Имя выдающегося статистика и экономиста, члена-корреспондента Российской АН Александра Александровича Чупрова (1874 - 1926) известно преимущественно в профессиональной среде. Историки знают его прежде всего как автора статей по аграрному вопросу и публициста ¹ . В последние годы появилось несколько работ, в которых довольно подробно освещена научная деятельность Чупрова в России и в эмиграции ² .

Родился он в г. Масальске Калужской губернии в семье видного экономиста и общественного деятеля Александра Ивановича Чупрова. Затем семья перебралась в Москву. В 1892 г. А. А. Чупров окончил 5-ю Московскую гимназию с золотой медалью, а в 1896 г. - Московский университет по разряду физико-математического факультета. Затем он получил гуманитарную и экономическую подготовку в Германии: один семестр слушал лекции в Берлинском университете, а в 1897 - 1901 гг. учился в Страсбургском. Там же получил степень доктора государственных наук за работу по морфологическому изучению общинного землевладения ³ . В 1902 г. Чупров сдал магистерский экзамен по политической экономии и статистике на юридическом факультете Московского университета и по приглашению А. С. Посникова - декана экономического отделения в только что открытом Петербургском политехническом институте - занял штатную должность доцента. Отдавая много сил преподавательской работе, он не чурался и политики: в 1906 - 1907 гг. участвовал в работе аграрного комитета кадетской партии.

В 1909 г. за представленную в Московский университет диссертацию "Очерки по теории статистики" (СПб. 1909) он был удостоен степени доктора и тогда же избран ординарным профессором по кафедре статистики Политехнического института. Здесь в особой интеллектуальной атмосфере, свободной от надзора Министерства народного просвещения, Чупров сформировался как крупный ученый-теоретик и создал свою научную школу. "Живя за городом в Политехническом институте, А. А. почти никогда не ездил в город; за 15 лет жизни в институте он только один раз был в Петербурге в театре. Когда над ним смеялись по этому поводу, он оставался непреклонным и говорил, что совместить научную и преподавательскую деятельность с развлечениями он не может. И все-таки он находил, что ведет в Сосновке "слишком рассеянный" образ жизни, отвлекающий его от научного сосредоточения" ⁴ , - вспоминал позже друг и коллега Чупрова В. Э. Ден.

стр. 3

Научное признание Чупрова неуклонно росло. В декабре 1917 г. по представлению академиков П. Б. Струве, А. С. Лаппо-Данилевского и М. А. Дьяконова он был избран членом-корреспондентом РАН.

Весной 1917 г. Чупров подал в Управление общественного градоначальника Петрограда прошение о выдаче заграничного паспорта для поездки на каникулярное время в Швецию и Норвегию. Как отмечал позже Ден, "А. А. поселился в Стокгольме и занялся исследованием вопросов о влиянии войны на рождаемость и смертность населения (часть соответствующей работы была подготовлена им к печати еще в 1916 г.)" ⁵ . Кроме того, по предложению Центросоюза он стал заведовать статистическим бюро Центросоюза в Швеции. В сентябре 1917 г. Чупров намеревался вернуться в Петроград, однако обострение болезни помешало. "В течение 1918 г., - писал Ден, - Советское правительство несколько раз обращалось к нему с предложением прибыть в Москву для участия в совещаниях по организации ЦСУ. К сожалению, мне неизвестно, дошли ли эти предложения до него, и как он на них отозвался" ⁶ .

Приняв должность заведующего статистическим бюро Центросоюза в 1918 г., Чупров возглавил издание "Бюллетеней мирового хозяйства". В письме Н. С. Четверикову от 26 мая 1921 г. сам он так характеризовал эту свою деятельность: "Полтора года целиком ухлопал на "Бюллетени мирового хозяйства" для наших кооперативных централей: с января 1919 по июнь 1920 г. выпускал по два номера в месяц, размером под конец листа в три печатных и более. Поглощало это рабочую силу полностью, но толку, к сожалению, вышло мало, так как, по- видимому, бюллетени не доходили по назначению" ⁷ . ("Бюллетени мирового хозяйства", о которых идет речь в письме, до сих пор в библиотеках не обнаружены ⁸ ).

В "Деле о службе А. А. Чупрова" имеется анонимная записка, в которой сообщается, что "в сентябре 1918 г. от него было получено письмо с уведомлением, что он через две недели намерен приехать в Петроград, чтобы приступить к своим занятиям в Институте. Не получая содержания из Петрограда, он находился в затруднительных материальных обстоятельствах, о чем и писал в названном выше письме. С тех пор причина его неприезда неизвестна. Такою причиною является, вероятно, отсутствие необходимых для этого средств, так как проезд на пароходе из Стокгольма в Петроград, по сообщенным в газетах сведениям, стоит 3000 рублей" ⁹ .

Русский дипломат В. В. Гулькевич писал об этом периоде: "Осенью [1917 г.] А. А. ненадолго остановился в Стокгольме на обратном пути в Россию, но события принимали тогда все более тревожные оттенки, и мне удалось уговорить его не торопиться домой, выждать до тех пор, пока положение не прояснится. Октябрьский переворот. Горестные дни, недели, месяцы. А. А. переезжает ко мне, следит внимательно за тем, что происходит "там", пытается разгадать загадку. Полное единогласие в оценке событий облегчало переживание этого горестного периода" ¹⁰ .

В середине 1920 г. Чупров переехал в Берлин, а затем в Дрезден, где продолжал заниматься научной работой. Однако материальные условия оставляли желать лучшего. В 1925 г. он был приглашен в Прагу для работы на Русском юридическом факультете. Там Чупрова ждало разочарование. Как писал в своих воспоминаниях экономист и литератор Д. А. Лутохин, вернувшийся в 1927 году в СССР, Чупров поместил научную статью в московском журнале "Вестник статистики" и был за это ошельмован своими коллегами: "Приехав в Прагу, он собирался баллотироваться в члены академического союза, но докладчик, который должен был огласить его кандидатуру, узнав о статье в советском журнале, отказался представить такую кандидатуру собранию союза. Этим "санкция" не ограничилась. Профессорской стипендии от чехов он не получил, и ему пришлось временно принять скромную синекуру, предложенную С. Н. Прокоповичем" ¹¹ . После такого приема в Праге Чупров, уже плохо чувствовавший себя, направился на сессию Международного статистического института в Рим, после которой вынужден был лечь в клинику. Скончался он в Женеве 19 апреля 1926 года.

стр. 4

В. А. Розенберг, хорошо знавший Чупрова по сотрудничеству в "Русских ведомостях", подчеркивал, что "его гражданское мировоззрение, его политические взгляды не колебались из стороны в сторону, под влиянием случайных, хотя бы и горьких, обстоятельств... И он сам мне в откровении беседы незадолго до смерти сказал, что в основном то, что он писал тогда [до революции], он повторил бы и теперь" ¹² .

О нежелании возвращаться в советскую Россию, Чупров писал Лутохину 9 марта 1924 г.: "Конструкция "лояльной оппозиции", о которой Вы пишете, по существу интересна, но, боюсь, надолго еще обречена оставаться утопией: судя по тому, что долетает оттуда, не таковы там еще государственные нравы. Вообще, кроме нэпачей, да спецов высших категорий, нелегко еще там и сейчас живется. А дышится нашему брату и того тяжелее" ¹³ .

И все же политические и экономические взгляды Чупрова в тот период, его оценки происходящего остаются не вполне ясными. О них не дают представления сугубо научные, аполитичные его статьи периода эмиграции ¹⁴ . Найденный в парижской Национальной библиотеке историком математики О. Б. Шейниным текст статьи Чупрова "La decomposition du Bolchevisme" ("Разложение большевизма") проливает свет на этот вопрос ¹⁵ .

В работе сделана попытка проанализировать изменения советской политики в 1917 - 1919 годах. Опираясь на сравнительно немногочисленные и разрозненные источники, Чупров сумел дать удивительно точные характеристики экономической ситуации первых послеоктябрьских лет. В статье обрисован пестрый фон, отмечены зигзаги хозяйственной политики большевиков, указаны масштабы бюрократизации и предприняты интересные попытки вживания в психологию представителей новой власти. Автор делает вывод о провале стратегии ускоренного строительства социализма, приводит вопиющие примеры ее неэффективности. Как и многие аналитики того времени, он ожидал скорого отказа. Советов от лозунга диктатуры пролетариата и считал, что со стороны элиты правящей партии эта идеологическая метаморфоза может означать лишь установку на постепенное встраивание проводимой политики в русло нормального буржуазного развития.

Вместе с тем в работе Чупрова прослеживается один важный момент, делающий честь его проницательности и отчасти дающий ключ к пониманию возможности принципиально иного характера развития событий в будущем. Раскрывая тотальную регламентацию хозяйственной жизни Советов, автор констатирует, что она парадоксальным образом сочетается с абсолютной безынерционностью подхода значительной части вождей и идеологов хозяйственного строительства, делающей возможной трансформацию избранного курса. С некоторым даже любованием он оттеняет интеллектуальный блеск и редкую прямоту, с которыми видные большевики разоблачают пороки проводимой политики. Показательно, что внимание Чупрова привлекли суждения Н. А. Орлова, вскоре порвавшего с большевиками.

Отмеченный в статье цинизм российских революционеров имел свою специфику. Ценностные установки мыслящей части советского руководства не могли быть сведены к вульгарному домогательству власти и денег. Мания реализации коммунистической утопии в такой степени владела этими людьми, что они были готовы безжалостно разрушать не только старое общество, но и свои собственные постройки, если таковые оказывались неэффективными. Беспрецедентно высокая приспособляемость русского коммунизма в значительной мере объяснялась именно этим.

Будучи последовательным противником советского режима и, не в пример сменовеховцам, отлично сознавая бесчеловечную сущность большевистской диктатуры, Чупров, видимо, все глубже проникался в 1920-е годы мыслью о неоправданности ожидания ее скорого саморазложения. Отсюда осознание неправильности установки эмигрантских кругов на тотальный бойкот всех структур и учреждений Совдепии. Такая, значительно опережавшая свое время, жизненная позиция и предопределила, по всей видимости, трагедию последних лет жизни ученого.

стр. 5

Публикация подготовлена А. Л. Дмитриевым и А. А. Семеновым. При переводе статьи все цитаты, взятые из большевистской прессы, были выверены по оригинальным текстам. В публикации пропуски, не отмеченные самим Чупровым, обозначены квадратными скобками.

Выражаем признательность О. Б. Шейнину за предоставленный им материал.

Примечания

1. См.: ЧУПРОВ А. А. Общинное землевладение. В кн.: Нужды деревни, Т. 2. СПб. 1904; ЕГО ЖЕ. К вопросу о дополнительном наделении малоземельных крестьян. В кн.: Аграрный вопрос. М. 1905; ЕГО ЖЕ. Земельная реформа и крестьяне-арендаторы. - Полярная звезда, 1906, N 9. Чупров опубликовал большое количество статей в газете "Русские ведомости".

2. Первая публикация: КАРПЕНКО Б. И. Жизнь и научная деятельность А. А. Чупрова. - Ученые записки по статистике. Т. 3. М. 1957. См.: ШЕЙНИН О. Б. А. А. Чупров: жизнь, творчество, переписка. М. 1990; Александр Александрович Чупров (1874 - 1926). К 70-летию со дня кончины. Сб. ст. СПб. 1996. Об эмигрантских работах см.: ЕЛИСЕЕВА И. И. Статистики Русского зарубежья: А. А. Чупров и О. И. Андерсон. В кн.: Зарубежная Россия. 1917 - 1939 гг. Сб. ст. СПб. 2000.

3. TSCHUPROV А. А. Die Feldgemeinschaft. Eine morphologische Untersuchung. Strassburg. 1902.

4. ДЕН В. Э. Краткая биография и характеристика личности А. А. Чупрова. - Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института, 1928, N 1(25).

5. ЧУПРОВ А. А. Война и движение населения. [Отд. оттиск из сб. в честь А. С. Посникова]. (Сборник остался неопубликованным.)

6. ДЕН В. Э. ук. соч., с. 313.

7. Цит. по: ШЕЙНИН О. Б. ук. соч., с. 14.

8. Шейнин указывает, что они утеряны (ШЕЙНИН О. Б. ук. соч., с. 135.)

9. Центральный государственный архив г. Санкт-Петербурга, ф. 3121, оп. 12, д. 761, л. 16.

10. GULKEVITJ К А. А. Tschuprow. Persosonliga Erinringar. - Nordisk Statistisk Tidskrift, 1926, Bd. 5, N 2 - 3.

11. ЛУТОХИН Д. А. Зарубежные пастыри. - Минувшее. Вып. 22. СПб. 1997, с. 59 - 60.

12. РОЗЕН БЕРГ В. А. Несколько биографических черт. - Русский экономический сборник. Кн. 6. Прага. 1926, с. 13.

13. Цит. по.: Письма А. А. Чупрова к Д. А. Лутохину. - Известия СПб. университета экономики и финансов, 1997, N 2, с. 115.

14. См., напр.: ЧУПРОВ А. А. Инфляция - дефляция. - Современные записки, 1922, т. 9; ЕГО ЖЕ. Мировой рынок после войны. - Там же, т. 13; ЕГО ЖЕ. К вопросу об основах кредитоспособности земледельца. - Крестьянская Россия, 1923, N 4.

15. Текст подписан "A. Tschouprov, professeur d'economie politique a PUniversite de Moscou. Stockholm, Fevrier, 1919". По всей вероятности, это просто недоразумение, поскольку, окончив Московский университет, Чупров никогда там не работал. Долгие годы там занимал кафедру политической экономии и статистики его отец, А. И. Чупров, к тому времени уже скончавшийся.

Разложение большевизма

I

Перегородки, отделяющие Советскую Россию от внешнего мира, стали еще более глухими, чем во времена войны. Лишь какие-то разрозненные экземпляры большевистских газет пересекают время от времени границу и слегка дополняют официальные сообщения "РОСТА" с их умолчаниями и

Дмитриев Антон Леонидович - кандидат экономических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов; Семенов Андрей Александрович - доктор экономических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета.

стр. 6

неуклюжими преувеличениями. Чтобы воссоздать действительную картину событий, приходится в основном опираться на рассказы эмигрантов. С точки зрения создания верного представления о некоторых вещах, это довольно богатый источник информации. К примеру, в Швеции благодаря свидетельствам очевидцев хорошо известны условия жизни в Петрограде. Но если мы хотим выйти за рамки непосредственных впечатлений и расширить свое представление о происходящем, свидетельские показания становятся сбивчивыми и, в каком бы уверенном тоне они ни произносились, малоубедительными. Мнения людей об общественных событиях мало соответствуют реальностям даже в обычных условиях. В Советской же России прессе заткнули рот; пассажирское сообщение затруднено, если не сказать больше; непрестанные политические репрессии затерроризировали жителей столиц, и они не рискуют поддерживать прежние формы дружеских отношений. В этих условиях невозможно понять, что происходит по другую сторону шлагбаума. Новости с места событий впечатляют, но противоречивы. То, что просачивается через границу, представляет собой нагромождение необоснованных слухов, которыми заполнены головы истерзанных, перенервничавших и неспособных критически мыслить людей. Было бы малоподходящим делом брать за точку отсчета подобные свидетельства, расставляя их затем вокруг хорошо известных фактов и раскрашивая общую картину цветами, подсказанными воображением. И нет ничего удивительного при таком положении дел, что сведения, извлеченные из "компетентных источников", могут содержать находки, отражающие реальный ход событий в совершенно неожиданном свете.

Благодаря случаю я стал обладателем довольно богатой коллекции большевистских экономических публикаций. Это "Известия" самых различных комиссариатов, "главков" и "центров". К сожалению, из них нельзя составить хоть мало-мальски отчетливую картину состояния экономики в Советской Республике. Лежащие передо мной страницы заполнены декретами, проектами, гипотезами, выписками из протоколов комиссий, конференций и конгрессов, но о фактической экономической ситуации они содержат прискорбно мало информации, если не считать той, которая почерпнута из источников, относящихся к эпохе, именуемой представителями нынешней диктатуры "буржуазным" периодом в истории русской мысли и государственности. Перелистывая все эти публикации, убеждаешься в одной вещи: сами советские хозяйственные руководители, организующие "строго централизованное" производство и распределение продукции на всей территории российской Совдепии, действуют все время вслепую, потому что не могут получить удовлетворительной информации об истинном положении в стране. Мой главный интерес при анализе просмотренных материалов заключался не столько в том, чтобы попытаться составить из разрозненных данных объективное представление о развитии событий, сколько в том, чтобы набросать картину изменений в состоянии умов той части "руководящего ядра большевистской партии", которая еще не полностью утратила способность мыслить и отдает себе какой-то отчет в происходящем.

С начала лета 1918г. страну сотрясает такая лихорадка бумаготворчества и "административного рвения", перед которой бледнеют самые карикатурные щедринские образы. Государственный переворот усадил за зеленые столы министерств "новых людей". И вот, опьяненные открывшимися перед ними перспективами, эти "новые люди", принявшие бразды правления ради создания "новой жизни", погрузились с каким-то почти трогательным энтузиазмом в писанину. Мы являемся свидетелями расцвета бюрократизма такого масштаба, о котором уже успели забыть в прежних министерствах и чей слабый прообраз при "царском режиме" лишь слегка прослеживался в самых глухих углах административного механизма. В силу обстоятельств их прежней жизни новые хозяева министерских канцелярий не имели ранее возможности ознакомиться с кухней государственного управления. Все им здесь в новинку, всем они интересуются, наподобие того, как если бы вдруг полу-

стр. 7

чили в подарок красивую механическую игрушку, не зная даже, как она заводится. И вот они нетерпеливо нажимают то на одну кнопку, то на другую, надеясь, что совершится чудо и все заработает.

Чуда, однако, не происходит. Дело не движется, несмотря на "рабочий задор" творцов декретов и усердие тех, кто их перепечатывает. Последние не в силах справиться с ворохом сыплющихся на них бумаг. Более уравновешенные умы это настораживает. Уже не столь сильна вера в то, что горстка людей может по своему произволу изменить жизнь стомиллионного народа с помощью декретов, пусть и самых угрожающих.

Жизнь заставила осознать, что параграфы декретов - это лишь незначительная часть работы; что для того, чтобы эти параграфы оставляли следы не только на бумаге, нужно думать о создании системы реальной передачи, о приводном ремне, способном соединить мотор с рабочим механизмом. С середины лета 1918 г. происходит смещение умонастроения в сторону более четкого осознания происходящего. В трудах и выступлениях части советских экономистов это проявляется со все нарастающей силой, сопровождаясь чувством горького отрезвления и страхом перед жалким исходом столь легкомысленно начатых экспериментов.

Природа высказываемых тревог и разочарований, очевидно, двойственна: она имеет и политическую и, так сказать, техническую основу. Но как бы то ни было все сводится к следующим выводам: нужно идти на уступки; нужно, считаясь с реальностью, отказаться от чисто "пролетарской" программы, которая в победном опьянении казалась столь легко реализуемой.

II

Большевики взяли власть для того, чтобы осуществить на практике классовую диктатуру, диктатуру пролетариата.

Россия - аграрная страна, но крестьянин страдает от малоземелья и не забыл еще той обиды, которую ему нанесли в период освобождения, когда он получил лишь часть от ожидаемого. С полной верой в свои права крестьянство непрестанно требовало передачи ему владений крупных земельных собственников. Фабрично-заводской пролетариат в России немногочислен, культурно неразвит, не имеет ни устоявшихся профессиональных организаций, ни руководителей, прошедших школу повседневной классовой борьбы. Батраки в деревне напрочь лишены классового самосознания; сельский пролетарий по психологии своей остается крестьянином, он мечтает не о социализме, а о клочке хорошей земли, которой он мог бы владеть и пользоваться. Трудно постичь психологический склад тех людей, которые, едва выпутавшись из тяжелых хозяйственных обстоятельств, тут же прониклись верой в диктатуру пролетариата, ведущую к торжеству социализма в России. Объяснение можно искать лишь в революционном угаре, в бушевании страстей, лишающих способности к размышлению. Именно природными особенностями темперамента объясняется помимо всего прочего абсолютное преобладание евреев в первых шеренгах мирового большевизма. Русский человек, обладая от природы здоровым характером, не склонен убаюкивать себя иллюзиями или доверяться подобным миражам, если только он имеет хотя бы малейшее представление о происходящем. Да и сам Ленин - в этом не может быть никаких сомнений у тех, кто следил за "карьерой" этого политического деятеля и немного знаком с его складом ума, - ни минуты не верил в возможность установления диктатуры пролетариата в России, он вовсе не для этого овладел властью. И в октябре 1917, и во все другие периоды своей шумливой жизни Ленин жаждал власти ради власти, не задумываясь ни о России, ни о русском пролетариате. Он был заинтересован исключительно в проведении грандиозного эксперимента in corpore vili [над малоценным телом] русского народа. Конечное поражение было для него очевидно, но, как и всегда, он был совершенно равнодушен к судьбе людей, которые за ним следовали. "Лес рубят - щепки летят", - говорит русская пословица. Когда Ленин возглавлял подпольную группу интеллигентов и полуинтеллигентов,

стр. 8

от него страдали единицы. Когда же он стал властителем Великороссии, от его гнета стали страдать уже десятки миллионов. Но подобные пустяки не могут смутить "политических реалистов", они сохраняют полное хладнокровие. Ленин нуждается в исключительном самообладании, чтобы удерживать власть перед лицом растущей в стране ненависти к правящему режиму и в условиях, когда его партийные сподвижники, опьяненные высокими постами, проявляют инфантилизм, невероятно переоценивают свои реальные возможности и не понимают, в какую глубокую пропасть может завести стремление к реальному воплощению "классовых требований" пролетариата. Пролетариат может привести к власти, но чтобы ее удержать, его поддержки недостаточно. Да и для того, чтобы сохранить сочувствие самого этого пролетариата, мало одних бумажных декретов и льстивых речей. Ленин это быстро понял, но долго был одинок среди своих сотоварищей. Наполеон мог совершить государственный переворот, опираясь на армию, так как был ее кумиром. За Лениным же нет преданной ему вооруженной силы. Латышские и китайские янычары не считают его своим вождем. При малейшем просчете пролетариат, поднявший на щит товарища Ленина, разорвет в клочья изменника Ульянова и будет прав, так как реалистическая линия Ульянова-Ленина представляет собой измену делу пролетарской революции. Ленин не домогается мученического венца, и его не прельщает судьба Розы Люксембург. Поэтому он действует с величайшей осторожностью, демонстрируя завидный дар жонглирования судьбами людей и народных масс. Ленин убежден, что время работает на него, ведь он рассчитал "объективные предпосылки" развития исторического процесса в России. Ожидая, что уроки жизни образумят окружающих его политических младенцев, он ограничивается тем, что время от времени подвергает их мастерски дозированному холодному душу, который, по его замыслу, должен ускорить повзросление тех, кто не совсем потерял голову в период революционного разгула.

О том, насколько успешно он решает эту задачу, свидетельствуют разворачивающиеся в Советской России события, об этом же красноречиво говорят разложенные на моем столе журналы. Далее я попытаюсь охарактеризовать постепенное отрезвление большевистских "реалистов", отрезвление, подготавливающее глубокий поворот в политике советского режима.

III

Начну с того политического момента, когда советские руководители стали осознавать невозможность удержания власти в России без крестьянской поддержки.

"Прежде всего надо отметить основной фон чехословацких и белогвардейских побед - это все более и более реакционные течения в толще имущего крестьянства, - говорится в передовой статье "Известий Народного комиссариата по продовольствию" (N 14 - 15).

[...] Продовольственная политика советской власти идет вразрез кулацким интересам. Богатая деревня не желает кормить промышленных рабочих [...] Утверждение хлебных цен, борьба с мешочниками и прочими вредными посредниками, реквизиции хлебных запасов, опасения, что предстоящий хороший урожай не удастся уже реализовать так, как был реализован старый хлеб, а придется отдать государству по твердой цене, - все это питает в имущем крестьянстве самые недобрые чувства к Советской Республике... Получив землю, имущее крестьянство (да и значительная часть неимущего, полубатрацкого) потеряло интерес к рабочим, обращает внимание на город лишь постольку, поскольку из города можно получить необходимый товар. Если этого товара нет, если его обещают дать по сходной цене с другой стороны (а мы полагаем, что сибирское правительство с помощью своих высоких зарубежных покровителей в этом отношении уже кое-что предпринимает), - то на российский город вообще можно махнуть рукой; если же город этот, во имя каких-то непонятных требований, пытается реквизировать кулацкое достояние, - не только предай, но и добей его!

стр. 9

Перед лицом этого нового врага, осознающего себя и организующегося с каждым днем больше и больше, пролетариат должен удесятерить свою организационную работу и хозяйственную деятельность" ¹ .

Как видим, опасность начинает осознаваться. Признано, что "реакция" нарастает, но из этого еще не делается рокового вывода. Автор избегает крайних заключений, он старается успокоить читателя обычными фразами и не решается противопоставить растущей угрозе ничего, кроме призыва к удесятерению энергии пролетариата. Однако жизнь не дает передышки, и уже в следующем номере "Известий" (N 16 - 17) в статье за полной подписью редактора Н. Орлова идея необходимости "послаблений" высказывается уже открыто, причем с таким бесстрашием и такой прозрачной ясностью, что по таланту изложения этот отрывок сопоставим с лучшей публицистикой Ленина.

"После 25 октября армия как революционная сила перестала существовать [...] Крестьянство кончило свою революционную миссию, как только овладело землею. В дальнейшем лишь страх потерять эту землю да отсутствие видимых точек расхождения заставляли его мириться с непокорной и "неугомонной мастеровщиной". Как только явится новая сила, которая мнимо или на самом деле гарантирует мужику его завоевания, - деревня предаст пролетариат, как она, в лице армии, предала Республику под Двинском, Псковом, Ревелем...

Лишь рабочий класс, меньше всего получивший в ночь на 25 октября, остается верен старому знамени. Но и в его рядах нет того единодушия и той энергии, каких требует трагический момент. И чем меньше остается объективных возможностей развернуть принятую им программу экономических мероприятий, тем больше должно быть замешательство и отступничество. Пример тому - позиция, занятая рабочими массами в оккупированных и мятежных районах (Украина, Дон, Поволжье, Сибирь) [...]

Даже Красный Урал не захотел мобилизовать всех сил и отдал свою столицу врагам советов...

Из всех этих и многих других печальных фактов надо смело сделать надлежащие выводы. Смертельная усталость, разочарование закрадываются в душу того класса, которому ни кто иной, кроме него самого, не может гарантировать целости октябрьских завоеваний...

С какими же обязательствами конкретно пришел к власти промышленный рабочий класс России?

Мир-земля-хлеб! - вот лозунги октябрьских дней.

Представители советской власти в Брест-Литовске заявили о выходе России из войны и изложили свою программу мира... Выход Республики из боя был воспринят как возможность поживиться за ее счет [...] Крестьянство не хотело ни одного дня оставаться на позициях, рабочие были слишком слабы, чтобы дать отпор гофмановским армиям. И вот мы имеем то, что имеем...

От нас зависело получить лучший мир, но предательство мелкой буржуазии не позволило нам получить и худое соглашение. В этом - причина, почему советская власть не сдержала своего первого и главного обещания...

Второе свое обещание Советская Республика выполнила, выполнила вопреки действительным интересам пролетариата: земля перешла фактически в бесконтрольное распоряжение мелких хозяйчиков. Оплачена ли эта земля крестьянством? Нет.

Мелкая буржуазия вторично предает Республику. Отказ в хлебе - это, при данных условиях, более тяжкое преступление, чем Двинск, Псков, Могилев, Эзель...

Надо смотреть правде в глаза и сказать откровенно: октябрьской рабоче- крестьянской коалиции не существует, есть пролетарская диктатура, атакованная со всех сторон...

А ведь наше положение опасно теперь главным образом в силу сопротивления мелкой буржуазии, в силу того, что ничтожные иноземные отряды могут спекулировать на мужицкой к нам ненависти и на голодном недовольстве обывательских масс.

стр. 10

Отсюда вытекает, как кажется нам, что политика безнадежной последовательности, политика самоизолирования, а следовательно и самораспятия, будучи гибельной для российского рабочего класса, не принесет пользы и мировой социальной революции. Распавшаяся за последнее время рабоче-крестьянская коалиция должна быть восстановлена.

И здесь на Комиссариат продовольствия выпадает особо ответственная задача: взять на себя нициативу...

Очередная наша задача поэтому - устранить имевшиеся ранее разногласия с крестьянством, привязать деревню (сначала нашу хлебородную, а затем и сибирскую, донскую) к себе...

Но как же это сделать, какие меры нужно наметить?.. Тот день, когда пишутся эти строки, знаменателен: в Москву не пришло ни одного вагона продовольственных продуктов. Этого не должно быть. Очевидно вопрос стоит так: или всем нам отправиться в деревню и вырвать у мужика его запасы (но это ведь открытая война и провокация белогвардейского восстания), или погибнуть от голода..., или круто повернуть наши приемы хлебозаготовок.

В каком направлении?

Во-первых, в направлении пересмотра твердых цен на хлеб. Во-вторых, в направлении привлечения к хлебозаготовкам новых сил и на новых началах...

Нашим продорганам можно вручить какой угодно акт, из хорошего они сумеют всякий сделать дурным, но никогда - обратно" ² .

Вспомним, как в действительности развивались события: бесплодные экспедиции в деревню вооруженных отрядов; попытки частников восстановить "мешочный промысел"; провозглашение необычайно восхваляемого "продуктообмена", сопровождавшееся смешными и неуклюжими попытками предоставления деревне необходимых ей продуктов на приемлемых для нее условиях; головокружительный взлет твердых цен, чья незыблемость ранее считалась краеугольным камнем пролетарской продовольственной политики; и как завершающий аккорд всего этого, словесная уступка "среднему собственнику" в форме циркуляра (столь же разумного, сколь и жалкого), в котором Ленин и Цюрупа, народный комиссар продовольствия, "разъясняют" задачи комитетов бедноты. Документ этот, носящий название "Что такое комитеты деревенской бедноты", адресован всем губернским советам и комитетам по продовольствию. Анализируя поступающую из деревни информацию о деятельности комитетов бедноты, Ленин и Цюрупа наивно сетуют:

"[...] Видно, что очень часто при организации бедноты нарушаются интересы крестьян среднего достатка. Лозунг организации бедноты во многих местностях неправильно истолкован в том смысле, что беднота должна быть противопоставлена всему остальному крестьянскому населению... Советская власть никогда еще не вела борьбы с средним крестьянством. Советская власть всегда ставила своей целью объединение городского пролетария с сельским пролетарием, а также и с трудовым крестьянством среднего достатка...

Союз рабочих и крестьян победил помещиков и буржуазию в октябре прошлого года. Этот союз и только он укрепит землю за крестьянами, фабрики и заводы - за рабочими и упрочит рабоче-крестьянскую власть. Союз рабочих и крестьян приведет и к конечному торжеству социализма" ³ .

Я представляю себе, с какой циничной и самодовольной улыбкой председатель Совнаркома ставил свою подпись "Ульянов-Ленин" под такой очевидной для него галиматьей.

IV

Политический смысл циркулярного письма "Что такое комитеты сельской бедноты" состоит в том, что государственная власть в России не может опираться на пролетариат. Это не утверждается со всей откровенностью, но недвусмысленно признается. После форсирования склона начинается спуск

стр. 11

с него. Диктатура пролетариата уступает место мужицкому царству. Позиция "политического реалиста" при этом ясна: искать поддержки среди крестьянства, какую бы цену за это ни пришлось заплатить.

Между тем жизнь заставляет сделать и другое, еще более тягостное признание: банда "полуфанатиков, полуавантюристов", заправляющая после октябрьского переворота всеми делами в "Советской России", неспособна управлять государством. Время идет, а общественная жизнь упорно не поддается организации. Напротив, положение становится все более отчаянным. В центре - беспорядок, в провинции - полный развал. Необходимо какое-то радикальное изменение, иначе катастрофа неминуема.

Возложив на себя выполнение важной и тяжелой задачи, мучительно сознаваться затем в собственной несостоятельности. Увлеченно писать декреты, сопровождая их пылкими комментариями, будоражить прессу и митинги своим революционным энтузиазмом, петь фальшивые хвалы провозвестнику всеобщего освобождения - русскому пролетариату - затыкая рот противникам и ставя к стенке непослушных: во всем этом нет ничего необычного или технически сложного. Но таланты, требующиеся для выполнения подобных задач, отнюдь не достаточны для управления стомиллионным народом.

В этой прискорбной для них истине большевики должны были убедиться на опыте. Можно нагромоздить горы декретов, заставить ведомственные канцелярии работать без передышки, продемонстрировать настоящую организационную горячку: комитеты, комиссии, главки, центры рождаются, расширяются, изменяются, призывают сотнями новых сотрудников и с таким размахом транжирят народные деньги, что типографии не успевают печатать банкноты. И за всем шумом и суетой - никакого результата, если не считать разрушения страны. Положение воистину "хуже губернаторского", как когда-то говаривали. В чем же корень зла? Кто виноват? И где выход?

Большевики начали искать ответ с самого простого и приятного - с перекладывания ответственности на своих противников. Одни из них, дескать, бойкотируют Советскую власть, устраивают саботаж, другие же под видом сотрудничества вероломно ведут подкоп под лучшие инициативы советов. Вот несколько примеров того, как, пройдя через головы советских аналитиков, выражаются подобные идеи.

1) Национализация рыбных промыслов на Каспии (источник: "Известия Народного комиссариата по продовольствию", N 18 - 19).

"Октябрьская революция положила конец вековому спору труда и капитала на берегах Каспия, однако пропуском осенней путины русские потребители лишены большой части ожидавшейся из этого района рыбы, отсутствие которой особенно остро пережили крупные потребляющие центры зимой текущего года. Упорство рыбопромышленников из Астрахани не было окончательно сломлено...

Частный капитал окончательно не сложил оружия. Убедившись в своем бессилии в открытой борьбе победить восставшие трудящиеся массы, он прибег к испытанному средству клеветы и подкупа, стараясь этим способом натравливать одну часть рабочих на другую, восстанавливать промысловых рабочих против ловцов, подкупать транспортных тружеников и призывать местное казачество к себе на помощь. Едва утихла гражданская война в Астрахани, как в феврале месяце краевой совет принял решение о национализации всех промыслов вместе с их инвентарем и денежным капиталом; разбросанные на расстоянии десятков верст мелкие кустарные предприятия формально этим решением были отобраны от частной промышленности. Проведение национализации - строгий учет живого и мертвого инвентаря и широкий рабочий контроль - с самого начала отсутствовали; огромная масса кустарных хозяйчиков, занятых в неводной тяге, отвозке рыбы, в бондарном ремесле, ни в хозяйственном отношении и ни политически не были подготовлены. Кое-где промыслы начали нормально функционировать, но огромная их часть распалась на мелкие синдикалистские группки, преследовавшие свои узкие цели в ущерб всему делу.

стр. 12

Под лозунгом социализации, оставшиеся деньги частноторгового аппарата расхищались каждой группой в отдельности, а миллионные суммы, присланные Компродом, иссякли в короткий срок. Наемный труд применялся на промыслах после социализации не менее, чем до октябрьской революции; все старые способы эксплуатации возобновились, как у старых владельцев. За неводы, за материалы, даже за продовольствие вновь образовавшиеся "национализированные" промыслы брали у рабочих-ловцов плату натурой - половину или треть улова. Преимущественную роль здесь играла мелкая и средняя буржуазия, которая, быстро освоившись с новым положением, стала организовывать так называемые трудовые артели, трудовые кооперативы, по существу преследовавшие цель ликвидации завоеваний Октябрьской революции, для чего им пришлось лишь дивиденды промыслов делить с той частью рабочих, которая вступила в артель. При этом, однако, астраханская буржуазия и невинность соблюла и капитал приобрела: большую часть дивиденда, потраченную на подкуп рабочих членов артелей, они переложили на потребителя в виде повышения цен на рыбу.

От астраханской буржуазии не отстали некоторые официальные учреждения советской власти. Так, астраханское отделение Народного банка самостоятельно "социализировало" несколько десятков лучших каспийских промыслов [...] создав вокруг себя атмосферу торгашества. Пользуясь своим финансовым аппаратом, воротилы "Народного банка" чувствовали себя вне всякой конкуренции. Военная местная организация отмежевала себе несколько промыслов для своей кооперации; многочисленные волостные и сельские советы, в которых основательно окопались все бывшие владельцы промыслов; возникшие как грибы после дождя десятки артелей, союзов, товариществ, заводских комитетов, созданные под руководством и с участием старых владельцев... быстро превратились в гнезда спекуляции со всеми губительными последствиями.

...Осуществленная капиталистами и их прихлебателями национализация промыслов, в условиях астраханской действительности, должна была вызвать массу кризисов. Первый кризис - денежный - не особенно смутил астраханских финансистов. Исчерпав все денежные ресурсы местных банков, ухлопав, в виде ссуд и субсидий, наличность, полученную от центральной власти, Астрахань обзавелась недурным станком для печатания собственных денежных знаков; эта операция кой для кого оказалась довольно выгодной, так как в условиях отсутствия фондовой биржи в Советской Республике астраханские знаки явились выгодным источником биржевой игры. Для поддержания курса своих знаков применялись различные репрессии, вплоть до конфискации общегосударственных денежных знаков у тех лиц, которые в ущерб биржевым игрокам вывозили [эти знаки] или привозили [их] из столиц...

Следующим затруднением явился старый спор между ловцами и рабочими промыслов, который не мог исчезнуть с насаждением синдикализма или одной лишь сменой формы частновладельческой эксплуатации. При наших бытовых условиях и слабом развитии пролетарского самосознания астраханских трудовых масс, создаваемые вновь противоречия между двумя категориями труда грозят приостановкой и развалом всего промыслового дела.

...Насажденная сверху, без подготовки, национализация углубила и заострила эти противоречия. Огромное множество наловленной дорогой рыбы приходилось тут же обратно выбрасывать в море из-за отказа рабочего от уборки...

Астраханский пролетариат, лучшие его представители должны напрячь свои силы для борьбы за свои интересы и занятия беспрерывной чисткой (так в тексте. - А. С., А. Д.) своих организаций. Они должны помнить, что одним из орудий борьбы буржуазии против рабочего класса всегда служили ее заверения, будто рабочие не в состоянии будут справиться с хозяйственным аппаратом" ⁴ .

2) Социализация земли в Костромской губернии (источник: отчет по земельному вопросу на пятом губернском съезде).

"Многие имения оказались взятыми на учет только на бумаге, во многих случаях имения оказались опять в руках помещиков и по-прежнему сдавались ими в аренду... Во многих местах заведомые кулаки засели в земотделах и

стр. 13

всячески препятствуют социализации земли. Напр., в Ильинской вол[ости] Костр[омского] уез[да] по вине кулаческого состава земотдела из числа двенадцати взятых на учет помещичьих имений ни одно не оказалось распределенным между населением и остается в руках помещиков" (Советская газета, N 118)" ⁵ .

3) Общая ситуация в Костромской губернии (источник: хроника "По России" в "Вестнике Народного комиссариата по торговле и промышленности", N 7 - 8).

"Костромская губ[ерния] принадлежит к числу тех местностей России, где советский строй устанавливался постепенно, без бурной, кровопролитной борьбы. До последнего времени она благополучно избегает контрреволюционных бунтов вроде того, каким доведен до гибели соседний Ярославль, и отдалена до сих пор от железного контрреволюционного кольца, охватывающего Советскую Республику. Такое положение должно было, казалось, содействовать успешной и быстрой организационной работе по проведению новых основ народного хозяйства. Между тем в деле советского строительства Костромская губ. не только не идет впереди других местностей, находящихся в более трудном положении, а напротив, оставалась долгое время позади их.

На примере Костромской губ[ернии] оказывается, что ту силу и глубину революционного натиска, которые были необходимы для октябрьского переворота, с трудом удается проявить на пути медленного развития, избегающего резких столкновений. Костромская деревня еще до лета была опорой эсеровства, под знаменем которого удавалось притаиться сельской буржуазии и даже помещикам, а город до последнего времени находился под влиянием тормозящего советскую работу меньшевизма" ⁶ .

Но столь упрощенное объяснение всех неудач преступным противодействием злонамеренных агитаторов не вполне удовлетворяет и самих большевиков. Жизнь ставит их перед фактами, от которых не может так уж просто отмахнуться даже прошедшее специальную закалку советское сознание. Так, в сообщении рязанского наркомпрода указывается, что "ввиду отсутствия хлеба" население прибрежных районов реки Оки, равно как и живущее вдоль железнодорожных путей, проголосовало за резолюцию о захвате судов и поездов с продовольствием. Иногда население по собственной инициативе овладевало судами, транспортировавшими хлеб. Даже самые суровые меры, принимаемые Советами, не дают результатов, потому что это разграбление происходит не вследствие дурных намерений, а является "результатом голода", - указывает отчет с неподражаемой непосредственностью.

"Народный комиссариат внутренних дел, - читаем мы в хронике "На местах" N 16 - 17 "Известий народного комиссариата по продовольствию", - завален требованиями с мест об отпуске денег на содержание лечебниц и приютов.

Местные учреждения ввиду невнесения налогов населением не имеют средств. Вследствие этого во многих, губерниях содержащиеся в лечебницах и приютах умирают с голоду. По имеющимся в Комиссариате внутренних дел сведениям, в Тамбовской губернии в лечебных заведениях и детских приютах умерло с голоду значительное число больных [...]

Эти факты, эти жертвы, - заключает автор этой хроники, Алексеев, - ложатся на революцию позором и преступлением" ⁷ .

Не каждый обладает мужеством напрямую признать свою сопричастность к позорным и преступным деяниям. И первый шаг на этом скорбном пути - это констатация тесной связи межу вопиющим беспорядком, царящим в Советской республике, и нелепой структурой власти Советов.

"Во многих местах, - сетует Цюрупа на Пятом съезде советов, - лозунг [...] "Вся власть советам" был понят так, что вся власть должна принадлежать тем советам, которые на местах имеются, независимо от того, какие это советы - уездные, губернские, областные, советы всероссийские или съезды всех советов. Каждый совет считал себя вправе действовать независимо от директив цен-

стр. 14

тра, вести свою определенную, совершенно независимую, сепаратную политику на местах. Мы сталкивались с целым рядом обстоятельств, которые нарушали нашу работу, всюду на местах появлялись такие обстоятельства, как задержание хлебных грузов и целый ряд других обстоятельств, которые тормозили нашу работу. Мы не получали сведений о погрузках и отправках, об исполнении наших нарядов, - словом, во всем деле царил полный, ужасный хаос [...] Кроме того, эти организации [саботировавшие распоряжения центра] не ограничивались областью продовольствия [...] возьмем железнодорожное сообщение: там полная разруха [...] Возьмем такое явление, которое известно под именем реквизиции, то есть простой захват хлебных грузов, и вы убедитесь, с каким трудом нам приходилось исполнять план, как мало было реальных возможностей к его осуществлению, и как приходилось нарушать его выполнение" ⁸ .

Вот маленькая иллюстрация этой характерной для ведомства Цюрупы дезорганизации, почерпнутая из доклада продовольственного агента, побывавшего в Тамбовской губернии:

"Продовольственное дело в Тамбовской губ[ернии] быстрым, угрожающим темпом идет к ухудшению...

Ни тамбовская губпродколлегия, ни козловская уездпродколлегия [...] несмотря на искреннее и горячее желание, дела вести не могут. Люди, стоящие во главе организации, совершенно не отдают [себе] отчета в том, в чем должна заключаться их работа... Вся работа сводится фактически к приему посетителей. Говорить о какой-либо системе в работе, планомерности, конечно, не приходится. Централизации никакой не наблюдается. Губпродколлегия не знает, что делает уезд, уезд не знает, что делает волость. Статистического учета абсолютно нет никакого [...]

Кирсановский уездный совдеп конфисковал заготовленный, согласно заключенному договору с областным комитетом [...] картофель [...] За право выпуска этого картофеля требует дополнительно по 3 рубля с пуда в пользу совдепа. Инжавинский волостной совдеп из заготовленных губернпродукткомом 2000 пудов картофеля реквизировал для своих нужд 700 пудов по пониженной расценке...

Козловский комиссар по продовольствию запретил всем начальникам станций грузить картофель по нарядам губпродколлегии, требуя каждый раз особого от него разрешения" ⁹ .

Как видим, есть от чего прийти в отчаяние. И Тамбовская губерния не исключение. Везде та же картина. "Все сказанное рисует нам картину полнейшей несостоятельности местных продовольственных органов, совершенно детской неприспособленности и неведения элементарнейших заданий в сфере своей собственной деятельности" ¹⁰ , - таково признание автора хроники "На местах", помещенной в "Известиях Народного комиссариата по продовольствию" за N 14 - 15, и представляющей собой обзор состояния дел по всей советской России.

"Страна, вчера еще жившая под гнетом самодержавия, не может, конечно, переродиться в мгновенье ока... Но, твердо памятуя об этой аксиоме, все же нельзя не испытывать тяжелого чувства при взгляде на современную жизнь нашей провинции...

Советская власть... поставила перед страной определенные задания и цели, являющиеся историческими заданиями пролетариата. Если работа по осуществлению этих целей в стране, вчера еще рабской, ведется медленно и робко, то это вполне естественно и особо тягостного чувства возбуждать не может [...]

Но если с течением времени выясняется, что работа эта не только не внедряется органически в жизнь, но по-прежнему, как в первые моменты существования Советской Республики, родит упорное, то явное, то скрытое противодействие, - то тяжелые чувства уже имеют для себя веские объективные основания [...]

Советскую Республику за все время ее существования неуклонно и предательски подтачивает... враг, скрытый и тайный, который... дает чувствовать себя

стр. 15

везде. Это та дезорганизованность, та узость мыслей и чувств, которой пропитаны, за малым исключением, местные органы в Советской Республике, особенно продовольственные органы" ¹¹ .

Подобное стремится к подобному. Местные совдепы, губпродкомы и т.д. и т.п. созданы по образцу центральных советских органов. Те же люди, те же песни. Корень зла не в просчетах организаций, а в исполнителях, которые не соответствуют тем должностям, на которые они назначены. Таких большевиков, у которых доктрина и конкретная работа сливались бы в одно целое, слишком мало, чтобы заполнить министерские кресла. Остальные - как в центре, так и в провинции - служат Советской Республике из страха и алчности, нимало не интересуясь своими обязанностями, или, лучше сказать, попросту проводят время на работе и получают при этом совершенно несоразмерный реальному вкладу заработок. Вот характерная зарисовка того, как работают органы советской власти, и что из этого получается, сделанная одним из непосредственных участников социалистического строительства (источник: статья П. Федорова "Буржуазные мысли", напечатанная в "Известиях Народного комиссариата по продовольствию", NN 14 - 15, 16 - 17):

"Читателю известно [...] в каком положении находится промышленность советской республики. Каждый новый день приносит с собою известия не об открытии новых предприятий [...] а о закрытии, не о разработке новых копей, рудников, лесных делянок, торфяников, пашен, а о сокращении и прекращении эксплуатации прежних, уже эксплуатировавшихся [...]

Останавливаются за недостатком топлива фабрики и заводы, сокращается железнодорожное движение, уменьшается дача тока на освещение и трамвайное движение [...] Мы с ужасом ждем зимы: чем будем мы согревать свои жилища? Дров нет, хотя леса видны со всех околиц наших городов.

Но не в одном топливе дело. Нет сырья для питания нашей обрабатывающей промышленности.

[...] Сарты ¹² засевают хлопковые плантации пшеницей и переводят кинешемских, шуйских, Вознесенских, московских текстилей на голодный паек [...]

Из льноводных районов идут вести о сокращении посевов льна, так как старые запасы льна гниют на руках у льноводов. Тем временем сокращают производство льнопрядильные и льноткацкие фабрики...

Останавливаются [...] домны, работавшие на рудах наших, великороссийских [...]

Но не только в области производства у нас нет данных на скорое выздоровление. Их нет и в области распределения...

Взяли ли мы хотя бы один продукт как следует на учет? Нет... Какой бы продукт ни попался нам на глаза из тех, что официально числятся на учете, мы можем смело сказать, что по ведомостям учитывающих учреждений проходит лишь 1/10 - 1/100 его часть.

Далее, проходит ли вся учтенная доля того или иного продукта правильно все намеченные этапы распределения? Нет. Все наши плановые наряды исполняются, как известно, в малой степени, широко процветает практика внепланового распределения, так называемых внеочередных нарядов, которыми мы привыкли штопать прорехи. Карточная система существует (хромая и спотыкаясь) там, где почти нечего давать по купонам; там же, где продукт налицо, карточка признается лишь на бумаге...

Добавим к этой невеселой картине еще один общеизвестный штрих: широкое взяточничество и безграничное самоуправство [...]

В чем же, однако, дело? [...]

Прежде всего всюду, какую бы отрасль государственной экономической работы мы ни взяли, поражает "многолюдное безлюдие"...

Сколько теперь у нас пишут и переписывают, какие тучи входящих и исходящих плодятся каждодневно без всякой надобности?!.. Акакии Акакиевичи, перекрасив вицмундиры, принялись с обычным рвением за новую работу - безграмотную, бестолковую, сугубо вредную для рабочего государства мазню...

стр. 16

Пустые фабричные корпуса и битком набитые пишущей братьей многоэтажные отели - это позор. Если республика посылает на тот свет мелких жуликов, она не может относиться терпимо к бестолковым администраторам, за спиной которых разводятся чиновничьи парники...

Наши комиссары мало видят жизнь, отгороженные от нее бумажными баррикадами, но наши управляющие, заведующие и делопроизводители, то есть те люди, которые фактически управляют всеми отраслями государственного дела, совсем не видят действительности. А посему чиновничья невежественность и тупость вошли в поговорку...

Мы с ужасом наблюдаем полнейший развал промышленности, первой причиной которого является наша организационная неопытность и маниловщина [...]

Необходимым условием оживления нашей обрабатывающей промышленности является устранение всех центров, главков, комитетов и советов (в том виде как они сложились) от непосредственного вмешательства в производство...

Ни один уважающий свои знания и опыт инженер не пойдет к нам теперь, ибо сплошь и рядом кучка невежественных рабочих, проникнутая узким пониманием своих интересов, свяжет инициативу такого человека...

В нашем распоряжении так мало идейных, преданных делу и образованных людей, что их только-только хватит на замещение комиссариатских кресел. Кто же будет претворять в жизнь прекрасные декреты Республики? Конечно, люди иной складки, шаткие в политическом отношении, часто даже враждебные нам, не признающие никаких идейных побуждений, делающие лишь ради заработка, изредка ради карьеры [...]

Делайте, потому что этого требует ваш интерес [...] - вот что нужно сказать всей фаланге "саботирующих", шипящих, делающих нам на каждом шагу затруднения специалистов. Именно так подходила к этим гражданам буржуазия. Она их покупала [...] Мы также должны их купить. Мы можем заплатить им больше, чем платила жадная клика эксплуататоров" ¹³ .

Рецепт, предлагаемый этим большевиком, научившимся мыслить по- буржуазному, очень прост: нужно купить необходимых специалистов. Ну а если их не удастся купить за деньги? Если платой за сотрудничество будут не деньги и не пайки, а отказ от власти - от диктатуры пролетариата и деспотизма совдепов, а также восстановление принципов демократии и безоговорочная капитуляция перед крестьянской буржуазией, столь презираемой еще недавно?

V

Отказ от ныне действующей программы как от воплощения классовых интересов пролетариата, признание необходимости поворота от пролетарской диктатуры совдепов к буржуазной модели классового сотрудничества на базе более или менее демократической организации политической жизни - таковы выводы, к которым в октябре 1918 г. "социальный эксперимент" подвел начавших задумываться экспериментаторов. Одновременно большевизм как политическая идея сходит с российской сцены. Он проявляется еще то здесь, то там, но уже как состояние умов: банда политических честолюбцев продолжает цепляться за остатки административной и полицейской власти, оказавшейся, к несчастью, в ее руках. Развалины продолжают дымиться, но пожар близится к концу. Разумеется, новые осложнения ситуации возможны. Например, руководители, сознательно ведущие большевизм к капитуляции, могут свернуть себе шею, так и не успев сдаться. Но если авантюрные краснобаи вновь одержат верх над теми, кто выступает за реалистичную политику, если петерсы, Троцкие, Зиновьевы свергнут и растопчут Лениных и Красиных, это не вольет новой крови в разлагающийся большевизм.

Собственно говоря, для России подобный поворот событий был бы даже лучшим. Он не отсрочит надолго финальный крах. Обеспечить возрождение

стр. 17

страны эти пытливые алхимики, набивавшие себе карманы обожженными руками, совершенно не способны: пролитая кровь и разбитые жизни отделяют их от будущей свободной России.

Стокгольм, февраль 1919 года А. Чупров

Примечания

1. Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 14 - 15, с. 1 - 2.

2. ОРЛОВ Н. Лавировать или бить? - Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 16 - 17, с. 4 - 8. Н. А. Орлов - старый социал-демократ, кооператор и экономист, редактировавший в 1918 г. журнал "Известия Наркомпрода". Написал "прекрасную", по оценке В. И. Ленина, книгу "Продовольственная работа Советской власти". С лета 1921 г. заведовал экономическим отделом издававшегося берлинским полпредством журнала "Новый мир", но в тайном дневнике писал о своем желании "изобличить" большевиков, которые разорили великую страну, "за все их подлости, надувательства, подхалимство, за гибель нашего поколения, за надругательство над всем, во что мы верили". Как докладывал полпред Н. Н. Крестинский в Москву, в 1923 г. Орлов "не только идейно, но и формально вышел из РКП", отказался вернуться в СССР и в связи с этим был уволен. Поселившись под Берлином, Орлов работал над фантастическим романом "Диктатор" (см. ГЕНИС В. Л. Невозвращенцы 1920-х - начала 1930-х годов. - Вопросы истории, 2000, N I, с. 49).

3. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН) В., ЦЮРУПА А. Д. Что такое комитеты сельской бедноты (Всем губернским совдепам и продкомам). - Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 18 - 19, с. 27 - 28 (перепечатано из "Правды" (11.VIII. 1918, N 175).

4. Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 18 - 19, с. 6 - 7.

5. Вестник Народного комиссариата торговли и промышленности, 1918, N 7 - 8, с. 40.

6. Там же, с. 47.

7. Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 16 - 17, с. 56.

8. Пятый Всероссийский съезд советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Стенограф, отчет. Москва, 4 - 10 июля 1918 г. М. 1918, с. 141.

9. Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 14 - 15, с. 57.

10. Там же, с. 58.

11. Там же, с. 56.

12. Оседлое коренное население Средней Азии.

13. ФЕДОРОВ П. "Буржуазные" мысли. - Известия Народного комиссариата по продовольствию, 1918, N 14 - 15, с. 17 - 19, N 16 - 17, с. 9 - 11.

Постоянный адрес данной публикации: