Настоящая работа представляет собой разбор сведений о походе римского императора Юлиана Отступника (361 - 363) против Сасанидского Ирана (363 г.) в западной и восточной литературе поздней античности и средневековья. Исследование позволяет выявить исторические традиции повествования об этом событии, установить их источники и взаимосвязь. На материалах сообщений о походе можно проследить, каким образом масштабное событие запечатлевается в исторической памяти.

История ближневосточного региона III-VII вв. ознаменовалась противостоянием Римской (позднее - Византийской) империи и Сасанидского Ирана. Сасаниды вели систематический натиск на запад и в античном мире представлялись преемниками Ксеркса, двинувшего азиатские полчища на Элладу. В свою очередь, римляне успешно противостояли персам, эпизодически нанося кинжальные удары вглубь территории неприятеля.

Важной вехой в истории этого многолетнего противостояния стал поход на Персию, предпринятый в 363 г. императором Юлианом Отступником. Судя по данным источников, и Юлиан, и его сподвижники полагали, что поход явится сильнейшим, а возможно, и разрушительным ударом по Сасанидскому государству. Ближайший друг Юлиана софист Ливаний (ум. в 393) так начинает свою эпитафию по императору: "Дóлжно было ... как надеялись и я, и все остальные, чтобы делу был положен конец, власть персов развалилась, их земли управлялись вместо сатрапов римскими архонтами, по нашим законам, а наши храмы украсились [принесенными] оттуда трофеями" [Libanii..., 1904, p. 236 - 237].

Юлиан действительно нанес по Сасанидскому государству мощный удар. Многотысячная армия императора, двигаясь от Манбиджа вниз по течению Евфрата при поддержке флота, одержала ряд побед над силами персов. Овладев ключевой крепостью в среднем течении Евфрата - Пероз-Шапуром1, войска императора вплотную приблизились к столице Сасанидов Ктесифону. Решительным и удачным маневром римляне форсировали Тигр и, разбив персов, гнали их до самых стен города. Однако вскоре после этого Юлиан внезапно погиб в стычке с неприятелем (26 июня 363 г.), после чего наступление римлян остановилось.

Столь значимое событие не могло, разумеется, остаться без внимания античных и средневековых авторов. До нас дошло немало повествований о персидском походе Юлиана, среди которых наибольшую ценность имеют сведения, восходящие к людям, находившимся тогда в римской армии. Из таковых сохранились письмо Юлиана к Ливанию, написанное в Манбидже, уже упоминавшаяся эпитафия того же Ливания, где обнаруживается немало сведений о походе, и, разумеется, повествование Аммиана Марцеллина. Кроме того, на рассказы участников похода ссылаются другие авторы. Так, повествование Иоанна Малалы (VI в.) основано на сообщениях Магна2

1 В арабское время - ал-Анбар.

2 Остается неясным, можно ли отождествить его с трибуном Магном, который, согласно Аммиану Марцеллину, отличился при штурме одного из городов [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 320].

стр. 13
Каррского3 и Евтихиана Каппадокийского, которые сражались в рядах воинов Юлиана, а затем оставили воспоминания о походе [Ioannis Malalae..., 1831, p. 329 - 332]. Сократ Схоластик (писал в 40-е гг. V в.) в своей "Церковной истории" ссылается на Каллиста - одного из приближенных Юлиана, впоследствии написавшего о нем историю в стихах [Socrates..., 1893, p. 163]4.

Указанные сведения составляют основную и наиболее ценную часть того, что мы знаем о походе. Используя их, мы должны, однако, учитывать, что эти авторы, принимавшие личное участие в описываемых ими событиях, нередко находятся под влиянием собственных впечатлений или убеждений. Это очень хорошо видно на примере того, каким образом в источниках описываются те действия Юлиана, правомерность которых казалась спорной. Известно, что, когда римская армия, спустившись по Евфрату и овладев Пероз-Шапуром, перешла через Тигр и подошла к Ктесифону, император принял решение не штурмовать хорошо укрепленную столицу неприятеля. Доверившись персидским перебежчикам (позже оказавшимся лазутчиками), он двинул войско на юг и, чтобы облегчить его марш, приказал сжечь все корабли, кроме двенадцати. Это решение вызвало в армии неоднозначную реакцию. Аммиан Марцеллин, например, сожалеет о принятом решении, хотя не оставляет обычный для него спокойный повествовательный стиль и упоминает лишь о "злосчастном факеле Беллоны"5 [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 328 - 329]. Ливаний, напротив, защищает Юлиана, доказывая, что в сложившейся обстановке это решение было единственно возможным, "так что если следует осудить тех, кто достоин кары за это сожжение, то порицаемым окажется перс" [Libanii..., 1904, p. 350 - 351]. Собственно говоря, эпитафия Ливания представляет собой откровенную апологию Юлиана, который в изображении софиста легко переносит тяготы как солдат, подает пример войску и принимает верные решения как полководец и именуется в тексте "спасителем армии" за то, что правильно выбрал путь ее движения [Libanii..., 1904, p. 337].

В течение сотни лет, последовавших за гибелью Юлиана, были созданы важнейшие произведения церковной истории - труды Филосторга, Феодорита Киррского, Сократа Схоластика, Эрмия Созомена. Эти авторы, по всей видимости, располагали относительно свежими и достоверными сведениями (Сократ Схоластик, как показано выше, использовал рассказ Каллиста, а также знал сочинения Ливания, что заметно и у Созомена). В общем и целом изложение истории похода в церковных историях соответствует тому, что мы читаем в рассказах его участников. При этом и в данном случае позиция автора оказывала заметное влияние на его повествование. Юлиан, который вел преследования христиан до похода в Персию и собирался возобновить их по возвращении, в церковных историях предстает в негативных тонах. Резкое осуждение императора касается и его действий как полководца. В рассказе Феодорита римская армия попадает в пустыню и испытывает нужду и лишения (что в основном характерно для окончания похода после гибели Юлиана) прежде всего из-за стратегических ошибок императора: "воины, испытывавшие нужду в питье и еде и оказавшиеся без полководцев, которые могли бы повести их, блуждали по пустыне, познав необдуманность [действий] премудрого императора" [Theodoreti..., 1854, p. 289]. Почти то же самое читаем мы у Сократа Схоластика, который также подчеркивает ошибки императора: "все войско порицало его (Юлиана. - Д. М.) неосторожную пылкость и возлагало на него вину за потерю земель6, так как он, будучи обманут персидским перебежчиком, сжег суда, подвозившие по реке припасы, вследствие чего войско страдало от голода" [Socrates..., 1893, p. 164]. Эпизод с перебежчиком занимает центральное место в сохра-

3 Карры - античное название современного Харрана.

4 По другим сведениям, Каллист составил также историю Иовиана - преемника императора Юлиана (о нем см. ниже) [Chronique..., 1899, p. 291].

5 Римская богиня войны, сестра Марса.

6 Имеется в виду последующая уступка персам части римских владений (см. ниже).

стр. 14
нившемся описании похода из книги Филосторга [Philostorgius, 1913, S. 100 - 101], на него указывают Созомен [Sozomeni..., 1860, p. 527 - 528] и другой видный христианский историк, Проспер Аквитанский (ок. 390 - между 455 и 463) [Sancti Prosperi Aquitani..., 1734, p. 424].

Впоследствии данный сюжет повторяли и византийские историки. Георгий Монах (писал в середине IX в.), текст которого в данной части сходен с рассказом Феодорита, сообщает, что Юлиан поверил некоему персу, который обещал ему за три дня довести армию до Вавилона [Georgii Monachi..., 1904, p. 544 - 545]. Георгий Кедрин (XI в.) рассказывает, что лжеперебежчик увел римлян в пустынные земли, где они стали терпеть лишения [Georgii Cedreni..., 1838, p. 438]. Весьма интересен в этом отношении рассказ Иоанна Зонары (ум. после 1118 г.). Будучи компилятором, причем довольно поздним (XII в.), этот автор располагал, однако, очень хорошими источниками о времени поздней античности; известно, например, сходство его истории с текстом Продолжателя Диона Кассия. И в данном случае его повествование очень близко к позднеантичным историям (текстам Аммиана Марцеллина и Зосима), причем в деталях Иоанн Зонара даже превосходит их; только у него, например, встречается указание численности двигавшегося по Евфрату и впоследствии сожженного (за исключением двенадцати кораблей) римского флота. Сообщаемые факты, однако, подчеркивают ошибочность действий Юлиана: "этот грешник доверился им (лжеперебежчикам. - Д. М.) как умалишенный" [Ioannis Zonarae..., 1870, p. 214].

Резко осуждая Юлиана, авторы церковных историй одновременно с явной симпатией отзываются о его преемнике Иовиане. К этому имелись основания: будучи христианином, Иовиан остановил развивавшиеся при Юлиане преследования. В то же время Иовиан, придя к власти почти сразу после гибели Юлиана, заключил с Шапуром мир, согласившись на беспрецедентные территориальные уступки (Нисибин и Сингара, а также некоторые иные местности) и обязавшись не поддерживать противников персов в Армении. Условия мира вызвали всеобщее негодование; мы знаем, что жители Антиохии встретили Иовиана гневными стихами и пасквилями, осуждая его за сдачу Нисибина [Fragmenta..., 1860, p. 607]. Даже обычно сдержанный Аммиан Марцеллин считал мирный договор "бесславной грамотой" [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 351]. В противоположность этому авторы церковных историй, как правило, защищают Иовиана, указывая, что в результате похода, неудачно сложившегося по вине Юлиана, заключение мира было необходимо7. Фразу о необходимости заключения договора можно встретить практически в любой церковной истории. Например, у Павла Орозия (писал в 417 г.) мы читаем: "он (Иовиан. - Д. М.) заключил договор с Сапором8, царем персов, пусть и не слишком достойный, как полагают некоторые, но весьма необходимый" [Павел Орозий, 2003, p. 316 (лат. текст), с. 182 (рус. перевод)]. Или у Сократа Схоластика: "Для славы римлян [этот] мирный договор был неподобающим, но для обстановки того времени - необходимым" [Socrates..., 1893, p. 163]9.

Апология Иовиана находит наиболее яркое выражение в "Послании Аполлинария" - подробной истории персидского похода Юлиана на сирийском языке. На изучении данного источника следует остановиться особо. В этом произведении благочестивый христианин Иовиан противопоставляется тирану Юлиану и в каждом случае, когда между ними завязывается мировоззренческая дуэль, выходит победителем. При этом Иовиан действует отнюдь не только в интересах христианской общины (хотя, согласно автору, он, будучи назначен командовать войсками, посланными в Нисибин,

7 Связь необходимости заключения мира с ошибочными действиями Юлиана лучше всего подчеркивает Созомен: "В обстановке опасности и замешательства, вызванных стратегией Юлиана, когда войско изнемогало от недостатка припасов, он (Иовиан. - Д. М.) счел необходимым заключить мир" [Sozomeni..., 1860, p. 536].

8 Sapores, т.е. Шапур.

9 Согласно Филосторгу, Иовиан пошел на заключение мира потому, что ему надо было спасти армию, от которой оставалась лишь одна десятая личного состава [Philostorgius, 1913, S. 104].

стр. 15
обеспечил христианам свободу вероисповедания, несмотря на приказания императора) [Iulianos..., 1880, S. 153]); он наделен такими талантами и моральными качествами, которые делают его незаменимым для государства. Даже дружественная переписка с противником - верховным мобедом, именуемым Аримихр или Армихр, который, заметим, в одном месте прямо заявляет, что Иовиан достоин престола [Iulianos..., 1880, S. 103], не лишает последнего образа положительного героя. Напротив, согласно "Посланию", Юлиан, прочитав перехваченное письмо мобеда, настолько убедился в верности Иовиана, что вернул его на высокий пост, с которого незадолго до этого сместил за покровительство христианам, а впоследствии назначил главнокомандующим [Iulianos..., 1880, S. 157, 160]. Перед смертью Юлиан советует приближенным провозгласить императором именно Иовиана [Iulianos..., 1880, S. 186].

Изучением "Послания" занимался известный востоковед Т. Нёльдеке. Хотя работа Нёльдеке, посвященная этому источнику, появилась еще до критического издания самого текста, многие сформулированные в ней выводы не теряют своей актуальности и поныне. В частности, трудно спорить с выводом о том, что "Послание" представляет собой фальшивку, несмотря на то что автор хорошо знал многие исторические факты. Действительно, хотя текст озаглавлен как письмо сановника Иовиана по имени Аполлинарий10, в уста которого вкладывается слова о том, что он написал все как было, ничего не прибавив и не опустив [Iulianos..., 1880, S. 241], в тексте обнаруживается немало таких сюжетов, которые не соответствуют рассказам участников похода и потому едва ли могут быть приписаны приближенному императора. Например, согласно рассказам участников похода, армия Юлиана пересекла Евфрат и далее спускалась вниз по его течению, тогда как в "Послании" кампания начинается с перехода Тигра [Iulianos..., 1880, S. 162]. Хотя целью похода была персидская столица Ктесифон, из рассказов римских и византийских авторов можно заключить, что Юлиан даже не пытался штурмовать город11. В "Послании" мы читаем, что после гибели Юлиана Иовиан и Шапур встретились лично, тогда как римские и византийские источники говорят только об обмене посольствами (об этом см. ниже). Наконец, и сведения об Иовиане представляются сильно искаженными. Мы знаем, что Иовиан был начальником личной стражи императора, но никак не главнокомандующим. Вообще говоря, роль Иовиана в походе не просматривается совершенно. Аммиан Марцеллин не видит никаких оснований для избрания Иовиана императором, кроме заслуг его отца, да и то лишь в некоторой степени [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 346].

Отдельные выводы Нёльдеке нуждаются, однако, в корректировке. Так, не бесспорной представляется предложенная им датировка "Послания". Нёльдеке основывается на рассказе о видении Иовиана, где тот получает следующее откровение: в те-

10 Принимаю конъектуру издателя текста - И. Хоффманна [Iulianos..., 1880, S. III, 59].

11 Под Ктесифоном здесь понимается та часть агломерации, в которой находился царский дворец. Об отказе римлян от осады Ктесифона прямо говорит Аммиан Марцеллин, согласно которому на военном совете решили не штурмовать его: "было сделано по воле некоторых, считавших, что идти на него (город. - Д. М.) безрассудно и несвоевременно, так как и город защищен местностью (где он расположен. - Д. М.), которая делает его неприступным, и царь (Шапур. - Д. М.), как полагали, вскоре должен был подойти с огромным войском" [Ammiani Marcellini..., 1835, с. 331]. Весьма красноречиво молчание Ливания, который, как отмечено выше, всячески пытался представить Юлиана в как можно более выгодном свете и подробно рассказывал обо всех его успехах. Представляется, что Ливаний не преминул бы упомянуть о взятии Ктесифона, случись такое в действительности. Источники времен поздней античности допускают лишь следующее. Римляне стояли в предместьях Ктесифона, что можно заключить из известия Евнапия Сардийского (ок. 346 - ок. 414) о том, что они завладели там огромным множеством припасов [Dexippi..., 1829, p. 68]. Аммиан Марцеллин в одном месте упоминает о ходивших в лагере слухах, будто бы Юлиан большими силами осаждал Ктесифон [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 331]. Видимо, что-то из этого послужило основанием для сообщений Сократа Схоластика и Иоанна Зонары об осаде Ктесифона римлянами. Упоминание в русском переводе отрывков истории Евнапия Сардийского о пророчестве, данном Юлиану, когда он находился в Ктесифоне [Византийские историки, 2003, с. 99], представляет собой ошибку: в оригинальном тексте стоит "около Ктесифона" [Dexippi..., 1829, p. 108].

стр. 16
чение четырнадцати седмин12 персы будут иметь верховенство над римлянами и брать с них дань, затем римляне освободятся и наступят семь седмин мира, далее у персов начнется смута, мир будет разорван, и начнется война, после чего, наконец, римляне одержат победу, и на десять лет персы станут их данниками [Iulianos..., 1880, S. 179]. По мнению Нёльдеке, данный фрагмент отражает чаяния автора относительно ближайшего будущего и потому должен датироваться периодом 502 - 532 гг. [Nöldeke, 1874, S. 281 - 283]. Но делать столь далекоидущие выводы на основе таких "седминных" пророчеств рискованно. Подобное пророчество мы встречаем, например, у Феофилакта Симокатты (писал в первой половине VII в.) в рассказе о борьбе сасанидского царя Хосрова Парвиза с узурпатором Варахраном (Бахрамом) Чубином. В уста царя вкладывается фраза о том, что племя вавилонское будет преобладать над ромеями три седмины, после чего на пять седмин установится владычество последних [Theophylacti..., 1834, p. 234]; ср. [Georgii Cedreni..., 1838, p. 696; Ioannis Zonarae..., 1870, p. 294]. Но едва ли на основании данного фрагмента можно строить предположения о датировке трактата Феофилакта Симокатты: если принимать датировку пророчества, владычество "вавилонского племени" над ромеями должно было продлиться с 591 г. (год прихода к власти Хосрова Парвиза) по 612 г. (притом что в 614 г. персы овладели Иерусалимом, в 619 г. - Египтом, несколько лет осаждали Константинополь), а верховенство ромеев - по 647 г. (этот период включает в себя и время после арабского завоевания). Сходным образом мы видим исторические неточности и в предсказании, которое, согласно "Посланию", получил Иовиан. Какие бы уничижительные характеристики ни давались заключенному им мирному договору, источники не сообщают, что он согласился также на уплату дани. Более того, уже в конце 364 г. был заключен новый мирный договор сроком на семь лет. Согласно Иоанну Малале, от которого мы узнаем об этом, по договору персы уступили римлянам половину Нисибина [Ioannis Malalae..., 1831, p. 538]. Хотя возврат города не подтверждается другими источниками, из рассказа Иоанна Малалы можно заключить, что римляне вели переговоры "с позиции силы"; едва ли в таких условиях они согласились бы признавать верховенство персов и выплачивать им дань. Столь же сомнительны и конечные даты пророчества. Если следовать ему, мир должен был продолжаться с 461 г., когда истекали четырнадцать седмин начиная с 363 г., до 510 г. Но даже если не принимать в расчет конфликты небольшого масштаба, мир был нарушен ранее этой даты: уже в 501 г. сасанидский царь Кавад с большим войском вторгся в византийские пределы [The Chronicle, 1882, p. 44 - 45 (сир. текст), 37 (англ. перевод)]. Если бы автор "Послания" писал после 502 г., как полагает Нёльдеке, трудно объяснить, почему остается незамеченным это масштабное событие, упоминаемое во многих источниках, в том числе и сирийских.

Датировка "Послания" первой третью VI в. вызывает и логические вопросы. Явно апологетический характер произведения, вкупе с тем фактом, что для придания ему вящей достоверности автор выдал его за сочинение римского сановника, показывает, что автор имел немалую потребность в реабилитации Иовиана, по крайней мере в глазах людей, читавших по-сирийски. Представляется, что такая потребность со временем только убывала, так как актуальность темы постепенно стиралась. Поэтому дата создания "Послания" тем вероятнее, чем ближе она к походу и воцарению Иовиана. Скорее всего, "Послание Аполлинария" было создано в течение первых ста лет после окончания похода, так как на окончание этого периода должны были прийтись два важнейших события - освобождение римлян от владычества персов и возвращение Нисибина, который, согласно тексту, передавался персам на сто лет13. Не произошло, однако, ни того, ни другого. Тем самым, вернее полагать, что "Посла-

12 В данном контексте под седминой понимается промежуток времени в семь лет.

13 Эти сведения являются уникальными и встречаются только в "Послании". Впрочем, мнение о том, что город передан персам лишь на время, не чуждо сирийской литературе. Например, согласно Иешу Стилиту, Нисибин был передан персам на сто двадцать лет, и отказ вернуть город впоследствии вызвал конфликт [The Chronicle..., 1882, p. 8 - 9 (сир. текст), 7 (англ. перевод)].

стр. 17
ние" было написано до окончания указанных сроков, когда возможность того, что такие события произойдут, имелась хотя бы теоретически.

Тональность "Послания" не оставляет сомнений в том, что оно было создано в христианской, скорее всего церковной, среде. Обращает на себя внимание переосмысление автором некоторых событий, о которых мы знаем по другим источникам. Наиболее показателен один эпизод, имевший место во время пребывания Юлиана в Каррах. Аммиан Марцеллин сообщает, что, находясь в этом городе, Юлиан отправил тридцатитысячное войско в северную Месопотамию; оно должно было соединиться с союзниками-армянами и в дальнейшем выполнять роль резервной силы. Когда на следующее утро император садился на коня, у того начались боли в животе, и он упал от внезапной боли. Юлиан, однако, сохранил бодрое расположение духа и сказал, что падение коня (того звали Вавилонянин) является предзнаменованием скорого крушения врага [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 281]. В "Послании" данный эпизод излагается по-другому. Когда император покидал Карры, с его головы неожиданно упал венец. Обратившись к жрецам за толкованием случившегося, Юлиан получил такое разъяснение: бояться не следует, так как боги уже уготовали ему победу, а проблема в действительности заключается в том, что в войске много христиан, полагаться на которых рискованно. Юлиан приказал воинам-христианам возвращаться домой, после чего двадцать две тысячи человек покинули лагерь. Юлиан, пожалев, что не уничтожил их, решил броситься в погоню и вскочил на коня. Тот, однако, не двинулся с места (здесь очевидна аналогия с валаамовой ослицей), а затем упал наземь и издох [Iulianos..., 1880, S. 146 - 147]. Интересно отметить, что рассказ, который мы находим в "Послании", циркулировал именно в христианской литературе Ближнего Востока, причем не только сирийской; фрагмент его обнаруживается, например, в арабской истории Агапия Манбиджского (X в.) [Kitab al-'Unvan, 1911, p. 580].

То же самое можно сказать и о другом эпизоде, получившем куда большую известность. Согласно "Посланию", Юлиан, получив ранение, выкрикнул проклятие, бросил к небу капли крови и воскликнул: "Насыться, Иисус, насыться, наконец, в полной мере. Тебе дана теперь и власть царская наряду с божественностью" [Iulianos..., 1880, S. 186]. Этот рассказ весьма схож с повествованием Филосторга, где Юлиан говорит "Насыться в полной мере!" [Philostorgius, 1913, p. 103]14. Эта традиция, являющаяся, таким образом, общей для восточной и западной церковной истории, разительно отличается от рассказа Ливания. По словам последнего, Юлиан, упав от удара с коня, вновь поднялся в седло и кричал, что рана не смертельна и такое может случиться со всяким [Libanii..., 1904, p. 354]. Это, разумеется, не означает, что рассказ "Послания" или Филосторга представляет собой тенденциозную фальшивку, противоречащую первоисточникам. Ливаний, который не был воином, вряд ли находился рядом с Юлианом в момент схватки и, следовательно, опирался на рассказы других. Кроме того, и здесь явно сказывается желание Ливания представить императора героем: по словам софиста, он находит в себе силы вновь подняться в седло, чего, заметим, нет у Аммиана

14 История Филосторга была создана в первой половине V в. В то же самое время в церковной истории появляется и другой рассказ, который очень схож с пересказанным выше, но приписывает Юлиану иные слова: "Ты победил, Галилеянин!" [Theodoreti..., 1854, p. 290]. Этот рассказ получил широкое распространение; он встречается у Георгия Монаха [Georgii Monachi..., 1904, p. 545] и других авторов (см. далее). Тем не менее и версия "Послания" и Филосторга не исчезла из литературы. Интересно отметить, что она обнаруживается у Иоанна Зонары, который, как указано выше, был хорошо обеспечен данными ранних источников. При этом в церковной истории выделенные традиции не рассматривались как взаимоисключающие, был возможен их синтез. В тексте Георгия Кедрина Юлиан говорит: "Ты победил, Христос, насыться, Галилеянин!" [Georgii Cedreni..., 1838, p. 538]. У Льва Грамматика - почти то же самое, хотя вместо "Галилеянин" стоит "Назареянин" [Leonis Grammatici..., 1842, p. 93]. В поздних историях Михаила Сирийского (1126 - 1199) и Бар Эбрея (1225 - 1286) первая фраза - как у Феодорита, вторая - как в "Послании" [Gregorii Barhebraei..., 1890, p. 64; Chronique..., 1899, p. 281].

стр. 18
Марцеллина [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 337]15. Но вряд ли приходится сомневаться, что в основу рассказа, который мы видим в "Послании", легло сообщение, бытовавшее в христианской среде и перенесенное впоследствии как в сирийские источники, так и в греческие.

Данное наблюдение подводит нас к изучению вопроса о том, что было источником информации для автора "Послания". Интересно сравнить "Послание" с арабо-мусульманской традицией освещения похода Юлиана. Вернее было бы, впрочем, сказать "с одной из традиций", ибо таковых можно выделить две. Одна из них представлена в арабских историях ад-Динавари (ум. 895/896 г.), ал-Иакуби (ум. 897 или 905 г.), ат-Табари (839 - 923), его переводчика Балами (ум. 974) и последователей - Ибн Мискавейха (ум. 1030), Ибн ал-Асира (1160 - 1234), Абу-л-Фидá (1273 - 1331), а также в персидских сочинениях: Фарс-намэ Ибн ал-Балхи (писал в начале XII в.) и истории Мирхонда (1433 - 1498). Между ними и "Посланием" можно провести немало прямых параллелей. Так, в ряде арабских историй мы читаем, что римские войска захватили Ктесифон, где завладели казной Шапура [Абу-л-Фида, 1870, с. 51; Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; The Tajárib..., 1909, p. 138; Тарих-и-Балами, 1962/63, p. 912; Annales..., 1964, p. 842; Ibn..., 1969, p. 182]16. Это полностью соответствует данным поздних сирийских источников [Chronique..., 1899, p. 281; Chronicon..., 1937, p. 130]. По другой версии римляне овладели Ктесифоном, однако не взяли хорошо укрепленный дворец [Ал-Ахбар..., 1960, с. 50].

Еще лучше просматривается указанное сходство на примере известий об отношениях Шапура и Иовиана. По сообщению ад-Динавари, между ними были "дружба и приязнь" [Ал-Ахбар..., 1960, с. 50], что если не соответствует рассказу о переписке с Армихром в "Послании", то, во всяком случае, идет в одном русле с ним.

Именно этой дружбой объясняет ад-Динавари следующий эпизод. Шапур с небольшим отрядом направился на разведку, однако высланные вперед воины были взяты в плен и рассказали начальнику авангарда римлян (им, согласно данной версии, был Иовиан), что царь находится совсем рядом. Иовиан предупредил Шапура об опасности попасть в плен, что и спасло царя [Абу-л-Фида, 1870, с. 51; Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; The Tajárib..., 1909, p. 138; The Fársnáma..., 1921, p. 70; Ал-Ахбар..., 1960, с. 50 - 51; Annales..., 1964, p. 841]. В "Послании" этот мотив тоже присутствует, хотя и с целым рядом подробностей, неизвестных мусульманским историкам. Иовиан имеет видение, согласно которому он вскоре должен получить от Армихра письмо, где будет сказано, что Шапур с небольшим отрядом находится в одной из близлежащих деревень. Использовать этот прозрачный намек, однако, не следовало: Иовиан не должен был становиться орудием в руках мобеда. Час гибели Шапура еще не пришел. Действительно, через какое-то время Иовиану доставили письмо от Армихра; тот сообщал, что в лагерь римлян направлены переодетые лазутчики. Последние, однако, являлись скорее связными; надлежало схватить их и на допросе сказать им то, что надо было передать Шапуру. Действуя сообразно с видением, Иовиан отпустил лазутчиков, передав с ними предупреждение Шапуру о грозящей опасности [Iulianos..., 1880, S. 178 - 181].

Данный случай примечателен тем, что здесь между арабскими источниками и "Посланием" наблюдается текстуальное сходство. В "Послании" Иовиан велит пленным разведчикам Шапура передать царю следующие слова: "Вот, сегодня я подарил тебе

15 Интересно отметить, что, согласно Аммиану Марцеллину, Юлиан, отлежавшись немного в палатке, потребовал коня [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 337]. Эти слова императора Ливаний вполне мог услышать, и именно они, видимо, вошли в его рассказ.

16 В одной из арабских передач этой версии, у Ибн ал-Асира, содержится уточнение: под Ктесифоном понимается восточная (т.е. расположенная на восточном берегу Тигра) часть агломерации [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283]. Тем самым, исключается аналогия с Селевкией, которая, судя по одному замечанию Аммиана Марцеллина, была покинута жителями [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 323] и, видимо, действительно попала в руки римлян. Можно заключить, что арабские авторы говорят о собственно Ктесифоне, а не об агломерации в целом.

стр. 19
жизнь. В эту ночь был ты у меня в руках. И, если бы я хотел твоей смерти или пожелал взять тебя живым, ты, наверное, сейчас был бы уже схвачен и находился в плену вместе с пленниками императора" [Iulianos..., 1880, S. 181]. Почти то же самое сообщает Абу-л-Фида: "И он (Иовиан. - Д. М.) сообщил ему (Шапуру. - Д. М.), что узнал о нем (Шапуре. - Д. М.) и мог схватить его" [Абу-л-Фида, 1870, с. 51].

Узнав о гибели Юлиана, Шапур, согласно рассказам мусульманских авторов, потребовал в послании к римлянам, чтобы они провозгласили императором именно Иовиана, угрожая в противном случае продолжить войну до полного уничтожения римской армии [The Tajárib..., 1909, p. 139; The Fársnáma..., 1921, p. 71; Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 913; Annales..., 1964, p. 843]. В "Послании" приводится текст (очевидно, апокрифичный) письма Шапура, где царь недвусмысленно указывает на желательность вступления Иовиана на престол [Iulianos..., 1880, S. 193 - 194]. Когда же римские военачальники провозглашают Иовиана императором, он направляется на переговоры в стан персов, где Шапур принимает его настолько тепло, что они даже обнимаются. Этот мотив также является общим для "Послания" и рассказов мусульманских историков [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; Абу-л-Фида, 1870, с. 51; Iulianos..., 1880, S. 212; The Tajárib..., 1909, p. 140; Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 914; Annales..., 1964, p. 843].

Чем объяснить указанное сходство? Нёльдеке полагал, что "Послание" было прямо или через чье-то посредство известно арабским авторам [Nöldeke, 1874, S. 291 - 292]. Но возводить рассказы мусульманских авторов к "Посланию" было бы, наверное, не совсем правильно. Существуют мотивы, по которым эти повествования расходятся. Наиболее заметное различие состоит в том, что в "Послании", как и в более поздних сирийских источниках, Юлиан получает смертельное ранение в бою [Iulianos..., 1880, S. 185]; ср. [Gregorii Barhebraei..., 1890, p. 64; Chronique..., 1899, p. 281; Chronicon..., 1937, p. 131], тогда как по версии ат-Табари и его последователей император был поражен шальной стрелой, когда находился в своей палатке или, во всяком случае, в лагере римлян [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; Абу-л-Фида, 1870, p. 51; The Tajárib..., 1909, p. 139; Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 913; Annales..., 1964, p. 842]. Видимо, считать рассказы мусульманских авторов производными от "Послания" вряд ли верно; правомернее говорить о некоем общем источнике.

Что могло быть таким источником? Хотя рассказ о походе в трудах мусульманских авторов принадлежит к циклу рассказов о сасанидских царях, маловероятно, чтобы рассматриваемые сведения восходили к персидским анналам. Персидские рассказчики не имели никаких оснований сочинять истории о взятии их столицы, которого к тому же в действительности не произошло; еще меньше нуждались в этом составители официальных сасанидских анналов. Представляется, что первоисточником послужил какой-то сирийский рассказ, появившийся вскоре после похода в среде ближневосточных христиан. На это косвенно указывает один эпизод, который вряд ли появился бы в арабских и персидских историях, основывайся они на другой традиции (отметим, что он отсутствует у западных языческих авторов). Согласно мусульманским историкам, когда римские военачальники призвали Иовиана стать императором, он отказался, сославшись на то, что как христианин будет отличаться вероисповеданием от подданных. Полководцы и сановники ответили, что они тоже христиане, и лишь после этого Иовиан согласился занять престол [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; Абу-л-Фида, 1870, с. 51; The Tajárib..., 1909, p. 139; Ал-Ахбар..., 1960, с. 50; Annales..., 1964, p. 842]. Этот рассказ очень схож с сообщениями церковных историй [Theodoreti..., 1854, p. 294 - 295; Sozomeni..., 1860, p. 536; Socrates..., 1893, p. 163]; ср. [Chronicon Paschale, 1832, p. 552], но одновременно, заметим, отличается от рассказа "Послания", в котором Иовиан покидает расположение войска и скрывается в местности Бет Гармай, т.е. фактически в районе современного Киркука17, после чего его какое-то время ищут и находят только с помощью одного монаха [Iulianos..., 1880, S. 195 - 200]. При этом следует отметить, что

17 Эта явно нереальная подробность подчеркивает легендарный характер данного известия "Послания".

стр. 20
в более поздних сирийских источниках изложение этого эпизода ближе к повествованиям мусульманских авторов и, во всяком случае, не включает в себя сюжет о поисках Иовиана, о которых говорится в "Послании" [Gregorii Barhebraei..., 1890, p. 64; Chronique..., 1899, p. 290; Chronicon..., 1937, p. 131].

Описание данного эпизода в "Послании" и у мусульманских авторов показательно в следующем отношении. В арабских и сирийских трактатах, равно как и в церковных историях, оно занимает всего несколько строк, в "Послании" же - пять страниц. Представляется, что начальный текст был короче и проще "Послания", в котором многие детали, не встречающиеся более ни в каких источниках, добавлены непосредственно его автором, в свойственной ему религиозной интерпретации. Видимо, именно так первоначальный свод превратился в роман, как его справедливо называет Нёльдеке. Мусульманские авторы совмещали исходное сообщение с рассказами о борьбе Шапура с арабами, которые у них, как правило, помещаются перед известиями о походе Юлиана (что не характерно для сирийских источников). Перемычкой между этими сюжетами являются, как правило, слова о том, что арабы присоединились к Юлиану, желая отомстить Шапуру за жестокость, с которой он воевал с ними [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; Абу-л-Фида, 1870, с. 51; The Tajárib..., 1909, p. 137; Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 910 - 911; Annales..., 1964, p. 840 - 841]. Некоторые из мусульманских авторов доходят даже до того, что приписывают победу над Шапуром именно арабам [The Fársnáma..., 1921, p. 70; Annales..., 1964, p. 841 - 842; Ibn..., 1969, p. 182]. Небезынтересно также отметить различия между "Посланием" и трудами мусульманских авторов в оценке численности войска Юлиана. Автор "Послания" полагал, что Юлиан привел в Персию огромное войско - 395 тысяч человек [Iulianos..., 1880, S. 162]. Эта явно завышенная цифра была известна и впоследствии; мы обнаруживаем ее в трудах Михаила Сирийского [Chronique..., 1899, p. 281] и Бар Эбрея [Gregorii Barhebraei..., 1890, p. 63]. Мусульманская традиция, однако, игнорирует ее и называет взамен численность арабов - 170 тысяч [Histoire..., 1843, p. 203; The Tajárib..., 1909, p. 137; Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 911; Annales..., 1964, p. 841].

Многочисленные несоответствия рассказам участников похода делают достоверность изначального сирийского рассказа, равно как и производных от него, довольно сомнительной. Особенно осторожным следует быть тогда, когда в них упоминаются главы государств. Например, в восточных источниках можно прочесть, что персидским войском, пытавшимся сдержать римлян на подступах к Ктесифону, командовал сам Шапур [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 283; Абу-л-Фида, 1870, с. 51; The Tajárib..., 1909, p. 138; Ал-Ахбар..., 1960, с. 50; Annales..., 1964, p. 842]. Нам известно, впрочем, что царь в то время был довольно далеко от столицы; войском командовали его сын [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 322] и полководцы. Точно так же и Иовиан лично не встречался с Шапуром. Из римских и византийских источников мы знаем, что в лагерь персов на переговоры ездило посольство, которое возглавляли префект Саллюстий и патриций Аринфей [Ioannis Malalae..., 1831, p. 335; Chronicon Paschale, 1832, p. 553; Ammiani Marcellini..., 1835, p. 350; Zosimi..., 1837, p. 167]; cp. [Libanii..., 1904, p. 350 - 522]. Видимо, автор изначального сирийского сообщения, лично не участвовавший в походе, связывал все известные ему события с "первыми лицами" - возможно, потому, что от него ждали рассказа именно о них. Не исключено, что такой манерой автора следует объяснять и известие о падении Ктесифона, в основу которого скорее всего лег рассказ о том, как римляне с боем овладели каким-то укрепленным городом18.

18 Возможно, этим городом был Пероз-Шапур. Основания для такой идентификации дает сходство описаний осады. Согласно "Посланию", римляне, меча копья и стрелы, перебили многих персидских воинов и горожан, а затем овладели частью стены и поднялись на нее. Убедившись в безнадежности положения, горожане сдались [Iulianos..., 1880, S. 168 - 169]. Почти так же развивались события у Пероз-Шапура, где, согласно источникам, было два ряда стен. После ожесточенной перестрелки, в которой градом падали стрелы, копья и камни, персы оставили внешнюю стену и ушли за более прочную внутреннюю, т.е. в цитадель. Когда же римляне построили огромную осадную машину, персы сдались [Ammiani Marcellini..., 1835, p. 311 - 314; Zosimi..., 1837, p. 148 - 150; Libanii..., 1904, p. 335]. Более близкой аналогии в источниках не обнаруживается.

стр. 21
Куда большее распространение получила в восточной литературе другая традиция, которую можно охарактеризовать как легендарную. Согласно ей Шапур, желая осведомиться о положении дел у противника, инкогнито посетил Римскую империю и даже явился на пир к императору, но был опознан и схвачен. Римляне зашили Шапура в шкуру быка (в некоторых вариантах - осла) и поместили в обоз армии, отправлявшейся в поход на Персию. Когда римляне дошли до Гундишапура, царю удалось выбраться и бежать в город. Встав во главе войск, Шапур совершил вылазку, наголову разбил римлян и взял в плен императора, который был подвергнут всевозможным издевательствам. Пленные римские воины были посажены на землю и впоследствии познакомили персов с культурой выращивания оливок [Histoire..., 1900, p. 522 - 528; Табакат..., 1923/24, с. 158; Мурудж..., 1927/28, с. 159 - 160; Ferdowsi's Shahname, 1935, p. 2036 - 2054; Тарих-и-Гардизи, 1984/85, с. 72; The Book..., 1962, p. 161 - 162; ср. Mudjmal, 2000, s. 54]19.

Недостоверность этого сообщения очевидна, однако на его примере мы можем наблюдать другой механизм формирования средневековой легенды. Данный рассказ кажется причудливым синтезом двух независимых друг от друга традиций. Из рассмотренной выше сирийско-христианской традиции позаимствован, видимо, сюжет о неудачной разведке Шапура, который здесь вставлен в иную сюжетную линию. Легенда о победе над римлянами и пленении императора основывается на сообщениях о том, как в 260 г. сасанидский царь Шапур I разбил римскую армию императора Валериана (253 - 260) и взял в плен его самого. В персидских преданиях, как отмечал мусульманский историк Хамза Исфахани (ум. между 961 и 971 гг.), царей с одинаковыми именами часто путали [Hamzae Ispahanensis..., 1844, p. 18]. Видимо, нечто подобное произошло и в данном случае. Как представляется, случилось то, что мы нередко наблюдаем в материалах легендарного характера. С течением времени образ более ранних героев постепенно забывается, а сведения о них переносятся на поздних персонажей, воспоминания о которых еще свежи в народной памяти. Интересно отметить, что данная традиция сохранила некоторые подробности, которые действительно обнаруживаются в ранних источниках. Например, то, что, согласно легенде, сделали с Шапуром, находит аналогию в одном фрагменте истории, приписываемой Юлию Капитолину, об императоре Максимине I (235 - 238), который, если верить этому источнику, заключал осужденных в тела недавно убитых животных [The Scriptores..., 1993, p. 330 - 331]. Не исключено, что легенда восходит к рассказу какого-то чудом освободившегося персидского пленника, сведения о котором были впоследствии перенесены на Шапура. Следует отметить, что в отличие от рассмотренной выше сирийской традиции в данной легенде нет ничего христианского. Едва ли она могла зародиться в христианской среде. Видимо, в данном случае мы имеем дело с чисто персидской традицией, но не официальной, восходящей к дворцовым анналам, а скорее литературной.

При этом необходимо учитывать, что для римлян Пероз-Шапур был вторым по значению городом после Ктесифона, что видно по словам Зосима [Zosimi..., 1837, p. 150], а кроме того, он назывался по имени царя (о чем особо упоминает Ливаний [Libanii..., 1904, p. 335]), т.е. в этом смысле мог именоваться "городом Шапура". В передаче, особенно устной, отличие "города Шапура" от "царского города", т.е. столицы, было невелико. Тем самым, если исходить из того, что в "Послании" Ктесифон спутан с каким-то другим городом, найти для идентификации лучшую кандидатуру, чем Пероз-Шапур, сложно.

19 Данный рассказ встречается также у авторов, придерживающихся первой из выделенных традиций. Интересно отметить, что представления о соотношении этих историй были самыми разными. Ат-Табари и Ибн ал-Асир включают эти рассказы в свои произведения как отдельные независимые известия, предваряя соответствующие фрагменты фразами о том, что так говорят некоторые из историков [Ibn-el-Athiri..., 1867, p. 284; Annales..., 1964, p. 844 - 845]. Напротив, у Балами события, описанные в этой истории, происходят после заключения мира (римляне отказываются выдать Шапуру своих союзников-арабов, вслед за чем царь решает начать войну и отправляется на разведку в страну ромеев) [Тарих-и-Балами, 1962/63, с. 915 - 917], а у Мирхонда - до этого события (сам поход римлян представляется в этой версии как месть за пленение императора) [Histoire..., 1843, p. 201 - 203]. Нетрудно понять, что такие построения, в которых механически соединяются разные легенды, также составленные из разнородных элементов, отражают только представления их авторов.

стр. 22
Поход Юлиана дает нам интереснейший пример того, как крупные события древности запечатлевались в исторической памяти и отражались в литературе. Желание сохранить для потомков сведения о масштабном событии, поддерживаемое, несомненно, широким общественным интересом, вызвало появление целой серии воспоминаний участников похода. При этом отношение к происшедшим событиям как среди их участников, так и в обществе в целом было неоднозначным. Сторонники и друзья Юлиана яростно защищали его, находя оправдание для спорных решений. Подвергавшиеся преследованиям христиане, наоборот, считали Юлиана вероотступником и грешником, поступавшим неправильно и в данном случае; мы видим это на примере церковных историй, где особый акцент делается на стратегических ошибках императора. По понятным причинам этот подход был впоследствии унаследован византийской историографией.

Поход Юлиана запомнили и на Востоке. Персидская историографическая традиция до нас не дошла; судя по всему, она погибла вместе с Сасанидским государством. Но воспоминания о походе сохранились среди жителей тех областей, где развертывалось противостояние Рима и Персии. Созданная там традиция опиралась, видимо, не на сообщения участников похода, а на рассказы людей, бывших недалеко от мест сражений (например, купцов, сопровождавших войско, и т.п.). Этим, как представляется, объясняются неточности в изложении фактов, тенденция относить все известные события к первым лицам государств и столицам. Кроме того, на формирование этой традиции наложило свой отпечаток и христианское мировоззрение людей, которые создали и передавали ее.

Циркулируя в обширной христианской среде ближневосточного региона, эта традиция получила широкое распространение; ее фрагменты обнаруживаются и в греческих, и в сирийских источниках. Ее передачи могли быть различными, вплоть до подробного, расцвеченного многими колоритными эпизодами текста "Послания Аполлинария". Впоследствии она была воспринята мусульманскими историками, которые сохранили ее в виде, близком к исходному, но связали воедино с арабскими преданиями о войнах с Шапуром II.

Для Востока эта традиция была не единственной; наряду с ней существовала персидская легенда о победе царя Шапура над императором. Зародившись, как мы видели, после победы Шапура I над императором Валерианом, эта традиция впоследствии смешалась с другими преданиями и перенеслась на более позднего Шапура II. Рассказ о славной победе над римлянами бытовал среди персов и после арабского завоевания и прочно занял свое место в средневековой мусульманской литературе.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Византийские историки. Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец. Афиней. Пирующие софисты. Рязань: Александрия, 2003.

Павел Орозий. История против язычников. Книги VI-VII. СПб.: Алетейя, 2003.

Ammiani Marcellini Quae supersunt. Leipzig, 1835.

Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed Ibn Djarir at-Tabari. Prima series, II. Leiden: E.J. Brill, 1964.

Chronicon anonymum ad A.D. 819. Chronicon anonymum ad annum Christi 1234 pertinens. Louvain: Officina orientalis et scientifica, 1937.

Chronicon Paschale. Vol. I. Bonn, 1832.

Chronique de Michel le Syrien Patriarche jacobite d'Antioche. T. 1. Paris, 1899.

Dexippi, Eunapii, Petri Patricii, Prisci, Malchi, Menandri Quae supersunt. Bonn, 1829.

Ferdowsi's Shahname. 7th vol. Teheran: Beroukhim, 1935.

Fragmenta historicorum graecorum. Vol. IV. Paris, 1860.

Georgii Monachi Chronicon. Vol. 2. Stuttgart, 1904.

Georgii Cedreni Compendium historiarum. Bonn, 1838.

Gregorii Barhebraei Chronicon syriacum. Paris, 1890.

Hamzae Ispahanensis Annalium libri X. St. Petersburg, Leipzig, 1844.

стр. 23
Histoire des rois des Persespar Abou Mansour 'Abdal-Malik Ibn Mohammad Ibn Ismâ'il al-Tha 'âlibî. Paris, 1900.

Histoire des Sassanides par Mirkhond. Paris, 1843.

Ibn-el-Athiri Chronicon quod perfectissimum inscribitur. Vol. I. Leiden, 1867.

Ibn qui dicitur Historiae Pars prior historiam ante-islamicam continens. Leiden: E.J. Brill, 1969.

Ioannis Malalae Chronographia. Bonn, 1831.

Ioannis Zonarae Epitome historiarum. Vol. III. Leipzig, 1870.

Iulianos der Abtruennige. Syrische Erzaehlungen. Leiden, 1880.

Kitab al- 'Unvan. Histoire universelle ecrite par Agapius (Mahboub) de Menbidj. Seconde partie, fasc. 1 // Patrologia Orientalis, t. VII. Paris, 1911.

Leonis Grammatici Chronographia. Bonn, 1842.

Libanii Opera. Vol. I. Leipzig, 1903. Vol. II. Leipzig, 1904.

Mudjmal wa-l-qisas. Einepersische Geschichte aus dem 12 Jahrhundert. Edingen-Neckarhausen: Deux Mondes, 2000.

Nöldeke Th. Ueber den syrischen Roman von Kaiser Julian // Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft. T. 28. 1874.

Philostorgius. Kirchengeschichte. Leipzig, 1913.

Sancti Prosperi Aquitani... Opera omnia. T. 1. Venezia, 1734.

Socrates' Ecclesiastical History. Oxford, 1893.

Sozomeni Ecclesiastica historia. T. II. Oxford, 1860.

The Book of Creation and History by Motahhar b. Tahir al-Maqdisi. Vol. 3. Teheran: M.H. Asadi, 1962.

The Chronicle of Joshua the Stylite. Cambridge, 1882.

The Fársnáma of Ibnu'l Balkhi. Cambridge: University Press, 1921.

The Scriptores Historiae Augustae. Vol. II. Cambridge (Massachusetts), L.: Harvard University Press, 1993.

The Tajárib al-Vmam or History of Ibn Miskawayh. Vol. I. Leyden, London, 1909.

The Works of the Emperor Julian. Vol. 1. L.: William Heinemann, N. Y.: G.P. Putnam's Sons, 1923.

Theodoreti episcopi cyri Eccleasiasticae historiae libri quinque. Oxford, 1854.

Theophylacti Symocattae Historiarum libri octo. Bonn, 1834.

Zosimi... Historiae. Bonn, 1837.

Абу-л-Фида. Тарих [История]. Т. 1. Константинополь, 1870.

Ал-Ахбар ат-Тивал. Таалиф ... ад-Динавари (Долгие сообщения. Сочинение ... ад-Динавари). Каир: Визарат ас-сакафа ва-л-иршад ал-кауми, ал-Идара ал-амма ли-с-сакафа, 1960.

Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джаухар фи-т-тарих. Талиф ... ал-Масуди. (Промывальни золота и рудники драгоценных камней. Сочинение ... ал-Масуди). Ч. 1. Каир, 1927/28.

Табакат-и-насири Таалиф ... кади Минхадж Сирадж (Насирские разряды. Сочинение ... судьи Минхаджа Сираджа). Т. 1. Кабул: Анджоман-и-тарих-и-Афганистан, 1963/64.

Тарих-и-Балами (История Балами). Тегеран: Чапханэ-и-данешкида, 1962/63.

Тарих-и-Гардизи (История Гардизи). Талиф Абу Саид Абд ал-Хайй бин Даххак бин Махмуд Гардизи. Тегеран: Донйа-и-китаб, 1984/85.

Permanent link to this publication: