М. Воскресенье. 1995. 288 с.

В монографии доктора исторических наук Г. А. Герасименко речь идет о том, как развивались отношения между народом и возникшей в России после падения самодержавия властью вплоть до ее свержения в октябре 1917 года. Для освещения этого процесса автор избрал свой ракурс. Во- первых, - анализируется не просто политика Временного правительства, а процесс складывания структуры новой власти и отношения между различными правительственными и общественными органами, претендовавшими на власть. Во-вторых, в центре внимания находятся не Советы, а как раз те общественно-политические органы, что ранее не исследовались историками.

Автор стремится ответить на вопрос: насколько демократично было Временное правительство, по какому пути вел его А. Ф. Керенский. Автор поддерживает мнение В. И. Старцева относительно того, что "режим Керенского все менее напоминал демократическую форму правления" и "все более походил на режим личной власти"" (с. 8). Этот вывод убедительно подтверждается всем дальнейшим изложением, построенным по проблемно-хронологическому принципу.

То, что Временное правительство смогло сосредоточить в своих руках значительную власть автор объясняет в числе прочего и тем, что оно получило в наследство от Временного комитета Государственной думы налаженный думский аппарат и сосредоточило усилия на подчинении себе центральных административных органов, куда были направлены его комиссары. Совет же не располагал такой разветвленной структурой и занялся в первую очередь созданием низовой системы управления.

Однако стоило бы рассмотреть и весьма существенный вопрос о легитимности новой власти, которого автор касается походя. Об этой проблеме упоминается в связи с характеристикой общественных исполнительных комитетов. Герасименко подчеркивает, что они не признавались Временным правительством как возникшие спонтанно и со случайным представительством от населения. Подчеркивалось, что им нельзя дать общего правового определения, т. е. фактически эти органы объявлялись не легитимными. Но здесь можно было бы указать, и на то, что проблема легитимности власти была одной из основных и при формировании самого Временного правительства. Лидеры главенствующих в совете партий эсеров и меньшевиков неоднократно мотивировали свой отказ взять власть опасениями, что их обвинят в узурпации.

В прежней литературе, о чем не лишне было бы упомянуть и в историографической части введения, акцент обычно делался на том, что "соглашатели" де добровольно отдали власть "буржуазному" Временному комитету Государственной думы, однако побудительные мотивы этого решения не находили отражения в литературе. Между тем, с точки зрения лидеров демократических партий, указанный комитет был единственным легитимным органом, члены которого были законно избраны посредством народного голосования. Впоследствии эти лидеры признавали беспочвенность своих опасений и ошибочность своего отказа от взятия власти, но вначале именно стремление обеспечить легитимность, а затем и коалицию с буржуазными партиями побудило их занять такую позицию. Кстати говоря, не все политики из числа социалистов были уверены в приоритете и устойчивости власти Временного правительства. Н. С. Чхеидзе, например, считал свой пост председателя Петроградского Совета более важным, чем пост министра в правительстве князя Г. Е. Львова. Вопрос о легитимности власти заслуживает специального и более глубокого рассмотрения.

Широкими мазками рисует Герасименко деятельность и положение общественных исполнительных комитетов, их связь с земствами и отношение к правительственным органам. Четко обозначена главная линия правительства - игнорирование этих организаций. Рассматривает он и расстановку сил в Советах в марте 1917 года. По мнению автора, происходило углубление трещины, расколовшей демократию; при этом преобладающее влияние получили, по словам Герасименко, "умеренные демократы". Однако возникает сомнение, насколько правомерно разделение автором политических сил на три блока: первый - энесы, эсеры, трудовики; второй - меньшевики; третий - большевики, меньшевики-интернационалисты, левые эсеры. Думается, вряд ли можно говорить о меньшевиках как об отдельном блоке, что же касается левых эсеров, то они еще не были самостоятельной партией, позиция их была неустойчивой, а блок с большевиками сложился позже. Вместе с тем вполне обоснованно подчеркивается, что даже в условиях эйфории от одержанной народом победы жила - и не только в буржуазно-помещичьих кругах - идея единоначальной военной диктатуры.

Об общественных исполнительных комитетах Герасименко писал и раньше ¹ . В новой книге основное внимание автора сосредоточено на деятельности правительственных органов, в первую очередь - формировании, месте в структуре власти и деятельности института комиссаров Временного правительства, главных проводников его политики. "Демократические губернаторы" стали альтернативой общественным комитетам. В литературе по истории революции 1917 г. этому институту уделялось мало внимания. Автор показывает, что в большинстве случаев комиссарами становились председатели губернских и уездных земских управ, аппарат которых они использовали в своей

стр. 161

деятельности. Общественные же комитеты подобной опорой не располагали, будучи к тому же крайне ограничены в материальных возможностях.

Комиссары Временного правительства проводили "политику кнута и обещания пряника". Они, например, играли существенную роль в подавлении аграрного движения. "Было бы глубоким заблуждением,- замечает автор,- считать коалиционное правительство принципиальным противником насильственных мер" (с. 146), приводя примеры посылки - по большей части по требованиям комиссаров- военных команд и карательных отрядов в бунтующие села.

Автор цитирует П. Н. Милюкова, который говорил, что один из самых сильных членов Временного правительства И. Г. Церетели постоянно говорил о необходимости сильной власти. Комиссары Временного правительства тоже не сомневались, что России ""нужна власть и сильная власть". Естественно, что Временное правительство видело в комиссарах опору в борьбе за нее. Страницы, повествующие об этом, относятся, пожалуй, к числу наиболее интересных в книге.

Приход к власти коалиционного правительства открыл, считает, автор, новую полосу в развитии революции - "воинственной демагогии и классического популизма, оглушительной политической трескотни, рассчитанной на деформацию общественного мнения и обман народа" (с. 122). Думается, характеристика эта несколько неполная. Стоило было бы уточнить, кто именно рассчитывал на данную деформацию: буржуазия, социалистическая демократия, Временное правительство? Из текста книги вытекает, что - последнее, поскольку в качестве доказательства автор ссылается на речь Керенского на Всероссийском совещании советов и декларацию коалиционного правительства.

Автор указывает на своеобразие российской демократии, возникшей в сложной, противоречивой обстановке: она, подчеркивает он, развивалась в направлении "демократической диктатуры". В мае- июне в результате усилий правительства институт комиссаров "превращается в самодовлеющий административный аппарат". Правительство настаивает на том, что только губернские комиссары являются представителями "законной" власти. "Комиссары прибрали к рукам наследство, доставшееся от царского режима... стали действовать и решительно и все более авторитарно", - пишет автор (с. 160).

Пожалуй, недостаточно четко сформулировано отношение автора к июльским событиям. Он упоминает об усиливавшихся репрессиях и политике правительства. Но необходима более определенная характеристика позиции и выступления большевиков. Долгое время его изображали как мирную демонстрацию, без всякого повода расстрелянную по приказу Временного правительства. Теперь акцентируется попытка большевиков взять власть в свои руки. В Петрограде, пишет автор, "развернулось полустихийное восстание в леворадикальном стане, не очень охотно поддержанное его лидерами". Вызовом в столицу войск для подавления выступления,- считает он,- "была преодолена последняя грань, отделявшая демократию от диктатуры" (с. 164). Но что значит: "не очень охотно"? О каких леворадикальных лидерах идет речь? Кто был против? Кто организовал "полустихийное" выступление? Какую цель оно преследовало? От ответа на эти вопросы во многом зависит оценка действий власти.

Вероятно, можно согласиться с предложенным автором определением сущности режима, установившегося в ходе июльского кризиса: правоцентристская "демократическая диктатура" (с. 168). Автор, видимо, стремился уйти от крайностей, объективно оценить отношения между властью и народом летом 1917 года. Герасименко утверждает, например, что Церетели в своих мемуарах приуменьшил масштабы репрессий против леворадикального лагеря, хотя в то же время видел одну из причин поражения демократии в том, что не была проявлена достаточная твердость в отношении противников слева. Л. Д. Троцкий считал, что Временное правительство могло буквально разгромить большевиков и недоумевал, почему оно этого не сделало.

Правительство не решилось на крайние меры, поскольку против этого выступали некоторые социалисты - члены Петроградского совета, входить в прямую конфронтацию с которым Временное правительство пока еще опасалось. Тем не менее, как пишет Герасименко, "в ближайшие недели "демократическая диктатура" взяла на вооружение такие способы подавления народного движения, которые ничем не отличались от действий истинно диктаторских режимов" (с. 169). Было бы, однако, целесообразно основательнее рассмотреть настроения народных масс, без чего анализ общественно-политической обстановки выглядит несколько односторонним.

Усиление репрессивной политики Временного правительства означало, по мнению автора, постепенное перерождение "демократической диктатуры" в режим личной власти Керенского. С требованием положить конец "многовластию" явочных и самочинных комитетов, исполняющих свою полную волю, обращались к Временному правительству комиссары, высшие чиновники, политические деятели.

На политической арене, считает Герасименко, столкнулись три структуры: комиссары Временного правительства, общественные исполнительные комитеты и советы. Однако влияние общественных комитетов падало, они утрачивали связь с массами и были не нужны правительству, которое отлучило их от казны, подвергало судебным преследованиям и постепенно "добивало". Зато усиливалась роль комиссаров и влияние советов, которые боролись за власть, а Керенский на этом фоне прокла-

стр. 162

дывал свой путь к личной диктатуре, орудием которой на местах должны были стать комиссары.

В книге прослеживается, как Керенский устранял преграды на своем пути, добивался права составлять правительство по личному выбору и контролировать его деятельность. Он, по свидетельству Чернова, последовательно удалял из правительства "одну за другой все крупные и красочные фигуры, заменяя их все более второстепенными, несамостоятельными и безликими" (с. 221). В итоге, по словам того же Чернова, к моменту распада второго коалиционного правительства "существовала лишь единоличная власть министра-председателя, фактическая персональная диктатура" (с. 222). Оценку Чернова подтвердило и создание Директории.

Бесконтрольная личная власть Керенского вела к краху той системы, все действия которой, как пишет Герасименко, "состояли из двух слагаемых- безудержной социальной демагогии и административно-принудительных, насильственных мер, направленных на подавление противников слева и справа. И делалось это прежде всего самим Керенским" (с. 224). Эта сторона предоктябрьской обстановки показана весьма ярко.

Стоило бы, пожалуй, больше сказать о том, насколько необоснованной была уверенность премьера в своей способности подавить готовящееся выступление большевиков, как и неадекватной его реакция на предложенную предпарламентом возможность компромисса. В книге убедительно показано, что к осени 1917 г. Керенский потерял и доверие масс, и кредит политических партий. Третье коалиционное правительство меньшевистский лидер Ф. И. Дан назвал "коалиционным недоноском", а другое детище Керенского - предпарламент - кадет В. Д. Набоков окрестил "Булыгинской думой". Фактически администрация Керенского считает автор, утратила власть до восстания большевиков, она оказалась в состоянии войны со своим народом (с. 279).

В конце монографии автор обращается к вопросу об Учредительном собрании. Не дожидаясь его созыва, Керенский объявил Россию демократической республикой, а вместо Учредительного собрания был созван его суррогат - Демократическое совещание, образовавшее Временный совет республики - предпарламент, учреждение, по характеристике Чернова, "также обесцвеченное юридически, как Временное правительство персонально". После свержения Временного правительства прекратил свое существование и предпарламент. Но не следует считать октябрь 1917 г. последним актом в истории парламентаризма в России, надо учитывать развернувшуюся осенью 1917 г. политическую кампанию в поддержку Учредительного собрания, которая, как указывает автор, "прошумела по верхам российского общества в состоятельной его части, не задев по-настоящему сознание рабочих, солдат и крестьян", не сумела "всерьез противостоять леворадикальному лагерю" (с. 285). Герасименко подводит читателя к мысли, что вытеснение парламентаризма с российской политической арены окончательно завершается разгоном Учредительного собрания.

Интересная и полезная книга Герасименко расширяет, пополняет и уточняет наши представления о том, что происходило в России в годы величайших потрясений.

К. В. ГУСЕВ

Примечания

1. ГЕРАСИМЕНКО Г. А. Первый опыт народовластия в России: общественные исполнительные комитеты. М. 1992.

Permanent link to this publication: