Историческая мысль в России XVII в., особенно в первой его половине, испытывала мощное воздействие крупнейших политических событий того времени - Крестьянской войны 1606 - 1607 гг. под предводительством И. И. Болотникова и героической борьбы русского народа с иностранными интервентами в начале XVII века. Спецификой исторических трудов первой половины XVII в. было и то, что их авторы одновременно были и очевидцами описываемых событий. Их сочинения преследовали цели не столько научные, исследовательские, сколько нравственные, поучительные. Они были и публицистическими, и художественными, и историческими. Как образцы трудов подобного рода можно назвать "Сказание" Авраамия Палицына, "Временник" Ивана Тимофеева, "Повесть" кн. И. М. Катырева-Ростовского, "Словеса" кн. И. А. Хворостинина и ряд других.

Вышедшая из средневековья идея провиденциализма (божественной предопределенности хода истории), хотя и поддерживалась авторами исторических повестей начала XVII в., но дополнялась размышлениями над морально-этическими и социально-классовыми причинами, вызвавшими Смуту в Русском Государстве ¹ . Равным образом и идея "Москва - третий Рим", столь популярная в XV - XVI вв., уже не соответствовала изменившимся историческим обстоятельствам и постепенно угасала ² . На смену ей пришла (также возникшая ранее) идея самовластия человека ³ , а вслед за ней вновь - перед лицом грозящей Родине погибели со стороны интервентов - начинает владеть умами старинная, уходящая своими корнями в Киевскую Русь идея единства Русской земли, раздираемой иноземцами ⁴ .

Своеобразием исторических сочинений первой половины XVII в. было и то, то при всей их современности описываемым событиям, при всей их публицистичности, они постоянно обращались к опыту прошлой истории родной страны и особенно часто к событиям XVI века. В этом отношении необыкновенно показательно "Написание вкратце о царях московских, о образех их и о возрасте, и о нравах" из "Повести" кн. Катырева-Ростовского. Характеристики Ивана Грозного, Ксении Борисовны Годуновой, Федора Борисовича Годунова, Федора Ивановича, Бориса Годунова, Лжедмитрия I и Василия Шуйского кратки, но выразительны. Это не просто словесные портреты, это и размышления о характере исторических лиц. В повести содержится один из первых в нашей литературе развернутых словесных женских портретов - царевны Ксении: "Отроковица чюднаго домышления,

Пушкарев Лев Николаевич - доктор исторических наук, Институт российской истории РАН.

стр. 36

зелной красотою лепа, бела вельми.., румяна, червлена губами, очи имея черны, велики... Во всех женах благочиннийша и писанию книжному навычна, многим цветящие благоречием" ⁵ .

И в других произведениях этого времени присутствуют характеристики исторических деятелей. Налицо - стремление оставить потомкам образы живых людей своей смутной эпохи. Особенно выразительны "Словеса дней и царей и святителей московских, еже есть в России" кн. Хворостинина. Само заглавие нацелено на то, чтобы представить читателям - и современникам, и будущим - живые портреты деятелей конца XVI - начала XVII в. - правда, довольно субъективные, а нередко и весьма противоречивые ⁶ .

Расширяющееся и углубляющееся внимание к прошлому Русской земли, давно уже отмеченное исследователями, - это, несомненно, показатель роста национального самосознания, свидетельство продолжающегося формирования русской нации и русского национального характера, то есть процессов, начавшихся еще в предшествовавшие годы. Лишним доказательством повышения интереса к истории служит наличие исторических трудов в книжных собраниях и крупных феодалов, и рядового духовенства, и горожан, и в церковных и правительственных библиотеках ⁷ . Сред этих книг - хронографы, краткие летописцы, исторические повести, родословцы. Показательно, что выписи из подобных книг присутствуют даже на полях других рукописных книг ⁸ .

Сочетание острой публицистичности с глубоким, проникнутым патриотизмом вниманием к прошлому Русской земли придает историческим трудам начала XVII в. неповторимую своеобычность. Можно сказать, что исторические труды этого времени - это своеобразные "былое и думы" современников Смуты. "Былое" - это воспоминание о славном прошлом России, о прежнем единстве и самостоятельности Русского государства, а "думы" - это размышления о горьких невзгодах, обрушившихся на Родину, о поисках выхода из этого нелегкого положения ⁹ .

Большинство авторов, пытавшихся понять причины Смуты, как известно, считали ее наказанием Божьим - "како грех ради наших попусти Господь Бог нашъ праведное свое наказание от конецъ до конца всея Росиа" ¹⁰ . Что же это за прегрешения? Рабы захотели стать господами - вот главная причина Смуты! Нашествие же иноземных захватчиков - лишь продолжение и следствие внутренних неурядиц. Устои общества, в котором Богом каждому было определено соответствующее (причем постоянное!) место, нарушились, - и в результате зашатался фундамент общества ¹¹ . Тема классовой борьбы властно вошла в исторические труды XVII века. Борьба "лучших" людей (игумены, священники, боярские дети и проч.) с "меньшими" (ратные люди, стрельцы, казаки, городские низы и поселяне) - вот что стало содержанием сказаний о междуусобицах. При этом виновниками бед, постигших Россию, в одних трудах признавались бояре и "сильные люди", градодержатели, в других - восставшие крестьяне, стремившиеся сделаться равными своим господам ¹² . Именно эти размышления и были главным в произведениях периода Смуты. Прошлое же привлекалось для рассуждений о причинах бедствий, постигших Русское государство, и путях преодоления их. Когда же эти пути определились и когда обстановка в стране существенно изменилась, то в последующих работах "былому", прошлому стало уделяться гораздо больше внимания.

Так, в 1617 г. возникает новая редакция Хронографа (автор которого воспользовался в качестве своего источника, в частности, и "Хроникой" польского историка XVI в. Мартина Вельского), по- новому осветившая события и европейской, и русской истории. Из этой редакции русские читатели впервые узнали "О островах диких людей, как немецкие люди называют Новый свет, или четвертая часть вселенныя", о путешествиях Христофора Колумба и об открытиях Америго Веспуччи. Борьбу же классов и социальных сил Хронограф изображал как столкновение добрых и злых людских побуждений. Так, Иван Грозный сначала рисовался положительным героем с "многомудрым умом", а затем - "парение похоти пременяет ум незлоблив" на уничтожение и родственников, и вельмож. Да

стр. 37

и Григорию Отрепьеву "предста темномудрый дух и вложи в сердце его... развратное помышление" ¹³ . Снова божественные и нечистые силы управляют ходом истории!

Всю первую четверть XVII в. тема Смуты была преобладающей в историко-публицистических произведениях. Даже когда притупилась острота переживаний, связанных с польско-шведской интервенцией, они долго еще продолжали волновать авторов. Но во второй четверти XVII вв. стали появляться и чисто исторические труды, такие, как "Повесть о зачале Москвы" ¹⁴ , в которой столица Русского государства приравнивается к Риму и Византии на том основании, что все они заложены "на крови". В этой повести возникновение Москвы окружено большим количеством подробностей - вымышленных и легендарных. Автор вроде бы и стремится к исторической достоверности, но одновременно желает "домыслить" историю, рассказать о личной жизни реальных исторических лиц. Правда и вымысел, документ и легенда причудливо переплетаются в этой легендарно-исторической повести. Для историков она интересна тем, что в ней составитель не просто переписывал труды своих предшественников, но и сверял тексты с первоисточниками и умело сводил их воедино по разным спискам. Это - уже качественно новый уровень создания исторического труда. Так, в списке этой повести, хранящемся в Российской государственной библиотеке (отдел рукописей, собр. Н. П. Румянцева, N 415) есть запись писца: "Сия повесть свожена. Где и у ково услышитца или увидитца, и брано, и свожено, и сходилось, только зде справлено речи мало нечто. А сводил не с одного переводу". Перед нами - творческий осознанный труд историописателя, а не простого переписчика.

Вот еще один пример историко-литературных повестей этого времени - "Повесть о взятии Азова" в 1637 г. и его обороне от турецких войск в 1642 году. Она возникла в казачьей среде и основывалась как на фольклорных преданиях, так и на документах из канцелярии Войска Донского. Подчеркивая силу и могущество Русского государства, повесть одновременно отразила негодование казаков боярами и помещиками-крепостниками. Документальность повествования и постоянные ссылки на источники сочетаются в повести с яркими батальными сценами в духе традиционной древнерусской книжности ¹⁵ .

Около 1630 г. в кругах, близких к патриарху Филарету, было создано обобщающее историческое повествование "Новый летописец", включившее в свой состав описание событий русской истории с конца царствования Ивана Грозного и до 1630 года. В "Летописце"- цельная историческая концепция, в которой традиционная религиозная оценка событий (по словам А. И. Яковлева, "шаблон летописной присказки: по грехом нашим" ¹⁶ ) сочетается с продуманной политической тенденцией - апологией абсолютизма. Причину Смуты автор видит в насильственном пресечении "благочестивого корени" - царской династии Рюриковичей. За этим последовали многие другие преступления Годунова - основного виновника Смуты. Да и Василий Шуйский, по этому летописцу, не был избран "всенародно". А династический кризис повлек за собой самозванчество, и только "законное" избрание на престол "пресветлой отрасли праведного корени" Михаила Федоровича ознаменовало собою окончание Смуты ¹⁷ .

Исторические сюжеты использованы автором для анализа современной ему политической жизни. Мысль о благотворности и богоустановленности самодержавия предвосхитила и экономические предпосылки создания абсолютной монархии, и политические преобразования, относящиеся к концу XVII - началу XVIII века. Историческая мысль как бы стимулировала развитие общества, указывая ему дальнейшие пути развития и направления его укрепления.

"Новый летописец" был лишь началом процесса централизации создания официальных исторических трудов. В 1657 г. был создан "Записной приказ", который должен был начать работу над продолжением "Степенной книги", составленной еще при Иване Грозном. Приказ просуществовал всего два года и по неизвестным до сих пор причинам был ликвидирован ¹⁸ .

стр. 38

Но само его сознание говорило уже о многом. В обществе утверждалось понимание ценности истории для общества. История ценилась и ранее в русском летописании, в историко- публицистической литературе XVI в. (особенно в сочинениях И. С. Пересветова ¹⁹ ), но это были чаще всего отвлеченные, умозрительные рассуждения. Во второй же половине XVII в. они начали обретать плоть и кровь. Авторы исторических трудов этого времени осознавали уже значение источников. Они столкнулись с трудностями их собирания (а позднее и отбора), стремились сохранить свидетельства современников, расширить ареал поисков источников - и в местах хранения официальных документов (Посольский приказ или патриарший двор), и в частных собраниях. Главное же - авторы второй половины XVII в. стали осознавать политическую и нравственную роль своих исторических сочинений.

Это понимание пришло не сразу. Вначале исторические труды имели скорее прикладное, подсобное значение. Так, при патриаршем дворе в 1658 г. была составлена "Летопись о многих мятежах" - на основе переработки "Нового летописца" и использования разрядных записей, исторических повестей и богословской литературы. Описывая события 1584 - 1655 гг., "Летопись" уделила главное внимание церковным вопросам (исправление текстов церковных книг), оставив в стороне исторические идеи прошлого, но сохранив некоторые сведения по истории 30-х - 50-х годов XVII века. Впрочем, несмотря на свое название, "Летописью" это сочинение не было ²⁰ . Настоящие же летописи создавались в это время не только в Москве, но и в Новгороде Великом, Тобольске, Устюге Великом, Вологде, Ростове Великом и Архангельске, Холмогорах и Нижнем Новгороде, в Рязани и Костроме. Широкое распространение получили сибирские летописи - Есиповская, Строгановская, Кунгурская, Ремизовская и др. "На основе устных преданий и рассказов очевидцев, чертежей и отписок землепроходцев, а также личных наблюдений они сообщают о местах сражений дружины Ермака и царских отрядов с отрядами Кучума и Кучумовичей, даты постройки острогов, места их расположения, фамилии инициаторов и руководителей строительства" ²¹ .

Вершина сибирского летописания - "История Сибирская" С. У. Ремизова ("Ремизовская летопись"), содержавшая уже "элементы научного подхода к историческим событиям и привлечение нового круга источников, в том числе народных преданий и легенд" ²² . Но и эти летописи были ограничены кругом преимущественно местных вопросов, связанных с деяниями воевод и князей церкви. Значения истории в жизни общества они не касались. Главная их тема- "взятие Сибири". Отличаясь определенным прагматизмом, они тем не менее были важным элементом историографии XVII в., но в круг теоретических памятников общественной мысли не вошли.

Прикладное (как мы увидим ниже) значение имела и идея создания генеалогического труда, воспроизводившего родословную русских царей от Владимира Святославича до Алексея Михайловича. Эту идею воплотил в жизнь дьяк Ф. И. Грибоедов - активный участник политической жизни в России второй половины XVII века. В 1669 г. он, по поручению царя, составил "Историю, сиречь повесть или сказание вкратце, о благочестив-нодержавствующих и свято поживших, боговенчанных царей и великих князей, иже в Рустей земле богоугодно державствующих". Цель этого труда - связать династию Романовых с династией Рюриковичей, а через них - с римским императором Августом. Тем самым, по замыслу заказчика, укреплялся международный авторитет России. "История" Грибоедова хотя и бытовала в рукописной традиции (известно 10 ее списков), тем не менее историей (в нашем понимании этого слова) не являлась. Речь в ней шла только о судьбе и предыстории дома Романовых. Не было в ней рассказов о борьбе русского народа с монголо-татарским игом, о воссоединении Украины с Россией и т. п. С. Ф. Платонов предполагал, что по этой "Истории" учились царские дети ²³ . Возможно так и было.

Первой же по-настоящему учебной книгой по русской истории стал

стр. 39

"Синопсис", созданный в центре науки и просвещения Восточной Европы - в Киево-Могилянской коллегии в начале 70-х XVII века ²⁴ и выдержавший с 1674 г. несколько изданий ²⁵ . Созданный под наблюдением Иннокентия Гизеля ²⁶ , он исходил из обусловленности человеческой истории Божьей волей, хотя и выделял "деяния людские" как реальную причину развития исторических событий. В книге много ссылок на богословскую литературу, но все же основное ее направление - светское. Составитель "Синопсиса" широко использовал в качестве своего источника летописи и хроники, в том числе и польские ²⁷ . "Синопсис" как бы завершает собою "сарматскую" теорию расселения славян, в основе которой лежала мысль об их этническом кровном родстве, впервые высказанная Ю. Крижаничем. "Синопсис" проникнут стремлением объединить всех славян в борьбе против угрозы татаро-турецкого ига. Впоследствии "Синопсис" не раз включался составителями летописей в число своих источников. Долгое время он пользовался популярностью в самых различных слоях русского общества. Его читали и в царских палатах, и в крестьянских избах. Он вошел в патриаршие летописи второй половины XVII в. и в дворянские летописи-родословцы. Среди последних выделяется "Генеалогия" Игнатия (в миру - Ильи Александровича) Римского-Корсакова ²⁸ . Он возводит свой род сквозь глубь веков прямо к Адаму, признавая, правда, при этом, что от него ведут свое происхождение все люди. От Адама автор переходит к Геркулесу и его сыну Корсу, от которого якобы и ведет свой род Римский-Корсаков.

Новым словом было требование Игнатия подтверждать источниками все приводимые в летописи сведения. При этом достоверным он считал лишь тот факт, о котором непротиворечиво сообщают различные и независящие друг от друга источники. В тех же случаях, когда Игнатий давал свое собственное толкование, он старался делать это "не от своей головы и разума, но от славных творцов, которые о тех делах писали" ²⁹ . "Генеалогия" Римского-Корсакова свидетельствует о растущей роли творческой мысли в исторических трудах того времени. Работы более 60 авторов перечислил Игнатий в качестве источников своей "генеалогии" - от Гомера и Аристотеля до Эразма Роттердамского, Мартина Вельского и Мацея Стрыйковского. Он выступал как этнограф, географ и лингвист, был знаком с язычеством, геральдикой, не чужд поэзии и дидактики. Перед нами - энциклопедически образованный, талантливый, нестандартно мыслящий и много знавший человек. Он по праву должен занять видное место в общественной мысли второй половины XVII века.

Таким же эрудитом был и Юрий Крижанич - хорват по национальности, католик по вероисповеданию, просветитель по призванию. Он долгое время жил и творил в России и выработал собственную оригинальную историческую концепцию ³⁰ , а также разработал программу реформ, которая должна была ускорить историческое развитие России и приблизить ее к передовым европейским странам. Крижанич ратовал за абсолютизм европейского типа, освящая его авторитетом не только Священного писания, но и разума. Впрочем, передовые для своего времени идеи Крижанича не стали достоянием русского общества: сосланный по нелепому доносу в Тобольск он прожил там 15 лет, "Богу всемогущему многогрешен и всему миру безделен, некорыстен и непотребен..., как скотина в хлеву" - так с горечью писал он о себе ³¹ .

Провозвестник идеи славянского единства, Крижанич боролся за независимость России и других славянских стран от турок и Запада. Его взгляды не совпадали с целями папского престола, стремившегося в то время подчинить себе и Россию, и славянство в целом ³² . Крижанич же думал лишь об унии православной церкви с католической. Он не был понят современниками, а его заслуги были оценены лишь после смерти. Крижанич, живший в старой допетровской Руси, был одним из первых мыслителей нового времени. Его творчество - звено, связующее культуру нового времени с ее древнерусскими истоками и русскую общественную мысль с европейской. Он был и русским, и общеславянским деятелем.

На вторую половину и особенно на конец XVII в. приходится время

стр. 40

резких перемен в самом понимании истории русским обществом. Заметно возрос интерес к историческому процессу как таковому, усилилось стремление понять его причины, смысл прошлого, выяснить не только поучительную, но и нравственную сущность исторического знания. Все это постепенно сопровождалось сменой форм исторического повествования. Старые, традиционные формы - летописи, хронографы, исторические повести и проч. - начали сменяться новыми, уже не летописного, а повествовательного характера. Появились исторические сочинения, предвосхищающие исторические исследования XVIII века.

Понимание значения не только Божьей воли, но и разума в истории привело во второй половине XVII в. к созданию трудов, в которых проступает стремление установить земную (а не небесную!), реальную (а не божественную!) причину исторических событий. Одновременно авторы подчеркивали роль знания, разума в интерпретации явлений прошлых лет в выяснении нравственного смысла исторических событий. Для русского общественного сознания этого периода характерна идея переменчивости мира, человеческой жизни. Она господствует в это время не только в исторических трудах, но и в драматических произведениях ("Артаксерксово действо"), во многих стихотворениях Симеона Полоцкого, в сочинениях известного поэта и просветителя Сильвестра Медведева ³³ . Последний во вступительных виршах к своему "Созерцанию краткому" так писал о назидательном смысле истории:

"Писание сие хотящу читати,
Достоит ему право рассуждати:
Тем, человече, в жизни сей стрегися,
В законное же зерцало смотрися.
От него можешь бело, черно знати
И яко тебе будет умирати"

Образ зеркала, глядя в которое человек познает и себя и окружающий мир, использовался в XVII в. не только применительно к истории. Вспомним "Великое зерцало" - сборник нравоучительных повестей и притчей, переведенный в сокращенном виде с польского на русский язык в Москве в 1677 году, или "Юности честное зерцало" - педагогическую книгу, имевшую целью приучить юношество "к приличным манерам", "к житейскому обхождению". Один из сборников нравоучительных рассказов из древней и средневековой истории также назывался "Книга зерцало старовещности" (то есть "Книга зеркало истории"). Глядя в историю как в зеркало, читатель находил в ней отражение тех же идей, которые волновали его, ответ на те вопросы, которые возникали у него в повседневной житейской практике.

Место, роль и значение истории в общественной мысли России во второй половине XVII в. лучше всего могут быть проиллюстрированы на примере различного рода предисловий к историческим сочинениям того времени, как отечественным, так и переводным. Таково предисловие анонимного переводчика компиляции Марка Юнина Юстина, римского писателя II - III вв., которая на русском языке получила название "Пяти монархий древних описание". Переводчик, опираясь на авторитет Фукидида, так определяет смысл истории: "История есть аки позорище некое, на нем же обретаются лица и комедию съделовают... Зде, на позорище сем, историк счисляет грады, законы их, защищения, чины, нравы, премудрости, богатства, различная и весьма многообразная тщания". Прославляя историю, автор говорит далее, что она "изъображения жизни человеческия изваяет". Он приводит высказывания Геродота и Цицерона об истории: "История ни что иное есть, точию свидетельница всех веков, свет во истине, живот памяти, жизни учительница, посланница старовещности" ³⁴ .

При дворе царя Федора Алексеевича на рубеже 70 - 80-х годов XVII в. была начата работа над обобщающим трудом, целью которого было рассказать о прошлом русского народа, о славных его делах, "которые покрыты были темностию забвения" ³⁵ . Поэтому государь, "по обычаю

стр. 41

историографов", повелел собрать изо всех древних исторических трудов (русских, греческих, польских и латинских) сведения о происхождении русского народа, что и в какой последовательности происходило на Руси - "по чину и по веком до сих времен", и все это изложить "во единой исторической книге... по обычаю историков".

Была ли такая книга создана, мы не знаем. До нас дошло только предисловие, но зато в нем содержится новый взгляд на предмет истории, и на задачи работы историка. Прежде всего безымянный автор утверждает, что ничто так не очищает, не украшает и не исправляет человека "и душевно, и телесно, как ведомость и познание розных вещей". То же самое говорил и "крайнейший философ Аристотель", который в первой книге своей "Метафизики" написал, что "все человецы естественно желают видети и познати всех вещей". Следовательно, право человека на знание и законно, и естественно: "потому что тем ко искусству и к совершенству придут". Эти спокойные и исполненные уверенности в их правоте мысли резко отличаются от совсем недавних еще поучений церковников: "Не ищи, человече, мудрости, ищи, человече, кротости". Стремление человека к познанию - естественно: оно выражает его тягу к совершенству.

Автор горячо и убежденно говорит, что ничто так не украшает человека "и гражданское пребывание исправляет, и приведет его к ведомости всяких искусных дел и вещей, и к совершенного человека, что история". Истории все доступно и все посильно, считает он. Особенное значение имеет история для воспитания гражданских обязанностей человека. Раньше общественная мысль России таких задач перед историей не ставила. Только в XVII в. возникает задача воспитывать у юноши уменье "честно гражданствовати" (С. Полоцкий), а истории - "гражданское пребывание исправлять". При этом автор ссылается не на авторитет Священного писания и не на отцов церкви, а вновь обращается к "славному Кикерону" (Цицерону), утверждавшему, что история - учительница жизни и свет истины, и к "премудрому еллинскому историку Фукидиду", называвшему историю "вечным наследием". История, говорит автор предисловия, "научит нас искусством и случаем иных, прежде бывших, и сице от прешедших дел настоящее познавает, а будущее разумом изобразует". Итак, уже в XVII в. в общественной мысли появилось понимание связи прошедшего с настоящим и будущим: изучая прошлое, мы познаем настоящее и разумом прозреваем будущее.

"Премудрый еллинский историк Полибий пишет", говорится далее в предисловии, что есть два пути познания: на собственном опыте и на чужом. Второй путь несравненно легче: мы, как в зеркале, наблюдаем чужие поступки и учимся на чужих ошибках: "не так словесное учение двигает нас, как история". Автор вспоминает давно известный "Тестамент Василия, царя греческого", тоже прославлявший изучение истории. Он далее утверждает: древние славные цари, как "Александр Великий, и Юлий, и Август Кесарис, Костянтин, Феодосии и Устиний Великие, все предков своих историю сами прочитаху, но и ученым людям при себе будущим предков своих и их дела и истории сложити и писати повелеваху". Там, где не принят во внимание исторический опыт, там людей ждет неудача, ибо "во всех делах, искусствах и учениях свободных, в которых история молчит, великое неисправление видится и несовершенство".

Вознося так высоко историю, автор предисловия накладывает на историка обязанность быть образцом научной объективности и беспристрастности. Два древних историка представляются автору достойными внимания и подражания. Первый из них - это "премудрый Евстафий, архиепископ Фессалоникский, толкователь славного и первого поэта или творца Омира" (Гомера). Евстафий разделил всю гражданскую историю на четыре части: топологическую (рассказывающую о местностях и станах), деятельную (повествующую о событиях и обычаях народов), летную (то есть хронологическую, отмечающую время и взаимосвязь событий) и родословную (посвященную происхождению народов).

Второй автор - древнегреческий историк, современник Тита Ливия, Дионисий Галикарнасский. Он поставил перед каждым историком ряд

стр. 42

условий. 1) "Чтобы историк выбрал бы повесть красную и сладкую, чтобы сердце чтущих веселил". 2) "Чтобы знал, откуда начинать историю и до каких мест писати". 3) "Что знал, что подобает во историю молчанию предати и что пристойно объявити". 4) "Чтобы всякое дело на своем месте написано было, где доведется, и пристойно расположено". И 5) "Чтобы душа историков была бы тихая и ничем не смущенная, также и слово бы было чистое, свойственное, и разумичное, и ясное, тихий бы был историк и не суров, и правдою б все писал, а не ласкательством или иным каким страстием повинен, и чтобы к добрым делам слогом и словом своим будто совеселится, а противным - сопечалуется".

Исходя из этого, автор предисловия поставил - впервые в русской науке! - вопрос об источниках исторических сочинений. Под источниками он разумеет труды историков-предшественников и народные предания. Для того, кто собирается писать историю, требуется, чтобы он "историю свою собрал из добрых и достоверных прежних историков, наипаче из тех, которые меж собой согласуются и которые наипаче от народа того яко верны восприняты суть", а тем историкам, которые "только слухом или своим мнением пишут, не верить вовсе". Главное требование, которое автор предъявляет к историческому труду: чтобы он был "истинным". История без истины - это как слепой человек. Автор должен и хвалить, и осуждать, но по заслугам. Истина- это начало всякой мудрости. Все предшествовавшие исторические труды - летописи, хронографы и т. д. - несовершенны, они не согласовываются между собой. Потому-то Федор Алексеевич и повелел создать новый исторический труд, в котором предполагалось описать все события церковной, гражданской, военной и дипломатической истории и издать эту книгу типографским способом - от этого будет польза не только русским, "но и иным народам будет познание и ведомость". А создать такую книгу лучше всего может именно русский автор, "потому что всякой народ про себя и про дела свои и про страну свою лучше умеет списати, нежели чужой". У всех народов есть печатные истории, и "только московский народ и российскую историю общую от начала своего не сложил, и не издано типографии по обычаю".

Перед нами - свидетельство возросшего интереса к истории в общественном сознании России, попытка выяснить и познавательный, и поучительный смысл явлений прошлого. Не порывая с провиденциализмом, авторы предисловий отдают явное предпочтение светскому, а не церковному началу. Впервые в общественной мысли были сформулированы задачи авторов исторических трудов. Пусть не вполне определенно, расплывчато, но все же это решительно отличается от задач, которые ставил перед собой безымянный летописец недавнего прошлого, бесстрастно наблюдавший и добро, и зло, не ведавший ни радости, ни гнева!

Мысль авторов предисловий о том, что история - это некое зрелище ("позорище"), в котором "обретаются люди и комедию съделовают", перекликается с известным приписываемым Шекспиру изречением: "Весь мир - театр, а мы - его актеры". Именно из этого зрелища черпает автор нужные ему материалы, а читатель - поучительный смысл. История начала занимать высокое положение в обществе.

До самого последнего времени началом появления в России исторической науки считалось первое тридцатилетие XVIII в., а первым русским историком (в нашем понимании этого термина) назывался обычно В. Н. Татищев. Эта точка зрения имеет под собой достаточно мотивированное обоснование и пользуется стабильным признанием ³⁶ . Именно в петровское время произошел переворот не только в культурной жизни России, но и в сознании общества, в том числе и в осознании себя во времени, в ощущении связи времен. Однако за последнее время появились работы, отмечающие, что первым "фундаментальным произведением, знаменовавшим собой переход от исторического повествования к историческому исследованию в России, важным шагом в становлении отечественного источниковедения" ³⁷ была "Скифская история" московского дворянина стольника Андрея Ивановича Лызлова. Она была закончена им в 1692 г. и главной

стр. 43

темой имела рассказ о борьбе Руси, славян и вообще народов Южной и Восточной Европы с кочевниками. Почти 800 страниц этого выдающегося труда были основаны на изучении ряда русских и иностранных источников. При этом Лызлов, как утверждает Е. В. Чистякова, от пересказа сведений источников перешел к исследованию крупного социально-исторического явления - векового противостояния оседлых народов Европы натиску кочевых народов Азии (Лызлов именует их "скифами").

"Скифская история" звала русское общество к напряжению всех сил в решительной схватке с агрессорами, к уничтожению очагов войны, к освобождению европейских народов от османского ига. Книга охватывала историю огромного региона Азии и Европы с глубокой древности и до конца XVI века. Автор понимал историю как процесс, как цепь взаимосвязанных героев и их действий, огромных людских масс. Он рассказал в своей книге о борьбе греков, персов и римлян с кочевниками, Древней Руси - с печенегами, половцами, хазарами, монголо-татарами, раскрыл противостояние стран Восточной Европы Золотой Орде и Османской империи, изложил историю Казанского, Астраханского, Сибирского и Крымского ханств, Османской империи и борьбу стран Европы с Оттоманской Портой. "Скифская история" призывала все народы Европы к объединению для борьбы с сильным агрессором, но не к истреблению "неверных", а к крепким международным договорам, к мирному сосуществованию народов. Лызлов был убежден: вековые кровавые войны, вражда племен и государств могут быть побеждены и укрощены не всеобщей войной православного мира с магометанским, не уничтожением "агарянского племени", а обузданием агрессивных сил.

Книга Лызлова органически вписывается в важную для конца XVII в. в России тему войны и мира, усиленно обсуждавшуюся в публицистике того времени. Это был остро современный труд, урок изучения многовековой истории страшных разорений и бед, которые несли нашествия кочевников. Идейное обоснование внешней политики России, вынесшей на своих плечах основную тяжесть борьбы с кочевниками и спасшей Европу от нашествия Золотой Орды, связывало историю с политикой в общественном сознании русского общества. Да и в целом отличительной чертой большинства исторических сочинений XVII в. является соединение познания прошлого с решением актуальных проблем современности. Отсюда и публицистичность содержания, и новая форма, ориентированная на более широкие слои читательской публики, и их соответствие коренным интересам дворянства и формирующейся абсолютистской монархии. Исторические труды были и научными, и политическими сочинениями.

Это, в частности, связывало Россию второй половины XVII в. со странами Европы, с широким течением славянского возрождения, изменившего "самый тип исторического мышления" ³⁸ . В России медленно, но верно менялся взгляд на историю; историческое развитие понималось уже не только как проявление воли Провидения, но и как действия людей, поведение исторических лиц, влияние жизненных обстоятельств ³⁹ . Объяснение исторических фактов "Божьей волей" постепенно сменяется причинно-следственным толкованием событий, поисками логических связей между ними. Эти проблески рационалистической мысли знаменуют собой постепенный переход от летописного периода истории к исторической науке нового времени.

Совершился ли этот переход уже в конце XVII в., как полагают Е. В. Чистякова и А. П. Богданов? Думаю, что приведенные ими факты недостаточны для подобного утверждения. При всей глубине содержания и яркости формы сочинения Медведева, Лызлова и других авторов этого времени не дают еще основания для пересмотра сложившейся традиции. Исторические знания стали превращаться в историческую науку лишь в эпоху Петра. Процесс этот был достаточно сложным и противоречивым. Он нуждается, конечно, в дальнейшем изучении и детализации.

Особенностью этого перехода является, в частности, и то, что летописные формы повествования не исчезли в течение всей первой четверти XVIII

стр. 44

века. Они продолжали жить вместе с историческим повествованием. Летописная форма изложения, видимо, соответствовала тогдашнему пониманию "связи времен". Она зримо подчеркивала то чувство историзма, которое уже явственно стало проявляться в общественной мысли. Осознание "потока времени" и значения исторического опыта для понимания совершавшихся событий - вот что отличало общественную мысль конца XVII - начала XVIII в. от предшествовавшего времени.

Однако все вышесказанное, равно как и зачатки критики источников, еще не свидетельствовало о возникновении науки истории. Теоретический уровень работ на исторические темы был еще низок. Телеологическое понимание исторического процесса еще не сложилось, хотя зачатки установленной Богом "целесообразности устройства природы" уже появились. Рассматриваемое время в истории общественной мысли - это тот порог, за которым и начался культурный перелом петровских преобразований. Только при Петре наступил переход к новому, более высокому типу общественного сознания (в том числе и к новому осознанию своего прошлого и себя во времени), к возникновению истории как науки.

Чем же была история для общественного сознания России XVII века? В своей славной истории русские люди черпали силы для борьбы с возникавшими трудностями жизни, искали и находили оправдание важным политическим и социальным реформам, утешение от невзгод, лишений и разорений, она питала веру русского народа в великую грядущую судьбу родного государства.

Примечания

1. В первой редакции начальных глав "Сказания" Авраамия Палицына в качестве причины, вызвавшей божественное возмездие, указывается на "безумное молчание, еже о истинне к царю не смеюще глаголати о невинных погибели". См.: ЯКОВЛЕВ А. И. "Безумное молчание". - Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. Ч. 2. М. 1909.

2. ГОЛЬДБЕРГ А. Л. Историко-политические идеи русской книжности XVI - XVII вв. Автореф. докт. дисс. Л. 1978; ИВАНОВ А. Б. Третий Рим: Русь XIVXVIII вв. М. 1991.

3. См. об этом: КЛИБАНОВ А. И. У истоков русской гуманистической мысли. - Вестник истории мировой культуры, 1958, N 1.

4. Временник Ивана Тимофеева. М. -Л. 1951, с. 87, 257 - 258; ШАПИРО А. Л. Историография с древнейших времен по XVIII век. Л. 1982, с. 105.

5. Русская историческая библиотека. Т. 13. Изд. 2-е. СПб. 1904, с. 709. Размышления над характером человека - характерная и новая для своего времени черта историографии начала XVII века. См. об этом: ДЕРЖАВИНА О. А. Анализ образов повести XVII в. о царевиче Дмитрии Угличском. - Ученые записки Московского педагогического ин-та. 1946. Вып. 1, с. 30; ЛИХАЧЕВ Д. С. Проблема характера в исторических произведениях начала XVII в. - Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т. 8. М. -Л. 1951; его же. Человек в литературе Древней Руси. М. -Л. 1958.

6. СЕМЕНОВА В. П. И. А. Хворостинин и его "Словеса дней". - ТОДРЛ. Т. 34. Л. 1979.

7. См. об этом: БАКЛАНОВА Н. А. Русский читатель XVII века. - Древнерусская литература и ее связи с Новым временем. М. 1967; ЛУППОВ С. П. Книга в России в XVII веке. Л. 1970 (здесь же см. и литературу вопроса); его же. Русский читатель XVII - первой половины XVIII века. - Федоровские чтения. 1976. М. 1978.

8. См. об этом: Государственный исторический музей. Отдел письменных источников. Собр. И. Е. Забелина, N 419 (Сборник XVII в.). См. также: СМЕТАНИНА С. И. Записи XVI - XVII вв. на рукописях собрания Е. Е. Егорова. - Археографический ежегодник за 1963 г. М. 1964.

9. См.: ДОЛИНИН Н. П. Развитие национально-политической мысли в условиях крестьянской войны и иностранной интервенции в начале XVII века. - Научные записки Днепропетровского гос. ун-та. Т. 40. Киев. 1951, с. 133.

10. Сказание Авраамия Палицына. М. -Л. 1955, с. 101. См.: ЧЕРЕПНИН Л. В. Общественно- политические взгляды Авраамия Палицына. - Там же. Эта же, хотя и несколько измененная формулировка ("за умножение грех наших") встречается и в других повестях. См.: ЕНИН Г. П. Неизвестная повесть о Смутном времени. - Памятник культуры: Новые

стр. 45

открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1977. М. 1977; Салмина М. А. "О причинах гибели царств", сочинение начала XVII века. - ТОДРЛ. Т. 10. М. -Л. 1954.

11. См. об этом: ЧЕРЕПНИН Л. В. Русская историография до XIX века. М. 1957, с. 113.

12. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1. М. 1955, с. 93, 94. Особенно ярко классовая борьба отразилась в псковских повестях начала XVII века. См.: ПОПКОВ В. Н. Псковские повести начала XVII века. Автореф. канд. дисс. М. 1972; его же. Соотношение объективного и субъективного в псковских повестях начала XVII века. - Традиции и новаторство в русской литературе: Сборник трудов Московского областного пед. ин-та им. Н. К. Крупской. М. 1973.

13. ПОПОВ А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М. 1869, с. 183, 190.

14. Такова последняя датировка повести. См.: Повести о начале Москвы. М. -Л. 1964, с. 81. Об иных точках зрения см.: ШАМБИНАГО С. К. Повести о начале Москвы. - ТОДРЛ. Т. 3. М. -Л. 1936, с. 76; ТИХОМИРОВ М. Н. Сказания о начале Москвы. - Исторические записки. Т. 32. М. 1950.

15. Воинские повести Древней Руси. М. Л. 1949.

16. ЯКОВЛЕВ А. И. УК. соч., с. 664.

17. ЧЕРЕПНИН Л. В. "Смута" и историография XVII века. - Исторические записки. Т. 14. М. 1945. Впервые этот источник был изучен С. Ф. Платоновым в монографии "Древнерусские сказания о Смутном времени как исторический источник" (СПб. 1888, с. 246 - 269).

18. Вполне возможно, что это как-то было связано со смертью последнего главы этого приказа дьяка Г. Кунакова в 1659 году. См.: ЧИСТЯКОВА Е. В., БОГДАНОВА. П. "Да будет потомкам явлено..." М. 1988, с. 34 - 37.

19. ЛИХАЧЕВ Д. С. Иван Пересветов и его литературная современность. - Сочинения И. Пересветова. М. -Л. 1956.

20. ЛИХАЧЕВ Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. Л. 1947, с. 424.

21. КОПЫЛОВ А. Н. Памятники истории и культуры Сибири конца XVI- середины XIX в. - Вопросы истории Сибири досоветского периода (Бахрушинские чтения). 1969. Новосибирск. 1973, с. 46.

22. История Сибири. Т 2. Л. 1968, с. 168; ГОЛЬДЕНБЕРГ Л. А. Семен Ульянович Ремезов. М. 1965; АНДРЕЕВ А. Н. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 1. XVII век. М. Л. 1960.

23. См.: Федора Грибоедова "История о царях и великих князьях земли Русской" По списку СПб. духовной академии N 306. Сообщение С. Ф. Платонова и В. В. Майкова. СПб. 1896, с. XI. См. также: История русской литературы. Т. 2. Ч. 2. М. Л. 1948, с. 272 - 273.

24. ХИЖНЯК 3. И. Киево-Мегилянская академия и ее роль в межславянских культурных связях. Автореф. канд. дисс. Киев. 1971, с. 15.

25. МАСЛОВ С. И. К истории изданий киевского "Синопсиса". - Сб. Отделен, рус. яз. и словесности АН СССР. Т. 101. Ч. 3. Л. 1929.

26. СУМЦОВ Н. Ф. Иннокентий Гизель. Киев. 1884, с. 43.

27. ПЕШТИЧ С. Л. "Синопсис" как историческое произведение. - ТОДРЛ. Т. 15. М. - Л. 1958; РОГОВ А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его хроника). М. 1966, с. 301 - 303.

28. БЕЛОБРОВА О. А., БОГДАНОВА. П. Игнатий Римский-Корсаков. - ТОДРЛ. Т. 40. Л. 1986.

29. ЧИСТЯКОВА Е. В., БОГДАНОВ А. П. УК. соч., с. 88 - 89.

30. АЛПАТОВ М. В. Историческая концепция Юрия Крижанича. - Советское славяноведение. 1966, N 3.

31. КРИЖАНИЧ Ю. Собр. соч. Вып. 3. М. 1892, с. 99.

32. Не выдержала критики попытка изобразить Ю. Крижанича папским шпионом (см. ЕПИФАНОВ П. П. Происки Ватикана в России и Крижанич. - Вопросы истории, 1953, N 10).

33. См. об этом: ДЕМИН А. С. Русская литература второй половины XVII в. М. 1977; Сильвестра Медведева "Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве". - Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1894. Кн. 2. Отд. 2, с. 2; ВОЛКОВ М. Я. "Созерцание краткое" как источник по истории общественно-политической мысли. - Общество и государство феодальной России. М. 1975; БОГДАНОВ А. П. Сильвестр Медведев. - Вопросы истории, 1988, N 2; его же. Летописец и историк конца XVII века: Очерки исторической мысли "переходного времени". М. 1994.

34. Библиотека Академии наук. Отдел рукописей. 16.17.30. Л. 5, 9.

стр. 46

35. Предисловие к исторической книге, составленной по повелению царя Федора Алексеевича. - ЗАМЫСЛОВСКИЙ Е. Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. СПб. 1871. Приложение, с. CLI (далее текст цитируется по этому изданию без указания страниц).

36. См.: ИРОШНИКОВ М. П. Татищев. - Советская историческая энциклопедия. Т. 14. М. 1973, с. 146; Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1. М. 1955, с. 169 - 189; ПЕШТИЧ С. Л. Русская историография XVIII в. Т. 1. Л. 1961.

37. ЧИСТЯКОВА Е. В., БОГДАНОВ А. П. УК. соч., с. 132.

38. РОБИНСОН А. Н. Историография славянского Возрождения и Паисий Хилендарский. М. 1965, с. 10 - 11.

39. См. об этом: ЧИСТЯКОВА Е. В. Формирование новых принципов исторического повествования. - Русская литература на рубеже двух эпох (XVII - начало XVIII в.) М. 1971.

Постоянный адрес данной публикации: