Томск. Изд-во Томского университета. 1978. 172 с. Тираж 500. Цена 1 руб. 10 коп.
Доцент Кемеровского пединститута кандидат исторических наук Л. Н. Хмылев поставил перед собой задачу: "Показать процесс становления методологии истории как специальной дисциплины в русской буржуазной историографии" (с. 9). При этом автор исходит из положения о формировании в ней на рубеже XIX в. теории исторического познания как самостоятельной области исследования1 (с. 9). Работа посвящена обоснованию и конкретизации этой идеи. Хронологические рамки труда - 90-е годы XIX в. - 1917 год.
Автор специально не рассматривает творчество ряда крупных историков, живших в указанный период и продолжавших оказывать заметное влияние на развитие исторической науки (таких, как М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев), поскольку взгляды их сформировались в предшествующее время. Подавляющее большинство из них были сторонниками "первого", или классического позитивизма. Впрочем, автор учитывает воздействие этого поколения историков на русскую историческую науку (с. 99). Единственное исключение он делает для В. И. Герье, мировоззрение которого отождествляется с "неохристианством", возникшим в русской историографии после революции 1905 года. Насколько оправданным можно считать то, что автор не занимается историками - позитивистами первой генерации, настолько искусственным выглядит включение Герье в одно религиозное направление с такими людьми, как А. С. Вязигин, Л. П. Карсавин, Е. Н. Трубецкой (с. 147, 150). В результате на одну доску поставлены лидеры "неохристианства" и Герье, человек совсем другой эпохи, предшествовавшей позитивизму, учитель Виноградова и Кареева. По-видимому, автора натолкнули на это тематика ряда произведений Герье, их религиозные сюжеты, пиетет Герье к последним. При этом не было в достаточной степени учтено, с каких мировоззренческих позиций они интерпретировались. Может быть, сближение произошло и по причине недостаточно четко выделенного Л. Н. Хмылевым критерия принадлежности к "неохристианской" школе, который надо искать не в сфере того, что изучает историк, а в том, как он это делает. Герье, конечно, во многом еще был гегельянцем, высоко оценивал роль христианства в становлении человечества, и в этой связи стремился "создать проникнутую духом религии концепцию средних веков" (с. 147). Однако автор не может привести ни одного факта в пользу того, что Герье стремился к религиозной интерпретации или мистификации исторического процесса. Картина несовпадения мировоззрения Герье и "неохристиан" была бы еще разительнее, если бы автор в большей степени обрисовал сходство "неохристиан" с такими людьми, как С. Булгаков, Н. Бердяев, В. С. Соловьев, их философскими единомышленниками. Нельзя сказать, что Л. Н. Хмылев этой близости совсем не заметил, но вся проблема сужена им до учения о так называемом "всеединстве" и изложена в одном примечании (с. 167).
Рассматривая вопрос об отношении русской буржуазной историографии к марксизму в изучаемый период, автор затронул очень существенную сторону в судьбах всех буржуазных направлений отечественной исторической науки. На этой основе автор проводит конкретный анализ трех основных направлений в складывающейся в России методологии истории: махистского (Р. Ю. Виппер), неокантианского (А. С. Лаппо-Данилевский, В. М. и М. М. Хвостовы, Д. М. Петрушевский), неохристианского (Карсавин, Вязигин, Трубецкой). Кроме того, в книге разбирается и такой сравнительно частный вопрос методологии, как теоретическое источниковедение, представленное Лаппо-Данилевским.
Автор справедливо считает, что предвестники кризиса буржуазной исторической науки в России относятся еще ко времени до революции 1905 - 1907 гг. (с. 8). Значительно полнее, чем в ряде других работ, показан противоречивый характер этого кризиса. Наряду с отказом от признания объективной закономерности, социального прогресса, борьбой против марксизма, возрастающим субъективизмом и агностицизмом отмечаются и отдельные позитивные моменты: накопление обильного исходного материала, увеличение общего объема исследований и числа работников, совершенствование научной техники, постановка ряда проблем, воз-
1 См. Б. Г. Могильницкий. Политические и методологические идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х годов XIX в, - начала 900-х годов. Томск. 1969, с. 301.
стр. 138
никновение новых разделов исторической науки, в частности отпочкование методологии в особую ее ветвь.
Автор поднимает вопрос о предмете методологии истории, который определяет очень расширительно. Он пишет: "...и историография и методология истории изучают историческую науку, но каждая со своей точки зрения: историография - конкретно-исторически, методология истории - в теоретической форме" (с. 3). В действительности же, во-первых, если историография своим объектом имеет историю исторической науки во всем ее объеме, то объектом методологии истории является только проблема познания объективного социального процесса. Во-вторых, методология истории включает в себя отнюдь не всю теоретическую часть исторической науки, а только учение об историческом методе. Другая теоретическая часть исторической науки - теория исторического процесса, историческая онтология. Она, правда, является предпосылкой и основой для методологии, но не методологией.
В книге прослежены изменения, которые произошли в отношении к марксизму в русской буржуазной историографии в связи с революцией 1905 года. Социально-экономическое направление, или так называемый буржуазный экономизм, испытывало, несомненно, известное влияние марксизма и пыталось как-то его ассимилировать. Для этого, справедливо отмечает Л. Н. Хмылев, противопоставляли в марксизме метод системе (теории), утверждали, что марксистский подход не исключает будто бы идеалистической теории (с. 22 - 23). Следовало бы, пожалуй, указать и другой источник буржуазного экономизма - развитие капиталистической промышленности и социальные перемены, которые оно влекло за собой. Это и порождало приближение буржуазной историографии на известном историческом этапе к материализму, о чем неоднократно писал Ф. Энгельс, имея в виду своих предшественников: историков реставрации, социалистов-утопистов, политэкономов, английских историков первой половины XIX века2 .
Как новое явление для времени после революции 1905 г. автор отмечает переход буржуазных историков к критике марксистского метода, который-де не учитывал многообразия и своеобразия исторического процесса. Они отождествляли диалектику Маркса и Гегеля, сводили ее к пресловутой "триаде". Если прежде, обвиняя марксизм в метафизичности, они имели в виду его материалистический монизм, то теперь нацеливались на объективность самой материи.
Говоря о роли Петрушевского и Виппера в развитии буржуазной методологии истории в России, автор показывает, что, критикуя позитивистскую социологию, оба они призывали преодолеть спекулятивные абстракции и свойственный ей антиисторизм, ратовали за слияние социологии с историей. Л. Н. Хмылев верно подметил одну из важных черт нового движения - то обстоятельство, что оно требовало решать проблемы теории истории на почве исторической науки (с. 38, 53). В буржуазной историографии наблюдались три течения: растворение истории в социологии (О. Конт), растворение социологии в истории (Ключевский, Герье, Виноградов, Петрушевский, Виппер и др.), признание их сосуществования как равноправных (Кареев, Ковалевский). Следовательно, тенденция слияния истории и социологии на базе истории нашла свое выражение не только у историков махистского и неокантианского типа, но еще ранее у их отечественных предшественников.
В книге затрагивается также важный вопрос о влиянии личности историка и окружающей его среды на результаты исследования. И Петрушевский и Виппер подчеркивали значение этого обстоятельства, конкретизировали эту сторону в противовес традиции, и в этом их бесспорная заслуга. Они обогатили науку новой теоретической проблематикой. Вместе с тем Виппер изучаемой поры, опираясь на махистскую философию, гипертрофировал субъективное начало, сделав его основой исторической науки, хотя и не отрицал, как опять-таки справедливо замечает автор, факта существования объективного мира, объективного исторического процесса. Он только не считал возможным ставить перед исторической наукой задачу его познать. "Общий смысл гносеологической позиции Виппера, - пишет Л. Н. Хмылев, - сводится к признанию объективного существования исторического процесса как предмета познания исторической науки и отрицанию возможностей ее объективного осознания, причем последнее вовсе не ставилось исторической науке в вину, так как ее основная задача усматривалась не в объективном отражении прошлого, а в выражении средствами исторической науки современных общественных запросов"
2 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 19, с. 196; т. 21, с. 308; т. 28, с. 423 - 427; т. 39, с. 176.
стр. 139
(с. 60 - 61). Это очень верная оценка позиции Виппера. Как известно, с легкой руки М. Н. Покровского Виппера называли кантианцем. В действительности же, как это убедительно показано в книге, Виппер выступает "с критикой неокантианского идеографизма" (с. 55).
В анализе неокантианского направления в русской историографии особый интерес представляет попытка автора вычленить некоторые особенности этого течения. К их числу относится то, что российские неокантианцы не противопоставляли науки общественные естественным (с. 77). Свойственное им противопоставление обобщающего и индивидуализирующего методов было связано в основном с решением вопроса о соотношении социологии и истории (с. 37 - 38). Некоторые неокантианцы пытались дополнить социологические законы, трактуемые в позитивистском абстрактном духе, историческими законами (с. 88 - 89), приближаясь к пониманию последних как "законов- тенденций" (с. 99). Таким образом, если у российских неокантианцев история оставалась все же сферой идеографического осознания действительности, то последнее получало иное, чем в работах Г. Риккерта, толкование. Конкретно раскрывая систему взглядов русского неокантианства, отмечая его специфику, автор подвергает их убедительной критике. "Вся их методологическая концепция была проникнута духом идеалистического психологизма, принципиально лишавшим их возможности подлинно научного понимания исторических законов" (с. 99).
К сожалению, Л. Н. Хмылев обходит вопрос о причинах своеобразия русской буржуазной методологии истории, ограничиваясь фразой, что это "было обусловлено всей исторической обстановкой в России и специфическими особенностями отечественной исторической науки на рубеже XIX и XX столетий" (с. 170). В работе рассматриваются не все представители неокантианства, а только историки, занимавшиеся вопросами гносеологии. Поэтому вне поля зрения остались такие фигуры, как Б. Кистяковский, Л. Петражицкий, П. Новгородцев, которые много внимания уделяли проблемам метода в обществоведении.
При анализе неохристианского направления справедливо обращается внимание на центральное положение, которое занимала в работах его представителей проблематика средневековья, то есть той эпохи, когда власть церкви и проникновение религиозных идеалов в общественное сознание выступали особенно рельефно (с. 147). Однако пиетет перед средневековьем как своеобразное бегство от настоящего с его бурными и коренными сдвигами был характерен не только для неохристиан. Обилием работ по средневековью отличается и современная западная историография, также склонная к идеализации средневековой патриархальщины. Бесспорно и то, что всемирно- исторический аспект истории у неохристиан увязывается с христианской идеологией. Однако вопрос о структуре социального развития в мировом масштабе ставился и за пределами этого течения. Эволюционизм показателен не только для неохристиан, он характеризует всю либеральную историографию.
Книга Л. Н. Хмылева, не претендующая на создание полной картины становления в России методологии истории как научной дисциплины, отличается, однако, умелым выбором персонажей и направлений, вычленением типичного, знанием первоисточников, глубокими и аргументированными оценками.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Biblioteka.by - Belarusian digital library, repository, and archive ® All rights reserved.
2006-2024, BIBLIOTEKA.BY is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Belarus |