В. СВЕТЛОГОРКО

                         ОТЩЕПЕНЕЦ МЕЛКОГО МАСШТАБА

                             ...В то же   время,   несмотря   на   достигнутые

                        огромные успехи в развитии вычислительной техники,

                        нельзя   проходить   мимо    имеющих    место    крайне

                        негативных   фактов.   Отдельные    антисоветские    и

                        просто    безответственные    элементы,     используя

                         вычислительную    технику,     и,     в     частности,

                        персональные   вычислительные   машины,    занимаются

                        тиражированием    и    распространением    литературы

                        антисоциалистического, клеветнического содержания.

                        Партия заявляет, что не может и не   будет   никогда

                        мириться   с   таким    положением.    Соответствующие

                        компетентные   органы,   опираясь   на   всю   силу    и

                         строгость    наших    законов,    должны    решительно

                        бороться с распространением чуждых нам идей   всеми

                        возможными путями.

                            (Из выступления Генерального секретаря ЦК КПСС

                            тов. Мальцева С.Л. по Центральному телевидению

                            15 ноября 1994 г.)

     В тот день я пришел на работу в хорошем настроении.   Это   и   понятно:

еще вчера я нашел в программе ошибку, которая долго от   меня   пряталась   и

портила мне нервы, и теперь работа шла   как   по   маслу.   Я   выпил   чашечку

крепкого   чая   (это   помогает   мне    окончательно    проснуться),    спрятал

кипятильник подальше в стол, чтобы он не попался на глаза   инспекторам   по

технике безопасности, и включил компьютер. Компьютер   у   меня   был   просто

великолепный: "Киев-286", с весьма   быстроходным   процессором   и   большой,

хотя и великоватой по габаритам, памятью на "жестком "диске. Короче -   это

было лучшее, что можно было достать после запрета на   установку   импортных

персоналок   в   "почтовых   ящиках",   и   мне   долго    пришлось    уговаривать

начальство, чтобы мне установили именно эту машину. Я уже с головой   успел

окунуться в работу, когда ко мне вдруг почти что влетел   Андрей   Юрьев   из

соседней лаборатории:

     - Только что к нам приходил товарищ из Первого   отдела,   проверял,   у

кого что записано в компьютере, - шепотом сказал он,   -   Я   еле-еле   успел

стереть компьютерные игры. Если в твоей машине не все в порядке, то срочно

разберись с ней, к вам тоже могут с минуты на минуту прийти проверяющие.

     Я его поблагодарил и приступил   к   очистке   компьютера   от   запретных

плодов. Я быстро разыскал и стер игры. В принципе, они никому не   вредили,

но если бы их у меня нашли,   то   могли   быть   серьезные   неприятности   (за

"использование не по назначению   вычислительных   средств"),   а   мне   этого

совершенно не хотелось.   Тем   более,   что   некоторые   из   игр   могли   быть

признаны пропагандирующими буржуазную идеологию. Вообще, поговаривали, что

скоро запретят не только игры, но и   использование   вообще   всех   программ

иностранного производства. В свое   время   в   компетентных   органах   кто-то

решил, что с их помощью западные спецслужбы смогут добывать информацию   из

наших компьютеров (что было не исключено) и, что самое опасное,   совершать

идеологические диверсии. С тех пор на   предприятиях   по   постановлению   ЦК

ввели контроль за персональными машинами и поручили   его   Первым   отделам,

так как из всех специальных служб   только   там   могли   найтись   достаточно

образованные сотрудники, чтобы разобраться в компьютерных тонкостях.

     Расправившись с играми, я занялся стиранием самого главного:   романов

Солженицына (хотя правильнее было   бы   с   него   и   начать).   У   меня   были

записаны "Один день Ивана Денисовича" и   некоторые   главы   из   "Архипелага

ГУЛАГ". В отличие от игр, за   самые   непристойные   из   которых   могли   как

максимум исключить из партии, за   Солженицына   была   гарантирована   статья

уголовного кодекса - "за антисоветскую клевету и пропаганду". Комитетчикам

было дано указание   приравнивать   печатную   или   рукописную   антисоветскую

книгу к записанной в памяти машины или на магнитном диске.   А   это   -   три

года как минимум, и плюс к тому же испорченная анкета и у тебя, и   у   всех

твоих родственников.

     Через минуту был стерт из памяти машины и   Солженицын.   А   еще   через

минуту в лабораторию   вошел   товарищ   из   Первого   отдела,   отвечавший   за

контроль вычислительной техники. Мы поздоровались как старые   знакомые,   и

он деловито приступил   к   проверке   компьютера.   Отработанными   много   раз

движениями он буквально бегал пальцами по клавиатуре,   временами   замедляя

работу на незнакомых файлах и просматривая их содержимое.

      - Так... Кажется   вроде   бы   все   в   порядке...   Но   начальство   дало

указание просмотреть, нет ли чего в стертых файлах, - сказал он и   вставил

в дисковод дискету   с   программой   восстановления   стертой   информации.   Я

похолодел от ужаса. Таких проверок на моем компьютере никогда не делали. А

ведь это значит, что на меня кто-то "стукнул".

     "Ну что ж, стук у нас в стране всегда   распространялся   быстрее,   чем

звук", - подумал я, вспомнив анекдот времен Андропова. Между тем,   товарищ

из Первого отдела уже нашел несколько компьютерных игр, которые   я   только

что стер, и   переписывал   к   себе   в   блокнотик   их   названия.   Еще   через

несколько минут он уже читал   на   экране   "Архипелаг   ГУЛАГ".   Я   обалдело

сидел, не в силах пошевелиться или хотя бы   произнести   несколько   слов   в

свое оправдание. Может, именно это меня и спасло. По инструкции,   в   таких

случаях он должен был немедленно вызвать на рабочее место комитетчиков,   а

меня задержать до их прихода. Вместо   этого   товарищ   из   Первого   отдела,

решив, что я никуда не денусь, сказал:

     - Я надеюсь, Вы, молодой человек, понимаете, каковы будут последствия

того, что Вы совершили. Оставайтесь на месте, минут через   пять-десять   за

Вами придут.

     С этими словами он вышел.

     Еще секунд тридцать я был в оцепенении, после чего внезапно наступило

просветление и полная ясность мыслей - так иногда бывает в экстремальных и

катастрофических ситуациях, когда правильные решения принимаются мгновенно

- почти инстинктивно. Я встал, оделся,   попрощался   с   сотрудниками   ("лет

через 20 может, увидимся") и пошел   к   проходной.   На   проходной   я   отдал

вахтерше пропуск в руки, как положено. Она   перевернула   пропуск   и   вслух

прочитала:

     - Обеденный перерыв - с 12.00 до 12.45.

     Затем она взглянула на часы и укоризненно сказала:

     - А ведь до Вашего перерыва, Тыренко, еще семь минут. Я не имею права

Вас выпустить.

     Я умоляюще посмотрел на нее, и со всей артистичностью,   какую   только

удалось наскрести у себя в душе, вдохновенно соврал:

     - Антонина Владимировна, мне из дома позвонили - водопроводная   труба

лопнула! Квартиру всю залило, спасать надо!

     Вахтерша   понимающе   вздохнула   и,   сделав   вид,   что   поверила   мне,

пропустила меня на улицу. Мне было искренне жаль ее -   ведь   ей   очень   не

поздоровится за то, что выпустила государственного   преступника,   которого

надо судить по особенной части кодекса. Но ведь   ее   скорее   всего   только

лишат премии, или как максимум - уволят, а мне эти несколько   минут   могут

спасти свободу, а может, и жизнь. А вот товарища из Первого отдела взгреют

намного крепче - "за грубейшее нарушение   служебной   инструкции".   Видимо,

блеск   наград   и   повышений   по   службе   за    разоблачение    отщепенца    и

антисоветчика   слишком   сильно   его   ослепил.    Ему    было    гарантировано

увольнение с "волчьим билетом", и его мне нисколько не было жаль.

     Теперь, на воле, мне нужно   было   добраться   до   своих   документов   и

денег, чтобы с их помощью уехать куда-нибудь в медвежий   угол,   устроиться

там на любую работу, и затихнуть. Но ведь   домой   нельзя   было   не   только

идти, но и даже звонить: раз на меня кто-то "стукнул",   то   они   наверняка

подслушивали телефон и с минуты на минуту могли прийти за   мной.   Я   решил

сначала позвонить жене - она сегодня была в гостях у тещи, а тещин телефон

комитетчики вряд ли подслушивали - для этого надо быть отщепенцем   другого

масштаба. Я зашел в будку телефона-автомата и   набрал   номер.   К   телефону

подошла сама жена. Я ей в двух словах объяснил суть дела.   Ее   реакция   на

это была просто убийственной для меня.

     - Ты мне испортил всю жизнь! - кричала она в трубку телефона. - А что

теперь будет с моей сестрой и ее мужем, они   же   работают   в   Органах!   Их

теперь никогда не повысят! Из-за тебя, балбеса, им придется идти   работать

простыми инженерами в какой-нибудь шараге!

     Надо сказать, что моя жена, как и   все   другие   нормальные   советские

люди, считала работу в Органах   высшим   жизненным   достижением,   и   просто

боготворила своих родственников, добившихся этих высот. В этот момент меня

впервые перестала грызть совесть за то, что я ей   изменял   с   Людмилой.   Я

попрощался с женой и набрал номер Людмилы. Я и ей тоже рассказал   о   своих

приключениях и о дальнейших планах. Она спокойно меня   выслушала   и   также

спокойно спросила:

     - Ну и что же, может быть, ты думаешь, что я поеду за тобой, как жены

декабристов? У меня нет никакого желания осложнять свою жизнь.

     На этих словах она повесила трубку, а я снова стал   сожалеть   о   том,

что изменял жене с Людмилой. Сожалеть я   стал,   конечно,   не   о   том,   что

изменял, а о том, что с Людмилой.   Никто   из   них   мне   не   поможет.   Надо

звонить домой матери - а   это   очень   рискованно.   И   тут   ко   мне   пришла

великолепная идея - позвонить Лешке из соседней квартиры, и его   попросить

позвать к телефону мою мать. Я набрал номер, и попросил Лешку:

     - Лешка, друг, выручи меня. Я   никак   не   могу   дозвониться   домой   -

вероятно, дома телефон испортился. Позови к телефону Катерину Андреевну.

     Я ему соврал ради того, чтобы создать Лешке алиби - он должен   знать,

что надо сказать комитетчикам, если его спросят, почему   он   выполнил   мою

просьбу. Хотя Лешке, в принципе, я мог   бы   все   честно   рассказать   -   он

ничего не испугался бы, ведь он воевал в Ираке   с   американцами   (оказывал

"интернациональную помощь"), чудом остался жив,   и   ему   было   начхать   на

Комитет со всеми его комитетчиками.

     Он служил в то время в войсках противовоздушной   обороны,   его   часть

стояла на самом опасном участке - под Багдадом. Когда началась война,   его

ракетный комплекс в первый же день сбил три американских   самолета.   А   на

следующий день американцы их засекли и с одного из самолетов выпустили   по

ним ракету почти одновременно с нашей ракетой по их самолету. Американская

ракета была из   серии   новых   ракет-невидимок   и   ее   заметили   на   экране

локатора слишком поздно. Лешка сидел у экрана и направлял нашу   ракету   на

цель до самой последней секунды. Наша ракета успела первой, самолет сбили,

комплекс сразу выключили, но ребят это не спасло - американская ракета уже

взяла направление на цель и   взорвалась   прямо   в   антенне   радиолокатора.

Лешке повезло - его достали из-под обломков   живым,   всего   лишь   с   двумя

сломанными ребрами. А почти весь остальной   боевой   расчет   погиб.   Одному

только богу известно, во что нам обошлась победа Ирака   над   американскими

империалистами.   После   победы,   в   отличие   от    прежних    времен,    наше

руководство не   захотело   отдавать   всю   славу   победителей   иракцам   (как

когда-то   вьетнамцам),   а   устроило   пышные   торжества   и   учредило   орден

"Интернационального боевого Красного Знамени". Один из   первых   орденов   и

был вручен   Лешке.   А   остальных   ребят   не   наградили   даже   посмертно   -

руководство не любило вспоминать о покойниках на этой войне.

     Когда мать подошла   к   телефону,   я   объяснил   ей,   как   я   ухитрился

влипнуть в такую историю, и мы договорились о месте встречи. Я попросил ее

выйти из дома как можно быстрее, пока за домом еще   не   успели   установить

наблюдение.

     Мы встретились в условленном   месте.   Мать   передала   мне   паспорт   и

другие документы, а также кое-какие вещи и   деньги,   которых   должно   было

хватить на переезд и жизнь в первое время, пока   не   обустроюсь   на   новом

месте. Мы договорились, что я уеду в Гагарин, к дальним родственникам типа

"седьмая вода на киселе", у которых меня,   быть   может,   не   будут   искать

Органы. Кроме того, переезд в Гагарин был наиболее безопасен   -   не   нужно

было мелькать в аэропортах или на вокзалах, достаточно было лишь сесть   на

электричку, и через три с половиной часа я   буду   в   Гагарине.   Вот   будет

сюрприз родственничкам! А ведь   надо   еще   придумать   для   них   достаточно

правдоподобную легенду, чтобы не очень их испугать.

     Мои дела пошли довольно успешно. Первым делом я исправил   в   паспорте

свою фамилию на Тыренкаускас (дописав хвостик к букве "о" и еще   несколько

букв) - это, быть может, сбило бы с толку товарищей из Органов.   Из   всего

возможного выбора фамилий, которые я мог себе присвоить, не меняя паспорта

- Тыренков, Тыренкович, Тыренковский, и т.п. -   я   остановился   именно   на

этой прибалтийской фамилии, как   наиболее   далекой   по   звучанию   от   моей

подлинной.   Мне   удалось   устроиться   на   местный   завод   по   производству

громкоговорителей -   помогло   мне   то,   что   я   еще   в   студенческие   годы

предусмотрительно обзавелся второй трудовой книжкой. Затем я   переехал   от

родственников в общежитие завода и начал более   -   менее   спокойную   жизнь

благонадежного советского человека, разве что время от времени   просыпаясь

ночью в холодном поту или вздрагивая от   неожиданного   стука   в   дверь.   К

сожалению, мне снова пришлось стать беспартийным -   иначе   меня   могли   бы

вычислить по партийным каналам через учетные документы, партийные архивы и

другие пути - учет   членов   партии   был   поставлен   архинадежно.   Это   при

строительстве атомных электростанций или космических кораблей   можно   было

допускать неточности, а в учете партийных рядов - никогда.

     Через несколько месяцев после переезда я познакомился с замечательной

девушкой, благодаря которой в моей жизни появилась какая-то почти весенняя

свежесть и неподдающееся описанию чувство теплоты, нежности и надежды.

      Ее звали Наталья. Она не была красавицей, но ее спортивная   фигура   и

исключительная   выразительность   мимики   и    жестов    делали    ее    весьма

привлекательной. Ее можно было понять, даже если бы она не произносила   ни

слова. Мы познакомились в один из жарких летних дней на берегу пруда, куда

я обычно ходил загорать и купаться по выходным. Я заметил одинокую девушку

с красивой фигурой, и стал думать, под каким предлогом можно было бы с ней

познакомиться. Хорошо было бы нарвать цветов на ближайшей поляне и подойти

с букетом... Но лето заканчивалось, и цветов уже не было! Мой взгляд   упал

на край пруда,   где   на   отмели   росли   плотной   стеной   камыши.   Мне   они

показались довольно живописными. Я нарвал их и с этим   букетом   подошел   к

девушке. Каждый шаг мне давался с таким нервным напряжением, как будто мне

надо было взойти на костер инквизиции.

     - Девушка, Вы не очень обидитесь, если я подарю Вам этот букет? - эти

слова, которые я с трудом заставил себя произнести, решили мою судьбу.

      Оказалось, что мы во многом одинаково смотрим на мир. Также, как и я,

она любила слушать   по   вечерам   "Немецкую   волну"   и   другие   "вражеские"

радиостанции. Главной темой их передач в то время были   новые   подробности

странного исчезновения Горбачева (вместе   с   охраной)   в   1989   году.   Эти

станции здесь были слышны значительно лучше, чем   в   Москве:   вероятно,   в

Москве некоторые "глушилки" располагались прямо в черте города и помех там

было намного больше. Несмотря на многочисленные обещания лидеров Запада   о

начале вещания со спутников в помехоустойчивых диапазонах, реально они   не

торопились расходовать деньги на доведение информации до советских   людей.

Возможно, они смирились с   тем,   что   власть   Коммунистической   партии   (а

точнее - Политбюро и   КГБ)   у   нас   после   неудачи   с   перестройкой   будет

продолжаться вечно.

     Наши отношения с Натальей успешно развивались, и относительно скоро я

переехал к ней. Мне не хотелось ее обманывать, и я ей все рассказал о том,

что заставило меня уехать из Москвы и почему я не могу развестись с бывшей

женой. Она на это только рассмеялась:

     - Так   ты,   стало   быть,   член   партии   и   просто   бабник,   а   теперь

воображаешь себя   диссидентом   и   отщепенцем?   И   такими   правозащитниками

должны будут гордиться все честные люди нашей страны?! Боже мой! Но я   все

равно рада тому, что мы нашли друг друга.

     Прошел год. В один из сентябрьских дождливых дней я, как всегда, рано

утром шел на работу. У ворот завода стояли машины начальства,   а   у   самой

проходной курили и о чем-то яростно спорили рабочие в грязных, замызганных

телогрейках. Когда я проходил мимо них, они неожиданно сорвались с   места,

скрутили мне руки за спину и поволокли к стоявшей недалеко черной   "Волге"

с московским номером. Затолкав меня в   машину,   эти   "рабочие"   предъявили

удостоверения сотрудников Органов и порекомендовали мне не дергаться и   не

задавать вопросов. Я им на это только ответил, что   не   так   уж   я   сильно

вооружен, чтобы ради меня устраивать маскарад с переодеванием.

     Отвезли меня в Лефортово, в   здание   за   забором   без   вывески,   мимо

которого я много раз проходил, когда учился   неподалеку   в   Энергетическом

институте. Допрашивали меня очень мало и очень редко,   чувствовалось,   что

такой мелкой рыбой им заниматься   не   очень-то   интересно.   Однако   недели

через три меня отвели не в обычную   комнату   для   допросов,   а   в   кабинет

какого-то большого начальника. Обстановка в кабинете была почти   домашняя:

письменный стол, обеденный и журнальный столики, телевизор, электрочайник,

в углу негромко играла   трансляция.   Скорее   всего,   это   был   не   столько

кабинет, сколько комната отдыха. За письменным столом сидел полковник,   за

журнальным   -   еще   один   "инженер   человеческих   душ"   в   чине   капитана.

Полковник усадил меня за обеденный   столик,   насыпал   в   чашки   настоящего

индийского чая (со "слоном"), налил кипятку, и, угостив меня   чаем,   начал

разговор.

     - Вас, гражданин Тыренко, вероятно интересует, как мы Вас разыскали?

     - Ну, в общем-то да..

     - За это Вы должны благодарить   Ваших   коллег   -   программистов.   Они

составили великолепную программу, которая анализирует и сопоставляет массу

данных о человеке: от номера паспорта до краткой автобиографии.   Когда   Вы

при оформлении на работу заполнили анкету, то она   через   некоторое   время

попала к нам в базу данных. Мы теперь со всех предприятий собираем анкеты,

а   не   только   с    секретных.    Вычислительная    техника    позволяет    все

переработать.   Так   вот,   наш   главный   компьютер   в    анкете    гражданина

Тыренкаускаса выявил массу совпадений с анкетой гражданина Тыренко:   номер

паспорта, специальность по диплому, возраст, имена близких родственников и

даже пол! Не совпала только партийность. Так что   шансов   у   Вас   не   было

никаких. Вам только удалось несколько отсрочить свое появление   здесь.   Мы

не стали для этого объявлять не только всесоюзного, но и   вообще   никакого

розыска.

     - Интересно, а зачем Вы мне это рассказываете?

     - Разумеется, не затем, чтобы Вас позабавить. Мы хотим предложить Вам

сотрудничать с нами. Преступление,   совершенное   Вами,   не   столь   опасно,

чтобы нельзя было его простить, при определенных обстоятельствах.

     - Надеюсь, Вы не будете   предлагать   мне   работу   стукача,   простите,

помощника?

     - Ну что Вы, работу с людьми Вам никто пока не доверит! Речь   идет   о

работе по Вашей специальности. Нужно доработать нашу программу так,   чтобы

она могла сравнивать не только анкетные и прочие текстовые   данные,   но   и

портреты, фотографии, шрифты пишущих машинок. А в перспективе - она должна

узнавать   лица   и   считывать    номера    автомашин    прямо    с    телекамер,

установленных на улицах. Это намного облегчило бы нам задачу наблюдения за

иностранцами   и   недостаточно   благонадежными    нашими    гражданами.    Мы,

естественно, наводили о Вас справки, Вы программист приличного   класса,   а

таланты,   даже   оступившиеся,   мы   ценим.   Единственное    условие    нашего

сотрудничества - Ваше полное раскаяние в содеянном.

     - И в чем оно должно состоять?

     - Вы   должны   рассказать,   у   кого   Вы   получили   магнитные   диски   с

антисоветской литературой и кому еще успели переписать.

     При этих словах   полковника   я   вспомнил,   что   где-то   уже   встречал

похожую фразу. Кажется, это было у Стругацких, в "Трудно быть богом";   там

кто-то из инквизиторов или серых гвардейцев произносил   нечто   подобное...

Впрочем, где идеология превыше всего, там и методы ее   утверждения   должны

быть схожи.

     - Извините, я не смогу выполнить Ваше условие.

     - А жаль. Конечно, наша программа все равно   будет   написана   другими

людьми, а вот Вам придется несколько лет хлебать лагерную   баланду   вместо

такого чая, который Вы сейчас пьете. Подумайте еще несколько дней.

     В это время   капитан,   который   внимательно   слушал   радиотрансляцию,

сказал:

     - Товарищ полковник, здесь передают важное сообщение! Капитан включил

трансляцию на полную громкость. Из динамика раздался   взволнованный   голос

диктора:

     -   ...Кроме   указанных   мер   по   задержанию   высших   лиц    партийного

руководства,   виновных   в   нарушении   принципов   социализма   и    узурпации

неограниченной власти, Комитет вооруженных сил   "Офицеры   за   конституцию"

объявляет о следующем:

     Первое. В Москве, Ленинграде, и столицах союзных   республик   вводится

чрезвычайное положение и комендантский час. О времени его начала и порядке

соблюдения будет объявлено дополнительно.

     Второе. Всем частям Комитета государственной безопасности   оставаться

в местах дислокации и подчиняться   только   приказам   Комитета   вооруженных

сил. За нарушение этого требования будет производиться расстрел на месте.

     Третье. Органам юстиции немедленно   приступить   к   освобождению   всех

политических заключенных.

     Четвертое...

     Я с радостным блеском в глазах посмотрел на   полковника   и   капитана.

Они перестали меня   замечать.   Когда   диктор   перестал   читать   экстренное

сообщение, капитан наконец снова заметил меня и сказал полковнику:

     - Ну, а с этим что будем делать? Может, выпустим, а?

     - Да Вы с ума сошли, капитан! Этих идиотов   из   самозваного   Комитета

максимум   через   два   часа   арестуют,   а   Вы   разводите   здесь   панические

настроения! Прикажите увести подследственного и завтра продолжайте   с   ним

работу.

     Я мысленно не согласился с полковником: если бы Органы   действительно

так хорошо работали, то этих смелых офицеров арестовали бы   еще   до   того,

как они хотя бы подумали о перевороте.

     Меня увели обратно в камеру, и ровно неделю никуда не   вызывали.   Все

служащие изолятора молчали, как будто набрали в рот воды. На восьмой   день

меня выпустили. У ворот стояла   небольшая   толпа   человек   из   тридцати   -

сорока, многие были с цветами. В толпе мелькнуло знакомое лицо.   Это   была

Наталья. Она держала в руках букет из пяти тросточек камыша.

     - И не страшно тебе было по болотам за ними лазить? - спросил я ее.

     - Конечно, я боялась. Но ведь это теперь мои любимые цветы.

     В этот момент я подумал, что правильно   было   бы   принести   извинения

вахтерше Антонине Владимировне - за причиненное в свое время   беспокойство

и неприятности.