Признание научных работ отечественных китаеведов в самом Китае всегда считалось у нас самой высокой оценкой их значимости. Когда мое предисловие к переводу современной китайской повести "Фужунчжэнь" ("В долине лотосов") Гу Хуа было опубликовано в Китае на китайском языке, я был очень доволен тем, что с ним может познакомиться китайская общественность, хотя свою работу писал для нашего читателя.

Справедливость требует сказать, что в самом Китае всегда был интерес к мнению иностранцев о китайской культуре. Политическая конъюнктура часто создавала препоны на пути научного общения, но ныне, к счастью, это ушло в прошлое. В настоящее время отечественные китаеведы работают профессорами в китайских университетах, как, например, В. В. Малявин, и издают свои труды на китайском языке в самом Китае, как БЛ. Рифтин (Гудянь сяошо юй чуаньшо. Лифуцин ханьсюе луньцзи (Классические романы и предания. Собрание синологических трудов Рифтина). Бэйцзин: Чжунхуа шуцзюй, 2003).

Кроме издания статей и книг отечественных синологов китайская научная общественность сделала следующий шаг - начала систематическое изучение трудов российских китаеведов в китайских университетах.

Так в Нанькайском университете (г. Тяньцзинь) появилась серия диссертационных работ, написанных в 2004 - 2005 гг. под руководством проф. Янь Годуна.

Отмечу прежде всего диссертацию Чэнь Цзинпэна "Эго ханьсюе цзя Вансили юй шицзе шоубу Чжунго вэньсюеши" ("Русский синолог Васильев и первая в мире история китайской литературы") (2004). Работа основана на обширном библиографическом материале, причем кроме исчерпывающей китайской части, в которой и книги и статьи даны раздельно, приведена и литература о В. П. Васильеве на русском языке: прижизненные первоиздания XIX в. и статьи китаеведов советского периода.

Уместно напомнить, что труд В. П. Васильева "Очерк истории китайской литературы" увидел свет в 1880 г. А первая история китайской литературы на английском языке Г. Джайльса "A History of Chinese Literature" вышла только в 1902 г. Диссертант выражает сожаление, что пионерский труд русского синолога до сих пор не переведен на китайский язык. Он высоко оценивает работу В. П. Васильева: "Мы будем изучать главные принципы и выводы Васильева о китайской литературе, в том числе и его научные методы исследования, очень полезные для современных историков и литературоведов" (с. III).

Для Чэнь Цзинпэна приоритет труда Васильева несомненен. Он считает, что "для русских и китайских синологов недопустимо пренебрегать значением этого труда, поскольку с его помощью китайская литература вводится в систему исследований и методологии науки нового времени, древняя восточная культура начинает читаться заново по моделям критериев западной цивилизации" (с. 6).

Китайского ученого не мог не удивить тот факт, что появление в России замечательного труда, на десятилетия опередившего достижения европейской науки в данной области, не вызвал у современников В. П. Васильева никакого отклика - работа была встречена полным молчанием. Объяснялось ли это политическими причинами или просто отсутствием минимального интереса к предмету, еще предстоит выяснить отечественным ученым. Однако избрание в 1886 г. В. П. Васильева в Академию наук, где он стал первым академиком-синологом, говорит об определенном внимании к ученому.

стр. 167

Китайский диссертант справедливо отмечает, что сам В. П. Васильев осознавал пионерский характер своей работы и, более того, занимал критическую позицию в отношении современной ему европейской синологии, упрекая таких авторов, как Ремюза и Легг, в чрезмерно суеверном отношении к традиционным китайским комментариям. Подробно проанализировав работу Васильева, в которой литература излагается по тематическому принципу, а не по принятому сейчас в Китае историко-хронологическому принципу, Чэнь Цзинпэн видит в этом влияние таких китайских трудов, как "Сыку цюаньшу" ("Генеральная библиография всех книг во всех четырех разделах").

Диссертант обнаруживает у русского синолога большой интерес к конфуцианской классике и против этого фактически не возражает, признавая конфуцианство своеобразным идеологическим мостом, связующим в истории китайской литературы древность и современность. Не без гордости за русскую синологию более чем столетней давности он пишет: "В "Очерке" Васильева есть места, заслуживающие пристального внимания исследователей китайской литературы сегодня. Главным образом это относится к его утонченному пониманию "Шицзина". Он был против традиционного конфуцианского истолкования этого сочинения, у него были сомнения о времени его создания. То, что Васильев рассматривает "Шицзин" как начало китайской литературы и дает высокую оценку его исторической значимости, позволяет сказать, что даже с сегодняшней точки зрения его выводы по-прежнему сохраняют жизненную силу" (с. 25). Чэнь Цзинпэн явно симпатизирует русскому синологу, когда, изложив содержание конфуцианского раздела "Очерка", приходит к заключению: "Он отважно пытается взглядом современного человека рассмотреть у древних и новых ученых правду и ложь, достижения и потери и указывает ясное направление для будущих исследований" (с. 40).

Далеко не все гипотезы и выводы русского ученого сохранили ценность для китайской науки. Многие проблемы, актуальные 200 лет назад, теперь получили иное решение на вновь открытом для науки материале и любопытны лишь как история синологии. Среди тех гипотез, которые заслуживают дальнейшего исследования, Чэнь Цзинпэн отмечает идею В. П. Васильева о влиянии буддизма на "Мэнцзы": "Это смелое предположение по-прежнему открывает поле для изучения современными исследователями трактата "Мэнцзы" и показывает, что мы не можем обходить молчанием и игнорировать замечательные труды" (с. 32).

Раздел о буддизме в труде В. П. Васильева, особенно анализ влияния буддийской религии на духовный мир человека, произвел на китайского диссертанта самое позитивное впечатление, что и неудивительно, потому что русский синолог был знаменит своими трудами по буддизму.

Тщательность подхода Чэнь Цзинпэна к творчеству Васильева показывает его отношение к первому переводу на русский язык стихотворения Су Ши "Хуаян", который был выполнен А. А. Фетом в 1856 г. для "Отечественных записок", а потом в отредактированном виде использован в "Очерке" В. П. Васильева. Разночтения в переводе неудивительны, ибо А. А. Фет был поэтом, а Васильев - ученым и цели у перевода были различными.

"Великим вкладом" В. П. Васильева в изучение "изящной литературы" (явэньсюе) китайский диссертант считает тот факт, что русский ученый включил жанр таньцы в сферу изящной литературы: "Автор объяснял таньцы как повесть, написанную в поэтическопесенной форме. Таньцы относятся, в сущности, к народной литературе и не занимают высокое положение. В конце XIX в. такую точку зрения можно назвать предвидением. Васильев закупил в большом количестве произведения таньцы. Среди ныне хранящихся в России изданий большинство привезено им" (с. 53).

Чэнь Цзинпэн отмечает, что "Очерк" Васильева не только был первым трудом по истории китайской литературы, в нем впервые рассматривалась народная литература, чего не было даже в первых китайских трудах по истории литературы. Пусть раздел народной литературы был у Васильева невелик и сообщал сведения только о драме, повестях и романах, но главным здесь было само признание равноправия народной литературы с изящной словесностью, до чего в Китае дошли еще не скоро. По словам диссертанта, русский синолог лучшим китайским романом считал "Хун лоу мэн" ("Сон в красном тереме"). За прошедшие 200 лет эта оценка данного произведения первым историком китайской литературы не была опровергнута.

В заключительной части диссертационной работы китайский ученый отмечает "новаторский дух" и "своеобразие мышления" русского синолога: "Ничуть не преувеличивая, скажу, что Васильев помогает нам по-новому понять китайскую литературу" (с. 61). Восторженные похвалы китайского ученого вызваны тем, что в главном он оказался единомышленником Васильева

стр. 168

и поэтому написал: "Очевидным своеобразием "Очерка" является то, что автор придерживается души китайской литературы - конфуцианства. Если бы он рассуждал о так называемой народной литературе по модели западной истории литературы, то мог бы забрести в дебри непонимания, и вследствие этого не было бы признано место народной литературы в тогдашнем Китае. Будучи основой традиционной культуры, конфуцианство за несколько тысячелетий стало ядром учености" (61). Особенно импонирует китайскому диссертанту оптимизм труда Васильева, видевшего* китайскую литературу не мертвой древностью, а живой, возрождающейся силой. Он предсказывал ее грядущий расцвет и обновление, сохранение ею своеобразия, несмотря на европейское влияние.

После В. П. Васильева выдающимся русским синологом был акад. В. М. Алексеев. Его деятельность, связанная со спасением, сохранением и исследованием китайской народной новогодней картины - китайского лубка (няньхуа), стала темой диссертационной работы Ван Пэймэй "О коллекции и исследованиях китайской народной картины в России" (2004). В Китае няньхуа стоили очень дешево, и было принято по религиозным соображениям ежегодно сжигать старые лубки и вывешивать новые, поэтому в самом Китае лубки не ценили и не собирали. Первая выставка няньхуа в Китае проводилась в 1937 г. Крупнейший китайский специалист по лубку проф. Ван Шуцунь собрал их более 10 тыс. За пределами Китая наибольшая коллекция няньхуа хранится в музеях Санкт-Петербурга (более 6 тыс.). Многие из имеющихся у нас произведений в Китае не сохранились и являются уникальными.

В диссертации имеется специальный раздел о русских собирателях китайского лубка, предшественниках В. М. Алексеева. Первыми нашими собирателями были В. П. Васильев и О. М. Ковалевский. За ними Ван Пэймэй называет Д. А. Ровинского, Г. Н. Потанина, В. Л. Комарова, Ф. В. Стасова. Самая значительная коллекция принадлежит В. М. Алексееву - около 4 тыс. няньхуа. После В. М. Алексеева собирательство китайского лубка в России продолжали В. Ф. Новецкий, Н. Д. Виноградов, П. К. Козлов, Б. И. Панкратов, В. С. Стариков. В настоящее время активным коллекционером является Б. Л. Рифтин, у которого имеется свыше 100 оригинальных произведений няньхуа.

Располагая ценным материалом, отечественные синологи активно изучают его. В диссертации собрана литература по китайскому лубку, вышедшая в России и в СССР, особое внимание при этом придается работам акад. В. М. Алексеева и его методологии исследования. Специальный раздел в диссертации выделен для трудов Б. Л. Рифтина - "Рифтин и китайская народная картина" (с. 50). Диссертация завершается сообщением о научных работах по китайскому лубку И. Ф. Муриан, И. П. Гаранина, М. Л. Рудовой и Т. И. Виноградовой. В послесловии диссертант рассказывает о своей беседе с Б. Л. Рифтиным в Китае и благодарит русского специалиста за консультацию.

Чрезвычайно отрадно, что китайские ученые обратили свое внимание на опыт преподавания китайского языка в России. Здесь главной фигурой безусловно является наш первый синолог-академик В. П. Васильев, которому посвящена диссертация У Хэ "Эго цзаотиды ханьсюэ цзяосюэ - Василиефу "ханьцзы цзеси" чутань" ("Первый опыт исследования "Анализа китайских иероглифов" Васильева. Преподавание китайской иероглифики в России в ранний период") (2005). Автор справедливо отметила, что "основы преподавания и изучения китайского языка в России были прогрессивными и опирались на передовые теории преподавания... "Анализ китайских иероглифов" является первым в России (даже, возможно, в мире) учебным пособием, которое было специально создано для освоения китайских иероглифов иностранцами. Оно появилось в середине ХГХ в. ... В пособии теория В. Васильева о "чертах" и "элементах" китайской иероглифики блещет мудростью и в наше время. Изучение опыта преподавания китайского языка за рубежом может оказаться полезным при обучении китайскому языку как иностранному и в нашей стране" (с. II).

В. П. Васильев изобрел графическую систему словарного расположения китайских иероглифов, которая стала общепринятой в словарях, изданных в России (Розенберг,1916; Колоколов, 1935; Ошанин, 1952; 1983). В самом Китае эта система не употребляется, хотя она имеет многие достоинства и верно служит не одному поколению ученых-синологов в нашей стране. Она значительно облегчает изучение китайской иероглифики иностранцами благодаря своей простоте, поскольку основывается на одной, последней заключительной черте китайского иероглифа.

Третья глава диссертации У Хэ посвящена реальному значению графической системы Васильева, которую автор образно называет "алфавитом китайских иероглифов". Графические системы китайских словарей гораздо сложнее и труднее для изучения, чем система Васильева, при

стр. 169

этом самая простая из них исходит из двух начальных черт иероглифа, а не из одной последней, что усложняет словарный поиск.

В диссертации Ли Лихуа Гээрцзиефусыцзиды Чжунго шэньхуа яньцзю" ("Исследования мифологии Китая Георгиевским") (2005) справедливо указано, что книга С. М. Георгиевского "Мифические воззрения и мифы китайцев" (СПб., 1892) - первое исследование китайской мифологии в мире, по достоинству оцененное как в Китае, так и во всем мире благодаря богатству материалов, изложенных в нем, оригинальности взглядов и научных методов подхода к исследованию. Основная идея этого труда, как и остальных пяти книг, написанных С. М. Георгиевским, - отстаивание ценности китайской культуры. По мнению Ли Лихуа, труд С. М. Георгиевского может быть использован для дальнейшего изучения китайской мифологии.

Замечу, что в советский период о работах С. М. Георгиевского на родине практически не упоминалось, кроме известной статьи А. А. Петрова "Философия Китая в русском буржуазном китаеведении" ("Библиография Востока". 1935, вып. 7). Ли Лихуа считает, что статья А. А. Петрова была похвальной, но сам термин "буржуазное китаеведение" в 1935 г. говорил больше любых похвал об истинном отношении к С. М. Георгиевскому.

Говоря о научном вкладе С. М. Георгиевского в изучение мифов, Ли Лихуа приводит следующие выводы, сделанные ученым: в области китайской мифологии сначала появляются мифические воззрения и только потом на этой основе формируются мифы; мифические воззрения китайцев и их мифы очень богаты; существует явление историзации китайских мифов и мифологизации китайской истории, поэтому смело можно говорить, что "древнейшая" история Китая до Шуня является мифом, сформированным на основе народных мифических воззрений, а три властителя, пять императоров и культурные герои являются мифическими персонажами; в мифических воззрениях китайцев самый высокий господствующий дух Бог (Шанди) смешивается с Небом воедино. Эти выводы в то время были новаторскими и до сих пор представляют ценность и заслуживают дальнейшего изучения исследователями внутри Китая и за рубежом. Мифические воззрения китайцев С. М. Георгиевский представил по категориям, в них включил мифические рассказы, исторические предания, истории святых, религиозные мифы и другие богатейшие материалы по традиционной китайской культуре. Это драгоценнейшее богатство для сегодняшних исследователей-синологов. В своей книге ученый применил филологический и лингвистический анализы как методы изучения материала и тем самым указал направление дальнейшего развития синологических исследований, а также внес вклад в защиту и популяризацию традиционной китайской культуры. Ли Лихуа считает позитивным его вклад в защиту места китайской традиционной цивилизации в истории цивилизации мировой.

В заключение скажу, что созданная в Нанькайском университете серия китайских диссертаций доказательно показывает: исследования крупнейших русских синологов XIX в. опережали в определенных отношениях достижения европейской синологии своего времени, сохранили свою значимость до настоящего времени и даже обладают прикладной практической ценностью, подобно графической системе китайской иероглифики В. П. Васильева. Русские синологи вели свои научные изыскания совершенно независимо и сохраняли критическое отношение к европейской синологии, опираясь на собственные познания в китайских источниках. В силу особенностей политического и исторического процессов эти труды отечественных синологов оставались в самом Китае неизвестными и только сейчас, в XXI в., привлекают внимание китайских ученых. Достижения отечественных исследователей достойно представляют нашу науку и встречают самое теплое отношение в Китае. Можно надеяться, что труды В. П. Васильева и С. М. Георгиевского будут в Китае переведены на китайской язык в числе классических работ зарубежных синологов и встанут в общий ряд с основными трудами европейской и американской синологии.

Permanent link to this publication: