В статье Анны А. Зализняк и И. Б. Левонтиной приводится диалог: "- Я получил стипендию Эйнштейна. - Повезло] - говорит слушающий" [1. С. 328]. Вот другой пример. Исследовательница из России, живущая в США, рассказывает о реакции соседей по русскоязычной общине на ее сообщение о том, что она получила должность в Университете N: "- Кто помог?".

В этих диалогах слушающие, подающие ответные реплики, понимают сообщение о получении стипендии как удачу ("Повезло\") и как событие, не зависящее от целерациональных действий (по М. Веберу) самого субъекта ("Кто помог?"). Между тем говорящие скорее всего рассматривают получение стипендии и должности в университете как свой успех, поскольку этим событиям предшествовала их целенаправленная деятельность.

Взгляд участника ситуации (в нашем случае - говорящего) может принципиально отличаться от взгляда наблюдателя (слушающего). Социальным психологам известно, что наблюдателю свойственно отрицательно оценивать поведение наблюдаемого, в то время как участник ситуации дает своему поведению положительную оценку (см. [2. С. 96 - 97]). С этим эффектом связана ошибка (точнее, искажение или смещение) каузальной атрибуции - под последней понимают установление причинных связей в поведении людей. "Фундаментальная ошибка атрибуции" при негативном исходе ситуации имеет следующие проявления. "Свое собственное поведение мы часто объясняем, ссылаясь на внешние обстоятельства, вместе с тем других людей считаем полностью ответственными за их поступки" [2. С. 90 - 91]. В ситуациях с позитивным исходом, подобных описанным выше, наблюдатель, как видим, может проявить склонность к недооценке личностных свойств человека и переоценке внешних обстоятельств.

В речевом общении ошибки (искажения, смещение) атрибуции проявляются, в частности, в связи с выбором говорящим слова из ряда синонимов, которые различаются по признаку наличия/отсутствия целеполагания. Таковы отношения в паре слов терпение и смирение, где первый член предполагает целерациональность действия. Таковы отношения и в паре успех и удача.

В случае успеха люди приписывают своим действиям внутренние причины, причину своего неуспеха они видят во внешних обстоятельствах. При объясне-

Осипова Мария Аркадьевна - канд. филол. наук.

Работа выполнена в рамках программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук РАН "Русская культура в мировой истории" (проект "Эволюция русской языковой картины мира в аспекте культуры речи").

нии причин поведения другого возможны разные варианты: например, если человек воспринимается как более способный, то его успех приписывается внутренней причине - его способностям, а неуспех - внешней. Приписывание внутренних или внешних причин зависит и от статуса воспринимаемого в соотношении со статусом воспринимающего (см. [3. С. 92 - 95]). Поиск причин связан с групповой принадлежностью и субъекта, и объекта восприятия, здесь взаимодействуют представления о двух группах - "своей" и "чужой". Для социальной атрибуции характерно "поддержание положительного образа своей группы воспринимающим субъектом. Это достигается применением такой стратегии, когда успех своей группы и неуспех чужой группы объясняется внутренними причинами, а неуспех своей группы и успех чужой группы - причинами внешними" [3. С. 96 - 97]. Из ответных реплик слушающих/наблюдателей в диалогах, приведенных в начале этой статьи, следует, что говорящие и слушающие в обоих диалогах принадлежат к разным социальным группам. Действия субъекта, которого наблюдатель рассматривает как "своего", он оценивает с позиций самого участника и приписывает им успех. Наблюдатель, проявляющий эмпатию к участнику ситуации, видит возможность совершения им целерациональных действий.

При атрибуции успеха, кроме психосоциальных факторов, важен и смысл, который приписывается самой категории успеха участниками коммуникации. Понимание успеха исторически изменчиво и различается в разных культурах. Реализация этой категории в речи зависит и от индивидуальных ценностных ориентаций говорящего. Иными словами, в коммуникации взаимодействуют понимание успеха обществом, самим индивидом - носителем успеха (который может при этом действовать, руководствуясь совсем иными категориями, вовсе не стремясь к тому, что оценивается обществом как успех), и индивидом, дающим оценку той или иной деятельности другого индивида как успеху, удаче и т.п. Суждения об успехе находятся на пересечении этих понятий. Рассмотрим их подробнее.

Никакое достижение цели не является успехом само по себе; успех - это то, что общество или действующий индивид определяет как успех. В связи с успехом речь идет о достижении таких целей, которые являются признанными ценностями или индивидуальными ценностями субъекта. Понятие успеха формируют следующие признаки: 1) наличие целерациональной деятельности, результатом которой и является успех; 2) ценностный характер цели, на достижение которой направлена конкретная деятельность; 3) наличие социальной группы, оценивающей данный результат как успех; 4) наличие социального одобрения при достижении цели.

Ответные реплики слушателей в приведенных выше диалогах демонстрируют установки, характерные для носителей русской и советской культуры. В советской культуре понятие успеха, как отмечает социолог Б. Дубин, имело следующий вид: "Понятие "успех" существует только в том обществе, в котором человек может чего-то добиться путем состязания. А советское общество было обществом не достижений, а наград. Поэтому понятия "успех", "успешный человек" просто не работали. Идеологически работало слово "герой", звучащее с трибун. А между собой люди говорили о тех, кто смог "продвинуться", "устроиться", "пролезть". И все. Успех мог принадлежать только стране, коллективному целому: "СССР добился успеха в ...". Ведь в то время состязались системы, а не люди... В СССР успешным считался человек, который воровал на мясо-

комбинате или занимал место в номенклатуре. Так и говорили: "Хорошо устроился", т.е. труд сам по себе практически ничего не значил" [4].

В представлениях большинства членов современного общества понятию социального успеха как результату позитивной целерациональной деятельности индивида так же не находится места, как это было в советском обществе. При том, что основным критерием успешности считается богатство, теперь большинство россиян видят успешного человека как того, "который занялся бизнесом в девяностые годы, заработал деньги не совсем правильными средствами. То есть его успех, по мнению среднего россиянина, не совсем доброкачественный" [4]. "Успех по-русски - это случайность, удача: "Ему просто повезло, подфартило", "Вовремя подсуетился", "Успел заграбастать"" [4].

Традиционное отталкивание от категории успеха связано и с таким свойством русской культуры, как повышенный (в сравнении с другими культурами) страх перед расплатой за успех, своеобразной данью судьбе, который для православного мироощущения в целом характерен в большей степени, чем для протестантского, - последнее предполагает вознаграждение за труд и добродетельную жизнь в земной жизни. Жизненный мир традиционной русской культуры ориентирован на послушание и смирение, что выражается в культурной установке на невыделенность субъекта социального действия [5. С. 20 - 21]. Боязнь успеха связана и с генетической памятью россиян о репрессиях, следовавших за достижением минимального успеха.

В отличие от русской, западная культура, ориентированная на достижительскую выделенность, мотивирует человека на стремление к самоидентификации через личные достижения, которые оцениваются его окружением как успех [5. С. 2]. Здесь речь идет прежде всего о странах протестантской культуры, причем наиболее последовательное воплощение установка на индивидуальное достижение, успех - демонстрацию высокой степени социальной компетентности, получила в культуре США (см., например, [6]). Соответственно, и каузальная атрибуция в такой культуре выглядит следующим образом. "Если факторы среды препятствуют тому, чтобы определенное событие стало реальностью, а люди своими действиями способствуют его наступлению, то существует даже большая вероятность, что причины данного события мы припишем человеческой деятельности", - пишет американский психолог Д. Макклелланд [7. С. 25].

Ответная реплика человека западной культуры в диалогах, приведенных в начале этой статьи, скорее всего предполагала бы приписывание достижений говорящему - субъекту действия.

Обратимся к языковым данным. В [8. С. 1400] успех определяется как 'положительный результат, удачное завершение чего-л.', 'общественное признание, одобрение чего-л., чьих-л. достижений'. В отличие от успеха, являющегося результатом сознательной деятельности человека, удача - 'счастливое, благоприятное стечение обстоятельств, способствовавшее желательному, нужному исходу дела; везение' [8. С. 1373], те же толкования представлены и в [9. Т. IV. С. 522, 465]. Причины успеха и удачи различны. Успех может быть заслуженным и запланированным, успеха добиваются (и его переживают, как и другие события - счастье и несчастье), удача - результат счастливого стечения обстоятельств. Успех закономерен, удача случайна, она сама по себе является обстоятельством, сопутствующим успеху. Иными словами, успех имеет личностную атрибуцию, удача - обстоятельственную.

Антиподы успеха - не только неудача, которая зависит и от человека и от обстоятельств (сравни сочетаемость: при творческих успехах и творческих неудачах - сердечные неудачи, которые не связаны с волей человека), но и неуспех (провал, промах, поражение), который является прямым следствием деятельности человека и может существовать только тогда, когда у человека имеется идея успеха (толкования неудачи и неуспеха в [8. С. 644, 646] представляют собой замкнутый круг: неудача 'неблагополучный исход какого-л. дела; неуспех', неуспех 'неблагоприятный исход какого-л. дела, замысла и т.п.; неудача'. В том же духе эти слова толкуются и в [9]).

Ю. Д. Апресян выделяет системообразующие смыслы, входящие в большое число языковых единиц разной природы, среди которых чрезвычайно важным оказывается смысл и, соответственно, слово цель [10. С. 52 - 54]; понятие цели и семантика целевых слов русского языка проанализированы в [11]. Тем не менее наблюдения показывают, что установка на пассивность субъекта характеризует не только жизненный мир русской культуры, но и русскую языковую картину мира. Анализ синтаксических особенностей - конструкций вроде Мне (хорошо) работается - позволяет сделать вывод о этноспецифичности семантического лейтмотива "неподконтрольности ситуации субъекту и неопределенности той силы, которая является причиной наблюдаемого положения вещей" [10. С. 36 - 39]. Теме неподвластности человеку хода событий (на лексическом материале) посвящен целый ряд работ (сравни [1; 12. С. 117]), где говорится, что "для русской языковой картины мира чрезвычайно характерна установка на примирение с действительностью" [12. С. 117]. "Чрезмерная активность выглядит в глазах русского человека неестественно и подозрительно" [13. С. 343]. В языковой картине мира находит выражение и боязнь успеха. "Представление, согласно которому то, что произошло с человеком, хотя бы и выглядело как его собственное действие, случилось как бы само собою, помимо его воли, так что конечный результат от него не зависел ... может быть причислено к числу сквозных мотивов русской языковой картины мира" [14. С. 455].

Однако в последние пятнадцать лет русский язык сталкивается с формирующимся в российском обществе новым взглядом на жизнь, предполагающим ориентацию человеческой деятельности на положительный результат. Идеи материального и семейного благополучия, высокого уровня жизни становятся социальным фактом. Что же именно подтверждает социальную реальность такого понимания успеха? Дело в том, что для того, чтобы члены социума могли координировать свои действия, необходимо опираться на в чем-то совпадающее понимание окружающего мира. Это понимание формируется и отражается в языке, которым пользуются участники социальных процессов. Параллельно с изменением аксиологической картины мира меняется и языковая картина: слова приобретают новые смыслы. В [14. С. 458] говорится о существовании "особых картин мира, формируемых в рамках различных видов речевой деятельности, ориентированных на некую заданную систему ценностей: например, картину мира советского идеологического языка или картину мира церковного дискурса". В этом же смысле можно говорить и о формирующемся либеральном достижительском дискурсе. Об этом свидетельствуют языковые и речевые инновации.

Общество диктует то, что человек должен быть успешным (аналогично англ. successful, которое может характеризовать и человека), - на фоне общепринятой в русском языке сочетаемости успешная работа, успешные результаты и,

например, успешный ученик (так в [15]) - успехи в учебе допускались и в советском дискурсе.

По данным [16], сочетаемость с одушевленными существительными слова успешный отмечается только с середины 1990-х годов. Успешен тот, кто хорошо (лучше других) делает свое дело и имеет значимое материальное вознаграждение. Слово употребляется в отношении людей творческих профессий или профессий, предполагающих соревнование: успешный бизнесмен, предприниматель, продавец, военный, военачальник, кинорежиссер, содержатель корчмы, фермер, каратист, а также кандидат - здесь важна соревновательность и человек - здесь возможна не только профессиональная состоятельность [16]. Успешный значит 'высокопрофессиональный'. При этом слово успешный может и не иметь положительной оценки: добиваться поставленных задач на рабочем месте может и вор.

Результаты поиска в [16] на словоформу успешность (102 документа) показывают следующее. Успешность употребляется прежде всего с именами действий в значении 'положительный результат', подавляющее большинство употреблений слова относится к 2000-м годам. Однако сейчас говорят и об успешности программы, проекта, процессов, выставки, капитализма, экономики, карьеры [16] - здесь синонимом успешности служит эффективность. Успешность бизнеса, компании, интернет-магазина, промысла, гостиницы, СМИ как бизнеса [16] предполагает их прибыльность.

Речь идет и о коммерческой успешности, деловой и бытовой успешности человека [16]. Понимание успешности как высокой степени социальной компетенции в русском дискурсе инновационно, хотя именно деньги служат "типичным способом предоставления обратной связи относительно успешности деятельности человека... хотя деньги не являются стимулом для лиц с выраженной потребностью в достижении, они используют их как информацию об успешности своей деятельности" [7. С. 282].

Неуспешный человек становится лузером (англ. loser), неудачником. У последнего отсутствуют положительные результаты жизнедеятельности, сравни также пофигист, который ничего и не предпринимает, чтобы добиться успеха (при пофигизм 'безучастное, равнодушное отношение к событиям, фактам, ко всему происходящему' [17. С. 767]).

На первом плане в восприятии человека как успешного - то, что результаты, которых он добился, являются его личной заслугой. Успех как результат целерационального действия теснит удачу как стечение обстоятельств, внеположенных субъекту действия, в чем проявляется происходящий мировоззренческий сдвиг. В современном российском обществе "успешные люди более склонны приписывать материальный достаток своим позитивным личным качествам (трудолюбие и тому подобные)", "неудачники" же склонны объяснять возможность достижения успеха другими факторами - связями, простым везением (www.sostav.ru, 11 июля 2006 г., по данным опроса ВЦИОМ).

Возвращаясь к помещенным в начале статьи диалогам, можно сказать, что приведенные ответные реплики характеризуют слушающих как людей неуспешных.

Если советский идеологический дискурс противопоставлял пассивности героизм, то нынешний либеральный дискурс противопоставляет ей индивидуальный успех. В то же время система норм, указывающих правильные и законные способы достижения этой цели, отсутствует, а значит, отсутствует и эталон дея-

тельности, ведущей к успеху. Жизненные стратегии определяются индивидуальными ценностными ориентациями, которые в условиях аномии выступают как маркер принадлежности человека к определенным социальным стратам. Организующее жизнедеятельность стремление к успеху и социальной стабильности с опорой на легальные средства - к ценностям среднего класса - дает основание социологам для причисления обладающих этим качеством индивидов к людям среднего класса. Такая позиция представлена, например, в исследованиях [18; 19] (см. особенно главу 7 в последней работе - "Этос успеха: между моделью выживания и моделью агрессивно-циничного успеха"); на языковом материале см. [20].

Области жизнедеятельности, в которых имеет место рациональное целеполагание, в разных культурах выглядят по-разному. Целеполагание осуществляется под влиянием культурных стереотипов; последние в свою очередь проявляются в речевом употреблении. Традиционно успех, понимаемый как признание в профессиональной сфере деятельности, в России продолжает противопоставляться семейному счастью, о чем говорят данные социологов. По наблюдениям Б. Дубина (заметка "Семья или успех"), в современном российском обществе "лидируют не так называемые достижительные, а приватные, частные ценности: семья и дом, любовь и дружба, здоровье... Так что на вопрос, вынесенный в заголовок, можно было бы ответить: семья, а не успех, и никаких приключений... Ценности же "успеха, признания" далеко отстают даже от деловых, не говоря о деньгах... А значит, скажет социолог, они еще не стали осевыми моментами социальной структуры данного общества, параметрами его системы статусов, сколько-нибудь ведущими ориентирами для большинства взрослых работоспособных людей" (газета "Первое сентября", 2000, N 7, http://ps.1september.ru/2000/07). Характерно, что автор этого наблюдения самой постановкой вопроса приравнивает успех к признанию.

Однако появившиеся в последнее время сочетания вроде успешный брак, успех в браке и пожелания "успеха в браке, в дружбе, в карьере, во всех областях вашей жизни", а также неудача в браке и неудавшийся брак (интернет-форумы) заставляют подумать о происходящем сдвиге в сознании носителей языка. Эти перемены происходят, как кажется, под влиянием англоязычной культуры, сравни устойчивое сочетание англ. successful marriage 'успешный брак' и to fail in marriage 'потерпеть неудачу в браке', a failed marriage 'неудавшийся брак', прямо возлагающие вину за неудачу в браке на самого человека.

По данным исследования русской языковой картины мира, счастье "не зависит от личных усилий и заслуг человека" [14. С. 459]. Общее представление о непредсказуемости мира, свойственное русской языковой картине мира, охватывает и концепт счастья. По наблюдениям Анны А. Зализняк, русская мифология счастья предполагает, что "счастье нельзя приобрести каким-либо алгоритмическим образом (заслужить, заработать и т.п.), его можно либо случайно найти, либо оно может на человека свалиться или выпасть ему" [21. С. 167]. По крайней мере для части носителей русского языка счастье - это любовь (см. наблюдение А. Д. Шмелева: "Тема счастья в русской языковой картине мира неразрывно связана с темой любви" [14. С. 469]), и если брак может быть успешным, то в любви, как казалось еще недавно, может только повезти. Однако сегодняшний дискурс (в первую очередь - рекламный) меняется и в этой сфере. На многочисленных интернет-сайтах, помимо лидирующих словосочетаний

успех в бизнесе, успех в карьере (сравни Мой успех с компанией Herbalife), мы видим сочетания успех в личной жизни, успех чувств и отношений.

Как видим, современный дискурс осваивает понятие успеха и применительно к области межличностных отношений, что можно также считать хотя бы отчасти влиянием англоязычной культуры (сравни допустимые варианты англ. success in love/luck in love). Такое понимание успеха, состоящего в том, чтобы быть принятым, связано с пониманием успеха как признания.

Сегодня успех предполагает достижение положительного результата в той области жизнедеятельности, которую считает важнейшей сам индивид. Успех венчает целенаправленное преодоление трудностей. Сравни высказывания на различных интернет-сайтах: Мой главный успех в жизни - это люди, которые меня окружают; Мой успех - сытые и одетые дети; Мой успех - бросить курить.

Описанному выше пониманию социального и индивидуального успеха соответствует толкование, данное слову успех в [15]: это 'удача в задуманном деле, удачное достижение поставленной цели', в отличие от толкования слова удача -'успех, такой исход дела, который нужен, желателен кому-н.' (http//ushdict.narod.ru). Можно предположить, что редакторы [9] и [8] отказались от представленной в [15] трактовки успеха (= достижения) как не вписывавшейся в существовавшую систему ценностей. Понимание же успеха как 'достижения желаемого' представлено и у В. Даля [22. Т. IV. С. 514], что, в частности, позволяет ставить вопрос о цикличности понимания успеха как достижения в истории русской культуры.

Сегодняшний дискурс представляет собой естественную реакцию людей, действующих в современном российском обществе, на социальные изменения последних пятнадцати лет: в выборе жизненных стратегий люди стали полагаться на самих себя. Сам мотив достижения приводится в действие необходимостью преодоления обстоятельств и самого себя, и именно поэтому в современной России понятие успеха и успешности индивида приобрели ключевое значение. В то же время рассмотренная речевая практика складывается под очевидным влиянием англосаксонской протестантской культуры и морали, предполагающей социальную эффективность деятельности индивида. Дискурс достижительски действующих субъектов выражает ориентацию именно на успех с его личностной атрибуцией, а не на обстоятельственную каузацию удачи, продемонстрированную в диалогах в начале статьи. Применительно к ним речь должна идти об атрибуции целерациональности, намеренности действия. Различение этого вида атрибуции и каузальной атрибуции базируется на том, что основания и причины - логически разные категории, которые служат для объяснения различных аспектов поведения: основание - это "то, для чего производится изменение", а причина - "то, что приводит к изменениям". Это разграничение, известное психологам, в целом мало повлияло на исследования атрибуции [23. С. 328], что мы объясняем следующим. Категория целерациональности (намеренности) действия естественна и настолько ожидаема в глазах людей западной культуры, в том числе исследователей (социальная психология развивалась прежде всего в США и Западной Европе), что ее атрибуция оказывалась вне зоны их внимания. Социальная психология занимается прежде всего ненормативными явлениями, для которых характерна именно категория причинности, а не целеполагания, - последняя связана с положительным контекстом действия. До тех пор, пока новый социальный консенсус в связи с понима-

нием успеха и удачи в русской культуре не сложится окончательно, материал именно русской культуры будет представлять особый интерес для изучения атрибутивных процессов.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зализняк Анна А., Левонтина И. Б. Отражение "национального характера" в лексике русского языка // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (1-е изд.: Russian Linguistics. 1996. Vol. XX).

2. Майерс Д. Социальная психология. Интенсивный курс / Пер. с англ. СПб.; М., 2004.

3. Андреева Г. М. Психология социального познания. М., 2000.

4. Дубин Б. В каких единицах измеряется успех в России, www.psinfo.ru, 10.09.2005, источник - www.ogoniok.com.

5. Согомонов А. Ю. Достижительская культура. М., 2002.

6. Nelson M.R., Shavitt Sh. Horizontal and Vertical Individualism and Achievement Values: A Multi-method Examination of Denmark and the United States // Journal of Cross-Cultural Psychology. 2002. Vol. 33. N 5.

7. Макклелланд Д. Мотивация человека / Пер. с англ. СПб., 2007.

8. Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С. А. Кузнецова. СПб., 2003.

9. Словарь русского языка / Под ред. А. П. Евгеньевой. М., 1981 - 1984. Т. I-IV.

10. Апресян Ю. Д. Основания системной лексикографии // Языковая картина мира и системная лексикография / Отв. ред. Ю. Д. Апресян. М., 2006.

11. Левонтина И. Б. Понятие цели и семантика целевых слов русского языка // Языковая картина мира и системная лексикография / Отв. ред. Ю. Д. Апресян. М., 2006.

12. Шмелев АД. В поисках мира и лада // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (1-е изд.: Логический анализ языка: Космос и хаос. М., 2003).

13. Левонтина И. Б. 'Homopiger' // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (1-е изд.: Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999).

14. Шмелев А. Д. Сквозные мотивы русской языковой картины мира // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (1-е изд.: Русское слово в мировой культуре. СПб., 2003). .

15. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935 - 1940. Т. 1 - 4 (http//ushdict.narod.ru).

16. Национальный корпус русского языка, www.ruscorpora.ru.

17. Толковый словарь русского языка начала XXI века: Актуальная лексика / Под ред. Г. Н. Скляревской. М., 2006.

18. Дилигенский Г. Г. Люди среднего класса. М., 2000.

19. Бакштановский В. И., Согомонов Ю. В. Этос среднего класса: Нормативная модель и отечественные реалии. Тюмень, 2000.

20. Осипова М. А. Речь "средних русских": аксиологические изменения // Жизнь языка: Памяти Михаила Викторовича Панова / Отв. ред. Е. А. Земская и М. Л. Каленчук. М., 2007.

21. Зализняк Анна А. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира // Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (1-е изд.: Русский язык в научном освещении. 2003. N 5).

22. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978 - 1980. Т. I-IV.

23. Хьюстоун М. Теория атрибуции // Социальная психология / Под ред. С. Московичи. Пер. с англ. М., 2007.

Permanent link to this publication: