Libmonster ID: BY-1411
Автор(ы) публикации: Д. Т. Шепилов

Ежовщина

Осень 1937 года. В стране бушевал ежовский террор. Шли политические процессы, на которых старейшим деятелям партии, соратникам Ленина инкриминировались такие злодеяния, что стыла кровь в жилах: отравление колодцев, организация крушений поездов, взрывы промышленных предприятий... Все до единого обвиняемые сознавались в своих преступлениях. Смертная казнь была единственной мерой наказания. Генеральный прокурор Вышинский от процесса к процессу требовал крови, крови, крови...

Вскоре чумная волна ежовщины докатилась и до нашего круга родных. Она ворвалась сначала в семью Галины Михайловны Паушкиной - сестры моей жены. В 2 часа ночи 10 ноября 1937 г. в скромную комнатку на Палихе, где Галя жила вместе со своим мужем Эммануилом Ратнером (оба были работниками Госплана СССР) ввалилась группа сотрудников ГПУ. В процессе обыска все было раскидано и перевернуто. Затем Эммануилу предложено было одеться, и в окружении охраны ГПУ он исчез. И больше его не видели.

Мы и через 30 лет не узнали, как прошли его последующие дни. К этому честному и чистому коммунисту, каждой частичкой своего существа преданному партии и своей социалистической Родине, применена была универсальная формула - "враг народа". Где и как он встретил свой последний час? Какие муки претерпел? Не осталось никаких следов. Через 20 с лишним лет прокуратура официально сообщила Гале, что Эммануил Ратнер посмертно полностью реабилитирован.

В январе 1938 г. был арестован отчим моей жены Гаральд Иванович Крумин. Член ВКП(б) с 1909 г., превосходно образованный марксист, он был главным редактором газеты "Экономическая жизнь", а затем "Известий". Общеизвестна его переписка с Лениным. Незадолго до ареста Крумин был исключен из партии за связь с "врагами народа" - так к этому времени были заклеймены бывшие члены Политбюро Я. Э. Рудзутак и Р. И. Эйхе, казненные Сталиным.

Вслед за мужем исключена была из партии и мать моей жены Анна Николаевна Унксова, работавшая секретарем Воскресенского райкома партии в Московской области. Будучи дворянкой (и врачом по профессии), она в 1918г. вступила в коммунистическую партию и с этого времени с какой-то фанатической одержимостью служила своей партии, своему народу, идеалам марксизма-ленинизма и мировой социалистической революции.


Продолжение. См. Вопросы истории, 1998, N 3.

стр. 3


И А. Н. Унксова, и Г. И. Крумин принадлежали к тому замечательному поколению большевиков, воспитанных Лениным, которые шли в авангарде Великой Октябрьской революции. Я всегда поражался и преклонялся перед их бескомпромиссной преданностью идеям революционного марксизма и самоотверженностью в труде. Оба были совершенно лишены каких-либо личных имущественных интересов. Вечно в творческой работе, вечно с какой-то романтической приподнятостью, горением, безграничной влюбленностью в жизнь. Уезжая на воскресный день в Серебряный бор на отдых, Гаральд Иванович торопливо запихивал в саквояж и "Капитал" Маркса, и "Финансовый капитал" Гильфердинга, и ленинские работы о значении золота и о кооперации, и несколько брошюр советских экономистов. "Гаральд Иванович, сколько же вы набираете книг, какой же это отдых? - Для меня работа с книгами - высшее наслаждение. К тому же созрели некоторые мысли. Хочу на выходных написать статейку о социалистическом накоплении и на основе нового исторического опыта еще раз показать банкротство троцкистских авантюристов".

Когда Анне Николаевне было далеко за 50 лет, она добилась зачисления ее в Институт Красной профессуры и дни и ночи корпела над твердынями науки. В полосу революционных брожений в Германии она рвалась туда двигать вперед мировую революцию. Когда начались события в Испании, она (к своему французскому) быстро овладела испанским языком и настойчиво просилась послать ее в страну Сервантеса - она преклонялась перед мужеством и героизмом Испанской компартии. Горя нетерпением, она выпрашивала у меня еще машинописные или в гранках работы Мао Цзэдуна.

И вот теперь оба они - и Гаральд Иванович, и Анна Николаевна - были распяты. А 20 января 1938 г. схвачена была и Галя. Начались безысходные муки члена семьи "врага народа" - камера во внутренней тюрьме на Лубянке, мучительные допросы с требованием разоблачения "врагов народа", Бутырская тюрьма, удушье арестантских эшелонов, лесной лагерь с проволочными заграждениями, конвоиры с собаками... Так началась наша жизнь - жизнь родственников "врагов народа". В этот мучительный период я работал в Центральном Комитете партии.

В 1933 г. я окончил Институт Красной профессуры, затем в течение двух лет работал начальником политотдела крупного животноводческого совхоза в Западной Сибири. Это была великая полоса социалистического переустройства деревни. Здесь, в Сибири, на краевой партийной конференции я впервые в жизни был избран в состав краевого комитета партии, первым секретарем которого был Эйхе. Рабочий-слесарь по профессии, он вступил в большевистскую партию в 1905 году. Эйхе прошел большую школу политической закалки в царских и белолатышских ссылках, тюрьмах, концлагерях. После революции много лет жизни отдал он организации продовольственного дела в стране и благородной миссии социалистического переустройства Сибири.

С преобразованием политотделов в деревне в обычные партийные органы я был назначен заместителем заведующего сектором сельскохозяйственной науки ЦК. Отделом заведовал талантливый большевистский организатор и пропагандист, член партии с 1913г. Я. А. Яковлев. Он начал свою большевистскую организаторскую и пропагандистскую деятельность в студенческом кружке Петербургского политехнического института, а затем - в рабочих кружках за Невской заставой. В феврале 1917г. Яковлев был арестован. После Февральской революции он организовывал рабочую милицию и солдатские комитеты. На нелегальной работе в Киеве и Харькове в качестве председателя подпольного революционного комитета и одного из руководителей противопетлюровского восстания он ковал победу социалистической революции на Украине. В суровые годы гражданской войны Яковлев - начальник политотдела армии. Неоценим его вклад в дело организации большевистской пропаганды и, особенно, социалистического преобразования деревни. Он - один из руководящих работников Главполитпросвета, заведующий отделом печати ЦК, редактор популяр-

стр. 4


ных газет "Беднота", "Крестьянская газета", председатель Всесоюзного Совета колхозов, затем заместитель наркома РКИ СССР и нарком земледелия СССР.

В 1935 г. мне в качестве работника сельскохозяйственного сектора ЦК довелось обслуживать работу проходившего в Кремле 2-го съезда колхозников-ударников, принявшего Примерный устав сельскохозяйственной артели. Яковлев был докладчиком по этому основному вопросу. Мне приходилось повседневно соприкасаться с ним: блестящий оратор, автор многочисленных работ по аграрному вопросу, Яковлев вносил в дело колхозного движения весь свой талант и мастерство большевистского массовика.

Вскоре сектор сельскохозяйственной науки, в котором я работал, был передан в отдел науки ЦК. Заведующим отделом стал тоже старый большевик, член партии с 1907 г. К. Я. Бауман. Это был человек огромной эрудиции, настоящий революционный романтик. И этот дух революционного романтизма, большевистского новаторства, неустанного горения Бауман вносил во всю свою деятельность на трудных постах секретаря Московского комитета партии, секретаря ЦК ВКП(б), заведующего отделом науки верховного органа партии.

Когда я вспоминаю свои встречи, беседы, свои деловые отношения с такими людьми, как Крумин, Яковлев, Эйхе, Бауман и многими другими из старой большевистской гвардии, я думаю: никакие революции, никакие полосы подъема во всемирной истории человечества не выдвигали столько талантливых профессиональных революционеров, народных трибунов, блестящих ученых, дипломатов, хозяйственников, полководцев, литераторов, инженеров, конструкторов, как великая русская революция. Эти кадры - самый драгоценный фонд партии и народа, их неоценимый идейный капитал. Это - та животворящая сила, которая сцементировала энергию и волю десятков миллионов людей из класса угнетенных и гонимых и вывела их на столбовую дорогу истории. И великая трагедия последующего развития революции состояла в том, что большинство этой прославленной гвардии было затем истреблено в ежовско-бериевских застенках.

Наступили 1937 - 1938 годы. Член Политбюро ЦК и народный комиссар земледелия Эйхе был оклеветан и казнен. Полное трагизма предсмертное письмо его Сталину, показывающее всю кристальную чистоту души этого революционера, оглашено было впоследствии на XX съезде партии. Передавали, что Бауман умер от разрыва сердца, когда к нему на квартиру явились для ареста агенты НКВД. Яковлев был расстрелян в 1939 году.

Нас всех, рядовых исполнителей отдела науки, сняли с работы в ЦК и разбросали по разным местам. Я как научный работник был назначен ученым секретарем Института экономики Академии наук СССР, заменив на этом посту будущего дипломата А. А. Громыко.

А опустошительные смерчи арестов все проносилось по высшим правительственным и партийным учреждениям, научным центрам, воинским частям, фабрикам и заводам, конструкторским бюро и селам.

За время работы в отделе науки мне пришлось однажды быть в ЦК в кабинете Н. И. Ежова и разговаривать с ним. Об этом кровавом выродке давно уже нет упоминаний ни в каких энциклопедиях и исторических справочниках. В этой связи, может быть, имеет смысл сказать несколько слов о том впечатлении, которое оставила у меня эта встреча и этот человек.

Если исходить из формальных данных, то биография Ежова совсем не плохая. Она выгодно отличается от биографии Н. С. Хрущева, в которой немало белых пятен. И только будущие историки и психологи, перед которым раскроются все архивы, способны будут разобраться, как же могло случиться, что бывший рабочий, прошедший большой революционный путь, мог скатиться до такого политического и морального вырождения, которое нашло свое отражение в одном слове - ежовщина. Итак, Ежов родился в 1895 г. в Петербурге. С 14 лет началась его жизнь рабочего на различных петербургских заводах. В марте 1917 г. он вступил в коммунистическую партию и принимал активное участие в Октябрьской революции.

стр. 5


В качестве военного комиссара различных частей прошел боевую закалку в годы гражданской войны.

С 1922г. началась большая партийная работа Ежова. Он секретарь Семипалатинского губкома и Казахстанского крайкома партии. В 1929 - 1930гг. Ежов работает заместителем наркома земледелия СССР. С 1930г. Ежов переходит на работу в ЦК ВКП(б), становится заведующим распредотделом и отделом кадров ЦК. На XVII партсъезде Ежов избирается членом ЦК ВКП(б) и членом Комиссии партийного контроля одновременно. С этого периода начинается молниеносное и невероятное возвышение Ежова. Он назначается заведующим промышленным отделом ЦК. Избирается членом российского и союзного парламентов - ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР. С 1935 г. он становится одновременно секретарем ЦК, членом Оргбюро ЦК, председателем Комиссии партийного контроля, членом Исполкома Коминтерна и, наконец, наркомом внутренних дел СССР. Таким образом, в руках одного человека оказалась сосредоточенной колоссальная власть: расстановка всех кадров во всей стране и в партии, вся система государственного и партийного контроля, войска НКВД, все дело охраны государственных границ и общественной безопасности, в том числе охраны правительства, весь механизм политической информации. При таком положении у Ежова создавалась реальная и абсолютно монопольная возможность обрисовывать по собственному разумению или измышлениям политическое положение в стране и в партии и предлагать "адекватные" организационные меры и меры репрессий.

Я писал уже о блестящей плеяде вождей из рабочего класса, выдвинутых русскими революциями (например, И. В. Бабушкин, М. И. Калинин и мн. др.). Ежов не принадлежал к их числу. Он не имел никакого образования. И в отличие от других рабочих - соратников Ленина, он не прошел школы марксистского просвещения и воспитания в политической эмиграции, тюрьмах и ссылках. Это был малокультурный и в теоретическом отношении совершенно невежественный человек. Но Ежов, по отзывам хорошо знавших его людей, обладал большими организаторскими способностями и железной хваткой. Он был беспредельно предан Сталину и во имя безукоризненного выполнения его замыслов и заданий готов был сломить любые препятствия и принести любые жертвы. Сталин использовал эти качества Ежова до конца.

В полосу наибольшего расцвета благожелательства Сталина к своему фавориту все больше увеличивалась, пока не стала безграничной, власть Ежова. Он попал даже в "Краткий курс" истории партии и милостиво зачислен был услужливыми историками в руководящее "ленинское ядро" партии. Про него слагались стихи и песни. Знаменитые художники рисовали его портреты, на которых "ежовые рукавицы" со стальными шипами давили "врагов народа". Опьяненный славой, сталинским доверием и милостями, Ежов все более расширял масштабы своей кровавой деятельности и уже не мог остановиться. Так камень, брошенный с вершины по заснеженному склону горы, все убыстряет свое движение, наволакивая на себя большие снежные массы, вовлекая в свой стремительный оборот сначала валуны, затем и горные глыбы. И тогда Сталин на полном ходу останавливает движение кровавой ежовской мясорубки, приносит в жертву своего фаворита и выступает как спаситель партии и отечества от ежовского произвола. Ежов предан анафеме. Но тайно, без огласки. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

Я не знаю, в какой мере сам Ежов верил в то, что те, кого он отправлял на плаху, являются "врагами народа". Но не подлежит сомнению, что Ежов принимал непосредственное участие в страшных и таинственных действах человекоистребления.

Хрущев рассказывал нам несколько раз уже после смерти Сталина, что однажды, зайдя в кабинет к Ежову в ЦК, увидел на полах и обшлагах гимнастерки Ежова пятна запекшейся крови. Он спросил, в чем дело. Ежов ответил с оттенком экстаза, что такими пятнами можно гордиться, - это кровь врагов революции. Здесь, естественно, возникает вопрос: как могла

стр. 6


сложиться ежовщина (а позже разновидности ее: бериевщина и хрущевщина) в условиях советской жизни, при наличии многомиллионной марксистско-ленинской партии и всей системы партийного и государственного контроля?

Я уже указывал выше, что на этот вопрос ответят когда-нибудь историки, которые будут располагать всеми необходимыми материалами. Здесь же я хотел бы отметить лишь одну (из очень многих) причин возникновения ежовщины. Ленин учил, что всякая монополия ведет к загниванию. Это указание Ленина относится не только к экономике, но, пожалуй, в еще большей мере к сфере политики. Теперь, когда мы отошли на некоторое историческое расстояние от описываемых событий, можно безоговорочно сказать, что вся система руководства Сталина строилась на началах его монополии на власть. Но Сталин мог осуществлять и осуществлял эту монополию власти через доверенных лиц - фаворитов, которые периодически менялись. Фаворит, всегда нагруженный большим количеством высших постов и облеченный полным доверием, сам на определенное время становился монополистиком. Таким монополистиком в описываемое время был и Ежов.

Я указывал, что он как секретарь ЦК, нарком внутренних дел и пр., и пр. обладал колоссальной властью. И он был фактически никому не подконтролен, кроме Сталина, так как он же являлся и председателем Комиссии партийного контроля ЦК ВКП(б). В этой монополии, бесконтрольности Ежова, при его теоретической отсталости и некультурности - главная причина загнивания и политического перерождения Ежова. Страна и партия заплатили за это большой кровью своих лучших сынов и дочерей. Жизнью расплатился за это и сам Ежов. Но в описываемое время он был в зените своей власти и славы.

Ежов, в соответствии с занимаемыми им постами, имел не одну свою резиденцию. Но главным его местопребыванием был кабинет в Центральном Комитете партии на Старой площади. Помещался он на пятом этаже. Мы - маленькие работники аппарата ЦК - произносили слова "пятый этаж" шепотом и с душевным трепетом. На пятом этаже помещались кабинеты секретарей ЦК. Здесь заседали Оргбюро и Секретариат. Правда, Сталин здесь почти никогда не бывал - он работал в своем кабинете в Кремле. Мы искренне были убеждены, что здесь, на пятом этаже, и в Кремле решаются судьбы страны, судьбы всего мира. Сейчас на пятом этаже безраздельно владычествовал Ежов.

Как-то утром, заведующий отделом науки ЦК Бауман вызвал к себе меня и моего заведующего сектором И. А. Дорошева. С ним мы были связаны много лет, вместе учились в Институте Красной профессуры, затем он стал главным редактором журнала ЦК "Большевик", а потом ректором Академии общественных наук при ЦК. Бауман предложил мне прочитать письмо, адресованное тов. Сталину, и его указания. В письме говорилось, что в Астраханском рыбном и Кавказском зверином заповедниках окопались бывшие князья и белые офицеры и укрываются там под личиной научных работников. Дальше следовали несколько фамилий таких сотрудников заповедников и биографические сведения о них. В левом углу на письме черным карандашом было написано: "Тов. Ежову - очистить от мусора. И. Сталин".

В этот период я, кроме работы в отделе науки ЦК, был преподавателем политической экономии в Аграрном институте Красной профессуры и научным редактором Большой советской энциклопедии. Меня как ученого не могла, конечно, прельстить поездка с "очистительными" функциями. Я сказал осторожно, в виде вопроса, Бауману, что, может быть, есть более подходящий кандидат для выполнения этой миссии? Карл Янович, очень деликатный и милый человек, ответил: "А вам самому ничего и не нужно делать. Приедете в Астрахань, расскажете все обкому партии, обком и должен все сделать. К тому же перед поездкой вы получите личные указания от товарища Ежова".

И вот мы на таинственном "Пятом Этаже". До этого я здесь не бывал,

стр. 7


так как рядовые работники на заседаниях Секретариата и Оргбюро не присутствовали. Вход на пятый этаж требовал даже для постоянных работников ЦК специальные пропуска. Прошли в приемную Ежова. В точно назначенное время нас пригласили в кабинет. Огромная комната. Стены покрыты голубым линкрустом. Широкие окна выходят на Старую площадь. Очень большой письменный стол с зеленым сукном. На столе и на тумбочке у стола множество разноцветных телефонов и несколько стопок с бумагами. В глубине - открытая дверь, ведущая в комнату отдыха. Ежов поздоровался и предложил Бауману и нам двоим - мне и Дорошеву - сесть. До этого я несколько раз видел Ежова издалека, в президиумах разных съездов и сессий, но никогда - вблизи. И вот мы у грозного и всемогущего Ежова. Перед нами - маленький, щупленький человек, к наружности которого больше всего подходило бы русское слово "плюгавый". Личико тоже маленькое, с нездоровой желтоватой кожей. Каштаново- рыжеватые волосы торчат неправильным бобриком и лоснятся. На одной щеке рубцовая вмятина от пулевого ранения или какого-то другого травматического повреждения. Плохие, с желтизной зубы. И только глаза запомнились надолго: серо-зеленые, впивающиеся в собеседника буравчиками, умные, как у кобры. Одет он был в брюки и гимнастерку армейского образца, цвета хаки. Живот перепоясывал непомерно широкий для его фигуры армейский же ремень. На ногах - простые, грубоватые сапоги с рыжинкой из-за редкой чистки.

"Ну, ученые мужи, - начал Ежов, просверливая каждого пронзительными и умными глазками, - письмо товарищу Сталину читали? Так. Резолюцию тоже прочитали. Ну, чего же мне вам объяснять. Мусор он и есть мусор. Надо поехать на места и вместе с обкомами вычистить этот мусор. Проще ничего быть не может. Вычистить и доложить...". В ходе беседы он тяжело и натужно кашлял. Ходили слухи, что Ежов чахоточный. Он кашлял и выплевывал прямо на роскошную ковровую дорожку тяжелые жирные ошметки слизи. "Почему он плюется прямо на пол?.. До чего же невзрачный... В чем же его сила?" - проносилось у меня в мозгу.

Через два дня я был в Астрахани. Горбатые булыжные мостовые. На всем толстый слой пыли - белой и жирной. Грохот таратаек. Запах воблы. Арбузные корки повсюду. В обкоме страшно переполошились. Как, Сталин и Ежов указывают им на такие вопиющие безобразия в их заповеднике, а они сами ничего не знают: какой скандал! На следующий день я был в заповеднике. В заявлении на имя Сталина приводились две фамилии сотрудников заповедника, представлявших собой "классово-враждебные элементы". Один - бывший белый офицер, а другая - крупная дворянка. Я решил поговорить прежде всего с ними.

Небольшой поселочек на берегу одного из рукавов Волги в дельте ее. Маленький покосившийся домишко. В комнате - покореженная железная койка, на ней кошма, одеяло и подушка. Деревянный стол, застеленный газетой. На столе - закопченный красноармейский котелок с остатками пшенной каши. Книги и рукописи - на столе, на подоконнике, на табуретах, вдоль всех стен, на старенькой этажерке - всюду книги, книги, сотни книг.

Передо мной сидит человек в какой-то светло-пепельной, до предела выгоревшей рубашке. Старенькие брюки. Серое лицо, выгоревшие волосы. У него то ли горб, то ли позвоночник перебит так, что его скособочило. Весь он похож на старую, замшелую корягу в омуте, под которой укрываются сомы. Я поздоровался и спросил, как ему живется и работается. Он долгим и пристальным взглядом посмотрел на меня. И глаза у него были такие чистые, добрые, умные, они излучали такой свет, что весь его внешний облик как-то сразу представился другим.

"Что касается моей жизни, то вряд ли нужно об этом говорить, не стоит тратить на это время. А вот если уж нам посчастливилось, что представитель Центрального Комитета заехал в такую глушь, как наш заповедник, то покорнейше прошу вас послушать и принять меры к разумному ведению нашего рыбного хозяйства". Сначала он говорил неуверенно,

стр. 8


запинаясь и пытливо всматриваясь в меня: не нахожу ли я пустяковыми те вопросы, которые он излагает. Но чем дальше, тем больше рассказ его становился бурным и страстным. Он даже как-то выпрямился весь, и в глазах его загорелся лихорадочный блеск. Наверное, самые фанатичные сыны Магомета не произносили слова молитвы с таким исступленным вдохновением, с каким говорил о рыбах мой собеседник-ихтиолог.

Я поражался и его эрудиции, и его убежденности в огромном научном и народнохозяйственном значении излагаемых им истин. Он говорил о том, какие несметные богатства предоставила нам природа, как неразумно мы с ними обращаемся и как ничтожно мало их используем. А ведь при рациональном ведении рыбного хозяйства Россия, только одна Россия, могла бы завалить весь мир рыбьим мясом, икрой, витаминами, органическими удобрениями. Я не знаю, сколько времени длился его рассказ-исповедь - три, шесть, восемь часов... Слушая его, я думал: "Римский патриот Муций Сцевола, чтобы продемонстрировать свое презрение к любым ожидавшим его пыткам, во имя Родины положил свою руку на пылающий жертвенник. Мой ихтиолог во имя осуществления своей мечты о покорении великого рыбьего царства, во имя народного благоденствия, не задумываясь, отдаст свою жизнь".

Я спросил его, откуда у него так много книг, к тому же на английском, французском, испанском и других языках. Он ответил, что с детства получил классическое образование. Отец его был генералом, убит в первую мировую войну где-то в Галиции. Деды и прадеды тоже военными были. И его хотели сделать военным. Он принимал участие в боевых действиях в первую мировую войну. После революции добровольно вступил в Красную Армию. В боях против Деникина был тяжело ранен - перебило позвоночник, с этого времени его и скрючило. К военному делу пристрастия не имел. С детства увлекался зоологией. Вот и ушел навек в ихтиологии. Родители обучили его французскому, немецкому и английскому языкам. В школе учил латынь и греческий, а когда посвятил себя ихтиологии, нужда заставила читать и специальную литературу, издаваемую в Японии, Норвегии, Исландии... Здесь, в заповеднике, конечно, литературы не получают. И свой отпуск он проводит в библиотеках Москвы и Ленинграда. Там же приобретает кое-что, а кое-что присылают иностранные институты, он иногда посылает свои статьи в их журналы...

Такой же подвижницей и энтузиасткой оказалась и "крупная дворянка" - орнитолог. ...В сумерках я сидел на песчаном берегу Волги. Шуршали камыши. Пахло тиной и рыбой. Время от времени доносилось кряканье уток. Сквозь дымчатые облака куда-то бешено мчалась лимонная луна. Мысли мои невольно вновь и вновь возвращались к беседе с ихтиологом.

Да, сколько же у нас великолепных людей! Неиссякаемые алмазные россыпи талантов, мечтателей, умельцев, новаторов. Вот - заповедник. Всего четыре научных сотрудника. Живут они в условиях тяжких. Получают мизерную заработную плату. И вот вам - ихтиолог. Он весь - горение, весь - подвиг, весь - мечта о народном благе. Но, очевидно, ни разу в жизни ему не приходила в голову мысль, что он делает что-то особенное. И вот какой-то мерзкий доносчик зачисляет его в "белые офицеры", "классовые враги" и требует вычистить его из заповедника... В Астраханском обкоме партии пришлось сказать, что нет никаких оснований "вычищать" научных работников, упомянутых в письме к Сталину.

Но как же быть с указанием Сталина и Ежова об "очистке от мусора"? Кажется, здесь нашелся какой-то пьянчужка-завхоз, нечистый на руку, какие-то неподходящие элементы оказались в Кавказском заповеднике, и, так или иначе, вопрос был исчерпан.

Следующая (и, кажется, последняя) моя миссия в отделе науки ЦК была куда более приятная и плодотворная. Я ездил знакомиться с работой Института гибридизации и акклиматизации животных в Аскания-Нова. До этого акад. А. С. Серебровский в своей лаборатории в МГУ вводил нас, работников отдела науки, в основы классической генетики. Академики М. и Б. Завадские знакомили со своими опытами. Мы штудировали работы

стр. 9


Г. -И. Менделя, Т. -Х. Моргана, Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова. Познавали тайны хромосом.

В Аскания-Нова я знакомился с опытами по скрещиванию зубров и бизонов. В эту пору мечтали о создании овцебыка - гибрида, у которого корпус и мясо, как у коровы, а шерсть - овечья. Знакомился я здесь также с работами В. К. Милованова по искусственному осеменению овец, с плодом многолетних работ М. Ф. Иванова по выведению новой тонкорунной породы овец - асканийская рамбулье. Все это дало возможность глубже понять лженаучность и вульгарность измышлений Т. Д. Лысенко, который только начинал входить в моду и который причинил затем величайший вред советской науке и сельскому хозяйству. Но... вскоре зловещая тень кровавых чисток этого периода снова упала на меня. Я пережил эпизод, который на всю жизнь остался для меня предметом большой гордости.

Стояли золотые дни ранней осени 1938 года. Я только что вернулся с Черного моря, из отпуска, пребывал в состоянии восторга - ликующее солнце и шелковистый шелест прибрежных волн, ночью - искрящаяся на морской глади дорожка из лунного серебра, и запах олеандров, чайных роз и гвоздик... Я был полон радужных надежд и больших творческих планов. Жили мы тогда в старинном доме на Котельнической набережной, рядом с нынешним высотным зданием. Утром 1 сентября я читал свою первую в начавшемся академическом году лекцию в институте. Читал с подъемом. Студенты преподнесли мне большой букет астр. С цветами в руках и с ликованием в сердце я долго шел пешком по залитой солнцем Москве. Пахло желтеющими листьями и свежим асфальтом. До чего же прекрасен мир Божий! "И жизнь хороша, и жить хорошо".

Дома с наслаждением возился с книгами, рукописями, настраивался на деловую московскую жизнь. Наступал сиреневый вечер. В раскрытые окна доносились шумы великого города. По Москве-реке пароходы-карапузы тянули караваны барж. Весело перекликались сирены. Зазвонил телефон: "Товарищ Шепилов? С вами говорят из Московского уголовного розыска. У нас есть к вам дело. Вы не могли бы подъехать к нам ненадолго? - Я боюсь, что здесь какое-то недоразумение. По какому вопросу вы хотите со мной говорить? Чем я могу быть полезен уголовному розыску? - Нам не хотелось бы об этом говорить по телефону. Мы вас долго не задержим. Разрешите послать за вами машину?" Мне оставалось только согласиться.

Минут через 20 раздался звонок у входной двери. В прихожую вошел молодой человек в лоснящемся темном костюме и помятой кепке. Лицо у него было сильно изъедено оспой, особенно неприятны были изуродованные ноздри. У подъезда стояла старенькая "эмка". Сели в машину, тронулись - по Котельнической набережной, затем свернули на Красную площадь, отсюда - на Площадь революции, затем - на Лубянскую. Огромное здание ГПУ- НКВД. Машина остановилась у одного из подъездов, и сопровождавший меня рябой человек пригласил войти. Я все понял и считал, что вопросы задавать бесполезно. В вестибюле - два офицера НКВД в форме. Сопровождающий меня предъявил им какую-то бумагу. Поднялись на лифте, на какой этаж, не знаю. Просторный коридор и бесконечное количество закрытых дверей. В коридорах - ни души. Поворот направо. Вошли в одну из дверей.

Небольшой кабинет с одним окном. У окна - письменный стол и два кресла. Справа от двери - маленький столик и два стула. Из-за письменного стола поднялся высокий сухощавый человек в сером свежем костюме. Под пиджаком - полотняная вышитая рубашка. Длинное выхоленное лицо. Тонкий нос с горбинкой. Серые умные глаза. При взгляде на это лицо и холодные глаза я почему-то вспомнил, что по теории знаменитого итальянского криминалиста Ч. Ломброзо человек, имеющий от природы удлиненное лицо, нос с горбинкой, стальные глаза, представляет собой антропологический тип убийцы. Впрочем, человек, к которому мы вошли, на первый взгляд производил в общем благоприятное впечатление. "Извините, товарищ Шепилов, за то, что мы допустили эту небольшую хитрость. Вы, конечно, догадываетесь, где вы находитесь, и понимаете, что это не

стр. 10


Факсимиле автографа Д. Т. Шепилова

стр. 11


уголовный розыск. - Да, я догадываюсь, хотя и не представляю себе, чем вызвана необходимость такой хитрости".

Конечно, в эти годы ежовского террора общественная атмосфера вокруг НКВД изменилась. ВЧК Дзержинского овеяна была легендарной славой и всенародным уважением. Ежовский НКВД вызывал чувство ужаса. Но в этот момент я чувствовал себя абсолютно спокойным, словно все во мне заледенело и потеряло чувствительность.

Человек со стальными глазами в очень благожелательных тонах стал расспрашивать меня, как мне живется, как работается и т. д. Я очень лаконично отвечал на вопросы, не понимая цели этой беседы.

"Ну, что же, Дмитрий Трофимович, мы давно интересуемся вами. Мы хорошо понимаем ваше состояние. Вы работали в ЦК, вас сняли. Вы, конечно, не могли не ожесточиться. После снятия из ЦК все товарищи от вас отвернулись... - Вы глубоко ошибаетесь, - заметил я. - Никакого ожесточения у меня нет и быть не может. Мое призвание - научная работа. Переход из ЦК на научную работу, в Академию наук, мне очень по душе. Кроме того, я читаю курс лекций в Высшей партийной школе и в Институте советской торговли. Я регулярно печатаюсь и веду большую редакторскую и пропагандистскую работу. Я вполне удовлетворен и работаю с полным напряжением сил и с удовольствием. Какое же тут может быть ожесточение или даже обида? - Ну, не будем об этом спорить, дело не в этом, - сказал человек со стальными глазами. - Не мне вам объяснять, насколько сейчас серьезное положение в стране. Троцкисты, бухаринцы, враги народа орудуют всюду. И надо выкорчевывать их вражеские гнезда. Вы помните указание Ленина, что каждый коммунист должен быть чекистом? Так вот, давайте выполнять указание Ленина. - В своей партийной, научной, педагогической, литературной работе я делаю все для защиты и популяризации генеральной линии партии. - Да, но сейчас вопрос стоит о непосредственной помощи с вашей стороны органам НКВД в борьбе с врагами. - Ну, что я могу вам сказать? Я - член партии. Мною с комсомольских времен распоряжалась партия. Я шел работать туда, куда велела партия, и на любом участке, который мне поручался, работал с полным напряжением сил. Я повторяю вам, что я вполне удовлетворен своей нынешней работой. Но если ЦК сочтет необходимым передвинуть меня на другую работу, я, само собой разумеется, безоговорочно подчиняюсь этому. - Никто не собирается передвигать вас с нынешней работы. Вы нам нужны на ней и останетесь на ней. Речь идет о тайном сотрудничестве вашем с органами НКВД в нынешней роли научного работника".

Я почувствовал, как горячий тошнотворный клубок подступил к моему горлу, а между лопаток поползла холодная змея. Только теперь я понял цель вызова меня в НКВД и всех этих разговоров. Мертвая пауза, должно быть, длилась долго. "Так как же, товарищ Шепилов? - холодно спросил человек со стальными глазами. - Я не могу принять вашего предложения, - твердо ответил я. - Почему? По принципиальным соображениям?- Да, по принципиальным соображениям. - Понимаю, не хотите выполнять указания Ленина, не хотите бороться с врагами? - Ленин здесь ни при чем. С действительными врагами я боролся и буду бороться, как подобает коммунисту, партийному литератору, ученому. А ваше предложение принять не могу".

"Интересно, какие же у вас принципиальные соображения? Не хотите свои ручки запятнать, пускай черновую работу другие делают? Мы, что же, хуже вас, чистеньких? - Нет, я никакой черновой работы не боюсь. А принципиальные соображения таковы: мы с детских лет воспитывались в духе уважения и любви к нашей легендарной ВЧК Дзержинского. Потом уже мы как партийные пропагандисты в таком же духе воспитывали других. Но за последний период в работе НКВД появились такие черты, которые не могут не внушать и партии и народу чувства глубокой тревоги. Я не могу делать никаких обобщений, так как, наверное, многого не знаю. Но я знаю, что среди очень многих арестованных за последнее время есть родные и близкие мне люди. Я знаю их беспредельную преданность партии и народу. А они

стр. 12


именуются "врагами народа". Я абсолютно убежден, что партия разберется во всем, и все будет исправлено. Сотрудничать с вами - это значит взять на себя моральную ответственность за все, что сейчас делается. Я этого не могу..." Во рту у меня пересохло, безумно хотелось пить и курить. Но я не стал просить ни о том, ни о другом.

Снова наступило долгое молчание. Я уже знал, что не выйду из этого здания. В мозгу горячими искрами проносились обрывки всяких мыслей: "Зачем я, дурак, явился в летнем? (На мне были белые брюки и кремовая шелковая рубашка). Замерзну в камерах. Почему я ничего не сказал Марианне о том, куда я поехал? А куда я поехал - в уголовный розыск... Как меня теперь найдут?" Откуда-то издалека до меня донеслись тяжелые и холодные, как биллиардные шары, слова: "Ну, что же, вы полностью раскрыли свое истинное лицо. Мы, между прочим, так и думали. Мы знаем все ваши связи с врагами народа и о всей вашей вражеской работе. Итак, Шепилов (он уже не говорил "товарищ"), я вас оставлю ненадолго. Сядьте за этот столик и подумайте хорошенько. Либо вы будете работать с нами, либо... Вы человек грамотный, бывший прокурор, и хорошо знаете, что вас ожидает". Я пересел за маленький столик. Человек со стальными глазами сильной красивой походкой вышел из кабинета, и в него сразу же вошел привезший меня рябой. Он подошел к окну, повернулся ко мне спиной, отодвинул штору и стал с безразличным видом смотреть через стекло.

Я не знаю, как долго все это длилось, - время перестало для меня существовать. Я не думал о поставленной передо мной дилемме - вопрос был решен как-то сразу же, не мозгом, а всем моим существом, как только этот человек поставил его. В голове вихрились какие-то случайные и неожиданные мысли, картины, воспоминания. Послышались шаги. Быстрым и нервическим шагом в комнату вошел человек и резко остановился против меня. За ним вошел и тот, допрашивавший меня. Стоявший у окна рябой тотчас удалился.

Передо мной стоял небольшой человек с бледным лицом и взлохмаченными черными волосами. Одет он был в суконные брюки и гимнастерку цвета хаки, на ногах - сапоги. Гимнастерку опоясывал широкий армейский ремень. Возможно, что он подражал своему начальнику: так одевался Ежов. На плечо у него была накинута длинная армейская шинель, одна пола волочилась по паркету. Лицо у него все время конвульсивно подергивалось, как будто он хитро и зло подмигивал. Маленькие черные глазки-бусинки тревожно бегали. Время от времени он подергивал и плечами, словно через него периодически пропускали так высокого напряжения. Он чем-то очень напоминал бывшего помощника Сталина, а потом редактора "Правды" Л. З. Мехлиса.

"Ну, как решили, Шепилов?" Я сказал, что уже дал ответ. "Так, так, понятно, - сказал он визгливым, срывающимся голосом. - Так и следовало ожидать. А что ты от него хотел, - обернулся он к человеку со стальными глазами. - Ведь это же враг, матерый враг, разве он будет работать с чекистами?!" Дальше он изверг каскад грязных инсинуаций, площадной брани, перемежавшихся со всякими мерзкими посулами и страшными угрозами. Он то волчком вертелся по комнате, то распускал, как павлиний хвост, полы своей шинели, визжал и захлебывался. До меня доносился кислый запах грязных носков и немытого тела, брызги его слюны попадали мне на лоб и щеки. Эта мучительная и мерзкая процедура длилась долго, очень долго, не знаю, сколько времени. Я молчал.

После одного из туров истерического визга дергунчик круто остановился передо мной и сказал: "Имейте в виду, Шепилов, сейчас решается ваша судьба, судьба вашей семьи и родных, цацкаться ни с кем не будем. Ну?!" Я подтвердил свой прежний ответ. "Ну, что ж, - сказал дергунчик. - Вы сами вынесли себе приговор". Перед моими глазами пронеслись спящая в кроватке дочурка Витуся, лицо моей матери, изъеденное горем и сморщенное, как печеное яблоко, с добрыми-добрыми, как у телушки, глазами, золотистый берег Москвы-реки в Серебряном бору, вишни, усыпанные плодами... Дергунчик подошел к телефону и набрал какой-то номер: "Лефо-

стр. 13


ртово? Приготовьте одиночку. Да, со строгой... Да... Через час". Отдавал ли он действительно приказание или это была мистификация - не знаю. Во всяком случае, он знал, что я как бывший прокурор представляю себе, что такое Лефортовский изолятор. Направляясь к выходной двери, он снова круто остановился около меня и взвизгнул: "Ну?!" Я посмотрел на него в упор, отвернулся к окну и ничего не ответил. Он взмахнул фалдами шинели, и на меня снова пахнуло тошнотворным запахом. И вновь бесшумно появился рябой.

Я был убежден, что все кончено, что тяжелый гробовой камень опустился на меня. И почувствовал такую усталость, что готов был свалиться здесь же на полу и заснуть мертвым сном. Прошло опять много времени.

"Подпишите", - услышал вдруг я властный голос. Передо мной стоял человек со стальными глазами и протягивал какую-то бумагу. "Я ничего подписывать не буду", - ответил я. "Да не бойтесь, это совсем не то, о чем вы думаете. Прочтите. Это обычная подписка о неразглашении того, о чем мы с вами здесь говорили. Вы как бывший прокурор и ваши следователи многократно отбирали такие подписки у своих свидетелей и посетителей". Я прочел типографски сделанный текст, убедится, что это действительно так, и поставил свою подпись.

"Можете быть свободным", - сказал ледяным тоном этот человек. Рябой агент проводил меня вниз, и входная дверь за моей спиной захлопнулась. Было... утро! Бархатистое московское утро. Дворники шоколадными метлами надраивали тротуары. По площади с истошным визгом делал поворот трамвай. Торговка с заспанным лицом тащила на животе лоток с жареными пирожками. Я пошел домой через Старую площадь. А в мозгу с какой-то маниакальной неотвязностью звенела одна и та же фраза: "Ты победил, Галилеянин!.. Ты победил, Галилеянин!.. Ты победил, Галилеянин!.. Ну при чем тут Галилеянин? - надрывно кричал другой голос. - И откуда это? Ах, да, это же слова Юлиана Отступника в адрес Христа. Ну, и причем тут это? Это что - я Галилеянин?"

Я чувствовал, что вся моя душа истерзана. Но сквозь боль и смятение я действительно ощущал свою великую нравственную победу. Победу своей чести и совести. А теперь путь будет, что будет. Я был убежден, что в моем распоряжении всего несколько часов, в лучшем случае- дней. Надо все привести в порядок.

Дома я изложил придуманную мной версию ночной отлучки, выпил чашку крепкого кофе и принялся за книги. Библиотека моя насчитывала несколько тысяч томов. В эту зачумленную полосу нашей жизни обнаружение у кого-нибудь даже пустячной брошюры экономиста или философа, объявленного "врагом народа", уже было криминальным. У меня никогда не было двойной жизни. Я был беспредельно предан партии, никогда не отклонялся от ее генеральной линии, со всей страстностью защищал ее от всяких отступников в своих книгах, статьях, лекциях. Следуя строжайшим указаниям и нравам того времени, мы давным-давно изъяли из своих личных библиотек всякие "Азбуки коммунизма" Н. И. Бухарина и Е. А. Преображенского, "Уроки Октября" Л. Д. Троцкого и тому подобную литературу. Но на полках могло случайно оказаться что-нибудь недозволенное. Так в приготовлениях прошел целый день. Никто для обыска не являлся. Наступила ночь, но и в течение ночи никто не позвонил у входных дверей. На следующий день я нормально трудился в Академии наук. А вечером отправился домой к своему другу Б. Н. Пономареву (будущему секретарю ЦК). Мы вместе учились в Московском университете, вместе работали в комсомоле, вместе (с некоторым опережением у Пономарева) учились в Институте Красной профессуры. Борис знал моих родителей, братьев, каждый шаг моей жизни. Ему я и поведал во всех подробностях о событиях той сентябрьской ночи, взяв слово коммуниста о неразглашении.

Почему после моего отказа не последовали меры административных репрессий, мне сказать трудно. Возможно, не нашли достаточных зацепок для возбуждения дела. А возможно потому, что уже наступило начало

стр. 14


конца ежовщины. Почти двадцать лет об этом эпизоде знали только двое: Борис и я. В 1957 г. над моей головой снова разразилась гроза - разгул хрущевщины. Возможны были любые меры произвола и насилия. Тогда, лежа в Боткинской больнице, я поведал о сентябрьской ночи 1938 г. моим родным. Я хотел, чтоб самые близкие мне люди узнали, что в тягчайшую полосу нашей жизни я не встал на путь малодушия и бесчестия и не запятнал себя причастностью к кровавым злодеяниям этого времени. Кроме того, в 1957 г. я полагал, что правам ежовского НКВД навсегда положен конец и я не могу считать себя связанным ни юридически, ни этически наложенным на меня обязательством молчать.

В те времена мы фанатически верили Сталину, решениям высших партийных инстанций, печати, тому постулату, что борьба за социализм сопровождается небывалым обострением классовых антагонизмов, что троцкисты и правые встали на путь белогвардейского террора, что часть партийных кадров сомкнулась с классово враждебными элементами и надо в открытых боях сломить сопротивление всех враждебных сил и обеспечить полное торжество социализма. Так учили нас. А затем так учили мы: в таком духе писали статьи, брошюры, читали лекции. И делали все это с полной уверенностью в своей правоте. Правда, сознание все время жгли мучительные вопросы: почему в условиях побеждающего социализма так много "врагов народа"? Почему "врагами народа" становятся вдруг старейшие большевики- ленинцы? Почему "враги народа" так охотно сознаются в своих преступлениях и так красочно описывают свои самые чудовищные злодеяния? Почему всего этого не было при Ленине, когда в стране еще существовали целые эксплуататорские классы, а слабенькая Советская Россия одна противостояла всему империалистическому миру? Но эти вопросы душились подготовленными для всех ответами: таковы законы классовой борьбы, такова диалектика становления социалистического общества.

Именно в эту самую мучительную полосу нашей жизни на политическом небосклоне Москвы начинает восходить новая звезда - Хрущев.

Первые встречи с Хрущевым

Говорили, что из Донбасса на ученье в Промакадемию прибыл шахтер. Учиться в Промакадемии он не стал и перешел на партийную работу. Насчет общей и политической грамотности у него не ахти как хорошо обстоит дело, но мужик он простой и сообразительный.

В широкой кампании репрессий главные удары приходились на интеллигенцию. Создавалось впечатление, что чуть ли не вся партийная интеллигенция поставлена под подозрение, особенно старые большевики, бывшие в эмиграции. Многочисленные аресты захватили как московский областной и городской комитеты партии, так и районные комитеты. Поэтому когда Хрущев был избран первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии, это было принято московским партийным активом положительно: может быть, рабочий Хрущев в эту трудную полосу в жизни партии окажется более устойчивым партийным руководителем и пресечет широко развившуюся подозрительность (именовавшуюся бдительностью).

Правда, при избрании Хрущева московским секретарем вскрылось одно непредвиденное обстоятельство: оказалось, что в период своей работы на Украине Хрущев одно время принадлежал к троцкистской оппозиции и был активным троцкистом. Доложили Сталину и просили его указаний: как быть? Сталин, при его лютой непримиримости к троцкистам, на этот раз проявил необычное для него примиренчество. Раз был грех, значит был, от этого никуда не уйдешь. Но если он осознал свою ошибку и хорошо работает, можно оказать доверие и к этому вопросу больше не возвращаться. Попросил информировать об этом факте президиум Московской конференции, а саму конференцию в это дело не посвящать. Так и было сделано. В последующие годы подавляющее большинство

стр. 15


из тех московских активистов, которые были членами президиума конференции, было репрессировано, другие умерли или по тем или иным причинам затерялись. Партийные же лидеры, узнавшие об этом факте (Сталин, Молотов, Каганович, Маленков и др.) держали его в строгой тайне, и на протяжении следующих двух десятилетий он никогда не всплывал на поверхность. Что касается Сталина, то он проявленным "великодушием" приобрел в лице Хрущева на всю жизнь наиболее преданного ему, послушного и неистового приверженца, не останавливавшегося ради угождения Сталину ни перед какими препятствиями и жертвами. Но я забежал вперед...

Впервые я увидел Хрущева осенью 1937 года. В большом зале Московской консерватории шел партийный актив. Повестку я уже не помню; кажется, обсуждался вопрос об итогах июньского Пленума 1937 года.

Хрущев появился в президиуме актива вместе с Кагановичем, который в это время был народным комиссаром путей сообщения, народным комиссаром тяжелой промышленности и вдобавок шефствовал над Московской партийной организацией. Хрущев считался всеми выдвиженцем Кагановича. Хрущев был одет в поношенный темно-серый костюм, брюки заправлены в сапоги. Под пиджаком - темная сатиновая косоворотка с расстегнутыми верхними пуговицами. Крупная голова, высокий лоб, светлые волосы, широкая открытая улыбка - все оставляло впечатление простоты и доброжелательства. И я, и мои соседи, глядя на Хрущева, испытывали не только удовольствие, но даже какое-то умиление: вот молодец, рядовой шахтер, а стал секретарем Московского комитета. Значит, башковитый парень. И какой простой...

Актив встретил Кагановича и Хрущева горячими приветствиями. Хрущев вышел к трибуне, сопровождаемый всеобщими аплодисментами. Он начал свое выступление. Видимо, тогда он еще не был так натренирован в ораторстве, как в годы будущего премьерства: говорил запинаясь, с большими паузами и повторениями одних и тех же слов. Правда, когда он разгорячился, речь пошла бойчее, но речевых огрехов оставалось много. О чем он говорил - сказать трудно. Обо всем, что попадалось под руку. Эта черта его речей сохранилась и в будущем. Помню, что он говорил о необходимости хорошо подготовить к зиме квартиры. Недопустимо, что в коммунальных квартирах - в коридорах и уборных - горят маленькие тусклые лампочки ("что за крохоборчество!"). Надо проводить в домах центральное отопление и заготовлять дрова. Говорил, что торгующим организациям и самым домашним хозяйкам надо готовить соленья, а при засолке капусты надо порезать туда морковочки да положить клюковки. Тогда зимой от удовольствия язык проглотишь...

Все смеялись. И всем нравилось. Правда, произносил он многие слова неправильно: средства, сицилизмь... Но говорил красочно. Речь пересыпал шутками-прибаутками. И как-то хотелось не замечать огрехов в его речи: "Видно, что практик, жизнь знает хорошо, опыт большой. А в остальном, наверное, поднатаскается".

Но из глубины души нет-нет да и всплывали недоумение и тревожные вопросы: "Что же происходит? Ведь во главе столичной организации всегда стояли старые большевики, соратники Ленина, даровитые публицисты, трибуны революции. Куда девались эти люди? Неужели всем им выражено политическое недоверие? Да, многое неясно, мучительно неясно. Но, должно быть, все, что происходит, закономерно. Ведь троцкисты и правые - это же не миф, это действительно противники генеральной линии партии".

Такова была моя первая встреча с Хрущевым и первые подспудные и недоуменные вопросы, которые породило его появление на столичной политической арене. Лично же с Хрущевым я познакомился во фронтовых условиях. Шел 1943 год. Наша 4-я Гвардейская армия, в которой я был тогда начальником политотдела, победоносно завершила бои под Сталинградом. Фельдмаршал Паулюс и его армия были пленены. Мы были выведены в район Воронежа на пополнение. В августе 1943 г. командование германской армии предприняло мощное наступление против Воронежского

стр. 16


и Степного фронтов, пытаясь взять реванш за падение Курска, Орла и Белгорода и удержать Харьков. В Ахтырскую и Колонтаевскую группировки противника входили, в числе других, 7-я и 11-я танковые дивизии, 10-я мотодивизия, самые разбойничьи дивизии СС "Великая Германия", "Мертвая голова" и многие другие соединения. В боевой арсенал врага только что были введены новые мощные танки "Тигр" и самоходные орудия "Фердинанд", на которые верховное командование Германии возлагало большие надежды.

15 августа немцы перешли в наступление из района Ахтырки и Колонтаева. Завязались тяжелые кровопролитные бои, в которых противник фланговым маневром потеснил находившиеся здесь части Красной армии и вынудил их к отступлению на восток.

По приказу Верховного Главнокомандования 4-я Гвардейская армия, пополнившаяся людьми и новой техникой, форсированно была переброшена в район восточнее г. Ахтырка на стыке Воронежского и Степного фронтов и вошла в состав Воронежского фронта. Предстояло вести тяжелый встречный бой против наступающих танковых соединений врага, подкрепленных мощной авиацией. Гитлеровцы зверствовали. Они сжигали дотла деревни, сотнями расстреливали мирных жителей, испепеляли хлеб в копнах и на корню, уничтожали скот. Штаб армии расположился в небольшой, почти целиком сожженной деревушке. Артиллерийская канонада не смолкала. Воздух был пропитан гарью. Было жарко, а высоко в бирюзовом небе, как ни в чем не бывало, заливались жаворонки.

Утром в штаб прибыли командующий Воронежским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин и член военного совета Н. С. Хрущев. Командарм доложил обстановку, состояние армии и план проведения операции. Член Военного совета нашей армии отсутствовал. Я только что вернулся в штаб из ночного объезда некоторых дивизий. С вечера мы составляли обращение Военного совета армии к войскам. Затем (ночью) в дивизиях и полках мы готовили меры по политическому обеспечению боя. Я доложил Ватутину и Хрущеву о политико-моральном состоянии личного состава и проведенной подготовке к встречному бою. Ватутин очень лаконично дал указание по плану боевой операции. Хрущев же долго и подробно разъяснял мне и командующему самые прописные истины: что солдата нужно хорошо кормить и не допускать перебоев в питании, следить за тем, чтобы выдавались положенные личному составу водка и махорка, чтобы в боевые паузы организовывалось мытье солдат в банях и санитарных палатках, чтобы белье пропускалось через вошебойки и т. д. Все эти вопросы мы, конечно, хорошо знали, постоянно держали их в поле зрения. Но нам понравилось, что член Военного совета фронта так вникает во все "мелочи" нашей армейской жизни.

В кровопролитных боях на Левобережной Украине противник был разгромлен. Мы успешно форсировали Днепр. В Корсунь-Шевченковской операции устроили немцам второй "Сталинградский котел", великолепно осуществили Уманьско-Христиновскую операцию, форсировали реки Южный Буг и Днестр и вышли на Государственную границу СССР. Дальше началась блестящая Ясско-Кишиневская операция, а затем наша прославленная 4-я Гвардейская армия, в которой я стал первым членом Военного совета, вела успешные освободительные бои в Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии, завершив их взятием Вены. Когда мы пересекли государственную границу СССР, Хрущев порадовал нас, командование армии, подарками. Где-то за Яссами мне принесли ящик, в котором были вкусные украинские гостинцы, рубашка с украинской вышивкой, термос для чая. На термосе была надпись: "Освободителю Украины полковнику Шепилову Д. Т. от благодарного украинского народа". Такие же подарки и весьма лестные надписи получили командующий армией, начальник штаба и другие руководители армии. Мы все были растроганы вниманием.

Прошло пять лет. Отгремела война. После взятия Вены мне присвоено было звание гвардии генерал-майора. На кителе уместилось около двух десятков орденских ленточек, отражавших тяжелый путь, пройденный за

стр. 17


годы войны: два боевых ордена Красного Знамени, полководческие ордена Кутузова 1-й степени, Богдана Хмельницкого 1-й степени, Суворова 2-й степени, ордена Отечественной войны 1-й степени, Красной звезды, боевые медали "За оборону Москвы". "За оборону Сталинграда", "За взятие Будапешта", "За взятие Вены", американский, венгерский ордена и много других боевых наград.

После окончания войны я работал в Главном политическом управлении Вооруженных сил СССР, затем редактором "Правды" по отделу пропаганды, затем начальником управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). Стояло знойное лето 1948 года. В кабинете начальника агитпропа ЦК царила почтительная тишина. От величественных шкафов с книгами, массивного стола, покрытого темно-зеленым суком, лакированных стульев, дорогих шелковых драпри веяло спокойствием и торжественностью.

Вошел Хрущев. Он был в белом костюме и вышитой украинской рубашке, на груди затянутой шнурком с кисточками. С фронта он ушел сразу же после освобождения Киева и работал Первым секретарем ЦК Компартии Украины. Пышущий здоровьем, загорелый, веселый, улыбающийся. Работая в ЦК, я по старой своей специальности экономиста-аграрника интересовался сельскохозяйственными делами. Следил по мере сил и возможностей и за выступлениями Хрущева. Украина оставалась важнейшей житницей страны. Иногда я и сам писал по этим вопросам.

Хрущев изложил мне вопросы и просьбы, касавшиеся газет Украины. Затем разговор перешел на сельскохозяйственные темы. "Да, мне наши украинские товарищи говорили, что до войны вы много писали статей и книг - по сельскому хозяйству. Я, признаться, ничего вашего не читал. Но я старый болельщик за сельское хозяйство. Если вы интересуетесь этими делами, приезжайте к нам, кое-что полезное вам покажем в деревне". Я напомнил ему, что встретился с ним и Ватутиным на Днепре. "Да, Ватутин, Ватутин, большого человека потеряли, в самом расцвете... А вы знаете, я вам подарок привез: мы освоили производство магнитофонов "Днепр". Замечательная штучка. Вы знаете, если это дело развернуть, то магнитофон может заменить и лектора, и беседчика в клубах, и артистов многих. Вам как агитпропу это важно. Если ЦК заинтересуется этим, мы на Украине можем поставить их массовое производство. Вы знаете, у меня дача на Днепре. И вот я сам этой весной записал на пленку соловьиное пение. Просто пустил на террасе магнитофон и записал. Я вам дам диск с пленкой. До чего же здорово! Послушайте, какие трели. А на пленке не отличишь от живого пения". Я поблагодарил. И снова подумал про себя: "До чего же хороший мужик. Член Политбюро ЦК, а как просто держится. На прием пришел. На фронте каждому по ящику подарков прислал, а тут - магнитофон".

Наша с ним совместная работа началась уже после смерти Сталина. И тогда, в разное время и по разному поводу, возникали некоторые вопросы биографии Хрущева. Он очень любил рассказывать о себе: о своем детстве, о людях, с которыми встречался. Память у него была феноменальная. Он помнил числа, дни, недели события или разговора, которые были 30 - 40 и более лет назад. Помнил имена и биографии людей, с которыми встречался даже в самые отдаленные годы. Рассказчик он был великолепный: рассказывал ярко, красочно, вкусно, со смешинкой и перцем. Я слышал его многочисленные рассказы о себе, о прошлом и на заседаниях Президиума ЦК, и во время совместных поездок за границу, и во время довольно частых, в один период совместных прогулок у меня или у него на даче. Но при всей его любви к экскурсам в прошлое и мой любознательности нескольких пунктов из его прошлого он не любил касаться и тщательно обходил их. Или на прямой вопрос отвечал что-то очень расплывчатое и быстро переходил на другие темы. Некоторые из этих вопросов либо нарочито обойдены и в его печатных биографиях, либо освещены очень неопределенно.

К числу таких относится, прежде всего, вопрос о социальном происхождении Хрущева. В Большой советской энциклопедии сказано, что Хрущев

стр. 18


"родился в семье рабочего-шахтера в с. Калиновке Курской губернии". В биографии и автобиографии Хрущева "Рассказы о почетном шахтере", изданной под маркой Книжного издательства Сталино-Донбасс в 1961 г., в которой допущена многочисленная фальсификация фактов, С. Хрущев назван курским "потомственным крестьянином". Правда, здесь может и не быть противоречия, так как миллионы неимущих крестьян России ежегодно бросали свои жалкие наделы и уходили в города на заработки. Будущий бесстрастный историк установит истину по добротным документам.

Уже в 1960-х годах, во времена полного разгула хрущевщины, в народе ходили упорные слухи, что Хрущев - выходец из кулацко-эксплуататорской семьи: отец его был владельцем мельницы в Курской губ., держал наемных рабочих. После Октябрьской революции, начавшей экспроприацию экспроприаторов, С. Хрущев, как и многие другие кулаки, предприниматели, лавочники, ростовщики, скупщики сельскохозяйственного сырья и продуктов, бежал из деревни и затерялся в шахтерском Донбассе. Ленин указывал, что эти, так сказать, "низовые", часто даже неграмотные кровососы - "самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры". Впрочем, эта народная молва о Хрущеве могла основываться на данных не социально-политического, а психологического порядка: разнузданность Хрущева, его грубость и оскорбительно-пренебрежительное отношение к народу, к людям могли породить эти слухи. Сотни раз в своих выступлениях в СССР и за рубежом Хрущев заявлял: "Я рабочий-шахтер"... Я люблю нюхать запах уголька, это напоминает мне мою шахтерскую жизнь... Я знаю, что такое обушок, и мне приятно пожимать шахтерские мозолистые руки". И так далее, в таком же духе.

Газеты и журналы частенько рисовали Хрущева и в горняцком шлеме, и с отбойным молотком, и с шахтерской лампочкой. Он многократно в ряде стран избирался почетным шахтером. Можно с абсолютной достоверностью заявить, что здесь умышленно допускалась прямая неправда. Хрущев никогда в своей жизни, ни единого дня ни с обушком, ни с отбойным молотком в шахте не работал и вообще на подземных работах не был. После переезда Хрущева с родителями из с. Калиновки в Донбасс он очень короткое время работал учеником, а затем слесарем по ремонту оборудования. Вот и все. Остальное о его шахтерстве придумано было в более поздние годы. После гражданской войны он физическим трудом не занимался, но на протяжении последующих 35 - 40 лет своего архипривилегированного положения не уставая повторять: "Я рабочий... Я шахтер... Я знаю, что такое трудовые мозоли..."

На купоны с этих акций он получил за свою жизнь сверхобильные дивиденды. Недаром о шахтерстве Хрущева в народе ходило столько злых анекдотов. Вот один из них. На вопрос, где та шахта, на которой работал Хрущев, следовал ответ: "У незнакомого поселка, на безымянной высоте".

Избегал Хрущев разговоров и о своем образовании, и раздражался, когда речь заходила об этой стороне его жизни. В своих публичных выступлениях он выдвигал очень противоречивые версии по этому вопросу. Мне он рассказывал, что, живя в Калиновке, он только одну зиму регулярно бегал в сельскую школу, а не следующую же зиму в классе бывал лишь изредка, а затем и совсем прекратил ученье. Поэтому когда он, став Председателем Совета Министров величайшего государства, вытащил на свет Божий свою учительницу и стал усиленно пропагандировать версию, как она обучила его уму-разуму, в этом была большая доля преувеличения.

Но его бедная учительница тут ни при чем. За зиму - две его научили с грехом пополам читать букварь, но письмом он за это время так и не овладел. Конечно, может показаться, что это не вина, а беда Хрущева, что он не приобщился к знаниям, не он в том повинен. Это и так, и не так.

В начальной школе Хрущеву учиться не пришлось по тем или иным причинам. Однако после гражданской войны 27-летнего Хрущева направили учиться на рабочий факультет при Донском техникуме. Через рабфаки получили образование миллионы людей из рабочего класса Советской страны и стали затем выдающимися инженерами, учеными,

стр. 19


государственными деятелями. Но Хрущев числился на рабфаке, а не учился, так как занялся партийной работой в техникуме. Через несколько лет секретарь ячейки Хрущев считался уже окончившим рабфак, но знаний ему это не прибавило. В частности, и на рабфаке он не научился писать, и с большим трудом мог вывести каракулями лишь отдельные слова. В 1929 г. Хрущева снова посылают учиться, на этот раз - в Москву, в Промышленную академию. Промакадемия давала рабочим-стахановцам и самоучкам - командирам производства общее образование и технические знания. Но здесь повторяется та же история, что и на рабфаке: Хрущев становится секретарем ячейки, а через несколько месяцев он вообще уходит на партийную работу в Бауманский райком Москвы, бросив ученье. Таким образом, Советскую власть трудно упрекнуть в том, что она не дала возможности способному и активному рабочему получить образование. Нет, его посылали учиться и на рабфак, и в Промакадемию, но он не воспользовался предоставленными ему возможностями.

В чем дело, почему так произошло? Ответ, мне кажется, нужно искать в некоторых особенностях натуры Хрущева. Хрущев по природе своей чрезвычайно моторный человек. Ему трудно сколько-нибудь продолжительное время сидеть и над чем-то сосредоточенно работать. Он постоянно рвался куда-то ехать, лететь, плыть, ораторствовать, быть на шумном обеде, выслушивать медоточивые тосты, рассказывать анекдоты, сверкать, поучать - то есть двигаться, клокотать. Без этого он не мог жить, как тщеславный актер без аплодисментов или наркоман без наркотиков.

Многих удивляло: как и когда Хрущев успевает гонять по всем странам, устраивать почти ежедневно пышные обеды и ужины, бывать на всех выставках, посещать все зрелищные мероприятия, четыре-пять раз в году выезжать на отдых на море, опять же с обедами, морскими прогулками, развлечениями, и... говорить, говорить, говорить... Когда же он работает? - слышал я, и многократно недоуменный вопрос. Но дело в том, что он (о чем подробнее скажу дальше) никогда и не работал в общепринятом смысле этого слова. Книг и журналов он никогда никаких не читал (хотя по подсказкам шпаргальщиков частенько и ввертывал словечко о якобы прочитанных им книгах) и не чувствовал в этом никакой потребности. О содержании некоторых материалов в газетах докладывали ему помощники. Его никто никогда не видел сидящим за анализом цифр, фактов, за подготовкой докладов, выступлений и т. д. Это все делалось соответствующими аппаратами, специалистами, помощниками. Он же только "испущал идеи". Причем делал это в большинстве случаев по наитию, без изучения фактов, экспромтом, импровизируя в зависимости от обстановки. Этим часто пользовались всякие карьеристы и проходимцы, а страна и партия расплачивались за это десятками миллиардов рублей, своим престижем и моральными ценностями.

Все эти черты в очень сильной степени развились у Хрущева, когда он оказался на вершине государственной власти. Но, как показывают факты, они вообще присущи были его натуре, составляли его, так сказать, генотип. Короче говоря, усидчивость и Хрущев- это два слова несовместимые. А ученье, любое ученье - в сельской школе, на рабфаке, в академии - требует именно усидчивости, мелкой, будничной, кропотливой работы на многие месяцы, годы... Это - не для Хрущева, все что угодно, только не это. Вот почему, появляясь в техникуме или также в академии, он сейчас же раскрывал свои черты недюжинного, хотя и стихийно-буйного массовика. К тому же - рабочий, шахтер, человек сильной воли, жаждущий бурной деятельности, а вовсе не мучительного вгрызания в науку, чтобы познать премудрости Пифагора, тайны марксова закона стоимости ("долой гидру мирового империализма" - и все тут?) или психологические муки Раскольникова ("подумаешь, какую-то старушку пришили, а разговоров..."). И - Хрущев опять секретарь ячейки. Указания, протоколы, митинги, речи, а ученье - вещь по трудоемкости ни с чем не сравнимая.

Так реальный ход событий привел к тому, что Хрущев, пробившись до высших ступеней руководства, остался малограмотным человеком. С гре-

стр. 20


хом пополам он научился читать. Правда, до самого своего падения он читал с запинками, коверкая многие слова, делая неправильные ударения, но во всяком случае читал. А писать он, повторю, так и не научился. Он с трудом подписывал свою фамилию, большей частью начертывая только две первые буквы: "Хр". Но на этом его каллиграфические возможности и исчерпывались. Свои резолюции он передавал устно помощникам, а те писали их на документах.

За два года совместной работы с Хрущевым в ЦК я видел единственный документы, на котором было личное начертание Хрущева. Это было вскоре после моего избрания секретарем ЦК партии. Была получена телеграмма от одного из наших послов. Хрущев распорядился через помощника дать прочитать телеграмму Суслову и мне. Своей же рукой он начертал нам распоряжение ознакомиться. В правописании Хрущева оно начиналось с буквы "А": "Азнакомица". Резолюция была написана очень крупными, торчащими во все стороны буквами, рукой человека, который совершенно не привык держать перо или карандаш.

Будущий историк, который захочет по первоисточникам ознакомиться с некоторыми вопросами того периода, будет удивлен тем, что не найдет в архивах ЦК партии и Совета Министров ни одного документа, написанного рукой Хрущева. Тайна этого явления, как видно, раскрывается просто.

Когда Хрущев хотел включить в свою речь или доклад, подготавливаемые помощниками либо учеными, что-нибудь от себя, он надиктовывал это стенографистке. Наговор получался обычно очень обильный и хаотичный. Затем из этого месива изготовлялось необходимое блюдо. Поэтому когда в корреспонденциях из той или иной страны сообщалось, что Хрущев, посетив такое-то учреждение, сделал в книге для почетных гостей такую-то запись, то здесь во всех случаях допускалась неточность: Хрущев сам не мог сделать никакой записи. Она делалась или помощником, или одним из членов делегации, возглавляемой Хрущевым, а он ставил свои "Хр", либо в лучшем случае "Хрущ". Так же он поступал, когда очень приставали с просьбой дать автограф. Конечно, уже одно то, что во главе великого социалистического государства оказался малограмотный человек - страшная трагедия. Основоположниками научного коммунизма были величайшие мыслители, каких когда-нибудь знала всемирная история: Маркс-Энгельс-Ленин. По своим знаниям они далеко опережали современников. При всех своих диктаторских чертах Сталин был прекрасным знатоком марксистской теории, вопросов истории, политической экономии, философии, литературы. Соратники Ленина - Я. М. Свердлов, Ф. Э. Дзержинский, А. В. Луначарский, Г. В. Чичерин, Н. А. Семашко, М. М. Литвинов, М. В. Фрунзе, Г. М. Кржижановский, Н. К. Крупская, В. В. Куйбышев и многие, многие другие - были прекрасно образованными марксистами, публицистами и литераторами.

Великая русская революция выдвинула из самых своих глубин блестящую плеяду рабочих- революционеров. Это - столяр Степан Халтурин, казненный царским самодержавием. Это - ткач Петр Алексеев. На процессе 50-ти он закончил свою пламенную речь словами: "Поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах". Эти слова Ленин назвал великим пророчеством. Это - слесарь Виктор Обнорский, внимательно изучавший за границей западноевропейское рабочее движение и основавший "Северный Союз русских рабочих". Это - ткач Петр Моисеенко, один из главных организаторов знаменитой Морозовской стачки. Это - выдающийся пролетарский лидер, слесарь Иван Бабушкин, ученик и соратник Ленина, один из агентов и корреспондентов "Искры", прошедший многочисленные тюрьмы и ссылки. Ленин называл его "народным героем" и "гордостью партии". Это - токарь Михаил Калинин, ставший Президентом великого Советского государства. И сотни и тысячи других прославленных лидеров рабочего класса. Все они были хорошо образованными марксистами, просвещенными людьми, гораздо более интеллигентными, чем многие выходцы из семей интеллигенции, талантливыми публицистами, пламенными трибунами революции.

стр. 21


И вот через 20 лет после величайшей из революций, которая подняла к вершинам культуры десятки миллионов людей, мы оказались перед лицом какого-то парадоксального явления. Во главе столичной организации коммунистической партии, являющейся творцом марксистской науки, партии новаторов, партии, ставшей поборником самой передовой культуры, оказывается человек, лишенный всяких духовных потенций. В чем же дело? Как это могло произойти? Но эти вопросы, которые встали со всей остротой гораздо позднее, в тот период лишь вспыхивали на мгновение и гасли. Рабочее происхождение, "непричастность" (как тогда казалось) к оппозиции, гарантия того, что кто-кто, а уж Хрущев никак не может оказаться "врагом народа", знание жизни, простота манер - все это, казалось, перевешивает "некоторые минусы" в биографии. Кто мог думать тогда, что Хрущев окажется единоличным руководителем партии, главой государства, что разовьются такие черты его натуры, которые приведут к тяжким последствиям и в партии, и в стране, и в социалистическом лагере, и в мировом коммунистическом движении.

Всякими ухищрениями Хрущев старался поддерживать миф о своем образовании: он рассказывал в своих бесконечных речах изобретенные им самим эпизоды из времен обучения в сельской школе, на рабфаке и в Промакадемии. Он ссылался на книги, которых на самом деле он никогда не читал и в глаза не видел. Лишь единственный раз он сам разорвал всю эту оболочку мистификации. Это было в июньские дни 1957 г., когда впервые со всей остротой встал вопрос о переводе Хрущева с руководящих постов в партии и в правительстве на более скромную роль, посильную для него.

В горячих выступлениях на Президиуме ЦК подавляющее большинство его членов указывало на необузданность и невоспитанность Хрущева, на то, что он единолично принимает безграмотные решения, за которые партии и стране приходится расплачиваться дорогой ценой и т. д. Поначалу Хрущев еще не знал, каким будет дальнейший ход событий. И в своем первом выступлении он, в ответ на критику, с повинной миной заявил: "Товарищи, я прошу учесть, что я никогда нигде не учился". Но это было единственное и мимолетное просветление. Потом Хрущев снова вошел в свою роль и, ничтоже сумняшеся, давал безапелляционные указания по вопросам начальной и средней школы, высшего образования, науки, литературы, искусства. И еще одно предварительное замечание к биографии Хрущева. При всем своем многословии Хрущев никогда не рассказывал также, где, когда, при каких обстоятельствах он вступил в коммунистическую партию и в чем состояла его политическая работа в первый период Советской власти. В инспирированных же Хрущевым его биографиях по этому вопросу нагромождено столько небылиц, что их нельзя читать без улыбки.

Так, в упомянутой выше книге "Рассказы о почетном шахтере" Хрущев и его услужливые биографы утверждают, что когда 14-летний Никита Хрущев прибыл в Донбасс, он пас коров и овец у помещика Кирша. Но вскоре стал учеником слесаря и на тайном собрании молодежи договорился предъявить управляющему Вагнеру ультиматум о зарплате. Вагнер капитулировал. Вслед за этим Никита вместе со своими юными друзьями, поиграв на гармонике и напоив урядника водкой, водрузил на мельничной трубе красный флаг. Урядник, протрезвев, сначала умолял всех жителей за 5 руб. сорвать "крамольный флаг". Но когда этот номер ему не удался, он вызвал из Юзовки эскадрон казаков, и те начали сбивать флаг пулями своих винтовок. Вскоре пристав Красноженов почувствовал грозную опасность, которую представлял Никита для престола, и потребовал от него, чтобы тот покинул завод и вообще его, пристава, подопечный район.

Эти описания взяты не из рассказов барона Мюнхаузена, и не из опереточного либретто, а с 13 - 21 страниц упомянутой биографии. И вот "поднадзорный" пастух овец Никита уже стоит у клети шахты и произносит пламенные речи: "Капиталисты германские, австро-венгерские, английские, французские, русские и другие не поделили между собой награбленного у народа добра и затеяли войну". "Многие, - пишет биограф, - и сейчас

стр. 22


(то есть через 50 лет. - Д. Ш.) помнят эти страстные политические выступления Никиты у клети" (стр. 22). Впрочем, тут биограф спохватился: ведь в истории партии и революционного движения России большую роль сыграли сначала ленинская "Искра", затем "Правда"... Нельзя же, чтобы тут обошлось без Хрущева. И Никита возвращается на несколько лет назад и становится "умелым организатором" читок "Правды" (стр. 23). А вскоре - организатором забастовок на Рутченковке. Дело дошло до того, что полицейские пытались арестовать Никиту Сергеевича, но рабочие дружно выступили в его защиту и изгнали жандармов с территории мастерских (стр. 25).

Подвыпив и разомлев от восторгов окружающих, гоголевский Хлестаков, как известно, начал свое вранье с того, что он не просто переписчик, и что сам начальник отделения с ним на дружеской ноге. Далее, входя в состояние "враньевого экстаза", он утверждал, что как-то его приняли за главнокомандующего и что однажды он уже управлял департаментом, и в ту же минуту по улицам помчались тридцать пять тысяч одних курьеров. Закончил он сцену вранья на гималайских высотах, пригрозив, что его завтра же произведут в фельдмаршалы. Хрущевские биографы- подхалимы поступают по тому же образцу: они начали с утверждения, что Хрущев был неким политработником в безымянной дивизии, а к концу произвели его в фельдмаршалы, то есть в создатели Красной Армии и организаторы ее исторических побед.

Всякий, прошедший школу политработы, знает, что с революции 1905 г., и особенно после Ленского расстрела, в Донбассе, как и во многих других пролетарских центрах России, росло и ширилось революционное движение. Душою же его и руководящей силой была партия большевиков. Луганская, юзовская, мариупольская и другие большевистские организации сплачивали рабочий класс, вели его на штурм самодержавия, а затем на великие октябрьские бои. Во главе тех партийных организаций стояли такие известные пролетарские лидеры, как Г. К. Орджоникидзе, Ф. А. Сергеев (Артем), К. Е. Ворошилов, Г. И. Петровский и другие. Куда там! Из биографий Хрущева мы узнаем, что до сих пор астрономы истории не узрели главную звезду на небосклоне великих октябрьских дней - Никиту Хрущева. Оказывается, он играл на гармошке и водружал флаг на мельнице, свергая в Рутченковке самодержавие, арестовывал полицейских чиновников и распускал полицию (стр. 30). Оказывается, "сложность этой работы состояла в том, что на Рутченковке не было своей парторганизации, в Юзовском Совете преобладали меньшевики и эсеры" (стр. 34). И вот за дело берется сам Никита Хрущев. На той же стр. 34 он уже именуется "испытанным вожаком". Не беда, что он был беспартийным и неграмотным. "Никита Сергеевич на митингах и рабочих собраниях разоблачал оппортунистическую линию меньшевиков и эсеров, разоблачал их лживую соглашательскую политику с правительством Керенского и призывал рабочих идти за большевиками" (стр. 36).

А дальше рассказывается, как после Февральской революции собрался народ с флагами. Никита Сергеевич высоко поднял флаг и провозгласил: "Долой гнилое правительство Керенского! Да здравствуют большевики!" (стр. 36). После Октябрьской революции он в Юзовке, оказывается, требует изгнания из Совета меньшевиков и эсеров. Но сам все остается беспартийным. Затем указывается, что он был "организатором и душой" красногвардейцев Рутченковки (стр. 41). А дальше идет такая абракадабра вымыслов, что уму непостижимо. Хрущев надолго исчезает куда- то. (По его рассказу, он был где-то в Курской губернии.) Когда и где он вступил в коммунистическую партию - старательно замалчивается, и трудно сказать, по какой причине. В Большой советской энциклопедии говорится, что Хрущев - член партии с 1918г., без указания более определенной даты и места вступления в партию.

Биографическое же повествование возобновляется на том, что Хрущев "по партийной мобилизации направляется на фронт, в распоряжение политотдела одной (?!) из стрелковых дивизий (стр. 45 - 46). Дальше туманно

стр. 23


говорится о "молодом двадцатипятилетнем комиссаре" (без указания: комиссаре чего?), о том, что он, как положено комиссару, прошел тысячекилометровый путь к Черноморскому побережью. И только через 40 с лишним лет маршал С. М. Буденный вдруг каким-то чудом вспомнил, что в 1919 г. в 19-й стрелковой дивизии в 74-м полку комиссаром 2-го батальона был Хрущев. Пусть это утверждение Буденного останется на его совести. Но даже если оно верно, хотя и противоречит многим другим фактам и по меньшей мере является преувеличением, то оно одно должно было остановить борзописцев-биографов, когда они возводили Хрущева в ранг одного из создателей Красной Армии и ее великих полководцев. В биографии же сказано на этот счет не более и не менее как следующее: "Именно он, Хрущев, был одним из тех, под чьим руководством Красная Армия сорвала черный замысел американских, английских и французских империалистов, пытавшихся с помощью флота Антанты спасти от полного разгрома армию Деникина" (стр. 51). И далее: "У черноморских берегов закончился в гражданской войне боевой путь комиссара Н. С. Хрущева - одного из активных создателей Красной Армии и организаторов победы молодой республики Советов над иностранными интервентами и внутренней контрреволюцией" (стр. 51).

Вот, оказывается, какую всемирно-историческую роль сыграл в гражданскую войну Никита Хрущев, скромно укрывшись под личиной комиссара батальона. Я ни в малейшей степени не ставлю перед собой задачу дать биографию Хрущева. Это сделают будущие историки, когда станут доступными необходимые для такой работы материалы. Я отмечаю лишь отдельные факты, наблюдения, живые впечатления, касающиеся Хрущева, оставившие отпечаток в моей памяти или при личном общении с ним, либо из рассказов третьих лиц. Девять лет возглавлял Хрущев московскую столичную и двенадцать лет - огромную украинскую партийную организации.

В разное время многочисленные товарищи, соприкасавшиеся с ним по работе в Москве и на Украине, рассказывали мне, какими методами Хрущев прокладывал себе путь по ступеням власти. Много позже (о чем я расскажу дальше) один из старейших деятелей Коммунистической партии, член ее с 1897 г., бывший депутат и председатель большевистской фракции 4-й государственной Думы, председатель ЦИК СССР и заместитель председателя Верховного Совета СССР Г. И. Петровский передавал мне через третье лицо: "Вы не знаете, что такое Хрущев. А я знаю. Я это и на себе испытал. В январе 1938 г. Хрущев прибыл к нам на Украину Первым секретарем ЦК. Развенчал Ленина. Утвердил культ Сталина. Меня объявил врагом народа. И началось... Без ведома и прямой санкции Хрущева не решались никакие персональные вопросы опустошительных чисток 1934 - 1938 и последующих годов по Москве и Украине. Таким путем тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей были ввергнуты в пучину невероятных страданий, нашли свою мученическую смерть с клеветническим клеймом "врага народа".

И, может быть, самое примечательное и отталкивающее в этой стороне деятельности Хрущева состояло в том, что многих из тех, кого он отправил на эшафот, Хрущев затем с непревзойденным в истории лицемерием оплакивал с высоких партийных и правительственных трибун. Причем в этих стенаниях виновниками гибели прославленных коммунистов выставлялся, конечно, прежде всего Сталин и другие его соратники, но не он, Хрущев.

Интриги, доносы, лесть, наветы - никакими средствами не гнушался Хрущев для того, чтобы шаг за шагом укреплять свое положение и уверенно карабкаться вверх. Решающим здесь было искусство постоянного поддержания доверия и расположения Сталина. В течение многих лет сталинского руководства непременными атрибутами любой публичной речи, статьи или книги были здравицы в честь Сталина. И все должны были подчиняться этому неписанному, но железному закону. И подчинялись, подчинялись все мы. Но Хрущев, кажется, поднялся в этом искусстве извержения елея до недосягаемых вершин.

стр. 24


Каждая речь, каждое выступление его представляет собой каскад сталинианы. Из многих сотен возможных иллюстраций приведу лишь одну. 1939 год. Идет XVIII съезд партии. На трибуне Первый секретарь ЦК КП Украины Хрущев. В короткой речи он 26 раз прославляет сидящего здесь же за столом президиума съезда Сталина. Ему явно не хватает превосходных степеней. Подобострастно обращая свои взоры к столу президиума, Хрущев употребляет следующие эпитеты: "Наш гениальный руководитель... Наш вождь... Наш великий Сталин... Сталинский Центральный Комитет... любимый вождь - великий Сталин... Партия Ленина- Сталина... Сталинские пятилетки... Партия Ленина-Сталина стальной стеной окружает сталинский Центральный Комитет и своего любимого вождя - великого Сталина... По первому зову товарища Сталина... Исторические указания нашего великого Сталина... Учение товарища Сталина... Глубочайшее новое, что в докладе внес товарищ Сталин... От всей души, ласково, любовно и торжественно украинский народ провозглашает: "Хай живе ридный Сталин"... Невиданная сплоченность... вокруг вождя и учителя, друга украинского народа товарища Сталина... Да здравствует величайший гений человечества, учитель и вождь, который ведет нас победоносно к коммунизму, наш родной Сталин!". И так вся речь (см. Стенографический отчет XVIII съезда).

Но многие годы заискивания, лавирования, подобострастия, вечного страха допустить какую- нибудь случайную осечку и погибнуть, годы интриг, подсиживания, устранения с пути конкурентов - все это позади. Сталина больше нет. Теперь - рукой подать до вершины. Нужно лишь взять последние препятствия, убрать или уничтожить последних конкурентов. Вперед, Никита Хрущев. Вперед - без страха и сомненья!

(Продолжение следует)


© biblioteka.by

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblioteka.by/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ

Похожие публикации: LБеларусь LWorld Y G


Публикатор:

Беларусь АнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblioteka.by/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Д. Т. Шепилов, ВОСПОМИНАНИЯ // Минск: Белорусская электронная библиотека (BIBLIOTEKA.BY). Дата обновления: 24.05.2021. URL: https://biblioteka.by/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - Д. Т. Шепилов:

Д. Т. Шепилов → другие работы, поиск: Либмонстр - БеларусьЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Беларусь Анлайн
Минск, Беларусь
288 просмотров рейтинг
24.05.2021 (1040 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Белорусы несут цветы и лампады к посольству России в Минске
Каталог: Разное 
6 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
ОТ ЯУЗЫ ДО БОСФОРА
Каталог: Военное дело 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ИЗРАИЛЬ - ТУРЦИЯ: ПРОТИВОРЕЧИВОЕ ПАРТНЕРСТВО
Каталог: Политология 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
Международная научно-методическая конференция "Отечественная война 1812 г. и Украина: взгляд сквозь века"
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Yanina Selouk
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Каталог: Политология 
9 дней(я) назад · от Yanina Selouk
NON-WESTERN SOCIETIES: THE ESSENCE OF POWER, THE PHENOMENON OF VIOLENCE
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Yanina Selouk
УЯЗВИМЫЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ И БЕДНОСТЬ
Каталог: Социология 
11 дней(я) назад · от Беларусь Анлайн
EGYPT AFTER THE REVOLUTIONS: TWO YEARS OF EL-SISI'S PRESIDENCY
Каталог: Разное 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
ВОЗВРАЩАТЬСЯ. НО КАК?
Каталог: География 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk
АФРИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЯЗЫКОВ И КУЛЬТУР
Каталог: Культурология 
21 дней(я) назад · от Yanina Selouk

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIOTEKA.BY - электронная библиотека, репозиторий и архив

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

ВОСПОМИНАНИЯ
 

Контакты редакции
Чат авторов: BY LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Biblioteka.by - электронная библиотека Беларуси, репозиторий и архив © Все права защищены
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Беларуси


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android