Тюмень: Вектор Бук, 2011. 324 с.

Российское израилеведение (даже шире - российская школа ближневосточных исследований) пополнилось монографией М. Г. Агапова. В центре внимания автора - советская политика по отношению к еврейско-палестинскому сообществу. Хотя эта политика, определявшаяся условиями относительно удаленного во времени прошлого (1920 1930-е гг.), не кажется ему сюжетом, заслуживающим внимания, если бы, как он отмечает, не выглядящая ""неожиданной" поддержка Советским Союзом сионистов в конце 1940-х гг." (с. 6).

Действительно, обе стороны - последовательно развивавшийся ишув¹ и советское государство казались антагонистами: если возникновение и эволюция первой из этих сторон определялись сионистской идеологией как одной из доктрин еврейского возрождения, то вторая руководствовалась лозунгом "пролетарского интернационализма". Если ишув являлся сторонником Великобритании, то Советский Союз межвоенного времени считал ведущую мировую державу своим основным внешнеполитическим противником. Однако, как показывает М. Г. Агапов, потребности внешней политики и внутреннего положения Советского Союза периода между двумя мировыми войнами заставляли его не только противостоять ишуву, но и взаимодействовать с ним.

Этот вывод стал возможен потому, что в рецензируемой монографии собраны и обобщены документы и материалы отечественных архивов, включая РГАСПИ (Российский государственный архив

¹ Ишув еврейское сообщество подмандатной Палестины до создания в 1948 г. Государства Израиль, а также совокупность сформированных этим сообществом общественно-политических структур, экономических учреждений и институтов культуры.

социально-политической истории), ГА РФ (Государственный архив Российской Федерации), АВП РФ (Архив внешней политики Российской Федерации), РГАЭ (Российский государственный архив экономики). Опора на значительную базу источников способствовала тому, что работа М. Г. Агапова предстает как явление во многом исключительное и для отечественного израилеведения, и для исследований в области новейшей истории Ближнего Востока. Автор вводит в научный оборот те документы, которые в силу понятных и объяснимых причин (с одной стороны, они написаны по-русски, с другой - слишком долго были закрыты для исследователей) оставались вне поля зрения и иностранных, и отечественных специалистов.

Из этого вытекает важное обстоятельство: рецензируемая монография не вторична, как это, увы, происходит, порой с другими работами, ориентируемыми на иноязычную литературу и иноязычные документы, которые не могут рассматриваться как недоступные иностранным исследователям. Опора на отечественные архивы должна, видимо, рассматриваться как наиболее естественный путь к решению болезненной для российских востоковедов проблемы - вхождения в общемировое поле науки. Но для того, чтобы осуществить это, российский исследователь обязан максимально широко знать не только отечественную литературу, связанную с разрабатываемой им темой (что ныне часто выглядит как недостижимый идеал), но и зарубежную. Лишь так он сможет придать вес своей работе, поставив ее в круг ведущихся научных изысканий. Монография М. Г. Агапова в полной мере отвечает этим требованиям.

Автор рецензируемой монографии, подвергая анализу отношения между Советским Союзом и ишувом в 1920-1930-х гг., отвечает в итоге на более значимые вопросы: почему в конце 1940-х гг. советское государство признало Израиль? На каких аспектах этих отношений он сосредоточивает внимание в своей работе?

Ответ на второй вопрос во многом предсказуем. М. Г. Агапов не мог обойти стороной проблемы, связанные с деятельностью Коминтерна в силу того, что на территории подмандатной Палестины возникала однажды ставшая его секцией коммунистическая партия, формировавшаяся теми, кто видел свою первоначальную задачу в содействии сионистскому "национальному строительству". Он должен был обратиться к рассмотрению советских экономических контактов с еврейско-палестинским сообществом. Наконец, в сфере его внимания не могли не оказаться основные направления и методы решения "еврейского вопроса" в Советском Союзе. Все это естественно и оправданно, но вместе с тем, когда автор обращается к этим трем аспектам своего исследовательского проекта, перед ним немедленно возникают трудности, определяемые вовсе не нехваткой документальной базы (она, как свидетельствует текст монографии, обширна), а степенью их разработанности его предшественниками.

В первую очередь это относится к проблеме палестинской практики Коминтерна, которая, казалось бы, уже была проанализирована в работах Г. Г. Косача и в определенной мере Ю. А. Балашова. Тем не менее это препятствие М. Г. Агапов успешно преодолевает: для этого достаточно небольшой коррекции угла прочтения соответствующих документов, когда на передний план выходит Коминтерн как инструмент советской внешней политики (а не Палестинская компартия (ПКП), как в работах Г. Г. Косача, или анализ построения ближневосточного аппарата в руководстве Коминтерна, как в работах Ю. А. Балашова). В этой связи становится абсолютно непринципиальным то, что все три автора могут цитировать одни и те же документы и материалы. Важно другое: в силу каких обстоятельств Палестина оказывалась центральным звеном советской ближневосточной политики, как и почему незначительная политическая сила, которую навязывавшийся ей из Москвы "интернационалистский" курс делал изгоем ишува, продолжала пользоваться советской поддержкой, целенаправленно игнорировавшей причины, приводившие основателей местного коммунистического движения в Палестину? Вытекающие из работы М. Г. Агапова ответы на эти вопросы просты - стремление войти в зону регионального влияния Великобритании и с помощью казавшейся непогрешимой доктрины "интернационализма" обрести союзников в арабской среде. Политика оказывалась прагматичной (если не использовать более резкие эпитеты) - еврейско-палестинский коммунизм был нужен для решения определенной задачи. Когда эта задача была решена (появление арабско-палестинских коммунистов, как и создание компартии Сирии при активном участии ПКП), ведущие фигуры этой ветви ближневосточного коммунизма были безжалостно отброшены.

Советские экономические контакты с еврейско-палестинским сообществом в монографии М. Г. Агапова выступают как едва ли не первое в отечественной историографии исследование этого вопроса. Для ее автора важно подчеркнуть, что различие идеологических установок обеих сторон отнюдь не было препятствием, учитывавшимся Советским Союзом, когда он устанавливал хозяйственные связи с ишувом. Эти связи предполагали, что их цель - преодоление экономической бло-

кады советской державы. Несомненно, что, устанавливая их, эта держава имела в виду не столько ишув, сколько свои отношения с Великобританией. Но важнее другое: Советский Союз нуждался в хозяйственных контактах с ишувом, для того чтобы решить более значимую задачу осуществить экономический прорыв в арабскую среду Ближнего Востока. Уже в силу этого обстоятельства (конечно, связи с ишувом и с арабской предпринимательской средой зависели от "доброй воли" Великобритании) ишув играл вспомогательную роль, едва ли действительно оказываясь в центре внимания советских внешнеторговых организаций и контролировавшего их государства. Собственно, только поэтому все инициативы (в том числе и широкое распространение русского языка) представлявших ишув структур и отдельных лиц, как и его, казалось бы, готовность и способность стать советским внешнеэкономическим партнером, постоянно отбрасывались и пресекались.

Как доказывает содержащаяся в монографии значительная библиография, М. Г. Агапов не первый отечественный историк, пишущий о крымском и биробиджанском вариантах решения "еврейского вопроса" в Советском Союзе. Однако его постановка этой проблемы вновь связана не столько с ее детальным исследованием в качестве самостоятельной темы, сколько с рамками проблемы советского признания Израиля. Это означает лишь, что автора интересует в первую очередь антисионистский смысл обоих проектов, рассматривавшихся в СССР в качестве очевидной альтернативы процессу созидания ишува. Равным образом это относится и к выводам М. Г. Агапова, связанным с насильственным прекращением эмиграции советских евреев в Палестину. Сионистская деятельность в Палестине (крымский и биробиджанский проекты это доказывали) для советской державы вновь выглядела как неприемлемая.

Все же почему в конце 1940-х гг. Советский Союз выступил с ""неожиданной" поддержкой" сионистов? К сожалению, М. Г. Агапов не дает развернутого ответа на этот вопрос, ограничиваясь в разделе "Вместо заключения" замечанием, что начатые в 1941 г. политические контакты между советскими дипломатическими представителями в Лондоне и Вашингтоне и лидерами Всемирной сионистской организации (ВСО) открыли "новую страницу в истории отношений СССР и международного сионистского движения" (с. 286). Насколько это замечание важно с точки зрения вопроса о советском признании Израиля?

Представляется, что автору монографии стоило построить заключение таким образом, чтобы четко сказать: советский курс в отношении ишува, преследовавший реализацию более существенных целей в региональном пространстве всего Ближнего Востока (а не только Палестины), и последующая позиция Советского Союза в отношении Израиля были построены на тех же прагматических основаниях. М. Г. Агапов прекрасно знает, что советско-израильские отношения времени конца 1940-х конца 1960-х гг. не были стабильны, переживая кризисы, откаты назад, став к 1960-м гг. едва ли не полностью стагнирующими. Как показывает рецензируемая монография, все это содержалось в самой истории контактов Советского Союза с ишувом.

На мой взгляд, в рецензируемой работе неудачен выбор термина, с помощью которого автор обозначает второго субъекта отношений Советского Союза с еврейско-палестинским сообществом - "еврейский национальный очаг". По сути, за этим термином стоят не люди, не создававшиеся ими структуры и институты, а юридическое основание (Декларация Бальфура), оправдывавшее их присутствие в подмандатной Палестине. Но можно ли развивать отношения с юридическим основанием? Если автор монографии по каким-то причинам не хотел обращаться к термину ишув, то почему он не мог использовать выражение "еврейско-палестинское сообщество"? Быть может, М. Г. Агапов, ставя вопрос о "советско-израильских отношениях" хотел сказать, что этот "очаг" был, если использовать израильскую терминологию, "государством в пути"? Однако даже это объяснение не снимает высказанных сомнений.

Наконец, последнее замечание не имеет отношения к сути рассматриваемых М. Г. Агаповым проблем, но порождено тем, что его интересует исключительно тот материал, который находится в центре его внимания. Разумеется, было бы странно, если бы дело обстояло не так, но все же у советской политики в отношении ишува есть и более широкий контекст, связанный с тем, что советская внешняя политика в 1920-1930-е гг. (быть может, и в более позднее время) в отношении не только еврейско-палестинского сообщества, но и вновь возникавших стран или подмандатных территорий Ближнего Востока, была все так же зыбка, зависела от многих привходящих обстоятельств, среди которых даже не столько противодействие Великобритании, сколько непонимание или иллюзорный подход к происходившим тогда в регионе процессам.

В итоге советский внешнеполитический курс отторгался египетскими и сирийскими националистами, он оказывался неприемлемым (в силу отношения государства к советскому "внутреннему" исламу) для саудовского руководства. Это лишь небольшая часть неудачных последствий этого

курса. Представляется в связи с этим, что монография М. Г. Агапова лишь выиграла бы, если бы автор учитывал этот контекст, который, разумеется, не должен был стать частью его исследования, но все же мог содействовать тому, чтобы некоторые акценты его монографии подверглись вполне косметическим изменениям. В таком случае ее содержание могло приобрести более значимый характер.

Однако сказанное - не замечания, а пожелания автору, который, в чем не приходится сомневаться, будет и в дальнейшем содействовать развитию отечественных ближневосточных исследований, включая и их израильский аспект.

Permanent link to this publication: