М. Наука. 1988. 415 с.

Изучение славистических научных дисциплин в Советском Союзе возникло не на пустом месте. В распоряжении тех, кто находился у истоков марксистского славяноведения, имелся богатый материал, собранный несколькими поколениями ученых дореволюционной России. Они же положили основание многим ныне разрабатываемым направлениям исследований. Потому так важно иметь представление о путях складывания и развития интересующей нас отрасли знания в XVI-XIX веках. Существует довольно много книг, обзоров, в которых рассматриваются различные аспекты славяноведения в России.

Рецензируемая книга охватывает проблему в целом, обобщает имеющиеся наблюдения. В ней показано, как с усложнением государственных отношений и общественной жизни нарастал поток информации о славянстве; к началу 30-х годов XIX в. славяноведение как особая отрасль науки вполне сложилось. С середины 30-х годов до реформы 1861 г. возросшее внимание к прошлому и настоящему славянских народов привело к созданию славистических кафедр в четырех университетах России, что благоприятно сказалось на количестве и качестве исследований.

Среди представителей славистики доминировали славянофилы. Большинство их находилось хотя и в умеренной, но оппозиции к царскому правительству. Они симпатизировали славянским народам, страдавшим от национального гнета. В то же время им было Присуще отождествление славянства с православием, вызывавшее грубые научные ошибки. Так, на основании того, что поляки приняли католицизм, их не считали славянским народом. Учение славянофилов о противоположности славянского и германского мира давало пищу националистическим измышлениям.

Как известно, иной подход к истории славянства отстаивали революционные демократы. В своих суждениях они не противопоставляли славян другим народам Европы и осуждали шовинизм, религиозность, ретроградство славянофилов. Но здесь авторам довелось столкнуться со многими "белыми пятнами". В результате констатируется: "Проблема воздействия революционно- демокра-

стр. 162

тической мысли на появившиеся конкретные исследования по истории зарубежных славян исследована пока далеко не исчерпывающе" (с. 80).

В пореформенных условиях в данной области науки славянофильские романтические воззрения уступили ведущее место позитивизму. Представители этого направления выпустили немало значительных работ; усилился поиск новых методологических решений. Как отмечают авторы, в это время "удельный вес польской тематики в исторических исследованиях существенно возрос" (с. 350). К сожалению, работы, посвященные восстаниям 1830 и 1863 гг., разделам Польши, только названы, но их научное значение не раскрыто.

В кратком "Заключении" подчеркивается мысль о том, что дореволюционное славяноведение в определенной мере явилось полем борьбы между различными социальными слоями, из которых каждый по-своему понимал интересы науки.

Таким образом, в рассматриваемом труде собран богатый материал, но в пределах, обусловленных состоянием имеющейся литературы. Отсюда некоторая неудовлетворенность книгой. Известно, сколь сложно проанализировать работу историка, особенно творившего несколько десятков, а то и сотню-другую лет назад, совсем в иную эпоху. Историческая часть книги написана В. А. Дьяковым, Л. П. Лаптевой и А. С. Мыльниковым. Вполне объяснимо, что у каждого из них более удачны те сюжеты, которые находились в сфере их исследовательских интересов; вне ее появляются неточности, пропуск важных деталей, и наоборот, приводятся второстепенные, только загромождающие изложение. Так, среди историков-позитивистов, писавших о гуситском движении, упоминается Н. И. Кареев. На первый том его "Истории Западной Европы в новое время" дается сноска. Но с историографической точки зрения он менее интересен, поскольку компилятивен. А вот последующие тома, в которых историк писал о XIX в., оставлены без внимания, хотя они основаны на самостоятельном исследовании источников.

"В первые годы XX века, - писал Кареев, - я посещал часто Прагу, Краков и Львов, где заводил разные знакомства н. собирал на месте сведения о политической жизни Австро-Венгрии для шестого и седьмого томов "Истории Западной Европы", касательно там национальных отношений"¹ . Несколько раз ученый путешествовал по Балканскому полуострову. В результате были написаны главы "Борьба национальностей в Австро-Венгрии после введения дуализма", "Отношение Западной Европы к балканским делам второй половины семидесятых годов"² , "Обострение борьбы национальностей в Австро-Венгрии за два последних десятилетия"³ и др.

Анализ этих глав представляет особый интерес, поскольку после опубликования второй части шестого тома В. И. Ленин, назвав членов кадетской партии "национал-либералами", указал на Кареева, поставившего подпись под обращением, которое отличалось от националистических и шовинистических взглядов "только белыми перчатками, да более дипломатически осторожными оборотами"⁴ . Важно выяснить, нашли ли отражение в научной работе подобные политические взгляды.

Пропущен в книге своеобразный ученый А. С. Трачевский, автор монографии, построенной на неопубликованных источниках⁵ . По отзыву П. Л. Лаврова, Трачевский "составил себе немалую известность, трудясь и открывая жизнь в таком углу, в котором никто уже и не думал отыскать что-либо живое и сколько-нибудь "интересное"⁶ .

Несколько прямолинейно утверждение, что "изучение культурного значения Великой Моравии для славян породило в русской литературе так называемую кирилло-мефодиевскую проблематику" (с. 233). Логика научного подхода к изучению этого раннегосударственного образования была другой. Первоначаль-

¹ Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ф. 119, карт. 44, ед. хр. 7, л. 3.

² Кареев Н. И. История Западной Европы в новое время. Т. 6, ч. 1. СПб. 1900.

³ Кареев Н. И. История Западной Европы в новое время. Т. 6, ч. 2. СПб. 1910.

⁴ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 22, с. 157.

⁵ Трачевский А. С. Польское бескоролевье по прекращении династии Ягеллонов. М. 1869.

⁶ Лавров П. Л. Противники истории. - Отечественные записки, 1880, N 8, с. 376 (статья подписана псевдонимом "С. Кошкин").

стр. 163

но исследователей заинтересовала проблема происхождения церковнославянского языка, в частности Н. М. Карамзин полагал, что в основу церковнославянской письменности положен праславянский язык. Поскольку возникновение славянской письменности связано с деятельностью Кирилла и Мефодия, то родилась версия о том, что этот язык создавался в Византии, а потом вместе с богослужением был перенесен солунскими братьями в Великую Моравию, где претерпел влияние местных говоров. Для подтверждения или опровержения этой версии одних лингвистических материалов было явно недостаточно и потребовалось обратиться к историческим фактам. Так переплетались интересы лингвистов, гражданских и церковных историков.

Авторы не всегда обосновывают свое утверждение, что произведения того или иного историка не утрачивают своего значения и через много лет после их выхода в свет. Стоило привести хотя бы сноски на те работы, в которых достижения данного историка находят отражение. Польза для современных исследователей была бы несомненна.

Труд историка прочно связан с его временем и отражает события общественно- политической жизни, поэтому в книге большое внимание уделяется выявлению идейно-политических моментов, которые обусловливали изменение общей концепции исследователей и особенно их методологических позиций. Но все же познание прошлого испытывает на себе влияние не только социально- политических факторов. К тому же развитие науки не признает государственных границ. Поэтому в историографических исследованиях столь широкого замысла нельзя обходиться без выявления общеевропейского состояния исторической науки. Если бы в книге были показаны основные линии развития европейского славяноведения, то вывод об авангардных позициях русской славистики в ряде направлений (с. 372 - 373) прозвучал бы более аргументировано. В настоящем виде он, в сущности, выглядит априорным, хотя в некоторых случаях, особенно в первых двух главах, достижения отдельных деятелей зарубежной славистики представлены.

Русская историческая славистика неотделима и от всеобщей истории. Когда А. Н. Ясинский издал свою магистерскую диссертацию "Падение земского строя в Чешском государстве (X-XIII вв.)" (Киев. 1885), Р. Ю. Виппер писал, как бы мы теперь сказали, во внутренней рецензии: "Здесь ясно обнаруживается незнакомство г. Ясинского с крупными приобретениями в области изучения экономической истории, і сделанными в последнее время, особенно в немецкой науке"⁷ . В докторской диссертации Ясинский учел это замечание. Он также воспользовался достижениями старших представителей русской аграрно- исторической школы, и его "Очерки и исследования по социально- экономической истории Чехии в средние века" (Юрьев. 1901) внесли ощутимый вклад в дискуссию о путях развития феодализма в Западной Европе.

Можно вспомнить и Н. Н. Любовича. Он под руководством И. В. Лучицкого, опираясь на его труды по истории гугенотских войн во Франции, его методику работы с источниками, занялся гугенотским движением в Нидерландах, а затем использовал приобретенный опыт, изучая по прямому совету учителя реформационное движение в Польше. Эти его работы не забыты⁸ . Не замыкались в кругу чисто славянских интересов Ф. Я. Фортинский, А. С. Трачевский, Н. И. Кареев, Д. Н. Егоров. И в славянские исследования переносили они методы, приобретенные в других областях исторических изысканий. Может возникнуть вопрос, где взять место, ведь объем издания ограничен. Следовало бы убрать из книги все второстепенное, простое перечисление фамилий и работ.

Эти соображения высказаны с учетом того, что книга послужит отправной точкой для продолжения углубленных исследований по рассмотренной в ней проблеме.

⁷ Центральный государственный исторический архив СССР, ф. 733, оп. 150, д. 1037, л. 220.

⁸ Они учитывались, например, при издании актов протестантских синодов в Польше (см. Acta synodow roznowierczych w Polsce. T. 1 - 2. Warszawa. 1966 - 1972).

Permanent link to this publication: