Введение

Сравнительно недавно, лет 30 назад, проблема перехода от среднего к верхнему палеолиту трактовалась достаточно просто. Во всех частях Старого Света палеоантропы (неандертальцы) трансформировались в неоантропов (кроманьонцы) в силу неких общеисторических закономерностей, сводящихся в конечном счете либо к пресловутой "трудовой деятельности", либо к "влиянию природной среды", либо к сочетанию того и другого. Смена среднепалеолитических форм культуры верхнепалеолитическими представлялась неотъемлемой частью того же процесса. В отечественной науке о первобытности данный подход был наиболее развернуто воплощен в "теории двух скачков", разработанной философом Ю. И. Семеновым [1966].

Начиная с 1980-х гг. ситуация все более и более усложняется. В настоящей статье я затрагиваю основные аспекты проблемы перехода от среднего палеолита к верхнему. Опорными в данном случае являются материалы Восточной Европы и Горного Алтая - двух регионов Евразии, где работы в последние десятилетия дали особенно заметные и весьма неожиданные результаты.

Горный Алтай

Процесс перехода к верхнему палеолиту, реконструируемый по материалам этого региона, наиболее соответствует "классическому" сценарию. По мнению исследователей, работающих в Горном Алтае, он проходил эволюционно, на базе местных среднепалеолитических традиций. "Уникальность многослойных среднепалеолитических местонахождений Горного Алтая, находящихся на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга, состоит именно в том, что они позволяют проследить эволюцию от среднепалеолитических к верхнепалеолитическим индустриям" [Деревянко, 2005а, с. 504].

Прежде всего отметим, что некоторые положения, выдвинутые исследователями данного региона в конце 1990-х гг., в дальнейшем были существенно скорректированы. В одной из обобщающих публикаций 1998 г. памятники ранней поры верхнего палеолита (далее - РВП) Горного Алтая рассматривались как единый "карабомовский пласт", в который включались наряду с эпонимной многослойной стоянкой Кара-Бом такие памятники, как Денисова пещера, стоянки Усть-Каракол, Усть-Канская, Малая Сыя и др. [Деревянко и др., 1998, с. 112, рис. 60]. Под понятием "пласт" понималась "межрегиональная археолого-стратиграфическая система, объединяющая в себе индустриальные комплексы памятников, не относящихся к одной "археологической культуре", но существующих в одно время и обладающих принципиально общими технологическими характеристиками" [Там же, с. 111]. Постулировалось, что памятники одного пласта "должны быть сопоставимы, как минимум, по трем показателям: территориальному, хронострати-

Работа выполнена при поддержке Программы Президиума РАН "Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям" (проект "Адаптация культур среднего/верхнего палеолита Восточной Европы к изменениям природно-климатических условий (в контексте среднего/верхнего палеолита Евразии)" и РФФИ (проект 04-06-80037).

стр. 2

графическому и технологическому" [Там же]. Однако именно технологический уровень является "общей нитью, связывающей воедино индустрии различных объектов" [Там же].

Замечу, что особая роль технологии и заранее предполагаемая разнокультурность индустрии, объединяемых в один "пласт", сближают последний с употребляемым мною понятием "технокомплекс" (далее - ТК). Однако имеется и существенное отличие: для отнесения индустрии к одному ТК их территориальная и хронологическая близость не обязательны (см.: [Аникович, 2003; и др.]).

В дальнейшем понятие "пласт" исследователями Горного Алтая стало применяться лишь к среднепалеолитическим индустриям. В работах начала 2000-х гг. ими последовательно проводился тезис, что основой формирования традиций РВП Северной Азии послужило "единое культурное пространство" (т.е. "пласт"), к которому относится обширный район от Монголии, Горного Алтая и Средней Азии до Ближнего Востока. Он характеризуется "прямыми технико-типологическими аналогиями", прослеживаемыми как в технике скола, так и в наборе орудий [Деревянко, Шуньков, 20056, с. 72; Природная среда..., 2003, с. 354 - 355]. Однако в финале среднего палеолита (60 - 50 тыс. л.н.) в Горном Алтае наметились два технических варианта (линии развития, в некоторых работах - технокомплексы) - кара-бомовский и денисовский (усть-каракольский).

Первый из них демонстрирует преобладание леваллуазского расщепления и техники пластинчатого скола. Типологический набор инвентаря определялся в первую очередь леваллуазскими формами в сочетании с зубчато-выемчатыми и верхнепалеолитическими орудиями. Для денисовского варианта характерны преимущественно параллельное и радиальное расщепление, доминирование в орудийном наборе скребел различных типов и наличие выразительных леваллуазских изделий [Деревянко, Шуньков, 2005а, с. 284; Деревянко, 2005а, с. 504].

На базе этих двух вариантов ок. 50 - 40 тыс. л.н. на Горном Алтае формировались две самостоятельные традиции (линии развития) РВП - кара-бомовская и усть-каракольская (иногда называемые вариантами). Усть-каракольскую традицию (индустрии Усть-Каракола-1, Денисовой пещеры, Ануя-3, Тюмечина-4 и, видимо, пещеры Страшная) представляет, в частности, комплекс ориньякоидных форм, включающий концевые скребки на пластинах с признаками ориньякской ретуши (в т.ч. "с перехватом"), скребки типа карене, срединные резцы (в т.ч. многофасеточные), крупные пластины, подвергнутые регулярной ретуши по периметру, ретушированные микропластинки.

По мнению исследователей, усть-каракольская традиция, с одной стороны, вырастает на основе леваллуазской техники снятия заготовок, а с другой - включает в себя двусторонние листовидные формы. Встречены многочисленные изделия из кости, в т.ч. иглы с ушками. Показателен чрезвычайно ранний выразительный набор украшений, состоящий из подвесок и бус из бивня и зубов животных, фрагмента бивневого кольца, костяных пронизок с симметричными рядами глубоких широких нарезок, раковин моллюсков с искусственным отверстием, подвесок и бус из мягкого поделочного камня [Деревянко, 20056, с. 13; Деревянко, Шуньков, 2005а, с. 284; Деревянко, Рыбин, 2005, с. 243 - 245, 247]. Особенно сильное впечатление производит фрагмент браслета, сделанного из серпентина (змеевика), с отверстием для шнурка (?). На его поверхности запечатлены следы весьма совершенных технологий - пиления, сверления, шлифовки [Палеолитическое детство.., 2005, с. 10 - 11].

Большая часть костяных орудий и украшений, в т.ч. упомянутый фрагмент браслета, относится к слою 11 Денисовой пещеры - древнейшего из содержащих находки такого рода. Этот слой далеко не однороден и представляет собой целую пачку отложений, включающую не менее трех горизонтов обитания - в сущности, самостоятельных культурных слоев. Отметим, что изделия из кости и украшения встречены как в среднем, так и в нижнем горизонте обитания, залегающем в основании слоя 11. Для средней части этой пачки отложений получена конвенциональная 14С-дата > 37235 л.н. [Природная среда..., 2003, с. 110 - 111, 132, рис. 70; Деревянко, Шуньков, 20056, с. 74]. Для нижней части слоя 11 в восточной галерее Денисовой пещеры в 2005 г. была получена 14СAMS-дата 48650 + 2380/1840 л.н. [Деревянко, 2005а, с. 504; Деревянко, Шуньков, Волков и др., 2005, с. 100 - 105]. В целом, возраст соответствующих горизонтов Денисовой пещеры (слой 11) и Усть-Каракола-1 (слои 11 - 9) определяется А. П. Деревянко в диапазоне 45 - 35 тыс. л.н. [2005б, с. 13].

Кара-бомовская традиция, сложившаяся на основе одноименного среднепалеолитического технического варианта, представлена индустриями стоянок Кара-Бом, Кара-Тенеш и, возможно, Малояломанской пещеры [Природная среда..., 2003, с. 356]. Она характеризуется хорошо выраженным пластинчатым обликом. Крупная пластина сочетается здесь с некоторым количеством микропластин. Для набора орудий наиболее показательны изделия, полученные на пластинчатых заготовках [Деревянко, 20056, с. 13; Деревянко, Шуньков, 2005а, с. 284]. Как и на памятниках усть-каракольской традиции, на объектах кара-бомовского пласта отмечено очень раннее проявление символической деятельности - подвески из костей и зубов животных. Для слоя стоянки Кара-Бом, в котором зафиксированы эти изделия (уровень обитания 5), имеется 14С-дата 43300 ± 1600 л.н.

стр. 3

Таков в общих чертах сценарий перехода от среднего к верхнему палеолиту в одной из наиболее исследованных частей Северной Азии. Для палеолитоведа, всю жизнь изучавшего европейские регионы, в которых верхний и средний палеолит характеризуется чрезвычайно дробными культурными дифференциациями, возникает вопрос: ограничивается ли разнообразие горно-алтайских средне- и верхнепалеолитических индустрии названными выше дефинициями? Или возможна их дальнейшая дифференциация?

Ответ исследователей данного региона, касающийся мустьерских индустрии, вполне однозначен: "Сейчас нет достаточно веских оснований связывать выделенные в среднем палеолите Горного Алтая технические варианты с обособленными группами древнего населения, носителями самостоятельных культурных традиций. Отсутствуют также серьезные доводы в пользу квалификации индустриальной изменчивости алтайского среднего палеолита как явления хронологического порядка. Хроностратиграфия палеолита Алтая свидетельствует о длительном параллельном развитии двух основных индустриальных вариантов на протяжении всего так называемого мустьерского вюрма" [Деревянко, Шуньков, 2005б, с. 70]. Таким образом, различия, которые зафиксированы на данный момент, обусловлены не культурными явлениями - диффузией, инфильтрацией нового населения и т.п., а природными факторами и различиями адаптационных стратегий. "...Дифференциация каменных индустрии в пределах единой среднепалеолитической культуры была связана, скорее всего, с сочетанием различных сезонных, ландшафтных, производственных... и других факторов" [Там же]. Аналогичным образом интерпретируются и изменения хронологического порядка: "Индустрия среднего палеолита на территории Горного Алтая характеризуется поразительной гомогенностью. Это не означает, что она не развивалась. ...Например, стоянки, относящиеся к 70 - 60 тыс. л.н., отличаются от более ранних большей долей зубчатых, выемчатых и близких к ним форм. Согласно палинологическим данным, в это время увеличилось количество темнохвойных пород. Более широкое распространение зубчатых и выемчатых форм свидетельствует об адаптации человека к меняющимся экологическим условиям, переходе к более активному использованию изделий из дерева. С этих позиций следует рассматривать и появление на отдельных местонахождениях (Усть-Каракол-1 и Ануй-3) бифасиальных изделий" [Деревянко, 2005а, с. 504]. Вопрос о более дробной дифференциации двух выделенных верхнепалеолитических традиций Горного Алтая в настоящий момент, насколько мне известно, не ставится.

Если нижняя хронологическая граница РВП Горного Алтая определяется рубежом 50^4 - 5 тыс. л.н., то верхняя, очевидно, порядка 28 тыс. л.н., судя по хронологическим рамкам, устанавливаемым для средней поры верхнего палеолита (далее - СВП) данного региона. "Следующий этап развития верхнего палеолита (т.е. СВП. - М. А.) на Алтае относится к 28 - 23 тыс. л.н. В эту эпоху основные технические показатели каменных индустрии оставались в рамках традиции параллельного расщепления для скалывания пластин небольших и средних размеров с плоскостных, призматических и торцовых нуклеусов. Наиболее выразительным компонентом инвентаря, определяющим специфику среднего этапа верхнего палеолита, являются миниатюрные орудия, среди которых имеются изделия граветтоидных форм" [Деревянко, Шуньков, 2005а, с. 285 - 286].

Восточная Европа

На Европейском континенте наблюдается иная ситуация. В настоящей работе я счел необходимым сосредоточиться именно на восточно-европейских материалах, поскольку: а) материалы Восточной Европы наименее известны нашим западным коллегам; б) результаты изучения находок с этой территории, проводившиеся в последнее десятилетие, по-новому осветили проблему перехода от среднего к верхнему палеолиту. Должен отметить, что общие характеристики процесса перехода имеют в целом паневропейскую направленность, хотя и проявляются через ярко выраженную локальную специфику.

Общая характеристика РВП Европы

В самом общем виде РВП Европы можно определить как сочетание (сосуществование) трех основных типов индустрии: 1) собственно верхнепалеолитических ("развитых"), в которых отсутствует сколько-нибудь выраженный среднепалеолитический компонент; 2) собственно среднепалеолитических (пережиточного мустье); 3) "симбиотических"* ("архаичных"), в которых наряду с ярко выраженными верхнепалеолитическими элементами наличествует столь же хорошо выраженный (по крайней мере, в типологическом отношении) мустьерский компонент**.

* Термин принадлежит В. Н. Степанчуку. На мой взгляд, он точнее, чем употреблявшийся мной до сих пор термин "архаичная индустрия".

** В литературе такие индустрии часто называют "переходными". Я предпочитаю не пользоваться этим термином, поскольку возникает закономерный вопрос: от чего и к чему они "переходят"? От мустье к верхнему палеолиту? Но в технологическом отношении это уже бесспорный верхний палеолит, хотя и с присутствием архаичных элементов.

стр. 4

Именно так данный период определяется многими современными исследователями [Bar-Yosef. 1998; Kozlowski, 2000; Козловский, 2005; Mellars, 1989; Zilhao, d'Errico, 1999]. Оригинальная попытка осмыслить РВП Европы в несколько ином ключе принадлежит А. А. Синицыну. По его мнению, РВП характеризуется "бинарной оппозицией": ориньяк - "переходные" индустрии. Список последних в трактовке А. А. Синицына включает "селет, кастельперрон, улуццо, линкомбьен" [2005, с. 179]. При этом собственно "раннему верхнему палеолиту" предшествует особая периодизационная единица - "начальный верхний палеолит" (далее - НВП), которому не свойственна упомянутая "бинарность". "Помимо более древнего возраста в серии, основными качественными признаками индустрии НВП по А. А. Синицыну являются: а) своеобразие инвентаря, не позволяющее отнести его ни к ориньяку, ни к "переходным" культурам; б) отсутствие выраженной связи как с предшествующей мустьерской эпохой, так и с памятниками последующей эпохи раннего верхнего палеолита; в) наличие специфических элементов культуры, развитые формы проявления которых традиционно связываются с более поздними археологическими эпохами, - украшений и специфических технико-типологических характеристик кремневой индустрии для слоя II Костенок-17 и костяного инвентаря для нижнего слоя Маркиной Горы" [Там же, с. 180].

Другой характерной чертой, присущей памятникам НВП в Европе, А. А. Синицын считает их "сильную вариабельность" в культурном отношении (исследователь, по-видимому, подразумевает, что в последующий период дело обстояло иначе!). В список восточно-европейских местонахождений, причисленных им к этому периоду, включены: нижние слои Костенок-14 (Маркиной Горы), "залегающие внутри и под отложениями с палеомагнитным экскурсом Лашамп-Каргополово" (т.е. "горизонт в почве" (ГП) и слой IVб); Костенки-17/II; грот Буран-Кая III, слой С в Крыму; Сокирница-1, слой III в Закарпатье; Мезмайская пещера, слой 1С на Северном Кавказе, а также ("что особенно важно") стоянки Заозерье и Мамонтовая Курья на северо-востоке Европы [Там же].

На мой взгляд, те основания, на которых НВП противопоставляется РВП в периодизационном отношении, неверны по существу. В верхнем палеолите Европы, безусловно, изначально присутствовали высокоразвитые индустрии. Но с ними опять-таки изначально сосуществовали симбиотические ("переходные") индустрии. Об этом А. А. Синицын умалчивает. Приведем примеры. В списке памятников, причисленных им к НВП, указана Сокирница-1, слой III. Но не упоминается синхронная ей симбиотическая селетская индустрия Королево-2//II*. Что касается самой Сокирницы-1//III, то, по мнению того же А. А. Синицына, ориньякоидный облик индустрии выражен там "значительно сильнее, чем это представляется" авторам раскопок. С этим я совершенно согласен и считаю возможным рассматривать данную индустрию как одно из ранних проявлений ориньякоидного ТК.

Костенковские памятники, причисленные А. А. Синицыным к НВП, также имеют собственную полноценную "бинарную оппозицию". Однако в своем списке А. А. Синицын не упоминает Костенки-12/III. Между тем ее индустрия залегает в отложениях с палеомагнитным экскурсом Лашамп-Каргополово** и по комплексу данных (включая 14С- и AMS-даты) синхронизируется с индустриями Костенок-14/ГП и Костенок-17/II [Аникович, 2005а, с. 75 - 77]. Материалы Костенок-12/III, представляющие наиболее ранний этап симбиотической стрелецкой культуры, действительно, очень архаичны в типологическом отношении. Они не содержат ни украшений, ни произведений искусства. Впрочем, как и в Мамонтовой Курье, в Костенках-12/III был найден фрагмент обработанного бивня.

А. А. Синицын прав в одном: развитые верхнепалеолитические индустрии в Костенках сегодня представляются, по крайней мере, не моложе (а в некоторых случаях и древнее!) симбиотических (ср.: Костенки-12/III - симбиотическая, Костенки-12/IV, 14/IVб - развитые). Однако из этого никак не следует, что на всей территории Европы был некий единый пласт развитых индустрии, предшествовавших симбиотическим. Так, индустрии, Мамонтовой Курьи и Заозерья (северо-восток Европы), чья принадлежность к НВП, по мнению А. А. Синицына, имеет особую важность, не являются "развитыми" верхнепалеолитическими. Они вполне отчетливо вписываются в симбиотический селетоидный ТК. Не случайно исследователь этих памятников П. Ю. Павлов указывает на типологические связи материалов Заозерья с крымским микоком [2004].

Применительно к памятникам за пределами Восточной Европы концепция А. А. Синицына о "на-

* Здесь и далее первая (арабская) цифра означает номер памятника, а вторая (римская) - номер культурного слоя. Данная система впервые была введена А. Н. Рогачевым в конце 1970-х гг. для нумерации памятников Костенковско-Борщевского района. С тех пор она последовательно применяется мною.

** Строго говоря, во всех трех случаях (Костенки-12/III, Костенки- 14/ГП, Костенки- 17/II) наличие данного палеомагнитного экскурса нуждается в перепроверке. Далеко не все образцы, взятые на ПМ-анализ из соответствующих горизонтов Костенок-12 и 14, дали положительный результат. Данные ПМ-анализа по Костенкам-17 не опубликованы и основаны только на устном сообщении Н. Д. Праслова.

стр. 5

чальном верхнем палеолите" как периодизационной единице выглядит еще более шаткой. К примеру, богунисьен (по 14С древнее 40 тыс. л.н.) невозможно исключить из начальной поры ВП. Однако его нельзя причислить к "высокоразвитым" индустриям с украшениями и без архаичных элементов. А как быть с древнейшими памятниками культур улуццо и шательперрон? Можно спорить о том, "дотягивают" ли они до 40-тысячелетнего рубежа, однако их глубокая древность (не менее 36 тыс. л.н.) никем не оспаривается. На каком же основании мы должны причислять их к РВП, если та же Мезмайская, слой 1С, отнесенная к "начальной" поре, по AMS датируется 35 - 33 тыс. л.н.

Нельзя согласиться и с утверждением А. А. Синицына, что памятники, относимые им к НВП, "не имеют выраженной связи с памятниками последующей эпохи раннего верхнего палеолита" [2005, с. 180]. Можно сразу указать, что Костенкам-17/II в культурном отношении наиболее близка индустрия Косте-нок-12/II. Стратиграфически она может быть увязана с "горизонтом в пепле" Костенок-14. Но это уже не начальная пора ВП, а "последующая эпоха".

На стоянке Заозерье представлена, по мнению П. Ю. Павлова, та же культура, что на стоянке Бызовой, имеющая 14С-возраст ок. 28 тыс. л.н. и, несомненно, относящаяся к РВП. Кроме того, в наше время, кажется, никто из исследователей не отрицает культурных связей богунисьена с более поздними куличивскими индустриями. Наконец, большинство памятников стрелецкой культуры датируется 32 - 23 тыс. л.н. (Костенки-12/1a, Гарчи-1, Сунгирь), при том, что ранний этап этой культуры синхронен ряду высокоразвитых индустрии НВП, указанных в списках А. А. Синицына.

Следует отметить и другое: собственно верхнепалеолитические индустрии последующего этапа РВП отнюдь не являются воплощением "чистого" ориньяка и демонстрируют значительную культурную вариабельность. В качестве примера можно привести хотя бы памятники молодовской археологической культуры (далее - АК). Доказывать культурную вариабельность симбиотических индустрии того же периода вряд ли необходимо. Различия между культурами улуццо, шательперрон, городцовской и стрелецкой достаточно очевидны.

Таким образом, я склонен оставаться на позициях, подробно изложенных и обоснованных мною в 2000 г. [2000]. Термин "начальная пора верхнего палеолита" имеет лишь чисто хронологическое значение - верхнепалеолитические индустрии древнее 32 тыс. л.н. В археологическом (периодизационном) отношении это неотъемлемая часть РВП, характеризующаяся даже не бинарной, а тройной оппозицией: симбиотические индустрии - "развитые" индустрии - пережиточное мустье. Детальным технико-типологическим анализом индустрии всего РВП в Европе выявляется очень высокая культурная вариабельность.

Хронология и культурная вариабельность РВП Восточной Европы

Нижней хронологической границе РВП соответствует, безусловно, появление древнейших верхнепалеолитических индустрии - неважно, "развитых" или симбиотических. Для европейских памятников это время "древнее 40 тыс. л.н." (ранние индустрии богунисьена, бачокирьена, селета и, возможно, шательперрона). Однако проявляется тенденция омолаживать ранний западно- и центральноевропейский "ориньяк". В последнее время его датируют не ранее 36,5 (реже - 38) тыс. л.н.; ранние даты ставятся под сомнение [Zilhao, d'Errico, 1999].

Для большей части территории Восточной Европы верхнепалеолитические индустрии, достоверно датируемые ранее 32 тыс. л.н., не известны. Исключение представляет Костенковско-Борщевский район (средний Дон) и немногочисленные памятники, расположенные на северо-востоке Европы. Поэтому свой обзор я начну именно с Костенок.

Целый пласт древнейших индустрии Костенковско-Борщееского района, залегающих ниже линз вулканического пепла, согласно результатам 14С-датирования, древнее 36 тыс. л.н. Даты, установленные другими методами, - от 50 до 38 тыс. л.н. В 2003 г. Д. Пайлом (Кембридж, Великобритания) было уточнено происхождение костенковского пепла: он связывается с флегрейским пеплом Y5 (С1), датирующимся 41 - 38 тыс. л.н. [Pyle et al., in press]. Конечно, оценивая это удревнение, следует учитывать несовпадение хронологических шкал, полученных разными радиометрическими методами. IRSL/OSL-даты также древнее, чем 14С-даты. Стоит отметить однако, что это расхождение, по-видимому, имеет тенденцию к сокращению при датировке более молодых отложений. Так, хронологический "зазор" между определениями для кровли верхней гуму сиро ванной толщи на Костенках-12 (культурный слой 1), и особенно для "гмелинской почвы", совсем невелик [Аникович и др., 2005, с. 74]. Тем не менее в настоящий момент при датировке древнейших отложений Костенок мы вынуждены ориентироваться в первую очередь на результаты IRSL/OSL. Стоит учесть и другое: ниже вулканического пепла на стоянках Костенки-1, -12, -14, Борщево-5 открыты последовательно залегающие ископаемые почвы, содержащие культурные остатки. Учитывая различия в палинологических характеристиках этих почв, четко зафиксированные в ходе сравнительного анализа материалов Косте-

стр. 6

нок-12 и -14, трудно предположить, что вся эта пачка палеопочв образовалась за короткий промежуток времени. Поэтому при оценке возраста нижней ископаемой почвы D на Костенках-12 и содержащихся в ней археологических материалов (культурный слой V) я ориентируюсь на IRSL- и OSL-даты, полученные С. Л. Форманом для данной палеопочвы и непосредственно перекрывающих ее отложений. В целом они укладываются в диапазон 50 - 43 тыс. л.н. (точнее см.: [Там же, с. 75; Forman, 2006, р. 125 - 126]). Для верхней части подстилающей их толщи серо-палевого суглинка имеется дата: 52 - 50 тыс. л.н. [Аникович и др., 2005, с. 75].

Верхней границе РВП в Костенках соответствует возраст кровли т.н. верхней гумусированной толщи (далее - ВГТ) - пачки гумусированных отложений, залегающих выше вулканического пепла. Для нее есть 14С-определения: от 32 (низ) до 25 - 24 (кровля) тыс. л.н. Конечно, имеются отдельные явно "омоложенные" даты (как и отдельные явно "удревненные"). Однако такие отклонения возможны при применении любой методики абсолютного датирования. Синхронизация основных памятников РВП Костенковско-Борщевского района, основанная на комплексе всех данных, полученных к настоящему времени, была предложена мною в 2005 г. [2005а, с. 84].

В культурном отношении РВП среднего Дона выглядит следующим образом: мустьерские памятники здесь пока не известны вообще; среди симбиотических индустрии четко выделяется две культурные традиции (АК) - стрелецкая и городцовская.

Памятники стрелецкой АК имеются и за пределами Костенковско-Борщевского района (слои с треугольными наконечниками на стоянках Бирючья Балка, Гарчи-1, Сунгирь). Однако ранний этап стрелецкой культуры зафиксирован только в Костенках. Наиболее ярко он представлен материалами слоя III Костенок-12. Их характеризуют: признаки непластинчатой техники первичного раскалывания; плоские, параллельного снятия нуклеусы; орудия (ок. 250 экз.), выполненные преимущественно на отщепах, осколках и фрагментах плиток желтого кремня. Значительную часть орудий составляют типично среднепалеолитические формы: остроконечники, скребла различных типов. Есть специфические острия типа кэнсон. Серийно представлены ножи на осколках плитчатого кремня. Из типично верхнепалеолитических орудий наиболее характерны скребки, в большинстве своем короткие, подтреугольных очертаний, иногда с вентрально подтесанным основанием. Немногочисленны, но типологически выразительны стамески (данный термин достаточно широко распространен в литературе. Разумеется, он так же условен, как и термины "резцы", "скребки" и т.п.) с тщательно оформленными прямыми высокими поперечными лезвиями. Резцы отсутствуют, хотя на некоторых предметах отмечаются резцовые сколы. Изделия со следами чешуйчатой подтески редки [Аникович, 2003, рис. 4].

Типологически наиболее выразительны листовидные двусторонне обработанные орудия: удлиненные острия с округлым основанием и с основанием, обработанным "скребковой" ретушью; удлиненные острия, сужающиеся к основанию; треугольные наконечники с вогнутым основанием; наконечники типа "лист тополя". Уникальным орудием является крупный двусторонне обработанный кварцитовый наконечник с черешком [Там же, рис. 5, 1]. Костяных орудий, украшений, произведений искусства не найдено, однако обнаружен бивень мамонта со следами обработки.

По технико-типологическим характеристикам выделяются еще три этапа развития стрелецкой АК. Второй этап представлен в Костенках памятниками, приуроченными к основанию ВГТ, - Костенки-1/V (восточная часть стоянки)*, -11/V, -12/1a, и в бассейне Камы стоянкой Гарчи-1. В слое la Костенок-12 обнаружена подтреугольная сланцевая подвеска с просверленным отверстием [Аникович, 2005б, с. 39, рис. 1; 2, 1]. К третьему этапу я отношу стрелецкие комплексы Бирючьей Балки**, а к четвертому (финальному) - стоянку Сунгирь. Общая тенденция развития прослеживается в усилении роли пластинчатого скола, уменьшении доли среднепалеолитических форм среди орудий. Процент двусторонне обработанных наконечников и их типологическая вариабельность

* В результате работ последних лет встал вопрос о разновозрастности стрелецких слоев Костенок-1 в западной и восточной частях стоянки. Представляется, что Костенки-1/V (Вост.) (раскопки 1950-х гг.) моложе, чем Костенки-1/V (Зап.) (раскопки 1980 - 1990-х гг.). Проверка этого предположения является одной из важнейших задач, стоящих перед Костенковско-Борщевской археологической экспедицией.

** Против этого возражает автор раскопок в Бирючьей Балке А. Е. Матюхин. По его мнению, слои с треугольными наконечниками Бирючьей Балки вырастают из местного мустье, а "стрелецкие" памятники среднего Дона, Камы и Клязьмы тоже должны иметь местную основу [2002, 2005 и др.]. Несостоятельность его аргументации, равно как и критики в мой адрес, была подробно освещена мною в специальной статье, посвященной генезису костенковско-стрелецкой культуры [2004а, с. 288 - 289]. Окончательный вывод таков: и в методико-методологическом, и в собственно археологическом отношении концепция А. Е. Матюхина представляет собой возврат на десятилетия назад, к началу 1930-х гг. Именно тогда любая попытка заниматься типологией как таковой немедленно клеймилась за "идеализацию форм". Везде и всюду обязательно находились "местные корни", а слово "миграция" являлось чуть ли не ругательным. Конечно, в современных работах А. Е. Матюхина отсутствует характерная для тех лет фразеология, но это не кажется мне принципиально важным.

стр. 7

возрастают на втором и третьем этапах, но резко падают на четвертом. Финальный этап характеризуется богатством и разнообразием костяных орудий, украшений, наличием произведений искусства.

К городцовской АК в Костенковско-Борщевском районе относятся стоянки Костенки-12/I, -14/II и -15. Они моложе стрелецких памятников и залегают в средней и верхней частях ВГТ*. Характеризуются следующими специфическими чертами. В верхнепалеолитическом наборе орудий преобладают скребки, формы которых весьма разнообразны, но среди них выделяются изделия с субпараллельными краями, с краями, расширяющимися к лезвию и близкими к округлым, причем каждый из этих вариантов, в свою очередь, подразделяется на типы. Много орудий со следами чешуйчатой подтески, особо выделяются маленькие чешуйчатые орудия "городцовского типа". Проколки отличаются короткими жалами. Резцов немного, и они мало выразительны. В архаичном наборе орудий представлены многолезвийные скребла, в т.ч. с вентральной подтеской основания, а также остроконечники, лимасы и маленькие "рубильца" [Аникович, 2003, рис. 10]. Костяной инвентарь богат. Наиболее специфический тип - костяные лопаточки с рукоятью, оканчивающейся шляпковидным навершием.

За пределами Костенковско-Борщевского района некоторые специфические черты городцовской АК довольно отчетливо проявляются в верхнем слое стоянки Мира-1 в бассейне среднего Днепра. Радиоуглеродный возраст этого памятника, по компактной серии конвенциональных дат, - 27 тыс. л.н. [Степанчук, 2005, с. 233]. В коллекции представлены скребки с расширяющимися к лезвию и с параллельными краями, лимасы, мустьерские остроконечники и конвергентные скребла, в т.ч. с вентрально утонченным основанием [Коен, Степанчук, 2000]. Типологические параллели между Мирой-1 и Костенками-14/II были детально рассмотрены В. Н. Степанчуком [2005, с. 213]. По первым публикациям я с уверенностью относил этот памятник к городцовской АК [Аникович, 2003, с. 28], но теперь, с расширением количества материалов, эта уверенность несколько поколеблена. В Мире-1 довольно мало долото видных орудий, но есть пластинки и острия дюфур, а также "негеометрические" микролиты, отсутствующие в городцовских памятниках среднего Дона. Вопрос о генетических связях указанных индустрии требует дальнейшей разработки. Впрочем, в любом случае, уже сейчас можно утверждать, что по своему возрасту Мира-1 никак не может предшествовать городцовским памятникам Костенковско-Борщевского района. По времени она синхронна Костенкам-12/I.

Типологические параллели городцовской культуре обнаруживаются и на востоке, в бассейне р. Чусовой - стоянка Талицкого. Радиоуглеродный возраст этого памятника 18 700 ± 200 лет (ТИН-1907) [Радиоуглеродная хронология..., 1997, с. 61]. Несмотря на пространственную и временную удаленность от памятников городцовской АК, эта индустрия обнаруживает значительное сходство с ними. В ней присутствуют округлые скребки, прослеживаются такие типично городцовские элементы, как шип, обушок, признаки вентральной плоской ретуши, стрельчатая форма отдельных лезвий. Имеются чешуйчатые орудия городцовского типа. Сходны формы проколок. Говоря о различиях, следует указать, что на стоянке Талицкого нет скребел городцовских типов, а также лимасов и рубилец. Но такого рода отличия вполне объяснимы хронологическими особенностями развития одной системы традиций [Аникович, 1991, с. 30].

Наиболее ранние собственно верхнепалеолитические ("развитые") индустрии РВП представлены на среднем Дону материалами Костенок-12/IV и -14/IVб. Последний памятник дал достаточно обильный материал. Как отмечает АА. Синицын, кремневая индустрия Костенок-14/IVб "характеризуется пластинчатой техникой первичного расщепления с использованием нуклеусов объемного, плоского, торцового и радиального снятий. Типологический состав определяется сочетанием скребков, двугранных резцов, преимущественно с угловым положением лезвия, долотовидных орудий и двусторонне обработанных изделий овальной и подтреугольной формы... Выразителен костяной инвентарь... в частности, роговые "мотыги", ребро с заполированным до зеркального блеска концом, острия, по крайней мере, двух разновидностей, ребро с искусственно прорезанным продольным пазом, бивни с признаками искусственного расщепления и обработки, орнаментированный стержень из бивня мамонта" [Синицын и др., 2004, с. 52 - 53, рис. 13]. Обращает на себя внимание наличие в слое предметов искусства (?) и украшений. В Ко стенках-14/IVб найдены подвеска с двумя искусственными отверстиями из раковины Columbellidae и предмет, интерпретированный автором раскопок как голова статуэтки из бивня мамонта [Там же, с. 52].

Коллекция Костенок-12/IV невелика - 72 каменных изделия, из которых лишь девять подвергнуто вторичной обработке. Преобладающее сырье - цветной кремень. В коллекции имеются пластина и микропластинка мелового кремня. Все изделия со следами вторичной обработки выполнены из цветного кремня. Среди них - концевой скребок на пластинчатом отщепе, два массивных двусторонне обработанных

* К городцовской АК ранее относили и стоянку Костенки-16. Однако, по моему мнению, индустрия этого памятника демонстрирует иные культурные традиции (см.: [Аникович, 1991, с. 28 - 30]).

стр. 8

орудия, рубилообразный бифас, два скребла (на отщепе и на осколке), острие кэнсон и выемчатое орудие на осколке цветного кремня. Отметим типологическое сходство овальных орудий из Костенок-12/IV и -14/IVб. По совокупности данных оба памятника древнее 40 тыс. л.н. Для культурной атрибуции (даже на уровне ТК) имеющихся материалов недостаточно. Можно лишь говорить об их своеобразии.

Несколько более молодые памятники спицынской АК (Костенки-17/II и -12/II) я отношу к ориньякоидному ТК. Основанием для этого служит наличие фрагментов пластин с элементами "ориньякской" ретуши, кареноидных скребков, преобладание срединных многофасеточных резцов и присутствие микропластинок с тонкой ретушью [Аникович, 2003, с. 24]. Костяной инвентарь известен только в Костенках-17/II. Он включает два шила из локтевых костей зайца или песца, два обломка костяных острий, два фрагмента поделок из бивня и обломок лощила. Коллекция украшений достаточно велика - ок. 50 подвесок, в т.ч. 37 просверленных клыков песца, четыре просверленные подвески из белемнитов, а также подвески из камня, ископаемых раковин и кораллов [Там же, рис. 13]. По заключению С. А. Семенова, сверление производилось вручную, без использования лучкового сверла (см.: [Борисковский, 1963, с. 104]). По совокупности данных указанные памятники спицынской АК датируются в пределах 40 - 33 тыс. л.н.

Еще моложе "типично ориньякские" (так их часто называют в литературе) индустрии Косте-нок-14/ГВП (радиоуглеродный возраст 32420 ± 440 - 420 лет (GrA-18063)) и Костенок-1/III (возраст определен по серии конвенциональных 14С-дат - 26 - 25 тыс. л.н.) [Аникович, 2005а, с. 75 - 76]. Эти памятники, по-видимому, принадлежат одной культуре. Для них характерны пластины с признаками "ориньякской" ретуши (в т.ч. "с перехватом"), орудия на таких пластинах, скребки, многофасеточные резцы, острия, скребки каренэ, пластинки дюфур. Однако такие характерные для "классического ориньяка" формы, как резцы бюске и костяные наконечники с расщепленным основанием, здесь отсутствуют. Различны и украшения.

На среднем Дону зафиксирована и наиболее ранняя в Восточной Европе типично граветтоидная ранневерхнепалеолитическая индустрия Костенки-8/II (14С-дата 27 тыс. л.н.) [Там же, с. 78 - 79]. Техника раскалывания типично призматическая, пластинчатая. Преобладающий вид заготовок - пластины и микропластинки. Нуклеусов немного, и они предельно сработаны. Большую часть орудий составляют микроострия и микропластинки с притуплённым краем. Помимо игловидных острий с одним, реже - двумя притуплёнными краями, здесь отмечаются формы, близкие к геометрическим микролитам. Вторая по численности группа - резцы, среди которых преобладают угловые и боковые. Скребков немного; все они разнородны. Выразительна группа зубчато-выемчатых орудий, выполненных почти исключительно на пластинах. Костяной инвентарь и набор украшений достаточно богаты. Любопытно, что при существенном различии Костенок-8/II и памятников городцовской АК (в первую очередь Костенок-14/II) их костяной инвентарь очень сходен, даже в специфических деталях (пронизки из мелких трубчатых костей, украшенные рядами параллельных насечек, каплевидные плосковыпуклые подвески, орнаментированные параллельными линиями). Индустрия Костенок-8/II не имеет аналогов ни на среднем Дону, ни на других территориях.

Немногочисленные разнокультурные индустрии северо-востока Европы имеют достаточно древний возраст. Серийные 14С-датировки, проводившиеся для каждого из четырех исследуемых здесь памятников, дали довольно близкие значения и позволили с уверенностью определить возраст объектов. Возраст древнейшей стоянки Мамонтова Курья 38 - 34 тыс. лет, стоянки Заозерье в целом - 33 - 30 тыс. лет, но если ориентироваться в первую очередь на конвенциональные даты, то ее возраст 31 тыс. лет [Павлов, 2004, с. 7], Бызовой стоянки - порядка 28 тыс. лет, Гарчи-1, верхний слой - порядка 29 тыс. лет.

По технико-типологическим характеристикам все четыре индустрии относятся к селетоидному ТК. Более детальный типологический анализ позволяет заключить, что Гарчи-1 относится бесспорно к костенковско-стрелецкой АК, точнее, ко второму этапу ее развития [Павлов и др., 2004, с. 118; Аникович, 2004а, с. 88]. Заозерье и Бызовую стоянки П. Ю. Павлов справедливо связывает с особой культурной традицией, отличной от стрелецкой, другими словами, к иной АК. Материалы Мамонтовой Курьи пока слишком незначительны для культурного определения, однако показательно наличие там фрагмента бифаса и бивня со следами обработки. Таким образом, можно утверждать, что в эпоху РВП люди не только достигли Полярного круга - центральных и северных предгорий Урала, но и более-менее регулярно проживали в северо-восточном регионе [Павлов, 2004, с. 16; Павлов и др., 2004, с. 118 - 119].

Обращаясь к более южным районам Восточной Европы, мы видим совершенно иную картину. В Днестровско-Прутском междуречье, где имеется много среднепалеолитических памятников и, казалось бы, можно проследить эволюции среднего палеолита в верхний, нет ни одной верхнепалеолитической стоянки, достоверно датирующейся ранее 32 - 30 тыс. л.н. На таких важнейших памятниках, как Молодова V и Кормань IV, зафиксированы более древние слои (Молодова-5/Xa, Кормань-4/X), но выявленные там материалы слишком незначительны для достоверного

стр. 9

отнесения к среднему или верхнему палеолиту. Что касается памятников, принадлежащих молодовской АК (Молодова-5/X-VII), то новая серия дат несколько удревнила их, но в любом случае возраст стоянок остался в пределах 30 - 28 тыс. лет [Haesaerts et al., 2003]. При этом даты, полученные для наиболее богатого находками слоя VII, варьируют в диапазоне от 21070 ± 150 лет (GrA-9443) до 28730 ± 250 лет (GrN-23578), что позволяет ставить вопрос о гомогенности этих материалов.

Сходную картину дают нам и симбиотические индустрии, представленные на территории Северной Молдовы. Сейчас их обычно называют молдавским селетом, но они явно разнокультурные (брынзенская АК, гординештская АК и др.). Генетически эти индустрии (или, по крайней мере, их часть), по-видимому, связаны с индустриями Центральной Европы. Особенно показательна в этом отношении стоянка Корпач Мыс, для которой характерно сочетание селетоидных и ориньякоидных элементов. На ней представлены наконечники младечского типа [Борзияк, Григорьева, Кетрару, 1981, с. 86 - 103].

Ранее я предполагал значительную древность грота Брынзены-1ЯП [1991, с. 14]. Однако полученная впоследствии серия из девяти 14С-дат показала сравнительно молодой возраст этого памятника - от 14 700 ± 130 л.н. (OxA-4120) до 26600 ± 370 л.н. (OxA-4122). Даже если признать даты порядка 14 - 16 тыс. л.н. явно омоложенными, то и в этом случае основная серия дает разброс от 19 до 26 тыс. л.н., причем большинство явно тяготеет к верхней границе. Показательно, что для однокультурного Брынзенам-1 грота Чунту получены три даты в диапазоне от 18510 ± 200 л.н. (OxA-4125) до 22100 ± 220 л.н. (OxA-4774) [Радиоуглеродная хронология..., 1997, с. 59 - 60]).

Две другие симбиотические индустрии, представляющие инокультурные традиции, имеют близкий к нижнему рубежу серии радиоуглеродный возраст, определенный для Брынзен-1: Климауцы-2, нижний слой - 24840 ± 410 лет (ЛУ-2351) и Корпач, IV слой - 25250 ± 300 лет (GrN-9758) [Там же, с. 57 - 60]. Таким образом, на территории Северной Молдовы симбиотические культуры, которые по технико-типологическим характеристикам должны относиться к РВП, датируются в пределах 26 - 20 тыс. л.н. Разумеется, не исключено, что в ходе дальнейшего накопления данных картина изменится. Но, возможно, она отражает реальное положение дел и, по крайней мере, на части территории Юго-Западного региона становление ВП происходило в значительно более позднее время, чем на среднем Дону, хотя там имеется большое количество среднепалеолитических памятников. Впрочем, есть одно исключение - многослойная стоянка Станка-1. Ее первооткрыватель и исследователь Н. К. Анисюткин относит нижний (среднепалеолитический) слой стоянки к "преселету", а вышележащий слой - к селетоидному ТК и отмечает присутствие ряда ориньякоидных элементов, включая скребки каренэ и пластинки дюфур. К сожалению, абсолютные даты для этого памятника отсутствуют, но по комплексу других данных (геологическая стратиграфия, палинологические и палеозоологические материалы) Н. К. Анисюткин склонен связывать нижний ("преселетский") слой Стинки-1 с холодным аридным стадиалом раннего пленигляциала (OIS 4) (впрочем, не исключено датирование ранним стадиалом среднего вюрма - OIS 3). Собственно селетоидный слой, несомненно, датируется периодом среднего вюрма. Ориньякоидные элементы присутствуют в обеих индустриях, но показательно, что их больше именно в нижнем, мустьерском, слое. В связи с этим исследователь указывает: "В свете новых данных на Балканах в Центральной и Восточной Европе установлены две группы древнейшего верхнего палеолита, которые можно отнести к ориньякоидному и селетоидному ТК. Первая из них является "чистым" верхним палеолитом, вторая отличается отчетливо выраженными мустьероидными чертами. К этой последней относится и индустрия Станки 1..." [2005, с. 173]. Таким образом, в настоящее время симбиотическая селетоидная индустрия Стинки-1 является главным претендентом на роль древнейшей верхнепалеолитической индустрии в Юго-Западной Европе. Однако для подтверждения или опровержения этого предположения нужны новые данные, в первую очередь 14С-даты, что невозможно без новых раскопок памятника. По своим общим характеристикам эта индустрия вполне вписывается в общий круг разнокультурных симбиотических индустрии региона, которые можно именовать молдавским селетом, если учитывать прежде всего листовидные двусторонне обработанные наконечники, или молдавским ориньяком, - если придавать первоочередное значение всегда присутствующим в них ориньякоидным элементам.

На территории Волыно-Подолии древнейшая из известных верхнепалеолитических индустрии (Куличивка, слой III) относится к ориньякоидному ТК. Индустрия этого слоя, как и вышележащих слоев I-II, основана на пластинчатой технике скола, направленной на получение крупных и достаточно массивных пластин, в сочетании с хорошо выраженной леваллуазской техникой, представленной типичными леваллуазскими остриями и нуклеусами. Такое сочетание не характерно для типичного ориньяка, однако формы орудий (скребки и острия на ориньякских пластинах, высокие скребки, скребки "с носиком", пластины "с перехватом", многофасеточные резцы) и проявления способа их изготовления ("избыточная" краевая ретушь, многофасеточные резцовые сколы) вполне укладываются в предложенное мною определение ориньякоидного ТК [1994, 2003, 2005а]. Выразительный архаичный

стр. 10

компонент свидетельствует лишь о том, что разнокультурные индустрии, относящиеся к этому ТК (как, впрочем, и к любому другому), имеют разный генезис. В данном случае гипотеза о связи волыно-днепровских ориньякоидных индустрии с центрально-европейским богунисьеном [Коен, Степанчук, 2000; Степанчук, Коен, 2002; Meignenetal., 2004] представляется вполне правомерной.

Что же касается более восточных ориньякоидных индустрии, чья культурно-генетическая связь с Куличивкой очень вероятна (Жорнов-1, верхний слой; Радомышль), то и стратиграфически, и по 14С-датам они сравнительно молоды. Соответствующий слой Жорнова-1, вероятно, датируется финалом средневалдайского мегаинтерстадиала, а Радомышль относится к позднему валдаю [Аникович, 1991, с. 23 - 34]. К востоку от этих памятников (бассейн Десны) также фиксируется значительный разрыв между среднепалеолитическими индустриями типа Хотылево-1, Бетово и проч. и самыми древними верхнепалеолитическими памятниками типа Хотылево-2, датированного по 14С -24 тыс. л.н. Говорить о какой-либо культурной преемственности между ними в данном регионе не приходится.

В бассейне Причерноморья-Приазовья, а также в нижнем течении Днепра, Дона и Днестра верхнепалеолитические памятники древнее 22 тыс. л.н. единичны. В культурном отношении они связаны с соседними регионами: "стрелецкие" слои комплекса стоянок Бирючьей Балки - со средним Доном, Зеленый Хутор-1, - 2-е Днестровско-Прутским междуречьем. Впрочем, подъемные материалы Зеленого Хутора-1, -2 могут быть датированы только интуитивно. Серия AMS-дат, полученных для стоянок Бирючьей Балки, показывает, что мустьерские слои их памятников относятся примерно к 40 - 35 тыс. л.н. Для типично стрелецких слоев этих объектов, в первую очередь Бирючьей Балки-2, 14С-дата 26 тыс. л.н., хотя имеется и более древняя дата - ок. 31 тыс. л.н. [Otte, Matyukhin, Flas, 2006]. Культурно-генетические связи между местным мустье и слоями, относящимися к стрелецкой культуре, усматривает А. Е. Матюхин [2005], но я подобные связи решительно отрицаю.

Крымский полуостров представляет собой наиболее специфический район становления верхнего палеолита - "неандертальский рефугиум". Согласно последним данным, среднепалеолитические индустрии просуществовали здесь до 20 - 18 тыс. л.н. [Степанчук, Ковалюх, ван дер Пліхт, 2004, с. 41 - 44]. Эти определения, безусловно, нуждаются в проверке, но никак не могут быть безоговорочно отвергнуты на том лишь основании, что не соответствуют нашим привычным представлениям.

Время от времени, примерно с 32 - 30 тыс. л.н., на этой территории периодически появлялись носители разнообразных верхнепалеолитических культурных традиций - с тем, чтобы исчезнуть, не оказав сколько-нибудь заметного влияния на местное население. Лишь в позднеледниковье местные среднепалеолитические традиции прервались, уступив место высокоразвитым верхнепалеолитическим индустриям. Какой-либо культурной преемственности между теми и другими не прослеживается.

Нельзя не упомянуть о том, что на противоположном конце Европы, на Иберийском полуострове, сложилась очень сходная ситуация. Новые веяния в области обработки камня и кости не проникали в регион еще долгое время после того, как в соседней Франко-Кантабрии и к востоку от нее произошла смена среднего палеолита верхним. Самые поздние мустьерские памятники там датируются ок. 30 тыс. л.н. и более поздним временем. Свидетельств появления в регионе верхнепалеолитических индустрии до этого не обнаружено [Straus, 1996, р. 210]. Таким образом, можно предположить, что на крайнем западе Европы переход к верхнему палеолиту совершился позднее, чем в иных районах [Villaverde, Aura, Barton, 1998, p. 185]. По некоторым данным, в Западной Иберии, на территории Португалии, верхнепалеолитические (граветтские) индустрии появились только 26 - 25 тыс. л.н. [Raposo, 2000, р. 104].

Нечто подобное, хотя и не в такой выраженной форме, наблюдается на территории Кавказа. Там также имеет место длительное переживание СП, ВП появляется сравнительно поздно. 14С-даты, полученные для верхних микокских и мустьерских слоев северокавказских пещер Мезмайская и Мыштулагты-Лагат, имеют значения порядка 33 - 32 тыс. л.н., а для пещеры Матузка/слой 4В-С - 34200 ± 1400 л.н. [Golovanova, Doronichev, 2003; Hidjrati, Kimball, Koetje, 2003]. Наиболее поздний мустьерский комплекс Ахштырской пещеры достаточно близок им по времени - 35 ± 2 тыс. л.н. [Любин, 1989, с. 74]. В Закавказье близкий возраст имеет мустьерские материалы в Ортвале Клде. Возраст нижнего верхнепалеолитического слоя 1С в Мезмайской пещере, судя по единственной 14С-дате, составляет - 32 тыс. л.н. [Golovanova et al., 1999]. Для 7-го слоя Апианчи получена 14С-дата: 32800 л.н. [Kozlowski, Otte, 2000, с. 525]. Таким образом, согласно имеющимся сейчас данным, на Кавказе смена среднего палеолита верхним началась где-то в интервале от 35 до 32 тыс. л.н.

Парадоксы РВП Восточной Европы и проблема его происхождения

Сделанный обзор выявил парадокс: древнейшие верхнепалеолитические памятники появляются не там, где их, казалось бы, следует ожидать (юг, юго-

стр. 11

запад Восточной Европы), а в северных регионах - на среднем Дону, в бассейнах Клязьмы, Камы и Печоры. Кроме того, там, где имеется древнейший ВП (древнее 36 и даже 40 тыс. л.н.), нет и следа того мустье, из которого он должен "вырастать", согласно классическим эволюционистским представлениям. Наконец, здесь нет оснований говорить о предшествовании древнейших симбиотических индустрии "развитым". Скорее, наоборот, высокоразвитые индустрии типа Костенок-14/IVб явно древнее наиболее архаичной индустрии Костенок-12/III. И напротив: в тех регионах, где представлены достаточно выразительные среднепалеолитические индустрии, как правило, нет и следов "перехода" от них к местному верхнему палеолиту. Отмеченные здесь симбиотические индустрии типа "молдавского селета" чаще всего сравнительно молоды. О возможном исключении из этого правила (Стинка-1) я упоминал выше, но при отсутствии абсолютных дат говорить о нем с уверенностью пока преждевременно.

Все это совершенно не соответствует представлениям об автохтонном, эволюционном развитии и требует объяснений.

Я неоднократно писал о методико-методологических основах для установления вероятных генетических связей между индустриями, принадлежащими разным эпохам - в данном случае СП и ВП [Аникович, [2004а], с. 267; 2005б, с. 43 - 46]. Здесь повторяться не буду. Укажу лишь на главное: культурно-генетические связи могут быть установлены лишь в том случае, если фиксируется передача культурных традиций, хотя бы в редуцированном виде. В каменных индустриях такие традиции наиболее ярко проявляются в преднамеренно заданных формах (типах). Генетические связи стрелецкой культуры с крымским микоком были установлены мною на основе совпадения пяти специфических типов (треугольные наконечники с вогнутым основанием, "чокурчинские треугольники", наконечники с округлым основанием типа "лист тополя", наконечники с суженным основанием, подтреугольные скребки, в т.ч. со следами вентральной обработки основания)*. На тех же принципах была построена аргументация предполагаемой связи городцовской АК с Ильской стоянкой (Северный Кавказ) [Аникович, 2003, с. 27 - 28, рис. 17]. Подобным же образом устанавливает генетическое родство "преселетского" и селетоидного культурных слоев Стинки-1 Н. К. Анисюткин и украинские коллеги, пишущие о родстве Куличивки с богунисьеном [Степанчук, Коен, 2002; Meignen et al., 2004]. Последний пример, впрочем, касается собственно РВП, к начальной стадии которого относится центрально-европейский богунисьен, а не культурной преемственности между различными эпохами.

Анализ других симбиотических индустрии юго-запада Русской равнины позволяет сделать вывод об их теснейшей генетической связи с РВП Центральной Европы. Об этом свидетельствует и общая структура этих индустрии: их можно в равной степени рассматривать и как ориньякоидные с листовидными наконечниками, и как селетоидные с ориньякоидными формами. Но главное - совпадение специфических типов. Наиболее яркий пример - костяные наконечники младечского типа, найденные на стоянке Корпач Мыс [Борзияк, Григорьева, Кетрару, 1981, рис. 43]. Усматриваются связи между отдельными памятниками РВП в Юго-Восточной Европе (т.н. Степная зона) и объектами в других регионах. Так, местонахождения Зеленый Хутор-1, -2, расположенные в Степной зоне (Одесская обл.), типологически сходны с такими стоянками в юго-западной части Русской равнины, как Климауцы-1 и Миток-Малу-Галбен в бассейне Прута [Сапожников, 2005, с. 12]. О связях стрелецких слоев стоянок Бирючьей Балки (Северский Донец) и Костенок говорилось выше.

Итак, ряд симбиотических культур РВП демонстрирует культурно-генетическое сходство с индустриями предшествующей среднепалеолитической (мустьерской) эпохи. Однако нигде на территории Восточной Европы (единственное предполагаемое исключение - Стинка-1) эти связи не имеют строго автохтонного характера. Крымский микок, возможно, сыграл важную роль в становлении древнейших верхнепалеолитических индустрии с листовидными орудиями (стрелецкая АК, индустрии типа Заозерье-Бызовая, возможно, городцовская АК). Однако трансформация мустье данного типа в ВП происходила отнюдь не в пределах самого Крыма. Ничего подобного в ареале собственно "крымского микока" не зафиксировано.

Еще сложнее обстоит дело с типично верхнепалеолитическими ("развитыми") культурами РВП. Лишь сравнительно молодую молодовскую АК (опять-таки на основе сходства целого ряда типов) генетически можно связать, но не с мустьерскими культурами, а с симбиотическим "бюккским селетом"**. Что же касается древнейших "развитых" индустрии (спицынская АК, Ко стенки-14/IVб), то

* Сходство более "банальных" форм (продольные и угловатые скребла, мустьерские остроконечники и т.п.) я рассматриваю лишь как дополнительный аргумент и не придаю ему решающего значения.

** В литературе архаизм классического центрально-европейского селета зачастую сильно преувеличен. Наличие призматической техники скола, граветтоидных форм и т.п. обычно трактуется как посторонняя примесь. А на каком основании?

стр. 12

пока невозможно предложить хоть сколько-нибудь правдоподобную гипотезу их происхождения. Можно утверждать лишь одно: в Восточную Европу эти культуры были привнесены извне.

К сказанному следует добавить еще одно немаловажное замечание. До сих пор исследователи не смогли доказать, что среднепалеолитические индустрии Европы развивались по линии увеличения верхнепалеолитических характеристик (см. напр.: [Вишняцкий, 2006]). Иными словами, эволюция среднего палеолита в верхний на Европейском континенте не прослеживается. Однако, судя по публикациям наших сибирских коллег, именно в таком направлении шло развитие сибирского палеолита. Это в конечном счете привело к формированию двух культурных традиций РВП Горного Алтая - кара-бомовской и усть-каракольской. Налицо, как минимум, два различных сценария перехода к ВП.

Южно-сибирский вариант, бесспорно, ближе к привычному для нас сценарию "перехода": постепенное сокращение мустьерских и наращивание верхнепалеолитических черт в технологии каменных орудий. Однако даже здесь появление целого комплекса костяных орудий и украшений в низах слоя 11 Денисовой пещеры выглядит, скорее, как некий революционный скачок, а не как результат постепенного развития.

Что касается становления ВП Восточной Европы, то его скорее следует связывать с аккультурацией: типичная развитая верхнепалеолитическая культура, привнесенная мигрантами, повлияла на развитие местной мустьерской культуры. В результате этого и появились т.н. симбиотические культуры РВП Восточной Европы.

Идею аккультурации как одного из определяющих факторов формирования европейского ВП предложил и детально разработал Ф. Олсворт-Джонс [Allsworth-Jones, 1986]. Она была поддержана рядом исследователей, в т.ч. и мною. Новые материалы, полученные на среднем Дону в 1998 - 2004 гг., не только подтверждают эту концепцию, но и наполняют ее новым содержанием.

Аккультурация как вариант социокультурной адаптации

Когда археологи говорят о процессах адаптации, они обычно подразумевают те или иные варианты приспособления человеческой культуры к изменяющимся природным условиям. Это в принципе правильно. Именно в этом ключе сибирские коллеги трактуют изменчивость среднепалеолитических индустрии на юге Северной Азии. Именно так, с моей точки зрения, следует интерпретировать и дальнейший переход от РВП к СВП на территории Восточной Европы (это тема отдельной работы). Однако то, что происходило на территории Восточной Европы в процессе становления ВП, имело принципиально иной характер. Здесь речь идет не об адаптации культуры к изменяющимся природным условиям, а скорее о взаимной адаптации друг к другу принципиально различных культурных традиций - средне- и верхнепалеолитической.

В самом деле, можем ли мы утверждать, что процесс становления ВП на территории Восточной Европы явился результатом воздействия некоего географического, природного фактора на человеческую культуру? С учетом того, что нам уже известно о времени и обстоятельствах данного процесса в указанном регионе, ответ будет однозначным - нет, не можем. Тогда возникает другой вопрос: а случайны ли те парадоксы, на которые я уже обращал внимание выше? На юге Восточной Европы имеется большое количество мустьерских памятников, но там нет и следа "плавного перехода" от местного мустье к местному ВП. Связь симбиотических культур РВП с культурами мустье тех же южных регионов достаточно очевидна, но фиксируется она отнюдь не там, где тысячелетиями существовали мустьерские кулыуры-"прародительницы". Случайно ли это? По-моему, нет. Я считаю, что процесс аккультурации шел прежде всего там, где обе его "составляющие" - носители верхне- и среднепалеолитической традиций - оказывались пришельцами, чужаками. Именно встреча на "чужой" территории открывала возможность более-менее плодотворных контактов, взаимной социокультурной адаптации. Вот почему и в Днестровско-Прутском регионе, и особенно в Крыму, "прогрессивные" пришельцы довольно быстро вытеснялись за пределы территории, прочно освоенной среднепалеолитическим населением. В социокультурной адаптации нуждались именно изгои, а не автохтоны. Именно поэтому древнейшие высокоразвитые верхнепалеолитические культуры Восточной Европы появились отнюдь не в районах концентрации мустьерских памятников, а, напротив, там, где их не было, например на среднем Дону. И здесь же зафиксированы наиболее ранние проявления "симбиотических" традиций.

Вероятно, в Костенковско-Борщевском районе произошла "встреча" двух или нескольких потоков переселенцев - носителей мустьерских и верхнепалеолитических культурных традиций. Первыми, скорее всего, были выходцы из Крыма. Вторыми.., кто знает? Быть может, переселенцы из той же Южной Сибири? Сегодня трудно сказать что-то определенное о месте их "исхода". Поэтому любые, даже самые рискованные предположения на этот счет заслуживают внимательного рассмотрения и анализа.

стр. 13

Список литературы

Аникович М. В. Ранняя пора верхнего палеолита Восточной Европы: Автореф. дис ... д-ра ист. наук. - СПб., 1991. -40 с.

Аникович М. В. Основные принципы хронологии и периодизации верхнего палеолита Европы // Археол. вести. - 1994. - N 3. - С. 144 - 157.

Аникович М. В. Начальная пора верхнего палеолита Восточной Европы // Stratum plus. - 2000. - N 1. - С. 11 - 30.

Аникович М. В. Ранняя пора верхнего палеолита Восточной Европы // Археология, этнография и антропология Евразии. -2003. - N 2(14). - С. 15 - 29.

Аникович М. В. Происхождение костенковско-стрелецкой культуры и проблема поиска культурно-генетических связей между мустье и верхним палеолитом // Stratum plus 2001 - 2002. - [2004а]. - N 1. - С. 266 - 290.

Аникович М. В. Ранняя пора верхнего палеолита Восточной Европы (периодизация, хронология, генезис) // Костенки и ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное: Путеводитель по опорным стоянкам Костенковско-Борщевского палеолитического района и тез. докл. Междунар. конф., посвящ. 125-летию открытия палеолита в Костенках (23 - 26 августа 2004 г.). - Воронеж: Истоки. - 2004б. - С. 86 - 91.

Аникович М. В. О хронологии палеолита Костенковско-Борщевского района // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2005а. - N 3 (23). - С. 70 - 86.

Аникович М. В. Сунгирь в культурно-историческом контексте и проблема становления современного человечества // Археология, этнография и антропология Евразии. - 20056. - N 2 (22). - С. 37 - 47.

Аникович М. В., Хоффекер Дж. Ф., Попов В. В., Дудин А. Е., Левковская Г. М., Поспелова Г. А., Кузьмина И. Е, Платонова П. П., Форман С., Холлидэй В. Т., Картер Б. Хроностратиграфия многослойной стоянки Костенки-12 (Волковская) в контексте хроно стратиграфии палеолита Костенковско-Борщевского района // Проблемы ранней поры верхнего палеолита Костенковско-Борщевского района и сопредельных территорий. - СПб.: ООО "Копи-Р", 2005. - С. 66 - 86. - (Тр. Костенковско-Борщевской археологической экспедиции; Вып. 3).

Анисюткин П. К. Палеолитическая стоянка Стилка 1 и проблема перехода от среднего палеолита к верхнему на Юго-Западе Восточной Европы. - СПб.: ООО "Копи-Р", 2005. - 186 с. - (Тр. Костенковско-Борщевской археологической экспедиции; Вып. 2).

Борзияк И. А., Григорьева Г. В., Кетрару Н. А. Поселения древнекаменного века на Северо-Западе Молдавии. - Кишинев: Штиинца. - 1981. - 136 с.

Борисковский П. П. Очерки по палеолиту бассейна Дона. - М.; Л.: АН СССР, 1963. - С. 5 - 191. - (МИА; N 121).

Вишняцкий Л. Б. Культурная динамика в середине позднего плейстоцена и переход к верхнему палеолиту: - Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - СПб, 2006. - 36 с.

Деревянко А. П. Переход от среднего к позднему палеолиту - взгляд из Северной Азии // Переход от раннего к позднему палеолиту в Евразии: гипотезы и факты. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2005а. - С. 501 - 508.

Деревянко А. П. Древнейшие миграции человека в Евразии и проблема формирования верхнего палеолита // Переход от раннего к позднему палеолиту в Евразии: гипотезы и факты. - Новосибирск: Из-во. ИАЭт СО РАН, 20056. - С. 5 - 19.

Деревянко А. П., Петрин В. Т., Рыбин Е. П., Чевалков Л. М. Палеолитические комплексы стратифицированной части стоянки Кара-Бом (мустье - верхний палеолит). -Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 1998. - 280 с.

Деревянко А. П., Рыбин Е. П. Древнейшее проявление символической деятельности палеолитического человека на Горном Алтае // Переход от раннего к позднему палеолиту в Евразии: гипотезы и факты. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2005. - С. 232 - 255.

Деревянко А. П., Шуньков М. В. Становление верхнепалеолитических традиций на Алтае // Переход от раннего к позднему палеолиту в Евразии: гипотезы и факты. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2005а. - С. 283 - 311.

Деревянко А. П., Шуньков М. В. Основные этапы развития палеолитических традиций на Алтае // Актуальные вопросы евразийского палеолитоведения. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН. - 2005б. - С. 68 - 77.

Деревянко А. П., Шуньков М. В., Волков П. А., Ульянов В. А., Черников П. С. Исследования в восточной галерее Денисовой пещеры // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: Матлы XI Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН. -2005. - С. 100 - 105.

Коен В., Степанчук В. Вариабельность перехода от среднего к верхнему палеолиту // Stratum plus. - 2000. - N 1. - С. 31 - 53.

Козловский Я. К. Значение переходных индустрии, являющихся производными леваллуа, для начала верхнего палеолита в Западной Евразии // Актуальные вопросы евразийского палеолитоведения. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2005. - С. 98 - 114.

Любин В. П. Палеолит Кавказа // Палеолит Кавказа и Северной Азии. - Л.: Наука, 1989. - С. 9 - 142.

Матюхин А. Е. О ранней поре и генезисе позднего палеолита в бассейне нижнего Дона // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. - СПб.: Академ-Принт, 2002. - С. 81 - 101. - (Тр. Костенковской палеолитической экспедиции; Вып. 1).

Матюхин А. Е. Позднепалеолитические индустрии с двусторонними остриями долины Северского Донца // Археол. вести. -2005. - N 12. - С. 44 - 61.

Павлов П. Ю. Ранняя пора верхнего палеолита на Северо-Востоке Европы (по материалам стоянки Заозерье): Докл. на заседании Президиума Коми научного центра УрО Российской Академии наук. - Сыктывкар, 2004. -Вып. 467. - 36 с.

Павлов Е. Ю., Грибченко Ю. Н., Робрукс В., Свендсен П. И. Ранняя пора верхнего палеолита на Северо-Востоке Европы // Костенки и ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное: Путеводитель по опорным стоянкам Костенковско-Борщевского палеолитического района и тез. докл. Междунар. конф., посвящ. 125-летию открытия палеолита в Костенках (23 - 26 августа 2004 г.). - Воронеж: Истоки, 2004. - С. 117 - 120.

стр. 14

Палеолитическое детство Алтая // Наука из первых рук. - 2005. - N 3. - С. 6 - 11.

Природная среда и человек в палеолите Горного Алтая. Условия обитания в окрестностях Денисовой пещеры / А. П. Деревянко, М. В. Шуньков, А. К. Агаджанян, Г. Ф. Барышников, Е. М. Малаева, ВА. Ульянов, Н. А. Кулик, А. В. Постов, А. А. Анойкин - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2003. -448 с.

Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной Европы и Северной Азии: проблемы и перспективы / Редакторы АА. Синицын, Н. Д. Праслов. - СПб.: Академ-Принт, 1997. - 141 с.

Сапожников І. В. Пізній палеоліт степів південного заходу України: хронологія, періодизація і господарство. - Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Київ, 2005. - 32 с.

Семенов Ю. И. Как возникло человечество. - М.: Наука, 1966. - 576 с.

Синицын А. А. Сходство и различие кара-бомского пласта и начального верхнего палеолита Восточной Европы // Актуальные вопросы евразийского палеолитоведения. - Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2005. - С. 179 - 184.

Синицын А. А., Хоффекер Дж. Ф., Синицына Г. В., Спиридонова Е. А., Гуськова Е. Г., Форман С., Очередной А. К., Бессуднов А. А., Миронов Д. С., Рейнолдс Б. Костенки 14 (Маркина Гора) // Костенки и ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное: Путеводитель по опорным стоянкам Костенковско-Борщевского палеолитического района и тез. докл. Междунар. конф., посвящ. 125-летию открытия палеолита в Костенках (23 - 26 августа 2004 г.). - Воронеж: Истоки. - 2004. - С. 39 - 59.

Степанчук В. П. Вопросы перехода к верхнему палеолиту в свете новых данных по Крыму и югу Восточно-Европейской равнины // Проблемы раннего верхнего палеолита Костенковско-Борщевского районаисмежныхтерриторий-СПб.: ООО "Копи-Р", 2005. - С. 197 - 233. - (Тр. Костенковско-Борщевской археологической экспедиции; Вып. 3).

Степанчук В. Н., Коен В. Ю. Индустрия третьего слоя стоянки Кулычивка, Западная Украина // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. - СПб.: Академ-Принт, 2002. - С. 102 - 115. - (Тр. Костенковской палеолитической экспедиции; Вып. 1).

Степанчук В. М, Ковалюх М. М, ван дер Пліхт Й. Радіовуглецевий вік пізньоплейстоценових палеолітичних стоянок Криму // Кам'яна доба України. - 2004. - Вып. 5. - С. 34 - 61.

Allsworth-Jones Ph. The Szeletian and the Transition from Middle to Upper Palaeolithic in Central Europe. - Oxford: Clarendon Press, 1986. - 412 p.

Bar-Yosef O. On the nature of transitions: The Middle to Upper Paleolithic and the Neolithic revolution // Cambridge Archaeological Journal. - 1998. - Vol. 8, N. 2. - P. 141 - 163.

Forman S. L. OSP Dating of Kostenki: methods and results // Ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное: Мат-лы Междунар. конф. к 125-летию открытия палеолита в Костенках, 23 - 26 августа 2004 г. - СПб.: Нестор-История, 2006. - С. 125 - 130. - (Тр. Костенковско-Борщевской археологической экспедиции; Вып. 4).

Golovanova L. V., Hoffecker J. F., Kharitonov V. M, Romanova G. P. Mezmaiskaya Cave: A Neanderthal occupation in the Northern Caucasus // Current Anthropology. - 1999. - Vol. 40, N 1. - P. 77 - 86.

Golovanova L. V., Doronichev V. B. The MddlePaleolithic of the Caucasus // J. of World Prehistory. - 2003. - Vol. 17, N 1. - P. 71 - 140.

Haesaerts P., Borziak I., Chirica V., Damblon E, Koulakovska L., van der Plicht J. The East Carpatian Poess Record: a Reference for the Mddle and Pate Pleniglacial Stratigraphy in Central Europe//Quaternaire. -2003. - Vol. 14, N 3. - P 163 - 188.

Hidjrati N. I., Kimball L. R., Koetje T. Mddle and Pate Pleistocene investigations of Myshtulagty Pagat (Weasel Cave) North Ossetia, Russia //Antiquity. - 2003. - Vol. 77, N 298. Режим доступа: antiquity.ac.uk.ProjCall/asia.html.

Kozlowski J. K. The problem of cultural continuity between the Middle and the Upper Paleolithic in Central and Eastern Europe // The Geography of Neandertals and Modern Humans in Europe and the Greater Mediterranean / Eds. O Bar-Yosef, D. Pilbeam. - Cambridge: Harvard University Press, 2000. - P. 77 - 105.

Kozlowski J. K., Otte M. The formation of the Aurignacian in Europe // J. of Anthropological Research. - 2000. - Vol. 56, N 4. - P. 513 - 534.

Meignen L., Geneste J. -M., Koulakovskaia L., Sytnik A. Koulichivka and its place in the Mddle-Upper Paleolithic transition in Eastern Europe // The Early Upper Paleolithic Beyond Western Europe / Eds. P. J. Brantingham, S. P. Kuhn, K. W. Kerry. - Berkeley: University of California Press, 2004. - P. 50 - 63.

Mellars P. Major issues in the emergence of modern humans // Current Anthropology. - 1989. - Vol. 30. - P. 349 - 385.

Otte M., Matyukhin A. E., Flas D. Pa Chronologie de Biryuchya Balka (Pdigion de Rostov, Russie) // Ранняя пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное: Мат-лы Междунар. конф. к 125-летию открытия палеолита в Костенках, 23 - 26 августа 2004 г. - СПб.: Нестор-История, 2006. - С. 183 - 192. - (Тр. Костенковско-Борщевской археологической экспедиции; Вып. 4).

Pyle D. M., Ricketts G. D., Margari V., Andel T. H., Sinitsyn A. A., Praslov N. D., Lisitsyn S.N. Wide dispersal and deposition of distal tephra during the Pleistocene 'Campanian Ignimbrite/Y5' eruption, Italy // Quarternary Science Reviews. - In press.

Raposo L. The Mddle-Upper Palaeolithic transition in Portugal // Neanderthals on the Edge / Eds. C. B. Stringer, R. N. E. Barton, J. C. Finlayson. - Oxford: Oxbow Books, 2000. - P. 95 - 109.

Straus L. G. Continuity or rupture; convergence or invasion; adaptation or catastrophe; mosaic or monolith: Views on the Mddle to Upper Paleolithic transition in Iberia // The Past Neandertals, the First Anatomically Modern Humans / Eds. E. Carbonell, M. Vaquero. - Barcelona, 1996. - P. 203 - 218.

Villaverde V., Aura J. E., Barton C. M. The Upper Paleolithic in Mediterranean Spain: A review of current evidence // J. l of World Prehistory. - 1998. - Vol. 12, N 2. - P. 121 - 198.

Zilhao J., d'Errico F. The chronology and tafonomy of the earliest Aurignacian and its implications for the understanding of Neandertal extinction // J. of World Prehistory. - 1999. -Vol. 13, N 1. - P 1 - 68.

Материал поступил в редколлегию 18.10.06. г.

стр. 15

Permanent link to this publication: