ИНДОНЕЗИЯ НА ТРУДНОМ ПУТИ РЕФОРМ

А. ДРУГОВ, Доктор политических наук

Западные политики и эксперты по Индонезии встревожены тем, что радикальный ислам в этой стране активизируется. Беспокойство это нельзя назвать беспочвенным. Превращение Индонезии в исламистское государство, во-первых, стимулировало бы обострение внутриполитических противоречий и развитие центробежных тенденций в островном государстве. Во-вторых, появление радикального исламского фактора во внешней политике Индонезии, крупнейшей стране региона, могло бы привести к существенным изменениям в отношениях внутри Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), из 10 членов которой, кроме Индонезии, только в Малайзии и Брунее мусульмане составляют большинство населения. Насколько же вероятно подобное развитие событий?

Предложение исламистов поднять на уровень государственного законодательства обязательное исполнение требований шариата всеми мусульманами (к их числу себя относят чуть менее 90 процентов почти 220- миллионного населения Индонезии) в августе 2002 года не нашло поддержки в высшем законодательном органе - Народном консультативном конгрессе (НКК). По оценке Дина Шамсуддина, главы индонезийского Совета мусульманских священнослужителей, "политический ислам не укрепляет своих позиций на уровне партий". Известный австралийский специалист по Индонезии Г. Кроуч придерживается той же точки зрения: "Исламские политики безнадежно расколоты, между ними идет весьма активное соперничество" ¹ . Ха-

стр. 15

рактерно, что радикальный исламизм не стал лозунгом массового оппозиционного движения, которое привело к падению авторитарно- репрессивного режима генерала Сухарто в мае 1998 года.

ИСЛАМИЗМ НА ПОДЪЕМЕ

Однако, как показал опрос, проведенный в начале 2002 года джакартским еженедельником "Темпо", 58 процентов индонезийцев высказались за превращение страны в исламистское государство ² . Хотя эта цифра, видимо, несколько завышена, есть основания полагать, что исламистские настроения находятся на подъеме и этот процесс, охватил не только лидеров основных мусульманских партий, но и мусульманские низы.

Главная, коренная причина усиления радикального исламизма - социальное расслоение, усугубление поляризации богатства на фоне затяжных экономических трудностей, что побуждает низы в поисках идеи социальной справедливости обращаться к религиозному эгалитаризму, религиозной морали.

Другая причина заключается в том, что на смену режиму генерала Сухарто не пришло эффективное национальное руководство. Начиная с 1998 года ситуация в стране характеризовалась политической нестабильностью, чехардой кабинетов и министров. Как не без оснований заметил Азьюмарди Азра, ректор государственного исламского университета "Шариф Хадьятулла", "люди обращаются к религии, когда считают, что правительство делает глупости; они видят в шариате некое чудодейственное лекарство, способное излечить все недуги общества" ³ .

Вопрос, однако, заключается в том, может ли шариат сам по себе стать таким лекарством, разрешить противоречия индонезийского общества, изменить политическую культуру, социальные ориентиры, политические интересы и предпочтения, способ мышления элиты. Скорее всего замена авторитарного военно-бюрократического режима фактически тоталитарным исламистским правлением мулл неизбежно создала бы новые и обострила уже существующие проблемы. Степень готовности индонезийских мусульман, принадлежащих к разным этническим и культурным группам, принять к неукоснительному исполнению все без исключения нормы шариата весьма различна, и если с этой целью было бы применено государственное насилие, то нынешние конфликты между центром и регионами обрели бы новую остроту.

Но не менее реальна и другая опасность. Мусульманские радикалы более эффективно, чем другие политические силы, используют возможности, открывшиеся с падением военного режима, при котором призыв к исламизации страны считался государственным преступлением. На региональном уровне в ряде мест они могут добиться внесения угодных им изменений в местное законодательство, тем более, что в последнее время автономия провинций существенно расширена. Результат был бы тот же - усиление центробежных тенденций, что в условиях многоостровной, полиэтнической и поликультурной Индонезии грозит катастрофой. Вот почему соперничающие между собой крупнейшие исламские организации страны - Союз мусульманских богословов (Нахдатул Улама) и просветительская Мухаммадья, насчитывающие в своих рядах в общей сложности от 60 до 80 миллионов человек, выступают против принудительной исламизации общественной и государственной жизни.

ВОЕННЫЕ ЖАЖДУТ РЕВАНША

Выступления правомусульманской оппозиции имеют еще один негативный аспект.

Они усиливают позиции тех, кто склонен затормозить с трудом пробивающие себе путь процессы демократизации. По словам директора Центра стратегических и международных исследований Индонезии Юсуфа Вананди, высокопоставленные индонезийские военные говорили ему: "Почему бы правительству не бросить все эти штучки с правами человека и не доверить решение проблем нам?" ⁴

Такая позиция отражает своеобразные реваншистские настроения в тех слоях военной элиты, которые либо лично заинтересованы в возвращении армии ее властных полномочий, либо искренне полагают, что гражданское правление в принципе не может вывести Индонезию на путь устойчивого развития.

Появляется все больше признаков того, что военные реваншисты получают моральную и материальную помощь от Соединенных Штатов, ныне видящих в индонезийской армии едва ли не единственную силу, способную противостоять радикальному исламу и терроризму в Индонезии.

Если вернуться к недавней истории, то отношения между сухопутными силами Индонезии и Вашингтоном прошли несколько этапов. В 1950-х и 1960-х годах Пентагон обучил в США многие сотни индонезийских генералов и офицеров, видя в армии противовес воинствующему антиимпериализму первого президента страны Сукарно и усилению левых. Вашингтон активно поддержал правый переворот в 1966 - 1967 годах и оказывал всемерную помощь репрессивному военному режиму генерала Сухарто, закрывая глаза на нарушения прав человека и прямой террор, проводившийся армией против ее реальных или потенциальных соперников.

Это продолжалось до распада Советского Союза, когда Вашингтон счел, что баланс сил, сложившийся в мире в пользу США, достаточно прочен и можно занять более жесткие позиции в отношении Индонезии. Средством давления стали нараставшие с американской стороны требования к правительству Сухарто соблюдать права человека. Эти требования, за редким исключением, были негативно восприняты в Индонезии: правящие круги увидели в них поддержку оппозиции, а общественность, для которой не было секретом, что Вашингтон в течение 25 лет одобрял репрессии Сухарто, расценила его новый курс как лицемерный и своекорыстный.

События 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке стали прологом к тому, чтобы американская администрация вновь развернулась на 180 градусов. Как сообщала западная печать, некоторые ведущие чины Пентагона склонны позволить индонезийским военным вернуться к власти и готовы восстановить с армией связи, прерванные после бесчинств, учиненных ею на Восточном Тиморе в 1999 году ⁵ . Официальный представитель министерства обороны США заявил: "Индонезийская армия является подлинно национальным институтом. Она располагает колоссальными возможностями для того, чтобы поддержать или, напротив, сорвать движение к прогрессу в этой стране" ⁶ .

Но к ситуации не следует подходить слишком прямолинейно. Армия при всей, мягко говоря, неоднозначности ее роли в истории Индонезии остается националистической силой, и генералов не может не раздражать циничное и беспринципное шараханье американцев из одной крайности в другую. Даже представители высшего военного командования остаются индонезийцами, и им претит роль бессловесного орудия в руках единственной оставшейся сверхдержавы. Индонезийская армия

стр. 16

никогда не была проамериканской в упрощенном смысле этого слова, и ее, как и большинство соотечественников, беспокоит превращение США во всемирного жандарма с присвоением себе в одностороннем порядке права казнить и миловать другие страны. В этом смысле у армии нет расхождений с остальными группировками в индонезийской элите.

