М. 1997 (I); М. 1998 (II); М. 1998 (III). Российская академия наук. Лексикографический семинар. Кабинет "Славянский мир".

Рецензируемые сборники состоят из статей, написанных на основе материалов нескольких конференций в Институте славяноведения и балканистики, а также в Институте русского языка РАН.

Славянская идея рассматривается в них в широком временном диапазоне. Первый из сборников открывается исследованием О. А. Акимова и Г. П. Мельникова "Идея славянской общности в представлении чехов и хорватов эпохи средневековья", а последний завершается работой В. И. Ермоленко "Московский конгресс славянских культур 1992 года". Основная масса авторов традиционно сосредоточилась на XIX веке. К сожалению, мало статей, в которых рассматривается проявление этой идеи в славянском зарубежье. Этим преимущественно занимаются только старые кадры славяноведов: И. И. Лещиловская, И. В. Чуркина, З. С. Ненашева, О. А. Хорева, Г. В. Рокина, В. П. Грачев, С. М. Фалькович. Подавляющее большинство материалов посвящено отечественной общественной мысли. Авторы используют богатство архивов, ставших теперь доступными.

стр. 165

На содержании сборника сказалась возможность, отказавшись от классовой оценки мировоззрения видных ученых, общественно-политических и культурных деятелей России, объективно показать значение их деятельности для развития идеи славянской общности. Отсюда ряд статей, посвященных Ф. И. Тютчеву, П. А. Ровинскому, В. И. Ламанскому, П. А. Кулаковскому, С. С. Уварову, М. А. Бакунину, М. Н. Дрогоманову, Н. А. Попову.

Съезды и совещания славянских народов сыграли заметную роль в деле установления межнациональных связей. Они знаменовали усиление в обществе славянской идеи, стремление политических и государственных структур использовать ее в своих целях. Авторы сосредоточили внимание на роли конгрессов, съездов, совещаний в процессах, связанных со становлением наций, их консолидации в соответствии с идеей славянской общности, а также их значении в распространении культурных ценностей и международного сотрудничества. Некоторым из статей присуща излишняя публицистичность, не соответствующая общему академическому тону.

В рецензии мы ограничимся материалами, которые относятся к советскому периоду истории. Именно в них удалось полнее использовать архивы и раскрыть то, что ранее замалчивалось.

Статья А. Н. Горяинова "Славянская взаимность" в трактовке советской историографии 1920-1930 годов" (II) основывается на материалах прессы, малоизвестных, в том числе и зарубежных, изданий. В статье показано, что большевики, придя к власти, исключили из своей идеологии мысль о славянской взаимности, "поскольку она не вписывалась в ленинскую теорию национального вопроса и не соответствовала принципу пролетарского интернационализма" (с. 147). Разработанная коммунистической партией идеология была нацелена на внедрение классового сознания за счет умаления всего национального. Лидеров советского государства пугало и то, что идея славянской взаимности "может стать теоретической основой сплочения вновь созданных славянских государств на антибольшевистской платформе" (там же). Выкинув за борт славянскую идею, советская власть почти прикрыла и славяноведение. Многие слависты подвергались репрессиям. И все же наука продолжала существовать, и идею славянской взаимности ученые высказывали, прибегая, правда, к эзоповскому языку.

С некоторыми положениями Горяинова трудно согласиться. Так, он слишком вольно трактует смысл статьи М. Н. Драй Хмары "Проблемы современной славистики" (харьковская газета "Пролетарская правда" от 22 декабря 1929 г.), усматривая в ней попытку вступиться в защиту арестованных украинских славистов. Страна переживала волну террора, поднятого "шахтинским делом" 1928 г. и направленного против так называемой буржуазной интеллигенции. В этой обстановке вряд ли кто-нибудь решился бы защищать репрессированных. Да и газета такого материала не пропустила бы, особенно если учитывать бдительность тогдашней цензуры. Спорным кажется мнение Горяинова и о том, что Драй Хмара, ратуя за постановку в изучении славянства прежде всего тех актуальных проблем, "которые оно выдвигает сегодня", намеревался "максимально подчеркнуть наиболее понятную руководителям цель" (с. 133) и тем самым реабилитировать в их глазах науку. Скорее всего украинский поэт и литературовед следовал призыву М. Н. Покровского: "Мы должны брать темы, наиболее тесно связанные с той борьбой, в которой мы являемся участниками, - освещая то, что буржуазия непременно оставляет в тени. Особенным примером нашего внимания должна быть история последних десятилетий" ¹ . Отсюда, очевидно, совпадение мыслей Драй Хмары с мнениями Н. С. Державина, выдвигавшего приоритет изучения "живой славянской современности" (с. 133). Напомним, что под влиянием Покровского А. Н. Ясинский, изменив теме аграрных отношений в предгуситской Чехии, занялся в Институте истории Комакадемии профессиональным движением в Польше, Литве, Латвии (1903- 1906 гг.). А другой славист М. В. Бречкевич "актуализировал" даже заглавие своей средневековой темы: "Восточно-поморское княжество и его падение. Начальная история Данцигского коридора".

К статье Горяинова тесно примыкает исследование Е. П. Аксеновой "Славянская идея и советское славяноведение перед второй мировой войной" (II). Автор констатирует, что с 1934 по 1939 г. в советской славистике наступил "мертвый сезон". Причины этого, кроме указанных в предыдущей работе, Аксенова видит в том, что "усиление внимания к славяноведению в фашистской Германии ... не прибавило популярности этой науке в нашей стране" (с. 161). Добавим, что в рассматриваемое время умерли Ясинский, Н. Н. Любович, в ссылке скончались М. К. Любавский и Д. Н. Егоров. Вернувшиеся же из мест "не столь отдаленных" еще пребывали в состоянии депрессии.

Возрождение славяноведения началось

стр. 166

в конце 30-х годов. Автор связывает такой поворот с изменением политической ситуации и прежде всего со стремлением немецкого фашизма к экспансии на Восток. Собственно говоря, это мнение давно утвердилось в историографии. Лишь после 1991 г. открылась возможность глубже понять причину столь резко изменившегося отношения к науке о славянстве со стороны советского руководства. Аксенова обратила внимание на стремленье идеологически обеспечить агрессивные устремления Сталина. Инициировалось "возвращение к отвергнутой когда-то идее, в различных интерпретациях которой в прошлом России отводилась ведущая роль в славянской коалиции" (с. 162). Тогда-то торопливо, без достаточного обеспечения кадрами, принялись создавать сектор славяноведения в Институте истории АН СССР и кафедру истории южных и западных славян в МГУ (1939 г.).

Свое мнение автор подтвердила вескими аргументами, и их трудно опровергнуть. Заметим, однако, что наука развивается и по своим законам, не зависящим от политики правящего режима. И в "мертвый сезон" подспудно продолжались славяноведческие исследования. Писал "в стол" вернувшийся в 1934 г. из ссылки Ю. В. Готье. Для сборника "Против фашистской фальсификации истории" (М. 1939) Н. П. Грацианский написал работу "Немецкий Drang nach Osten в фашистской историографии", которая содержала зачатки его дальнейших исследований.

В статье В. В. Марьиной "Славянская идея в годы второй мировой воины (к вопросу о политической функции)" (I) использованы документы из центральных архивов Москвы. Особенно важны записка В. М. Молотову (копия А. А. Жданову) "О некоторых вопросах нашей внешней политики", составленная, как определила автор, до заключения советско- германского пакта о ненападении неким В. П. Золотовым, пространная записка "Польско-чеховсловацкая конфедерация", над которой потрудился осенью 1944 г. один из отделов НКИД, высказывания Сталина на обеде, устроенном в честь Э. Бенеша 28 марта 1945 г., где "отец народов" причислил себе к новым славянофилам.

Марьина выделила три этапа использования славянской идеи во внешней политике Советского Союза военной поры: 1) 1939 г. - июнь 1941 г. (время реабилитации и реанимации идеи); 2) 1941-1943гг. (славянская идея как средство мобилизации народов на борьбу с фашизмом); 3) 1944-1945 гг. (реализация славянского вопроса в советской внешней политике). Конечно, всякая периодизация несколько условна, но соображения Марьиной дают определенное представление о том, как международное положение влияло на использование славянской идеи. Хотелось бы получить разъяснение, как совмещалась реанимация и реабилитация идеи славянской взаимности с ожесточенной антипольской пропагандой осенью 1939г., к которой были привлечены все средства массовой пропаганды. Явления, происходившие в науке, привели к тому, что Д. М. Петрушевский в свое время метко назвал "антифашистским извращением истории" ² .

Привлекает внимание работа М. Ю. Досталь "Идея славянской солидарности и не состоявшийся в Москве в 1948г. первый общеславянский съезд славистов" (I). На архивном материале автор выяснила, как зародилась идея "нового славянского движения", теоретическая основа которого была сформулирована в докладе А. С. Гундорова в 1946 году. Председатель Всеславянского комитета вложил в эту формулу не столько славянское, сколько классовое содержание, заявив, что движение направлено против "реакционных клик славянских стран" (с. 183).

Досталь проследила, как "теоретики" из Всеславянского комитета и отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) во главе с А. С. Щербаковым пытались снять противоречие между одновременно находившимися на идеологическом вооружении партии принципами: традиционными- пролетарского интернационализма и новым- славянской солидарности. Классовый подход позволил сделать это противоречие малозаметным. Автор доказала, что пропагандистская фразеология прикрывала истинную задачу - усилить идеологическое воздействие на страны Центральной и Юго-Восточной Европы, попавших в сферу влияния СССР. Досталь вскрыла подноготную подготовки Славянского съезда, перед которым советское руководство поставило главную задачу: обеспечить его марксистскую и коммунистическую направленность, соответствие внешней и внутренней политике Советского Союза. Съезд не состоялся, и идея "нового славянского движения" потерпела крах. Причину этой неудачи автор видит в обострении "межпартийных отношений лидеров ВКП(б) и КП Ю" (с. 200). Для полноты картины было бы важно разыскать тексты подготовленных к съезду докладов и определить, как в них обосновывалась идея единения славян.

Замыкает первый сборник упомянутая выше работа Ермоленко. Общество стреми-

стр. 167

лось найти факторы, способные предотвратить отчужденность славянских народов друг от друга. В такой ситуации Международный фонд славянской письменности и культуры взял на себя инициативу созыва конгресса, название которого вынесено в заголовок статьи. Его задачей было объединить усилия всех, "кому не безразлична судьба славянства" (с. 243). В статье излагается история созыва и работы конгресса. Автор пишет, что участникам "конгресса предлагалось обсудить проблемы сохранения и развития древней славянской культуры, коллективного перехода к новой системе межэтнических, межгосударственных отношений" (с. 245). Не вполне ясно, как автор представляет такой коллективный переход. Основными докладчиками были представители России или русской диаспоры. Ермоленко в самых общих словах обрисовал главные идеи докладов и работу многочисленных секций. К сожалению, из статьи мы не узнаем, как на конгрессе были представлены взгляды католической и греко-римской ветвей славянства. Тем не менее статья наталкивает на мысль, что изучение влияния религии и церкви на славянскую идею - важная задача славяноведения.

Таким образом, положено начало исследованию многоплановой проблемы, которая ранее в нашей литературе не рассматривалась.

Примечания

1. Архив РАН, ф. 1577, oп. 2, д. 530, л. 3.

2. Отдел рукописей и редких книг Российской национальной библиотеки, ф. 254, д. 319, л. 31.

Permanent link to this publication: