Социально-политические изменения второй половины 1980-х годов выявили несостоятельность социального проекта, частью которого являлась и историческая наука, выполнявшая важную функцию легитимации социального и культурного порядков советского общества. Это не могло не привести к кризису самой науки. В понимании причин кризиса и нахождении путей его преодоления среди историков-профессионалов единства не было: объединяло лишь "понимание кризиса как кризиса теории и методологии и восприятие происходящих перемен как угроза депрофессионализации исторического знания"¹ .

В центре дискуссий оказалась проблема выбора макрообъяснительных моделей исторического процесса (формация или цивилизация). Среди участников дискуссий второй половины 1980-х - начала 1990-х годов преобладали сторонники формационного подхода, но их оппоненты четко сформулировали недостатки данной модели и пытались доказать преимущества цивилизационного подхода, в основе своей социокультурного.

Начался поиск новых основ исторической науки. Важным фактором этого стала публикация сочинений ведущих западных и дореволюционных российских ученых, представляющих различные историко-методологические концепции, а также появление аналитической литературы, в которой рассматривался путь, пройденный западной исторической мыслью во второй половине XX столетия. Во второй половине 1990-х годов были изданы первые в постсоветский период обобщающие монографии по проблемам теории и методологии истории² .

К концу 1990-х годов в размышлениях профессиональных историков появляется тезис о преодолении кризиса и обретении российской исторической наукой нового качества. Марксизм перестал быть системообразующим началом современной исторической науки³ . Теоретические дискуссии 1990-х годов способствовали переходу от монистической к плюралистической интерпретации истории, что сопровождалось актуализацией неклассической и постнеклассической моделей исторической практики⁴ .

Существенные изменения проявились в расширении традиционных и появлении новых исследовательских полей, новой проблематизации исторического развития, формировании междисциплинарных подходов и новой структуры самой исторической науки. Подход к научному плюрализму выразился в становлении субдисциплин современного исторического научного знания: исторической антропологии, исторической психологии, тендерной истории, микроистории, истории труда. Для исторического объяснения в "новой исторической науке" стали привлекаться теории "среднего уровня", заимствованные из других гуманитарных и социальных наук. Сегодня назревает потребность в генерализации новых исследовательских разработок и переосмыслении "панорамной картины" развития исторической науки в целом⁵ .

Несмотря на некоторые успехи, в постсоветской историографии существует некая теоретико-методологическая неопределенность, что проявляется в отсутствии ведущих теоретических школ и

Проскурякова Наталья Ардалионовна - доктор исторических наук, профессор Московского государственного педагогического университета.

стр. 153

направлений и методологическом индефферентизме большинства профессиональных историков, которым присуща узкая специализация. Лишь немногие историки предпринимают попытки широких теоретических обобщений. Образовавшуюся теоретическую лакуну заполнили философы и ученые из смежных областей научного знания. В связи с этим необходима рефлексия по поводу характера и направлений поиска моделей, составляющих основу объяснений макроисторимеских явлений и процессов.

Наибольшей популярностью среди обществоведов, как на Западе, так и в России, пользуются три социологические макротеории: формационная, цивилизационная и модернизационная. Все они находятся за пределами собственно исторической науки и являются "метатеориями" по отношению к историческим исследованиям. Однако обращение к таким моделям позволяет "вписать" конкретное общество в контекст общемировой истории через универсальные закономерности общественного развития (стадиальный подход), или через социокультурное своеобразие общества как целостности (цивилизационный подход). Разумеется, ни одна из метатеорий не может претендовать на положение "единственно верного учения".

Анализ современной методологической ситуации (несмотря на скрытый характер дискуссий) позволяет выявить в историографии отечественной истории несколько основных тенденций: 1) обновление формационного подхода; 2) разработка цивилизационного подхода; 3) совмещение формационного и цивилизационного подходов; 4) активное освоение модернизационной парадигмы.

Еще в начале 1990-х годов учеными были проанализированы как "недостатки" и "слабые стороны" формационной теории, так и их причины⁵ . Критика формационного подхода велась сразу по нескольким направлениям: 1) экономического детерминизма (вызывало возражение выделение одного экономического фактора как определяющего и системообразующего); 2) линейного прогрессизма (ставились под сомнение и идея прогресса, и единство прогресса); 3) формационного редукционизма (критически отвергалась подмена сложного поливариантного процесса жизнедеятельности различных обществ упрощенной моделью "формационной пятичленки").

Однако многие историки старшего поколения считают, что марксизм и сегодня является эффективной социальной онтологией, хотя и нуждается в усовершенствовании⁶ . Так, обновление формационного подхода было предпринято Л. В. Миловым в монографии "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса", где автор, по его словам, "сделал попытку объяснения специфики российского исторического процесса, хотя бы в первом приближении"⁷ . Он указал на те ограничения и деформации в отечественной историографии, которые были связаны с феноменом "советского марксизма". Они заключались, главным образом, в доказательстве "непременной идентичности наших этапов развития с развитием исторического процесса в основных странах Западной Европы". Формационный подход привел к "перекосам в приоритетах" при выборе проблематики исследований (классовая борьба и расслоение крестьянства) и слабой изученности таких сторон жизни крестьянства, которые оставались за пределами общих закономерностей исторического процесса (технология сельскохозяйственного производства, повседневная жизнь крестьянства). Самым важным просчетом, по мнению Милова, было отсутствие должного понимания роли природно-географического фактора в истории народов России и Российского государства.

Апеллируя к авторитетам СМ. Соловьева и В. О. Ключевского, которые первыми оценили роль географического фактора, Милов считает необходимым расширить теоретико-методологические основы исследований, путем обогащения марксистской методологии (по его мнению, в принципе "правильной") отечественной дореволюционной историографической традицией. Милов ставит своей задачей выявить конкретно-исторический и экономический механизмы воздействия природно-экономического фактора на жизнь основного производителя - крестьянина и, в конечном счете, на общество и государство и показать, тем самым, особенности российского исторического процесса. Итогом исследования стала теория, согласно которой Россия являлась "социумом с минимальным объемом совокупного продукта", а российские крестьяне-земледельцы - "заложниками природы"⁸ . Неблагоприятные климатические условия на большей части территории России "имели важнейшее влияние на характер и темпы развития российского общества" и в значительной степени обусловили выдающуюся роль государства в истории нашего социума.

В поисках макрообъяснительной модели исторического процесса отечественные обществоведы все чаще обращаются к цивилизационному подходу. Основу этого направления, получившего теперь институциональное оформление (есть соответствующее направление в Институте всеобщей истории (ИВИ) РАН), заложили сборники, изданные под руководством М. А. Барга и публикация трудов крупнейших ученых-цивилизационщиков (О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина и др.). Современный уровень освоения цивилизационной парадигмы и широкий спектр взглядов по данной проблематике нашли отражение в двух публикациях: "Сравнительного изучения цивилизаций мира", изданного тем же ИВИ РАН, и сборнике, подготовленном Институтом российской истории РАН по материалам круглого стола на тему "Цивилизационный подход к российской истории: исследова-

стр. 154

тельский потенциал, ограничения, опыт применения", состоявшегося в феврале 2000 года⁹ . Концепт "цивилизация" сегодня очень популярен, широко распространен и в общественно-политическом и социокультурном контексте нашего общества, неся, как правило, определенную идеологическую нагрузку. Спустившись с высоких научных сфер, это понятие легко вошло в учебные планы и программы высшего и среднего образования.

В российском научном сообществе относительно возможностей цивилизационного подхода как научного метода, существуют различные мнения (порой полярные). То, что для одних российских исследователей является определившейся теорией - со своим предметом, комплексом проблем, методологическими принципами, для других выглядит не более чем априорная модель, субъективная и самодостаточная топологическая схема, объясняемая из самой себя и не поддающаяся пока строгой верификации. Отчасти это можно объяснить "молодостью" цивилизационного подхода в нашем обществознании, отчасти тем, что его предметность, как удачно выразился И. В. Следзевский, "не укладывается в рамки формально-рационального познания" и не может быть выражена полно и достоверно только одними теоретическими категориями¹⁰ .

В силу двойственности цивилизационной парадигмы в центре внимания современных российских обществоведов оказались вопросы и научного, и историко-философского плана. К первым можно отнести само понимание цивилизации (признаки, параметры), оценка методологической ценности цивилизационного подхода, его места в ряду других историко-теоретических концепций, возможности и ограничения в историческом познании, исходные теоретические предпосылки цивилизационного подхода, классификация цивилизаций (и ее критерии), структура и механизмы развития цивилизаций и, разумеется, особенности российской цивилизации. Предметом спекулятивной (философской) рефлексии отечественных специалистов стали проблемы соотношения и взаимодействия единства и многообразия человеческих универсальных ценностей и субъективных ценностных ориентации. Цивилизационщики-философы хотят уловить нечто "трансцедентное". Ими употребляется расплывчатые неверифицируемые понятия, такие как: "духовность", "этос", "особый цивилизационный архитип", "цивилизационное ядро" и др.

Западный опыт изучения цивилизации показал, что "теоретические предпосылки теории цивилизаций необходимо постоянно эксплицировать". Это "вполне естественный процесс", означающий "как освоение уже имеющихся достижений, так и их корректировку через включение новых объемов исторического материала"¹¹ . Можно считать, что российские обществоведы успешно освоили значительную часть того, что было создано в русле цивилизационной парадигмы на Западе, и уже сегодня ими предпринимаются попытки собственных креативных разработок. Как и в западной историографии, здесь можно наметить несколько подходов. Во-первых, это разработка новых макроисторических парадигм, основанных на принципе взаимодополнительности формационного и цивилизационного подходов. Во-вторых, это проработка самого цивилизационного подхода и попытки его экстраполяции на российский социум.

Начало перехода от формационного универсализма к цивилизационному плюрализму (идее многообразия исторического развития) было положено в последних работах И. Д. Ковальченко в середине 1990-х годов¹² . Центральной методологической проблемой, по его мнению, являлся "вопрос о соотношении цивилизационного и формационного подходов в изучении общественно-политического процесса". (В то время цивилизационный подход рассматривался как серьезная и чуть ли не единственная альтернатива в методологическом плане марксистской теории.) Речь шла о формировании направления, которое должно было быть либо интегрировано формационным подходом, либо противостоять ему.

В качестве основных объясняющих факторов Ковальченко выдвинул энергетическую и информационную вооруженность общества, характер социальных и политических отношений в обществе, культурно-идейный и нравственно-психологический облик человечества. Эта совокупность эндогенных факторов сопровождается рядом экзогенных, а именно: естественно-природных, планетарных, космических, общих и локальных условий жизнедеятельности людей. Исходя из указанных критериев в общей истории мировой цивилизации, им выделяются следующие этапы: доиндустриальный (первобытно-общинный, рабовладельческий, феодальный); индустриальный (капиталистическая и социалистическая стадии как формационные этапы) и постиндустриальный (информационный). Как видно, цивилизационный подход здесь выступает как укрупненная формационная модель, но при более пристальном его рассмотрении видны черты и векторно-стадиальной модели, основанной на идее единства человечества при многообразии форм этого единства.

Концептуальный синтез основных макроисторических парадигм (формационный и цивилизационный) и миросистемного анализа попытался осуществить Н. С. Розов в конце 1990-х годов, чья модель социальной онтологии основана на структурно-функциональном подходе¹³ . Социально-историческая реальность подразделяется им на четыре "сферы бытия" (биотехносфера, психосфера, культуросфера, социосфера), каждая из которых имеет свою структуру. Анализ цивилизационной динамики основан на выделении экотехнологического (экологический режим и материальные

стр. 155

технологии) и социального (экономические, политические, правовые, структурное аспекты общества) "подпространств", каждое из которых проходит определенные фазы развития. Кроме того, выделяются культурное и психологическое подпространства. Общества в своем движении по фазам развития теснейшим образом связаны друг с другом (образуют миросистемы). Они развиваются не сами по себе, а, прежде всего, за счет или с помощью других обществ. Цивилизацию Розов рассматривает как историческую систему, логика функционирования и развития которой, определяется в каждом периоде не только обществами, существующими в этом периоде, но и культурными инвариантами (системой образцов сознания и поведения) и исторической памятью, доставшимися от предыдущих периодов.

Исходное ключевое понятие "цивилизация" сегодня трактуется обществоведами весьма различно. Доминирующим является культурологический подход. Б. С. Ерасов определяет цивилизацию как социокультурную общность, формирующуюся на основе универсальных, то есть сверхлокальных ценностей, получающих выражение в мировых религиях, системах морали, права, искусства¹⁴ . Эти ценности сочетаются с обширным комплексом практических и духовных знаний и разработанными духовными системами, способствующими преодолению локальной замкнутости первичных коллективов. ВТ. Келле также рассматривает цивилизацию как социокультурное образование и подчеркивает органическое соединение социальной (экономической, политической, социальной) и культурной сфер¹⁵ .

Культура здесь выступает как формирующее начало цивилизации, а экономическая, политическая сферы выполняют интегративную функцию социальных механизмов. В этих формулировках просматривается структурно-функциональный абрис.

В определении И. Г. Яковенко присутствует философско-культурологический акцент¹⁶ . По его мнению, цивилизация и культура соотносятся как часть и целое. Понятие "цивилизация" употребляется в двух смыслах. Мировая цивилизация (атрибут человечества) представляет собой целостность взаимодействующих между собой локальных цивилизаций (культур), являющихся вариантами стратегий человеческого бытия (выживания), ограниченными во времени и пространстве. Автор предложил теоретическую модель, согласно которой локальные цивилизации подразделяются на синтетические и агрегатные (в первом случае цивилизационное ядро или архетип, образуется в результате синтеза разных оснований, во-втором, эти разные основания сохраняются и взаимодействуют между собой "взаимозависимо и комплементарно"). Цивилизации агрегатного характера разворачиваются в "пространстве пограничья" между крупными и устойчивыми цивилизационными блоками, характеризующимися внутренними напряжениями, склонностью к периодическим деструкциям и самовосстановлениям, являясь, вместе с тем, достаточно устойчивыми. Каждая локальная цивилизация, "разворачиваясь во времени", делится на ряд модусов. Смена модальностей является механизмом адаптации локальной цивилизации к изменениям.

А. С. Ахиезер понимает концепт "цивилизации" как этапы и одновременно формы исторического процесса. Акцентируя внимание на аксиологической составляющей культуры, автор считает важнейшим основанием классификации цивилизаций ценностные ориентации, которые выявляются в воспроизводстве социальных отношений и культуры. В истории человечества им выделяются два основных типа ценностей, что свидетельствует о наличии двух суперцивилизаций: "традиционной" (при которой имеет место массовая ориентация на воспроизводство исторически сложившихся форм жизни) и "либеральной" (либо либерально-модернистской ориентированной на динамику, развитие своих способностей за рамками ранее сложившейся культуры). В трактовке Ахиезера цивилизационная парадигма приближается к модернизационной (правда, несколько упрощенной)¹⁷ .

Л. И. Семенникова, предлагая антропологический подход, определяет цивилизацию как сообщество людей, объединенных основополагающими духовными ценностями и идеалами, имеющее устойчивые черты в социально-политической организации, культуре, экономике и психическое чувство принадлежности к сообществу. При таком подходе, по мнению автора, в центре внимания находится человек с особым менталитетом, взаимосвязью с обществом, а также само общество как саморазвивающаяся система¹⁸ .

Отличительными чертами современного этапа понимания цивилизации в рамках философско-теоретических представлений являются разработки, базирующиеся на математической теории хаоса и на синергетике, которая на пороге XXI в. рассматривается как одна из фундаментальных концепций, составляющих ядро современной картины мира. Эволюционно-синергетическая парадигма выдвигается на передний план современной науки. Развитие понимается в синергетике как процесс становления качественно нового, связанного с событием в точке бифуркации. Оказалось, что для историков этот новый междисциплинарный подход открывает перспективы для анализа проблемы альтернативности исторического развития и для изучения сложных процессов, возникающих при "надломе цивилизации"¹⁹ .

В условиях поиска новых макрообъяснительных моделей исторического развития тема "российская цивилизация" (ее особенности, идентичность) становится одной из основных. И. Н. Ионов

стр. 156

считает, что основная проблема современной теории цивилизации, истории российской цивилизации заключается в том, что в условиях современной познавательной традиции (научного плюрализма. - ИЛ. ) не может быть единой, непротиворечивой концепции цивилизации²⁰ . С этим нельзя не согласиться.

Крайней является точка зрения Л. И. Семенниковой, согласно которой Россия это конгломерат различных цивилизаций²¹ . Она признает существование "русской цивилизации", фундамент которой сложился в период Московского государства (XV-XVI вв.) на основе синтеза целого "букета" традиций: древнерусской, византийской, мусульманской, классически восточной, однако отрицает существование цивилизационной целостности России. Российская империя, по ее мнению, являлась "сегментарным обществом", в состав которого входило множество народов с различной цивилизационной ориентацией (православно-христианской, западноевропейской, мусульманской, буддийской и др.). Устойчивость этого образования "обеспечивалась за счет мощного государства и доминирования русского народа в унитарной общественной системе (неоколониальный тип империи)". Эволюция западных (Финляндия, Польша, Прибалтика) и восточных (Средняя Азия) регионов Российской империи могла идти по нескольким направлениям, что и сказалось на их цивилизационной ориентации при распаде цивилизационного целого в 1917 и 1991 годы.

Одним из мягких вариантов концепции "недоцивилизованности" России является позиция Б. С. Ерасова, который считал, что идентификационными признаками российской цивилизации являются полиэтничность и поликонфессиональность²² . По его мнению, недостаточная степень интеграции и развитости иерархии ценностей различных культур и субкультур, определяла ведущую роль государства (империи) в обеспечении единства и функциональной состоятельности России. Ерасов утверждает, что в этом наша страна проигрывает не только и не столько Западу, сколько традиционным цивилизациям Востока, основа целостности которых - высокая степень структурированности социокультурного субстрата. Государство в России выступает как "заменитель" цивилизации, компенсируя недостатки цивилизационно-неполноценного организма²³ .

И. С. Яковенко относит российскую цивилизацию к цивилизационным образованиям агрегатного типа. В основании ее культурного кода лежит "модель космоса, в которой существует нерасчленимая синкретическая целостность, восходящая генетически к архаическому Роду". Кроме того, у истоков российской цивилизации лежат две имперские традиции - языческая ордынская и христианская византийская. Последнее определяет то, что выходя за географические рамки Европы, Россия - особая часть европейского целого, находящегося в сложных отношениях с Западной Европой. Изначальный, традиционный уровень культуры, постоянно ею воспроизводимый, "сложно и драматично" взаимодействует с более поздними "идеями и смыслами", закрепившимися в результате трех с половиной веков российской модернизации. "Европеец и рационалист по автомодели, и традиционный человек по глубинной сердечной склонности, российский человек разрывается между противоположными установками"²⁴ .

Близка этой концепции и теоретическая конструкция А. С. Ахиезера²⁵ . По его мнению, "специфика российской цивилизации заключается в ее расколотом характере", страна как бы разрывается между двумя суперцивилизациями - традиционной и либеральной. Выйдя за рамки традиционной цивилизации, она не сумела преодолеть границы либеральной. В обществе так и не сложились в должных масштабах достаточно эффективные механизмы, примиряющие и синтезирующие противоположно направленные процессы. "Суперцивилизационный раскол" является системным качеством российской цивилизации, придает ей "промежуточный характер". Дисбаланс между "европейским" и "азиатским" измерениями общества, как считает Ахиезер, служит постоянным источником нестабильности. Изменения в расколотом обществе осуществлялись путем "маятниковых" колебаний между полярностями. Вследствие раскола общество переходит от одной патовой ситуации к другой. В российском обществе, полагает Ахиезер, господствует циклическая динамика - модифицированный инверсионный цикл, перманентно восстанавливающий то, что уже было, но лишь отчасти, ограниченно и неполно. Для преодоления раскола, считает Ахиезер, необходимо "развитие массовых способностей людей развивать отношения диалогического типа, нацеленные на преодоление хаотизации российской цивилизации". Довольно туманная перспектива излечения от цивилизационного недуга, не оставляющая надежд на скорое выздоровление!

А. С. Панарин, следуя традициям евразийства, говорит об уникальности России - страны, пребывающей на границе между Востоком и Западом, и в этом смысле "перманентно обреченной на цивилизационный выбор, с вытекающим отсюда риском социально-исторической нестабильности". Не являясь жестко закрепленной на оси Восток-Запад (как, впрочем, и на оси Север-Юг), в каждый кризисный период своей истории Россия смещается вдоль оси то в сторону Запада, то в сторону Востока²⁶ . Он утверждает, что Россия - не этническое "государство русских", а "православная цивилизация", обладающая своим суперэтническим потенциалом и соответствующим набором геополитических идей. В концепции Панарина "драма российской идентичности связана с тем, что она с самого начала (с XV в.) носила "не натуралистический характер, не довольствова-

стр. 157

лась наличностями этнического, географического и административно-державного толка, а являлась, по преимуществу, ценностно-нормативной". Защитником православного идеала являлся народ. Противостояние духовности, идеи, аскезы - натуре (быту) "пронизывает всю историю нашей цивилизации и образует источник ее напряженно-драматической динамики"²⁷ .

Евразийской, по сути, концепции цивилизационной сущности России придерживается и И. В. Кондаков, выстраивая свои заключения на основе анализа произведений русских религиозных философов конца XIX - начала XX вв. (В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева). По его мнению, российская цивилизация на протяжении столетий находившаяся на историческом "перекрестке", принадлежала одновременно цивилизациям Запада и Востока, является "сложной и внутренне противоречивой системой, более универсальной и всеобщей, нежели Запад и Восток взятые по отдельности"²⁸ .

Особняком стоит А. Е. Флиер, который считает, что цивилизационная сущность России изменялась на разных этапах ее истории. Разбив тысячелетнюю историю России на крупные периоды, он предложил каждый из них рассматривать как "историческую субцивилизацию" в "рамках единого цивилизационного феномена": Древняя Русь, Московская Русь, имперская субциливилизация, охватывающая период Российской империи и СССР²⁹ . Схема Флиера явно дублирует суждения Н. А. Бердяева³⁰ , который писал в 1937 г.: "Историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой и развивался он катастрофическим темпом, через прерывность и изменение типа цивилизаций". По его мнению, в русской истории нельзя найти органического единства. Бердяев насчитывал в российской истории "пять различных России": Киевскую, татарского периода, Московскую, Петровскую, императорскую и, наконец, новую советскую.

И. Н. Ионов исходит из того, что суперэтничность, межкультурный характер - общие черты всех великих цивилизаций, а, следовательно, специфика российской цивилизации проявляется не в этом. Ионов видит ее в "перефирийности", выраженной прежде всего, в том, что Россия по отношению ко всем конфессионально ориентированным цивилизациям (западно-христианской, мусульманской, буддийской), выступает как "дальняя перефирия, не имеющая созданной предшественниками цивилизационной инфраструктуры и очагов изначальной конфессиональной культуры". Вторым проявлением перефирийности российской цивилизации является мощный языческий слой в культуре каждой из конфессий - слабая развитость религиозного (ортодоксального) мировоззрения. Ионов отмечает культурное родство конфессий России, которое проявляется в духовной и социальной форме бытия (чуткость к духовным составляющим бытия, склонность к духовному единению, взаимоподдержке). Надконфессиональное государство являлось частью цивилизационного механизма, исполняет роль "скрепы общества". Единство конфессиональных культур не ограничивается принадлежностью к единому государству и трансляцией культурного опыта. На основе многовекового диалога культур постепенно сложился "общий язык" - единое ценностно-смысловое пространство, взаимопонимание, общность целей. При этом, смыслы "общего языка" отличаются от национальных и конфессиональных первообразцов. Россия, считает Ионов, является "локальной цивилизацией, пусть нереализовавшей своих потенций, со слабо развитой иерархией культурных проявлений, но живой, действующей, имеющей будущее"³¹ .

Последнее десятилетие развития общественной мысли характеризуется ростом цивилизационного самосознания российских ученых. "Цивилизационный ренесанс" выразился в оформлении различных концептуальных моделей, применительно к российской истории. Разнообразие точек зрения можно свести к двум основным позициям. В первом случае, образ России противопоставляется идеалу цивилизации, Россия лишается цивилизационной целостности (или полноценности) и превращается в "субцивилизацию", "конгломерат цивилизаций", "неоднородное сегментарное общество", "расколотое общество" (Ерасов, Яковенко, Семенникова, Ахиезер и др.). Во втором, идеям цивилизационной недоразвитости и "межцивилизационности" России противостоит концепция Ионова, в рамках которой Россия рассматривается как локальная цивилизация. Важно отметить, что среди участников дискуссии об особенностях российской цивилизации практически нет специалистов по отечественной истории (за исключением Ионова и А. С. Сенявского). Большинство ее участников - философы и культурологи, а также представители смежных исторических дисциплин.

Не случайно в отечественном обществознании отмечается определенная "нестыковка" между теоретической проработкой проблем цивилизационной парадигмы и использованием результатов этих усилий в исторических исследованиях, посвященных конфетным историческим явлениям, тенденциям, событиям - в определенных пространственно-временных рамках. Такая "нестыковка", на наш взгляд, объясняется двумя основными факторами. Во-первых, отсутствием у историков стремления к эпистемологическим разработкам и нехваткой исторических знаний и интереса к конкретике у аналитиков, интересующихся теорией познания. Во-вторых, особенностями самого цивилизационного подхода, основывающегося как на научных, так и на ненаучных принципах, что затрудняет (а во многих случаях исключает) формирование познавательной модели. Как отмечают сами специалисты-цивилизационщики "возможен цивилизационный подход", но "не может быть цивилизационной теории, пото-

стр. 158

му что цивилизационная сущность не поддается определению"³² . Рассмотрение России как самобытной цивилизации оправдано при условии, если она не превращается в набор утверждений об исключительности, якобы характерной для России, и резко выделяющей ее из общего ряда. Тезис о мнимой российской экзотичности ("умом Россию не понять...") небезопасен, так как он изначально ставит "познающего субъекта" за рамки научного изучения социальной реальности в прошлом.

Большие возможности для объяснения исторического процесса нового и новейшего времени открывает использование модернизационных моделей. Активное освоение модернизационной теории началось с середины 1980-х годов. До начала 1990-х годов рецепция новой для отечественных обществоведов макрообъяснительной модели имела явно выраженный критический характер. Задача заключалась в том, чтобы показать ее "слабые стороны" с позиций советского марксизма³³ . В постсоветский период интерес к модернизационной парадигме во многом обусловлен как надеждами на ее познавательную эффективность, так и попытками рационализации современной ситуации на основе этой "системы координат".

В начале 1990-х годов концентрированным выражением этого интереса явилась публикация в журнале "Вопросы философии" материалов "круглого стола" "Российская модернизация: проблемы и перспективы". Она отразила особенности освоения российскими интеллектуалами модернизационной парадигмы и продемонстрировала зависимость историко-теоретических конструкций от идейно-политических пристрастий их авторов. Были высказаны различные, подчас полярные, точки зрения на суть российской модернизации, ее периодизацию и перспективы, значение для России³⁴ . Большинство из участников круглого стола были едины в том, что модернизация есть переход от традиционного общества к современному, от аграрного к индустриальному. Модернизация понимается ими как комплексный процесс, охватывающий все стороны жизни общества (экономическую, социальную, политическую, правовую, культурную). Если между ними происходит "расстыковка", то результат модернизации оказывается частичным, ограниченным. В ходе модернизации менее развитые общества приобретают черты более развитых.

Непременным атрибутом модернизации многие авторы считают частную собственность и рынок, особенно мировой, утверждая, при этом, что они дают толчок модернизации и сопутствуют ей. Одновременно большое внимание уделялось "цивилизационному (или религиозно-цивилизационному)" фактору (традиции, ценностные установки, менталитет), который в значительной степени определяет способность к модернизации "принимающей" культуры. Большинство участников "круглого стола" обращали внимание на то, что модернизация России и западных стран существенно отличались. На Западе модернизация осуществлялась на внутренней основе, как результат имманентного развития. Россия же осуществляла, так называемую "вторичную" модернизацию, стимулы которой обыкновенно исходили извне ("вызовы" со стороны более развитого окружения). Россия зачастую использовала опыт других стран, который не всегда удачно навязывался силой авторитарного режима. В то же время "религиозно-цивилизационная" основа отторгала попытки модернизационных преобразований. По мнению большинства участников, российские модернизации, в отличие от западных, не имели комплексного характера. Это происходило вследствие форсированной модернизации различных компонентов социальной системы России с целью достижения военного паритета с более развитыми странами.

Остановимся на ряде конкретных концептуальных моделей российской модернизации, предложенных в ходе этой полемики, которые, на наш взгляд, представляют интерес и вызвали определенный резонанс в отечественной литературе. Ахиезер определяет особенности российской модернизации, основываясь на своей концепции "Россия - расколотая цивилизация". Он считает, что в России модернизация, как проблема способности общества к цивилизационному переходу (от традиционной цивилизации к либеральной), является до сих пор неразрешимой. Главная причина, по его мнению, заключается в том, что для России характерна "нестыковка" разных вариантов "интерпретации" модернизации различными социальными группами (социокультурный раскол). Если для "правящего слоя" она выступала "средством умножения дефицитных ресурсов", то для большинства населения, стремившегося сохранить "исторически сложившиеся отношения", воспринималась как условие навязанное ему сверху и вызывала сопротивление. Таким образом, "прогресс" (модернизация) достигался за счет "снижения творческих потенций значительной части общества". В России модернизация никогда не являлась "целью, к которой стремилось общество способное так интерпретировать ее ценности, чтобы они, с одной стороны, сохраняли предметную сущность содержания модернизации, а с другой, не разрушали бы специфику, самобытность национальной культуры". Исходя из этого Ахиезер утверждает, что в России имела место псевдомодернизация, имитирующая реальную модернизацию, но "неадекватными средствами и с неадекватными целями". Л. С. Васильев, как и Ахиезер, сделал вывод, что Россия в XX в. "прошла" два варианта модернизации: "истинный" и "ложный" (псевдомодернизация Советской России).

Наибольшую "популярность" впоследствии получила сформулированная в ходе дискуссии модель "имперской модернизации" В. Г. Хороса. Начало имперской модернизации им связывается

стр. 159

еще с реформами при Петре I. Ее отличали: 1) выборочное заимствование технологических, главным образом военно-промышленных, достижений более развитых стран в обмен на вывоз сырья и сырьевых продуктов; 2) одновременное ужесточение эксплуатации собственного народа добуржуазными, архаическими мерами; 3) растущая централизация и бюрократизация управления. Эти особенности модернизации, по мнению Хороса, сохранились и в советское время, хотя под иными идеологическими лозунгами. Модернизация, таким образом, осуществлялась "узко, избирательно и была противоречивой, аномальной". Хорос подчеркивает тесную связь всех составляющих этой модели. Доминирование государства оказывало угнетающее воздействие на "общественную самостоятельность и формирование национальной культуры". Модернизационные преобразования шли, главным образом, сверху вниз (для государства их необходимость диктовалась, прежде всего, имперскими амбициями и военно-техническими интересами), не получая обратного импульса. Внутренние импульсы были выражены слабо, так как им не хватало условий, а порой "исторического времени", чтобы закрепиться. По мнению Хороса, в России "плохо приживались понятия о частной собственности, ценности роста и накопления, правовые нормы, элементы самоуправления и гражданского общества". Россия, считает он, дала яркий пример такой "запоздалой модернизации", для которой характерно быстрое разрушение традиционных институтов и ценностей без появления новых (то есть тенденция социокультурной люмпенизации общества).

Интересные суждения относительно особенностей догоняющей российской модернизации высказала С. Я. Матвеева. Акцентируя внимание на механизмах заимствования инокультурного опыта, она заметила, что западные идеи (в том числе и модернизационные), попадая к нам, при всей видимости сохранения идентичности, в действительности играют в социокультурном механизме иную, подчас противоположную роль, нежели в западных обществах. Второй ее тезис связан с соотношением культурной традиции с социальным контекстом. Длительное сохранение в условиях модернизирующегося города в России значительных массивов архаичной крестьянской культуры обусловило критическую глубину социокультурного раскола. Важным представляется поднятый ею вопрос о социальных субъектах модернизации. Одним из аспектов трудностей модернизации было то, что ее "мотором" был не предприниматель, а государственный служащий, чиновник. И, наконец, Матвеева обратила внимание на одно из последствий догоняющей модернизации России - "проскакивание" необходимых моментов исторического пути, следствием чего является социальные и культурные "пустоты", разрывы.

В последующие десять лет (1994 - 2004 гг.) рецепция модернизационной парадигмы приобрела более продуктивный характер. Во-первых, были написаны работы, в которых анализировались методологические подходы и технологические, экономические, политические, социокультурные аспекты модернизационных теорий³⁵ . Большое внимание уделялось эволюции модернизационной парадигмы, получившей воплощение в оформлении "линеарной", то есть по западному образцу (50 - 60-х годов XX в.), "парциальной" (частичной) (70 - 80-х годов XX в.) и современных неомодернизационных и постмодернизационных (90-е годы XX в.) моделей социальной трансформации. По мнению И. В. Побережникова, современные модификации теоретических основ модернизационного подхода способствовали превращению первоначально достаточно односторонней и абстрактной теоретической модели, не игравшей существенной роли в эмпирических исследованиях, в многомерную и эластичную - по отношению к эмпирической реальности, познавательную программу. Концептуальное ядро современной многолинейной версии модернизации заключается в отказе от односторонней трактовки модернизации как трансформации в сторону западных институтов и ценностей (подобный подход сегодня трактуется как этноцентричный); признании возможностей собственных оригинальных путей развития (национальных моделей модернизации, имеющих, естественно, местную социокультурную окраску), поворотных точек в процессе развития, в которых может происходить смена маршрута движения, осознание конструктивной, положительной роли социокультурной традиции в ходе модернизационного перехода³⁶ .

В связи с последним, можно отметить, что поскольку любые социальные действия имеют социокультурный подтекст, постольку модернизация каждой из сфер общественной жизни сопровождается, а зачастую предваряется, определенными трансформациями на социокультурном уровне. Следовательно, невозможно понять специфику модернизации, глобальной социальной трансформации при переходе от традиционного общества к современному вне социокультурного подтекста, сложившегося, конечно, исторически. Данный контекст характеризуется высокой степенью разнообразия и многозначностью последствий для модернизационного подхода. В социокультурной толще есть компоненты, как способствующие и ускоряющие процессы обновления, так и препятствующие, блокирующие модернизационные сдвиги. Во-вторых, предметом взвешенного анализа стали исследования западных ученых, посвященные различным аспектам российской модернизации³⁷ . В-третьих, появился ряд различных по жанру и дисциплинарной принадлежности работ, в которых рассматривался феномен российской модернизации. Концептуализация российской модернизации осуществлялась либо в рамках теории цивилизаций, либо авторы неизбежно выходили на цивилизационные аспекты идентификации российского общества³⁸ .

стр. 160

"Пионером" в изучении российской модернизации является В. А. Красильщиков, который (не будучи специалистом по отечественной истории) посвятил этой проблеме несколько работ. Итоги его исследований представлены в книге "Вдогонку за прошедшим веком. Развитие России в XX в. с точки зрения мировых модернизаций"³⁹ . Жанр этой книги - смешанный, его можно определить как историко-социологическое научно-популярное сочинение с ярко выраженным налетом публицистичности. Выводы автора иногда подкрепляются ссылками на западную (преимущественно!), либо отечественную историографию, но большей частью дедуктивно выводятся из общих посылок. "Отправной точкой" концепции Красильщикова стали теоретические разработки Ахиезера, Панарина, Хороса. Автор стремится показать особенности российской модернизации на фоне панорамы мирового модернизационного процесса.

В самом начале работы автор подчеркивает, что российская модернизация представляет собой "мучительный процесс приспособления России к логике исторической эволюции Запада" - неорганичные модернизации России являлись следствием органичных эндогенных модернизаций Запада. "Самодержавная имперская модернизация" инициировалась наиболее активной и дальновидной частью правящей элиты и опиралась на мощь государства - в России не было "мощного и сплоченного предпринимательского класса", который мог бы стать инициатором модернизации, как в странах Запада. В силу "верхушечного характера" модернизации, направленной на сохранение военно-политического статуса империи, она не затронула глубинные пласты культуры и повседневной жизни большей части населения страны, которая базировалась на общинных, коммуналистских ценностях. Россия, перестав быть традиционным обществом, не стала обществом современным. В начале XX века самодержавная модернизация обрекла общество на глубокий внутренний кризис, который привел ее к краху.

Итоговый вывод автора имеет скорее историософский, чем историко-научный характер и звучит весьма писсемистично: "Не завершив ни один исторический этап" (модернизации. - Н. П. ), Россия "бросалась вдогонку за лидерами, стремясь перейти к следующему этапу". Отсюда проистекала разорванность социального времени в России: она часто стремилась в будущее, пытаясь одновременно остаться в прошлом (реакция на слишком быстрые перемены!) и как можно быстрее уйти от настоящего⁴⁰ .

Л. И. Семенникова, определяет особенности российской модернизации, отталкиваясь от своего тезиса об отсутствии цивилизационной целостности России XVIII-XX веков⁴¹ . Разработанная ею модель российской модернизации включает следующие основные позиции. Модернизации российской общественной системы осуществлялись на протяжении трехсот лет (XVIII-XX веков). Реализация задач модернизации в условиях цивилизационно-неоднородного общества представляла большую сложность. Модернизационные начинания в таком сложном обществе осуществлялись непоследовательно и противоречиво, зачастую приводя к непредвиденным последствиям. В трехсотлетнем периоде реконструкции общества можно выделить пять самостоятельных вариантов модернизации: а) петровская модернизация - заданная Петром I доминанта модернизации сохраняла свою актуальность до середины XIX в.; б) модернизация второй половины XIX в., осуществленная Александром II и Александром III; в) модернизация начала XX в., которую принято называть столыпинской; г) сталинская ("социалистическая") модернизация; д) современная модернизация, которую, по праву, можно назвать ельцинской. В жестко централизованных системах личностный фактор играл очень большую роль в модернизационных процессах. Модернизации, предпринимавшиеся в XVIII-XX вв., предполагали ускорение развития и с этой целью внедрение и приспособление к условиям России элементов механизма саморазвития общества - рынок как способ функционирования экономики, светское правовое государство, демократическое общественное устройство. В Российской империи модернизации касались, прежде всего, русского общества, и лишь во вторую очередь, а до середины XIX в. опосредованно и других народов. Россия на протяжении более двухсот лет осуществляла модернизации с сохранением восточных ориентиров, а поэтому определение идеологических ориентиров дореволюционных российских модернизаций представляет сложность. Модернизация советского периода, в отличие от дореволюционных, была проведена наиболее последовательно и коснулась всех сторон жизни государства.

Оптимистичной в отношении определения особенностей российской модернизации можно назвать концепцию Б. Н. Миронова, автора фундаментального исторического труда⁴² . В отличие от Красильщикова и Семенниковой, чьи "модели" имеют умозрительный характер, у Миронова принципиально новая проблематизация и интерпретация основных конструктов социальной, политической, культурной модернизации России, которые базируются на креативных авторских разработках (в том числе с применением количественных методов анализа массовых данных), и на обобщениях результатов исследований зарубежных и отечественных историков. На основе междисциплинарного подхода им рассмотрен широкий круг вопросов, связанных с различными факторами (географическим, территориальным, этноконфессиональным) и субпроцессами модернизации (урбанизации, рационализации, бюрократизации, индивидуализации и пр.). В центре внимания автора генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства.

стр. 161

Концептуальная идея автора заключается в утверждении "европейского происхождения" основ "российской государственности быта и менталитета". Миронов отрицает неорганический характер российской модернизации, в которой совмещались спонтанное (органическое) и "догоняющее" развитие. По его мнению, Россия "в социальном, культурном, экономическом и политическом отношениях, в принципе, изменялась в тех же направлениях, что и другие европейские страны", только с опозданием. Таким образом, Миронов отрицает особый (неевропейский) характер российской цивилизации - российская исключительность и специфичность это часть пессимистических историографических мифов советской поры.

Подчеркивая "включенность" России в круг европейской цивилизации, Миронов, вместе с тем, обращает внимание на "национальные особенности, обусловленные различиями в религии многонациональностью населения, географической средой, политическими и культурными условиями существования ". Однако это не означает, что Миронов не видит отличий России от западного мира. Большое внимание автор уделяет социокультурным факторам, тормозившим российскую модернизацию, которые выражались в расколе культурного пространства на народную и элитарную культуры; потребительской (минималистской) трудовой этике крестьянств; широком распространении среди образованного общества антибуржуазных настроений и слабой секуляризации массового сознания.

Миронов считает, что стремление догнать западноевропейские страны в экономическом отношении вынуждало российское правительство проводить реформы, предпосылки которых еще не созрели. "Традиционные структуры были здоровыми, полными сил", вследствие этого, модернизация "не доходила до устоев, захватывая внешнюю сторону". Процесс модернизации к 1917 г. не завершился. Асинхронность в развитии отдельных социальных структур вела к "социальной и культурной асимметрии", которая "создавала огромные напряжения в общественной жизни, способствовала формированию предпосылок трех революций 1905 и 1917 гг.". Октябрьская революция, по мнению автора, "в некоторых отношениях " стала "антимодернистской", так как большинство народа участвовало в революции во имя восстановления "попранных ускоренной модернизацией традиционных устоев жизни". Относительно "советской модернизации" (которая не является предметом его исследования) Миронов лишь замечает, что, хотя ее результаты "оказались неоднозначными", в целом, "дистанция между Западом и Россией в экономической и культурной сферах, сократилась. Во многих аспектах Советская Россия стала принадлежать к пространству модернистской культуры, а не развивающихся стран".

Многие положения концепции Миронова вызвали критику В. В. Согрина, в целом высоко оценившего его труд⁴³ . Однако Согрин считает, что концептуальные выводы второго тома - о России, как неотъемлемой части европейской цивилизации, во многом противоречат выводам первого тома, посвященного анализу социальных структур и социальных отношений в имперской России, которые свидетельствуют о незрелости российской модернизации. Согрин стремится показать, что различий между Россией и Западом гораздо больше, чем выявлено Мироновым, так как они были заложены уже в истоках западной и российской цивилизаций (античность у Запада, византийско-ордынское "наследство" у России), которые в процессе модернизации проявлялись во всех сферах жизни общества. Что же касается "советской модернизации", то сам термин "модернизация" можно применять к советскому периоду с большими оговорками. По его мнению, эта теория "не сводит модернизацию к индустриализации или более широко - к технологическому и материальному прогрессу. Во главу угла модернизации она кладет формирование свободной рыночной экономики, законодательное закрепление и неотчуждаемость гражданских и политических прав человека, экономический, социальный и политический плюрализм и конкуренцию, представительное правление и разделение властей. Укоренение этих принципов обеспечивает оформление основ современного общества, прочного фундамента технического и материального прогресса и необратимость модернизации. Поскольку ничего подобного в советском обществе создано не было, постольку и подлинного фундамента модернизации в самом обществе не могло быть создано, а технологический и материальный прогресс рано или поздно должен был застопориться"⁴⁴ .

Позиция Согрина относительно "советской модернизации" представляется мне весьма убедительной. Однако есть и другая точка зрения, получившая наибольшее воплощение в книге А. Г. Вишневского⁴⁵ . Мультидисциплинарный характер исследования, выполненного на стыке истории, социологии, социальной философии, публицистики, снимает вопрос о равной степени доказательности всех выводов и наблюдений автора. В первой части работы ("Время незавершенных революций") анализируется общий ход советской модернизации в масштабе всей страны с целью объяснения кризиса советской социальной политической и экономической системы. Во второй части ("Агония империи") рассматриваются особенности модернизации в национальных регионах, для того чтобы выявить причины распада советской империи. Основные выводы автора опровергают бытующие в литературе утверждения о "псевдомодернизации" или "антимодернизации" в советский период. По его мнению, Россия не "выпала" из истории XX в., и в ее истории "не было периода более

стр. 162

напряженного событиями, более богатого плодами". Был сделан огромной важности "скачок" - "страна превратилась из аграрной и сельской в промышленную и городскую, перешла в разряд развитых стран, стала способной во всех областях конкурировать с любой другой страной мира". Обеспечили этот "скачок" пять революций, или модернизаций: экономическая, городская, демографически-семейная, культурная и социологическая. Однако все пять модернизаций, по мнению Вишневского, оказались незавершенными.

Причина незавершенности состояла в том, что они имели конструктивный и инструментальный характер: 1) реформаторы опирались на устаревшие социальные механизмы традиционного общества; 2) блокировали развитие современных институтов рыночной экономики и либеральной демократии; 3) стремились усовершенствовать только материальную - техническую базу общества, а не изменить личность, превратив ее из соборной в индивидуалистскую. Успехи советской модернизации продолжались до тех пор, пока ее инструментальные цели не пришли в острое противоречие с консервативными средствами. Это привело к кризису системы и необходимости ее полного реформирования, что и произошло в постсоветское время, но пока еще также не завершилось.

В исследовании В. В. Керова проблематика конфессионально-этических факторов старообрядческого предпринимательства рассмотрена на фоне цивилизационной специфики российской модернизации в широком временном диапазоне XVII-XIX веков⁴⁶ . Автор стремился выявить установки, обеспечивающие зарождение и развитие свойств социально-психологического и личностного характера, мотивировавших активное и успешное предпринимательство старообрядцев и определить религиозные ценности и религиозно-этические институты, влиявшие на формирование указанных установок, выявить взаимосвязь этих ценностей и институтов с доктринальными положениями старой веры. Керов не только поставил проблему формирования социокультурных факторов российской модернизации, но и эмпирически обосновал свои выводы. В процессе концептуализации изучаемого объекта (старообрядческого сообщества и его хозяйственной деятельности) автор вышел на макроисторический уровень и сформулировал свою модель российской модернизации.

Теоретические построения Керова базируются на известном в социологии религии положении о том, что начальный период модернизации, как правило, сопровождался духовно-религиозным обновлением (реформация, контреформация)), которое имело универсальные черты. Функции раннесовременных религий (по классификации Р. Беллы) заключаются в том, "чтобы сформулировать заново всю систему религиозных символов таким образом, чтобы придать смысл культурному творчеству в деятельности посюстороннего мира, направить мотивацию, дисциплинированную через посредство религиозного обстоятельства на занятие этого мира", а также "способствовать развитию солидарной и интегральной сообщности"⁴⁷ . Таким образом, формирование нововременного типа личности (для которой характерно чувство личной ответственности, высокий социальный активизм, самодисциплина, методическое поведение, рациональное мышление, трудолюбие, установка на высокую индивидуальную самооценку и т. д.) идет на основе трансформации религиозно-этических ценностей и институтов в условиях цивилизационного кризиса, вызванного переходом социума от Средневековья к Новому времени.

Итак, в течение последних двух десятилетий российские обществоведы активно осваивали модернизационную проблематику. До начала 1990-х годов обращение к этим концепциям совершалось без осмысления философских, социально-философских основ этих теорий, их методологического содержания. На втором этапе (1994 - 1998 гг.) освоения российскими обществоведами теоретического и методологического арсенала западноевропейских концепций модернизаций началась разработка теоретических моделей российской модернизации. Исследователей объединяло признание догоняющего, неорганичного характера российской модернизации, важной роли государства как инициатора модернизации и традиционализма народа. Концептуальное содержание теоретических конструкций российских обществоведов варьировалось от отрицания способности России осуществить цивилизационный переход от традиционного общества к обществу современного типа до доказательства успешного характера общественной трансформации XVIII-XX вв., обусловленной не только экзогенными (внешними - "вызов Запада"), но и эндогенными (внутренними) факторами.

Поскольку главную роль на этом этапе теоретического освоения модернизационной парадигмы играли философы, культурологи, специалисты различных дисциплин всеобщей истории, идентификация модели российской модернизации долгое время носила чисто умозрительный характер и была ориентирована на стереотипы, "сложившиеся" в западном россиеведении.

Современный качественно новый этап модернизационных исследований связан с практическим освоением этой парадигмы специалистами по российской истории. Историки большое внимание стали уделять теоретическим вопросам и разработке конкретно-проблемной методологии модернизационных исследований. Ученые многих научных центров (Санкт-Петербург, Екатеринбург, Уфа) приступили к изучению проблематики, связанной с особенностями пространственно-временных проявлений субпроцессов российской модернизации⁴⁸ .

стр. 163

В фундаментальных исторических исследованиях Б. Н. Миронова и В. В. Керова были сформулированы две разные концепции российской модернизации. Условно их можно определить как "европейскую" (Миронов), и "дуалистическую" (Керов). Модернизация в России, по мнению Миронова, шла путем утверждения в России институтов и ценностей европейской цивилизации, и ее опыт "в течение трех столетий с начала XVIII до конца XX вв., несмотря на все издержки, следует признать успешным". В рамках "дуалистической концепции" Керова господствующей формой модернизации признается "этатистская", основанная на "механическом переносе" европейского опыта в Россию, а гонимой - "национальная" ("нонэтатистская"), имевшая прочные социокультурные основания, сформировавшаяся вследствие эволюции православных ценностей в старообрядчестве. Нельзя не заметить "налет" умозрительности в итоговых концептуальных построениях талантливых исследователей.

Как показывает опыт мировой историографии, в крупных обобщающих исторических исследованиях (имеющих фундированную источниковую базу), редко удается избежать историософских построений, которые определяются мировоззренческими пристрастиями авторов.

Примечания

* Работа выполнена в рамках проекта РГНФ (N 04 - 01 - 00317а).

1. ЛОГУНОВ А. П. Отечественная историографическая культура: современное состояние и тенденции трансформации. - Образы историографии. М. 2001, с. 52.

2. МЕДУШЕВСКАЯ О. М., РУМЯНЦЕВА М. Ф. Методология истории. М. 1997; САВЕЛЬЕВА И. М., ПОЛЕТАЕВ А. В. История и время. В поисках утраченного. М. 1997; ХВОСТОВА К. В., ФИНН В. К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М. 1997.

3. ЛОГУНОВ А. П. Ук. соч., с. 31. В данном случае речь идет о "марксизме" как теоретико-методологическом основании советской историографической культуры.

4. ЛУБСКИЙ А. В. Альтернативные модели исторического исследования. - Материалы научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. М. 1997.

5. ЗАБОЛОТНЫЙ Е. Б., КАМЫНИН В. Д. Историческая наука в России в преддверии третьего тысячелетия. Тюмень. 1999, с. 66 - 110; ИСКЕНДЕРОВ А. А. Два взгляда на историю. - Вопросы истории, 2005, N 4, и др.

6. Подробно о проблемах обновления, дополнения и совершенствования марксизма при подчеркивании его особой значимости (как наилучшего из всех существующих методов познания) говорится в работах Ю. И. Семенова, Н. И. Смоленского, В. И. Кузищина, В. В. Крылова.

7. МИЛОВ Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М. 1998, с. 3.

8. Там же, с. 568.

9. Сравнительное изучение цивилизаций мира. М. 2000 и 2003; История России. Теоретические проблемы. Вып. 1. Российская цивилизация: опыт исторического и междисциплинарного изучения. М. 2002.

10. История России. Теоретические проблемы. Вып. 1. с. 25, 26, 78.

11. Там же, с. 13.

12. КОВАЛЬЧЕНКО И. Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах. - Новая и новейшая история. 1995. N 1; его же. Историческое познание: индивидуальное, социальное и общечеловеческое. - Свободная мысль. 1995. N 2; его же. Сущность и особенности общественно-исторического развития (заметки о необходимости обновленных подходов). - Исторические записки. Вып. 1 (119). М. 1995.

13. РОЗОВ Н. С. Структура социальной онтологии: на пути к синтезу макроисторических парадигм. - Вопросы философии. 1999. N 2; его же. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. Новосибирск. 1992.

14. ЕРАСОВ Б. С. Россия в евроазиатском пространстве. - Общественные науки и современность. 1994. N 2, с. 22,26,28.

15. КЕЛЛЕ В. Т. Культура в системе цивилизационных механизмов. - Сравнительное изучение цивилизаций мира. М. 2000, с. 13.

16. ЯКОВЕНКО И. Г. Российская история и проблемы цивилизационного анализа. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 48.

17. АХИЕЗЕР А. С. Динамика цивилизационного анализа российского общества. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 90 - 97.

18. СЕМЕННИКОВА Л. И. Концепт цивилизации в современной исторической ситуации в России. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 23.

19. АНДРЕЕВ А. Ю., БОРОДКИН Л. И., ЛЕВАНДОВСКИЙ М. И. История и хаос: новые подходы в синергетике. - Сравнительное изучение цивилизаций мира, с. 75 - 104.

20. Электронная версия материалов семинара А. С. Ахиезера "Социокультурная методология анализа российского общества": http//scd.centro.ru/5htm.

21. СЕМЕННИКОВА Л. И. Ук. соч., с. 36 - 37. Эта концепция положена в основу ее учебника для вузов: СЕМЕННИКОВА Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М. 2003 и др. издания.

стр. 164

22. ЕРАСОВ Б. С. Ук. соч.,с. 25.

23. Ерасов В. С. - один из лидеров "новых евразийцев", которые пытаются "защитить" понятие империи; доказать, что империя является особой формой государственности, покоющаяся на ценностях и принципах, а не на культе нации, и поэтому реализует в политическом плане многонациональное многообразие Евразии. См. издаваемый этой группой альманах Цивилизации и культуры. Вып. 1. М. 1994; вып. 2. М. 1995; Вып. 3. М. 1996.

24. ЯКОВЕНКО И. С. Ук.соч.,с.56.

25. АХИЕЗЕР А. С. Россия. Критика исторического опыта. Т. 1. От прошлого к будущему. М. 1997.

26. Риск исторического выбора в России (материалы "круглого стола"). - Вопросы философии. 1994. N 9.

27. ПАНАРИН А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 226.

28. КОНДАКОВ И. В. Введение в историю русской культуры. М. 1997, с. 66.

29. ФЛИЕР А. Я. О исторической типологии российской цивилизации. - Цивилизации и культуры. Вып. 1, с. 94.

30. БЕРДЯЕВ Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М. 1990, с. 7.

31. ИОНОВ И. М. Российская цивилизация и ее парадоксы. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 145 - 155.

32. АЛАЕВ Л. Б. О некоторых новейших цивилизационных подходах к России. Смутная теория и спорная практика. - История России. Теоретические проблемы. Вып. 1, с. 80.

33. ВОЛКОВ Л. Б. Теория модернизации - пересмотр либеральных взглядов на общественно-политическое развитие (обзор англо-американской литературы) и критический анализ буржуазных теорий модернизации. Сб. обзоров. М. 1985.

34. Российская модернизация: проблемы и перспективы (материалы "круглого стола"). - Вопросы философии. 1993. N 7.

35. КРАСИЛЬЩИКОВ В. А. ПУТНИК В. П., КУЗНЕЦОВ В. И. и др. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М. 1994; Опыт российских модернизаций. М. 2000, с. 11 - 45. - АЛЕКСЕЕВ В. В., ПОБЕРЕЖНИКОВ И. В. Школа модернизации: эволюция теоретических основ. - Уральский исторический вестник. Екатеринбург. 2000. N 5 - 6; Модернизация: факторы, модели развития, последствия изменений. - Модернизация в социокультурном контексте: традиция и трансформация. Сб. научных статей. Екатеринбург. 1998, с. 8 - 49; ПОБЕРЕЖНИКОВ И. В. Теория модернизации: от классической к современной версии. - Северный регион: наука, образование, культура. Сургут. 2000. N 2, с. 75 - 80.

36. ПОБЕРЕЖНИКОВ И. В. Модернизация: теоретико-методологические подходы. - Экономическая история. Обозрение. Вып. 8. М. 2002, с. 11 - 45.

37. ПОТКИНА И. В. Индустриальное развитие дореволюционной России. Концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской историографии. М. 1994; СЕЛУНСКАЯ Н. Б. Россия на рубеже XIX-XX вв. (в трудах западных историков). 1996; Россия XIX-XX вв.: взгляд зарубежных историков. М. 1996.

38. Разработка "модели имперской модернизации" были предприняты Каспэ С. И. (Империя и модернизация. Общая модель и российская специфика. М. 2001) и В. В. Алексеевым в соавторстве Е. В. Алексеевой ("Распад СССР в контексте текущей модернизации и имперской эволюции". - Отечественная история. 2003. N 5).

39. КРАСИЛЬЩИКОВ В. А. Вдогонку за прошедшим веком. Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М. 1998.

40. Там же, с. 249.

41. СЕМЕННИКОВА Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций, и др. издания.

42. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 2 т. СПб. 1999.

43. СОГРИН В. В. Клиотерапия и историческая реальность: тест на совместимость (Размышления над монографией Б. Н. Миронова "Социальная история России периода империи"). - Общественные науки и современность. 2002. N 1, с. 144 - 160.

44. Там же, с. 158 - 159.

45. ВИШНЕВСКИЙ А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М. 1998.

46. КЕРОВ В. В. Се человек и дело его... Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России. М. 2004.

47. БЕЛЛА Р. Н. Социология религии, - Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М. 1972, с. 276.

48. Российская модернизация XIX-XX вв.: Институциональные, социальные, экономические перемены. Уфа. 1997; РЯЗАНОВ В. Г. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX-XX вв. СПб. 1998; Модернизация в социокультурном контексте. Традиции и трансформации. Екатеринбург. 1998; Опыт российских модернизаций. М. 2000 и др.

Постоянный адрес данной публикации: