Перечисляя наказания, государство тем самым рассказывает, чего в нем, по его мнению, не должно быть. Если, например, государство хочет всеобщей и невозбранной преданности младших старшим, оно уже самим перечнем поступков, которые рассматриваются в качестве нарушений такой преданности, расскажет, как оно эту преданность понимает. Устанавливая же за то или иное нарушение соответствующие наказания, оно соотношением их строгостей аккуратно посчитает, какой элемент преданности для него более, а какой - менее важным.

В этом смысле трудно переоценить значение великого китайского уголовного кодекса периода династии Тан (618 - 907) "Тан люй шу и" для обогащения и уточнения наших представлений о духовной жизни традиционного Китая танских времен, о системе тогдашних приоритетов, о представлениях о личности и ее правах и обязанностях, об идеальных, манифестируемых общественных и правовых ценностях.

Уголовные установления. Знаменитый "Тан люй шу и" - "Танские уголовные установления с разъяснениями", или, в просторечии, Танский кодекс, в том виде, в каком мы его знаем, возник не сразу: ему предшествовала и многовековая традиция, и длившаяся в течение долгих лет кропотливая работа танских теоретиков. Начало оформлению танского права положили еще приказы основателя танской династии Гао-цзу, изданные в период окончательного утверждения его власти (618), когда он, едва только установив контроль над столицей страны, повелел отменить самые одиозные законы свергнутой им династии Суй; традиционно считается, что жестокость ее последнего правителя, а следовательно, и его законов, вызывала всеобщее возмущение. Смертную казнь Гао-цзу оставил лишь для преступников, повинных в убийстве, грабеже, дезертирстве и измене [Цзю Тан шу, 1936, цз. 50, с. 1а].

Вскоре Гао-цзу повелел своим ближайшим сподвижникам составить проект уголовного кодекса, имея образцом свод законов, принятый в годы правления Кай-хуан (589 - 600) в суйском государстве - тот еще при Суй был заменен значительно более жестоким Кодексом годов правления Да-е (605 - 617). Приказ был выполнен, но модифицированными оказались лишь пятьдесят три статьи, что мало кого могло устроить в наступившую новую эпоху - эпоху стабилизации и процветания. С этого времени началась работа танских правоведов по созданию своего, полностью отвечающего новым реалиям Кодекса, которая была нацелена на максимально возможное смягчение наказаний и приведение предписаний Кодекса в соответствие с практикой жизни, в том числе и с практикой управления. Работа эта проводилась поэтапно, над составлением текстов в разное время трудились различные группы наиболее влиятельных сановников того времени, пока наконец в 653 г. не был создан окончательный вариант.

"Тан люй шу и" до сих пор принадлежит к относительно малоисследованным в отечественной синологии правовым памятникам средневекового Китая. В разное время этого грандиозного свода касались многие, многие заглядывали в него в поисках той или иной информации, но систематическим исследованием танского Кодекса, пожалуй, никто у нас ранее, за исключением Е. И. Кычанова [Кычанов, 1986], не занимался. Колоссальный объем текста и сложность языка, парадоксальным образом скрывающаяся за его видимой простотой, ограниченностью лексики и повторяемостью фразеологических оборотов, - так, в математических трудах то и дело повторяются "следовательно", "отсюда получаем", "после несложной подстановки ясно" и так далее, но что

стр. 22
именно "следует" и после какой именно "подстановки", остается за кадром, - не позволяли и не позволяют пользоваться Кодексом между делом, походя, попутно.

Между тем Кодекс содержит массу материала, касающегося самых разных аспектов жизни тогдашнего Китая - экономики и административного устройства, военного строительства и борьбы с коррупцией, быта простого люда и особенностей отправления правосудия. Особое положение занимает такая не на поверхности лежащая субстанция, как этико-философская основа права, сквозящая едва ли не за каждым серьезным предписанием, но почти нигде, за исключением ситуаций наиболее важных - например, государственных преступлений или внутрисемейных преступлений против старших родственников, - не прорисованная в тексте явно. За скрупулезным и на вид самоценным подсчетом полагающихся в качестве наказания палок, сроков каторги и прочих чисто правовых подробностей таятся завораживающие концептуальные бездны.

Столь объемный, интересный и многообещающий памятник давно привлекал внимание китаеведов. Еще в 1880 г. в Санкт-Петербурге вышла книга П. С. Попова "Краткий исторический очерк уголовного законодательства Китая с древнейших времен до второй половины X века", где, при всей краткости работы, Кодексу Тан уделено едва ли не основное внимание.

В 1979 г. увидел свет первый том перевода "Тан люй шу и" на английский язык, выпущенный в издательстве Принстонского университета. Перевод был выполнен Уоллесом Джонсоном [The Tang Code, 1979]. К моменту выхода первого тома У. Джонсон занимался Кодексом уже не менее пятнадцати лет - во всяком случае, еще в 1968 г. он защитил при Пенсильванском университете докторскую диссертацию, основанную на сделанном им переводе трех первых (из двенадцати) разделов "Тан люй шу и". В 1997 г. вышел огромный второй, завершающий том [The Tang Code, 1997]. Перевод У. Джонсона весьма тщателен, но порой вызывает ощущение, что некоторых оттенков человек, по-западному мыслящий, в принципе не может прочувствовать и невольно модернизирует текст, а тем самым дезинформирует читателя; достаточно сказать лишь, что при каждом удобном, с его точки зрения, случае, даже когда речь явно идет о чем-то "надлежащем" или кому-либо "полагающемся", Джонсон употребляет стандартное выражение "have a right" ("имеет право").

Я начал заниматься танским правом еще в аспирантуре, в конце 1970-х гг. В 1999 г. издательством "Петербургское востоковедение" была начата публикация выполненного мною перевода Кодекса; к настоящему времени вышло три тома этого весьма объемного текста. Четвертый, завершающий том, по всей вероятности, увидит свет в скором будущем.

Специфика фигуры чиновника. Марсель Гранэ, подытоживая основные постулаты учения Сюнь-цзы, давшего, по сути, конфуцианству силы стать господствующей идеологией традиционного Китая, очень точно отметил: "Из массы людей, равно посредственных и по своей сути, и в силу пошлости их в принципе одинаковых устремлений, общество силой указа выделяет иерархию лиц, неравномерно облагороженных службой, которая была им поручена. ...Обряды обязывают его [человека. - В. Р.] творить добро, то есть подчинять поведение своей службе и своему рангу, вести себя в соответствии с достоинством, которое служба от него требует" [Гранэ, 2004, с. 380].

Специфические стереотипы поведения, предназначенные только чиновничеству и являвшиеся способами реализации в поведении именно чиновничьей этики, атрибутами исполнения именно чиновничьих социальных задач, требовали для своего силового подкрепления и специфических норм уголовного права. Существует определенный набор преступлений, которые могут совершать все люди вне зависимости от своего социального положения и своих общественных функций. Это преступления, так сказать,

стр. 23
общебиологического ряда: убийство, изнасилование, нанесение увечий, грабеж, кража и пр.

Но чем более специфическим является тот или иной социальный слой, чем более специфическими являются его социальные обязанности, чем более требования, предъявляемые к нему, являются искусственно сконструированными под влиянием господствующей идеологии, тем более специфическими, именно и только для данного слоя предназначенными становятся определенные группы уголовных законов. Потому что некоторые преступления не являются общебиологическими; они либо являются преступлениями только в рамках официальной системы ценностей, либо могут быть осуществлены только в рамках осуществления каких-то особых социальных функций, либо, наконец, только в том и заключаются, что связаны с искажением или прекращением выполнения таких функций.

Особая этика чиновничества, обусловленная тем, что чиновник обязан был быть светочем морали и образцом поведения для своих подведомственных, увязывала исполнение им этих своих общественных задач именно со службой. И совершение чиновником вполне допустимых для простолюдина действий или, наоборот, действий для простолюдина в принципе недоступных, и те, и другие из которых были связанны с опошлением, искажением светлого образа государственного служащего, наказывалось в первую очередь и главным образом именно временным отрешением от службы. Морально ущербный человек не мог быть проводником благого влияния имперского центра на местах. Продолжение осуществления им этой работы было чревато возникновением неизбежных искажений в передаче. Если ты согрешил именно и только как чиновник или, скажем, слишком рьяно пытался чиновником стать или им остаться - стало быть, именно через поражение в чиновничьем статусе ты и будешь наказан. Тут ощущается безукоризненная логика. Некий замкнутый круг, а скорее даже - кольцо Мёбиуса, в котором обе поверхности перетекают одна в другую, из противоположностей становясь единством; одно из нескольких вписанных друг в друга концентрических двуединств духа и дела, главные из которых наметил еще Конфуций в знаменитой фразе: "...Пусть государь будет государем, подданный - подданным. Пусть отец будет отцом, а сын - сыном..." [цит. по: Мартынов, 2001, с. 291].

Но в правовом обществе эти двуединства были скреплены правовой арматурой: стал чиновником - так и будь чиновником; перестал быть чиновником по духу - перестань быть чиновником по функциям и по документам. Изволь откатиться к тому статусу, который ты имел до начала карьеры, и поразмысли на досуге о своем моральном облике.

Однако при всей идеологической и этической важности блокирования аморального поведения подобного рода уголовное право танского Китая куда больше внимания уделяло тем преступлениям чиновничества, которые помимо духовного наносили обществу ущерб еще и либо чисто материальный, либо чисто организационный, либо и тот, и другой вместе. Оставаясь преступлениями, которые мог совершать только служилый чиновник, они все же более тесно примыкали к ряду преступлений, названных выше общебиологическими, ибо мотивами их совершения напрямую являлись те самые одинаковые для людей банальные и пошлые устремления, о которых говорил в приведенной выше цитате М. Гранэ.

Традиционное китайское государство знать не знало, что оно государство, а полагало себя ни много ни мало упорядоченным в соответствии с законами космической этики миром, за пределами которого лежит моральный, а следовательно и социальный, хаос [Мартынов, 1972]. При таком подходе, когда всякая служебная деятельность представляется - и сознательно выставляется - мироустроительной, претензия государства на то, чтобы точно определять для каждого человека и каждого предмета, когда и где ему надлежит находиться, когда и куда перемещаться и когда и как возвра-

стр. 24
щаться на место, выглядит вполне естественной и даже неизбежной, строго логичной. Если данное лицо или данный предмет меняют свое расположение не надлежащим образом или не вовремя, стало быть, исполнение ими своей общественной функции прерывается, а значит, мир в данной точке оказывается неустроенным.

Поскольку еще во времена Хань (206 г. до н. э. - 220 г. н. э.) было осознано и принято, что воспитание и мораль предписывают надлежащее поведение, а уголовное право карает за его несоблюдение, естественно, что любой поступок, уменьшающий упорядоченность мира, стал уголовно наказуемым. Не будь древние китайцы в той же мере рационалистами и прагматиками, в какой и поэтами, - с них сталось бы, попав под гипноз собственных концепций, начать всей мощью бюрократической империи пытаться назначать будущие урожаи, на годы вперед планировать уловы рыбы или оптимизировать, скажем, круговорот воды в природе - и сколько бы тогда безвременно погибло блистательных карьер из-за неудовлетворительного испарения влаги с болот и рек!

К счастью для Поднебесной империи, древнекитайские доктрины были в достаточной степени пропитаны уважением к воле Неба и не поощряли людских притязаний на горние роли, а потому назначали к оптимизации лишь то, что реально находится в руках человеческих. Но вот уж тут они становились непреклонны.

Таков был теоретический флёр. Однако, если приподнять эту завораживающе красивую кисею, нетрудно увидеть, что под нею - объективно возникающая в любом государстве и на любой стадии развития потребность подпереть трудовую и имущественную дисциплину бюрократии комплексами уголовных норм. Как правило, - весьма досконально разработанных, ибо регулировать самое себя для бюрократии и важнее, и труднее всего.

Двух комплексов - трудового и имущественного - мы и коснемся как примеров взаимоотношений уголовных норм и управленческого слоя.

Трудовая дисциплина. Прежде всего, чтобы осуществлять свои функции, чиновник обязан находиться на своем рабочем месте. Если чиновник получил новое назначение, он должен в определенный срок и с определенной скоростью переместиться к месту новой службы. Без выполнения этих исходных условий все остальные разговоры о соблюдении или несоблюдении чиновничьей этики, о добросовестной или недобросовестной службе просто не имеют смысла.

Уголовное право подстраховывало неразрывность связи между персоной чиновника и той точкой, где чиновник только и мог функционировать надлежащим образом.

Во-первых, всем начальникам территориальных административных единиц запрещался беспричинный (читай - не санкционированный свыше) выезд за пределы своих единиц. В тексте соответствующей статьи ни слова не говорится о допустимости перемещения внутри этих пределов, даже если такое перемещение было связано с оставлением местной столицы, т. е. формального рабочего места. Возможно, законотворцы Тан полагали, что предоставление свободы перемещения по вверенной единице, от ее центра до самых окраин, лишь способствовало исполнению чиновником его функций - знакомиться с обстановкой в "медвежьих углах" лучше всего, увидев эти углы собственными глазами. Во всяком случае, Кодекс гласит:

Всякий начальник округа, начальник уезда, начальник дружины ополчения или его заместитель, частным порядком выехавший за пределы [вверенной административной единицы], наказывается 100 ударами тяжелыми палками [Тан люй шу и, 1939, ст. 93. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 17].

В комментарии к статье разъясняется, что для привлечения к ответственности по данному закону не нужно было даже прошествия полных суток - достаточно было, чтобы соответствующий начальник провел вне вверенной ему единицы ночное время суток (ночь - время преступлений, разбоя и заговоров).

стр. 25
Для тех же служащих, кто не мог похвастаться начальственным положением, следующая статья Кодекса устанавливала совсем иной расклад. Мелкие чиновники должны были присутствовать на рабочих местах в составе своей смены, и потому

Всякий, находящийся на должности, которому полагалось быть на очередном дежурстве и который не был, либо которому полагалось ночью [быть на рабочем месте] и который не был, в любом из этих случаев наказывается 20 ударами легкими палками. Если [речь идет разом о] дне и ночи, наказание - 30 ударов легкими палками [Тан люй шу и, 1939, ст. 94. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 18].

И далее:

Всякий чиновник, беспричинно не явившийся [на службу], а также отсутствовавший [в составе] соответствующей смены, равно как [отсутствовавший] вследствие отпуска и нарушивший срок [возвращения], за 1 день наказывается 20 ударами легкими палками. За [каждые последующие] 3 дня наказание увеличивается на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками за [каждые последующие] 10 дней наказание увеличивается на 1 степень. [Увеличение] наказания ограничивается 1.5 годами каторги. Чиновникам важных окраин наказание увеличивается на 1 степень [Тан люй шу и, 1939, ст. 95. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 20].

Наконец,

Всякий, кто, будучи направлен к месту службы, по истечении отведенного на [сборы] срока еще не отправился, за 1 день наказывается 10 ударами легкими палками. За [каждые последующие] 10 дней наказание увеличивается на 1 степень. [Увеличение] наказания ограничивается 1 годом каторги. Тому, кто не возвращается [с места службы] по прибытии замены, наказание уменьшается на 2 степени [Тан люй шу и, 1939, ст. 96. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 22].

Надо полагать, что статья о сроках отправки к месту и с места службы, в отличие, скажем, от нормы о тех, кому наказание определялось в соответствии с числом проверок присутствия, относилась также и к начальникам административных единиц, а не только к низовому персоналу. Но, во всяком случае, везде тут речь отнюдь не идет о злостном уклонении от выполнения своих почти сакральных для бюрократической империи обязанностей, не о побеге с места службы, а всего лишь о некоей нерадивости, нерасторопности.

Статья же о побегах чиновников с места службы включена в Кодексе в раздел "Задержания и побеги" и идет в одном ряду со всеми прочими статьями о побегах; она расположена, нелишне отметить, между статьей о побегах рабов и статьей о побегах преступников, да к тому же тех, кто запятнал себя оказанием силового сопротивления властям. Это как нельзя лучше демонстрирует, что при всем теоретическом пиетете перед функциями и статусом чиновника танские юристы, когда в поле зрения попадали вопросы практические, оставались людьми, обеими ногами стоявшими на земле. Пока ты ведешь себя надлежаще - ты - руки-ноги императора, проводник его благого влияния, светоч морали и средоточие локального мироустроения. Стоит тебе своим поведением опрокинуть весь этот сакральный комплекс, связи между благим центром и тобой разрываются, и тогда ты не более чем обычный подданный, сбежавший с того места, где тебе надлежит быть. Причем жесткость прикрепления к месту исполнения бюрократической функции была куда выше, нежели, скажем, жесткость прикрепления податных крестьян [Рыбаков, 1994].

В Кодексе сказано:

Всякий, кто, занимая должность, беспричинно бежал, за 1 день [в бегах] наказывается 50 ударами легкими палками. За [каждые последующие] 3 дня наказание увеличивается на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками за [каждые последующие] 5 дней наказание увеличивается на 1 степень. Тем, кто занимал должности на окраинах, [где служба особенно] важна, наказание увеличивается на 1 степень [Тан люй шу и, 1939, ст. 464].

стр. 26
Нелишне напомнить, что, например, максимальное наказание, которое предписывалось статьей о бродяжничестве - всего лишь 100 ударов тяжелыми палками, к тому же за 190 и более дней пребывания в бегах [Тан люй шу и, 1939, ст. 462]. Наиболее близким аналогом шкалы наказаний, предусмотренных за побег чиновников с места службы, является шкала для сбежавших с каторги преступников.

У каторжан: за один день - 40 ударов легкими палками, а максимальное наказание - ссылка на 3000 ли1 (при 59 и более днях) [Тан люй шу и, 1939, ст. 459]. У находящихся на должности чиновников: за 1 день - 50 ударов легкими палками, а максимальное наказание - ссылка на 3000 ли (при 56 и более днях). У находящихся на должности чиновников, служащих в стратегических районах окраин: за 1 день - 60 ударов тяжелыми палками, а максимальное наказание - ссылка на 3000 ли (при 51 и более днях).

Нельзя отказать такому подходу в определенной толике уважения к социальной справедливости.

Имущественная дисциплина. Второй по значимости компонент добросовестности чиновника после способности присутствовать на рабочем месте на протяжении всего надлежащего времени - это, как нетрудно догадаться, способность преодолевать вполне естественные для заурядного человека корыстные устремления2. Чиновником может быть лишь совершенный муж - волей-неволей. Назвался груздем - полезай в кузов.

Недостаток места не позволяет рассмотреть все аспекты этой интереснейшей проблематики. Поневоле приходится оставить за кадром и статьи о мздоимстве, где, собственно, интереснее всего то, что именно танское право к мздоимству относило и своекорыстное использование служебного положения для так называемой кражи у себя (т.е. того, что вверено)3, и осуществляемое с применением своих полномочий насилие над подведомственными людьми. Все это - преступления, которые почти в равной степени могут осуществлять государственные служащие при любых системах управления; чем-то они сходны с преступлениями общебиологическими, и можно было бы, наверное, назвать их преступлениями общебюрократическими. Но бывает в этой сфере и своя специфика. Например, только в условиях государственного управления экономикой особые взаимоотношения между чиновником и вверенной ему порцией государственной собственности имеют куда более высокое, чем, например, при феодализме, значение для успешности функционирования государственного аппарата в целом и, так сказать, для блага народа.

Дело в том, что в централизованных бюрократических империях, где изначально деятельность бюрократии в огромной степени была ориентирована на управление народным хозяйством, в империях, где без бюрократии экономика просто не смогла бы функционировать, однозначно подразумевается массированное и непрерывное движение единиц государственной собственности между лицами, которые не имеют на эти единицы никаких прав, но которым от государства на то или иное время делегировано право-обязанность использовать, перемещать или хранить их в установленном порядке.

Государство, разумеется, предпочло бы никогда не делегировать подданным подобных возможностей, дабы не вводить их во искушение - но это невозможно. Олицетво-

1 Ли - чуть более полукилометра.

2 Например: цзюньцзы хуай дэ, сяожэнь хуай ту - Лунь юй ("Суждения и беседы"). IV-11. Переводы этой фразы Конфуция разнятся в мелочах и нюансах. Например: "Совершенный муж заботится о своих благих потенциях, тогда как маленький человек заботится [лишь! о земле" [Мартынов, 2001, с. 2321. Однако по сути все переводчики сходятся на приблизительно следующем: благородный, добродетельный, совершенный муж заботится о высоком, о долге и морали, мелкий человек - о земном, о выгоде.

3 Дословно: цзыдао [Тан люй шу и, 1939, ст. 283. См. также: Уголовные установления..., 2005, с. 951.

стр. 27
ряющий империю верховный властитель, которому как бы принадлежит государственная собственность, физически не в состоянии уследить за всеми ее эволюциями единолично. Но это чревато последствиями. Коль скоро некая единица госсобственности попадает в руки служащего, он оказывается - пусть на время - ее фактическим владельцем со всеми вытекающими отсюда соблазнами: использовать ее в личных целях, сохранить ее за собой навсегда, продать или обменять ее и обогатиться с ее помощью. Тот факт, что обязанность контролировать некий предмет или объект практически неотчленимо включает в себя возможность употреблять его, прекрасно осознавался юристами танского Китая. И они попытались правовым путем разорвать это криминальное единство и расставить запрещающие знаки на всех направлениях, по которым могла бы устремиться корыстная фантазия человека, ответственного за некие объекты, но не имеющего на них ни малейших собственнических прав.

Вообще говоря, танское право предусматривало шесть основных типов имущественных преступлений, или "шесть присвоений" [Уголовные установления..., 1999, с. 43 - 45]: грабеж, кража, взятка с нарушением закона, взятка без нарушения закона, получение имущества в сфере полномочий и незаконное присвоение, подлежащее наказанию, которое чаще называлось просто незаконным присвоением. Любые иные разновидности осуществленного преступником незаконного движения собственности так или иначе возводились к тому или иному из этих шести присвоений.

Статьи о материальной ответственности чиновников сопровождаются уточнением понятия "казенной вещи". К казенным вещам, помимо реально находящегося в хранилищах и учреждениях, относились

...Вещи, которые полагалось передать в частные руки, если они уже вынесены из хранилища, но еще не вручены, равно как частные вещи, которые надлежало поднести для казенных надобностей, если они уже отправлены в казну, а также вещи, которые полагалось поднести чиновникам, хотя бы они еще и не были поднесены..., если они находятся на казенном хранении и попечении... Имеются в виду казенные вещи, которые полагалось передать в дар, во временное пользование или в пользование чиновникам или простому народу - в тот промежуток [времени], когда они уже вынесены из хранилища, но еще остаются в ведении казны и не вручены. Равно и частные вещи, которые взяты во временное пользование для пополнения того, что употребляется в казенных надобностях, а также те, которые полагалось взыскать как налог и [в ситуациях] такого рода - когда они уже отправлены в казну и находятся на ее попечении. Либо вещи общественных заведений, месячное содержание чиновников, или вещи, которые полагалось поднести чиновникам - когда они, хотя еще и не поднесены... находятся на казенном хранении и попечении. А также [объекты] присвоений и взятки, которые находятся на освидетельствовании, либо оспариваемое двумя сторонами имущество, и [предметы] подобного рода [Тан люй шу и, 1939, ст. 223. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 239].

Обязанности служащих, исходя из соответствующих статей, можно подразделить на две основные группы: обеспечение должной статики и обеспечение должной динамики. Нарушение обязанностей первой группы означало, что объекты государственной собственности так или иначе терялись для государства либо пропадали, либо начинали функционировать в частных интересах; нарушение обязанностей второй группы - то, что движение объектов государственной собственности из состояния хранения и обратно производилось не должным порядком.

Статика. Если полномочный или заведующий чиновник частным порядком брал во временное пользование казенных раба, рабыню или какое-либо казенное домашнее животное, равно как давал их во временное пользование кому-либо, он наказывался 50 ударами легкими палками. Если же, согласно расчету стоимости использования, наказание оказывалось тяжелее, оно определялось как за получение имущества в сфере полномочий4.

4 Согласно ст. 140, наказание за это преступление, возрастая в зависимости от стоимости взятого имущества, колебалось от 40 ударов легкими палками до ссылки на 2000 ли.

стр. 28
В ситуациях с почтовыми ослами наказание увеличивалось на одну степень. Если же во временное пользование был взят или выдан кому-то почтовый конь, наказание равнялось уже 100 ударам тяжелыми палками, а когда срок использования достигал пяти дней - одному году каторги [Тан люй шу и, 1939, ст. 208. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 220].

Это значило, что за сам факт использования перечисленных объектов недолжным образом, взятия или дачи для использования в частных интересах (очень характерно установление этой эквивалентности - не полученная выгода важна, но неправильность движения казенного объекта, исключение его из-под норм, для него установленных) наказание полагалось весьма незначительное - 50 ударов легкими палками (в случаях с упомянутых особняком почтовыми ослами - 60 ударов тяжелыми палками, с конями -100 ударов). Но если, с учетом существовавших в то время и в том месте расценок найма или аренды, стоимость использования данного объекта или объектов (либо их число могло быть велико, либо срок пользования длителен), тяжесть наказания по шкале, предусмотренной для взятия имущества в сфере полномочий, превышала 50 ударов легкими палками (а происходило это, как только стоимость становилась равной или превышала 1 пи5 шелка), наказание следовало определять уже по максимуму, т.е., как за взятие имущества. Особо важные для ряда ключевых функций государства почтовые кони - главное средство обеспечения информационного единства империи - ставились особняком.

Чиновнику, который частным порядком брал в пользование (очевидно, имеется в виду, что навсегда) пребывающую на сохранении казенную вещь, равно как давал ее кому-либо, наказание определялось как за кражу6. Если же какие-либо казенные вещи, собранные в казенных хранилищах или используемые в присутственных и иных казенных зданиях, были, как говорится в Кодексе, "вынесены наружу" для совершения официально санкционированных операций обмена или купли-продажи, а кто-то стал пользоваться ими, он подлежал аналогичному наказанию с уменьшением на одну степень [Тан люй шу и, 1939, ст. 212. См. также.: Уголовные установления..., 2001, с. 228].

Из соответствующей статьи Кодекса мы можем понять, что всякий человек, выходящий из казенного хранилища, должен был подвергнуться обыску со стороны охраны. Старших чиновников, имевших 5-й ранг или тем более выше, обыскивать не полагалось, но остальных надлежало проверять. Если охранник, которому полагалось обыскать выходящего, не делал этого, он наказывался 20 ударами легкими палками. Если же халатность охранника привела к тому, что не было обнаружено хищение, т.е. тот, кого не обыскали, и впрямь что-то прихватил с собой, виновный охранник получал наказание, уменьшенное на две степени относительно наказания, которое полагалось бы за хищение предмета данной стоимости. Преднамеренно попустительствовавший виновному госслужащий любого уровня, от простого охранника до начальника хранилища, получал такое же наказание, как сам виновный, то есть как за кражу предмета данной стоимости [Тан люй шу и, 1939, ст. 210. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 223].

Наконец, сам процесс хранения был чреват постепенной порчей и утратой казенных вещей. Хранение регулировалось целой системой правил, предусмотренных для "амбаров" (просо, пшеница и пр.), "хранилищ" (утварь, оружие, шелковые ткани и пр.) и "запасов" (дрова, сено и пр.). Все это надлежало размещать там, где высоко и сухо, просушивать и проветривать. Если из-за нарушения правил хранения причинялся ущерб хранимому или его порча, рассчитывалась стоимость ущерба или того, что было испорчено, и согласно ей наказание определялось как за незаконное присвоение (коле-

5 Пи т.е. штука шелка, кусок шелковой ткани примерно в 1244 см в длину и 56 см в ширину - стандартная единица измерения стоимости, применяемая танским правом.

6 Тяжесть наказания за кражу в зависимости от стоимости украденного колебалась от 60 ударов тяжелыми палками до ссылки на 3000 ли, утяжеленной двумя годами каторжных работ.

стр. 29
балось в пределах от 20 ударов легкими палками до трех лет каторги) [Тан люй шу и, 1939, ст. 214. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 231].

Динамика. В разнообразных, но достаточно четко определенных ситуациях, таких как "радость или горе"7, чиновникам определенного ранга полагалось предоставлять от казны конное сопровождение, а также жезлоносцев, знаменосцев и музыкантов, давать во временное пользование пологи, шатры, кошмы, покрывала и пр. В течение 10 дней после завершения соответствующей церемонии все это полагалось возвращать в казну. Тот, кто по прошествии 10 дней не возвращал полученное, наказывался 30 ударами легкими палками. За каждые последующие 10 дней наказание увеличивается на одну степень. При задержке в 80 дней наказание достигало предельной тяжести - 100 ударов тяжелыми палками и более уже не увеличивалось, как бы ни возрастал срок задержки. Если же чиновник не просто "забывал" вернуть полученное, но "после того, как радостное или горестное дело завершилось", все равно продолжал пользоваться им, наказание увеличивалось на одну степень и по прошествии 80 дней достигало одного года каторги. В случае потери того, что было получено, если потерявший сам заявлял о потере, он возмещал стоимость потерянного. Если он умалчивал, то обязан был возместить стоимость потерянного и вдобавок получал наказание как за хищение данной вещи с уменьшением на три степени [Тан люй шу и, 1939, ст. 211. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 226].

Если происходили выдача из казны или прием в казну, а принимающие или выдающие должностные лица беспричинно чинили задержки и не принимали вносимое или не выдавали то, что должны были выдать, за один день задержки они наказывались 50 ударами легкими палками. За каждые последующие три дня наказание увеличивалось на одну степень. Увеличение наказания ограничивалось одним годом каторги. Возмездие было предусмотрено даже для нарушения очередности при приеме или выдаче: если прием или выдача осуществлялись не в порядке очереди, повинное должностное лицо получало наказание 40 ударами легкими палками [Тан люй шу и, 1939, ст. 219. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 235].

Если происходила не задержка, а полное пресечение движения материальных ценностей в должном направлении, наказание, что вполне логично, определялось исходя не из неких сроков, а из стоимости самой вещи. Когда, например, выносился приговор по принадлежности спорного общественного или частного имущества, если его по закону полагалось отдать в казну, а его отдали в частные руки, или по закону полагалось отдать в частные руки, а его отдали в казну, или отдали не тому человеку, которому полагалось отдать по закону, рассчитывалась стоимость незаконно переместившегося имущества, и виновный в этом незаконном перемещении получал наказание как за незаконное присвоение, т.е., не получив сам ни гроша, он отвечал так, как если бы данное имущество присвоил [Тан люй шу и, 1939, ст. 215. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 232].

Аналогичным образом наказание определялось и за такое специфическое имущественное преступление должностных лиц, как "растранжиривание"8. Под растранжириванием Кодекс понимает выдачу казенных вещей для какого-либо действительно надлежащего использования (например, стройматериалов для официально предпринятого казенного строительства) либо вполне законных сделок на рынке, или же для официальных жертвоприношений либо пиров - но выдачу с излишком. Рассчитывалась стоимость излишка и согласно ей приговор чиновнику, виновному в растранжири-

7 "Под радостью имеются в виду совершеннолетие, женитьба или жертвоприношение в храме предков. Под горем имеются в виду кончина, похороны, изъявление скорби, похоронные обряды и [ситуации] такого рода" [Тан люй шу и, 1936 - 1939, ст. 143. См. также: Уголовные установления... 2001, с. 99 - 1001.

8 Дословно: фансань

стр. 30
вании, определялся по статье о незаконном присвоении. Если вещи еще не были использованы, выданные из казны излишки возвращались в казну [Тан люй шу и, 1939, ст. 216. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 233].

Судя по всему, это было интегральным правилом: если чиновник бескорыстно, не получив от этого сам никакой личной выгоды, провинился в неправильном перемещении имущества (причем оставление такого имущества на месте, когда ему надлежало переместиться, было частным случаем неправильного перемещения), чиновник этот рассматривался как присвоивший имущество данной стоимости.

Например, когда при выдаче или приеме казенных вещей происходили нарушения, рассчитывалась стоимость перебора или недобора, и согласно ей наказание виновному определялось как за незаконное присвоение. Под нарушениями имеется в виду, что "приняли полновесно, а выдали неполновесно, или же надлежало выдать старое, а выдали новое, либо полагалось принять высококачественные вещи, а приняли низкокачественные вещи, полагалось выдать новое, а выдали старое, либо полагалось принять высококачественные вещи, а приняли вещи среднего качества" и т.д. [Тан люй шу и, 1939, ст. 222. См. также: Уголовные установления..., 2001, с. 238].

Та же статья указывает на криминальность подобных передач не только в тех случаях, когда они были неверно сориентированы (т. е. вещи передавались не тому, кому полагалось бы их передать), но и когда передачи были неверно привязаны по времени. В тех случаях, когда вещи не полагалось предоставлять, а их предоставили, наказание опять-таки определялось как за незаконное присвоение. В комментарии к статье поясняется, что речь идет, например, о преждевременной выплате жалованья чиновникам. Другими словами, даже если правильную сумму получил правильный адресат, коль скоро произошло это не вовремя, повинный в нарушении служащий рассматривался так, как если бы он присвоил данную сумму.

Словом, если отрешиться от некоторых нюансов (при колоссальном объеме свода уголовных установлений Тан достаточно многочисленных), можно сказать, что всякое неправильное движение материальных ценностей из казны или в казну, в чем бы ни заключалась неправильность, приравнивалось к хищению. Виновный чиновник, если он не извлек никакой реальной выгоды, получал наказание по достаточно щадящей сравнительно с остальными пятью, но все же приравнивающей его к вору шкале, разработанной для шестого из присвоений - незаконного присвоения, подлежащего наказанию. И неважно, что он ничего не брал. Достаточно того, что он своим поведением, своей ошибкой или произволом на что-то посягнул, т.е. прервал размеренное, выверенное, закономерное, как ход небесных светил, движение казенных вещей от одной зоны контроля к другой и присвоил себе не их, но нечто куда более важное: право переместить их произвольным, а следовательно, противоестественным образом. В колоссальной империи, экономика которой напрямую зависела от государственного регулирования, а последнее, в свою очередь, рассматривалось как попытка претворить в человеческом обществе космические закономерности и тем превратить изначальный социальный хаос в малое, но точное, изоморфное подобие мировой гармонии, такая щепетильность отнюдь не была удивительна.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гранэ М. Китайская мысль. М.: Республика, 2004.

Кычанов Е. И. Основы средневекового китайского права (VII-XIII вв.). М.: Наука, 1986.

Мартынов А. С. Конфуцианство. "Лунь юй". СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

Мартынов А. С. Представления о природе и мироустроительных функциях власти китайских императоров в официальной традиции // Народы Азии и Африки. 1972, N 5.

стр. 31
Рыбаков В. М. Прикрепление к социальной функции в танском законодательстве Древнего Китая // Культуры в диалоге: грани духовности. Екатеринбург, 1994.

Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и) / Введ., пер. с кит. и комм. В. М. Рыбакова. Цзюани 1 - 8. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999.

Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и) / Введ., пер. с кит. и комм. В. М. Рыбакова. Цзюани 9 - 16. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и) / Введ., пер. с кит. и комм. В. М. Рыбакова. Цзюани 17 - 21. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2005.

Тан люй шу и (Уголовные установления Тан с разъяснениями) // Цуншу цзичэн (Библиотека-серия). Шанхай, 1939.

Цзю Тан шу (Старая история Тан) // Сыбу бэйяо (Избранные источники по четырем разделам литературы). Т. 73. Шанхай, 1936.

The Tang Code I Transl. with an introd. by Wallace Johnson / Vol. 1 : General Principles. Princeton, 1979.

The Tang Code I Transl. with an introd. by Wallace Johnson / Vol. II: Specific Articles. Princeton. 1997.

Permanent link to this publication: