"Новый кошмар приближался: казалось, будто вот-вот беспощадная колесница войны с самим хаосом у поводьев раздавит очередную сотню людей вместе с их прошлым и настоящим, перечеркнув будущее. На самом деле, до прибытия неприятеля оставалось еще несколько дней, но каждый момент хотелось жадно схватить и не отпускать, не позволить наступить следующему, ведущему свой путь к еще одному почти такому же, но чуть более опасному моменту.
И тут, в осознании количества оставшегося времени и появлении некого, пусть и небольшого, ощущения привычности к ситуации, мой разум подсказал мне, что нужно сделать. Я давно не писал стихи, а тогда почувствовал, что пора. Думал над этим целый час, но, похоже, сознание моё было слишком спутано, чтобы творить о своих мыслях. И как всё же поступить: вдохновение вроде есть, но просто не про что писать. Ответ был тривиален: вокруг меня достаточно людей, которые тоже чувствуют, боятся и ... хотят, наверное, увековечить свои мысли. Да, в первую очередь ваш покорный слуга подумал о новом знакомом, поэтому и рассказал ему о своей идее, но тот наотрез отказался, сказав, что я и так достаточно ему помогаю, а больше любезности от меня он принять не может. Получив отказ, я решил побродить по нашему оборонному сооружению, и долго искать не пришлось: где-то недалеко был слышен плач. Я пошел на звук и вскоре увидел молодого человека в не очень гордом одиночестве лежавшего на полу в позе зародыша."

— Очередной слабак, — прервала рассказ комментарием "тюремщица".
Мужчина в маске зевнул уже не первый раз. Эдж сдержался от очередного приступа смеха и продолжил: "Немного подойдя к плачущему солдату, я настолько, насколько мог, спокойно и уверенно, но при этом мягко сказал, что хочу ему помочь. Услышав мой голос, лежащий на полу сквозь слезы пробормотал: — Зачем? Всё равно нас всех убьют... А я настолько ничтожен, что никому и жалко меня не будет, кроме...
Он замолчал. А я ответил: — Да, может и убьют, но разве это значит, что стоит прекращать жизнь еще до смерти? Слушай, если хочешь, я оставлю тебя в покое, но могу и выслушать, а еще ... подарить стихотворение.
И вдруг солдат повернул голову в мою сторону, смотря удивленным взглядом, сказал: — С-с... стихотворение? А можешь ... не для меня? Для дорогого мне человека...
Я кивнул утвердительно, но сказал, что для написания труда поэзии придется кое-что рассказать.
Мужчина представился Крисом, медленно подполз к стене, прислонился к ней, вытер слезы и неловко начал рассказывать. Как оказалось, это уже не первый его бой: еще несколько месяцев назад новопосвященный солдат, тогда совсем наивный, познакомился с двумя братьями по оружию: мужественными и сильными героями. Они всегда шли впереди, бросались под пули и вместе расправлялись с рекордным количеством противников — играя, выживали даже в самых непростых ситуациях; беспеременно были в хорошем настроении и подбадривали других. Рядом с ними война была будто книгой, в которой Крис уже подсмотрел счастливый конец.
Но как-то раз одного из этой двоицы поймали. Не убили сразу, ведь были наслышаны о его подвигах. Этого солдата пытали и унижали самым пренеприятнейшим образом. Когда за ним пришли, единственная помощь, которую можно было оказать — это провести достойное захоронение. Второй выдающийся воин, увидев труп первого, сначала не верил: говорил, что его разыгрывают, и смеялся, когда все вокруг стояли молча с удивленными до ужаса лицами. Через некоторое время выяснилось, что оставшийся в живых бывший герой, когда его отправили в принудительную отставку, на мирной территории напал на человека, который был чем-то похож на одного из уже мертвых истязателей, и пытал того за страдания друга, вырезая на его теле разные фразы, связанные с потерянным товарищем. Крису же пришлось наблюдать весь этот процесс: то, как великий своей силой и духом человек превратился в жалкую тень того, кем был раньше. После падения двух его примеров для подражания солдат потерял уверенность в победе над врагом внешним — людьми, а также внутренним — собственными сомнениями и страхами. Тогда самым главным, что вселяло хоть какие-то силы, была возлюбленная Криса, ожидавшая его на родине. Тоска заполняла сердце, но образ девушки вёл вперед, пусть это работало и не всегда. Именно про свою любовь Крис и попросил написать, а я, конечно, не был против. Получив дополнительное вдохновение от свежей истории и успокоив солдата тем, что настоящих героев он еще, вероятно, успеет встретить, я начал "стихотворить".

Любимая моя,
пишу тебе из ада.
Здесь скоро все сгорят,
до одного солдата.

Иду сейчас в последний бой,
нет, увы, не в крайний.
Но осталась нам с тобой
минутка на прощание.

Каждый выстрел, каждый труп,
на части рвется сердце.
Как бы не был нрав твой крут,
а характер - дерзок.

Каждый час и каждый миг,
каждую секунду,
увидеть можешь смерти лик,
и не случится чудо.

Как до сих пор в строю,
уже и сам не знаю.
Но знаю, что люблю,
и вечно вспоминаю.

Уверен, ты жива,
ведь жив еще мой разум.
Хотя бы до утра
забрать тебя не дам им.

Несмотря на адресованность этого труда другой персоне, для меня стих частично обрёл свой смысл: вместо "любимая моя" можно было подставить "мои старые лучшие деньки". Вообще, я надеялся, конечно, что нас тут умрет как можно меньше, но Крис настоял на более пессимистичном варианте в стихотворении, а я исполнил его, возможно, последнюю волю.
Солдат сказал, что немного приободрился, и поблагодарил меня."