BLUM, L. Souvenirs sur l'Affaire. Paris. Gallimard. 1935.

БЛЮМ, Л. Воспоминания о деле Дрейфуса.

Воспоминания Леона Блюма о деле Дрейфуса представляют двойной интерес - и для изучения биографии самого Блюма и для выяснения того круга идей, который объединял университетскую группу "дрейфусаров", к которой Блюм принадлежал с самого начала. Уже к осени 1897 г. Люсьен Герр, один из первых дрейфусаров¹ , заговорил с Блюмом о невиновности Дрейфуса. В следующие за тем месяцы сложилось ядро дрейфусаров - сторонников пересмотра судебного приговора над Альфредам Дрейфусом. Герр и Леви-Брюль убедили Жореса. Через Леви-Брюля Жорес связался с Матвеем Дрейфусом, Ж. Рейнаком и др., собравшими к тому времени материал, доказывавший невиновность Дрейфуса и вину Эстергази. Блюм является, таким образом, одним из немногих, оставшихся в живых "dreyfusards de la veilie" ("дрейфусаров еще до начала движения"). Тем интереснее его воспоминания для характеристики настроения дрейфусаров в различные моменты "дела", отношения к нему представителей французского культурного мира, для знакомства с поведением Жореса, с которым Блюм как друг Л. Герра сталкивался, повидимому, довольно близко.

"Дело Дрейфуса" было для Блюма политическим крещением. Он близко связан был уже с начала 90-х годов с Герром, этим воспитателем социалистов в "Ecole normale". Но от социалистического мира, от мира рабочего движения он стоял еще далеко. Его окружением была левая литературная молодежь (Блюм был активным сотрудником "Revue Blanche"), и любопытно, что почти все они стали дрейфусарами, в их числе Андрэ Жид. Характерно совпадение: на страницах воспоминаний Блюма проходит ряд имен людей, которые начали свою сознательную жизнь как дрейфусары, отошли позже от общественной жизни, а сейчас, через 35 лет, примкнули к фронту борьбы против фашизма. Таковы, кроме Жида, виднейшие представители французского естествознания: Ланжевен и Жан Перрен, недавно посетивший Советский союз. Кстати отметить, что дрейфусаром был и Марсель Пруст.

Блюм сам вел переговоры с Морисом Барресом, этим будущим лидером антидрейфусаров и идеологом французского национализма. Он был убежден, что Баррес, бывший для него и большинства товарищей его поколения "не только учителем, но и вождем", примкнет к сторонникам пересмотра. Баррес дал уклончивый ответ, обещал написать - и с тех пор Блюм сталкивался с ним уже только как с противником. Леон Блюм был также убежден в том, что дрейфусаром станет Анри Рошфор, и, наоборот, был крайне удивлен присоединением к их лагерю Анатолия Франса и особенно Ж. Клемансо, всегда бывшего как раз вождем националистического и шовинистического крыла радикализма.

Очень любопытны сведения о союзниках дрейфусаров в умеренном буржуазном лагере. В то время как подавляющее большинство радикалов, в том числе К. Пельтан, было враждебно кампании пересмотра, среди "оппортунистов" и даже в более правых группах дрейфусары имели много тайных или скрытых союзников. К их числу принадлежали Каз. Перье, Вальдек-Руссо, Адр. Эбрар, Ранк, Эйнар и др. "Молодое поколение умеренных - Пункарэ, Барту, Жоннар, Ж. Лейг - все они, как мы знали, были дрейфусарами". По словам Блюма, даже императрица Евгения, герцог Омальский, большинство дворов в Европе и сам папа были настроены в пользу пересмотра. Утверждение это не может не вызвать сомнений. Во всяком случае, это было мнение верхушки правых - их окружение заставило их выступать против Дрейфуса.

Сила сопротивления дрейфусаров - вот социальное явление, природа которого и сейчас кажется непонятной Блюму. Ядро дрейфусаров из университетской и социалистической интеллигенции было глубоко убеждено, что собранных доказательств невиновности Дрейфуса будет совершенно достаточно, чтобы немедленно добиться пересмотра приговора. "Маленькая группа дрейфусаров предвидела все, кроме того, что должно было случиться. Они учли все, кроме сопротивления и борьбы". Блюм и сейчас не может понять, как "искренние люди" могли стать антидрейфусарами. Он склонен поэтому объяснять позицию генерального штаба французской армии- этого центра сопротивления дрейфусарам - индивидуальной виной полковника Анри, типичного "преступника из мелодрамы". Только этим он может объяснить упорство штаба, заставившего Анри стать на этот путь, в отстаивании явных подлогов.

Следует отметить, что это объяснение Л. Блюма нас удовлетворить не может. Корни роста французского национализма лежали гораздо глубже, и явление это присуще было не одной Франции, а связано со всем переходом от "свободного капитализма" к монополистическому, к империализму. Гораздо более интересно другое объяснение роста сопротивления дрейфусарам. Блюм подчеркивает виднейшую роль буланжистов, вступивших в союз с армией и надеявшихся получить реванш за "неудавшуюся революцию" (revolution manquee). Преемственность буланжизма и антидрейфусаров подчеркнута Блюмом совершенно правильно, хотя он и не дает социального, классового объяснения этого факта.

Лучшие страницы воспоминаний Блюма - это те, которые посвящены Жоресу. В 1898 г. на парламентских выборах Жорес был забаллотирован в своем округе - Кармо. Реформистское большинство фракции, оставшееся без Геда и Жореса, руководимое Мильераном и Вивиани, боялось ввязываться в борьбу вокруг "дела". Блюм передает рассказ Жореса о том, как однажды в кулуарах парламента его окружили социалистические депутаты: "Итак, Жорес, долго ли вы будете еще про-

¹ См. о нем в нашем обзоре "К истории раскола дрейфусаров. Люсьен Герр и Ш. Пеги" ("Историк-марксист" за 1934 год, N3 (37).

должать? Разве вы не видите, что вы губите нас всех, что наши избиратели сделают нас солидарными с вами?" Жорес отвечал этим напуганным мещанам, что, наоборот, он спасает их: "Ваши избиратели очень скоро поймут, где правда, и тогда вы пошлете меня на избирательные собрания, чтобы защищать вас". И с улыбкой Жорес прибавил: "Я знаю себя! Я пойду!"

Самый интересный эпизод - встреча с Жоресом в июле 1896 г., в день речи ген. Кавеньяка (военного министра в кабинете Бриссона). Кавеньяк, полностью поддерживавший обвинение против Дрейфуса, впервые огласил все секретные документы дела (в том числе главный документ обвинения, мнимую записку немецкого военного атташе, в котором Дрейфус был назван по имени, - записку, как потом выяснилось, сфабрикованную полковником Анри). Впечатление от речи Кавеньяка было огромное. Палата единогласно, включая всю социалистическую фракцию, голосовала за ее расклейку по всем коммунам Франции. Вечером Люсьен Герр пришел к Блюму - молча, в траурном настроении оба переживали неудачу, предвещавшую, как им казалось, "конец дела". "Плакали ли мы, я не знаю... Вдруг прозвучал звонок - вошел Жорес. Мы обернулись молча, как бы говоря самим нашим движением: садитесь, плачьте вместе с нами. Но Жорес, наоборот, начал резко бранить нас с выражением голоса, которое я слышу еще сейчас, в котором были пыл, гнев, "о и что-то торжествующее и радостное. "Неужели вы не нанимаете, неужели вы не видите, что теперь и только теперь впервые мы имеем уверенность в "победе. Мелин (предшественник Бриссома. - В. Д.) был неуязвим, потому что мол Кавеньяк говорит, спорит, следовательно, он побежден. Нашим самым опасным противником были тайна и молчание. Теперь, когда Кавеньяк подал пример, придется все опубликовать, все показать, генеральный штаб должен будет исчерпать свои доказательства. Мы получим возможность все проконтролировать. Документы, которые Кавеньяк только что цитировал, - клянусь вам, что" они подложные. Они отдают подлогом... Подделыватели вышли из своих нор; мы теперь держим их за горло... Оставьте ваш похоронный вид; поступайте, как я, - радуйтесь". Как ни больно задело Жореса, что ни один депутат-социалист не возразил Кавеньяку ("впервые, - передает Блюм слова Жореса, - я пожалел о моей неудаче в Кармо"), он со всей энергией взялся за опровержение доказательств генштаба. Так родилась серия статей "Les preuves", которую Блюм считает шедевром дрейфусаровской литературы, вместе с "Я обвиняю" Золя, "Господином Бержере" и речью на похоронах Золя Анатоля Франса, страницами Пруста.

Блюм доводит свои воспоминания только до рейнского кассационного процесса в 1898 г. (он, кстати, помогал адвокату Дрейфуса, Лабори, в подготовке защиты). Как известно, главные бои, столкновения с реакцией, попытка государственного переворота Деруледа и т. д. разыгрались позднее. Но, по мнению Блюма, к этому времени "дело", подлинное дело", было уже закончено. "Очарование исчезло... потому что невиновность Дрейфуса была уже доказана". В этих словах видна точка зрения автора - для него "очарование" дела в там, что это был "cas huinain", "человеческий случай" борьбы за поправшую справедливость по отношению к человеку. "Я хотел, - пишет он, - вызвать в памяти человеческий случай, который был так прекрасен, который мог задеть за живое всех людей". То, что было дальше, относится уже к чисто политической борьбе. И эта вторая "фаза" дела Дрейфуса, по его мнению, оставила только временный, случайный, ненужный след в истории Франции, как и мировая война.

Мы не станем здесь останавливаться на разборе этой точки зрения Леона Блюма, с которой нам очень трудно согласиться. Дело не только в том, какая из двух фаз "дела Дрейфуса" представляет большее значение. Исторически эти две фазы были слишком связаны, и редкий из дрейфусаров не принимал активного участия в обеих. Но ведь из "дела Дрейфуса" вырос мильеранизм. Из ошибок, допущенных социалистами во время "дела Дрейфуса", выросла и поддержка тактики Мильерана. Известны огромные последствия мильеранизма для судеб французской социалистической партии: рост анархо-синдикализма, разрыв между партией и профессиональным движением, отчужденность от массового рабочего движения, наконец, раскол среди самих дрейфусаров - отход некоторых к синдикализму, других - к национализму Ш. Пеги. Этой стороны "дела Дрейфуса" Л. Блюм не касается и, повидимому, не видит до сих пор, судя по тому, что о значении "дела" и связанных с ним ошибок - и гедистов и жоресистов - для судеб французского социализма он не упоминает. Вообще Блюм, давший "несколько прекрасных зарисовок дрейфусаров из народа - таков газетчик, который в день появления "J'accuse" Золя в газете Клемансо "Aurore" стучит в окно и требует проснуться, - почти не упоминает о рабочем классе и его роли во время борьбы вокруг "дела Дрейфуса".

При всех этих оговорках "Воспоминания" Леона Блюма для историка, - несомненно, очень интересный документ. В книжке воспроизведен, между прочим, один очень важный автограф. Как известно, после подтверждения Рейнским судом приговора о виновности Дрейфуса ему была дарована амнистия. Левые дрейфусары и Жорес в их числе - требовали отклонения этой "милости" и борьбы за новый кассационный процесс. Но Матвей Дрейфус, Рейнак - и стаявшие за их спиной более умеренные круги - настояли на том, чтобы амнистия была принята. Жорес, "в конце концов, согласился и сам составил текст заявления Альфреда Дрейфуса. Этот автограф Жореса и опубликован в книге.

Отметим тут те, что хотя Блюм как раз в эти именно годы стал социалистом (он между прочим автор переведенной на русский язык работы "Рабочие социалистические конгрессы во Франции"), но, повидимому, вскоре после "дела" он отошел от активного участия в политической жизни. Он сотрудничал, правда, в 1904 г. в "Humanite", в момент ее осно-

вания, но преимущественно как литературный критик. Только в годы войны, вскоре после смерти Жореса, Блюм, бывший одно время начальником кабинета при министре Марселе Самба, начал активно работать в социалистической партии и стал ее политическим лидером. "Воспоминания" освещают таким образом первый, наименее известный период его политической биографии.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. ДАЛИН:

Комментарии: