная жизнь в Менхегофе замерла. В 1948 г. лагерь перешел из рук ЮНРРА в ведение ИРО, приславшего в Менхегоф в качестве своего директора поляка г-на Заборовского. Со вселением в лагерь группы в 200 поляков- холостяков участились случаи краж и скандалов. Впервые за все время существования лагеря от окружающего немецкого населения посыпались жалобы. Заборовский собрал своих поляков и в присутствии начальника лагеря Г. И. Попова разнес их в пух и прах, после чего безобразия прекратились.

В заключение нужно подчеркнуть, что, даже после высылки из лагеря большей части "союзного" кадра, управление лагеря оставалось в руках членов НТС. Исключение составлял сравнительно короткий и бесславно окончившийся период, когда избранными оказались представители главным образом украинской оппозиции К. М. Быстровский и его заместитель Копцевич, заменивший избранного людьми, но отказавшегося от должности Г. И. Попова. Любопытно, что Быстровский и Копцевич тоже были членами НТС, вышедшими из его рядов перед самыми выборами.

После отъезда С. П. Рождественского управление лагерем в мае 1947 г. перешло в руки Г. И. Попова и С. В. Трибуха, остававшихся в должности до 1 сентября 1948 года. А после вынужденной, в связи с денежными махинациями, отставки Быстровского и Копцевича начальником лагеря вновь стал

стр. 140


член Союза Г. И. Лукашевич. 12 апреля 1949 г. лагерь Менхегоф был закрыт, а оставшееся его население переведено в Шляйсхаймский лагерь под Мюнхеном.

Если лагерь Менхегоф заслуживает какого-то внимания, то только потому, что он сумел оказать русским людям эффективную защиту в самый тревожный период, когда над ними висела угроза сталинской расправы. Высоко подняв русское имя и национальное достоинство своих обитателей, менхегофские лагеря своим трудом и образом поведения заслужили уважение и поддержку американских военных властей. Несмотря на убожество бараков и бытовых условий, Менхегоф сумел в культурном отношении добиться значительных достижений. Были ли менхегофские гимназия, театр, хор, оркестр и т. д. лучше, чем в других лагерях Ди-Пи, скажем - в Шляйсхайме, сказать трудно. Но они были не только хорошими. В послевоенной Германии, когда везде еще царила разруха, они были первыми. Как первыми были возникшие в Менхегофе русские печатные органы: еженедельник "Посев" и журнал "Грани".

Лагерь Менхегоф не добился от американцев создания Общероссийского комитета по защите интересов русских Ди- Пи. За свою экономическую независимость он боролся упорно, но в этой неравной борьбе он, в конце концов, потерпел поражение. Он не обеспечил эвакуации всех обитателей лагеря из Германии, но он осуществил первые и единственные групповые переезды из нее Ди-Пи. Более того, эти группы ехали в Марокко, твердо зная, что им обеспечены заработок и кров, забота и моральная поддержка близких им по духу русских людей. Они не были вынуждены, как тысячи и тысячи Ди-Пи после них, ехать в полную неизвестность в чужие страны, где им приходилось с первого же дня хвататься за любую работу и искать доступного по цене жилья.

Русские марокканцы, не работавшие в созданных для них русских фирмах, осмотревшись, при поддержке этих фирм все поголовно и быстро устроились на хорошие места. Даже слабое знание французского языка не служило помехой, столь сильной была в Марокко нужда в опытных специалистах и интеллигентных людях. Когда в 1956 г. Марокко получило независимость, многие из них перебрались в США, Францию и даже в Германию с накопленными сбережениями.

Но Менхегоф сам по себе не родился. И стал он тем, чем был на первых этапах существования, только благодаря напряженной и целеустремленной работе национальной русской политической силы - НТС и бескорыстным самопожертвенным усилиям его идейных кадров. Не прошло и месяца после окончания войны, как руководство НТС уже начало, все время набирая силы, борьбу за спасение и защиту русских людей в Германии и одновременно развернуло работу в рядах советских оккупационных войск в восточных зонах Германии и Австрии.

История того, чем стал Менхегоф, по существу началась еще в России. Естественной кажется потому попытка проследить ее с самых истоков. Я надеюсь потом осуществить этот замысел в форме воспоминаний со ссылками на официальные документы, цифры и данные.

В заключение хотелось бы выразить глубокую благодарность всем друзьям и соратникам, самоотверженно вложившим свои силы в общее дело от Минска через Менхегоф до Марокко. Особенно вспоминаются сегодня имена покойных близких друзей: Б. П. Григоровича-Барского, И. И. Виноградова, Е. И. Гаранина, А. Н. Гракова, Г. С. Околовича и А. Р. Трушновича.


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/МЕНХЕГОФ-ЛАГЕРЬ-ПЕРЕМЕЩЕННЫХ-ЛИЦ-ЗАПАДНАЯ-ГЕРМАНИЯ

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

К. В. Болдырев, МЕНХЕГОФ - ЛАГЕРЬ ПЕРЕМЕЩЕННЫХ ЛИЦ (ЗАПАДНАЯ ГЕРМАНИЯ) // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 19.05.2021. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/МЕНХЕГОФ-ЛАГЕРЬ-ПЕРЕМЕЩЕННЫХ-ЛИЦ-ЗАПАДНАЯ-ГЕРМАНИЯ (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - К. В. Болдырев:

К. В. Болдырев → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
389 просмотров рейтинг
19.05.2021 (1045 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
6 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
9 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

МЕНХЕГОФ - ЛАГЕРЬ ПЕРЕМЕЩЕННЫХ ЛИЦ (ЗАПАДНАЯ ГЕРМАНИЯ)
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android