РОСТ АНТИАМЕРИКАНСКИХ НАСТРОЕНИЙ

Спикер Народного консультативного конгресса Амин Раис крайне резко отреагировал на заявление президента США Дж. Буша, что все государства в мире имеют только один выбор - идти вместе либо с Соединенными Штатами, либо с террористами. Выступая в Лейдене (Голландия) 20 марта 2002 года, он вспомнил в этой связи госсекретаря США Дж. Ф. Даллеса, который в 1950-х годах говорил, что у всех стран на земле есть одна альтернатива - быть вместе с Вашингтоном или с Москвой. Но Буш пошел еще дальше, заявив, что существует "ось зла" - Иран, Ирак и Северная Корея, и их режимы не имеют права на существование. Далее Амин Раис напомнил о заявлении заместителя министра обороны США Пола Вулфовица, что после бомбежек Афганистана следующими целями могут стать Филиппины, Малайзия и Индонезия. Признав, что Индонезия пока не может ответить на этот выпад, не располагая достаточными ресурсами, спикер продолжал: "Нам приходится терпеть, когда нам в лицо бросают комья грязи. Конечно, нам понадобится время, но я уверен, что придет день, когда мы станем гораздо сильнее и сможем играть на равных с сильными мира сего. Мы должны быть терпеливы" ⁷ .

Если уж Амин Раис, некогда апеллировавший к Западу за поддержкой против правительства Индонезии, заговорил о будущей мести, значит антиамериканские настроения в этой стране стали реальным фактором. Индонезийцы могут иногда стерпеть оскорбления, но никогда их не забывают. Собственно говоря, некоторые признаки сочувствия Усама бен Ладену в индонезийском обществе объясняются по преимуществу не отвлеченными религиозными мотивами, а ощущением угрозы национальному суверенитету. Абу Бакар Башир, видный деятель экстремистского крыла политического ислама в Индонезии, говорил: "Я не принадлежу к "Аль-Каиде", но я действительно уважаю борьбу Усамы бен Ладена, который отважно представляет мусульман мира в их борьбе против наглых самонадеянных Соединенных Штатов и их союзников" ⁸ .

Исламский радикализм активно подпитывается антиамериканскими и в более широком смысле антизападными настроениями, порожденными ролью Запада в разработке и осуществлении экономической стратегии Индонезии.

Выступая 12 июля 2002 года в Сингапуре на конференции по вопросам борьбы с коррупцией в Азии, индонезийский министр по управлению государственными предприятиями Лаксамана Сукарди сказал: "Международные финансовые институты, такие как Всемирный банк и Азиатский банк развития, аналитики из инвестиционных банков и страховых компаний составляли хвалебные доклады о том, что делали Сухарто и технократы, доказывая, что Индонезия способна стать, по крайней мере младшим среди "тигров" Восточной Азии, а международные аудиторы апробировали фальшивые финансовые отчеты". По мнению Л. Сукарди, "...они знали, что Индонезия представляет собой румяное яблочко, прогнившее изнутри, и тем не менее, они давали займы, поддерживали, одобряли и покрывали происходившее, чтобы получить свои дивиденды, сформировать более объемистые портфели кредитов и упрочить свои позиции для получения новых, еще более выгодных контрактов или заказов на консультационные услуги" ⁹ .

Можно спорить о том, какую долю ответственности за кризисные явления в индонезийской экономике и обществе несет Запад и какова по справедливости вина самих граждан страны (Л. Сукарди признает: "Мы никогда не добьемся реальных изменений, если пойдем по легкому пути, возлагая на других вину за собственные ошибки".) Но поток иностранных инвестиций и кредитов действительно лился в Индонезию в течение 32 лет пребывания Сухарто у власти. Уже в 1997 году, на пороге кризиса иностранные инвесторы запросили и получили согласие на вложение 33,3 миллиарда долларов в индонезийскую экономику. В глазах индонезийцев последствия правления Сухарто неизбежно отождествляются с интересами и политикой Запада.

ТРУДНОЕ ПРЕЗИДЕНТСТВО СУКАРНОПУТРИ

Определяющими остаются внутренние политические и экономические процессы, способность правительства президента Мегавати Сукарнопутри справиться с тем наследием, которое представляла собой Индонезия со всеми ее проблемами в середине 2001 года, когда 54-летняя дочь первого главы государства стала пятым президентом страны.

Мегавати Сукарнопутри нередко, особенно в первый год ее президентства, упрекали в медлительности, отсутствии политической инициативы и стратегии. При этом игнорировался тот факт, что она пришла на высший пост в государстве в сложнейших условиях, характеризовавшихся катастрофическим падением авторитета власти

стр. 17

как института, нежеланием населения, все чаще прибегающего к самосуду и насилию для защиты своих действительных или воображаемых интересов, исполнять законы. Вооруженные силы дискредитированы произволом своего руководства в период правления военно-бюрократического режима Сухарто и раздражены жестокой критикой в свой адрес. Значительно активизировалось забастовочное движение, подавлявшееся силой во времена Сухарто. Индонезийская элита, не чувствуя более железной руки исполнительной власти, погрузилась в междоусобную борьбу и межклановое соперничество, грызню за места во власти.

В этих условиях не всегда легко провести четкую грань между нерешительностью, которую приписывают президенту ее оппоненты, и вынужденной сдержанностью, порожденной опасением нарушить и без того хрупкий политический баланс. В известном смысле здесь мог оказаться востребованным присущий М. Сукарнопутри яванский характер с его уклончивостью и неспешностью, что, тем не менее, не исключает при необходимости принятия жестких и резких решений.

Положение президента осложняется тем, что свержение авторитарного режима не привело и не могло привести к быстрому изменению политической культуры народа и субкультуры его элиты. А эта культура сочетает стремление освободиться от чрезмерной опеки и гнета власти с неизбывной верой в чудодейственные возможности, присущие власти, с соответствующими этой вере завышенными требованиями к властям предержащим, которые воспринимаются как некий самодовлеющий институт.

Наиболее неотложная из всех задач, стоящих перед правительством, заключается в том, чтобы предотвратить распад страны в результате центробежных тенденций, порожденных в ряде регионов экономическими, социальными и политическими диспропорциями в их развитии. Нынешний сепаратизм в Аче (на северной Суматре), в Папуа, антияванские настроения в других районах - по преимуществу реакция на циничный произвол и хищническое корыстолюбие, источником которых в 1966 - 1998 годах была Джакарта, а точнее, президентская семья и ее окружение. Новой власти придется много поработать, чтобы переломить эти стереотипы, учитывая, что психология людей, сидящих во властных структурах, если и меняется, то очень медленно.

К тому же местная бюрократия по своей психологии не так уж сильно отличается от столичной, в своих претензиях на самостоятельность она рассчитывает не только на улучшение условий для развития регионов, но и на более свободное обогащение местной элиты. Необходимое перераспределение полномочий и доходов в пользу регионов, проведенное в период президентства Б. Ю. Хабиби, в условиях слабости центральной власти, с одной стороны, и отсутствия общественного контроля, с другой, привело к "децентрализации" коррупции и непотизма.

Враждебность и озлобление, возникшие в ходе религиозно-этнических столкновений, в основе которых лежат социально-политические и экономические конфликты, становятся самовоспроизводящимся фактором. При этом, хотя печать привычно и несколько односторонне возлагает всю ответственность за экстремистские проявления в стране на мусульман, на деле, как правило, виноваты обе стороны. В феврале 2002 года было подписано соглашение о перемирии между христианской и мусульманской общинами на Молуккских островах. Но во второй половине апреля христиане-радикалы из "Фронта за суверенитет Молуккских островов" спровоцировали новый конфликт, вывесив свои флаги. В ответ боевики "Ласкар джихада" ("Войско джихада") в ночь на 21 апреля напали на христианскую деревню, убили 14 человек, сожгли церковь и несколько домов ¹⁰ . Подобные столкновения повсеместно носят затяжной характер и проявляются в формах непропорциональных и неадекватных тем инцидентам, которые служат для них непосредственным поводом.

СЛОЖНОСТИ БОРЬБЫ С ИСЛАМСКИМ ЭКСТРЕМИЗМОМ

В вопросах борьбы с исламским экстремизмом правительство Индонезии находится в положении человека, который, как говорит местный фольклор, нашел плод малакамо: съешь находку - умрет отец, откажешься - погубишь мать. Президент Мегавати Сукарнопутри, как и предыдущий глава государства Абдул Вахид, виднейший мусульманский деятель, вполне искреннее и последовательно настроена как против местного исламского экстремизма, победа которого угрожала бы распадом страны, так и против международного терроризма. Проблема, однако, заключается в том, что на фоне чрезвычайно непопулярной в Индонезии возглавляемой США антитеррористической кампании и антииракских акций Вашингтона и несомненного резкого подъема антиамериканских настроений, которые бытуют отнюдь не только среди исламских радикалов, правительство вынуждено избегать каких-либо резких действий, которые дали бы повод к обвинениям во враждебности исламу и пособничестве Соединенным Штатам.

Один из руководителей индонезийских спецслужб, пожелавший остаться анонимным, был в этом смысле достаточно откровенен. Отметив, что исламские радикальные группировки являются врагами правительства, он сказал: "Они наносят нам вред, и мы хотим отплатить им тем же. Но мы должны быть осторожны, ибо ошибка здесь может привести к свержению правительства" ¹¹ .

Индонезия подписала договор с Малайзией и Филиппинами о совместной борьбе против терроризма, но когда министра иностран-

стр. 18

ных дел Хасана Вираюда спросили, почему вклад его страны в этом отношении сравнительно невелик, он не без иронии ответил: "Мы боремся с терроризмом нашими собственными методами" ¹² .

Примерно в это же время вице-президент Хамза Хаз, глава крупнейшей мусульманской Партии единства и развития, посетил в тюремной камере арестованного лидера исламских экстремистов Джафара Умар Талиба, обвинявшегося в антиправительственной деятельности и подозревавшегося в связях с террористами "Аль-Каиды". Этот визит в самой Индонезии и за рубежом был воспринят как признак того, что второе лицо в государстве ставит мусульманскую солидарность выше лояльности правительству и президенту. Это впечатление усугубилось, когда Хамза Хаз заявил немного спустя, что в Индонезии террористов нет, и предложил тем, кто не согласен с этим утверждением, арестовать его самого ¹³ .

Правительство осознает также, что не существует простого решения проблемы исламского экстремизма и сепаратизма в Аче. Пресса много пишет о терроре антиправительственных сил и о нарушениях прав человека армией в этой провинции. Но остаются в тени влиятельные транспортные и снабженческие компании, извлекающие огромные прибыли из военных поставок и потому отнюдь не заинтересованные в скором прекращении боевых действий. С их сопротивлением, как и с противодействием армейских "ястребов", правительству приходится сталкиваться, когда оно идет на всевозможные компромиссы, чтобы не допустить выхода Аче из состава республики.

К середине 2002 года скептицизм в отношении президента и ее кабинета, казалось, несколько смягчился. Ее оппоненты признавали, что М. Сукарнопутри сумела создать атмосферу относительной стабильности и предсказуемости в деятельности правительства. Свою роль, видимо, сыграло некоторое отрезвление элиты, начавшей понимать, что продолжение жестокой борьбы за президентское кресло чревато непредсказуемыми последствиями. Спикер Народного консультативного конгресса Амин Раис, слывший наибольшим "возмутителем спокойствия" на джакартском Олимпе и непримиримым критиком исполнительной власти, признал: "Мы не можем позволить себе сменить президента. Мир сочтет нас глупцами. Это было бы смешно и абсурдно. Вот почему есть неписаное соглашение между политиками в Джакарте, что правительство Мегавати должно сохраниться до 2004 года" ¹⁴ .

Сессия Народного консультативного конгресса в августе 2002 года приняла некоторые решения, призванные закрепить продвижение страны к демократизации политической системы.

Армия лишится назначаемой без выборов своей фракции в парламенте в 2004 году, то есть значительно раньше, чем предполагалось.

С 2004 года президент впервые будет избираться прямым голосованием населения (до принятия этого решения глава государства избирался НКК, в котором более половины депутатов назначались, а не избирались). Прямой мандат избирателей может упрочить позиции президента в противовес законодательной власти, чрезмерно, как считают некоторые наблюдатели, усилившейся после свержения Сухарто. Принцип назначаемости части членов НКК отменяется, в нем создается верхняя палата из представителей провинции.

Однако реальные последствия этих перемен будут зависеть от динамики политических и социальных процессов в стране.

На фоне относительной стабилизации правительству удалось достичь некоторых экономических успехов. Курс рупии по отношению к доллару к середине 2002 года вырос примерно на 13 процентов в сравнении с худшими показателями предыдущего года. Наметился рост потребления населения. Правительство получило отсрочку выплаты 5,4 миллиарда долларов по внешним кредитам, приходившейся на 2002 - 2003 годы. Получен заем в 347 миллионов долларов от Международного валютного фонда.

Однако падение объема инвестиций, в том числе и иностранных, не удалось остановить. Экономический рост на 2002 год прогнозировался на уровне не более четырех процентов (фактически он оказался еще меньше), а этого недостаточно даже для того, чтобы создать рабочие места в количестве, необходимом для предотвращения роста безработицы. Практически не увеличивается объем экспорта. Не все эти явления проистекают из внутренних фактов: самое негативное воздействие на экономическую ситуацию в Индонезии оказывает спад в экономике Соединенных Штатов. Несмотря на последние уступки Запада, внешняя задолженность, достигшая 140 миллиардов долларов, остается Дамокловым мечом, нависшим над страной.

Террористический акт на острове Бали в ночь на 13 октября 2002 года, унесший жизни почти 200 человек, явился тяжелым ударом по стабильности в стране и престижу индонезийского правительства и главы государства. Хотя основные подозрения были обращены против мусульманских экстремистов, ни одна из местных исламистских организаций не взяла на себя ответственность за взрыв. Индонезийские исламисты не заинтересованы в том, чтобы подрывать позиции правительства, которое на Западе критикуют за попустительство террористам, и тем провоцировать его на ужесточение своей политики. Кроме того, эта акция нанесла глубокую рану национальному достоинству индонезийцев и ни в коем случае не способствовала росту популярности исламистов.

Гораздо большую политическую выгоду из трагедии в балийской дискотеке извлекли те круги в Индонезии, в том числе и военные, которые стремятся восстановить утраченные после 1998 года позиции под предлогом неспособности гражданского правительства обеспечить безопасность и стабильность в стране.

Все это, как и аудиозапись бен Ладена, свидетельствует в пользу версии о том, что "Аль-Каида" и связанные с ней террористические группировки организовали взрыв на Бали, как бы минуя местных исламистских лидеров.

Взрыв на Бали снабдил дополнительной аргументацией администрацию Дж. Буша, требующую от Джакарты большей решительности в борьбе против исламского терроризма.

Террористический акт на Бали подтолкнул развитие политического процесса в Индонезии в сторону большего консерватизма, объективно усилив роль исполнительной власти в целом и силовых структур в частности, а в экономике на неопределенное время существенно ухудшил инвестиционный климат и сократил поступления от туризма.

-------

¹ "Far Eastern Economic Review" (Hongkong), N 4, 31.01.2002, p. 21.

² Там же, с. 22.

³ "Far Eastern Economic Review", N 33, 22.08.2002, p. 13.

⁴ "International Herald Tribune", 09.05.2002.

⁵ Ibid.

⁶ "Far Eastern Economic Review", N 2, 17.01.2002, p. 26.

⁷ HAS (International Institute for Asian Studies), Leiden, N 28, August 2002, p. 1 - 3.

⁸ "Straits Times" (Singapore), 25.09.2002.

9 "International Herald Tribune", 15.07. 2002.

¹⁰ "Время новостей", 29.04.2002.

¹¹ "Straits Times", 15.01.2002.

¹² "Straits Times", 09.05.2002.

¹³ "Straits Times", 31.05.2002.

¹⁴ HAS, ibid, p. 3.

Permanent link to this publication: