Л.М. БОРИСОВА, кандидат филологических наук

Многие исследователи чеховской драмы обращали внимание на особую роль паузы в ее поэтике. Обилием пауз чаще всего объясняется исключительная музыкальность чеховского диалога. Однако Чехов, как известно, не разделял увлечения элегическим стилем Художественного театра. "(...) Сгубил мне пьесу Станиславский", - писал он о "Вишневом саде" в связи с тем, что четвертое действие вместо максимум двенадцати минут продолжалось на сцене минут сорок (письмо О.Л. Книппер-Чеховой от 29 марта 1904 года). Такая категоричность в оценке, конечно, продиктована не только физическим состоянием больного, слабеющего автора, как иногда представляют дело театроведы. Затянутость мхатовских спектаклей раздражала Чехова и раньше. О.Л. Книппер-Чехова вспоминала, как во время одного из представлений "Чайки" он с часами в руках вышел на сцену и фактически прервал спектакль, решительно попросив закончить пьесу третьим актом. "Он был со многим не согласен, главное с темпом (...)" (А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 620).

Ритмическое своеобразие диалога у Чехова не сводится к паузам, и не все паузы у него подходят под определение "в раздумье". В последнем действии "Вишневого сада" таких вообще нет. Две паузы здесь равнозначны односложным ответам:

стр. 11

Лопахин. (...) Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. (...) Пожалуйте!

Пауза.

Что ж, господа! Не желаете? (...) Ну, и я пить не стану;

Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. Отворяется дверь, осторожно входит Любовь Андреевна.

Любовь Андреевна. Что?

Пауза.

Надо ехать.

Неудавшееся объяснение Вари и Лопахина пестрит паузами, но участники сцены всячески стараются свести их на нет, так что весь диалог, цель которого - замаскировать неловкость, начинает тяготеть к "случайному", беспаузному: "Вы куда же теперь. Варвара Михайловна? - Я? К Рагулиным... (...) Где же это... Или, может, я в сундук уложила... - А я в Харьков уезжаю...(...) В прошлом году об эту пору уже снег шел, (...) а теперь тихо...".

Единственная пауза, близкая к ремарке "подумав", разбивает в четвертом акте реплику Трофимова: "Дойду. Пауза. Дойду, или укажу другим путь, как дойти". Но и это раздумье не из долгих.

В драматургии Чехова наряду с "зонами молчания" есть и антиподы пауз. И те, и другие связаны с действием второго плана и нередко выполняют одинаковые функции, в то же время ярко различаясь между собой стилистически. С паузами у Чехова соседствуют многоточия, исследователи считают нужным не смешивать их. Многоточие указывает на конкретные причины прерывистой речи (как то: бессвязность речи у Фирса, сонливость у Пищика, волнение у Раневской и т.д.) и не имеет подтекстового характера (Левитан Л.С. Многоплановость сюжета пьесы А.П. Чехова "Вишневый сад" // Сюжетосложение в русской литературе. Даугавпилс, 1980. С. 133). Заметим к тому же, что многоточия, которые ритмически порой повторяют рисунок пауз, отличаются от них и длительностью молчания. (Ср.: "Всегда я уезжал отсюда с удовольствием ... Ну, а теперь я в отставке, деваться некуда, в конце концов. Хочешь - не хочешь, живи..." - задыхается Сорин; "Ну, живи тут, не скучай, не простуживайся. Наблюдай за сыном. Береги его. Наставляй. Пауза. Вот уеду, так и не буду знать, отчего стрелялся Константин. (...) (В раздумье.) Поступить бы ему на службу, что ли..." - размышляет Аркадина.) Все это необходимо принимать во внимание при анализе чеховского диалога, чтобы "музыка" не получилась монотонной.

Паузы хорошо "прослушиваются". Их мысленное содержание по существу тут же озвучивается, и таким образом создается впечатление импровизируемого диалога. Слова у Чехова если и не до конца раскрывают мысли, то по крайней мере подсказывают их направление:

стр. 12

Анна Петровна. На кухне "чижика" играют. (Поет.) "Чижик, чижик, где ты был? Под горою водку пил".

Пауза.

Доктор, у вас есть отец и мать?

Часто пауза словно перерастает свои структурно-смысловые границы, вбирает в себя значительную часть последующей реплики. В этом отношении особенно характерен пример из первого действия "Дяди Вани":

Пауза.

Елена Андреевна. У этого доктора утомленное, нервное лицо. Интересное лицо. Соне, очевидно, он нравится, она влюблена в него, и я ее понимаю. При мне он был здесь уже три раза, но я застенчива и ни разу не поговорила с ним как следует, не обласкала его. Он подумал, что я зла. Вероятно, Иван Петрович, оттого мы с вами такие друзья, что оба мы нудные, скучные люди!

До обращения к Войницкому это типичная внутренняя речь, обращение - граница, отделяющая то, что думается про себя, от того, что говорится вслух. Пауза в начале монолога часто служит у Чехова указанием на условно произносимое. В противоположность ремарке "молчание" это своего рода знак слышимой тишины.

Среди важнейших функций паузы С.Д. Балухатый выделял смену темы. Подобные паузы, как показывает его анализ, у Чехова встречаются особенно часто (Балухатый С.Д. Проблемы драматургического анализа. Чехов. Л., 1927. С. 46, 80-81, 97 и др.). Но "перерыв в говорении" в драматическом диалоге - знак необязательный, произвольный. Столь элементарное правило не заслуживало бы упоминания, если бы Чехов в значительной мере не опроверг его. Пауза с такой регулярностью появляется у него на стыке тем, что отсутствие ее в нужный момент становится ощутимым. Причем, антипауза оказывается тут не менее, если не более выразительной. Может быть, потому, что чаще всего объединяет в себе сразу две функции паузы - указывает на смену темы и одновременно служит знаком "напрягаемой эмоции" (С.Д. Балухатый). Добавим: эмоции, выходящей из- под контроля сознания.

В первом действии "Чайки" после неудачного представления пьесы Треплева Аркадина вспоминает, какая веселая жизнь кипела раньше на берегу озера, и внезапно перебивает себя: "Однако меня начинает мучить совесть. За что я обидела моего бедного мальчика?"

В третьем действии "Трех сестер" Ирина осуждает брата: "В самом деле, как измельчал наш Андрей!..", а уже в следующую минуту бьется в истерике: "О, ужасно, ужасно, ужасно! (...) Я не могу, не могу переносить больше!.." Но ужасно, конечно, не то, что Андрей в такое неподходящее время - все побежали на пожар - играет на скрипке, а ее, Ирины, собственное прозябание в провинции.

стр. 13

Другой пример - Ирина решает выйти замуж за Тузенбаха. Как она говорит об этом? "...Я уважаю, я ценю барона, он прекрасный человек, я выйду за него, согласна, только поедем в Москву! Умоляю тебя, поедем! Лучше Москвы нет ничего на свете! Поедем, Оля! Поедем!" Разбей эту реплику пауза, две ее части оказались бы равнозначными, тогда как для Ирины по-настоящему важно одно: "В Москву!"

Речь Андрея в том же третьем действии "Трех сестер" разделена паузами и чеканными "профессорскими" "во- первых", "во-вторых": "...Наташа прекрасный, честный человек... Я член земской управы и горжусь этим...". В данном случае пауза действительно напоминает знак параграфа, как писал об этом А. Штендер-Петерсен (Stender-Petersen Ad. Zur Technik der Pause bei Cechov // A. Cechov. 1860-1960. Leiden, 1960. S. 189). В паузах герой ищет себе оправданий, но так как находить их становится все труднее, то под конец он просто замолкает, а после этой, самой долгой паузы добавляет: "Когда я женился, я думал, что мы будем счастливы... все счастливы... Но боже мой... (Плачет.) Милые мои сестры, дорогие сестры, не верьте мне, не верьте..." Но было бы ошибкой, если бы актер и тут стал держать паузу. Ремарка "плачет" в данном случае указывает на совмещение двух действий, означает, скорее: "говорит плача". Над последним признанием Андрею не приходится думать, он, наконец, произносит то, что и ему, и сестрам известно с самого начала.

Паузы, озвучиваясь, замедляют действие, при этом внутренняя речь героя фактически беспрепятственно становится темой его высказывания. Но сама структура фразы с антипаузой не позволяет замедлить действие: развернутой теме у Чехова, как правило, противостоит предельно лаконичная антитема. Исключение - монолог Ирины: "Я выйду за барона... Только поедем, поедем, поедем в Москву..." Однако и в этом случае энергия высказывания не ослабевает, а нагнетается многочисленными повторами. Антипаузы - это отражение внутренней борьбы, момент, когда долго подавляемая внутренняя тема наконец вытесняет необязательную, случайную внешнюю тему.

Иногда антипауза маскируется у Чехова под паузу:

Астров. (...) Я никого не люблю и ... уже не полюблю. Что меня еще захватывает, так это красота. (...) Мне кажется, что если бы вот Елена Андреевна захотела, то могла бы вскружить мне голову в один день... Но ведь это не любовь, не привязанность... ( Закрывает рукой глаза и вздрагивает.)

Соня. Что с вами?

Астров. Так... В Великом посту у меня больной умер под хлороформом.

Судорога, перебивающая речь Астрова, не прерывает действия, а как "перерыв в говорении" непреднамеренна. Это именно антипауза, так связывающая две разные темы, что из- за случайной первой

стр. 14

проступает вытесненная в подсознание, по-настоящему важная вторая.

Антипауза обладает способностью не только "упорядочивать" высказывание, заслоняя в нем важное неважным, но и уравновешивать все - сокровенное, случайное. Как, например, в сцене из первого действия "Вишневого сада", когда на вопрос Ани о Лопахине Варя отвечает: "Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня... и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть... Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, все как сон... (Другим тоном.) У тебя брошка вроде как пчелка". (Изменение интонации одновременно со сменой темы - устойчивый признак антипаузы.)

В драмах Чехова много скрытого драматизма: "Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто" (письмо О.Л. Книппер- Чеховой от 2(15) января 1901 года). "В раздумье", "задумчиво" у Чехова - варианты ремарки "пауза". Но то, как легко, без всякого перехода, переключается Варя с одной темы на другую (что очень важно, заведомо неравноценную), тоже выдает привычную, застарелую душевную боль.

По тому же принципу строится диалог героев в третьем действии "Иванова". Бросив в пылу любовного объяснения: "Утомительно с тобою говорить", Саша, как указано в ремарке, смотрит на картину: "Как хорошо собака нарисована! Это с натуры?". Пауза перед этой фразой сделала бы ее похожей на астровскую "жару в Африке", а героиню соответственно - искушеннее, чем она есть. Астров и об отъезде Елены говорит, как о жаре в Африке, с той же тягучей, "ленивой" интонацией: "А то остались бы... Завтра в лесничестве..."; "А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища!.." Но в том, что Саша вдруг заинтересовалась картиной, сказывается только ее непосредственность, незрелость - Иванов с улыбкой наблюдает "спасительницу": "Смешная".

В Художественном театре умели держать паузу (при этом к отмеченным автором Станиславский еще добавлял изрядное количество пауз от себя), но редко замечали антипаузу. Непроизвольное признание Астрова, к примеру, режиссер привычно обставил паузами. "... Если бы вот Елена Андреевна захотела, то могла бы вскружить мне голову в один день..." - дальше у Станиславского следует пауза: "Астров заковырял спинку стула. Лицо становится мрачнее" (Режиссерские экземпляры К.С. Станиславского. 1898-1930. "Дядя Ваня" А.П. Чехова. М.-СПб., 1994. С. 55). На вопрос Сони Астров не сразу отвечает: "Так..." - здесь в "режиссерской партитуре" отмечена еще одна пауза, а уже после нее идет: "В Великом посту у меня больной умер под хлороформом". В финальной реплике Дорна у Чехова также нет паузы, есть лишь характерное понижение тона: "Дорн (перелистывая журнал, Тригорину). Тут месяца два назад была напечатана одна статья...

стр. 15

письмо из Америки, и я хотел вас спросить, между прочим... (берет Тригорина за талию и отводит к рампе)... так как я очень интересуюсь этим вопросом... (Тоном ниже, вполголоса.) Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился...". У Станиславского на месте этого тематического разлома появляется малая пауза, она нужна ему, "чтобы потомить публику" (Режиссерские экземпляры К.С. Станиславского. 1898-1930. В 6 т. М., 1979. Т. 2. С. 167). Дорн должен был выразительно взглянуть на Аркадину и только после этого закончить фразу. Несмотря на признанную "литературность" чеховских спектаклей МХТа, в них, судя по "режиссерским партитурам", многое было продиктовано и соображениями театральной эффектности.

Пауза у Станиславского "никогда не означает полного отсутствия сценического действия: это лишь особая его форма, обычно заполняемая другими сценическими элементами - жестом, мимикой, движением, бытовым или музыкальным звучанием" ("Чайка" в постановке Московского Художественного театра. Режиссерская партитура К.С. Станиславского. Л.-М., 1938. С.97). По Станиславскому, Аркадина в третьем действии ведет с Сориным разговор о сыне в обстановке, не очень располагающей к раздумью - за едой, позвякивая приборами. В таком случае из паузы неизбежно уходит молчание - исключительно важная характеристика чеховского диалога.

Каждая реплика у Чехова окутана молчанием, даже если герои на сцене думают вслух. И молчание становится непроницаемым, когда они бормочут что-то бессвязное ("Дуплет в угол... Круазе в середину" - Гаев произносит "в глубоком раздумье"), напевают, насвистывают, играют меланхолический вальс, наконец, просто замолкают. В первом действии "Трех сестер" молчит не только Маша, но и Ирина. "О чем вы думаете?" - трижды на протяжении короткой сцены спрашивает ее Тузенбах. В "Чайке" после представления пьесы Треплева из общего разговора надолго выключается Дорн. В первом действии "Дяди Вани" за чаем молчит Елена Андреевна. "Хандрит, молчит, ничего не делает" Иванов. "Зачем так много говорить?" - укоряет брата Раневская. "...Боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!" - предлагает Трофимов. А Серебряков в "Лешем", наоборот, боится молчания: "Не будем, господа, молчать, будем говорить". В том же "Лешем" все надолго замолкают при виде зарева над лесом. В "Иванове" продолжительное молчание воцаряется среди гостей Лебедевых за карточным столом. Глубокой общей паузой - "Тихий ангел пролетел" - завершаются театральные воспоминания Шамраева.

Чеховские герои любят помолчать не меньше, чем пофилософствовать. Сам характер их бесед позволяет при желании легко уклониться в молчание. У символистов, с которыми часто сравнивают Чехова, "слушание", по словам А. Белого, было активным, у автора "Чайки"

стр. 16

оно бывает таким далеко не всегда. Правда, в "Дяде Ване" Соня помнит каждое слово вдохновенной астровской лекции о лесах. Астров не Шамраев, но и его не все слушают так внимательно: "Я по лицу вижу, что это вам неинтересно". - "Откровенно говоря, мысли мои не тем заняты", - откликается Елена Андреевна.

Чем заняты мысли, сказать в таких случаях трудно. У Чехова и в прозе за указанием "молчали" далеко не всегда следует: "он подумал". Так молчат Беликов, герои рассказа "О любви", землемер в рассказе "По делам службы" ("...ходит и все в землю глядит, глядит и молчит (...) А теперь, видишь, руки на себя наложил"), "несчастные" в "Крыжовнике" ("...Без этого молчания счастье было бы невозможно").

Наиболее конкретные причины молчания одновременно оказываются и самыми общими, ничего не объясняющими: "... молчали, точно сердились друг на друга" ("Крыжовник"); "... продолжали есть молча, как незнакомые..." ("Дама с собачкой"); "...он чувствовал раздражение, волновался, но молчал..." ("Ионыч"). В последнем действии "Чайки" в ответ на просьбу Полины Андреевны приласкать Машу молча встает из-за стола и уходит Треплев. Но даже элементарное, на первый взгляд, молчание Полины Андреевны, когда она "подходит к письменному столу и, облокотившись, смотрит в рукопись", не очень ясно в своей последней глубине. После указанной ремарки у Чехова идет пауза. Но "перерыва в говорении" тут нет, поскольку никакого разговора перед тем не было. Паузой здесь обозначено молчание, а свое молчание герои и сами затрудняются объяснить, каждый из них "вещь в себе" и для самого себя загадка: "... я не понимаю, что делается с моею душой...", "Что же со мною?.. Не понимаю, не понимаю, не понимаю! Просто хоть пулю в лоб!..", "Ну, зачем я это говорю? Привязалась ко мне эта фраза с самого утра...", "Почему это слово у меня в голове?". У Ирины это и "Николай Львович, не говорите мне о любви", и "работать нужно, работать", и еще что-то сверх того, что выражается только слезами, то есть уже на чисто эмоциональном уровне. В молчании Полины Андреевны может скрываться и простодушная материнская молитва, и непомерное для этой женщины интеллектуальное усилие.

Исследователи иногда берутся за расшифровку молчания. Почему, в самом деле, "привязалась" к Маше фраза про лукоморье? Н.Я. Берковский считал, что это связано с профессией Кулыгина: "Пушкинская цитата есть также и школьная цитата, она направляет мысль к гимназии, гимназической хрестоматии, куда непременно входили стихи о лукоморье для заучивания наизусть. По обстоятельствам быта гимназия мужа стоит сейчас ближе к Маше, нежели все военное и воинское, с чем связывал ее покойный отец, генерал Прозоров. Поэтому в рукописи Чехова победоносную реляцию Суворова вытеснили строки о лукоморье" (Берковский Н.Я. Литература и театр. Статьи разных лет. М., 1969. С. 173). У Чехова, однако, легче догадываться об ассоциациях автора,

стр. 17

чем героев. Пушкинская цитата связывает "Три сестры" с "Лешим", где Федор Орловский восхищается пейзажем в имении Хрущева: "Тут чудеса, тут леший бродит, русалка на ветвях сидит...". "Лукоморье", безусловно, - часть той чудесной страны, где люди красивы, где процветают науки и искусства, а отношения к женщине полны изящного благородства. О ней мечтает у Чехова сначала Хрущев, потом Астров, под названием "Москвы" она фигурирует в "Трех сестрах". Но неизвестно, из каких тайников подсознания вырвалось на свет Машино "лукоморье". "О чем она думает, когда молчит?" - допытывался В.И. Немирович-Данченко у исполнительницы роли Маши А. К. Тарасовой. - "У лукоморья дуб зеленый" - это, в сущности, "молчит" (Вл. И. Немирович-Данченко ведет репетицию: "Три сестры" А.П. Чехова в постановке МХАТ 1940 года. М., 1965. С. 193).

Молчание вбирает в себя содержание пауз и антипауз (антипауза часто и есть не что иное, как неудавшаяся попытка промолчать), но не исчерпывается этим. Андрей Белый, который в 1900-е годы посвятил несколько статей Чехову- драматургу, в 1910-е пришел к выводу, что ритм - это чистый смысл. Занимаясь эвритмией, он пытался перевести этот смысл на язык жеста и слова. У Чехова в паузах и антипаузах проясняется только первый план драматургического подтекста, вскрыть чистый смысл ритм у него бессилен.

Симферополь

стр. 18

Permanent link to this publication: