И. С. РОЗЕНТАЛЬ. Москва на перепутье: власть и общество в 1905 - 1914 гг. М. РОССПЭН. 2004. 256 с.

Доктор исторических наук И. С. Розенталь написал книгу, богатую фактами и новыми мыслями, расширяющими наши представления о роковых, канунных годах России.

Уже самый заголовок книги - многозначителен. "Москва на перепутье" - это город, не сделавший еще окончательно выбора своего исторического пути и не шагнувший по нему уверенно и бесповоротно. Здесь все неоднозначно, текуче, зыбко и туманно. А потому и в этом коротком словосочетании не улавливаются былые взаимоисключающие друг друга аксиомы: отечественная - о неизбежности революции и зарубежная - о беспрецедентных успехах эволюционного развития России, которые бы позволили ей избежать "катастрофы 1917 года", если бы не мировая война. Возможности этих "вариантов" как бы подразумеваются, в ходе исследования выявляется их реальное противоборство.

Автор отнюдь не случайно коснулся в предисловии вопроса об альтернативности исторического процесса в России. Исследование альтернатив совершившемуся делает его словно бы необязательным или второстепенным. Но такой подход не в полной мере проясняет условия и обстоятельства победившей альтернативы, которая нередко обнаруживается только на протяженном отрезке времени.

В центре внимания автора - взаимоотношения власти и общественности, то есть всех тех, кто активно участвовал в общественно-политической жизни. Этот выбор "цели" точен: москвоведы усиленно изучают историю "второй столицы", но данную тему специально они еще не исследовали. Между тем названная автором тема дает возможность рельефно, на примере Москвы, выяснить причины сохранения "перепутья", перспектив и реформистского и революционного путей развития страны.

Автор не мог, занимаясь "первопрестольной", оставить в стороне вопрос о ее привычном противопоставлении Петербургу. Первая глава так и называется "Москва-Петербург". Старые и новые противоречия воспринимались через призму традиционного спора двух городов, которые хотя и дополняли друг друга, все же в представлении современников весьма различались. Либералы в белокаменной заявляли, что оппозиционная Москва ведет за собой всю Россию, в чем автор находит известное преувеличение. Отношение центральной власти к московскому самоуправлению и к политически активной

стр. 164

части московской буржуазии было, как сказано в работе, "неизменно настороженным". С точки зрения Розенталя, Москва и Петербург подверглись в преддверии мировой войны заметной дифференциации, испытывая разнонаправленные воздействия, обретая сталкивающиеся друг с другом, разъединяющие идеологизированные смыслы. "Поляризация представлений, -резонно продолжает автор, - входивших в круг традиционных, явилась одним из симптомов ослабления устойчивости общества" (с. 41).

Рассматривая взаимоотношения московской администрации и общественности, автор указывает, что несмотря на потрясения первой революции и частично реформированную политическую систему, бюрократия почти не изменилась, - "воспитания конституцией", по многочисленным свидетельствам современников, не наблюдалось. Такие качества, как порядочность, корректность и уважительное отношение к закону, были редкими исключениями в среде бюрократов. Автор дает живые портреты деятелей, обладавших такими качествами, например, московского губернатора В. Ф. Джунковского и администраторов "классического" типа - генерал-губернатора Гершельмана и градоначальника Рейнбота.

В работе выясняется и общественная "физиономия" Москвы: рассказывается о различных клубах, в том числе дается прекрасный материал об Английском клубе, кружках, политических партиях, самоуправлении. Отношение властей к городскому самоуправлению, как показано в книге, характеризовалось недоброжелательностью и подозрительностью. Администрация предпочитала старым и новым центрам общественной активности выборочные контакты с представителями московского населения, рассчитывая (иногда верно) на признательность, но не учитывая в должной мере потенциал недоверия и враждебности к власти имущих как элемент народной ментальное?. И автор оспаривает имеющийся в литературе вывод, будто уже сложился (хотя бы еще не отлаженный) "механизм передачи общественных настроений, желаний и требований от общества к властным структурам. Тем более не приходится говорить о контроле общества за исполнением своих требований". По словам автора, это никак не вытекает из фактов (с. 81).

Администрация "наломала дров" и в рабочем вопросе. Особенно недальновидной была ее "борьба за уничтожение" профсоюзов, большинство из которых вначале были массовыми, причем не все имели партийную окраску. Репрессии властей сильно сократили их численность и одновременно подтолкнули к радикализму, между тем как свободные профсоюзы могли использовать тактику компромисса. Однако власть и предприниматели не только упустили этот шанс, но и не стремились к компромиссу. Зато агитация революционеров находила отклик у рабочих, особенно молодых, часто еще вчерашних крестьян. Только немногие предприниматели современной формации как А. И. Коновалов, СИ. Четвериков, П. П. Рябушинский делали попытки снять остроту социального напряжения через контакты с рабочими организациями. По точному наблюдению Розенталя, межреволюционный период "явился временем упущенных возможностей. Самоуспокоенность представителей центральной власти и местной администрации, также как инертность большинства буржуазии, контрастировали с настроениями в низах московского общества - разнообразными, но далекими от удовлетворенности своим положением" (с. 112). Подобное положение складывалось и в области просвещения, которое вопреки административным препонам все же делало в Москве большие успехи. Власть ставила рогатки открытию университета им. А. Л. Шанявского, поездке экскурсантов за границу и т. д. Но консервативные круги все же почувствовали в предвоенные годы образование вакуума и стремились консолидировать свои силы и обрести опору в населении. С этой целью широко проводились юбилеи: 100-летие Отечественной войны 1812 г., 300-летие Дома Романовых. Но эти юбилейные торжества, как пишет автор, не остановили далеко уже зашедший к тому времени процесс десакрализации монархии в народном сознании. Центром новой консолидации российского общества Москва тогда не стала, при том, что и позже, во время войны и в первые месяцы революции 1917 г., более массовые монархические настроения совмещались с неисчезнувшей монархической ментальностью (республика с "хорошим царем", "дельным царем", "царем на три года" и т.п.). Эта ментальность, по мнению автора, в конечном счете определила длительность существования коммунистического режима - "республики с царем", что означало и сакральное отношение к вождям.

Либералы также стремились консолидировать свои силы. В книге показано, что историческим облачением этого стало масонство. Автор подчеркивает, что последнее "не было ни заговорщической "сверхпартией", ни орудием "мировой закулисы", ни вершиной айсберга, с которым будто бы столкнулся корабль русской государственности" (с. 156). Масонские организации представляли собой элитарные объединения политически активной российской интеллигенции, стремившейся внедрить в население идеи согласия и компромисса. Но эти идеи не удалось реализовать. Совместные действия либералов с левыми срывались из-за либераль-

стр. 165

ных опасений "стихии русской массы". В конце концов, как пишет автор, либеральная инициатива по возрождению масонства отразила лишь некоторые черты интеллигентов-инициаторов, их способность уловить насущные потребности времени, но также и их непрактичность в реализации своих замыслов и в выборе приоритетов. Результаты масонского эксперимента не соответствовали затраченным усилиям. В книге приводится признание масона высоких степеней Н. В. Некрасова, что надежды на масонство "оказались крайне преувеличенными": в 1917 г. "кучка интеллигентов не могла играть большой роли и... рассыпалась" (с. 188).

В последней главе "Взгляд в будущее" содержится анализ ответов на анкету газеты "Утро России", редакция которой накануне нового, 1912 г., обратилась к известным в Москве лицам с вопросом: как они представляют себе Россию и Москву через 100 - 200 лет. Автор рассматривает высказывания на сей счет и других москвичей, втом числе и не опубликованные. Розенталь приходит к выводу, что воображая будущее, почти все авторы ответов указывали или намекали на хорошо известные читателю болевые точки тогдашней жизни. Но подразумевалось вместе с тем, что для движения вперед, "несмотря на все подстерегающие страну опасности, есть реальная основа" (с. 200). Автор комментирует: "Очевидно, что прочность этой основы, то есть той скреплявшей общество социокультурной ткани, которая образовалась в России за полстолетия пореформенной модернизации, они переоценили, хотя и не стали бы, вероятно, оспаривать вывод Обнинского: в стране все еще нет вполне сложившихся форм жизни, покоящихся на самодеятельности, независимости и самоуправлении" (с. 200).

Розенталь отмечает также, что многие предсказывали революцию в России. И не только революционеры. Одни ее предчувствовали, другие просчитывали условия "немирного исхода" из происходившего у них на глазах накопления нерешаемых проблем. Так, бывший московский городской голова князь В. М. Голицын в 1910 г. записал в своем дневнике: "Для меня не подлежит никакому сомнению близкое наступление революции". Но никто не представлял себе до войны, за исключением разве что В. О. Ключевского, масштабов возможного социального взрыва и тем более всех его последствий. Доминировал все же оптимистический взгляд на будущее. Вера в социальный прогресс была свойственна многим россиянам. Даже прогрессивные промышленники в "Утре России" в 1912 г. устами Коновалова говорили: "Будущее принадлежит нам". И не потому ли в годы войны прогрессисты оказались левее кадетов, например, в вопросе об ответственном министерстве? Не потому ли собратья Коновалова по классу (и в немалом числе - более 200) давали деньги на революцию?

Компромисса в России между властью и обществом не получилось. Они были разобщены. У каждого была своя "правда". Не было консенсуса и в обществе, как и в стане российской бюрократии. Автор в кратком заключении пишет, что если попытаться одним словом определить характерную черту предвоенной ситуации в России, то подойдет слово "непонимание" - взаимное непонимание верхнего слоя и низов общества, бюрократии и оппозиции, народа и образованного меньшинства. Непонимание, кроме того, теми и другими общенациональных интересов при одновременном навязывании или приписывании другим собственных представлений. У верхов- в силу инерции, не учитывающей в достаточной мере воздействия на массовое сознание урбанизации и других последствий модернизационных процессов. Но оставалась неясной и степень устойчивости унаследованного, "ментального". Так или иначе, но неспособность понять "чужую правду" отличала всех. Пример Москвы показывает, продолжает автор, что в России начала XX в. складывались элементы гражданского общества - самоорганизующиеся институты, необходимые для выражения и реализации интересов граждан: городское самоуправление, периодическая печать, всякого рода общества, союзы и другие ассоциации. Однако искусственно сдерживая развитие гражданского общества, власть объективно способствовала политизации и радикализации неполитических организаций, сохранению конфронтационной политической культуры, исключавшей согласование противоречивых и сталкивающихся интересов. Приоритет насильственных и патерналистских методов управления перед правовыми затруднял прочную стабилизацию. У большинства жителей Москвы отношение ко всему правящему слою оставалось враждебным или настороженно недоверчивым. Но это большинство не стало опорой и либеральной интеллигенции, важнейшим центром движения которой была Москва. Переплавить традиционалистское сознание низов в конституционное и правовое не удалось. Неудача побуждала задним числом конструировать гипотетическую альтернативу той тенденции, которая возобладала в действительности и привела в условиях мировой войны к социальному взрыву.

Уже в эмиграции некоторым либералам казалось, что имелся шанс "оздоровить" режим ценой отказа либеральных кругов от рискованных "экспериментов" - вроде всеобщего избирательного права и ответственного правитель-

стр. 166

ства перед Государственной думой. Стремление ужиться с авторитарным режимом, пишет автор, если бы оно было последовательным и определенным и имело широкую поддержку, предполагало встречные шаги. Между тем они не просматриваются даже на уровне взаимоотношений местной администрации и местного самоуправления, в том числе и в Москве - при всех промосковских жестах сверху. Бисмарк говорил (этот его афоризм любил вспоминать В. А. Маклаков): "Сила революционеров не в идеях их вождей, а в небольшой дозе умеренных требований, которые не были осуществлены своевременно". Примерно то же говорил и министр иностранных дел России А. Л. Извольский: руководители страны должны уметь читать знамения времени и идти им навстречу.

В книге И. С. Розенталя многое воспринимается как урок истории. Этот труд - первопроходческое исследование весьма важной и актуальной темы.

Permanent link to this publication: