И сказал: слушайте слова Мои: если бывает у вас пророк Господень, то я открою ему в видении, во сне говорю с ним

(Числа. 12:6)

"Бог никого не наказывает, не предупредив заранее "

(Ориген)

Человек всегда хотел знать, что ожидает его в будущем, из чего и родилось такое явление, как мантика - прорицания. В древности люди искали подсказки в окружающем мире - в полете птиц (орнитомантия), в поведении животных (в частности гиппомантия), в движении облаков (аэромантия, или нефеломантия), огня или дыма (пиромантия и либаномантия), в других природных явлениях или в сновидениях (онейромантия; ониромантия). Человек пытался использовать дивинации во всех сферах жизни, от частного быта до коллективной судьбы. Мантика во все времена занимала значительное место в повседневной жизни, ритуалах, религии, литературе и философии. С античных времен сведения о ней дошли до нас в произведениях Пифагора, Эпикура, Сократа, Лукиана, Платона, Сенеки, Цицерона и других, не столь знаменитых деятелей. Библия полна примеров таинственных предзнаменований и вещих снов, разгадка которых влияет на судьбы народов. Стремление заглянуть в будущее сохранилось в людях и в наши дни, только теперь для прорицания используются сложные астрологические и математические расчеты и компьютерные программы.

Ключевые слова: гадания, судьба, монгольская средневековая культура, религия, литература, фольклор.

МАНТИКА КАК ЭЛЕМЕНТ КУЛЬТУРЫ

К мантике обращались практически все народы мира. Другое дело, в какой форме это делалось, какое мировоззренческое, религиозное, философское или научное обоснование подводилось под нее. Например, в европейской астрологии это вылилось в теорию космической предопределенности судьбы людей и способствовало развитию астрономии. Философская основа монгольской астрологии "Зурхай" вышла из буддийского учения Калачакры о связи макрокосма с микрокосмом, вселенной с человеком. В древности дивинации были тесно связаны с религиозными культами - вспомним хотя бы дельфийского оракула и культ Аполлона. Мантика являлась значимым элементом древней и традиционной культуры. Не случайно в Китае в "древнюю эпоху "шаман", "летописец" и "оракул" обозначали три иерархические ступени одной и той же профессии" [Чжан Я-чу, Лю Юй, 2007, с. 331]

Впоследствии мировые религии стремились отгородиться от гаданий, видя в них разновидность магии. Действительно, в магических ритуалах гадания использовались для получения сведений о будущем с целью последующего магического воздействия, чтобы изменить предполагаемый ход событий. Но сами по себе прорицания не являются магией. "Это две совершенно разные практики. Прорицания стремятся распознать прошлое, настоящее и будущее, а магия - активный процесс, посредством которого надеются изменить будущее" [Каннингем, 1997, с. 12].

Наиболее простые способы мантики, такие как бросание жребия, как бы предвосхищают некоторые элементы теории вероятности. По другим способам прорицания, как, скажем, гадание по внутренностям птиц и животных, полету птиц и т.д., можно реконструировать мифологические представления народа или племени. Тема мантики широко использовалась в литературе и фольклоре, особенно в древности и средневековье. Прорицания используются как отдельный мотив в мифах, сказках и в письменных сочинениях. Иногда же они становятся главной пружиной сюжета, как это происходит в многочисленных вариациях истории царя Эдипа. Зачастую прорицания облекались в самостоятельный жанр, в частности сборники толкований сновидений или чудесные истории сбывшихся предсказаний.

Словом, мантика - распространенный, если не универсальный, культурный феномен. В ней получают своеобразное отражение история народов, их психология, религия, мифология, фольклор, обычаи, обряды, межкультурные коммуникации и т.п.

БЫТОВЫЕ ЗНАКИ И ПРИМЕТЫ

У монгольских народов существуют десятки разных способов гадания. Например, так называемые шаманские - через призывание духов, или астрологические - посредством некоторых методик "Зурхая". До сих пор широко распространены гадания по бараньей лопатке, на монетах, чаще на девяти, на игральных костях (кубиках), на шагай (овечьих суставных бабках), на четках, камнях, стрелах, путем бросания жребия, хиромантии, разгадывания снов и прочее. Некоторые из них, например гадание по бараньей лопатке, имеют давние национальные традиции, а другие, в частности прорицания посредством монет, явно заимствованы, в данном случае от китайцев.

Во многих видах гадания используются широко распространенные в быту предметы (бараньи лопатки, таранные кости), чаще всего встречающиеся птицы и животные (ворон, сорока, лошадь, верблюд, собака, волк, лисица), физиологические реакции человека. В частности, как пишет Д. Очирбат, встряхивающаяся лошадь и зевающий верблюд понимались как хорошая примета: задуманное должно исполниться. При выезде в дорогу с караваном или на поиски чего-нибудь встреча с волком считалась хорошей, а с лисой - плохой приметой. Первое предвещало исполнение задуманного, а второе - препятствия на пути к нему.

Приметы часто приурочивались к тому или иному конкретному времени. Стрекотание сороки в определенный час могло означать приезд дальнего родственника, шум в ушах - материальные потери, шум огня в очаге - то обстоятельство, что женщина сердцем не принадлежит дому [Очирбат, 1990, с. 78 - 82]. Как предметы и обстоятельства, так и семантика прорицания могли носить специфически национальный характер. Например, встреча с человеком с пустыми ведрами, особенно если их несет женщина, толкуется русскими как дурная примета, а монголами - как хорошая, как предзнаменование того, что задуманное исполнится. Встреча с человеком, несущим пустую корзину для кизяка, монголами тоже воспринималась как удачная [Очирбат, 1990, с. 82].

Монгольские приметы определялись традиционным образом жизни - скотоводством, охотой и вообще погруженностью в природу. Поэтому в прорицаниях часто встречаются ссылки на поведение птиц и животных, как диких, так и домашних, тонкие наблюдения над природными феноменами. Значительное место занимают приметы

из повседневного быта людей. Прорицания охватывали основные стороны жизни человека. Например, по отношению к бытовым приметам Д. Очирбат выделяет несколько основных ситуаций:

1. Приезд, приход родственников, гостей, высокопоставленных лиц, встреча с хорошими, приятными людьми - 32 приметы.

2. Угощение, выпивка, встреча на пиру, свадьбе - 28 примет.

3. Потери, страдания, беспокойство (в этом же разделе, вероятно, должны быть также и болезни. - А. Т.) - 30 примет.

4. Радость, хорошее дело, счастливый исход - 27 примет.

5. Прибавка зарплаты и дохода, приобретение вещей, материальная выгода-17 примет.

6. Наговоры, сплетни, конфликты, спешная работа - 17 примет.

7. Тебя вспоминают родственники - 12 примет.

8. Выезд для дальней работы - 2 приметы [Очирбат, 1990, с. 80].

При гадании по бараньей лопатке, судя по старинным письменным источникам, могли рассматриваться сто с лишним вариантов ответа [Очирбат, 1990, с. 58]. Хотя в целом ряде видов гадания предусмотрены бинарные ответы "да-нет". Гадания часто сопровождаются ритуалами, магическими действиями и религиозными обрядами.

ПРОРИЦАНИЯ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛИТЕРАТУРНО-ФОЛЬКЛОРНОЙ ТРАДИЦИИ МОНГОЛОВ

Тему прорицания у древних и средневековых монголов рассмотрим сначала на материале основного исторического источника той поры - созданной в первой половине XIII в. (предположительно в 1228 или 1240 г.) эпической хроники "Монголын нууц товчоо"¹. На русском языке памятник известен по переводу академика С. А. Козина под названием "Сокровенное сказание монголов" (1941) [Сокровенное сказание..., 1989 - 1990]. В последние годы чаще используется другой перевод названия - "Тайная история монголов" ("The Secret History of the Mongols"), что не отменяет правомочности козинского варианта, выдержавшего проверку временем и имеющего, на наш взгляд, смысловое обоснование. "Нууц товчоо" - не просто тайный или секретный документ, а еще и правдивое, честное повествование о деяниях Чингисхана в память и в назидание его потомкам. По степени своей откровенности и доверительности это действительно сокровенный рассказ, относящийся как к деталям жизни Чингисхана, его окружения, соперников и врагов, так и к некоторым подробностям общего уклада жизни древних и средневековых монголов, включая духовную, сакральную сферу. Все это показано в максимальной для средневековой поэтики приближенности к исторической реальности.

Можно даже говорить об определенной документальности МНТ. В ней запечатлены свидетельства современников. В данном обстоятельстве был уверен архимандрит Палладий (П. И. Кафаров), которому принадлежит честь открытия памятника для русского и европейского читателя еще в середине XIX в. По словам П. И. Кафарова, это произведение "есть дело не одного лица; по-видимому, люди, бывшие свидетелями самых событий или жившие не далеко от времен Чингисхана, слагали каждый свои предания в общую сумму, которая и излагаема была систематически кистью какого-нибудь грамотного Монгола" [Кафаров, 1866, с. 16 - 17]. Да и сам автор (авторы), несомненно, являлся также очевидцем событий. Сведения МНТ как наиболее близкого по времени описываемых событий источника в большинстве случаев заслуживают, на наш взгляд, большей веры по сравнению с другими источниками, если обнаруживаются какие-то разночтения в информации. Стремление к исторической точности в МНТ

¹ Далее в статье будет использоваться сокращенное написание "Нууц товчоо" или аббревиатура МНТ.

оборачивалось редким для средневековой литературы реализмом в передаче подробностей жизни монголов XII-XIII вв. Тем более что здесь история излагалась не как хроникально-летописная выборка событий, а как поток жизни или, по крайней мере, как совокупность наиболее важных подробностей из истории монгольского общества XII-XIII вв., концентрирующаяся вокруг жизни и деятельности центральной фигуры - Чингисхана. Не обходятся вниманием и предшествующие эпохи, связанные с именами его предков.

Таким образом, "Сокровенное сказание" является самой ранней, содержательной, достаточно подробной фиксацией различных сторон жизни древних и средневековых монголов. Определенное место занимают там сюжеты, посвященные мантике. Правда, в них, как правило, показывается лишь результат гадания или прорицания, без подробностей самой технологии процесса. Можно сказать, что здесь утверждается мировоззренческий аспект проблемы прорицания. Именно через прорицания показывается историческая миссия Темуджина (Чингисхана) в качестве личности, призванной положить конец бесконечным распрям смутного времени и установить мир и спокойствие через объединение племен и народов.

Первое пророчество провозглашает Алан-гуа за многие поколения до рождения Чингисхана. Она рассказывает о чудесном зачатии от небесного человека: "Каждую ночь через дымовое отверстие и через щели под притолокой, испуская свет, спускался в юрту светло-желтый человек. Он гладил мой живот, и свет его проникал в мое чрево. И в момент, когда восходящее солнце вот-вот должно было сменить луну, он исчезал, извиваясь, как желтая собака" [МНТ, § 21] (здесь и далее перевод автора статьи за исключением специально оговоренных мест. - А. Т.). Детали - "испуская свет", "через дымовое отверстие и щели под притолокой", "светло-желтый человек", "свет его проникал в мое чрево", "исчезал, извиваясь, как желтая собака" - подчеркивают солярную семантику эпизода. Здесь нет случайностей, каждая подробность уместна, усиливает необычность происходящего. Оборот из оригинала ceügen sira gü'ü n [Index..., 1972, § 21] - "светло-желтый человек" - в переводе С. А. Козина звучит: "светло-русый человек" [Сокровенное сказание..., 1989, с. 102]. Такой перевод изменяет недвусмысленную семантику солярного небесного образа, допуская возможность неверных интерпретаций, например, в виде расово-антропологических толкований о "европеоидном", "динлинском" или "чешиском" происхождении детей Алан-гуа и соответственно Чингисхана как ее далекого потомка (см., например: [Гумилев, 1970, с. 98 - 100]). Ночной небесный пришелец в МНТ весь "светло-желтый", а не только волосы у него "светло-русые". Он весь уподобляется свету (выделено мною. - А. Т.).

Сюжет чудесного зачатия Алан-гуа играет во всех этих произведениях важнейшую смысловую и композиционную роль, связывая древнюю историю с эпохой Чингисхана. Главный смысл сюжета в предсказании неизбежности верховной власти потомков Алан-гуа. Она сама пророчествует: это "был знак, что они небесные дети", которые "станут всеобщими ханами" (МНТ, § 21). Связь солярной символики и сакрального права на власть более непосредственно подчеркивается в сюжете сна Дай-сэцэна в "Сокровенном сказании монголов". Дай-сэцэн сопоставляет приснившегося ему накануне сокола, держащего в когтях солнце и луну, с последующим приездом мальчика Темуджина и его отца Есугей-батора. Солярная символика в этом сне повторяется троекратно: сначала в образе сокола - родового тотема Есугей-батора и Чингисхана, затем - солнца и луны в когтях сокола и также в цветовой атмосфере сна - "Белый [свет] низошел" вместе с соколом, опустившимся на руку Дай-сэцэна (МНТ, § 63) (подробнее текст сна на русском языке и его анализ см.: [Тугутов, 2005(2), с. 245 - 248]). Семантика образа сокола, держащего в когтях солнце и луну, как бы предвосхищает будущую судьбу девятилетнего мальчика Темуджина - будущего властителя мира Чингисхана.

Небесная, солнечная символика МНТ уходит корнями в глубочайшую древность. Солярным образам памятника XIII в. легко найти соответствия в наскальных изобра-

жениях на территории Монголии бронзового века, а то и более раннего времени [Тугутов, 2005(1), с. 136]. Иначе говоря, эти образы и связанная с ними семантика занимали на протяжении многих веков прочное место в мировоззрении монгольских и, говоря шире, других, в первую очередь тюркских народов Центральной Азии. Как свойственно мифологическим представлениям, семантика солярных образов многозначна и изменчива в зависимости от временных и национально-культурных локусов, но мотив власти является, по-видимому, одним из наиболее устойчивых и универсальных значений в солярных мифах. В качестве наглядного примера подтверждения многовековой преемственности такой семантики можно указать, например, на символ верховной власти у многих народов - корону. Круг и зубцы вокруг нее воспроизводят древний солярный образ.

Особую миссию Чингисхана предчувствуют в своих пророческих видениях еще несколько персонажей МНТ. В последующем эти предсказания сбываются. Предсказания и их подтверждения в жизни Чингисхана образуют некий общий сюжет судьбы человека, избранного Небом для великих свершений.

Надо подчеркнуть художественное мастерство, с каким строится данный сюжет. Это напоминает архитектонику музыкального произведения, где тема образуется путем постепенного нарастания и развития лейтмотивов. Сначала отдаленный намек на тематический мотив в сюжете о непорочном зачатии Алан-гуа: до исполнения этого пророчества пролегает бесконечность мифологического временного отчета. Потом образ сокола с солнцем и луной в когтях связывается с девятилетним Темуджином. Пророчества Хорчи о будущей глобальной власти Темуджина происходят в молодости последнего, когда тот только начинает самостоятельную политическую деятельность в ранге вождя небольшого числа последователей из нескольких близких между собой родов и племен. Предсказания Хорчи явно выделены в ряду сходных мотивов: они и подробнее, и дополняются его диалогом с Темуджином и вновь напоминаются позже в наградных указах Чингисхана и в рассказе о приключениях Хорчи при комплектовании своего гарема [МНТ, § 121, 202, 207, 241]. Пророчества Хорчи становятся кульминацией тематической линии предчувствий великой судьбы Чингисхана.

Тема предсказаний повторяется в предвидениях других персонажей - сподвижников Чингисхана. Однако она звучит значительно сдержаннее, как бы мимоходом, без особых сюжетных подробностей. Чингисхан вспоминает в наградном списке о людях, чьи пророчества сбылись, выделяя, в частности, полководца Мухали. Затем мотивы прорицаний растворяются в подробностях реальной деятельности Чингисхана. Отход темы мантики на второй план общего повествования объясняется, вероятно, тем, что главные пророчества о судьбе Чингисхана уже сбылись, и также писательским тактом автора (авторов), ориентированного на достоверно-свидетельское воспроизведение жизни своих героев.

В попытках понять будущее средневековые монголы обращали свое внимание и на знамения. Причем в качестве знамений не обязательно понимались некие сверхъестественные знаки. Нужно было в повседневности, в каких-то обычных на первый взгляд вещах и происшествиях увидеть потаенный смысл. Когда юный Темуджин, скрываясь от тайчуудов в течение трех дней в горном лесном массиве Бурхан-халдуна, решил спуститься вниз, ведя под уздцы лошадь, как вдруг с нее упало седло, несмотря на прочную, правильно прилаженную сбрую. Темуджин вернулся в чащу, усмотрев в необъяснимом происшествии некое предостережение свыше: "Не Небо ли меня увещевает?" (Тэнгэр ятган байнауу?) [МНТ, § 80]. Пробыв еще три дня, он предпринял новую попытку, однако горную тропу в лесу перегораживал большой камень размером с юрту. Темуджин вновь видит в этом некий знак и продолжает скрываться в тайге. Лишь на девятый день голодный юноша выбирается из леса, обходя громадный валун и ножом для стрел прокладывая себе дорогу в густой чаще. Однако, оказывается, тайчууды по-прежнему не снимали осады и захватили в плен обессиленного Темуджина.

В рассмотренном выше эпизоде из "Сокровенного сказания" тема неожиданных, необъяснимых препятствий варьируется трижды. Такое эмоциональное усиление образа знамений подчеркивает их значимость в сакральной семантике МНТ и, что еще важнее, в духовной и психологической эволюции юного Темуджина. Урок знамений на Бурхан-халдуне приоткрыл Темуджину тайну его судьбы - утвердил в благосклонности к нему Неба, укрепил его веру в себя, свое предназначение и научил необходимости пристально вглядываться в вещие знаки, будь то мельчайшие детали окружающего, диспозиция боя, нюансы политических взаимодействий среди вождей племен или характеры людей. Известно, что Чингисхан уже с юного возраста практически не ошибался в выборе своих сподвижников, многие из которых впоследствии стали выдающимися полководцами. Внимание к миру, к различным его подробностям, судя по МНТ, были свойственны Темуджину-Чингисхану по его природе, с рождения и в течение всей жизни он совершенствовался в искусстве понимать потаенный смысл событий, поступков людей и потребности времени. Это качество характера особенно усиливается после драматического сидения в чаще Бурхан-халдуна.

В "Нууц товчоо" знамения не преподносятся как безусловные феномены сакрального мира. Они описываются через сознание Темуджина и истолковываются им же. Поэтому, например, с точки зрения современного читателя, привыкшего к рациональному объяснению явлений мира, можно предложить вполне обыденное толкование событий на Бурхан-халдуне - видеть, например, здесь проявления психологического состояния героя. Может быть, в спешке бегства от врагов седло было прилажено не совсем аккуратно, чего Темуджин не замечает в своем возбужденном состоянии. Из-за того же стресса он мог заплутать в густом лесу и выйти на незнакомую тропу, где и лежал валун, перегородивший путь. Тем более что юноша провел почти неделю без пищи.

Сходные мотивы встречаются в "Сборнике летописей" Рашид-ад-дина - историческом памятнике, созданном в Персии, при дворе монгольских ильханов, спустя примерно век после "Сокровенного сказания". Только здесь размывается историческая конкретика, присущая МНТ: "Однажды Чингисхан ехал по некоему важному делу; он достиг высокого холма и направился на [его] вершину; седло вместе с ним отделилось от спины лошади без того, чтобы распустилась подпруга или развязались нагрудные ремни; Чингисхан упал. Сильно удивившись этому обстоятельству, он сам себе сказал: "Может быть, всевышняя истина не желает, чтобы я ехал по этой дороге, и затрудняет мое дело". Он подумал о возвращении, но сатана снова одержал [над ним] верх, и [Чингисхан] отправился по влечению сердца. Неожиданно некоторое количество [людей] из племени меркит напали на него, захватили, увели и стерегли до тех пор, пока, по прошествии некоторого времени, не прислали им кое-что из дома Чингисхана и не взяли его обратно" [Рашид-ад-дин, 1952, т. 1, кн. 1, с. 115].

Текст "Сокровенного сказания" не дает однозначной оценки, в отличие от "Сборника летописей", где повествователь не сомневается в сверхъестественной природе происходящего ("сатана снова одержал [над ним] верх" [Рашид-ад-дин, 1952, т. 1, кн. 1, с. 115]). Порой и сами знамения описываются в волшебно-фантастическом ключе: в пути Чингисхан "заметил камень, который поворачивался без чьей-либо помощи. Поравнявшись с ним, он стал размышлять: "Это что-то весьма странное и удивительное! Пожалуй, мне не следует ехать по этой дороге!"" [Рашид-ад-дин, 1952, т. 1, кн. 1, с. 172]. Тем не менее он и не верит предостережению свыше, по-прежнему находясь во власти "сатаны", и попадает в плен к тайчуудам. Здесь можно узнать видоизмененный вариант эпизода МНТ, с той разницей, что там валун не описывался как сверхъестественный предмет: не вращался, а лишь перегораживал тропу.

В том же ключе Рашид-ад-дином преподносятся другие знамения. Амбагай-хан (Хамбакай-каан в "Сборнике летописей") едет к татарам сватать невесту для своего сына: "Внезапно рыжий конь Хамбакай-каана пал. Чинтай-Кийан сказал Тудан-отчи-

гину: "Я считаю смерть этой лошади за предупреждение благосклонной к нам судьбы - и лучше [нам] не ехать". [Тудан-отчигин] передал эти слова Хамбакай-каану, но тот не обратил [на них] внимания и поехал [дальше]. На следующую ночь они доехали до племени баяут-дуклат. Те, заколов тощего барана, варили [его]. Внезапно котел треснул. Чинтай-Кийан снова повторил те же слова Тудан-отчигину и сказал, чтобы тот [их] передал Хамбакай-каану. Когда [Тудан-отчигин] сказал [их] ему, Хамбакай не одобрил [его речи] и сказал: "Зачем ты предсказываешь каждый день дурное, что это за речи?!" - и отправился [дальше]" [Рашид-ад-дин, т. 1, кн. 2, с. 23]. Не вняв предупреждениям судьбы, Амбагай-хан (Хамбакай-каан) погибает.

Знамения "Сборника летописей" относятся, безусловно, к миру чудесного, где действуют "предупреждения судьбы" и где "сатана" может "одержать над человеком верх". Мантика "Сокровенного сказания" значительно сложнее. Сакральная тема не нарушает общего реалистического тона этой художественной хроники XIII в. Такое сочетание естественной, не взыскующей рациональных доказательств религиозности со здравым смыслом и прагматичным реализмом по отношению к повседневной жизни являлось доминантой мировоззрения древних и средневековых монголов. Оно определяло их мысли и поведение на текущий момент и при планировании будущего. Данная доминанта их мировоззрения повлияла не только на общий строй и поэтику "Сокровенного сказания", но и отразилась в передаче особенностей психологии и поведения многих его персонажей.

ПРОРИЦАТЕЛИ, ЖРЕЦЫ И ШАМАНЫ

Нам вновь придется обратиться к переводу "Сокровенного сказания", сделанному С. А. Козиным. В этом самом известном и наиболее полном переводе на русский язык встречаются отдельные неточности. Мы коснемся лишь тех случаев, когда затрудняется понимание и без того непростых для современного восприятия мест текста. С. А. Козин - один из самых выдающихся российских монголоведов - до "Сокровенного сказания" занимался в основном переводами произведений героического эпоса, в частности калмыцкого эпоса "Джангар". Тяготение к яркой образности и эпическому размаху при переводе МНТ сохранилось, вероятно, у него от прежней художественной практики. Однако такая манера не всегда соответствует стилистике оригинала МНТ, с ее точной обусловленностью каждого штриха смысловой и художественной задачей, историзмом отражаемых событий и образов. Кажущаяся близость этого историко-художественного повествования с поэтикой героического эпоса подталкивала переводчика к поиску средств из арсенала традиционной эпики.

Вероятно, по этой причине С. А. Козин вносит детали, отсутствующие в оригинале МНТ. Возьмем эпизод похода на Китай, когда Угэдэй-хан внезапно тяжело заболел, впав в беспамятство и потеряв речь, - вероятно, его разбил инсульт. С. А. Козин не удержался от соблазна собственных дополнений: "созвали китадских шаманов", "пробовали посредством гадания по внутренностям животных вопрошать духов" [Сокровенное сказание..., 1990, с. 140]. Между тем в оригинале МНТ было: böes böes tölgečin-e tölgeleülüesü - "[устроили] гадания шаманов и шаманов-предсказателей" [МНТ, § 272, с. 204], т.е. здесь ничего не говорилось как о национальности шаманов, так и о способе гадания. Такого рода отступления от оригинала в принципе нежелательны в переводе историко-литературных памятников. Тем более если это приводит к таким явным ошибкам, как приписывание Козиным средневековым монголам древнегреческого способа гадания по внутренностям животным. Хотя при этом любопытна сама попытка идентифицировать национальность шаманов.

К сожалению, во время блокады Ленинграда была утрачена рукопись подготовленного С. А. Козиным второго тома его исследования "Сокровенного сказания монголов", куда, согласно предварительному плану, должны были войти комментарии.

Можно лишь гадать, что подразумевал Козин под понятием "китадские шаманы". Скорее всего здесь имелись в виду не китайцы и не кидани, а чжурчжени - представители тунгусо-маньчжурских племен, правивших в Северном Китае до монгольских завоеваний.

В качестве шаманов современными исследователями нередко классифицируются то Хорчи, предсказавший Чингисхану вознесение на вершину власти, то Тэб-тэнгри, претендовавший на эту власть, то Усун-старец, определенный Чингисханом в качестве фигуры для почитания как старейшина родственных племен, к одному из которых принадлежал сам Чингисхан. Но никто из этих персонажей не показан в "Нууц товчоо" за выполнением собственно шаманских функций, четко очерченных в эпизоде болезни Угэдэя: лечения и обращения к духам местности. В этом эпизоде шаманы-предсказатели, несомненно, обращаются к духам местности на территории Китая. Связь с ними, согласно шаманистским представлениям, должны осуществлять аборигенные медиумы. Вероятно, такой логикой руководствовался А. С. Козин, идентифицируя шаманов как местных жителей.

Кроме эпизода с болезнью Угэдэй-хана, в МНТ нет ни одного упоминания термина  - "шаман". Это обстоятельство далеко не случайно. Шаманы как бы занимают периферийное положение в сакральной области памятника, хотя, как мы знаем из свидетельств историков и путешественников XIII-XIV вв., роль шаманов в общественной жизни Монголии была достаточно заметной. Однако мы не можем подозревать какую-то дискриминацию шаманов в МНТ. Автор (авторы) "Нууц товчоо", современники изображаемой эпохи, разбирались в религиозной ситуации второй половины XII в. - первой трети XIII в., надо полагать, не хуже чем нынешние исследователи, приписывающие шаманизму все проявления сакральной жизни средневековых монголов.

Можно предположить, что в "Сокровенное сказание" были отобраны прорицания, которые можно трактовать как связанные с культом Вечного Синего Неба, уровня высокой, с точки зрения средневековых монголов, духовной практики. Этой практикой занимались жрецы, среди которых можно назвать и Хорчи, и Тэб-тэнгри. Не будем здесь углубляться в сложную тему различия между шаманами и жрецами, требующую отдельного рассмотрения. Ограничимся лишь одним, но весьма важным индикатором - источником прорицания.

Для шаманов таким основным источником принято считать духов - духов умерших людей, духов природы и т.д. [Элиаде, 2000, с. 21 - 22], которые являются по их, шаманов, зову. В частности, в эпизоде болезни Угэдэй-хана шаманы неоднократно вступают в диалог с духами хозяев земли и вод, ведя с ними настоящую торговлю на предмет того, как можно исцелить больного. Духи не соглашаются на жертвы материальными ценностями - золотом, серебром, скотом - и даже на человеческие жертвы... Они могут принять в качестве замены за жизнь Угэдэй-хана лишь душу кого-то из его родственников. Младший брат хана Толуй приносит себя в жертву (МНТ, § 272).

Жрецы ссылаются в своих прорицаниях на тэнгэрийн зарина (небесного зарина) (МНТ, § 121, 244), который является к ним с неким важным сообщением. Здесь только объявляется Вышняя воля Неба, и торг, в отличие от отношений шамана с духами, что называется, не уместен. Таким образом, "небесный зарин" по своим функциям и действиям похож на христианского и мусульманского ангела, который предстает посланником Бога, гонцом, передающим людям его мессиджи. В Ветхом Завете порой в качестве ангела является сам Бог. Для монгольской культуры созвучие этому можно найти в "Сборнике летописей", где сообщается о Тэб-Тэнгри. Тот "раскрывал тайны, предсказывал будущие события и говорил: "Бог со мною беседует, и я посещаю небо!". Он всегда приходил к Чингисхану и говорил: "Бог повелел, чтобы ты был государем мира!"" [Рашид-ад-дин, 1952, т. 1, кн. 1, с. 167].

Если же квалифицировать жрецов в качестве шаманов, то еще с большим основанием следует называть шаманками древнегреческих пифий, прорицавших в экста-

тическом состоянии, в которое они входили, вдыхая одуряющий пар из расщелин в дельфийском святилище. В "Сокровенном сказании" не упоминаются экстатические шаманские ритуалы при прорицаниях. Между тем, согласно современным научным представлениям, вхождение шамана в экстатическое состояние при камлании представляется одним из наиболее важных характеристик данного явления: "шаманизм - это техника экстаза" [Элиаде, 2000, с. 20].

Свидетельства о предсказаниях и гаданиях повседневного уровня отсутствуют в МНТ. Вероятно, это было связано с особой мемориальной и сакральной значимостью памятника. Основным его содержанием являются жизнь Чингисхана и создание им и его сподвижниками централизованного монгольского государства. Деятельность Чингисхана трактуется как подвиг мироустройства. Распри и междоусобные войны рушили человеческие судьбы и гармонию мироздания: "Небо звездное разворачивало / ...Этуген - мать-землю перевертывало" (Одтой тэнгэр / Орчиж  этугэн (газар) /  (МНТ, § 254). Эмоциональность оригинального текста хорошо передает сказовая стилизация перевода С. А. Козина: "Небо звездное бывало / Поворачивалось / ...Мать-широкая земля / Содрогалася" [Сокровенное сказание..., 1990, с. 133].

Близкие по жанру с "Сокровенным сказанием монголов" историко-художественные произведения более позднего периода - XVII-XVIII вв. - сохраняют многие черты первого памятника национальной словесности. Повторяются в том числе некоторые мотивы прорицаний, хотя очевидна попытка придать им иную сакральную интерпретацию - буддийскую. Однако новая трактовка не устраняет полностью автохтонные монгольские представления. Много подобных примеров можно найти в "Алтан товч" ("Золотом сказании") Лувсанданзана (XVII в.). Ситуацию проиллюстрируем эпизодом болезни ног Угэдэй-хана. Хан обращается за помощью к ламе, который помогает ему подношением Махагале, божеству-охранителю буддийского учения. Согласно прорицанию ламы, болезнь Угэдэй-хана носит кармический характер: "В прежнем своем перерождении ты, хан, был сыном индийского царя. Ты построил храм, но за то, что побеспокоил землю и срубил деревья, теперь тебе вредит дух земли. А за то, что построил храм, ты рожден сыном Чингисхана" [Лувсанданзан, 2009, с. 320].

Данный эпизод, несомненно, является отражением рассмотренного выше сюжета гадания о болезни Угэдэй-хана из "Сокровенного сказания". Здесь сохраняется идея МНТ об ответственности человека перед природой за ущерб, причиняемый ей. Нам представляется, что пантеистическая идея о связи человека и природы не является шаманистской или буддийской. В ней отражаются древние представления монголов, выраженные в культе Неба и Земли.

МОНГОЛЬСКАЯ МАНТИКА В КОНТЕКСТЕ ЕВРАЗИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Способы и методы прорицания, использовавшиеся в средневековой Монголии и не указанные в "Сокровенном сказании", фиксируются в свидетельствах немонгольских авторов. В частности, в "Мэн-да бэй-лу", китайском источнике начала XIII в., в китайских комментариях к нему и в современных комментариях Н. Ц. Мункуева говорится о чисто монгольском способе гадания по бараньей лопатке: "При гадании о счастье и несчастье, наступлении и отступлении, резне и походе каждый раз берут баранью лопатку, разламывают ее в огне железным молотком и смотрят трещины на ней, чтобы решить важное дело. [Это] похоже на китайское гадание на черепаховых панцирях" [Мэн-да бэй-лу, 1975, с. 79].

Эти сведения подтверждаются другими источниками: "В Хэй-да ши-люе [сказано]: что касается их гадания, то [татары] сжигают баранью лопатку и, смотря по благоприятности узоров на ней, определяют счастье и бедствие, отказывает или дарует Небо.

Этим решается все. [Они] верят в это очень искренне. Называют это "сжигать пи-па"" [Мэн-да бэй-лу, 1975, с. 79].

Комментируя выражение "сжигать пи-па", Н. Ц. Мункуев замечает, что это "по-видимому, ироническое название, данное китайцами монгольской практике гадания на обожженной бараньей лопатке. Пи-па - китайский струнный музыкальный инструмент, напоминающий по форме лопатку" [Мэн-да бэй-лу, коммент., 1975, с. 424].

Ирония свидетельствует о китайском отношении к чуждому культурному феномену. Во-первых, здесь можно увидеть некое проявление традиционного пренебрежения ко всему "варварскому", а отсюда, во-вторых, желание как бы дистанцироваться от него. Слишком уж обычай кочевников так похож на отечественный, к которому у китайских авторов трепетное отношение. Оно ощущается, например, в "Рассуждениях о Книге Перемен" Су Сюня (1009 - 1066): "Гадание на панцире черепахи и гадание на тысячелистнике - это то, что чудеснее всего в Поднебесной. Но гадание на панцире черепахи внемлет Небу и не предуготовлено человеком... Панцирь черепахи гладок, и нет на нем правильных линий. Но когда обжигают шип, пронзают им панцирь, и получаются трещины.... Все они сделаны только шипом, и что в них предуготовано человеком?! И совершенномудрый человек скажет: "Это искусство принадлежит исключительно Небу"..." [Ицзин, 1993, с. 40].

Понятно, что для южных китайцев, употребляющих черепах в пищу, использование для прорицания бараньих лопаток было также непривычно, как гадание по черепашьим панцирям для монголов, в чьем повседневном рационе ведущее место занимает баранина, а не мясо прибрежных или морских черепах, которые не водились на территории Монголии. География, уклад жизни и способ хозяйствования продиктовали для каждого из этих народов собственные инструменты гадания, хотя методика его была сходной, восходя к глубокой древности.

К этой же методике весьма близок индейский способ. Североамериканские индейцы "кладут на огонь плоскую кость дикобраза и по цвету его судят, будет ли успешна охота на него" [Тайлор, 1989, с. 99]. Еще ближе английская практика: в Англии для гаданий также использовали баранью лопатку, но в отличие от монгольского варианта ее варили [Тайлор, 1989, с. 99]. Э. Тайлор считал, что скапулимантия (или омоплатоскопия) - гадание по бараньей лопатке, распространилось на другие страны, возможно, из Монголии, где оно "существует с древнейших времен" [Тайлор, 1989, с. 99]. Можно согласиться с Э. Тайлором - автором классического труда по этнологии, где представлен широкий обзор мировой народной культуры, отдающим приоритет монголам в скапулимантии.

Сочинения средневековых азиатских и европейских авторов свидетельствуют о давности и распространенности гаданий по бараньей лопатке в Монголии. Как правило, для этих авторов скапулимантия представлялась экзотическим, свойственным только монголам видом гадания. Путешественники, допущенные ко двору монгольских ханов, отмечали, что могущественные властители лично использовали скапулимантию. Сун Цзы-чжэня в своем труде "Чжун-шу лин Елюй гун шэнь-дао бэй" пишет о гадании самого Чингисхана, который, пользуясь традиционным монгольским способом, "перепроверял" гадания Елюй Чу-цая: Чингисхан "каждый раз перед выступлением в карательный поход непременно приказывал его превосходительству (Елюй Чу-цаю. - А. Т.) заранее погадать о счастье и бедствии. Император также сжигал баранью бедренную кость, чтобы сличить с ним результаты" [Мэн-да бэй-лу, 1975, с. 79]. Елюй Чу-цай-потомок царственного рода кидан, отличался широкими энциклопедическими знаниями, в том числе в области астрологии.

Сведения о дублировании астрологических прогнозов самим Чингисханом подтверждает Н. Ц. Мункуев, ссылаясь на другие источники: "Монгольские ханы лично гадали об исходе своих предприятий, хотя при них всегда находились шаманы и китайские астрологи" [Мэн-да бэй-лу, 1975, коммент., с. 424]. Помня уроки "Сокровен-

ного сказания", где не все прорицатели являлись шаманами, представляется более правильным этих "шаманов" называть жрецами. Привлечение после завоевания Китая монгольскими ханами китайских астрологов наряду с собственными жрецами-прорицателями естественно в условиях империи, когда происходит смешение разных культурных традиций.

Гильом де Рубрук, посетивший Монголию в 1253 г., подробно пишет о регулярных сеансах гадания Мунке-хана по обожженным бараньим лопаткам. На одной из аудиенций хан сказал монаху-францисканцу, посланцу французского короля, что "вам Бог дал писание, и вы не храните его; нам же Он дал гадателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и мы живем в мире" [Рубрук, 1999, с. 169 - 170]. Эти слова Мунке-хана выразительно свидетельствуют о значимости жрецов-прорицателей в качестве посредников, толкователей воли Бога или, согласно религиозным представлениям древних и средневековых монголов, Вечного Неба. Здесь монгольский хан предстает знатоком теологии, интересующимся вопросами различий и сходства религий. Накануне при ханском дворе был организован религиозный диспут, где оппонентом Рубрука выступал буддист, а монаха-францисканца поддерживали христиане-несториане и мусульмане. Аудиенция проходила как продолжение теологических прений: Мунке-хан, по всей вероятности, хотел уточнить позицию францисканца. Осведомленность хана в вопросах христианства не вызывает сомнения хотя бы по той причине, что его мать Соргактани-беки была христианкой-несторианкой. Однако сам он не изменял традиционной монгольской вере в Вечное Небо.

При одной из встреч Рубрук отмечает, что Мунке-хан взял в руки принесенный несторианами крест: "...я не видел того, чтобы он поцеловал его или поклонился ему, а хан только глядел на него, спрашивая о чем-то" [Рубрук, 1999, с. 149]. Похоже, что Мунке-хан здесь поступает так же, как при гадании по бараньей лопатке, - "держа ее, размышляет о том предприятии, о котором хочет искать совета, приступать к нему или нет" [Рубрук, 1999, с. 145]. Процедура размышления является неотъемлемым этапом гадания. Напомним, что в зависимости от характера трещин по кости возможны около ста вариантов ответа.

В мантике важна роль толкования. В "Сокровенном сказании монголов" приводятся главным образом нарративные формы прорицаний, сравнительно легкие для понимания.

Древние греки обращали внимание на значимость правильной трактовки слов оракула [Price, 1985, p. 148]. Они описывали много примеров неправильного истолкования пророчеств оракулов, повлекших за собой драматические последствия. Сцены гаданий Мунке-хана показывают, что средневековые монголы придавали серьезное значение анализу в мантике. Одно переходит в другое: необходимость гадания осознается предварительным осмыслением житейской или военно-политической ситуации, результаты прорицания подвергаются новому анализу. Гадание наряду с размышлением - одно из средств осмысленного предчувствия и планирования будущего.

Через гадания, через поводы для обращения к прорицанию и через последствия гаданий многое можно понять в мировоззрении людей разных эпох - понять, что занимало и беспокоило обитателей той или иной эпохи, какие заботы, надежды и страсти владели ими.

С точки зрения рационального мышления можно объявлять гадания суеверием, но нельзя отрицать того факта, что они, особенно в прошлом, использовались как один из инструментов, помогающих людям приоткрыть тайны жизни, своих отношений с миром, обществом и отдельными персонами. Иначе говоря, в гаданиях в той или иной форме отражаются эпоха, традиции, культура. Питает же их вечное желание человека сорвать покров тайны с бега Времени.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства (Легенда о "государстве пресвитера Иоанна"). М.: Наука; ГРВЛ, 1970.

Ицзин. Китайская классическая "Книга Перемен" / Исследование, перевод текста Ю. К. Щуцкого. М., 1993.

Каннингэм С. Искусство прорицания / Пер. с англ. Киев: София; LTD. 1997.

Кафаров П. И. Старинное Монгольское сказание о Чингисхане / Пер. с китайского, с примеч. Архимандрита Палладия // Труды членовъ Российской Духовной Миссии в Пекине. Т. IV. СПб.: В типогр. В. Безобразова и Кº. 1866.

Лувсанданзан. Алтан товч / Шинээр орчуулж, тайлбар хийж, оршил бичсэн Оюут овгийн Дамдин-базарын Пурэвдорж (Лувсанданзан. Золотое сказание / Новый пер., коммент. и предисл. Дамдинбазарын Пурэвдоржа из рода Оюутов). Улаанбаатар, 2009.

Монголын нууц товчоо / Галиглаж хэвлуулсэн Т. Дашцэдэн (Сокровенное сказание монголов / Транскрибированное издание Т. Дашцэдэна). Улаанбатар, 1985.

Мэн-да бэй-лу (Полное описание монголо-татар) / Пер. с кит. яз., ввел., коммент. и прилож. Н. Ц. Мункуева. М., 1975.

Очирбат Д. Мэргэ тoлгo (Очирбат Д. Гадания и предсказания). Улаанбаатар, 1990.

Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1 / Пер. с перс. Л. А. Хетагурова; Ред. и примеч. А. А. Семенова. М. -Л.: Изд. АН СССР, 1952.

Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2 / Пер. с перс. О. И. Смирновой; Примеч. Б. И. Панкратова и О. И. Смирновой; Ред. А. А. Семенова. М.-Л.: Изд. АН СССР, 1952.

Рубрук Гильом де. Путешествие в восточные страны. М.: Мысль, 1999.

Сокровенное сказание монголов / Пер. С. А. Козина // Байкал. 1989. N 6; 1990. N 1.

Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989.

Тугутов А. И. Прорицания будущего в "Сокровенном сказании монголов" // Altaica X. М.: ИВ РАН, 2005(2).

Тугутов А. И. Птицы петроглифов и "Сокровенного сказания монголов" // Древние кочевники Центральной Азии: история, культура, наследие. Материалы международной научной конференции. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2005(1).

Цэрэнсодном Д. Монголын нууц товчоо (МНТ) / Эрдэм шинжэлгээний орчуулга, тайлбар (Цэрэнсодном Д. Сокровенное сказание монголов / Научный пер., коммент.). Улаанбаатар, 2000.

Чжан Я-чу, Лю Юй. Некоторые вопросы гадания на стеблях тысячелистника в дискуссии о числовых символах ба гуа шанского и чжоуского времени / Пер. В. М. Яковлева // Чудеса и оракулы в эпоху древности и средневековья / Отв. ред. С. В. Архипова, Л. С. Селиванова. М.: Крафт+; ИВ РАН, 2007.

Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза / Пер. с англ. Киев: София, 2000.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. П-г.: Акционерное изд. об-во Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1890 - 1907.

Index to The Secret History of the Mongols / By I. de Rachewiltz. Bloomington: Published by Indiana University, 1972.

Price S. Delphi and Divination (Greek Religion and Society). Cambridge. 1985.

Permanent link to this publication: