© Ю. А. ОЗЕРОВ, кандидат филологических наук

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 - 1945), поэтесса, прозаик, драматург, публицист, литературный критик, мемуарист Серебряного века и русского зарубежья, стояла у истоков русского символизма. Издатель и редактор ее первой поэтической книги В. Брюсов в статье "З. Н. Гиппиус" писал, что в ранних стихах, "в сущности, она лишь повторяла мысли ряда значительнейших писателей Запада" - Ш. Бодлера, П. Верлена, Ф. Ницше, М. Метерлинка. Но при этом он отмечал в каждом ее стихотворении "что-то новое... определенную, продуманную мысль" [1]. Это "новое" заключалось прежде всего в стремлении преодолеть декадентское мироощущение на путях веры "неохристианства", дающего человеку высочайшую свободу, то есть свободу воли, соединенную с абсолютным послушанием Богу.

В произведениях Гиппиус, созданных в конце XIX - начале XX века, начиная с "Песни", своего рода манифеста символизма, нашли отражение важнейшие для символистов декадентские мотивы, мысли и настроения. Прежде всего это неприятие будничного, обыденного мира, мистическая тоска по иной жизни, по недостижимому и неосуществимому, уход от скуки повседневности в сферу подсознательного, в мир фантазии и иррациональных предчувствий: "Мне нужно то, чего нет на свете..." ("Песня", 1893); "Люблю недостижимое, чего, быть может, нет..." ("Снежные хлопья", 1894). Н. И. Осьмакова так объясняет подобные признания в своем исследовании "Единственность Зинаиды Гиппиус": "Для нее мертвы общепринятые понятия о счастье, о любви, о Боге, привычное разделение добра и зла, греха и добродетели, порока и святости... Все эти святыни она за таковые не считает, жить ими не может, не хочет и не будет" [2].

стр. 24

Раздвоенность, дуализм, противоречивость характерны для лирического героя Гиппиус, который мечется между Богом и дьяволом, небесным и земным, духовным и телесным, жизнью и смертью, вечностью и мигом; в душе героя переплелись и борются друг с другом покорность и свобода, смирение и возмущение, правда и ложь, прекрасное и безобразное, вера в силу молитвы, в чудо и сомнение в нем, религиозный экстаз и богохульство, волевое "самостояние" личности и отречение от собственной воли, устремленность к предельному испытанию полноты бытия и принципиальный отказ от реального воплощения мечты, надежды ("Предел", 1901). Следствие внутреннего разлада - неспособность найти общий смысл жизни, сделать окончательный выбор:

Не ведаю, восстать иль покориться, 
Нет смелости ни умереть, ни жить... 
Мне близок Бог - но не могу молиться, 
Хочу любви - и не могу любить.

("Бессилье", 1883)

В процессе религиозно-философских исканий эти две раздельные стороны своей души, два своих лика поэтесса принимает за один; ей кажется, что антиномии "да" и "нет" "сольются" ("Электричество", 1901), "И будет все в одном соединеньи - Земля и небеса" ("Любовь", 1900), и укрепляется убеждение, что во всем должно идти до конца, что "надо всякую чашу пить - до дна" ("До дна", 1901).

Лирическому герою Гиппиус свойственны презрение к бессмысленной людской суете, культ одиночества, обособленности: "... соблазн уединенья, Его никто еще не победил" ("Соблазн", 1900); "...И каждый из нас одинок" ("Посвящение", 1894); "Я все уединенное, Неявное люблю" ("Надпись на книге", 1896); "Мое одиночество - бездонное, безграничное..." ("Не знаю", 1901); "...Я не умею жить с людьми... Я их боюсь" ("К пруду", 1895); "И в одиночестве зверином/Живет отныне человек" ("Мережи", 1902).

В ее стихах сознание собственной исключительности, избранности, проповедь крайнего индивидуализма (интерес к проблеме личности, протестующей против общества, обрекающего ее на гибель), самоутверждение, обожествление собственного "я": "...люблю я себя, как Бога..." ("Посвящение"); "В мире только Бог... и я" ("Мгновение", 1898). Бог для Гиппиус - абсолютная свобода. Любить себя "как Бога" значит любить себя как абсолютно свободное существо, свободное от мира, от людей, от смерти, от судьбы.

Пессимистические, даже апокалипсические настроения связаны с отрицанием ценности человеческого существования, мотивами отчаяния, ожидания неминуемой смерти, предчувствием надвигающейся

стр. 25

катастрофы: "Все прах и тлен, все гниль и грех... Повсюду мрак, повсюду смрад..." ("Христианин", 1901); "Беспощадна моя дорога. Она меня к смерти ведет" ("Посвящение"); "Я смерти близость чувствовал давно" ("Отрада", 1889); "Есмь только - я... И я умру!" ("Я", 1901).

Преодолеть одиночество на этом смертном пути может, как утверждает лирический герой Гиппиус, только любовь: "Любовь мою душу спасет" ("Посвящение"). Однако эгоизм, нежелание жить с людьми, с их пошлостью, бездуховностью мешает полюбить другого человека, и поэтому в сердце - "неразделенная любовь" ("Улыбка", 1897), т.е. не разделенная ни с кем. Как ни странно, поэтесса связывает любовь со смертью: "Люби меня, когда меня не станет" ("Иди за мной", 1895). Она мечтает о единственной и сильной любви, которая "в жизни длинной... всегда одна", одна, как "душа одна", "одна, как смерть одна" ("Любовь - одна", 1896). Такая любовь - не земная, не плотская, не греховная, а "чистая, бескровная - Духовная", которую "посылает Он" ("Стариковы речи", 1902). Любовь лирического героя к Богу - высшая, идеальная, магическая, астральная, более глубокая, чем к самому себе. Эта божественная по своей природе любовь становится для Гиппиус высшим мерилом всего совершающегося и одновременно испытанием себя, только она способна слить всех в одно, помочь им найти истину и на ее основе пересоздать мир:

Мы соберемся, чтобы хотеньем
В силу бессилие преобразить,
Веру - со знанием, мысль - с откровеньем,
Разум - с любовию соединить.

("Нагие мысли", 1902)

Увы! Все это лишь мечты, грезы, а в реальности герой по-прежнему в одиночестве - в душевных муках, сомнениях и терзаниях, в глубоких раздумьях о Боге, любви и смерти. Боготворимая поэтессой любовь к Творцу жизни, обманчивая и постоянно ускользающая, оставалась ее метафизической, умозрительной жаждой, и выплескивались горькие строки: "Никто меня не поймет - И не должен никто понять. Мне душу страдание жжет..." ("Другой христианин", 1901), строки, за которыми скрывались апатия, безразличие: "Любви хочу и веры я... Но спит душа моя" ("Сосны", 1902).

Эта двойственность мировосприятия, вообще характерная для декадентов, требовала обновления формы художественного текста, средств поэтического самовыражения. В "новой поэзии" символистов ясное, точное, пластичное изложение, как правило, неожиданно нарушается интонационно-ритмическими изломами, лексико-синтаксической и образно-философской условностью, недомолвками, намеками, иносказаниями, приемом зеркальности (создающим эффект неопре-

стр. 26

деленности, когда трудно отличить, что на самом деле реально, а что ирреально, не существует в действительности), частыми повторами слов и целых строк. В обстоятельной работе А. Н. Захарова "О поэтическом мире Зинаиды Гиппиус" подчеркивается, что "сутью" ее поэтики "является оксюморон: отрадно умирать... мне страшно, что страха в душе моей нет, холод сердце ласкает, злая красота, дыханье или шепот тишины, люблю себя - и презираю, радость из-под муки рвется, радость - с горем сплетена, неверность верная, снеговой огонь, кипящая льдистость, дневная ночь, ночные дни, миги вечные, живу без жизни и др." [3].

Особенности поэтики символистов ярко проявились уже в "Песне" Гиппиус. Написанная от первого лица, она является определенным этапом духовных исканий, выраженных оксюмороном: "О, пусть будет то, чего не бывает...". Стихотворение строится на психологическом параллелизме: внешние природно-бытовые детали автор сближает, соотносит с состоянием человеческой души, с миром, следуя традициям Пушкина и Тютчева. Такой способ сопряжения составляет композиционно основу многих ее произведений: "Пьявки", "Тихое пламя", "До дна", "Нить", "Сосны". Общность природного и духовного подчеркивают метафорические эпитеты (небо "пустое и бледное" - и сердце "бледное"), определения и глаголы настоящего времени несовершенного вида ("в печали безумной я умираю"; "стремлюсь к тому, чего я не знаю"; "сердце хочет и просит чуда") передают томление героя, жаждущего душевного спасения и ясности на пути от земного к космическому ("Окно мое высоко над землею...").

Исповедальность ("обнажение души") обусловливает жанрово-стилевое своеобразие стихотворения: лирическая медитация (поэтесса воспринимала "Песню" как молитву). Поражает произведение и ритмическими вольностями - Гиппиус смело нарушает ритм: в третьем стихе каждой строфы к традиционному ямбу прибавляет один лишний слог. Разностопный стих создает свободу разговорных интонаций, а повторение последних слов предыдущей строки (это делает 2-ю и 4-ю строчки короткими) звучит, как музыкальный рефрен, подчеркивая смысл сказанного:

О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает: 
Мне бледное небо чудес обещает,
Оно обещает...

М. Л. Гаспаров назвал "Песню" образцом акцентного стиха [4], в котором главную роль играет не число стоп, а равное количество ударных слов (в данном стихотворении в 1-й и 3-й строках по четыре ударения), создающих определенный ритм, в частности, ощущение

стр. 27

речитатива. Тонический стих усиливает звучность женской рифмы. По форме своей рифмы в "Песне" точные: совпадают не буквы, а звуки-ассонансы ("землею" - "зарею", "обете" - "свете"). Этот ритмообразующий признак придает стиху певучесть.

Известно, как важна была символистам музыка слов. Стихотворения обычно строились как завораживающий словесно-музыкальный поток, образ был окутан мистической дымкой, его контуры и границы стирались. Поэты Серебряного века относились к слову как к Чуду, слово воспринималось ими как бессмертное, всесильное и многозначное. В "Сентиментальном стихотворении" (1896) Гиппиус писала: "Хранит таинственная сила Бессмертие рожденных слов... Словам, словам забвенья нет!"; и далее утверждала, что слова, звуки, образы выражают Душу поэта, которая вмещает Вселенную:

Живите, звуков сочетанья, 
И повторяйтесь без конца. 
Вы, сердца смертного созданья, 
Сильнее своего творца.

Многозначность слова позволяет создать сложную ассоциативную метафору, которая наглядно выступает в стихотворении "Швея" (1901), написанном в подчеркнуто символическом плане: героиня "мыслит" в духе самой поэтессы.

На всех явлениях лежит печать. 
Одно с другим как будто слито. 
Приняв одно - стараюсь угадать 
За ним другое, - то, что скрыто.

И этот шелк мне кажется - Огнем. 
И вот уж не огнем - а Кровью. 
А кровь - лишь знак того, что мы зовем 
На бедном языке - Любовью.

"Раздвоенное состояние души" нашло отражение и в прозе Гиппиус - в первых двух книгах ее рассказов: "Новые люди" (СПб., 1896), "Зеркала" (СПб., 1898). В них сказалось явное влияние идей, мотивов творчества Достоевского. Жажда невозможного, порыв к неизведанному выражали в кризисную эпоху неприятие реальности. Герой рассказа "Яблони цветут", музыкант двадцати восьми лет, в отчаянии размышляет о себе: "Я думаю, что я скоро умру. У меня нет, кажется, никакой болезни, но я должен умереть, потому что живет тот, кто хочет, кто имеет волю жить, а у меня нет воли. В последние дни, когда я это сознал и увидел, что мне больше и ждать нечего - я даже думал о самоубийстве. Но я не могу. Я боюсь".

стр. 28

В рассказе "Голубое небо" героиня, которую с одним из ее поклонников Елецким сблизило желание того, "чего нет на свете", говорит ему: "Не испортим действительностью, какова бы она ни была, наши мечтанья". Персонажи рассказа "Зеркала" - светозарный, добродетельный Ян (современный князь Мышкин) и надменная, экзальтированная Раиса (напоминающая одновременно и Настасью Филипповну, и Аглаю) - живут в особом, недоступном для окружающих пространстве, царстве грез. Все, что происходит в видимом, низшем мире - лишь отсвет, отражение высшего мира идей. Как Достоевский, так и Гиппиус, каждый по-своему, ставили задачу преодоления трагической двойственности человека, мечущегося между "демонической" и "ангельской" ипостасями.

По отзывам критиков начала XX века, "болезненная странность", "мистический туман", "погружение" в темные воды психики и подсознания отличают роман "Сумерки духа" (СПб., 1902) и "Третью книгу рассказов" (СПб., 1902). В них раскрывается метафизика любви людей, еще не способных ее осознать. В одном из самых значительных рассказов книги "Святая плоть" старшая дочь купца, Серафима, полюбившая молодого провизора Леонтия Ильича, во имя глубокого чувства, ради того, "чтобы замуж пойти", едва не отравила свою убогую, больную сестру, от которой отец принудил ее ни на шаг не отлучаться. От страшного греха Серафиму спасла икона. И она молится: "Придавило меня... Господи! Господи! Нет у меня разумения, ничего я не знаю, не словами молюсь - болью моей молюсь, и где Ты, Господи, не знаю, и Тебя ли люблю - не знаю, прости Ты меня, научи Ты меня... Только любовь мою не отдам, радость мою не бери. Господи...". Вместе с героиней Гиппиус грезит о любви, в которой небесное и земное сливаются нераздельно.

Продолжение следует

Литература

1. Гиппиус З. Н. Собр. соч.: В 8 т. М., 2001 - 2003. Т. 5. С. 468 - 469.

2. Там же. Т. 1. С. 14.

3. Российский литературоведческий журнал. М., 1994. NN 5 - 6. С. 74 - 75.

4. Русский стих начала XX века в комментариях. М., 2004. С. 294.

Permanent link to this publication: