Вестник беззвучный восстал и войну многослезную будит.
С башенной брови, о Кирн, вспыхнул дозорный
костер...
Что же, мужайся! Взнуздать торопись ветровеющих коней!
Грудью о грудь на коне встретить хочу я врагов,
Близится пыль их копыт. До ворот они быстро доскачут,
Если очей моих бог не обуял слепотой...
Феогнид
из Мегары (VI век до н.э.)
1
Все
повторилось, все стало другим.
В прошлый раз
я летел на Ору с
чувством
первооткрывателя.
Звездный
мир, вспыхивавший на полусферах стереоэкрана, был
первозданно ярок. Сейчас
мы мчались проторенной дорогой, десятки кораблей впереди,
десятки кораблей
позади. Хорошо известные звезды неслись навстречу и
погасали в отдалении -
нового не было ничего. Я торопился на Ору. Я больше не
хотел быть звездным
туристом.
Сейчас
я
был
воином
величайшей
армии,
когда-либо
собранной
человечеством, - и опаздывал на призывной пункт!
- Не понимаю
тебя, - сказала Мэри, хмуря широкие
брови.
Я
как
раз
сетовал на задержку: пятьдесят кораблей,
готовых
в
поход,
почти
месяц
томились на Плутоне из-за обнаруженной на одном
неисправности. - Без
тебя
в Персей не уйдут - зачем нервничать? И неужели
красота
мира
становится
меньше, если ты раз уже любовался ею?
- Она
перестает быть
неожиданной,
-
пробормотал
я.
Мы
сидели
в
обсервационном
зале,
я
мрачно
взирал
на
Альдебаран,
он
все
не
увеличивался.
В
Мэри
что-то
общее
с
Верой,
хотя
внешне
они
несхожи.
Та
прямолинейная, сухая логика, что зовется женской, у них,
во всяком случае,
одинакова.
- Красота -
это совершенство,
то
есть
максимум
того,
что
всегда
ожидается и всегда желается,
-
сказала
Мэри
голосом
МУМ.
-
Желаемая
ожиданная неожиданность - согласись, это нелепо, Эли.
- Согласись и
ты, Вера... - начал я запальчиво и в ужасе запнулся.
Мэри
рассмеялась.
- Я видела
твою сестру лишь на стереоэкранах, - сказала она. - Но
ты
уже не в первый раз называешь меня Верой.
И
ошибаешься
ты,
лишь
когда
неправ и собираешься оправдываться. Разве не так?
Я поцеловал
Мэри. Поцелуи,
кажется,
единственное
занятие,
что
не
требует ни обоснований, ни оправданий.
Мэри все же
пожаловалась:
- Я думала, ты
будешь мне
гидом
на
первой
моей
звездной
дороге.
Когда-то поездки молодоженов назывались свадебными
путешествиями.
У
меня
впечатление, что наше свадебное путешествие тебе
наскучило.
Пришлось ее
разуверять. Я стал вспоминать все, что знаю
о
светилах,
рассказал о полете в Плеяды и Персей.
- Звездная
бездна со всех сторон, и мы куда-то падаем в ней, - сказал
я с невольным волнением. - Это нужно почувствовать, Мэри:
звездная
бездна
- и ты в ней все падаешь, падаешь, падаешь...
- Звездная
бездна, и ты в ней
падаешь,
падаешь,
-
повторила
Мэри
тихо.
Она склонила
лицо, я не видел ее глаз.
2
Ора открылась
не одна,
их
были
сотни
-
каждый
из
галактических
крейсеров, сконцентрированных у Оры, сверкал, как
маленькая планетка.
Нас встретило
так много друзей, что я устал
обниматься,
хлопать
по
плечу и жать руки. Рядом с Верой стоял Ромеро
-
как
обычно,
изящный
и
холодно-подтянутый. Он ограничился тем, что крепко пожал
мне руку.
Тут
же
произошла
сценка,
в
сущности
пустяковая,
но
порядком
попортившая мне настроение.
С Мэри Ромеро
разговаривал по-иному, чем со мной. Даже
незнакомый
с
Ромеро человек явственно различил бы иронию.
-
Вас
можно
поздравить,
дорогая
Мэри?
Насколько
я
понимаю,
осуществились ваши заветные мечты?
Если раньше я
опасался, что Мэри влюблена в
Ромеро,
то
сейчас
мне
показалась, что она его ненавидит, так раздраженно
заблестели ее глаза.
- На этот раз,
к удивлению, вы угадали, Павел. Самые заветные из моих
мечтаний!
Он
почтительно
развел
руками,
церемонно
склонил
голову,
-
так,
наверно, в древности выражали поздравления.
- Что это
значит? -
спросила
Вера.
Она
с
недоумением
переводила
взгляд с меня на Мэри и с Мэри на Ромеро. -
Случилось
что-нибудь
важное,
брат?
- Для меня -
важное! - я взял Мэри за
руку.
-
Познакомься
с
моей
женой, Вера.
Я всегда
удивлялся быстроте, с какой женщины сближаются.
У
мужчин
мгновенное
взаимное
понимание
не
развито,
мы
раньше
обмениваемся
приветствиями,
часы,
а
то
и
недели,
присматриваемся,
принюхиваемся и ощупываемся, прежде чем смутно начинаем
соображать, кто мы
такие и чего нам друг от друга надо. Условности поведения
у
нас
сильнее,
чем у женщин, мужчины и доныне жертвы этикета. Я бы
на
месте
Веры
часок
потолковал с Мэри, потом взял ее дружески под руку.
Вера же просто
шагнула к Мэри, а та бросилась к ней в объятия.
- Наконец-то,
Эли! - возгласила Вера, отпуская Мэри. - И ты, кажется,
сделал удачный выбор, брат.
- Не очень
удачный! - возразил я. - Справочная предрекла
нам
развод
на третьем месяце брачной жизни. Правда, уже идет
четвертый...
Вера увлекла
Мэри в сторону, а я поступил в
безраздельное
обладание
приятелей.
Пополневшая
Ольга сердечно пожелала мне счастья, Леонид добавил своих
поздравлений,
Аллан
похвастался,
что
никогда
не
изменит
корпорации
холостяков, а Лусин, глядя с нежностью, словно
я
был
вывешенным
в
его
институте крылатым человекобыком, вдруг проговорил:
- Хочешь,
подарю? Изумительный дракон! Летай с Мэри. Райское счастье.
- На огнедышащих
драконах летать только в
ад,
а
это
я
погожу,
-
сказал я.
Прилетевший
Труб увеличил общую сумятицу. Я выбрался из его
крылатых
объятий
основательно
помятый.
Прошло
не
меньше
часа,
прежде
чем
установился упорядоченный разговор, взамен сплошного
смеха и выкриков.
Я спросил
Ромеро:
- Вы не
сердитесь на меня, Павел? Я имею
в
виду
мой
совет
насчет
Оры...
- Я благодарен
вам, Эли, - сказал он без обычной
напыщенности.
-
Я
был слепец, должен это с прискорбием признать.
Наше
примирение
с
Верой
было так неожиданно быстро...
Я не удержался
от насмешки:
- Не верю в
неожиданности, особенно счастливые. Хорошая неожиданность
требует
солидной
организаторской
подготовки.
Этой,
как
вы
помните,
предшествовала наша добрая ссора в лесу.
-
Неожиданности здесь у вас будут, - предрек он уверенно. -
И
очень
скоро, любезный друг.
Вера с Мэри,
по-прежнему обнявшись, подошли к нам. Вера сказала:
- Нам нужно
наедине поговорить о походе в Персей. Может быть, сделаем
это не откладывая?
Я удивился,
почему о походе в Персей мне
нужно
беседовать
с
Верой
наедине, но Вера не захотела разъяснять.
- У меня
обязанности гида, Вера. Мэри впервые на Оре.
- Тогда
приходи после прогулки в мой номер.
Вера
ушла
с
Ромеро,
за
ними
Леонид
с
Ольгой,
Осима,
Аллан,
Спыхальский - у каждого были дела на планете.
Лишь
Лусин
с
Трубом
не
оставляли
нас.
Лусин
объявил,
что
не
успокоится, пока не продемонстрирует зверинца,
вывезенного с Земли.
Мы
с
Мэри не стали огорчать Лусина и пошли к его питомцам.
Пегасов одних
было не
меньше
сотни
-
черные,
оранжевые,
желтые,
зеленые, красные с белыми искрами, белые с искрами
красными
-
в
общем,
всех
поэтических
красок,
воинственно
ржущие,
непрерывно
взлетающие,
непрерывно садящиеся...
Труб, скрестив
на груди крылья, с насмешливой
неприязнью
следил
за
сутолокой у летающих лошадей.
- Неразумный
народец, - проворчал он
на
вопрос,
как
ему
нравятся
пегасы. - Не умеют ни читать, ни писать. Я уже не
упоминаю
о
том,
чтобы
говорить по-человечески.
В первый год
пребывания на Земле Труб справился с
азбукой,
а
перед
отлетом на Ору
сдал
экзамен
за
начальную
школу,
а
там
интегральное
исчисление и элементарная теория вещества, включая и
ряды
Нгоро.
На
Оре
Труб
устроил
для
своих
сородичей
училища.
У
ангелов
обнаружились
недюжинные способности к технике.
Особенно они
увлекаются электрическими аппаратами.
- Это же
только лошади, хотя и с крыльями, - сказал я.
- Тем
непростительней их тупость.
Я подмигнул
Мэри. Было забавно, что один из любимцев
Лусина
поносит
других его любимцев. Лусин от ангела, однако,
легко
сносил
то,
что
не
потерпел бы от человека.
- Расист, -
сказал он и так ухмыльнулся,
будто
ангел
не
ругал,
а
превозносил пегасов. - Культ высших существ. Детская
болезнь развития.
В отделениях
за конюшней
пегасов
нас
заинтересовал
один
крылатый
огнедышащий дракон.
Он был такой
огромный, что походил скорее на кита, чем на дракона. Он
лежал, пламенно-рыжий, в толстенной броне,
из
ноздрей
клубился
дым,
а
когда он выдыхал пламя, проносился гул.
Полуприкрыв
тяжелыми веками зеленые глаза, крылатое чудовище надменно
посматривало на нас. Казалось невероятным, что эта махина
может
парить
в
воздухе.
- У него
корона! - воскликнула Мэри.
- Разрядник! -
с гордостью
объявил
Лусин.
-
Испепеляет
молниями.
Хорош, а?
На голове дракона и вправду возвышалась
корона - три золоченых
рога.
С рогов срывались искры, красноватое
сияние
озаряло
голову
чудища.
На
молнии, испепеляющие врага, искорки похожи не были.
- Проверь! -
сказал Лусин. - Кинь камень. Или другое.
- А почему сам
не кидаешь камней? Твое создание, ты и проверяй.
- Жалко, -
признался он, улыбаясь. - Не могу.
На прибранной
Оре
найти
камешек
не
просто.
Я
метнул
в
дракона
карманный нож.
Дракон рывком
повернул голову, глаза остро блеснули,
туловище
хищно
изогнулось, а молния, вырвавшаяся с короны, ударила в
ножик, когда тот еще
летел, - ножик бурно вспыхнул, превращаясь в плазму.
И
тотчас
же
вторая
молния, еще мощней, разрядилась прямо мне в грудь.
Если бы жители
Оры
не
защищались
индивидуальными
полями,
все
мы
безусловно
были
бы
ослеплены
вспышкой,
а
сам
я
так
же
безусловно
разлетелся бы плазменным облачком.
- Может сразу
три молнии, - восторженно
пояснил
Лусин.
-
По
трем
направлениям. Имя - Громовержец.
- Не хотел
бы
я
схватиться
с
Громовержцем
в
воздухе,
-
сказал
потрясенный ангел.
Мне кажется,
что Труб не так испугался, как позавидовал
Громовержцу:
ангелы возятся с приборами, изготовленными
людьми,
а
дракон
производит
электричество самостоятельно.
Дракон
успокаивался
-
приподнявшееся
тело
опадало,
над
короной
плясали синеватые огни Эльма, тяжелые веки
прикрывали
потухавшие
зеленые
глаза.
- Громовержец
так громовержец, - сказал я. - Существо
эффектное.
Но
зачем нам в Персее Громовержцы с пегасами?
- Пригодятся,
Эли.
Я тогда и
понятия не имел, как жестоко Лусин будет прав!
Мы с Мэри
вышли наружу, оставив Лусина с его созданиями и Трубом.
Был вечер, искусственное
солнце погасало.
- Одни! -
воскликнул я. - На Оре - и одни, Мэри!
Мэри упрекнула
меня:
- До сих пор
ты больше стремился к своим друзьям, чем
к
одиночеству
со мной.
Я рассмеялся.
Нигде мне не бывает так хорошо, как на Оре!
- Ты, кажется,
приревновала меня к Лусину и Трубу? Пойдем,
я
покажу
тебе Ору.
Мы долго
гуляли по проспектам планеты, заходили в опустевшие звездные
гостиницы.
Я рассказывал
Мэри, как
познакомился
с
альтаирцами,
вегажителями,
ангелами. Прошедшее нахлынуло на меня,
призраки,
живые,
как
во
плоти,
двигались рядом.
Я
вспомнил
и
об
Андре.
Здесь
он
совершал
великие
открытия, а я зубоскалил, придирался к мелким ошибкам.
Пока он жил
среди нас, мы недооценивали его, я больше других был этим
грешен.
Внезапно я
увидел слезы в глазах Мэри.
- Я чем-то
расстроил тебя?
Она быстро
взглянула на меня и спросила почти враждебно:
- Ты не
замечаешь во мне перемен?
- Каких?
- Разных... Ты
не находишь, что я подурнела?
Я смотрел на
нее во все глаза. Она никогда еще не была
так
красива.
Она отвернулась, когда я сказал ей об этом, долго
молчала,
Погасшее
было
солнце разгорелось в луну - на Оре по графику было
полнолуние.
- Ты странный
человек,
Эли,
-
заговорила
она
потом.
-
Почему,
собственно, ты в меня влюбился?
- Это-то
просто. Ты - Мэри. Единственная и неповторимая.
-
Каждый
человек
единствен
и
неповторим,
двойников
нет.
Ты
по-настоящему любишь только двоих в мире. У тебя
дрожит
голос
и
блестят
глаза, когда ты вспоминаешь их.
- Ты говоришь
об Андре?
- И о Фиоле!
- Не надо,
Мэри! - я взял ее под руку. Она отстранилась. Я
попытался
обратить размолвку в шутку.
-
Они
очень
мне
близки,
Андре
и
Фиола,
правильно, я волнуюсь, когда говорю о них. Но если бы мы
с
тобой
были
в
разлуке, как бы я волновался, вспоминая о тебе! Я вот
сейчас подумал,
что
мы могли бы очутиться врозь, и у меня задрожали коленки.
- Но голос у
тебя не дрожит, - возразила она печально. - Ты
говоришь
о дрожи в коленках очень спокойным голосом, Эли. Ладно,
тебе пора к
Вере.
Обещай отнестись серьезно к тому, что она сообщит.
- Ты знаешь, о
чем она собирается говорить?
- Вчера скажет
об этом лучше, чем я.
- Везде
загадки! Ромеро грозит неожиданностями, Вера может беседовать
только наедине, ты тоже на что-то намекаешь. Сказала бы
уж прямо!
- Вера скажет,
- повторила Мэри.
3