Евгений Сартинов. Последняя империя. Книга 1

Евгений Сартинов, 1998

Email: chap@mail.samtel.ru

Date: 30 Jan 2001

(ИСТОРИЯ РОССИИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА В ЭПИЗОДАХ)

ЭПИЛОГ.

Темно-серые, осенние воды Северного моря почти сливались с окраской

массивных громад кораблей военно-морских сил НАТО. Солнце выглянуло когда

его уже никто не ждал, оно осветило противостояние двух флотов, сотен тысяч

тонн металла, взрывчатки, электроники и ничтожной части живого человеческого

мяса, основного элемента готовящегося Армагедона. Корабли, приближающиеся к

вытянутым в одну линию судам Северноатлантического Союза было уже можно

рассмотреть и без бинокля, но никто там не мог оторваться от мощной оптики,

словно все старались понять что ждать от стремительно приближающегося

российского крейсера. Характерный, высоко задранный нос скрывал то, что

хорошо сейчас было видно сверху, со стороны четырех круживших чуть в стороне

вертолетов -- открытые люки пусковых установок крылатых ракет. Атомный

реактор мощью сто сорока тысяч лошадиных сил разогнал двадцать четыре тысячи

тонн металла до максимальной скорости в тридцать два узла. Шестьсот человек

экипажа на этой махине казались незначительным довеском концентрированной

смерти. Двадцать крылатых ракет могли превратить Европу в радиоактивное

кладбище, но и сам крейсер мог в секунду стать могилой для экипажа. Но не

это было главным. Противостояние мощи технологий, вооружений, идеологий --

все это было лишь внешним антуражем конфликта. На самом деле все как и

прежде решалось не поддающейся ни каким учетам странной субстанцией под

названием Воля.

На командном мостике "Петра Великого" все от командира корабля до

последнего матроса косились на рослого человека в парадной форме

генерал-лейтенанта. Опустив бинокль генерал приказал:

-- Настроить рацию на командную волну НАТО. Курс и скорость держать

прежние.

После этого он взял микрофон и не отрывая взгляд от приближающейся

линии вражеских кораблей начал равномерно диктовать:

-- Сазонтьев вызывает "Хок", адмирал Уайт, адмирал Уайт...

Высоко над обеими флотами над раскрытой дверью вертолета репортер

Си-эн-эн Джон Райт кричал в микрофон, стараясь перекрыть грохот винтов и шум

ветра:

-- ... итак все приближается к развязке! Через несколько минут мы

узнаем, будет ли этот день последним в истории человечества, либо оно еще

немного протянет на нашей маленькой земле...

Бункер управления стратегических войск во дворике Генерального Штаба на

Новом Арбате не очень приспособлен для длительного проживания своих

обитателей. Обычно в этих подземных залах, обитых деревом и украшенных

мнимыми окнами искусственной подсветки находилась лишь дежурная смена, но

вот уже два дня здесь ютилось почти все руководство страны. В одной из

дальних комнат, увешанной картинами прославленных генералов и маршалов былых

времен, находились двое. Один из них спал на кожаном диване, небрежно

набросив свой китель с погонами генерал-полковника через спинку стула.

Второй, молодой, черноволосый генерал-лейтенант, задумавшись, машинально

расхаживал по мягкому паласу, чуть прихрамывая и поглаживая правый висок.

Время в этой комнате перетекало из будущего в прошлое с тягучестью старого

крымского вина. Казалось что даже большие, старомодные, отсвечивающие

благородной латунью настенные часы замедлили свой ход. Секундная стрелка еще

чуть-чуть двигалась, минутная еле ползла, а самая толстая и короткая,

часовая, словно просто отказалась работать.

Вскоре человек на диване зашевелился, мучительно застонал и сел.

Расстегнув армейскую рубашку еще на одну пуговицу он потер рукой грудь и

хриплым голосом сказал:

-- Все таки здесь не хватает воздуха. Такая муть сейчас приснилась.

Будто я еще в училище и пришел сдавать топографию не зная при этом ни слова.

Так и стоял как пень, ни бум-бум.

-- Да, сны у тебя не очень. Я тоже всегда не любил экзамены.

-- Ты приляжешь?

-- Нет, хотел было, но чувствую не смогу уснуть. Пытаюсь представить

себе как все это будет, знаю все, проходили в академии, видел все эти

документальные фильмы... И все таки это невозможно осознать до конца.

Они помолчали, потом генерал-полковник спросил:

-- Ты тоже думаешь о том, не зря ли мы затеяли все это?

-- Что именно? Все, или только этот конфликт из-за Балкан?

-- Да, какая разница. Одно другого стоит и одно из другого вытекает.

-- Нет, все не зря. Я надеюсь на лучшее.

-- На лучшее? Две мировых войны начались на Балканах, теперь может

начаться и третья, последняя...

Разговор прервал голос из динамика.

-- Товарищ генерал-лейтенант, Сазонтьев на проводе.

-- Сейчас буду. Все, начинается, -- сказал генерал-лейтенант, уже в

дверях он остановился, дождался своего коллегу и тихо заметил:

-- Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Сашки.

-- Именно поэтому там не ты или я, а он.

ПРЕДЫСТОРИЯ

90-е годы двадцатого века

В эту летнюю ночь милицейские патрульные машины старались не

показываться на улицах города Эн-ска. Высшее военное общевойсковое училище

выпускало очередную партию новоиспеченных офицеров. Молодые лейтенанты

куролесили по городу с бутылками водки и шампанского, во всю глотку орали

армейские песни, и связываться с ними никому из милиционеров не хотелось.

Уже под утро, когда веселье пошло на убыль, на центральной улице города

появилась очередная компания. Три новоиспеченных лейтенанта шли обнявшись и

в сотый раз орали охрипшими голосами ротную строевую:

-- Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас. За

стоны наших матерей, за нашу Родину, вперед, скорей!..

Силы всех троих иссякли около большого фонтана на центральной площади.

Лейтенанты плюхнулись на бордюр и уставились на статую Ленина, по обычаю

изображенного с протянутой рукой, но в армейской фуражке, традиционно

напяливаемой в этот день каждым очередным выпуском лейтенантов. Самый

крупный из троицы, высокий голубоглазый блондин полез во внутренний карман и

достал полную бутылку водки.

-- Лейтенант Сазонтьев, откуда вы их берете, рожаете что ли? --

обратился к здоровяку его коллега, круглолицый черноглазый парень с

тщательно уложенным набок пробором.

Лицо его было самым заурядным, таких парней по России на каждый десяток

семеро, пройдет мимо и через пять минут не вспомнишь. Сазонтьев, вот тот

сразу привлекал к себе внимание своими сто девяносто восемью сантиметрами

роста. Для Владимира Сизова же его ста семидесяти явно не хватало, и

парадные туфли увеличивали рост новоиспеченного лейтенанта еще на пять

сантиметров. Это уже много говорило о его честолюбии, так же как и

неизменный, выверенный до волоска пробор.

Ковыряя толстыми пальцами жестяную пробку, Сазонтьев довольно

усмехнулся.

-- Пока вы тех двух подруг пытались клеить, я сгонял к тете Маше и

приобрел все что надо.

-- Ты бы еще закуски у ней прикупил, -- заметил третий из офицеров,

невысокий, чуть полноватый блондин с добродушным лицом знатока и любителя

доброй пищи. Короткий, чуть вздернутый нос, широко расставленные глаза, сама

голова Виктора Соломина, круглая, крупной формы -- все выражало в нем

доброту и спокойствие.

-- А тебе лишь бы лопать, Солома. Давай стакан.

Трое молодых лейтенантов дружили с самого первого дня пребывания в

училище. За глаза их называли "ЭС-ЭС" -- Соломин, Сизов, Сазонтьев. Все трое

были абсолютно разными по характеру, темпераменту, взглядам на жизнь, но

что-то связывало их незримой нитью. Они словно бы дополняли друг друга.

Соломин лучше всех учился, Сизов был генератором идей, а Сазонтьев часто эти

идеи воплощал в жизнь со всей своей мощью и непредсказуемостью.

С первых дней обучения за Сашкой закрепилась кличка Сибиряк, хотя

родился он в Таджикистане, а поступать приехал из Киева. Клички его друзей

разнообразием не отличались, Сизова иногда звали Сизый, Соломина -- Солома.

Тем временем Соломин извлек из обширных карманов стакан, большой кусок

хлеба и соленый огурец.

-- О, тут закуски еще на ящик водки, а он жлобится! -- обрадовался

Сазонтьев. Банковал он своеобразно. Себе и Сизову налил полстакана, а

Соломину в два раза меньше.

-- За что пьем, Сибиряк? -- спросил Сизов.

-- Как за что, за первые звездочки.

-- Уже раз пять за них пили! -- возразил Владимир.

-- Ну и что? Чем больше мы их обмоем, тем быстрее они начнут расти.

-- Я за твоей глоткой не угонюсь, -- пробормотал Соломин, с явным

отвращением разглядывая содержимое стакана. -- Сами потом меня таскать

будете.

-- Ничего, мы тебя под памятник положим, сам проспишься, -- пошутил

Сизов.

-- Или менты подберут, -- поддержал Сашка.

-- От вас ничего доброго не добьешься.

-- Так все-таки за что пьем? -- напомнил Сазонтьев.

-- Давайте выпьем за то, чтобы выйти в отставку с маршальскими звездами

на погонах, -- предложил Соломин.

Два его друга сразу скривились. В отличие от "цивильного" Соломина оба

они были военными в третьем поколении. У Сазонтьева и отец, и дед

дослужились до полковников, у Сизова же предок вышел в отставку

генерал-лейтенантом. Все они по традиции заканчивали это военное училище,

что и предопределило встречу трех друзей.

-- Не хочу думать про отставку. У меня отец как вышел на гражданку, так

чуть не подох от тоски, -- заметил Сизов.

-- А я не хочу быть маршалом, -- поддержал его Сазонтьев. -- Только

генералиссимусом, и никаких отставок. Умереть в бою -- вот лучшая смерть для

военного!

-- Нет уж, -- крякнул Соломин. -- Я согласен и на отставку, и на

холодную постель лет этак в сто.

-- Ладно, -- подвел итоги Сизов. -- Генералиссимуса минуя маршала все

равно не получить, так что давайте действительно за одну самую большую

звезду на погонах.

Они выпили, и Сазонтьев начал из пробки-бескозырки сооружать

"жирафика". Закатав в полую жестянку хлебный мякиш, он воткнул в него четыре

спички, еще одну приделал сзади хвостом, вытянул вверх длинную шею.

-- Ты что, Сашка, еще что ли хочешь послать за водкой? -- поразился

Соломин, наблюдая за рождением этого экзотического, но чисто русского зверя.

Курсанты, неизменно употреблявшие самую дешевую водку "без резьбы",

использовали "жирафика" для выбора того, кому следовало бежать за следующей

бутылкой.

-- Нет, Витька, не угадал, -- поджигая хвост пояснил Сазонтьев. -- На

кого хвост покажет, тот и будет маршалом.

Все трое, невольно затаив дыхание, наблюдали за стремительно

прогорающей спичкой. Сначала почерневший огрызок начал было загибаться в

сторону Сизова, но потом, словно раздумав, медленно повернулся вверх. Когда

пламя окончательно потухло, все трое засмеялись, а Соломин поддел создателя

"жирафика":

-- Так что не видать тебе, Санька, маршальских погон.

-- Ну, мы это еще посмотрим! -- хмыкнул Сазонтьев и одним толчком

опрокинул друзей в фонтан. Забравшись на парапет, он несколько секунд

наблюдал за барахтающимися в мутной воде товарищами, а потом с могучим ревом

прыгнул вслед за ними.

* Часть первая. ЗАГОВОР МАЙОРОВ

ЭПИЗОД 2

2004 год

-- ... Мы не остановимся ни перед чем ради этой высокой цели.

Севастополь, так же как и весь Крым, должен быть российским. Исторические

ошибки рано или поздно надо исправлять...

Лицо президента в этот день выглядело как нельзя более самодовольным.

Красный цвет его кожи усиливался плохо настроенным телевизором и казался еще

более зловещим, чем когда-либо. У троих офицеров, сидевших в скромном

гостиничном номере, настроение было подавленное. Они входили в число тех

немногих, кто знал, что угрозы президента совсем не слова. Все учились в

столице в различных военных академиях и давно поняли, что идет планомерная и

активная подготовка к большой войне.

Первое лицо страны еще вещало с экрана, когда раздался стук в дверь. В

комнату вошел еще один майор. Прошедшие годы, активно наступающая полнота и

лысыватость все же не слишком сильно изменили Виктора Соломина. За эти годы

он успел сделать неплохую карьеру и теперь значился при Генеральном штабе.

Именно от него Сизов и остальные офицеры узнали о готовящейся авантюре.

Открытое лицо Соломина было встревожено, в глазах читалось ощущение

подавленности.

-- Я на минутку, -- сказал он, опускаясь в кресло и бросая на

журнальный столик фуражку. -- Назначен час "Ч".

-- Когда? -- торопливо спросили все трое.

-- В следующую среду, в восемь тридцать утра.

-- Дурдом! -- обхватывая голову руками, простонал рослый блондин с

петлицами танкиста, майор Доронин. -- Неужели они не понимают, что это конец

всему, конец стране?!

-- Да какое им дело до страны? До нашей крови? -- Говоривший эти слова

невысокий круглолицый майор, это был Сизов, по привычке начал расхаживать по

комнате из угла в угол, не прерывая своей речи. -- Витя, все подтверждается.

Елистов прокачал свои связи в Кремле, план у них прост. Вся эта шайка

понимает, что новые выборы им не выиграть. Вот почему им и нужна война с

Украиной. Ввести военное положение, отменить выборы и хоть немного еще

задержаться у кормушки.

-- Что же теперь делать? -- спросил поздний гость.

-- А то, про что мы говорим последние полгода. Надо их опередить.

-- Круто берешь, Сизов, -- качнул головой Соломин.

-- А что, Витя, у тебя есть другие предложения?

Тот отрицательно покачал головой, потом поднялся с кресла.

-- И когда? -- спросил он на прощанье.

-- Срок они назначили сами. Если через неделю, то мы должны опередить

их хотя бы на сутки.

Сизов задержал генштабиста на пороге:

-- Солома, надо бы задействовать Сазонтьева. Выдерни любой ценой из его

дыры, хорошо бы вместе с его спецназом. Скоро он нам будет очень нужен.

-- Хорошо, я попробую это сделать.

После ухода Соломина Сизов обернулся к остальным офицерам:

-- Ну, какие есть мысли, идеи, сомнения? Только давайте честно, без

экивоков.

Первым начал Зимин, сокурсник Сизова по академии.

-- Честно говоря, в успех подобного дела верится с трудом. Мы все-таки

не в Египте. Это Насер мог совершить переворот силами лейтенантов или

Каддафи в Ливии, а у нас такое вряд ли пройдет. Мы можем захватить Кремль,

даже Москву, но ненадолго. Нас раздавят максимум через полчаса.

-- Кто?

-- Ну как кто? Кантемировцы или таманцы, какая разница. По идее для

подавления мятежа должно хватить даже воинских частей в черте города. Все

эти спецгруппы типа "Альфы", ОМОН, СОБРы. Кремлевский полк, в конце концов.

-- Да, нас раздавят, если будем действовать медленно и нерешительно.

Ударить надо быстро, жестоко, так чтобы повергнуть всю страну в шок. В

народе полный упадок доверия к политикам. Своими предвыборными кампаниями

они добились обратного, на парламентских выборах голосовать пришла лишь

половина избирателей, а теперь еще и президентская гонка. Так что со стороны

штатских я не вижу сильного противника. А к войскам надо обратиться через

головы генералов, ориентироваться на лейтенантов, капитанов, майоров. Эти

нас должны поддержать. Ты же знаешь положение в стране и настроение в армии.

Самые авторитетные генералы либо в отставке, либо на Кавказе. А насчет

"придворных" дивизий...

Сизов задумался, прошелся по комнате, потом обернулся к своим

слушателям.

-- Если взорвать мосты, то насколько это задержит их марш?

-- Я думаю ненамного, наведут понтоны. Максимум на час, -- ответил

Доронин.

-- Но все равно, нам важна будет каждая секунда. Главное -- это центры

связи, блокировать связь всех силовых министерств, так чтобы в эфире были

только мы. Ну и само собой разумеется, Останкино, Шаболовка, короче --

телевидение. А насчет Египта... Тебе не верится, а меня это как раз

вдохновляет. За этих, -- он кивнул наверх, -- уже никто не пойдет, как в

девяносто первом. Страна сейчас в очередном тупике, ни вперед, ни назад, как

лошадь на лестничной площадке. Одной ногой в социализме, другой в

капитализме, полный бардак. Их ошибка еще в том, что в пылу предвыборной

борьбы грязью заляпали всех. Все эти их рейтинги дутые, как дырявые

презервативы...

Снова постучали, и Сизов сам открыл дверь. На пороге стояли двое в

штатском, подполковник ФАПСИ Николай Елистов, высокий, худощавый мужчина лет

сорока с продолговатым некрасивым лицом и молодой улыбчивый парень лет

тридцати, которого Сизов видел в первый раз. На майоров новичок смотрел с

любопытством ребенка, в первый раз попавшего в зоопарк.

Елистов за руку поздоровался со всеми присутствующими и представил

своего спутника:

-- Знакомьтесь, Андрей Фокин, журналист.

Увидев явное недоумение на лицах присутствующих и некоторую

настороженность в глазах Сизова, Елистов рассмеялся.

-- Я Андрея знаю десять лет, так что ручаюсь головой. И все, о чем вы

тут говорите последний год, он давно уже изложил гораздо более интересно и

занимательно.

Подполковник вытащил из кармана и бросил на стол небольшую брошюру.

Сизов с любопытством прочитал броский заголовок: "Зачем России нужен

Пиночет?"

-- Андрей хорошо пишет, он доведет до ума всю идеологию.

-- Хорошо, -- согласился Сизов. -- Попробуем. Какие новости?

Елистов, сбросив плащ, опустился в кресло, закурил и на секунду прикрыл

глаза. При этом пальцы его левой руки машинально массировали, поглаживали и

теребили большую, выпуклую родинку каплеобразной формы под ухом. Это не

очень красиво смотрелось со стороны, но полковник ничего не мог с собой

поделать, в моменты наивысшего волнения рука его сама тянулась к дьявольской

отметине.

Сизов до конца так и не понял этого человека. Николай Елистов

возглавлял одно из подразделений ФАПСИ, прослушивающих центр города. Когда к

нему попала запись разговора нескольких офицеров в ведомственной гостинице,

Елистов подумал, что это обычный треп. Но что-то в интонациях одного голоса

заставило его отдать приказание установить постоянное прослушивание номера

Сизова. Вскоре он убедился, что в отличие от остальных болтунов в погонах,

этот парень может совершить то, во что не верил никто из его собеседников.

Руководители Елистова даже не предполагали, какое честолюбие гложет

полковника. Он знал, что за раскрытие этого "разговорного" заговора может

досрочно получить очередное звание, а то и повышение по службе. Но этого ему

было мало. Когда политическая обстановка в стране резко ухудшилась и дело

явно пошло к обострению отношений с Украиной, Елистов, все тщательно

обдумав, сам пошел на контакт с Сизовым. Без его поддержки "заговор майоров"

не стоил бы ничего.

-- Предположительно, нас могут поддержать Угаров, Дементьев и Корзун,

-- сказал Елистов.

Все эти генералы давно пребывали в отставке, но до сих пор пользовались

авторитетом в армии и стране. Подполковник продолжил:

-- Сделаем им вызов в день Икс, предложим формально возглавить мятеж,

поставить свою фамилию под обращением. Кто-то да согласится.

-- Что с ФСБ? -- спросил Сизов.

-- Поддержка будет. Несколько офицеров ФСБ сформировали три штурмовые

группы из бывших профессионалов, недостатка в оружии они не испытывают и

готовы взять на себя самые важные объекты.

В это время Сизов вытащил из-за шкафа большой лист ватмана.

-- Вот наши наброски. Я склоняюсь к мысли атаковать президента все-таки

в Кремле. Перехватить его в загородной резиденции легче, но тут важен

психологический аспект. Страна должна испытать сильный шок, это на время

парализует всех. Тут у меня все фазы действий...

Но рассмотреть его пометки толком никто не успел. В дверь громко

постучали, Сизов вздрогнул и перевернул ватман обратной стороной.

-- Кто там еще? -- крикнул он.

-- Открывай, а то сейчас дверь снесу! -- загремел из коридора густой

бас.

-- Сашка! -- радостно воскликнул Сизов. -- Как вовремя!

Действительно, это был Сазонтьев. За годы, прошедшие после той памятной

выпускной ночи, он изрядно заматерел и походил сейчас на ходячую статую

советского воина в Трептов-парке. Приподняв друга, он сжал его так, что у

Владимира затрещали кости. Сизов почувствовал запах спиртного и слегка

поморщился. По его мнению, Сибиряк слишком перебирал с этим непременным

компонентом армейской жизни, что во многом и препятствовало карьере Сашки.

До сих пор на его погонах сияли капитанских звездочки. А ведь Сазонтьев не

вылазил из горячих точек, буквально на пузе исследовав весь Кавказ. За эти

годы он переквалифицировался в спецназовца и чувствовал себя в этих

специфических войсках как рыба в воде.

-- Ты что, в отпуске?

-- Да кто бы мне его дал? Все отпуска отменены, -- ухмыльнулся

Сазонтьев, водружая на ватман трехлитровый графин фирменной водки. -- За

техникой послали, десять новых БМП обещают. Возьму документы в министерстве

и махну за машинами на Урал.

Вслед за водкой капитан выложил на стол батон колбасы и лихо нарезал

его здоровенными колясками.

-- Чего ждешь, давай стаканы, -- велел он хозяину. -- И представь меня

своим друзьям.

-- Александр Сазонтьев, пока капитан, но в будущем непременно

генералиссимус. Ярый поклонник Наполеона, с его книгами не расстается даже

на фронте.

Вскоре на ватмане стояло все, чему полагается быть на столе по такому

случаю: хлеб, селедка, маринованные огурцы. Под напором Сазонтьева

присутствующие быстро уговорили полграфина, за это время много и хорошо

поговорив.

-- Ты скажи главное: воевать с хохлами кому-нибудь хочется? -- спросил

Сизов.

-- Дуракам да генералам, да и то не всем. Есть с десяток ретивых, а так

все понимают, к чему это приведет. Все сразу Югославию вспоминают. Такая же

петрушка будет. Но взять командующего моего округа, тот прямо рвется в бой.

Его тут было прижали за махинации с квартирами, себе и сынку сделал четыре

хоромины в разных концах города, плюс загородный дворец. Вот эта сволочь и

рвется в Крым. Все равно не он под пули пойдет, пацанов кинут.

-- А если произойдет то же, что восемнадцатого Брюмера? -- осторожно

спросил Сизов.

-- А разве это возможно?

Владимир молча сдвинул в сторону всю закуску и перевернул ватман.

За это время на чистом листе бумаге проступили круглые отпечатки

стаканов, кое-где жир с колбасы и пятна россола пропитались насквозь, но

Сазонтьеву хватило минуты, чтобы понять смысл всего начертанного на этом

листе.

-- Однако! -- заметно трезвея, сказал он. Тряхнув головой, он длинно и

забористо выругался, с силой протер ладонью лицо, еще раз внимательно

рассмотрел ватман.

-- Лихо задумано. -- Он ткнул пальцев в сторону Сизова. -- Твоя, Сизый,

идея?

-- Моя. Нравится?

-- Да. А вот здесь вот со своими абреками буду я!

И Сазонтьев ткнул пальцем в квадратик с надписью "Кремль".

ЭПИЗОД 5

15 июня 2004 года

Президент Соединенный Штатов Джон Апдайк отдыхал у себя в номере после

длительного перелета через океан в Европу. Этот визит в Испанию был самым

рутинным и обыденным делом. Вечером предстояла встреча с королем, затем

переговоры с премьер-министром. Апдайк был давним поклонником Уинстона

Черчилля и свято выполнял одну из его заповедей -- непременный часовой сон

днем для поддержания наилучшей формы и долголетия. В свои шестьдесят лет

бывший губернатор Техаса выглядел гораздо моложе, лишь седина выдавала его

возраст. Худощавое, чуть вытянутое лицо и орлиный нос делали его похожим на

киноактера Пола Ньюмэна, и это во многом определяло имидж президента, своего

парня, человека с ранчо, ковбоя в политике и в жизни.

Сон первого человека самой богатой и могущественной страны мира был

прерван неожиданно и бесцеремонно. Невысокий полноватый человек в больших

очках и с легкой, начинающейся залысиной быстрым нервным шагом просто

ворвался в спальню президента.

-- Сэр! -- позвал он. -- Проснитесь!

Апдайк спал, и помощник президента по национальной безопасности Гарри

Линч позволил себе потрепать президента по плечу и несколько

сфамильярничать:

-- Джон, проснись!

-- В чем дело? -- с недоумением спросил Апдайк, с трудом отрывая голову

от подушки. Линч уже отошел в сторону и, включив телевизор, настроил его на

канал Си-эн-эн. Барбара Херст, популярнейший телерепортер, буквально кричала

с экрана:

-- ...Такого в Москве не было с девяносто третьего года! Уже минут пять

в Кремле продолжается стрельба. Блокируя въезд на Красную площадь, стоят

бронетранспортеры, сейчас мы видим, что люди в военной форме формируют из

машин что-то похожее на баррикады!..

Панорама Кремля, снимаемая с верхнего этажа гостиницы "Россия",

подтверждала все, что говорила Барбара. Более двух десятков машин сбились в

большое стадо, перекрывая въезд со стороны Васильевского спуска. Над яркими,

лакированнымм крышами "Жигулей", "Ауди" и "Мерседесов" возвышалась скошенная

башенка бронетранспортера. Несколько человек в камуфляже, перекрыв движение,

выбрасывали из проезжающих машин их владельцев и подгоняли все новые и новые

автомобили в этот рукотворный затор. Вскоре им пришлось оставить это

занятие, со стороны набережной вылетели три милицейских автомобиля и большой

служебный автобус. И милиционеры, и высыпавшие из автобуса омоновцы с ходу

открыли огонь по своим противникам. Те сразу же исчезли за необычной

баррикадой, и тут же ожил пулемет бронетранспортера. Башня его начала

рывками двигаться из стороны в сторону, выплевывая длинные очереди.

В это время в Кремле бой уже шел непосредственно в здании Большого

Кремлевского дворца. Рота спецназа под командованием Сизова успела

прорваться внутрь и взять первый этаж, но на второй им не давала подняться

охрана президента. Не подходило к Сизову и пополнение, кинжальный огонь из

окон второго этажа не позволял приблизиться к зданию дворца больше никому.

Нападавшие не ожидали, что предстоит преодолеть такое сопротивление. Большая

часть Кремлевского полка находилась в этот день в Шереметьево, на встрече

премьер-министр Англии, остальных блокировали в казарме. Но профессионалы из

личной охраны президента свое дело знали, даже прошедший Кавказ спецназ не

мог подавить их отчаянное сопротивление. Уже пять минут солдаты топтались

около парадной лестницы. Четверо из них заплатили своими жизнями за этот

рискованный шаг.

Сизов скрипнул зубами. Уходило самое главное -- время. И тут наверху,

на втором этаже, раздался мощный взрыв, затем еще один.

-- Из эрпеге с улицы шпарят! -- с восхищением в голосе закричал на ухо

Сизову прапорщик Татарник, двухметровый гигант, личный адъютант и любимец

Сазонтьева. -- Это командир, точно говорю!

А взрывы все не прекращались, на головы Сизова и его людей летела

штукатурка и куски позолоченной лепнины. Наконец от входа громыхнул знакомый

густой бас:

-- Ну что вы тут вошкаетесь! Гранатомет мне!

-- Все-таки прорвался! -- с явным обожанием сказал Татарник.

Сибиряк действительно прорвался, но из двадцати человек его группы в

живых осталось только пятеро. Пока Сазонтьев заряжал тяжелый РПГ, Сизов

успел спросить его:

-- Как там, снаружи?

-- С полчаса продержимся.

Батальон Сазонтьева составил основу ударной группы. Две роты держали

оборону вокруг Кремля. Эти парни прошли с Сибиряком все горячие точки страны

и верили в своего капитана как в бога.

Тем временем Сазонтьев тщательно прицелился и нажал на спуск. Взрывам

выбило тяжелую, трехметровую дверь. Огонь на несколько секунд захлебнулся,

но снова встретил рванувшихся вперед солдат. Атакующие откатились, оставив

еще два тела на лестнице. Скрипнув зубами, Сазонтьев подхватил с пола

громоздкий станковый гранатомет АГС и, держа его на весу, как обычный ручной

пулемет, двинулся вперед. Он шел словно заговоренный, на нем не было ни

каски, ни бронежилета, пули свистели рядом, одна из них сорвала с плеча

погон, но капитан продвигался вперед, на ходу стреляя из гранатомета.

Казалось, что он не целится, но вспышки взрывов на верхней площадке делали

свое дело, свинцовый ливень начал слабеть и вслед за рослой фигурой Сибиряка

рванулась вперед пятнистая лава штурмовой группы.

Через пять минут все было кончено. Сазонтьев пинком отворил дверь в

кабинет президента. Вопреки ожиданиям, хозяин кабинета не казался ни

испуганным, ни растерянным. Лицо его словно окаменело, и, дождавшись пока

войдет последний из его нежданных посетителей, президент резко и твердо

спросил:

-- По какому праву вы устраиваете погром в Кремле?! Как Верховный

Главнокомандующий я приказываю освободить помещение, солдатам сдать оружие и

вернуться в казармы! Всем офицерам предлагаю самим следовать на гауптвахту,

только это спасет вас от трибунала и немедленного расстрела!

В толпе солдат возникло замешательство, они начали переглядываться.

Спас положение Сазонтьев. Положив на пол гранатомет, он выволок президента

из кресла и с помощью Доронина отшвырнул к одной из стен. Лицо первого

человека страны побагровело, он явно задыхался.

-- Вы сошли с ума! Неужели вы думаете, что вам все это сойдет с рук?!

Солдаты, арестуйте их!

На еще недавно уверенных лицах спецназовцев Сизов прочел явную

растерянность. Президент по-прежнему обладал незаурядной внутренней силой.

Тогда Владимир вышел вперед и обернулся лицом к толпе:

-- Господа офицеры, считаю, что это должны сделать мы.

Их оказалось шестеро. Самый младший был лейтенантом, Сазонтьев --

капитан, остальные четверо пребывали в звании майоров.

-- В лицо не стрелять, -- предупредил Сизов. -- Целься, пли!

Пять автоматов изрыгнули продолговатое оглушительное пламя, и президент

упал. В тишине раздался густой мат Сазонтьева. В его "Калашникове",

позаимствованном у какого-то солдата, не оказалось патронов. Вставив другой

рожок, капитан подошел вплотную и в упор дал очередь по уже мертвому телу

президента. Некоторых этот жест Сибиряка покоробил, но Сизов понял друга.

Тот как бы подписался под всем происшедшим и согласился разделить участь

остальных участников расстрела до конца.

-- Где у нас оператор? -- обратился Сизов к молчаливой толпе.

-- Я здесь, -- отозвался невысокий чернявый парень в необмятом

камуфляже и с явно гражданскими манерами.

-- Снимай давай, Эйзенштейн! -- пробасил Сазонтьев и отошел к рации,

пристроенной на большом президентском столе. Он не знал, что Вадик Шустерман

давно уже снимал все происходящее в комнате, незаметно, исподтишка, не

поднимая камеру к плечу.

-- Валера, как ты там? -- закричал Сибиряк в микрофон. -- Держись, мы

уже закончили!

Тем временем Сизов подхватил под руку лейтенанта и тихо сказал:

-- Белов, что хочешь делай, но эту кассету надо доставить в Останкино.

Там найдешь майора Зимина с Фокиным, дальше они все организуют. Возьми с

собой столько людей, сколько хочешь.

-- Мне хватит десятка.

-- Ладно, ни пуха тебе!

-- Володька, Солома на проводе! -- обрадованно вскрикнул Сазонтьев.

-- Что у него там? -- тревожно спросил Сизов.

-- Все нормально, -- четко донеслось из динамика. -- Генштаб наш,

обошлось без стрельбы.

-- Как министр?

-- Сидит в своем кабинете под арестом.

-- Наше обращение передали?

-- Да, крутят непрерывно. Шестой свое слово сдержал, Белый дом, МВД и

ФСБ отключены.

"Молодец Елистов, -- с некоторым удивлением подумал Сизов. -- Все-таки

он не болтун".

-- Передай еще, что президент мертв. Это подстегнет многих.

-- Хорошо, я пытаюсь уговорить Хаустова обратиться к войскам.

-- И как?

-- Он колеблется.

Начальник Генштаба Хаустов был самым благоразумным из верхушки военного

руководства страны. Все знали, что он не хотел крымской войны, именно

поэтому Соломин так много внимания уделил разговорам с генерал-полковником.

Спустя два часа в Мадриде президент США, госсекретарь Кэтрин Джонс и

Гарри Линч по-прежнему сидели перед телевизором. Встреча с королем пошла псу

под хвост, но никто из этой троицы даже не думал о последствиях несоблюдения

протокола. На передвижном столике перед ними стояли бутылка виски, лед,

содовая и кофейник с горячим кофе по-турецки.

-- М-да, печально, -- пробормотал Апдайк, в который уже раз разглядывая

на экране изображение лежащего на полу мертвого русского коллеги. -- Такой

был солидный человек, и вот...

Вошедший в номер телохранитель передал Линчу листок бумаги. Пробежав

его глазами, секретарь совбеза поморщился.

-- Радиоперехват, они отказываются воевать с Украиной и предлагают им

переговоры.

-- А те что?

-- Скорее всего согласятся. Война была нужна русскому президенту, а не

украинскому.

-- Больше всего эта война была нужна нам, -- вмешалась в разговор

госсекретарь, тучная женщина лет шестидесяти с оплывшим жабьим лицом. Налив

себе в чашку кофе, она со вздохом заметила:

-- Если бы мы столкнули лбами эти две страны, то через год Россию можно

было списывать со счетов мировой истории. Такую войну она бы не вынесла,

русские на коленях приползли бы к нам за подачками.

-- Что нам теперь делать, вот в чем вопрос, -- заметил Апдайк.

-- Я надеюсь, что все-таки этот мятеж подавят, -- сказала госсекретарь.

-- Как по-твоему, Гарри?

-- Бесспорно, у них нет никаких шансов.

-- А пока нам надо вернуться в Вашингтон, -- подвел резюме президент.

-- Но испанцы могут обидеться, -- заметила Джонс. -- К тому же я не

думаю, что нам следует демонстрировать свою озабоченность этой заварушкой.

-- Хорошо, остаемся, только работаем по минимуму. Встретимся с королем,

премьер-министром, и хватит. Званый ужин и оперу придется отменить.

ЭПИЗОД 6

Для передового отряда разведки Кантемировской дивизии взорванный мост

не оказался непреодолимым препятствием. Все пять БМП скатились с насыпи и по

очереди с ревом врезались в воду. Бронемашины еще не достигли

противоположного берега, когда к реке подошли основные силы кантемировцев.

-- Навести понтонный мост. И смотри мне -- быстро! -- приказал

начальнику инженерной службы дивизии полковник Глебов, командир элитной

части.

Отойдя в сторону, он остановился над обрывом и закурил. Комдив

нервничал. Все то, что сейчас происходило в столице, не укладывалось ни в

какие рамки. Гвардейские подмосковные дивизии всегда считались последним

оплотом любого правящего режима. Даже знаменитая "Дзержинка" не могла сейчас

помочь президенту и правительству. Большая ее часть находилась на Кавказе, и

только таманцы и кантемировцы, несмотря на отсутствие приказа, выступили из

своих лагерей. Кроме возможного приказа были секретные инструкции, которые

Глебов и выполнял. Волновало его другое. Надо было воевать против своих, а

это всегда тяжело.

От штабной машины к нему подошел зам. по воспитательной работе

полковник Синицын, которого в дивизии звали привычным словом "замполит".

-- Ну что там? -- спросил Глебов не оборачиваясь.

-- Все то же. Непрерывно читают обращение Угарова.

-- С Угаровым я воевал в восемьдесят шестом под Кандагаром. Тогда я был

еще лейтенантом.

-- А я в восемьдесят восьмом под Хостом.

-- Генштаб молчит?

-- Да. Либо его захватили...

-- Либо он стоит за этим переворотом, -- закончил мысль замполита

полковник.

Глебов тяжело вздохнул, выкинул сигарету и тут же закурил новую.

-- Ты чего психуешь? -- спросил Синицын.

-- Тебя ведь не было в столице в девяносто первом? А я прошел все это!

До сих пор помню ощущение, что мы какие-то фашисты, оккупанты. Оттрахали нас

тогда здорово. Да и за этих козлов наверху не очень хочется кровь проливать,

то, что они творили последнее время, выходит за все рамки...

-- Товарищ полковник, телевидение начало работать! -- закричал

высунувшийся из штабной машины дежурный лейтенант.

Через пять минут Глебов и еще несколько офицеров увидели на экране тело

мертвого президента. Картинка сменилась, и появилось знакомое лицо генерала

Угарова. С текстом его обращения все уже были прекрасно знакомы. Рации во

всех танках и БМП были настроены только на эту волну.

-- Жители России, я прошу вас сохранять спокойствие и нейтралитет. То,

что сейчас происходит в стране, делается для вашего блага и для пресечения

пагубной идеи братоубийственной войны со славянским народом...

Офицеры по одному начали покидать салон штабной машины.

-- Товарищ полковник, мост готов! -- доложил командир саперной роты.

-- Хорошо, сейчас двинемся, -- сказал Глебов и закурил очередную

сигарету. В это время к нему подошел командир передовой роты. Игорь Норкин

считался самым перспективным из последнего выпуска пришедших в часть

офицеров. Еще его прадеды воевали за Россию, и род Норкиных дал стране

пятерых генералов и двух Героев Советского Союза.

-- Товарищ полковник, разрешите обратиться! -- волнуясь, но жестко

сказал он.

-- Да.

-- Товарищ полковник, я думаю, нам не следует продолжать движение к

столице.

-- Это еще почему? -- вскинул брови Глебов. Он хотел что-то еще

добавить матом, но сдержался.

-- Президент мертв, воевать с Украиной не хочет никто. По сути они

сделали то, о чем думал каждый. Надо поддержать этих людей.

-- Лейтенант, кроме президента есть еще премьер-министр, есть Дума,

есть конституция и, в конце концов, присяга! Вам все ясно?!

-- Я не хотел бы умирать за этих говорунов из Думы, -- упрямо сказал

молодой офицер.

-- Лейтенант Норкин! Отправляйтесь к своему подразделению и начинайте

движение вперед, иначе я вас расстреляю!

Лейтенант молча козырнул и пошел к БМП. Глебов также двинулся к своему

"уазику", но, открывая дверь, услышал где-то совсем рядом, за массивным

штабным "Уралом", одинокий пистолетный выстрел. Полковник удивленно

оглянулся и поспешил на этот тревожный звук. Навстречу ему уже бежал бледный

Синицын.

-- Что там?

-- Норкин, -- только и ответил замполит.

Раздвинув толпу, Глебов опустился на колени перед телом лейтенанта.

Игорь лежал в неестественной, выгнутой позе, пробитым виском к земле, и лицо

его было спокойным и бесстрастным. Отлетевший в сторону пистолет казался

обычной игрушкой.

-- Ах ты, черт! Что ж ты наделал, пацан!

Сняв фуражку, полковник на минуту застыл над телом офицера.

Когда Глебов поднялся, Синицыну показалось, что комдив постарел лет на

десять.

-- Отставить выдвижение. Разведвзводу продолжить марш в город, в бой не

вступать, докладывать об обстановке в столице. По-прежнему вызывать Генштаб,

и найдите мне в эфире командира таманцев, черт возьми!

Через час после этого в большом, очень известном здании на

прославленной площади, седовласый человек неторопливо и с виду даже спокойно

курил у окна. Его размышление прервало появление Елистова. Тот в отличие от

хозяина кабинета был взвинчен и явно зол.

-- Таманцы также остановились и ограничились высылкой разведки, --

доложил он.

-- Вот как. Что же это у нас получается, первая часть плана с блеском,

а вторая ни к черту?

-- Анализировать будем потом. Что нам сейчас делать?

Хозяин кабинета, директор ФСБ Демин пристально посмотрел на своего

собеседника. Подполковник, по случаю важных событий облаченный в камуфляж,

сидя в кресле, по привычке теребил свою родинку, а этого Демин не переносил.

Поэтому и ответ у него получился несколько более резким:

-- Придется задействовать наши спецгруппы.

-- "Альфу"? Они не пойдут, ни они, ни "Витязь".

-- Почему?

-- Это вас надо спрашивать, почему вы их так воспитали! Все эти быки в

восторге от майоров, они принимают мятеж всерьез и никто не пойдет против

них. Я это предвидел, поэтому мы так и рассчитывали на гвардейские дивизии.

Сколько человек у нас есть из других спецподразделений?

Демин пожал плечами.

-- Ну с сотню наберем, может две. Соберем солдат со всех существующих в

столице частей, это будет уже прилично.

-- В какие сроки?

-- Спецов в течение часа, всех остальных -- часа за два.

-- Долго, -- решил Елистов. -- Сотню ваших спецов они перещелкают в два

счета, этот батальон тоже не лыком шит. Две трети -- ветераны Кавказа.

Он надолго задумался, молчал и Демин. В тишине приоткрылась дверь, и

адъютант директора Палин тихо сказал патрону:

-- Николай Михайлович, включите телевизор.

Демин щелкнул пультом телевизора и увидел на экране оплывшее лицо

начальника Генерального штаба Хаустова. Очевидно, он уже кончал свою краткую

речь.

-- ... остановить кровопролитие в стране. Я надеюсь на здравый смысл

генералов, солдат и офицеров Российских вооруженных сил.

-- Ну вот и все, -- сказал Демин. -- Теперь они хозяева страны.

ЭПИЗОД 9

За пресс-конференцией нового руководства России президент США и его

окружение наблюдали уже на борту летевшего над Атлантикой "Боинга". Вел ее

одетый в камуфляж Андрей Фокин. Журналист даже в этих нервных условиях сиял

своей неизменной, чуть нахальной улыбкой.

-- Начнем по порядку, -- сказал он. -- То есть по ранжиру. Генерал

полковник Уваров, полковник Генерального штаба Зиновьев, подполковник

Елистов, майор Сизов, майор Соломин, майор Сазонтьев, капитан 1-го ранга

Куракин...

Когда объявляли Сазонтьева, тот невольно покосился на свои погоны.

Майором его сделали за пятнадцать минут до этой говорильни, решили, что так

будет посолиднее. Тем временем пресс-конференция началась.

-- Слово для официального сообщения предоставляется майору Сизову.

Владимир начал читать с листа спокойно, внешне бесстрастно:

-- За прошедшие сутки власть в России перешла в руки военной

администрации. Президент, ведший страну к ненужной и губительной войне с

братским славянским народом, отстранен от руководства и убит при штурме

своей резиденции. На сегодняшний день большинство военных округов

поддерживают наши действия, обстановка в столице и в целом по стране

спокойная, митингов, шествий, демонстраций в поддержку свергнутого режима не

отмечено. В связи с этим новое руководство страны заявляет, что вся

законодательная и исполнительная власть в России переходит в его руки.

Руководство страной будет производиться коллегиально, Временным Военным

Советом. Дума распускается. Подлежат роспуску и запрету все, -- это короткое

слово Сизов акцентировал, быстро глянув на журналистов, -- партии и прочие

политические организации, а также газеты и другие партийные средства

информации. На телевидении и в печати вводится цензура, временно перекрыты

границы, закрыты аэропорты. Мы призываем граждан России сохранять

спокойствие и поддержать действия Временного Военного Совета.

После окончания короткой речи Сизова в зале на минуту повисла пауза.

Даже прожженная корреспондентская братия оказалась в шоке. Наконец один из

репортеров спросил о том, что было ближе к телу:

-- Скажите, майор, сколько же цензоров тогда появится у нас в стране?

Ведь это надо приставить цербера в каждую из газет?

-- Я не думаю, что нынешнее количество газет сохранится. Очень многие

из них, откровенно бульварного толка, просто придется закрыть. Это не

касается крупнейших изданий с миллионными тиражами.

После прояснения столь животрепещущей темы вопросы посыпались как из

рога изобилия. Отвечал на них в основном Сизов.

-- Как погиб президент?

-- Как мужчина, с оружием в руках.

-- Какие разрушения в Кремле?

-- Больше всего пострадал Большой Кремлевский дворец, но я думаю, что

мы его быстро восстановим.

-- Скажите, какова судьба премьер-министра, министра обороны и

председателей обеих палат?

-- Все они находятся под арестом, так же как и лидеры большинства

партий.

-- В чем цель этого ареста?

-- Чтобы не натворили глупостей.

-- Сколько вы рассчитываете продержаться у власти?

-- Столько, сколько понадобится для наведения в стране порядка. Но не

меньше десяти лет.

-- Почему вы так расплывчато назвали ваш орган власти -- Военный Совет?

Не честнее ли будет назвать его просто хунтой?

С ответом Сизов чуть замешкался, но не потому, что не знал, что

ответить. Ему понравилась сама журналистка, задавшая этот вопрос. Невысокая,

стройная, с красивым, привлекательным лицом и явно горевшей ненавистью в

зеленых глазах. За Сизова отозвался Соломин.

-- Ну почему же сразу хунта, мы ведь не в Испании и не в Латинской

Америке. Не надо заранее навешивать ярлыки.

-- Какой смысл вы вкладываете в понятие "порядок"?

-- Смысл только один, так же как и порядок. Нормализация законов,

искоренение коррупции, -- продолжил Соломин. В отличие от своего однокашника

он выглядел расслабленным, добродушным, сама манера разговора и тембр голоса

были мягкими и располагающими. -- Поднятие жизненного уровня населения и

авторитета России в мире.

-- Правда ли, что на Москву движутся части Кантемировской дивизии?

-- Нет. Если бы это было так, то они давно были бы уже здесь. И

Кантемировская и Таманская дивизии поддержали переворот.

-- Были слухи, что в одном из округов убит командующий. Это так?

-- Даже не в одном. Подобных случаев два.

-- Скажите, генерал, как вам удалось провернуть все это дело в тайне от

ФСБ?

Генерал-полковник Уваров, герой Афганистана и Чечни, все это время

сидевший с несколько отрешенным видом, чуть вздрогнул и, улыбнувшись, развел

руками:

-- Все вопросы к моим более молодым коллегам. Меня известили о

надвигающихся событиях буквально за час до их начала. Я не скрывал своих

отрицательных взглядов на методы правления президента, и так как цели

переворота совпадали с моими, то я счел за честь присоединиться к столь

рискованному предприятию. Насколько я знаю, такие предложения были переданы

еще нескольким генералам в отставке, но они пожелали остаться в стороне.

-- Какой пост вы будете занимать в будущем правительстве?

-- Мне предложено стать министром обороны.

-- Кто еще войдет в состав правительства?

-- По всем этим вопросам обращайтесь к майору Сизову.

Сизов снова взял слово.

-- Ну что ж, тогда конкретно по персоналиям. Координатором Военного

Совета буду я, главой правительства назначается майор Генерального штаба

Соломин. Все назначения отраслевых министров будут произведены им позднее.

Виктор приподнялся, кивнул своей круглой лысеющей головой.

-- Но уже сейчас мы можем определить силовых министров. Как вы уже

поняли, генерал Угаров назначается министром обороны. Майор Сазонтьев

определен к нему первым заместителем. Капитан 1-го ранга Куракин назначается

командующим Военно-Морским Флотом. Министр внутренних дел -- майор Доронин.

Директором ФСБ остается Николай Михайлович Демин, директором ФАПСИ

назначается полковник Елистов. Министром иностранных дел у нас будет человек

штатский, Володин, он уже работает, летит сейчас в Киев на переговоры с

Шевченко.

Это назначение вызвало большое оживление в зале. Володин некогда

занимал пост первого заместителя министра иностранных дел, затем, под

давлением левого большинства в Думе, был со скандалом уволен. Он всегда

считался рьяным поборником независимого курса России в международных делах,

за что и попал в опалу у окружения президента.

Пресс-конференция еще шла, а судьба нового правительства, казалось,

была уже решена. На высоте десяти километров над Атлантикой президент

Соединенных Штатов сказал свою очередную историческую фразу, тут же

зафиксированную Гарри Линчем для своей будущей книги:

-- Это не наше правительство, и оно нам не нужно. Сделайте все, чтобы

убрать их с дороги истории.

* Часть вторая. ЖЕРНОВА

ЭПИЗОД 11

Огромная страна замерла, пытаясь понять и определить, что ожидает ее в

будущем. В мелких городах и селах старики по привычке кинулись запасать

продукты впрок, мешками скупая соль, сахар и муку. Впрочем даже они

восприняли происшедшие события с большими надеждами и оптимизмом.

-- Давно надо было разогнать этих дерьмократов, -- с пеной у рта

витийствовал у подъезда своего дома Иван Иванович Смыслов, первый оратор

местных пенсионеров. -- Счас быстро наведут порядок, все по ранжиру

зашагаем!

-- Как бы хуже не было, -- вздохнула одна из старух.

-- Вояки, -- скептически махнул рукой случайный для этой компании

человек, рослый мужик лет сорока, шофер "КамАЗа" Первухин, присевший

перекурить после сытного обеда. -- Я их еще по армии хорошо знаю. Дубы они и

есть дубы.

-- Нет, это генералы у них дубы, а эти еще молодые, рьяные.

Примерно так же думало, гадало и спорило все остальное население одной

из самых больших стран мира. На дачах неполитыми сохли огурцы и помидоры,

горожане не могли оторваться от телевизора.

-- Выясняются подробности переворота, -- вещал диктор первого канала.

-- Войсковая часть, совершившая нападение на Кремль, переводилась из одного

места дислокации в сторону Крыма через Москву с разрешения Генерального

штаба. Как известно, подобные маневры внутри столицы обычно запрещены, и это

еще раз подтверждает глубокие корни заговора. Решающим моментом всей

компании стало обращение начальника Генерального штаба Хаустова,

остановившее войска Московского военного округа. Печальна судьба самого

генерала. Он отклонил предложение присоединиться к Временному Военному

Совету и в тот же день был доставлен в больницу с обширным инфарктом. Сейчас

он балансирует на грани между жизнью и смертью.

-- По мнению аналитика Михаила Худырева, на переворот сыграло

имущественное расслоение, происшедшее в последние годы между генералитетом с

одной стороны, и младшим и средним офицерским составом с другой. В то время

как генералы обзаводились огромными квартирами и загородными виллами,

офицеры даже в звании майоров и полковников испытывали трудности с жильем и

слишком маленьким размером жалованья. Недаром переворот поддержали в

основном именно младшие и средние офицеры, генералов же среди них единицы.

-- Остается неизвестным местонахождение лидера леворадикальной, так

называемой "сталинской" партии Виктора Иванова. По заявлению жены,

неизвестные люди в камуфляже два дня назад силой вывели его из квартиры и

увезли в неизвестном направлении. Ни в одном следственном изоляторе Иванова

не принимали. Так же без следа исчезли лидер Русской фашистской партии

Андрей Коньков и глава Союза офицеров "За правое дело" Виктор Курехин.

-- По-прежнему закрыты аэропорты Шереметьево и Домодедово. За три дня

из столицы вылетело лишь восемь рейсов с иностранными туристами, -- вещал

голос диктора, комментирующий панораму забитого народом зала ожидания

Шереметьево-2. Камера скользила по лицам, встревоженным, измученным, злым.

Было заметно, что имущественный ценз этих людей очень высок. Каждая вторая

женщина могла претендовать на званием какой-нибудь "мисс", мужчины казались

одинаково лощеными и упитанными. Один из них как раз давал интервью

Би-би-си, нервно куря и невольно демонстрируя при этом штучный "Картье" за

десять тысяч долларов:

-- Это просто безобразие, произвол! У меня срываются деловые

переговоры, сын не может выехать в Англию для продолжения учебы, жена и дочь

заранее забронировали себе номера на Кипре. Если они так начинают, то чего

ждать от этих людей в дальнейшем?

Вдалеке от телекамер, в небольшом кабинете двое людей в армейских

рубашках, кителя накинуты на спинки стульев -- жарко, напряженно смотрели на

дверь, где двое щуплых солдат пытались вывести из кабинета одетого во все

белое полного мужика с габаритами бывшего штангиста.

-- Слышь, майор, ты об этом жалеть будешь всю свою короткую жизнь, а

то, что она будет короткой, можешь не сомневаться, я тебе это, сука,

организую! -- орал здоровяк, на полголовы выше обоих солдат. Он рвался

назад, к столу, парни в пятнистой униформе пытались его сдержать. Наконец у

одного из них не выдержали нервы, и он с размаху рубанул бывшего качка

резиновой дубинкой по голове. Тот вскрикнул, пригнулся, и теперь уже второй

солдат коротко и резко ударил верзилу прикладом автомата по лицу. Лишь после

этого детину удалось вывести из кабинета. Кровь сразу залила его белую

рубашку и штаны, длинная очередь в коридоре глядела на него с ужасом.

-- Видел, какой у него нательный крест? -- спросил старший лейтенант

своего более опытного товарища.

-- Крест? А перстень на левой руке с бриллиантом? Сколько в нем

каратов, интересно.

-- Не знаю, я в них не разбираюсь. В руках даже не держал.

-- Я тоже. Давай следующего.

В дверях кабинета появилась женщина, лицо которой известно каждому

жителю России. Оба офицера машинально встали, а певица, не поздоровавшись,

прошла вперед и, усевшись на стул, заговорила своим низким хрипловатым

голосом:

-- Ну, и какие документы мне надо показать, чтобы вы поверили, что у

меня на послезавтра назначен концерт в Майами?

Тон эстрадный дивы был агрессивно-возбужденным. Но майор отозвался

спокойным и ровным голосом:

-- Вы едете всей семьей?

-- Да, и даже с собакой.

-- Вот собаку мы, наверное, не пропустим. Насколько я помню, у вас

йоркширский терьер?

-- Да, откуда вы знаете?-- растерялась актриса.

-- Писали в газетах, а у меня точно такая же собака, сука. Привыкли к

ней жутко, второй ребенок, да и только. Лолой зовут. Недавно ощенилась, да

заболела, хлопот -- больше чем с ребенком. Половину моей зарплаты истратили

на лекарства. Давайте ваши билеты.

Подписав документы, майор лично проводил удивленную даму до двери. На

этот раз она уже не забыла попрощаться.

-- Не понял, почему ты ее выпустил? Она ведь тоже далеко не бедненькая,

-- спросил лейтенант, прихлебывая давно остывший чай.

-- Чудак ты, Семин. Вот того кабана мы из загранки уже бы не дождались,

у него миллионов по банкам заныкано черт-те сколько. А эта вернется, куда

она без нашей публики. Не перед американцами же ей петь. Знаешь, кто там

стоит?

-- Кто?

-- Артур Андриевский, собственной персоной.

Лейтенант присвистнул:

-- И этому срочно за бугор понадобилось? Подумать только, все самые

богатые люди России скопились в одном зале ожидания. А если бы у Шереметьева

обрушилась крыша?

-- Боятся.

-- Да, это не Дума и не правительство, где уже все на корню скуплено.

-- Скупят. Это у них пока паника, потом и этих укатают.

Лейтенант удивленно посмотрел на товарища.

-- Ты думаешь?

-- Я знаю, -- закурив, майор кивнул головой в сторону двери. -- Сколько

будет предлагать, как думаешь?

-- Начнет тысяч с десяти, ну и до миллиона наверняка дотянет.

-- Не-а, предложит два.

-- Спорим?

-- Спорим. На что?

-- Кто проиграет, тот оплачивает беляши.

-- Идет. Следующий!

Высокий мужчина с длинным породистым лицом и гривой волнистых седых

волос вошел в кабинет, ступая легко и неслышно.

-- Добрый день, господа. Извините, что занимаю ваше время, но мне

срочно нужно в Давос. Требуется подписать один договор стоимостью, -- он

развел руками, -- просто фантастической.

-- Нефть, газ? -- заинтересованно спросил майор.

-- Нефть, и немного алмазов.

-- Вряд ли при нынешней ситуации в стране кто-то из ваших партнеров

пойдет на подписание каких-либо бумаг. Так что извините, Артур Андреевич, --

майор с огорченным лицом развел руками, -- но придется вам отказать.

Распоряжение руководства, сами знаете. Ничем не можем помочь.

Финансист сразу обмяк, лицо его поскучнело, стало старше. Понизив

голос, он сказал:

-- Ребята, мне очень нужно уехать. Давайте так, по десять тысяч баксов

каждому, и я в Швейцарии.

Офицеры переглянулись.

-- Что ж мелочиться, предлагайте уж по миллиону на брата, -- с усмешкой

сказал майор.

-- А лучше по два, -- добавил лейтенант.

Судя по лицу, магнат не мог понять, шутят эти двое или нет. Он вытащил

чековую книжку и сказал:

-- Ну, два это много, а на полтора я согласен.

-- Ничья, так что за беляши платим поровну, -- вздохнул майор, ввергнув

олигарха в еще большее недоумение.

ЭПИЗОД 13

Гораздо больший шок от переворота в российской столице испытал весь

остальной мир, и во многом этим он был обязан Вадику Шустерману, хитроумному

телеоператору, сумевшему в суматохе тех дней стянуть кассету с записью

штурма Кремлевского дворца и расстрелом президента. Покинув столицу, хитрый

еврейчик уже шестнадцого июня сумел перебраться через финскую границу, и в

тот же день Си-эн-эн впервые прогнало сенсационные кадры по своему каналу.

За пленку Вадик выручил два миллиона долларов, после чего попросил в Америке

политическое убежище.

Запись была неважной, оператор не успевал регулировать резкость, порой

панораму заслоняли широкие спины солдат, сцена расстрела оказалась снята

чуть-чуть не в фокусе, но и того, что увидел сытый западный обыватель,

оказалось достаточно. Законопослушный гражданин США, немецкий бюргер или

английский эсквайр -- все они были возмущены до глубины души. Законно

избранного президента расстреливают без суда и следствия, и это в двадцать

первом веке! Последний такой случай в Европе произошел в Румынии, с

Чаушеску, но кто знает, где эта Румыния и кто такой Чаушеску? Но Россия,

ядерная держава! Она так многим должна быть обязана Западу. Это они кормили

и поили миллионы ленивых русских, каждый год выделяя миллиардные займы для

прокорма этих вечно пьяных скотов.

США закинули пробный камень в ООН. Кэтрин Джонс, выступая на очередном

заседании, назвала происшедшее в России трагедией для всего человечества.

-- Свергнутый президент являлся законно избранным главой своей страны.

На прошлых выборах за него проголосовало большинство русских граждан. Хотя

мы и не разделяли прокоммунистических идей российского президента, но

уважали выбор жителей страны. Мы не можем доверять людям, нарушившим не

только присягу, но и основные библейские заповеди. Соединенные Штаты Америки

требуют подвергнуть бойкоту эту страну, а также ввести эмбарго на торговлю с

Россией.

Ассамблея ООН не приняла предложение госсекретаря, и на обезьяньем

личике Кэтрин долго царило выражение презрительной злобы.

-- Ерунда, -- сказала она своему секретарю уже в кулуарах. -- Я им

устрою такую счастливую жизнь, что от России останутся одни рожки да ножки.

Тем временем в России продолжало формироваться новое правительство.

Лишь теперь Сизов узнал скрытые и довольно неприятные для себя подробности

переворота. В свое время Елистов сказал, что их поддерживают несколько

офицеров из ФСБ. Как оказалось на самом деле, в перевороте был заинтересован

сам глава ФСБ Демин. Шестидесятилетний кадровый разведчик, он прекрасно

понимал всю безнадежность ситуации в стране. Страхуясь от провала, Демин,

оставаясь в тени, обеспечил поддержку Сизову и компании. Несколько штурмовых

групп, якобы сформированных Елистовым из отставников, на самом деле

оказались элитными подразделениями "Альфа" и "Витязь". Именно они обеспечили

захват Генштаба и всех пунктов связи. Лишь директор ФАПСИ, личный ставленник

президента, не принимал участия в этих закулисных маневрах. Может быть, он

бы и поддержал переворот, но Елистов его место приберег для себя.

Все это несколько покоробило Сизова. Впервые он почувствовал себя

пешкой в игре спецслужб. Но выбирать правила игры не приходилось. Они не

изменились со времен Цезаря Борджия и Талейрана. Несмотря ни на что, Сизову

пришлось быть любезным с этими людьми, сидеть с ними за одним столом, отдать

им ключевые посты в новом правительстве. Так Демин стал третьим лицом в

стране после Сизова и Соломина.

ЭПИЗОД 14

-- Сазонтьев звонит, -- сказал секретарь с погонами капитана, появляясь

в дверях кабинета. Заседание Большого Совета, такое название постепенно

прилипло к этому органу военного руководства страны, только началось.

Пятнадцать человек сидели за овальным столом, из них в штатском были только

двое, министр иностранных дел Володин и главный идеолог Фокин, все остальные

носили погоны. Первым вопросом в повестке дня стояла война с Японией.

-- Вовремя, -- заметил Сизов, переключая селектор на громкую связь. --

Как дела, Саня?

-- Хреново! Как писал Бонапарт Жозефине из Италии: "Приходится много

расстреливать..."

-- А поподробнее?

-- Сегодня расстреляли троих. Бывшего командующего флотом, главного

интенданта флота и начальника одной из баз.

-- Результат есть?

-- Да, мы вернули почти половину проданного ими топлива, это хорошо

встряхнуло ворюг-бизнесменов. Но для полноценной десантной операции его все

равно не хватает.

-- Что ты предлагаешь?

-- Вариант номер два. Для него есть почти все.

-- Чего не хватает?

-- Погоды.

-- Ну что ж, будем ждать у моря погоды. Сколько еще?

-- Недели две.

-- Хорошо, но к десанту все-таки готовься.

-- Непременно.

-- От нас чтоЃж?

-- Прежде всего заткнуть хайло этой суке.

-- Осиповой?

-- Да. Солдатские матери прорываются сквозь все кордоны и пытаются

увести своих сыновей.

Сизов поморщился. Осипова, один из лидеров некогда существовавшего

блока "Женщины России", развернула отчаянную, истеричную агитацию против

войны с Японией.

-- Война -- это кровь и жизни наших сыновей! Пускай Япония подавится

этими островами, человеческая жизнь дороже каких-то кусков камня, окруженных

соленой водой. Если на Кунашир и Итуруп кинут в десант наших детей и внуков,

море слез будет пролито уже русскими женщинами... -- кричала она на

ежедневных митингах.

-- Можешь считать, что это уже сделали, -- сказал Сизов. -- Все

телеканалы с сегодняшнего дня принадлежат государству. Ни одна передача не

выйдет в эфир без нашего разрешения.

-- Слава богу!

Они обсудили еще несколько вопросов, затем Сизов щелкнул тумблер на

пульте селектора.

-- Все-таки вы склоняетесь ко второму варианту? -- тихо сказал Угаров,

не глядя ни на кого из присутствующих.

-- Да, генерал. Иного выхода нет, все идет к тому.

Угаров покачал головой:

-- Минусов от этого я вижу больше чем плюсов.

-- Я тоже, -- заверил его Сизов. -- Но есть один большой плюс. Россия

покажет зубы. От этого уже отвыкли. Пусть привыкают. А вы против?

Угаров чуть помедлил. За ним был опыт и сила: Афганистан, Чечня,

Северная Осетия, Дагестан, громадный авторитет в войсках. В свое время он,

не задумываясь, бомбил кишлаки, если возникало подозрение, что там есть хоть

один душман. Но это было двадцать лет назад.

-- Да, я не буду отдавать такой приказ.

-- Хорошо, мы вас не держим, -- сухо сказал Сизов, пристально глядя на

профиль генерала. -- Можете уходить хоть сейчас, дела сдадите Бутенко.

Генерал-полковник медленно поднялся, по-армейски заученно, коротким

кивком попрощался с присутствующими и пошел к двери. Угаров на ходу словно

старел, опускались плечи, походка становилась все тяжелей. С трудом отворив

дверь, герой Афгана и Чечни, опустив голову, шаркающей походкой побрел мимо

изумленного секретаря. Угаров понимал, что сейчас он сам себя вычеркивает из

мировой истории, но поделать с собой ничего не мог.

Япония высадила свои войска на островах Кунашир и Итуруп спустя две

недели после переворота. Именно столько времени понадобилось Кэтрин Джонс и

ее ведомству для распределения ролей в новом мировом спектакле. Пробным

оселком для испытания сил России должны были стать Курильские острова, до

сорок пятого года принадлежавшие Японии и присоединенные к России по личной

прихоти Сталина. Госсекретарю США не пришлось долго уговаривать

премьер-министра Хироти Идзуми. В последние годы дела в Стране восходящего

солнца шли не совсем удачно, сильно пошатнулась экономика, теснимая молодыми

соседями по Тихоокеанскому региону. Впервые за последние пять-десять лет

появилась такая проблема, как безработица. На биржу труда все больше начало

приходить дипломированных специалистов-электронщиков, программистов,

менеджеров разорившихся мелких фирм. Рухнули и два мировых автоконцерна с

довоенной историей -- "Хонда" и "Микадо", едва не похоронив при этом йену.

Именно тогда один из последних, невостребованных камикадзе времен второй

мировой войны, Хироти Идзуми, восьмидесятилетний миллиардер, кандидат на

пост премьер-министра от правящей партии, провозгласил новый курс страны:

"Япония прежде всего".

Первым пунктом в этой программе стояло возвращение северных территорий.

С началом военного конфликта в стране ожил былой самурайский дух. Страну

восходящего солнца охватил массовый психоз, все от мала до велика словно

сошли с ума. Воинственные речи звучали по радио и телевидению, дряхлые

старики взывали к возрождению духа адмирала Того, генералов Танаки и Тодзио,

по улицам городов с белыми повязками камикадзе на головах маршировали

стройные колонны сторонников Идзуми. Было разгромленно посольство России,

уже оставленное персоналом. Самыми популярными людьми в стране стали

военные.

Для наведения порядка из Москвы на Дальний Восток был направлен

Сазонтьев. Уже два месяца он отчаянными усилиями пытался вернуть флоту и

армии боеспособность. Первым делом он ввел во всем обширном районе до

Иркутска военное положение. Теперь все: транспорт, связь, заводы --

подчинялось только ему, все работало на войну, и почти все эшелоны шли на

восток.

Флот каждый день проводил стрельбы, репетиции высадки десанта, во

Владивосток стягивались все более или менее боеспособные части. Но трудно

исправить за два месяца то, что уничтожалось годами. Не хватало авианесущих

крейсеров, эсминцев, кораблей слежения, бездарно или преступно проданных в

свое время за гроши. Лишь несколько дизельных подводных лодок сумели выйти в

море, у остальных оказался исчерпан ресурс аккумуляторных батарей. Оказались

разграбленными даже неприкосновенные, на случай войны, запасы топлива и

продовольствия. Запылали склады и нефтебазы. Это не были диверсии японской

агентуры. Так воры в погонах пытались замести следы. Но Сазонтьев быстро

положил этой практике конец. Он лично расстрелял начальника сгоревшей

нефтебазы и начальника тыла округа. Стоя над телами расстрелянных с

пистолетом в руке, Сибиряк сказал фразу, быстро облетевшую всю Россию:

-- Если кто еще допустит у себя что-то подобное, пусть лучше сам пустит

себе пулю в лоб.

Идзуми знал, что он выиграет. За его спиной стояла Америка. Ударная

группа Тихоокеанского флота во главе с авианосцем "Адмирал Честер Нимиц"

курсировала в нейтральных водах, претендуя на роль третейского судьи. Пока

дело ограничивалось отдельными схватками. Сторожевик "Гремящий" потопил

японскую субмарину, но и наши потеряли одну дизельную лодку, хотя никто не

знал истинной причины невозвращения в порт К-356. Единственный авианосец

страны "Адмирал Кузнецов" в сопровождении эсминцев и противолодочных

кораблей сумел пройти по мелководному Северному Ледовитому океану и, отбив

несколько воздушных атак, прорваться во Владивосток.

Основные бои происходили в воздухе. Почти ежедневно поднимающиеся с

Сахалина самолеты бомбили острова Итуруп и Кунашир. Японцы, врывшиеся в

землю с поразительной быстротой, отвечали яростным огнем с судов своего

флота и всеми средствами ПВО. Их самолеты старались перехватить штурмовики

уже при возвращении на базы, но здесь их встречали силы истребительной

авиации Тихоокеанского флота. И над всей этой круговертью на недосягаемой

высоте почти беспрерывно кружился стратегический бомбардировщик-разведчик

ТУ-22Р, время от времени сбрасывая по ночам осветительные бомбы.

Ни одна бомба не упала ни на территорию Японии, ни на Влади- восток. Об

этом договорились в первый же день военного конфликта лично Сизов и Идзуми.

-- Надеюсь, господин премьер-министр понимает, что все ваши крупные

нефтяные терминалы находятся под прицелом наших крылатых ракет. Если хоть

одна бомба упадет на материк, то я гарантирую нефтяную блокаду, наши

подлодки будут топить все танкеры, идущие в Японию. Кроме того, тогда я не

ручаюсь за сохранность ваших атомных электростанций.

После некоторого раздумья Идзуми согласился:

-- Хорошо, генерал, пусть будет так.

Двадцать шестого сентября флот вышел в море всеми своими силами.

Впереди шли тральщики, за ними под прикрытием эсминцев и больших

противолодочных кораблей разрезали волну неуклюжие, похожие на утюги корабли

с морским десантом. Пятьдесят тысяч человек, измотанных непрерывными

двухмесячными тренировками, крепко спали. Все они понимали, что впереди их

ожидает жуткая мясорубка, в которой трудно будет уцелеть, но молодость и

усталость брали свое. Несмотря на приличную качку, с авианосца "Адмирал

Кузнецов" почти непрерывно взлетали и садились самолеты сопровождения. Они

прикрывали штурмовую авиацию с Сахалина, и краткосрочные схватки

разыгрывались совсем близко от кораблей.

На пределе видимости, почти у линии горизонта мелькнула вспышка взрыва.

Сазонтьев и стоящий рядом адмирал Баранов, командующий флотом, вскинули

бинокли.

-- Похоже, еще одного косоглазого завалили, -- заметил Сазонтьев.

После отставки Угарова он стал министром обороны, или, как он сам любил

себя называть, -- Главковерхом. Чин этот не соответствовал его положению,

Верховным Главнокомандующим, скорее, мог считаться Сизов, но функции членов

Временного Военного Совета еще не были до конца точно распределены, и с

легкой руки окружения Сазонтьева это звание стало чем-то вроде второго имени

бывшего капитана спецназа.

-- Да, вот и наши летят, -- согласился Баранов, наблюдая, как две точки

на сером фоне неба стремительно увеличиваются в размерах.

Вскоре первый из МиГов легко и стремительно опустился на палубу

авианосца. Система аэрофиниша цепко поймала его за выпущенный гак, быстро

остановив короткий пробег. Самолет оттащили в сторону, и на посадку начал

заходить ведомый звена. Сначала все шло нормально, но в последний момент

порыв шквалистого ветра качнул истребитель, одно его крыло чуть

приподнялось, и, наискось чиркнув по палубе колесами шасси, тяжелая машина

вылетела с посадочной полосы. Над бортами появились спасательные сети, они

опоздали на какую-то долю секунды. Летчик попытался дать форсаж, из

двигателей рванулось пламя, но хвост истребителя уже коснулся воды, машина

скапотировала. Непостижимым образом пилот успел рвануть кольцо катапульты за

мгновение до того, как МиГ исчез в пучине, и через несколько секунд над

серой водой раскрылся белый купол парашюта.

К месту падения летчика тут же устремился эсминец. Каждый из морских

истребителей был асом, и потерять человека значило больше, чем потерять

машину.

-- Американцы хамят, -- заметил Сазонтьев, наблюдая в мощный бинокль за

спасательной операцией. За стремительными обводами наших эсминцев была видна

серая угловатая громада авианосца "Нимиц", лидера американской эскадры.

-- Да, чуть ли не под винты лезут, -- согласился Баранов.

-- Надо бы их осадить, -- заметил Сазонтьев, все так же не отрываясь от

бинокля.

Адмирал снизу вверх взглянул на рослого главковерха и осторожно

возразил:

-- Но это может спровоцировать их выступить на стороне Японии.

-- Уже нет, не успеют. Так что подсуетись там, пусть дадут этим хамам

по морде.

Баранов козырнул и вышел из рубки. Спустившись на палубу, он огляделся

по сторонам и подошел к только что приземлившемуся самолету. С видимой

усталостью пилот подполковник Демьянов спустился с короткой лестницы и снял

шлем. Адмирал перехватил его за локоть, отвел в сторону и сказал на ухо

подполковнику несколько фраз. Предосторожности эти были излишни, шум от

форсируемых двигателей стоял жуткий. Демьянов оживился, переспросил

адмирала, а затем ткнул пальцем в свою грудь. Баранов, уже улыбаясь,

вернулся к себе на мостик, а преобразившийся, словно забывший об усталости

Демьянов подозвал к себе оружейников, заправляющих его самолет боеприпасами,

и дал какие-то указания.

Через час все, кто были на палубе авианосца Соединенных Штатов,

услышали близкий рев одинокого самолета. МиГ-29 летел очень низко, на

предельно малой скорости, самолет при этом бросало из стороны в сторону,

чувствовалось, что летчик с трудом удерживает его на заданном курсе. Под

брюхом МиГа что-то дымилось, и адмирал Кларк, командующий флотом, даже

пожалел беднягу:

-- Смотри, как джапсы разделали этого русского, -- сказал он капитану

корабля адмиралу Стейку.

-- Да, до своих он, похоже, не дотянет.

Самолет прошел над авианосцем очень низко, на высоте не более ста

метров. Черная его тень мелькнула поперек палубы, и почти тут же грянул

взрыв. Вместе с огненной вспышкой во все стороны полетели обломки палубы,

один из осколков, размером с колесо легковушки разнес пуленепробиваемое

стекло ходового мостика и разбил голову рулевому матросу.

Поднявшийся с помощью дежурного офицера на ноги тяжело дышащий Кларк

стряхнул с мундира осколки стекла и отдал короткое приказание:

-- Доложить о потерях и повреждениях.

Через несколько минут командир корабля подвел неутешительный итог:

-- Два человек погибло, десять ранено. Выведены из строя подъемник,

четыре самолета, повреждена взлетная палуба.

-- Больше не подпускать близко ни одного русского самолета! Мне плевать

на все, я буду сбивать их в пределах километра! И покрасочней распишите

случившееся в телеграмме президенту. Они так жаждали получить хоть какой-то

инцидент, -- с яростью в голосе скомандовал адмирал.

-- Адмирал, на проводе русский командующий, -- вмешался в разговор

переводчик.

-- Что ему надо?

-- Он просит извинение за происшедшее. Говорит, что раненый летчик

просто избавлялся от лишнего боезапаса. Сазонтьев приносит свои

соболезнования по поводу ненужных потерь.

-- Он что, хочет перехитрить самого Господа Бога? -- со злостью спросил

Кларк. -- Чересчур неуклюже, господин майор. О, вот так и ответьте:

"Спасибо, господин майор!"

Сазонтьев оценил эти слова. Уже месяц он числился генерал-майором.

Новоиспеченный генерал ухмыльнулся, он ждал ночи.

Кларк не ошибся, действительно, и Линч и Кэтрин Джонс торжествовали.

Это был повод ввести флот США в действие, прикрыв его мощью не очень

многочисленные военно-морские силы Японии. Но радость американцев была

краткосрочна, как цветение сакуры.

В час ночи Сазонтьев спустился в свою каюту, включил свет и громко

скомандовал:

-- Подъем!

Спящий на узкой койке щуплый юноша застонал и попробовал укрыться с

головой, но Сазонтьев одним рывком сорвал с него одеяло:

-- Подъем, сержант Александра!

Лишь теперь стало понятно, что на кровати находилась именно женщина,

вернее, девушка, молодая, щупленькая, с угловатой фигурой, с короткой,

мальчишеской прической. Два месяца непрерывного напряжения ни для кого не

проходят даром, душа и тело требуют отдыха и тепла. Сазонтьев влюбился в

телефонистку своего штаба мгновенно, как от удара молнии. От женских

прелестей у нее были разве что глаза, красивые, голубые, да коротенький

вздернутый вверх носик. Зато характер у нее выдался именно такой, какой

нравился главковерху. За свои двадцать четыре года Александра Серова дважды

успела побывать в законном браке и еще мно-о-го раз в незаконном. Веселая,

разбитная, по-мальчишечьи резкая, она ни в грош не ставила чины своего тезки

и, сохраняя видимую почтительность при народе, порой наедине материла

главковерха совсем по-мужски.

-- Какого хрена, Сашка? -- простонала она, зарываясь лицом в подушку.

-- Я только легла.

-- Вставай, конец света проспишь! Сейчас такое будет, чертям тошно

станет. Не пожалеешь.

Через пять минут они уже были на командном мостике. Баранов

неодобрительно покосился на одетую в камуфляж девицу. К женщинам на кораблях

он относился по старинке, с недоверием, но ничего не сказал.

-- Где он? -- спросил с нетерпением Сазонтьев, вглядываясь в угольную

черноту ночи. Она выдалась как на заказ, безлунная и ветреная.

-- На подходе. Еще полторы минуты.

-- На, -- Сазонтьев сунул даме своего сердца черные очки, -- одень.

-- Зачем? -- удивилась она. -- Сейчас же ночь?

-- Надевай, не спорь.

Сашка покосилась по сторонам и увидела, что все на мостике облачились в

точно такие же очки. Одев странный подарок главковерха, она убедилась, что

это вовсе не пляжный вариант, в таких удобнее было бы производить

электросварку.

-- Ну где же он?! -- шептал себе под нос Сазонтьев, вглядываясь в

темноту.

В то же время на острове Кунашир глубоко под землей оператор радара

Кейто Агуто всматривался в зеленый экран с бегущей по диаметру полосой

локаторного слежения. Напряжение нарастало с каждым часом, вечерняя

бомбардировка была самой жуткой за эти дни. Впервые за три месяца по

островам ударили крылатые ракеты морского базирования. Американские

"Пэтриоты" половину из них сбили, но и долетевших хватило, чтобы похоронить

в бетонных казематах не менее полутысячи самураев. Японские генералы гадали

лишь об одном, когда русские бросят в бой десант, ночью или на рассвете.

-- Русский самолет, тип "Бэкфайер", высота тринадцать, удаление

пятьдесят, -- доложил Агути и подумал: "Опять разведчик. Идет курсом как раз

на Кунашир".

Усталость давала о себе знать, и Кейто сочно зевнул, затем глянул на

экран и замер. За эти секунды цель разделилась на две части. Большая

по-прежнему шла своим курсом, а вот меньшая стремительно приближалась к

земле.

-- "Бэкфайер" сбросил бомбу, -- торопливо доложил он. Дальше мысли

"разбежались": "Наверное, опять осветительная. А может нет. Куда она упадет?

Вдруг сюда".

Он покосился на серый бетонный потолок и решил, что такой бункер не

возьмет ни одна бомба. Это была его последняя мысль в жизни.

Сашка вскрикнула, когда черный мрак горизонта прорезала вспышка,

ослепившая ее даже сквозь густую черноту очков. Огненный шар, вырвавшись

вверх, быстро приобретал форму гриба и поднимался все выше и выше, поражая

своими размерами и мощью. Все то, что она не раз видела в кадрах

кинохроники, сейчас, вживую, выглядело гораздо маштабнее и страшнее.

Закручивая в спираль ножку атомного смерча, адское пламя продолжало

подниматься, пробив облака и растекаясь вширь. Все это время на мостике

стояла тишина. Присутствующие были поражены открывшимся зрелищем ничуть не

меньше единственной на корабле женщины. Наконец донесся тяжелый,

продолжительный, нестерпимо давящий на уши грохот взрыва.

-- Цель поражена, отклонение двести метров, -- донесся голос из

динамика.

-- Благодарю за службу, представляю весь экипаж к наградам, а вас,

полковник, еще и к генерал-майору! -- возбужденно крикнул в микрофон

Сазонтьев. Это была его идея сбросить на остров именно бомбу, а не послать

крылатую ракету. Как раз крылатые ракеты в последнее время научились хорошо

сбивать. А о подобном оружии как-то уже подзабыли, тратить "Пэтриот" на

какую-то бомбу было слишком расточительно. Дала о себе знать и усталось

японского персонала после долгого обстрела.

-- Служу России!

-- Возвращайтесь, мы ждем вас.

Тем временем оцепенение на мостике сменилось эйфорией всеобщей радости.

-- Мы это сделали, мы смогли! -- как заводной бормотал Баранов, пожимая

руки всем попадающимся на его пути: дежурным офицерам, мичманам, даже

дневальному, принесшему кофе для всей смены.

-- Поздравляю, адмирал! -- Сазонтьев пожал руку командующему флотом. --

Давай, поворачивай свои корыта домой. Меня уже тошнит от этого вашего

океана.

После этих слов главковерх повернулся к своей боевой подруге. Обняв ее,

он спросил:

-- Ну, как тебе зрелище? Предыдущее было почти шестьдесят лет назад.

Можешь считать, что это было сделано для тебя. Я так и велел написать на

боку бомбы: "Сашка".

-- Жутко, -- с трудом выдавила девушка, передергивась всем телом. --

Сколько их там погибло?

-- Тысяч семьдесят было, это только примерно.

Состояние шока испытывала не одна Сашка. На ходовом мостике "Нимица"

царило молчание. Командующий флотом и командир корабля неподвижно сидели в

своих креслах. Наконец Кларк с трудом выдавил то, о чем думали сейчас все:

-- Безумцы... Они смогли это сделать. Сейчас, в наше время!

Утром следующего дня как всегда сдержанный, немногословный Сизов давал

свои пояснения к этому потрясшему весь мир событию.

-- Руководство России пришло к выводу, что неразумно посылать на гибель

десятки тысяч своих солдат, и нанесло ядерный удар по острову Кунашир. Мы

сожалеем, что нам пришлось принять такое решение, но другого выхода мы не

видели. Кстати, мы руководствовались прецедентом, имевшим место в августе

сорок пятого года. Американцы тогда также решили поберечь своих парней и

сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мы желаем мира с Японией, и поэтому в

знак доброй воли возвращаем оба острова, Кунашир и Итуруп, во владение

Японии. Они никогда ранее, до сорок пятого года, не принадлежали России. В

отношении остальных островов Курильской гряды мы категорически отвергаем все

возможные притязания Страны восходящего солнца.

Этого не ожидал никто. Журналисты молчали, первым нашелся корреспондент

"Нью-Йорк Таймс":

-- Скажите, а зачем надо было наносить атомный удар, если вы все равно

уступаете эти острова Японии?

-- А затем, чтобы никто не думал, что от России так легко оторвать

кусок территории.

-- Вы не опасаетесь, что радиация накроет и Россию?

-- Нет. Осенние ветры уносят радиоактивные облака в океан.

-- Они могут достичь берегов Соединенных Штатов?

Сизов пожал плечами:

-- Я не Гидрометцентр. Вы узнаете об этом раньше меня.

Тут вопрос задал корреспондент "Комсомолки":

-- Скажите, а что Японии делать с вашим подарком? Там же сейчас

радиоактивная пустыня?

На губах Сизова неожиданно промелькнула усмешка:

-- Насколько я знаю эту нацию, японцы создадут на островах красивейшее

кладбище.

Через сутки Хироти Идзуми заявил по телевидению о своей отставке.

Девяносто семь тысяч павших в цвете лет парней словно давили на плечи

премьер-министра. В самом конце своей речи он неожиданно расплакался. Среди

погибших значились и трое внуков самого Идзуми. Вернувшись в резиденцию,

Идзуми в сопровождении адъютанта, капитана Миямото, прошел к себе в кабинет.

Сняв смокинг, он расстегнул рубаху и, усевшись на циновку, принял из рук

капитана короткий самурайский меч для последнего жеста чести.

Несколько минут Идзуми сидел неподвижно, в тишине было слышно, как

внизу, на площади перед дворцом, бушевала толпа сторонников продолжения

войны. Наконец старик поднял меч, повернул его острием к себе, но лишь

только металл коснулся дряблой кожи его живота, как решимость оставила

бывшего камикадзе. Опустив меч, он глубоко вздохнул. Стоящий за спиной

премьера Миямото скривил презрительную мину и выстрелил в затылок старика.

После этого он сам занял место на освободившейся циновке и решительно вонзил

меч в район солнечного сплетения. Тяжело застонав, адъютант распорол живот

до самого низа, затем утробно закричал и рванул рукоятку меча вправо.

Крупные капли пота выступили на лице фанатика, бессмысленный взгляд не видел

уже ничего. Капитан прохрипел: "Банзай!" и тяжело завалился набок.

Мирный договор с Японией так и не был подписан, на этом настояла

Америка, но война закончилась. Через две недели в Сеуле было подписано

перемирие.

ЭПИЗОД 16

Первой жертвой нового режима внутри страны стала, конечно же, пресса.

На третий день после переворота популярная газета с комсомольским прошлым и

бульварным настоящим напечатала забойную статью про персональный состав

нового правительства. Надо отдать должное стахановцам пера: за короткий срок

они накопали немало грязи. Многое соответствовало действительности, они

точно вычислили давнюю дружбу бывших курсантов. Сизов и в самом деле уже

дважды расстался со своими законными подругами, Соломин больше всего на

свете любил поесть, а Сазонтьев не раз и не два коротал время на гауптвахте,

из-за своей строптивости с трудом получил звание капитана, да и то благодаря

частым командировкам в горячие точки Кавказа. В этом звании ему и светило бы

остаться навсегда, если бы не пятнадцатое июня и заговор майоров.

Несмотря на довольно язвительный тон статьи, придраться к ней было бы

трудно, факты соответствовали действительности. Была лишь одна неточность,

но зато какая! Мовсесян, так звали корреспондента, сляпавшего статью, в

своем азарте и рвении проник на территорию дачного района отставных

генералов. Не пожадничав, он подкупил сторожа и узнал много интересного об

обитателях одинаковых двухэтажных особняков.

-- А этот раз в две недели уходит в запой, дня на три, не меньше, --

охотно рассказывал старик, бывший заслуженный стукач КГБ. -- И обязательно

нагишом выходит на балкон и начинает палить из ружья по воронам.

Мовсесян наживку проглотил и написал, как сказали. Но, к его несчастью,

сторож перепутал дачи и рассказал столь пикантные подробности про соседа

Угарова, генерала Протасова. Угарова эта ложь жутко возмутила. Было

возбуждено уголовное дело, и уже через неделю состоялся суд.

Эдик Мовсесян опоздал на слушание дела на десять минут. Опоздание было

вполне оправдано, новая пассия журналиста топ-модель Элен Карабанова

задержалась в салоне красоты, ведь сразу после суда предстояло ехать на

презентацию альбома одной новомодной группы. Подкатив к зданию военного

суда, репортер запер свой джип "Чероки", подхватил под руку Элен и, не

торопясь, двинулся к крыльцу невзрачного старинного здания. Выглядел

журналист предельно стильно. Длинные волосы стягивала черная бандана,

солнцезащитные очки от Гуччи, джинсовая безрукавка, неизменный фотоаппарат

через плечо. При этом Эдик головой доставал как раз до плеча своей спутницы,

а небольшой излишек жира перевешивался через ремень и прорезался двойным

подбородком.

-- В этом суде я еще не был. Зря ты увязалось за мной, -- сказал

Мовсесян, разглядывая выцветшую вывеску. -- Скучнейшее дело эти суды. Одна

говорильня, а два часа убьешь.

-- Ну и что, мне все равно интересно. Тебя, что, могут посадить?

Эдик рассмеялся:

-- Если б за это всех сажали, писать было бы некому. Припишут штраф,

заставят извиниться, придется напечатать опровержение на последней странице,

в уголке мелким шрифтом.

-- И на много могут оштрафовать? -- встревожилась Элен.

Эдик снова рассмеялся.

-- Не думаешь ли ты, что я буду платить из своего кармана? Газета

заплатит. Я им тираж в тот день раза в три повысил, пускай раскошелятся.

В зале суда народу было немного, человек пять коллег-журналистов,

какие-то штатские, в том числе адвокат Мовсесяна, и два офицера в чине

майоров с медицинскими эмблемами на погонах.

Элен уселась в самом центре зала, положила руки на спинки соседних

старомодных кресел, с безмятежным видом закинула одну ногу на другую. Она

знала, что последует за этим. Действительно, все мужчины первое время только

и оглядывались на нее. Но потом началось само действие, с вставанием всех и

вся, с проходом судей на свои места, длительной и в самом деле нудной, как и

предупреждал Эдик, говорильней. Заседание шло своим чередом, обвинение

зачитывало претензии, защитник долго и цветисто оправдывался. На Элен

перестали обращать внимание, она заскучала, долго рассматривала судей,

людей, на ее взгляд, неинтересных и озабоченных. Но потом ей понравился

прокурор, высокий, широкоплечий мужчина с породистым лицом потомственного

викинга. Эдик сидел впереди, в первом ряду, и за добрый час ни разу не

обернулся на подругу. Время от времени девушка поглядывала на затылок

журналиста, но тот словно забыл про свою спутницу. Подавшись вперед, он

внимательно слушал речь прокурора. Элен также вслушалась в то, что говорит

так понравившийся ей мужчина.

-- ...Итак, мы выяснили, что в результате перенесенных болезней, а

также ранения кишечника генерал Угаров Андрей Васильевич не имеет физической

возможности потреблять спиртные напитки, тем более три дня кряду, как

написано в статье, и с интервалом раз в две недели. Обвинение усматривает в

этом не просто ошибку, а попытку очернить, оклеветать представителя военной

администрации России. Учитывая то, что данную статью почти полностью

цитировали такие солидные западные газеты, как "Гардиан" и "Нью-Йорк Таймс",

урон авторитету Временного Военного Совета нанесен огромный. Я обвиняю

Мовсесяна Эдуарда Арменовича, семьдесят второго года рождения, в нарушении

статьи Уголовного кодекса России номер...

Бесконечные номера статей Уголовного кодекса утомили Элен, она зевнула

и отвлеклась, думая о предстоящей тусовке, потом снова начала разглядывать

прокурора, прикидывая, каким он может быть в постели. Ей всегда нравились

такие вот мощные, холеные мужчины. Но судьба неизменно сводила ее с типажами

вроде Эдика -- чернявыми и низкорослыми. За этими раздумьями она прозевала

что-то главное, все в зале как-то дружно выдохнули, зашевелись и начали

переговариваться. Судьи встали и вышли, за ними из зала потянулись и все

остальные. Мимо Элен с озабоченным лицом прошел Эдик. Девушку поразило то,

что он словно забыл про нее, даже не оглянулся. Недоумевающая и

рассерженная, она вышла на крыльцо и увидела Мовсесяна уже в плотном кольце

коллег-журналистов. Все дружно дымили сигаретами, по-прежнему не обращая на

Элен никакого внимания.

-- Да нет, пугают, ты что! Из-за такой ерунды...

-- Нет, Олег, как ты не понимаешь! Им нужен козел отпущения, чтобы

другим неповадно было! И Эдик как раз попал под горячую руку. Впесочат по

полной катушке.

-- Эдик, он тебя козлом обозвал.

-- Да еще и отпущеным.

Но Эдик на шутки не отзывался. Элен в первый раз видела его с таким

озабоченным лицом, репортер по-прежнему словно не замечал ее. Невнимание

надоело, и она спросила:

-- Может, хоть кто-нибудь угостит одинокую девушку сигаретой?

Фраза получилось двусмысленная, но ничего другого в хорошенькую голову

топ-модели не пришло. Сигареты она забыла вместе с сумочкой в машине.

Репортеры сразу оживились, наперебой начали предлагать свои. Только Эдик

молча курил "Винстон", не глядя на подругу. Элен не успела еще толком

получить полагающуюся ей порцию мужского внимания, как всех позвали в зал.

Она сразу поняла, что это концовка, финал всего действия. Теперь говорил

только судья, толстый дядька с одной большой звездой на погонах, размером

чуть побольше, чем у прокурора. Он опять перечислял цифры нарушенных статей

Уголовного кодекса и лишь в конце речи сказал самое главное, то, что поняла

даже заскучавшая Элен.

-- ...Приговорить Мовсесяна Эдуарда Арменовича к пяти годам лишения

свободы с отбыванием в колонии общего режима.

Элен ждала, что судья скажет что-то еще, про помилование или амнистию,

но генерал захлопнул папку и быстро вышел из зала суда в боковую дверь. С

оторопью Элен смотрела, как два солдата подхватили под руки и уводят в ту же

самую дверь журналиста. Эдик выглядел растерянным, ноги и руки отказали ему,

и солдатам пришлось почти нести репортера. Рядом митинговали корреспонденты,

неслись злые и резкие слова:

-- Дурдом!

-- Это расправа!

-- Вы нарушаете свободу слова!

-- Хунта!

Мовсесян был уже в дверях, когда Элен очнулась и закричала:

-- Эдик, а ключи?! Ключи от машины, у меня же там в сумочке деньги,

паспорт!

Увы, дверь захлопнулась и, сколько ни стучала королева подиума кулачком

в массивное дерево, не желала открываться.

-- Я же так на презентацию опоздаю! -- чуть не плакала она. Плакать не

позволяла обильная косметика на лице.

Сизов слов на ветер не бросал. Уже к Новому году в России закрылось

более половины газет, в том числе все специализировавшиеся в "желтом"

спекторе новостей. К государству отошли все телеканалы, почти все

радиостанции. Ежедневные новости стали заметно скучней и строже. Страна

постепенно, шаг за шагом, затягивалась в цвет хаки.

ЭПИЗОД 18

Осень в России -- самое плохое время. В ту осень Сизову казалось, что

проблемы множатся по подобию сходящей с горы лавины. Война с Японией была

лишь одной из них. Трудное положение сложилось и внутри страны. Особенно

плохо обстояло с преступностью.

Сизову и его офицерам, людям, далеким от возникших вдруг вопросов,

казалось, что их можно решить быстро и одним ударом. Самая большая

опасность, по их мнению, исходила от организованной преступности,

добравшейся уже до законодательных и властных структур. И МВД и ФСБ давно

знали всех деятелей этой "армады" в лицо, но трудно было доказать связь

чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу

за одно подозрение в принадлежности к подобным структурам мафии. ФАПСИ

прослушивало все и всех, без каких-либо санкций прокурора. Чтобы поднять

престиж милицейской службы, резко, в три раза, увеличили зарплату личному

составу, ввели ряд дополнительных льгот. Были подняты пенсии бывшим

работникам органов, семьям погибших на боевом посту гарантировалась

пожизненная пенсия в размере оклада, выплачивалась стипендия сиротам для

обучения в высших учебных заведениях. Но милиционеров, уличенных в

пособничестве уголовным элементам, ждала суровая кара. Кроме большого срока

предусматривалось лишение выслуги. Годы в органах словно вычеркивались из

жизни человека. Кроме того, уволенный с "волчьим" билетом не имел права

работать в государственных органах даже на второстепенных постах.

В Уголовный кодекс вернули смертную казнь. Теперь к ней приговаривали

за убийство или ранение милиционера, хранение большого количества оружия и

наркотиков, создание бандгруппировок, участие в террористических актах.

На помощь милиции бросили армию. Результаты сказались сразу. Тюрьмы,

следственные изоляторы за короткий срок были забиты крутыми парнями,

пересевшими с "Мерседесов" на воронки. Большинство из них давно уже не

держали в руках оружие, числились членами правления солидных фирм и банков,

записались в меценаты и обучали детей в престижных школах Англии и США. При

прежнем режиме за спинами купленных чиновников и хитроумных адвокатов они

казались неуязвимыми.

Чтобы освободить для них место, часть мелких уголовников, проходивших

по незначительным делам, пришлось выпустить почти под "честное слово" --

подписку о невыезде. Прокуратура задыхалась от обилия свалившейся на нее

работы. Не могла помочь людьми и военная прокуратура, сама увязшая в делах

сотен проворовавшихся военачальников.

Но командовать гражданскими лицами было трудно. Часть прокуроров, по

привычке начавших выпускать "крутых" из тюрем под залог и подписку о

невыезде, пришлось просто уволить все с тем же "волчьим" билетом. Осознав,

что дело в этот раз обстоит весьма серьезно, бандиты всех рангов начали

звереть. Почти каждое задержание заканчивалось стрельбой, и счет погибших

военных и милиционеров пошел на десятки. Чтобы избежать лишних жертв, было

разрешено стрелять на поражение при первых же признаках сопротивления.

Негласно это даже поощрялось, и иногда с задержаний привозили одни трупы.

Был ликвидирован статус понятых, теперь показания милиционера можно

было опровергнуть только с помощью трех свидетелей. В первые месяцы после

переворота в МВД прошла громадная чистка. Предложили уволиться очень многим

непойманным взяточникам, нечистым на руки милиционерам и просто

подозреваемым в связях с криминалом. Другие уволились сами, в результате в

органах осталось шестьдесят процентов прежнего состава. Но в милицию

наконец-то пошли люди с более высоким образованием и моральными устоями.

В октябре в столице началась первая бомбовая война. Десятого октября

взорвался грузовик недалеко от здания Министерства внутренних дел, спустя

два дня -- около приемной ФСБ на Кузнецком мосту. Толку от этих взрывов было

мало, погибло пять ни в чем не повинных прохожих, пятнадцать было ранено. Но

не этого добивались террористы. Они ставили целью лишить доверия военное

правительство, показать, что оно ничего серьезного не сможет в таких

условиях.

В ноябре прогремело еще три взрыва, и лишь тогда, почти случайно, была

накрыта база взрывников и они сами. В свою очередь криминальный мир нанес

еще один удар.

Министром внутренних дел был назначен майор Михаил Доронин, один из

шести офицеров, отличившихся при штурме Кремля. Как и все получившие

министерские портфели, он автоматически стал генералом. Танкисту по

профессии, ему трудно было войти в странный для него мир профессиональных

борцов с преступностью. Но майор от природы оказался въедливым и дотошным.

Вскоре он разобрался почти во всем, уволил двоих заместителей, с десяток

генералов и привлек в министерство новых людей из бывших военных. Доронин

старался привить подчиненным идею особой кастовости, избранности их

положения в стране.

-- Ни один человек не может поднять руку на служителя закона и остаться

безнаказанным, -- говорил он. -- Человек в милицейской форме должен вызывать

уважение в народе и страх у нарушителей закона. Пора отучить уголовников не

только стрелять в служителей порядка, но и вообще иметь при себе оружие...

Именно против него и направила свой удар московская мафия.

Шло заседание Временного Военного Совета, на котором обсуждался вопрос

об отношениях с Европейским союзом, ставших напряженными после введения

смертной казни. Слово держал Фокин, утвердившийся за эти месяцы на посту

главного идеолога страны:

-- Мы подготовили еще один закон, без сомнения, он также вызовет

большой шум на Западе. Имеется предложение подвергнуть стерилизации всех

умственно отсталых жителей России. Их у нас несколько миллионов, плодятся

они как кролики, на всяческие льготы для этих кретинов уходят громадные

суммы. Если так пойдет, то лет через пятьдесят половина населения страны

будет ходить с открытым ртом и хлопать в ладоши...

В этот момент секретарь подошел к Сизову и протянул ему небольшой

листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:

-- Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.

От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми

волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся

им с женой очень трудно, похожий больше на мать, чем на отца, обожаемый,

заласканный и любимый.

-- Как они... смогли? -- с трудом выдавил он.

-- Похитили около школы, телохранитель убит. Весь центр перекрыт,

Москву так же закрываем.

-- Они что, требуют выкуп или захотят обменять на кого-нибудь? --

спросил Соломин.

-- Еще не известно, но мне кажется, что это вряд ли, -- качнул головой

Сизов. Как всегда в минуты волнения он поднялся и начал ходить за спинами

своих коллег. -- Мне кажется, что они просто захотели показать свою силу.

Он остановился около Доронина, положил руки ему на погоны:

-- Миша, надо найти его, любой ценой. Это вызов. Мы разрешаем тебе все,

но найди его, вырви с корнем желание действовать такими методами!

Сизов обернулся к Сазонтьеву:

-- Главковерх, надо Доронину еще подкинуть людей.

-- Ладно, сделаем. Я этих ублюдков своими руками передушу, -- проворчал

низким басом Сазонтьев.

Два последующих дня в столице для многих ее жителей показались сущим

адом. На улицах громоздились гигантские пробки, тщательно проверялись все

выезжающие из города машины. Грузы выгружались даже из дальнобойных фур, не

останавливали пломбы на опечатанных контейнерах. Попутно была раскрыта масса

преступлений, обнаружено громадное количество наркотиков, сотни единиц

оружия, на сотни тысяч рублей поддельной водки и на миллионы --

контрабандного курева. Падающие с ног от усталости участковые в

сопровождении армейских патрулей прочесывали все более или менее

подозрительные квартиры, ранее хоть чуть-чуть причастные к уголовной среде.

Были задержаны сотни бандитов, прежде сумевших уйти от ареста. Но все было

бесполезно -- сын Доронина как в воду канул.

На третьи сутки, с утра, в ворота воинской части в Подмосковье начали

въезжать многочисленные "воронки" в сопровождении грузовиков с солдатами.

Часть эту расформировали, но до конца растащить все имущество не успели, и

Доронин использовал ее как небольшой концлагерь для задержанных за последние

дни. Полковник Заев, начальник этой странной тюрьмы, невысокий, с седыми

висками, затянутый в портупею, медленно переходил с этажа на этаж,

вслушиваясь в крики, доносящиеся со всех сторон. Такого не было со времен

незабвенного Лаврентия Берия. Допросы шли непрерывно, сразу десятки людей

подвергались жутким пыткам.

Занимались этим в основном офицеры, до переворота служившие в пехоте

или в артиллерии, но призванные волей приказа под знамена министерства

внутренних дел. Они не были садистами, но четыре месяца необъявленной войны

с всесильной мафией довели их до последней стадии озлобления. Доронин был

весьма популярен в этой новой армейско-милицейской среде, и похищение его

сына было болезненно воспринято офицерами. Все понимали, что это вызов, и

вызов не только генералу, но и лично им, так что средств в борьбе они уже не

выбирали.

С напряжением в сети творилось что-то неладное, на секунды вспыхивал

яркий свет, затем лампочки тухли и горели вполнакала. Двое суток армейские

электрики пытались устранить эту неисправность, но все их усилия ни к чему

не приводили. Эта странная пульсация освещения еще больше добавляла

истеричности в без того напряженную обстановку. Зато отопление работало

чересчур хорошо, и во всем громадном здании было жарко и душно.

Остановившись на пороге небольшой, слабо освещенной комнаты, служившей

прежде сушилкой, Заев увидел двоих офицеров. В отличие от своего начальника

они были в расстегнутых рубахах. Еще больше был обнажен человек, висящий на

наручниках на крюке в потолке. Из одежды на нем значились только обильные

наколки да густая поросль на груди.

-- Крутани еще! -- не замечая полковника, сказал распаренный капитан.

Его напарник, лейтенант, кивнул головой и крутанул ручку небольшого

генератора. Висевший узник закричал отчаянно, дико, чувствовалось, что боль

была ужасной. Заев рассмотрел, что провода от генератора прикреплены к

половым органам мужика.

-- Ну, так кто отдал этот приказ?! -- заорал капитан, нервно

затягиваясь сигаретой.

-- ...Не знаю... -- с трудом прохрипел заключенный, сильно дернулся,

словно желая подтянуться на своих стальных браслетах, а потом неожиданно

обмяк.

-- Чего это он? -- встревожился капитан.

-- Похоже готов, сердце не выдержало, -- отозвался лейтенант, проверив

пульс у своего подопечного.

Капитан со всей душой выругался. Подойдя вплотную, он загасил сигарету

о лицо арестованного, но тот даже не дернулся, хотя отчетливо запахло

горелым мясом.

-- В самом деле крякнул, а жаль...

-- Он что-то сказал? -- спросил Заев.

Оба офицера вздрогнули. Только теперь они заметили присутствие своего

непосредственного начальника.

-- Немного. Сказал, что это сделала солнцевская братва и что приказ

пришел из Бутырки. Божился, что ничего конкретного не знает.

Заев кивнул головой.

-- Хорошо, отдохните, скоро понадобитесь все.

-- Как генерал? -- спросил лейтенант.

-- Все так же. Третьи сутки не спит, смотреть страшно.

-- Да, не пожелаю испытать такое никому, -- качнул головой капитан.

-- Вот поэтому надо сразу отучить их от подобных методов.

Полковник спустился вниз, в подвал. В большой комнате за столом сидел

Доронин, в одной офицерской рубашке с отстегнутым и висящим на зажиме

галстуке. Перед ним два солдата держали на коленях обнаженного человека с

окровавленной головой. Сам Доронин молчал, а допрос вел полковник Волошин,

кадровый милицейский служака, прошедший в этом ведомстве все ступени, от

участкового, до начальника главка.

-- Ну, Хомич, не пудри нам мозги. Сказал "а", скажи и "б". С чего ты

взял, что это непременно люберецкая братва отличилась?

-- Гадом буду, начальник... не знаю точно, -- уголовник говорил с

трудом, делая большие паузы. -- Фокич говорил... что они сработали, а ему

кто нашептал, сейчас даже боженька не узнает... Одел Фокич березовый бушлат.

-- Уведите его, -- тихо велел Доронин.

Волошин удивленно глянул на генерала, по его мнению с этим парнем еще

можно было работать. Когда заключенного увели, Доронин высказал свое мнение:

-- Бесполезно, так мы будем топтаться долго. Кто говорит на люберецких,

кто на солнцевских, почти все тыкают пальцем в Бутырку. -- Он обернулся к

Заеву. -- Как там, привозят?

-- Да, осталась последняя партия. Через час все будут на месте.

-- Еще час! -- с отчаянием в голосе сказал Доронин. За три дня он

заметно похудел, кожа приобрела серый оттенок, глаза ввалились, белки глаз

налились кровью. Все это время генерал ничего не ел, только курил одну

сигарету за другой и пил крепкий чай, скорее чифир.

Через полтора часа на войсковой плац вышли Доронин, Заев и Волошин. Вся

обширная площадь, как бы зажатая огромным, п-образным зданием, была

запружена людьми. В двойном кольце охраны стояла плотная толпа людей в

штатском, без верхней одежды, в лучшем случае пиджаках и джинсовых куртках.

Под ноябрьским ветром их держали уже не первый час, но, несмотря на всю

аховость их положения, при виде старших офицеров из толпы полетели

недовольные крики:

-- Эй, начальник, не май месяц, давай кончай эту волынку!

-- Счас он тебе сто грамм нальет, для сугрева!

-- И шмальнет в задницу, чтобы получше прогреть!

-- Проси сразу путевку в Сочи!

-- А в солнечный Магадан не хочешь?!

Братва явно храбрилась, рисуясь друг перед другом. Взойдя на небольшой

помост, раньше служивший полковому дирижеру, Доронин холодными глазами

оглядел толпу. Это были сливки воровского мира, воры в законе и главари

самых крупных преступных группировок страны, триста пятьдесят человек.

Некоторых из них везли из самых отдаленных районов страны, не пожалев

топлива для спецрейсов военной авиации. Большинство смотрелись

соответственно своему положению -- крепкие мужики с короткими стрижками, с

врожденной свирепостью в движениях и взглядах. Но некоторые уже

мимикрировали, выглядели благообразно и солидно, приоделись в костюмы

знаменитых фирм, не потерявшие лоска за месяцы отсидки.

-- Раздеть их, -- тихо велел Доронин.

Заев отошел к своим подчиненным, и сержант-старослужащий в полной

боевой форме -- камуфляже, бронежилете и каске зычным голосом продублировал

команду генерала:

-- Всем раздеться догола! Быстро!

-- Чего?! -- полетело из толпы, а затем жуткий поток мата вырвался из

трехсот пятидесяти глоток. Заев кивнул головой, и в толпу врезалась первая

шеренга охраны, вооруженная только дубинками. Это был спецназ внутренних

войск, парни, обученные подавлять бунты в зонах.

ействовали они быстро и умело. Побоище продолжалось долго, самым

упрямым штыками распарывали одежду, не щадя при этом и живого тела. Минут

через сорок та же толпа стояла совсем с другим настроением. Голый человек

теряет чувство уверенности и защищенности, это Доронин знал хорошо.

-- Построить по росту в шеренги по четверо, -- скомандовал он.

Когда с применением дубинок задача была выполнена, генерал кивнул

солдатам:

-- Первые четверо.

Четверку самых рослых заключенных выволокли из строя и привязали к

врытым на краю плаца столбам. Доронин подошел к крайнему из них, высокому

детине с выколотыми на плечах большими звездами и тихо спросил:

-- Кто похитил моего сына?

-- Не знаю, козел, а знал бы -- не сказал, -- с перекошенным от страха

и ненависти лицом отозвался бандит.

Доронин ровно кивнул головой, затем, повернувшись, выхватил у

ближайшего солдата из ножен штык-нож и одним судорожным, бешеным движением

вспорол детине живот. Тот закричал пронзительно, жутко, дергаясь всем телом.

Толпа ахнула, замерли многие из солдат и офицеров, стоящих в оцеплении. А

генерала словно прорвало, вся накопленная боль и ярость вырвались наружу. Он

отошел к следующему и, уже не спрашивая ничего, поронул неестественно белое

брюхо бородатого верзилы. Казнь повторилась еще два раза, и от криков

истязаемых стыла в жилах кровь. Два молодых солдата из второй цепи конвоя

сомлели и камуфляжными мешками рухнули на асфальт, их пришлось увести. Заев

осмотрел остальных солдат и офицеров, они держались лучше, но лица у всех

были бледными и растерянными.

-- Через десять минут пойдет следующая четверка! -- голосом полным

ярости выкрикнул Доронин. Генерала пошатывало, он по-прежнему сжимал в руках

окровавленный нож и выглядел безумным. -- И так будет до тех пор, пока вы не

скажете, кто похитил моего сына!

Несколько секунд над плацем стояла тишина, затем прорезался резкий,

сильный голос:

-- Ты чего творишь, козел! Это беспрэдел!

-- А, законник нашелся! -- обрадовался Доронин. -- Дайте-ка мне его

сюда!

Через минуту к нему вывели солидного высокого мужчину с неизменными

звездами на плечах и многочисленной нагрудной росписью.

-- Жора Дикий, -- тихо подсказал Волошин. -- Вор в законе, грузин, из

уральских.

-- Так значит, Жора, это беспредел? -- спросил Доронин с перекошенной

усмешкой.

-- Да, и это еще тэбе зачтется.

-- Тебе тоже. На кол его! -- жутким, свирепым голосом закричал генерал.

Началось самое страшное. Через пять минут борьбы огромный, массивный

человек висел на плохо обструганном коле, как бабочка в коллекции музея.

Хотя острие почти дошло до его желудка, Жора был жив, он не мог говорить,

только хрипел, пуская кровавую пену изо рта, да сучил ногами, поворачиваясь

на колу из стороны в сторону. В толпе заключенных многие блевали, не

выдержали и четверо солдат. Еще один сержант тронулся умом. Захохотав, он

побежал по плацу, на ходу сдирая с плеча автомат. У самой трибуны парень

остановился и дал длинную очередь по окнам казармы. После этого он опустил

ствол в сторону толпы, но стоящий сзади Заев выстрелил в упор, чуть пониже

каски, точно в ямочку у основания черепа.

С десяток бандитов, воспользовавшись моментом, с ревом кинулись на

охрану, произошла свалка, толпа братвы качнулась уже на помощь

застрельщикам, но рослый сержант-старослужащий выхватил из рук опешившего

молодого солдатика ручной пулемет и длинной очередью чуть выше голов

заставил всех лечь на холодный асфальт.

Через пять минут порядок был восстановлен, вся уголовная интеллигенция

расставлена по ранжиру. Как раз освободились и все четыре места около

столбов. Один из первой четверки еще был в сознании, ворочался на земле,

тщетно пытаясь руками затолкать обратно сизые, дурно пахнувшие лохмотья

кишок.

Вторую четверку солдатам пришлось чуть ли не нести. Когда несчастных

начали привязывать к столбам, один из них не выдержал:

-- Леха, падла, за что мы-то должны страдать! Яким, Вица, суки, из-за

вас все, из-за вас!

Толпа снова пришла в движение, и через пару минут к ногам Доронина

выкинули четверых братков. Сразу оживился Волошин:

-- Ага! Гиви, Яким-Перо, Леха Первый и Седой. Странный интернационал.

Ну, так кому в голову пришла такая идея?

-- Ему, -- качнул головой один из четверых, -- Якиму.

-- Где мальчик? -- спросил Доронин, белыми от напряжения глазами глядя

на одноглазого бородатого уголовника. Генерала пошатывало от напряжения.

-- Большая Никитская, дом семь, там во дворе, в гараже, с синими

воротами, -- нехотя отозвался Яким.

Доронин кивнул головой, и Заев бегом кинулся к стоящему в стороне

"уазику". Время шло томительно медленно, Доронин к машине не подходил, шагал

вдоль строя, иногда покачиваясь и потирая ладонями лицо. Наконец Заев

медленно подошел к генералу и тихо сказал:

-- Он мертв. Уже давно.

Доронин застонал и двумя руками начал раздирать ворот застегнутой

шинели.

-- Воды генералу, -- крикнул Заев, не отрывая глаз от Доронина. А тот,

расстегнув шинель, сунул руку за пазуху. Подбежал солдатик со стаканом воды,

но министр не обратил на него внимание. Полковник вдруг понял, что должно

произойти, он рванулся вперед, но негромкий хлопок пистолетного выстрела уже

прозвучал. Доронин медленно завалился назад, Заев успел лишь подхватить

генерала за плечи и крикнул в серую тьму:

-- Врача, быстро!

Два медика появились словно из-под земли, они еще расстегивали до конца

шинель Доронина, а Заев уже нетерпеливо махнул рукой своим подчиненным:

-- Кончайте этих!

Строй солдат расступился, и шесть пулеметов одновременно ударили по

толпе длинными, беспощадными очередями. Смятение кинувшихся в ужасе во все

стороны людей было коротким и бессмысленным. Каменный мешок бывшей казармы

заполнился стонами, криками, прорывающимися даже через грохот пулеметной

пальбы. Несколько человек рванулись вперед, навстречу огню, и один из них,

огромный с обезумевшими глазами, чудом миновав свинцовый дождь, с ревом

накинулся на пулеметчика. За какие-то секунды он голыми руками задушил

солдата и схватил оружие. Подоспевшему Заеву пришлось всадить в голову

безумца остатки обоймы, но и после этого тот еще с полминуты агонизировал на

земле, мелко суча ногами и руками.

Задние ряды уголовников кинулись к казарме, однако окна первого этажа

были заколочены досками. Несколько человек умудрились вскарабкаться на них,

но добраться до второго этажа им было не суждено. Лишь один из этих

отчаянных, бывший акробат-циркач, быстро и ловко начал подниматься по

водосточной трубе. Каким-то чудом пули миновали его, и он все-таки достиг

крыши. Теперь по нему стреляли уже все: пулеметчики, автоматчики из

оцепления, офицеры из табельного оружия. Несмотря на свинцовый шквал, беглец

упорно карабкался вверх по проржавевшей крыше, и лишь на самом коньке пули

настигли его. Циркач покатился назад, еще живой он попытался зацепиться за

край кровли, но десятки пуль почти одновременно ударили в упругую плоть, и

вниз рухнуло уже мертвое тело.

Вскоре все было кончено. С десяток офицеров ходили по плацу, добивая

раненых, подогнали первые грузовики под вывоз трупов. Заев подошел к двум

врачам, хлопочущим над телом генерала.

-- Ну что? -- спросил он.

Один из докторов отрицательно покачал головой.

-- Бесполезно. Точно в сердце.

Сняв фуражку, полковник перекрестился, хотя до этого не верил в Бога, с

минуту постоял над телом Доронина, затем отошел в сторону. Стемнело, и он не

сразу понял, что за звук донесся до его ушей. Лишь оглянувшись, Заев увидел,

что это хрипел все еще живой Жора Дикий. Острие кола проникло уже до легких,

но чудовищный запас жизненных сил оставлял этому громоздкому телу маленькую

возможность для существования. Чертыхнувшись, полковник выдернул из кобуры

пистолет и двумя выстрелами прекратил мучения грузина. Затем он снова

перекрестился и пошел проверять, как идет погрузка тел.

Через два часа Заев лично доложил Сизову обо всем происшедшем в

заброшенном гарнизоне.

-- Надеюсь, это никто не снимал на камеру? -- спросил генерал в конце

беседы.

-- Никак нет.

-- Хорошо, нам не нужно афишировать все происшедшее. Какие-нибудь есть

просьбы, пожелания?

-- Есть. Разрешите мне вернуться в строевую часть. Такая работа не по

мне.

Сизов удивленно посмотрел на полковника.

-- Странно, мне показалось, что из вас получится хороший министр

внутренних дел.

-- Нет, разрешите мне вернуться в свою часть. Она как раз выдвинута к

Чечне. Там полегче. А для этой роли нужен профессионал. Лучше Волошина вам

не найти.

-- Хорошо, мы подумаем.

Пользуясь именем Доронина, в колониях и тюрьмах расстреляли всех ранее

приговоренных к смертной казни и помилованных в свое время из-за

присоединения к Европейскому Союзу. Так же, не афишируя, расстреляли

несколько тысяч наиболее социально опасных уголовников: убийц, бывших членов

преступных группировок, наиболее злостных рецидивистов.

Полковник Заев погиб через полгода в Чечне от пули снайпера.

ЭПИЗОД 21

Второй, а может быть и первой по значимости, Сизов и остальные члены

совета считали борьбу с наркоторговлей.

-- Положение неутешительное, -- докладывал на заседании Большого Совета

заместитель министра внутренних дел Волошин. -- Мы в год только

перехватываем больше тридцати тонн наркотиков. Если принять за вероятность

десять процентов, то представляете, каковы истинные цифры оборота этой

отравы. Не менее трехсот лабораторий вырабатывают синтетические наркотики

внутри страны. Оборот черного бизнеса ужасен. Только по предварительным

данным он составляет в месяц три миллиарда долларов. За год совершается не

менее миллиона преступлений, связанных с наркотиками. Зараза проникла почти

во все регионы страны, особенно плохо положение в обеих столицах, Поволжье,

некоторых областях Сибири и Калининграда, Владивостоке. В стране официально

зафиксирован миллион наркоманов, истинная их численность, как минимум, в

пять раз выше. Если не прервать этот поток, то через пять-десять лет

наркоманами будет половина населения.

-- Откуда больше всего поступает наркотиков?

-- Из Средней Азии, в основном из Афганистана. Выращиванием и

переработкой мака занимаются талибы. Это их основной бизнес. Границу

перекрыть очень сложно, горы, не очень дружелюбное местное население. Так

что мы предлагаем установить капитальную границу с Казахстаном и отвести

туда войска и погранзаставы из Таджикистана.

-- Это будет очень дорого, -- сказал Соломин. -- Дорого и долго.

-- А что же делать? -- спросил Волошин. -- Придумайте что-нибудь еще,

получше.

-- Не знаю, что будет лучше, но денег сейчас в бюджете нет, --

настаивал Соломин. -- Строить границу по всем правилам -- это годы и

миллиардные затраты.

-- Погодите, вы слишком рано расставили все точки над "i", -- с досадой

прервал спор Сизов. -- Отвести войска, и что дальше? Я вам скажу, что будет

дальше. Дальше в Таджикистане будет второй Афганистан. Горбачев бросил

Наджибулу без помощи и его скрутили за два года. То же самое будет и там. Мы

потеряем не только Таджикистан, но и все остальные государства Средней Азии:

Киргизию, Узбекистан и Туркмению. В Казахстан просто придется вводить

войска, там живет очень много русских, а это опять большая кость прозападной

пропаганде. Нам не нужны ваххабитские государства в прямом соседстве,

хватает нам и Чечни.

Сизов поднялся, прошелся вдоль стола, посмотрел на карту, принесенную

Волошиным, затем ткнул пальцем в район Афганистана.

-- А это что тут отмечено? -- он указал на несколько пятен серого цвета

на зеленом фоне страны.

-- А это остатки войск сопротивляющихся талибам. Соединения генерала

Дустума, Ахмад Шаха Масуда, Раббани и Мансура, -- пояснил Демин. -- Они

разрознены и почти уничтожены. Все эти соединения настолько слабы, что

талибы даже не спешат их добить.

-- И кого это они прижали к самой нашей границе?

-- Мансура. Сейчас там зима, и только она сдерживает талибов от

наступления.

-- А если мы ему поможем оружием и припасами?

-- Ну, Мансур искренне ненавидит талибов. Он таджик, а они в основном

пуштуны. К тому же они попытались его убрать в самом начале, еще когда

совместно воевали с нами. Он этого им не простил.

-- Что он вообще-то за человек?

Демин улыбнулся:

-- Своеобразная личность. Мансур был нашим самым неудобным противником

в той войне. Человек удивительной храбрости и ума, многие его просто считают

святым. Люди приходят за сотни километров, чтобы потрогать его плащ.

-- Разве бывают святые с автоматом? -- не удержался от вопроса Соломин.

-- А почему бы и нет? Забыл Георгия Победоносца? Да и сам Мухамед был

воителем. Вот и Мансур как заговоренный, пуля его не берет, рядом выкашивало

десятки людей, а у него ни царапины. Абсолютный аскет, бессребреник. В

отличие от всех остальных командиров не заработал на этой войне ни цента.

Свои войска он удерживает не деньгами, а огромным авторитетом. Производство

наркотиков считает первейшим грехом. Но я не уверен, что он примет нашу

помощь. Для него мы по-прежнему "шурави" -- основной источник бед его

страны.

-- Но попробовать договориться с ним надо, -- настаивал Сизов.

-- Хорошо, я пошлю кого-нибудь из своих востоковедов.

Сизов поморщился.

-- Нет, Николай Михайлович, ты не понял. Тут не дипломат нужен и не

ученый. Воин поймет только воина.

-- Ладно, попробуем поискать кого-нибудь...

В этот момент подал голос Волошин.

-- Я знаю такого человека. Он единственный из наших военных, кто

встречался с Мансуром в афганскую кампанию.

Все удивленно обернулись в сторону замминистра.

-- Его зовут Никоее [1] ее;ееuеелов, тогда он был майором, сейчас

генерал-майор, правда, запаса. Десантник.

-- Откуда у вас такие интересные сведения, Валентин Петрович?

-- Просто он муж моей младшей сестры.

"Что же он, так не любит своего зятя, что посылает в самое пекло? --

подумал Демин, но, лишь глянув на выражение лица Волошина, сразу отверг это

предположение. -- А кремень мужик, я бы так не смог".

Через две недели над заснеженными перевалами Гиндукуша летел вертолет

МИ-8. Пассажиров было немного, всего двое, в армейском камуфляже, но без

знаков различия. Тот, что постарше и пониже ростом, с густыми черными

устами, не отрываясь смотрел в иллюминатор. Его спутнику, Павлу Могильному,

молодому офицеру лет двадцати пяти, давно надоел этот пейзаж, и он прокричал

на ухо Белову:

-- Товарищ генерал, что вы там высматриваете?

-- Молодость свою, Паша, молодость! Здесь она осталась, в этих горах.

Семь лет, лейтенантом пришел, вышел майором! Брат мой младший здесь навсегда

остался. Подбили его БМП, даже костей не осталось, такой силы был пожар. А

он только после училища, совсем немного прослужил!

Могильный с сочувствием кивнул головой, хотел что-то сказать, но в этот

момент подошел один из пилотов вертолета.

-- Товарищ генерал, выше мы подняться не можем, машина идет на пределе,

к тому же над перевалом, по нашим данным, сильный ветер. Может бросить на

скалы.

-- Хорошо, высади нас здесь. Сами возвращайтесь на базу. Когда нужно

будет, вас вызовем.

Вертолет, поднимая белое облако взбудораженного снега, сел на

единственную в районе ровную площадку и высадил обоих офицеров. Оружия у них

было минимум, два пистолета с запасными обоймами и два крепких ножа у пояса.

Могильный тащил большую армейскую рацию, два скатанных спальных мешка. Белов

же взвалил на плечи большой рюкзак с провизией. Когда вертолет улетел,

генерал закурил, взглянул на компас и махнул рукой на юг:

-- Нам туда.

Путь этот был нелегок. В рыхлом снегу они проваливались по колено,

каждый шаг давался с трудом, сказывалось высокогорье. Ни генерал, ни его

адъютант уже больше не курили. Горная болезнь вызвала отвращение к табачному

дыму. Белову приходилось туго, он и возрастом был постарше, и за годы

отставки подрастерял десантную форму.

-- Отвык, -- сказал он во время очередного привала, сняв шапку и

вытирая с лица обильный пот. -- А когда-то... как лось по этим же самым

местам...

К полудню они достигли перевала, где действительно буйствовал встречный

порывистый ветер, и начали спускаться вниз, в долину. Они не думали, что в

этот же день смогут добраться до людей, но уже в сумерках увидели вдалеке

огонек и смогли рассмотреть небольшую струйку дыма. Они прибавили хода и по

темноте подошли к небольшому полуразрушенному аулу. Десяток убогих домов

приютился под высокой скалой, прикрывающей кишлак от постоянного в этих

местах ветра.

Офицеры шли не таясь, в полный рост. Могильный нервничал и искоса

поглядывал на внешне спокойного генерала.

-- Николай Васильевич, неужели вы не волнуетесь?

-- Почему, волнуюсь.

-- По вам незаметно.

-- Знаешь, Паша, в этих краях поневоле становишься фаталистом. Чему

быть -- того не миновать. Любая, самая длительная и ужасная смерть -- только

миг по сравнению с вечностью. Я ведь родился и вырос в Таджикистане, так что

этих людей знаю не понаслышке, а как бы изнутри. Ну вот, нас уже и

встречают...

Действительно, из сумрака ночи бесшумно, словно сгустившаяся темнота,

появились люди. Их было трое, и даже в этом мраке было видно, что в руках у

всех троих оружие. На гортанный оклик часового ответил сам Белов, потом к

разговору подключился и Павел, в совершенстве владевший как пуштунским, так

и таджикским и узбекским языками. После длительного разговора их повели в

глубь кишлака. Полуразрушенные дома его были мертвы, лишь караул у одного из

них предполагал внутри наличие жизни. Конвоиры "шурави" переговорили с

постовым, и один из бойцов, отогнув брезентовую занавеску, исчез внутри

дома. Белов, не торопясь, скинул с плеч рюкзак, поставил его у стены, то же

самое жестом велел сделать лейтенанту. Вскоре посланец вернулся и велел

сдать оружие. Когда оба пояса с кобурой и ножи оказались в руках часового,

тот жестом разрешил незваным гостям войти в дом.

Перед тем как переступить порог Могильный невольно взглянул вверх, на

звезды, по сравнению с равнинными казавшиеся неестественно огромными и

яркими.

В доме стоял полумрак. Белов ориентировался по спине своего

провожатого, сзади слепым кутенком тыкался в спину генерала Могильный.

Генерал не видел, но чувствовал, что кругом, рядом, на полу спят люди. Храп,

тяжелое ночное дыхание выдавали их присутствие. Лишь в дальнем углу виднелся

свет. Туда и повел непрошенных гостей афганец.

Горела небольшая лампочка типа "шахтерки", подключенная к

аккумуляторной батарее и стоявшая прямо на полу. Ее свет падал на страницы

беспощадно истрепанной книги с узорчатой вязью арабских букв. Белов ни

минуты не сомневался, что перед ним Коран. Кажется, он даже узнал и саму

книгу.

"Как они этот аккумулятор подзаряжают?" -- удивленно подумал генерал,

но тут из темноты показалось лицо чтеца Корана, и Белов забыл обо всем.

Казалось, что за прошедшие годы Мансур нисколько не изменился. Худощавое

продолговатое лицо с рыжеватой, не очень густой бородой, длинный с горбинкой

нос, глубоко посаженные глаза удивительного желтоватого-коричневого, как у

тигра, цвета. На голове его была типичная для всех афганцев круглая

пуштунская шапка. Мансур улыбнулся, обнажив при этом неровные, выщербленные

зубы. Голос его оказался хрипловатым, но мягким и ровным:

-- Аллах мне приказал прийти в эти горы, но не сказал почему. Я только

знал, что встречу знакомого человека.

Белов по-азиатски устроился на полу перед ящиком, сбоку сел лейтенант.

Переводить ему не пришлось. Оба собеседника прекрасно говорили на

таджикском.

-- Не думал, что придется снова свидеться, но, как у вас говорят, аллах

сподобил, -- сказал генерал. -- Многое изменилось и у нас, и у вас. Афган

сожрал Союз, как раковая клетка съедает человека. В те времена вы воевали с

нами, теперь -- между собой.

-- Да, это больно, -- признался Мансур. -- Пятнадцать лет назад я

думал, что все плохое осталось позади. Оказалось, все оно только начинается.

Аллах кого хочет наказать -- сводит с ума гордыней. Все хотят быть в этой

стране главными.

-- Насколько мы знаем, наибольшее напряжение наблюдается между вами,

старыми моджахедами, и талибами. В чем суть этого конфликта?

-- Талибы сами по себе никто. Ими руководят из Пакистана те, кто желает

присоединить Афганистан к своей стране. Для этого им и нужны эти недоучки из

медресе.

-- Наше руководство озабочено подобным положением в Афганистане. Талибы

завалили Россию дешевым опием, героином. Для нас это тоже национальная

катастрофа. Именно поэтому я здесь. И у меня есть предложение. Скажите,

уважаемый, если мы предложим вам помощь в борьбе с талибами, вы примете ее?

Мансур не задумался ни на минуту.

-- Да. Сегодня я открыл Коран и ткнул пальцем в первую же попавшуюся

суру. В ней было сказано: "Лучше союз с бывшими врагами, чем вражда с

бывшими друзьями".

-- Хорошо. Что именно и в каких размерах вам нужно для продолжения

борьбы? Мы готовы предоставить вам помощь в неограниченных количествах.

Лицо моджахеда дрогнуло, такое выражение бывает у долго голодавшего

человека при виде обильно накрытого стола.

-- Нам нужно все. В последнем бою трое моих воинов погибли, пытаясь

достать автомат убитого талиба. Начали отказывать даже "Калашниковы". Многие

из них в бою по двадцать лет.

Обсуждение продолжалось почти два часа. Наконец генерал подвел итоги:

-- Итак, на первое время вам потребуется до пятидесяти танков и

самоходок, около сотни "Уралов" для перевозки войск, три десятка БМП,

топливо, снаряды, тридцать минометов, пять тысяч автоматов, пятьдесят тысяч

цинков с патронами, с десяток радиостанций, медикаменты и продовольствие.

Легкое оружие, медикаменты и продукты подвезем быстро, вертолетами, тяжелую

технику -- как вскроются перевалы. У нас есть не менее десяти

пилотов-афганцев, готовых воевать на вашей стороне. Захватите какой-нибудь

аэродром, и мы перегоним к вам четыре МиГа-двадцать первых, два ЯК-24 и два

МИ-восьмых.

-- Если это будет так, мы в июне сумеем переломить ситуацию. Надо

загнать этих пакистанских выкормышей к своим хозяевам.

Спать гостей уложили рядом с "шахтеркой", оказав этим большую честь и

доверие. Было холодно, но перед тем как заснуть Могильный заметил, что за

спиной по-прежнему сидевшего над Кораном Мансура маячила темная тень

телохранителя.

"Доверие доверием, а глаз с нас все-таки не спускают", -- подумал

лейтенант и почти тут же провалился в черную яму сна.

Спал он плохо, в доме было холодно, а спальные мешки они оставили на

улице, вместе с рацией и рюкзаком. Земляной, кочковатый пол также не

способствовал сладости сновидений.

Проснулся он от того, что почувствовал рядом какое-то движение.

Осмотревшись по сторонам, лейтенант понял, что все давно встали и рядом с

ним устраиваются на полу для утренней молитвы. Моджахедов было не менее

десяти человек. Поспешно поднявшись, Могильный вышел из дома, спиной

чувствуя настороженные взгляды мусульман.

Белова он нашел раскладывающим поклажу из рюкзака.

-- А, выспался! Вот что значит молодость. Я и уснуть толком не мог,

ворочался-ворочался. Под утро только задремал. Отвык от подобных "удобств".

-- Ничего не стырили? -- кивнул Могильный на свою поклажу.

-- Обижаешь, брат. Это же истинные мусульмане, для них воровство --

первейший грех. У них за такое руки рубят.

Лейтенант немного помялся, но все же спросил:

-- Николай Васильевич, что-то ваш Мансур на крупного военачальника не

очень походит. И люди-то его где?

-- Не делай скоропалительных выводов. У Мансура сейчас как минимум две

тысячи бойцов. А такими мобильным отрядами он передвигается в случае

необходимости -- когда нужно с кем-то встретиться.

Завтракали прямо на улице и своими припасами -- тушенкой и хлебом,

благо погода этому благоприятствовала: ветер стих и солнце сияло во все

небо. Намаз кончился, и бойцы Мансура разбрелись по всему кишлаку, собирая

оставшееся скудное дерево для костра.

-- А где сам Мансур, что-то я его не вижу? -- спросил лейтенант,

оглядываясь по сторонам.

-- Он еще по темноте ушел куда-то с тремя сопровождающими. Будем его

ждать.

-- А как вы с ним познакомились?

-- Это было в восемьдесят девятом, перед самым выводом. Он тогда

контролировал перевалы, надо было обеспечить безопасность вывода войск. Вот

тогда я с ним и встретился.

-- И что?

-- И все. Он же нормальный человек. Договорились, что он пропустит нас

без выстрелов в спину, так и произошло. Я ему тогда Коран подарил, вон до

сих пор с собой его носит. Кстати, ты знаешь, что он прекрасно говорит

по-французски? Он учился в Париже, окончил философское отделение Сорбонны.

Мансур появился лишь перед обедом. При свете дня генерал рассмотрел,

что лицо его старого знакомого все-таки изменилось за эти прошедшие годы.

Многочисленные морщины изрезали его лоб, волосы бороды поседели.

-- Сегодня хорошая погода, мы проводим вас через перевал, там можете

вызвать вертолет, -- сказал Мансур. Белов согласно кивнул головой:

-- Хорошо.

В дорогу выступили немедленно. Впереди шли пять человек, сзади столько

же. В середине шествовал сам Мансур с гостями и трое телохранителей. Судя по

сдержанным переговорам этой троицы, Могильный понял, что моджахеды чего-то

явно опасаются. Через два часа они вошли в узкое ущелье. Группа во главе с

Мансуром присела отдохнуть, авангард же продолжил движение. Белов не мог не

отметить хорошую выучку моджахедов. На месте своего гостеприимного хозяина

он поступил бы точно так же.

Они уже двинулись вперед, когда впереди вспыхнула перестрелка. Пули

засвистели и вокруг группы Мансура. Все кинулись в разные стороны и открыли

ответный огонь. Бой продолжался с полчаса. К удивлению Могильного, в него не

вступил арьергард. Лейтенант понял все, когда отчаянная стрельба поднялась

уже непосредственно у них над головой, на вершине скал. Вскоре все утихло, а

минут через двадцать вниз спустились пятеро из арьергардной группы с тремя

автоматами и снайперской винтовкой в руках.

-- Кто это был? -- спросил Белов.

-- Судя по одежде, узбеки, скорее всего, люди Дустума, -- ответил

Мансур.

Из его свиты пострадали двое: один был убит в передовой группе. Ранили

в руку телохранителя Мансура. Белов торопливо вытащил из рюкзака пакет с

бинтами и сам начал перевязывать раненого, рослого светлобородого и

удивительно курносого моджахеда.

-- Навылет прошла, это хорошо, -- подбодрил он парня. Перематывая руку,

генерал все пристальнее начал всматриваться в своего пациента. Могильному

показалось, что лицо Белова приняло растерянное выражение. Может, поэтому он

чересчур туго завязал узел, так, что телохранитель вскрикнул и к изумлению

лейтенанта выругался по-русски:

-- А, черт!

-- Лешка?! Лешка, это ведь ты?! -- закричал генерал, хватая раненого за

плечи. Тот снова вскрикнул и ответил на чистейшем русском языке:

-- Ну что ты так, больно же!

-- Прости! -- разжав руки, Белов встал перед раненым на колени. --

Лешка, Лешка, ты живой?!

-- Как видишь, -- нехотя признался парень.

-- Я бы тебя не узнал, если бы не голос. Голос, братуха, у тебя все тот

же.

По лицу генерала текли слезы.

-- Значит, ты тогда не погиб?

-- Нет. Я один остался в живых. Успел выпрыгнуть из горящего БМП.

-- И что потом?

-- Потом плен, другая жизнь. Теперь я Абдалла, того, прошлого Лешки уже

нет и никогда не будет.

Дальше они шли рядом, тихо разговаривали.

-- Тогда, в восемьдесят девятом, ты видел меня?

-- Да. Я был тогда в лагере.

-- Что же ничего не сказал, не подал знак? Я бы тебя вытащил оттуда,

уговорил Мансура.

-- А зачем? Я сам выбрал эту жизнь. Я ведь уже больше года жил у

моджахедов. Когда я понял, кто мы на этой земле и зачем, решил не

возвращаться. Принял мусульманство, женился. Сейчас у меня пятеро детей, еще

трое умерли. Это моя плата за все, что мы натворили в Афгане.

-- А у нас с Натальей с детьми так и не получилось. Всех докторов

обошли, до самых светил медицины добрались -- и ничего.

-- Это плата за грехи, брат. Аллах справедлив, он дарует и наказывает

человека за дела его.

Белов с изумлением посмотрел на Алексея. Тот говорил эти слова

спокойно, с убеждением знающего человека.

-- Полетели со мной, -- предложил генерал. -- Мать будет рада.

-- Не могу. Моя жизнь здесь.

Он чуть помолчал, затем спросил:

-- Когда умер отец?

-- В девяносто первом, после подписания беловежских соглашений. Он же у

нас был ярый коммунист, первый инфаркт стукнул его после путча, а раздел

Союза совсем добил его.

-- Как мать?

-- Для своих лет хорошо. Жалеет только, что внуков нет. Кстати, а где у

тебя семья?

-- Тут недалеко, мы сегодня ходили к ним.

Заночевать пришлось в какой-то пещере. Белов понял, что с провизией у

Мансура плохо, и поделился своими продуктами: рисом, говяжьей тушенкой,

зеленым чаем. К "шурави" все относились уже без настороженности, и генерал с

изумлением понял, что еще, как минимум, трое бойцов, включая начальника

охраны, русские. Улучив момент, он спросил об этом брата:

-- Они тоже добровольно остались здесь?

-- Да. Еще двое погибли в прошлом году.

В этом момент вокруг Мансура поднялся дикий гвалт. Афганцы что-то

оживленно обсуждали, столпившись около своего вождя. Подойдя поближе,

русские гости увидели в руках Мансура Коран. В самой середине его виднелось

отверстие. Открыв священную книгу, Мансур перелистал страницы и вытащил из

толстого фолианта пулю. Один из телохранителей жестом показал "шурави", что

книга хранилась за пазухой у вождя и прикрыла сердце афганца.

-- Ну вот и мой дар пригодился, -- сказал Белов. -- В следующий раз я

пришлю другой Коран.

В эту ночь Могильный воспользовался спальным мешком, но несмотря на это

часто просыпался и каждый раз слышал рядом негромкий разговор двух братьев.

Каменный полок оказался все-таки слишком жестким, и лейтенант, по утру

выбравшись из спального мешка, еле разогнулся. В пещере уже никого не было,

и первый, кого увидел Могильный на свежем воздухе, оказался сам Мансур.

Лейтенант двинулся по естественной надобности, затем его заинтересовала

суета вокруг странного сооружения на шесте с пропеллером. Подойдя поближе,

переводчик понял, что это не что иное как генератор, работающий от

самодельного ветряка. Именно эта конструкция подзаряжала батареи "шахтерки"

и старенькой рации армейского образца. Сборкой конструкции занимались как

раз трое русских телохранителей, обсуждавшие все подробности этого дела на

родном языке.

-- Подтяни ремень, а то со шкива слетает, еще, вот хорошо.

-- Как там, искра есть?

-- Есть. Только сколько ее еще подзаряжать? До вечера что ли с ней

возиться?

-- Что, есть проблемы? -- спросил Белов.

-- Да, батареи ни к черту, менять надо давно, -- нехотя отозвался один

из техников.

Могильный не мог отделаться от ощущения, что Мансур неотступно

наблюдает за ним. Куда бы он ни пошел, всегда непременно встречался со

взглядом тигриных глаз афганца. Это слегка нервировало лейтенанта. А

генерал, подойдя к Мансуру, предложил:

-- Мы оставим вам нашу рацию и медикаменты.

-- Хорошо, -- согласился афганец, потом кивнул в сторону переводчика и

неожиданно перешел на французский: -- Твой толмач сегодня погибнет.

Белову показалось, что он ослышался. Французский он знал не так хорошо,

как все остальные языки. Просто изучал в школе и, хотя имел способности к

языкам, успел его подзабыть.

-- Погибнет? -- переспросил генерал.

-- Да.

-- Почему?

-- У него печать аллаха на лице.

Белов в смятении оглянулся на своего спутника. Странно, в самом деле

ему показалось, что переводчик в это утро выглядел как-то не так. Хотя он и

улыбался, переходил от одной группы людей к другой, вступал с ними в

разговоры. Ему охотно отвечали. Белов давно знал эту черту характера

афганцев. Они враждуют до неистовства, но если кому поверят, то и доверчивы

до простоты.

К удивлению лейтенанта он не увидел в лагере Абдаллу-Алексея. Но

старший Белов выглядел спокойным, и Могильный не решился его спросить о

брате.

-- Надо связаться с базой, узнать, когда они смогут нас забрать, --

сказал генерал.

То, что они услышали по рации, было неутешительно.

-- К вечеру подойдет штормовой фронт, так что забрать вас сможем лишь в

ближайшие три-четыре часа. Иначе застрянете там дня на три. Готовить

вертолет?

-- Да, конечно. Заберете нас из квадрата восемь. Ахундов, ты должен

помнить это место, там площадка хорошая, в свое время на ней наш блокпост

стоял.

-- Ну конечно, помню, я там однажды чуть не сгорел на МИ-восьмом,

хорошо, подбили его еще на земле, успел выпрыгнуть.

-- Ладно, ждем вас.

После короткого обсуждения весь караван снова выступил вперед. Нужное

место оказалось в часе ходьбы от места ночевки. На небольшом равнинном

участке остались явные следы нашего пребывания в Афганистане: вросшие в

землю приземистые бетонные укрепления, рядом с ними -- остовы сгоревших

машин и бронетехники. Из-под снега выглядывала и лопасть вертолета.

Время шло, Могильный заметил, что генерал начал нервничать. Он

поглядывал на часы, затем вглядывался в окружающие горы. Лейтенант думал,

что Белова волнует, не перехватит ли погода вертолет. Сидеть три дня в горах

ему тоже не сильно хотелось. Но когда послышался шум вертолета, Белов

сдержанно выругался и в первый раз за эти дни закурил.

Винтокрылая машина села, подняв вокруг себя рукотворную метель, в

десяти метрах от приметной лопасти на проглядывающую из снега бетонную

площадку. Открылся квадратный люк, но генерал не среагировал на призывные

жесты вертолетчиков.

-- Товарищ генерал, лететь надо, -- удивленно напомнил переводчик.

-- Сейчас, погоди, -- отмахнулся Белов, напряженно всматриваясь куда-то

в сторону перевала. Присмотревшись, Могильный заметил вдалеке, на склоне,

темную точку. Кто-то явно двигался по их следу. Время шло, но на

отчаянно-призывные жесты пилотов из кабины Белов отвечал только характерным

постукиванием указательного пальца по наручным часам. Так прошло десять

минут, пятнадцать. Вертолетчики не глушили двигатель, и наконец из салона

спрыгнул борттехник:

-- Товарищ генерал, лететь надо! Циклон идет, еще час и мы не успеем.

-- Ну погоди, еще чуть-чуть, немножко, очень прошу! -- взмолился Белов.

-- Товарищ генерал, керосина может не хватить, и ветер поднимается!

В самом деле, порыв ветра хлестанул по лицу говоривших взбудораженным

снегом.

-- Родной мой, очень прошу, еще две минуты, очень прошу! Сейчас, они

уже идут! Они близко. -- И генерал показал в сторону гор. Было уже видно,

что идет человек, но Могильного удивило, что Белов упомянул о нем во

множественном числе. Лишь немного погодя он понял, что человек несет на

руках закутанного во множество одежд ребенка. Последние полкилометра Абдалла

бежал бегом. Передав на руки брата свой драгоценный груз, он без сил

опустился на снег:

-- Лей...ла.. ее зовут... -- с трудом сказал он.

-- Хорошо, Леша, не сомневайся, всех врачей на уши поставим, но

вылечим! Если операция нужна будет -- сделаем. Я со многими кардиологами

знаком! -- прокричал Белов и под отчаянные мольбы механика двинулся к

вертолету.

Борттехник проскользнул в машину первым, он принял из рук генерала

ребенка, тот уже поставил ногу на лестницу, обернулся назад, чтобы махнуть

рукой брату. Могильный шел последним, он пригнулся под винтами, но

шквалистый порыв ветра выгнул почти до земли одну из лопастей. Раздался

глухой звук удара, и лейтенант упал. Генерал кинулся обратно, опустился на

колени рядом с переводчиком и с досадой застонал. Весь снег вокруг головы

лейтенанта был забрызган кровью и мозгами. Лопастью Могильному снесло

затылок. Со стороны моджахедов подбежали еще трое, в том числе и Абдалла. С

их помощью генерал погрузил тело переводчика в вертолет и крикнул пилотам в

открытую дверь кабины:

-- Поехали!

Сам же он остался стоять в проеме люка. Вертолет уже поднимался, когда

он начал лихорадочно расстегивать свой пояс с кобурой и ножом. Скинув его

вниз, в белую пелену искусственной пурги, Белов закрыл люк и прошел в салон,

где механик маялся с ребенком на руках. Лишь теперь генерал рассмотрел свою

нежданно приобретенную дочь. Черноглазая девчонка лет пяти испуганно

смотрела на незнакомых ей людей, ее явно страшил грохочущий, непривычно

пахнущий керосином вертолет, но она молчала.

-- Давай ее сюда, -- сказал Белов.

Приняв ребенка, он уселся на жесткое сиденье. Под ногами почувствовал

что-то мягкое, глянул вниз. Это было тело лейтенанта. Прижав к себе девочку,

генерал пробормотал:

-- Все будет хорошо, Лейла.

Девочка, услышав свое имя, вопросительно глянула на этого странного,

незнакомого ей, плачущего человека.

Весной соединения Мансура предприняли наступление на позиции талибов.

Несмотря на численное превосходство противника, они прорвали фронт и через

две недели упорных боев заняли Кабул. Войска талибов вынуждены были отойти к

границе Пакистана. Бесконечная афганская война вышла на новый виток.

Для борьбы с доставкой наркотиков через Казахстан были привлечены

казаки. Мобильные группы при поддержке вертолетов контролировали границу,

обстреливая пытающиеся прорваться вне дорог машины. При этом они как раз

старались не попасть в сами автомобили. В случае обнаружения наркотиков

транспортные средства изымались в пользу государства, и уже по дешевке

приобретались теми же казаками. Так что стреляли много, но аккуратно, лишь

при нужде пробивая колеса.

По всей стране была объявлена операция "Невод". В городах, поселках и

деревнях были расклеены телефоны, по которым можно было анонимно "заложить"

притоны наркоторговцев. Эти данные поступали не только в местные органы, но

и в централизованную службу борьбы с наркотиками в столице. Путем простейших

статистических действий высчитывались пути распространения наркозаразы по

стране. Порой именно оттуда, из Москвы, в провинцию исходили соответствующие

приказы.

-- У вас в городе действует лаборатория по производству первитина,

найти и обезвредить, -- вещал из телефонной трубки начальственный голос.

-- Откуда, у нас таких данных нет, -- вытирая проступивший пот отвечал

начальник местного ГОВД.

-- А у нас есть, -- настаивал глас руководства. -- Именно в вашем

городе самый дешевый "винт", далее, по мере его распространения, цена его

поднимается. Так что в течение недели выявить и обезвредить всю цепочку. Не

мне вас учить. Ищите по химическим заводам, институтским лабораториям и

студенческим городкам.

Гораздо труднее было остановить поток синтетических наркотиков со

стороны Запада. Провезти лист "промокашки", пропитанный ЛСД, в большегрузном

автомобиле через Прибалтику или Польшу не составляло большого труда.

Пришлось идти окольными путями и поставить на прослушку все телефонные

переговоры, ввести повальную перлюстрацию писем и задействовать особые

программы на переговоры по Интернету. Они автоматически выявляли адресатов,

употребляющих слова "марки", "промокашка", "кислота".

Но больше всего давала результат тотальная слежка за мелкими

распространителями зелья на дискотеках. Рано или поздно, но они обращались к

своим поставщикам, те шли еще дальше. Всю эту мелочь не трогали, просто

заносили в картотеки на будущее. Проследив всю цепочку, Департамент по

борьбе с оборотом наркотиков брал только самых крупных дельцов. Никто из них

сам уже не имел дела с живым товаром, раньше доказать их причастность к делу

было невозможно. Но теперь с ними особо не церемонились. В соответствии со

знаменитым указом "Номер Сорок" не требовалось брать наркобаронов с

поличными, достаточно было косвенных улик: записей телефонных разговоров,

телесъемок, неоправданно высокого жизненного уровня. По этому указу

расстреливали беспощадно, все имущество изымалось, семьи и родственники

наркодельцов выселялись из роскошных особняков с предоставлением жилого

фонда не менее тридцатилетнего срока эксплуатации.

Еще меньше церемонились с цыганами. Наркобич мелких городов был

ликвидирован в лучших традициях сталинских времен. После троекратного

предупреждения цыган поголовно выселяли из города в заброшенные города и

поселки вдоль трассы БАМа. Оттуда они бежали всеми подручными средствами --

на товарняках и по рекам на баржах с песком и гравием. Уже через год

поголовье "фараонового" племени в России резко уменьшилось. Мелкими и

крупными группами "ромалы" и "чавелы" потянулись в соседние страны СНГ.

В результате принятых мер через год оборот наркотиков снизился в

десятки раз, соответственно и выросли цены на зелье, теперь далеко не

каждому они были по карману. Вовсю использовались пропагандистские приемы.

Для десяти самых крупных наркоторговцев устроили показательный процесс,

показав его по телевидению и даже продемонстрировав сцену расстрела. Все

нажитые этой десяткой дома и машины были конфискованы и по заведенному

порядку переданы семьям погибших в Чечне офицеров.

ЭПИЗОД 24

В марте в Москве вспыхнула новая серия террористических актов,

получивших название "Вторая бомбовая война". Весенним вечером шестого марта

со станции метро "Таганская" по кольцевой линии в сторону "Курской" двинулся

обычный состав подземной электрички. Подошел час пик, вагоны были

переполнены, народ входил и выходил, все плотнее трамбуя друг друга. На

"Комсомольской", как обычно, людской прилив нахлынул более всего, в мешанине

выходящих и входящих пассажиров произошел небольшой затор, кто-то

чертыхнулся, затем недовольный голос произнес:

-- Мамаша, подберите сумки, невозможно пройти!

Недовольный пассажир долго распространяться на эту тему не стал, поезд

вот-вот должен был отойти, и он поспешно покинул вагон. Сидевшая на скамейке

рядом с выходом пожилая женщина с недоумением посмотрела на стоящий у ее ног

пластиковый пакет, пробормотала: "Да это не мое", -- и ногой задвинула его

под скамейку. На "Рижской" она поднялась, чтобы выйти, но в то самое

мгновение, когда состав, вынырнув из темноты, ворвался на отделанный

темно-красным камнем перрон, хрупкая оболочка пластикового пакета лопнула от

чудовищной силы взбесившейся взрывчатки, разрывая на части все живое и

неживое вокруг себя. Те, кто находились на перроне, увидели только вспышку,

грохот взрыва приглушил рев тормозящей электрички. Полетели во все стороны

стекла, обрывки материи, повалил дым. Состав по инерции продолжал двигаться,

покореженные двери открылись лишь наполовину, но и того, что увидели

желающие уехать в сторону "Новослободской", хватило, чтобы все они отхлынули

назад. Десятки женских голосов закричали что-то бессмысленно-истеричное.

Среди месива искалеченных, разорванных и обожженных людей, на залитом кровью

полу копошились раненые и контуженые, бессмысленно тыкаясь друг в друга и

увязая в растерзанной человеческой плоти. Вой и стоны пострадавших

разносились далеко по всему перрону.

Всего при взрыве погибло шестнадцать человек, пятеро остались

инвалидами, еще тридцать было ранено и контужено.

Через три дня новый взрыв прогремел на станции "Савеловская", а еще

через три досталось "Октябрьскому полю". В обоих случаях бомбы оставляли

прямо на перроне, жертв, к счастью, было меньше. Затем последовала недельная

передышка, и еще три взрыва громыхнули точно по такому же сценарию.

Были усилены наряды милиции, у всех входящих в метро начали проверять

сумки и пакеты, к работе подключили специально подготовленных собак, на

перронах установили дополнительные камеры слежения, но ничего не помогало.

По телевидению высокопоставленные чины милиции просили москвичей быть

внимательными, бдительными, сообщать о каждом сомнительном предмете

дежурному милиционеру. Трижды на станциях метро вспыхивала паника из-за

обнаруженных подозрительных пакетов и свертков, но тревога оказывалась

ложной. Руководство Временного Военного Совета требовало от сыскарей

результата, но его не было.

Все понимали, что работает одна и та же группа, во всех случаях

использовалась схожая самодельная взрывчатка, и даже пакеты, склеенные

криминалистами из оставшихся ничтожнейших кусочков полиэтилена, были

однотипные, с ковбоем "Мальборо" на фото. Последние три раза бомбы

закладывались в урны. Те, массивные, бетонные, хотя и ослабляли силу удара

-- большая часть взрывной волны уходила вверх, но люди продолжали гибнуть.

Многие жители столицы не решались пользоваться самым удобным видом

городского транспорта. На борьбу с террористами были брошены лучшие силы МВД

и ФСБ. Опрашивались тысячи людей, многократно просматривались все записи

камер слежения. Результата пока не было.

Вечером субботнего дня вся следственная группа, собравшись в одной

комнате, пыталась использовать метод мозгового штурма и понять что-то новое,

скрытое от них до сих пор.

-- Почему они перестали подкладывать бомбы в вагоны? -- спросил

Воронов, следователь по особо важным делам от министерства внутренних дел.

-- Может, это показалось им очень опасным?

-- Конечно. И взрывчатка, и взрыватели у них самодельные, я бы с такими

никогда работать не стал. Они боятся тряски, нестабильны, -- заметил

специалист-подрывник, майор с лицом, испещренным мелкими ямками от некогда

взорвавшейся рядом с ним самодельной бомбы. Минеру тогда повезло, бомба была

маломощной и без оболочки.

-- Последние три раза бомбы подкладывались в урны, -- напомнил Воронов.

-- Ну, просто все забытые пакеты вызывают сейчас подозрение и панику.

Как раз перед этим по телевидению показали сюжет про ложную панику на

"Комсомольской".

-- Может, убрать со станций все урны? Так делали в Англии в период

борьбы с ИРА, -- предложил кто-то.

-- Значит, будет больше жертв. Нет уж, пусть урны останутся. Они хоть

немного ослабляют взрывную волну.

Все разговоры прервало появление Волошина, первого заместителя министра

внутренних дел. За ним шел человек, лицо которого было знакомо всем

присутствующим.

-- Господа, знакомьтесь. Юрий Лужный, наш известнейший артист, вызвался

помочь вашей бригаде.

Полтора десятка глаз взглянули на знаменитого экстрасенса и гипнотизера

не очень дружелюбно. Лужный прославился своими психологическими опытами. Он

умудрялся одновременно делать сразу несколько дел: решать в уме

арифметические задачи, считать буквы в читаемом ему тексте, диктовать и при

этом самому писать диктант.

"Сейчас начнет рассказывать про чудеса телепатии," -- решил Воронов,

заранее морщась. Словно прочитав его мысли, Лужный примиряюще поднял вверх

ладони рук:

-- Нет-нет, мне не нужно что-то особенное, просто я прошу предоставить

мне пленки видеозаписей на тех станциях, где произошли взрывы. И скажите

мне, каков примерно завод часового механизма?

-- Мы имеем дело с электронными таймерами, самыми обычными, бытовыми.

Так что определить трудно, но мы считаем, что завод ставится от тридцати

минут до двух часов.

-- Значит, мне нужны пленки последних трех часов перед каждым взрывом.

-- Хорошо, только это материалы следствия, выносить их из здания

нельзя, -- предупредил Воронов.

-- Мне нужен только видеомагнитофон и удобный стул. Если к тому же мне

выделите отдельное помещение, я буду вам предельно признателен.

К удивлению всех, отдельный кабинет в битком набитом здании для

экстрасенса нашли, и Воронов решил, что без гипноза тут явно не обошлось.

Сняв пиджак и галстук, Лужный засучил рукава, помассировал лицо. Несколько

минут он сидел, опустив руки на колени и склонив голову, затем включил

монитор. За повседневными хлопотами об артисте постепенно забыли. Лишь под

утро Воронов, проходя мимо знакомого кабинета, вспомнил про иллюзиониста и,

приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Лужный по-прежнему сидел перед монитором,

курил сигарету, судя по густому дыму в помещении, далеко не первую и не

десятую.

Следователю стало совестно.

-- Юрий Семенович, может оторветесь, пообедаете? -- предложил он.

Не поворачиваясь, Лужный отрицательно мотнул головой и коротко бросил

через плечо:

-- Кофе и сигареты, мои кончаются.

Экстрасенс провел за монитором еще четыре часа, потом позвонил

Воронову.

-- Зайдите, по-моему, что-то есть.

В маленькую комнатку набилось полтора десятка людей, почти все

свободные члены следственной бригады. Лужный, явно уставший, но по-прежнему

невозмутимый, дождался тишины и окурком показал на экран:

-- В этих записях только один человек постоянно появляется перед

взрывом. Вот этот.

За полчаса они проверили все шесть кассет и убедились, что Лужный прав.

Невысокий парнишка, на вид лет семнадцати, не больше, в короткой

светло-бежевой куртке с коричневой оторочкой и большой спортивной сумкой

через плечо неизменно появлялся на каждой станции примерно за час до взрыва.

Чем больше Волошин смотрел записи, тем сильнее убеждался, что именно этот

человек и был им так нужен. Ни разу не было зафиксировано, как он закладывал

в урну пакеты, парень явно знал, где расположены камеры слежения, только раз

он вышел из-за колонны, на ходу застегивая молнию своей неизменной черной

сумки.

-- Он, -- ахнул кто-то за спиной Волошина. -- Как раз за этой колонной

и рвануло в прошлый раз!

-- Гаденыш, и такой молодой!

-- Как же он проносит взрывчатку, неужели его не осматривают с такой

большой сумкой?

-- Надо посмотреть другие записи в это же время.

В поднявшемся ажиотаже все забыли про экстрасенса, а Лужный скромно

вышел из комнаты и не торопясь спустился вниз. Около выхода его остановил

дежурный милиционер:

-- Ваш пропуск, пожалуйста.

Лужный хлопнул себя по карманам, но потом вспомнил, что машинально

скрутил пропуск в трубочку, измочалил его до невозможности и оставил в

пепельнице. Подниматься было невмоготу, он чуть напрягся, достал из паспорта

фотографию младшей дочери и протянул ее сержанту.

-- Вот.

Внимательно глянув на снимок, сержант кивнул головой и сказал:

-- Проходите.

Оставшиеся наверху члены следственной группы быстро поняли, что парень

все время откуда-то приезжал, но установить, откуда именно, никак не

получалось.

Волошин, лично курировавший дело о взрывах в метро, быстро набросал

план действий.

-- Оповестить все посты милиции в метро. Приметы парня, его одежды,

переснять с монитора лицо, размножить фотографии.

-- А если он работает в органах? -- спросил Воронов.

-- Придется рисковать. И заняться поисками этой сволочи через отдел

кадров метро и всех организаций, имеющих отношение к метрополитену.

Сзади Воронова кто-то присвистнул:

-- У нас полстолицы работает в метро.

-- Придется проверить всех! -- жестким тоном приказал Волошин.

Первый день апреля выдался необычно жарким, и, отправляясь на дело,

Сергей Сунин сменил свою обычную куртку на более легкую, демисезонную. Он

нервничал больше чем обычно. Страх преследовал его уже давно, пусть в первый

раз он шел с бомбой легко, насвистывая и даже чуть помахивая пакетом, пусть

Химик и не советовал этого делать. Но, посмотрев вечером в новостях отчет о

деле рук своих, Сергей понял всю серьезность положения. В следующий раз он

уже шел с миной как на смертную казнь, психуя и безмерно потея. Турникеты

тогда Сунин прошел на подгибающихся ногах, ему казалось, что все смотрят

только на него. С каждым разом страх увеличивался, он буквально кожей

чувствовал, как нарастает напряжение и ненависть милиционеров и контролеров.

Сергей попробовал отказаться от своей миссии, но Валерий резко отбрил его:

-- Это твое задание. Каждый делает свое дело. Кроме того ты из нас

самый незаметный. Не Кириллу же идти с его баскетбольным ростом, и тем более

не Инке. На тебя никто и никогда не обратит внимания.

Последняя фраза Валерия покоробила Сунина. Он всю жизнь страдал из-за

своего маленького роста, невыразительной внешности. На его лице все было

усредненно, черты словно чуть размыты, как на неудачной фотографии.

Собственно и в организацию он пошел как раз для того, чтобы почувствовать

себя большим и сильным. Последние три года Сергей работал в метрополитене

электриком. Это и позволяло ему довольно беспрепятственно проносить свой

смертоносный груз.

Около дверей метро Сунин в нерешительности остановился, нервно

оглянулся по сторонам и повернул назад. Пройдя метров пятьдесят, он снова

остановился, вытер со лба пот и тут заметил на другой стороне улицы знакомую

высокую фигуру. Сергей понял, что его явно пасут. Мрачного, немногословного

Кирилла он откровенно боялся. Развернувшись, Сунин снова двинулся к входу в

метро.

В этот раз он не пошел к входу для льготников, а взял обычную карточку

для проезда. Почему он это сделал, Сергей и сам бы не смог объяснить.

Обострившееся чувство тревоги отвело его в сторону от реальной опасности.

Сегодня именно там, у служебного входа его неминуемо бы взяли.

Пройдя через турникеты, Сунин свернул в сторону служебных помещений. В

раздевалке, к счастью, никого не оказалось. Он открыл свой шкафчик и

посмотрел на лежащий на полке пакет. Его он занес еще вчера, в ночную смену,

когда метро замерло и охрана ослабила свою бдительность. Для него было бы

лучше бомбу заложить сразу, ночью, но уборщицы или шакалящие по метро бомжи

сразу бы заинтересовались новеньким объемным пакетом в урне.

Осторожно открыв пакет, Сергей чуть подрагивающими руками щелкнул

тумблером включателя и вытер со лба пот. Из подслушанного разговора Кирилла

с Химиком он понял, что они не очень довольны электронщиком, изготавливающим

оснастку адской машины.

-- Если она и взлетит на воздух раньше времени, то только из-за него,

-- сказал Химик.

-- Да и с таймером он разобраться толком не может. Час это мало, можно

было заложить ее раньше, часа за три, с утра, -- согласился Кирилл.

Выйдя из подсобки, Сунин прошел по запутанному лабиринту служебных

помещений и, открыв неприметную дверь своим ключом, оказался сразу на

перроне, у самого его конца. Теперь надо было решить, где оставить бомбу, на

какой станции. Подходили и отходили поезда, а он никак не мог выбрать, куда

ему ехать. Ему почему-то казалось, что если он сядет в поезд, то бомба

непременно взорвется у него в руках.

Сунин старался отогнать от себя эту мысль, но ничего не получалось. Он

взглянул на часы, до взрыва осталось сорок минут. Закладывать взрывное

устройство на той станции, где работаешь, было большой глупостью, но иного

выхода он теперь не видел. Народу было мало, камеры слежения Сергей ставил

сам, так что прекрасно знал все мертвые зоны обзора. Пройдя по перрону, он

остановился, дождался, когда схлынет поток людей с очередной электрички и

торопливо опустил пакет с бомбой в урну под самой камерой слежения.

В то утро сержант милиции Николай Еремин почувствовал первые признаки

надвигающегося гриппа. Ноющая с утра голова постепенно стала раскалываться,

милиционера кидало то в жар, то в холод, временами от слабости подгибались

ноги.

"Отдежурю и сразу в медпункт, пока температура есть, а то больничный не

дадут..."

Раздумья сержанта прервал несильный, но неожиданный толчок в плечо от

вывернувшего из-за колонны невысокого парня.

-- Ой, извините, -- пробормотал Сергей. -- Я не хотел.

Он торопливо зашагал по центральному проходу станции к эскалатору, а

Еремин, глядя ему вслед, подумал: "Куда это он так торопится? И ни одной

электрички вроде не было?"

Уникальная внешность Сунина и здесь сделала свое дело. Еремин даже не

вспомнил фотографию, которую показывали на утреннем разводе. Но в душе

милиционера трепыхнулась тревога. Что-то с этим парнем было не так.

Сделав три торопливых шага, сержант завернул за колонну, из-за которой

появился странный парень, и заглянул в урну. В ней лежал новенький пакет со

знакомой фотографией ковбоя "Мальборо".

Еремина словно ударило током, он вспомнил утренний инструктаж. Тот, кто

толкнул его, по всем параметрам подходил под предполагаемого террориста. В

противоположном конце перрона стоял его друг, Алексей Нагаров, и, нажав

переключатель рации, Еремин закричал в микрофон:

-- Лешка, задержи парня в синей курте! Здесь в урне бомба!

Сунин был уже у эскалатора, когда увидел, что явно к нему бежит

милиционер в черной кожаной куртке. У Сергея сейчас не было при себе ничего,

никаких улик, но нервы его сдали, и Сунин рванул вверх по движущейся

лестнице, расталкивая немногочисленных попутчиков. Нагаров успел на ходу

предупредить охрану, и наверху навстречу Сергею бросились сразу трое. Но

страх придал беглецу новые силы. Со стремительностью торпеды он врезался в

троицу милиционеров, сшиб с ног одного из них, угрем проскользнул между рук

остальных и понесся дальше. У турникетов его попыталась задержать толстая

женщина-контролер, но, легко увернувшись от нее, Сунин полетел дальше. За

ним, увеличиваясь как снежный ком, бежала целая толпа. На выходе из метро

Сергей сшиб двух входивших девчонок, затем опрокинул лоток с книгами и

газетами. Женский визг и грохот привлекли к этой сцене общее внимание.

Один из торговцев в недавнем прошлом работал в милиции. Увидев, что

беглеца преследует большая группа бывших сослуживцев -- стало быть, дело

важное, -- он толкнул под ноги Сергею тележку с запасами нехитрого товара.

Запнувшись о неожиданно появившееся препятствие, Сунин упал, успел вскочить

на ноги, но тут его подмял под себя черный поток милицейских тел.

Несколько секунд весь этот клубок ворочался на земле, слышались только

возгласы: "Наручники!.. Кусаться, сука! Да куда ты, держи его!.." Наконец

все успокоилось, и довольные милиционеры подняли на ноги свою добычу.

-- Доложи в управление, что мы взяли его с поличным. Пусть пришлют

минеров, -- приказал старший по званию, капитан.

-- А что он сделал? -- спросил кто-то из неожиданно быстро собравшейся

толпы.

-- А то же, что и прежде, -- ухмыльнулся один из милиционеров. -- Бомбу

подложил, гаденыш!

Вот этого ему говорить не стоило.

-- У, сука!

-- Сволочь!

-- Пришибить его прямо тут!

-- Нечего с ним чикаться!

-- Нам, нам его отдайте! -- послышались возбужденные выкрики из толпы.

Сразу несколько рук протянулись к Сунину через спины охраны.

Беглецу показалось, что среди них он увидел длинное лицо Кирилла, но

тут кто-то из окружающих дернул его за волосы. Сергей болезненно вскрикнул,

и это словно подстегнуло толпу, за секунды превратившуюся в один большой

комок ярости. Взревев, людская масса сжалась, оттирая в сторону

милиционеров. Несколько рук уже терзали лицо убийцы, тот закричал во все

горло, жутко и отчаянно. Еще полминуты, и все было бы кончено, но капитан

успел выхватить пистолет, с трудом вытянул вверх руку и выпустил в воздух

всю обойму.

Грохот выстрелов заставил замереть обезумевшее людское стадо. Отчаянно

работая локтями, капитан прорвался к арестованному и заслонил его своим

телом:

-- Отставить!!! -- закричал он. -- Нам он нужен живым!

Его подчиненные, оправившись от яростного напора толпы, взяли в кольцо

террориста и, выведя его из окружения, доставили в отделение милиции.

Выглядел тот ужасно. За секунды людского безумия Сунину успели оторвать одно

ухо, вырвать половину волос, порвать ноздри, разбить губы.

-- Срочно эвакуировать с перрона людей, закрыть станцию! Вызывай

следственную группу! Сообщи минерам!

Отдав приказания, капитан обернулся к задержанному. Над ним уже

колдовал дежурный медик, но взгляд террориста еще блуждал где-то внутри

пережитого им ужаса. Оценив его состояние, капитан приказал подчиненному:

-- Вадим, давай диктофон и возьми бумагу. -- Затем он наклонился к

Сунину. -- Кто дал тебе бомбу? Адреса, имена! Ну, говори!

Когда через пять минут члены следственной группы толпой ввалились в

отделение милиции, довольный капитан сразу протянул им лист бумаги.

-- Здесь почти все, имена, адреса.

Воронов сразу, с первого взгляда оценил действия милиционера.

-- Молодец, капитан! Так, глядишь, и майора получишь.

В это время метрах в ста от станции метро несуразно длинный парень с

угрюмым, озабоченным лицом яростно стучал по кнопкам таксофона.

-- Алло, а Валерий дома? Нет! Жаль. А когда придет? Что передать?

Ничего. Алло, Инна дома? На занятиях, а когда придет? Извините.

Положив трубку, Кирилл с минуту еще стоял в телефонной будке.

"Как назло, никого нет дома. А он ведь всех сдаст, всех до одного! Я же

видел это по лицу. Жалко, что я не смог подобраться ближе..."

Его раздумья прервал недовольный возглас пожилой женщины, долго ждущей

своей очереди.

-- Вы еще звонить будете или нет?

-- Нет, -- пробормотал Кирилл и зашагал к ближайшему вокзалу.

"Бежать, и быстрее!" -- думал он.

В это время внизу, на пустом перроне, Еремин, стоя за колонной,

отделяющей его от урны с бомбой, размышлял о том, куда девался его грипп.

Голова уже не болела, да и тело звенело, как натянутая струна. Размышления

его прервало появление на перроне двух человек в штатском. Еремин решительно

шагнул им навстречу, но тот, что постарше, с ходу показал милиционеру свои

корочки и спросил:

-- Где бомба?

-- Там, за колонной.

Склонившись над урной, оба минера недолго рассматривали находку

Еремина, затем седой осторожно, одним пальцем раскрыл пакет и заглянул

вовнутрь.

-- Она, родимая. Так я ее себе и представлял. Пластиковая канистра,

батарея. Ничего нет нового в этом мире.

-- Может, вызвать робота?

-- Долго, отсюда не виден таймер. Сержант, ты нашел эту дрянь?

-- Да.

-- А теперь, дорогой, уходи отсюда как можно дальше.

Они поднялись наверх минут через двадцать. Спутник седого нес пакет с

бомбой.

-- Ну что? -- спросил Воронов.

-- Можно открывать станцию. Оставалось пять минут.

Четверых членов организации взяли в течение часа, ускользнул только

Кирилл.

-- Типичная подпольная организация боевиков, со строгой дисциплиной и

конспирацией. Называют себя Революционный фронт рабочего класса,

Эр-фэ-эр-ка, -- докладывал Воронов в тот же вечер Волошину. -- Деление на

пятерки, только один знает вышестоящего руководителя. Трое из них рассказали

все, а вот этот молчит. Именно он поддерживал связь с руководителями,

приносил химикаты для изготовления взрывчатки, детали к бомбам, листовки.

Он протянул фотографию красивого парня с длинными волосами.

Даже на снимке было видно явное упрямство на продолговатом, породистом

лице.

-- Какую они проповедуют идеологию?

-- Типично левацкую, ближе к троцкизму. Создание революционной ситуации

в стране, подготовка всеобщего восстания, диктатура пролетариата... Старая

фразеология.

-- То есть ничего материального они из этого извлечь не могли?

-- Нет, все бедны как церковные крысы. Может, применить к этому

спецмеры?

Вершинин еще раз взглянул на снимок упрямца и отрицательно покачал

головой.

-- Нет, не поможет. Идейные, они хуже всего. Любой наемник расколется,

а этого просто так не возьмешь.

На минуту он задумался, потом сказал:

-- Узнай-ка про него все: семья, девушка, привязанности. От этого потом

и пляши.

Спустя четыре часа Валерия Сурикова привели на очередной допрос. Сев на

стул, студент закинул ногу за ногу, сцепил руки на коленях и, откинув голову

назад, застыл в ожидании вопросов. Воронов пристально рассматривал парня.

Длинные темно-русые волосы удивительно шли к его одухотворенному лицу.

Большие темные глаза, высокий лоб, впалые щеки, при всем этом свитер грубой

вязки с растянутым воротом и потертые джинсы.

"А он действительно похож на какого-нибудь революционера времен

девятьсот пятого года. Просто левый эсер, как там его, Иван Каляев, что ли?

Вон как голову вскидывает, как необъезженный жеребец. Философское отделение

МГУ, студент-отличник, но в последнее время основательно запустил учебу...

-- припомнил Воронов строки характеристики. -- Еще бы! Тут не до учебы, с

такими делами".

-- Ну что же, Валерий, -- начал он. -- Прошлый раз мы говорили с тобой

о моральном праве убивать людей во имя некой великой и светлой цели.

-- Да, -- негромко, но с явным вызовом в голосе подтвердил студент. --

Это неизбежно, жертвы окупятся счастьем будущих поколений.

-- Ну как же, философия "леса и щепок". Только понимаешь, Валерий мы

ведь вынуждены защищать этих людей, нынешних. И они, эти самые люди, чуть не

растерзали вашего подручного. Ну ты видел его на очной ставке.

Валерий снисходительно усмехнулся. Он не верил, что с Сергеем все это

сделала толпа, и ждал, когда же и к нему применят пытки. О них он думал без

страха, наоборот, с подкатывающим к горлу восторгом от своей будущей победы.

"Ничего они не добьются. Эти люди никогда не поймут избранных, тех, что

вершат настоящую историю".

Воронин по глазам понял, что подследственный мыслями уже где-то в

другом мире.

-- Ну что ж. Я знаю, что тебя так просто не проймешь, -- сказал

следователь, поднимаясь с места. -- Пошли, студент.

По длинным тюремным коридорам они поднялись наверх, в комнату,

заставленную мониторами. Валерия усадили на стул.

-- Говорить ты не хочешь, так что давай с тобой посмотрим кино,

ужастик, или, как это там называется, триллер?

После этого он кивнул головой одному из операторов:

-- Начинайте.

На большом мониторе появилось изображение обычной камеры, примерно

такой же, в какой содержали и самого Валерия. Изображение было не совсем

четкое, черно-белое, в помещении явно не хватало света. Посредине комнаты

стоял большой стол, на нем что-то очень знакомое Валерию. Когда вошедший

человек начал возиться со всем этим, студент понял, что это их бомба, та

самая, последняя. Человек на экране показал в телекамеру включенный таймер с

цифрами шестьдесят, и аккуратно уложил бомбу во все тот же пакет с рекламой

"Мальборо". После этого он вышел, а минуты через две в камеру начали вводить

и рассаживать по стульям людей. С ужасом Валерий понял, что это его родные:

мать, отец, младший брат, сестренка. Последней в камеру ввели Ирину, девушку

Сурикова. Дверь закрылась, и все пять человек остались наедине с бомбой.

Словно не веря своим глазам, Валерий оглянулся на следователя.

-- Да-да, -- подтвердил Воронов. -- Это ваши родные, ваша семья, ваша

девушка. Мы многое узнали о вас. Вы же у нас идейный, что там какие-то сорок

человек погибших и сто искалеченных ради великого дела освобождения рабочего

класса. Так что познакомьтесь ближе, как все происходит на самом деле. После

взрыва мы сходим туда и посмотрим на все это уже в цвете. Вряд ли они

погибнут сразу, кто-то еще будет жив. Одной из девушек в вагоне оторвало обе

ноги, самое жуткое, что она осталось жива. Представляешь, какая у нее будет

дальнейшая судьба? Кто знает, может, так же получится и с твоей Ириной. Это

будет справедливо, согласен? Древние раньше говорили: "Око за око -- зуб за

зуб". Так что смотри, думай.

Валерий не отвечал, по его лицу сплошным потоком стекал пот, казалось,

что он задыхается. Не отрываясь, он всматривался в такие знакомые, родные

лица. А люди в камере явно не понимали, зачем их сюда привели, тихо

переговаривались. Старшие выглядели встревоженными, лишь дети быстро

оправились и начали толкаться, хихикать, шептать друг другу что-то на ухо.

Время от времени картинка менялась и появлялись часы с обратным отсчетом.

Пятьдесят пять, пятьдесят, сорок пять. Наконец Суриков не выдержал:

-- Остановите... это, -- с трудом выдавил студент. -- Я все скажу.

Через час был арестован его непосредственный руководитель,

семидесятилетний пенсионер, бывший партийный работник. В отличие от Валерия

он не стал запираться и рассказал все, что знал. Через два дня Революционный

фронт рабочего класса перестал существовать. Последним арестовали угрюмого

здоровяка Кирилла. Очень сложно затеряться в этом мире с ростом два метра

пять сантиметров.

Через месяц был суд, на скамью подсудимых сели тридцать человек, но

среди них не было Валерия Сурикова. Несмотря на все меры предосторожности он

в тот же вечер покончил собой в одиночке Бутырки. Надзиратели и представить

себе не могли, что можно зубами перегрызть вены на обеих руках.

Почти всех подсудимых приговорили к расстрелу.

ЭПИЗОД 25

В тот ноябрьский день аэропорт Шереметьево-2 жил своей обычной жизнью.

Поднимались в воздух и приземлялись десятки самолетов самых разных марок,

стран и компаний, в залах ожидания и у касс толпились сотни людей,

подъезжали и отъезжали машины, автобусы, принимая в свое чрево или,

наоборот, выплескивая наружу очередную партию путников. Кроме этой привычной

и знакомой всем суеты существовал и еще один круг повседневной аэродромной

жизни. Тысячи людей обслуживали аэропорт на земле, ремонтируя самолеты,

заправляя их топливом и водой, снабжая продуктами, обслуживая склады,

автопарк, многочисленные подсобные помещения.

Когда к служебным воротам аэродрома подъехал очередной большегрузный

транспорт, никто не обратил на него особого внимания. Такие машины с пестрой

эмблемой фирмы на тенте обычно провозили из города стандартные продуктовые

наборы для воздушных путешественников -- непременную фасованную курицу,

одноразовую посуду и весь остальной джентльменский набор аэросервиса.

Проверив документы у разбитного, улыбчивого экспедитора, охрана пропустила

транспорт на территорию аэропорта. Тут же к воротам подошла колонна

топливозаправщиков, и никто из охранников не обратил внимания на то, что,

проехав до ближайших строений, фургон повернул не направо, к складским

помещениям, а налево -- к летному полю.

Два человека в кабине остановившегося "КамАЗа" напряженно всматривались

в стоящие рядком самолеты.

-- Вот "Боинг", -- сказал экспедитор, курносый, конопатый парень лет

двадцати пяти.

-- А, он пустой, -- отмахнулся шофер. Крючковатый нос, темные глаза и

сросшиеся на переносице брови выдавали его кавказское происхождение. Он был

гораздо старше своего спутника, из-под черной, вязаной шапочки виднелись

седые волосы.

-- А этот вот? -- не унимался экспедитор.

-- Это А-310, тоже пустой. Шайтан, как не везет!

-- Смотри, вон какой-то на буксире тащат, этот точно с пассажирами, --

водитель ткнул пальцем на буксируемый с рулежки ТУ-154.

-- Зачем, нам нужен "Боинг" полный иностранцев. Пойми, Андрюша, наши

ценятся куда меньше.

Говоря это, кавказец нервно оглядывался по сторонам. Когда к самолету

подали трап, по кабине "КамАЗа" постучали чем-то железным. Открыв дверцу,

водитель увидел невысокого мужчину лет пятидесяти в синей форменной шапке и

потертой летной куртке, без знаков различия, но с мобильной рацией в руке.

-- Какого хрена ты торчишь со своей фурой на летном поле? -- строго

обратился он к водителю.

-- Продукты привез, -- сказал кавказец, поверх его головы оглядываясь

по сторонам.

-- Что ты мне мозги компосируешь, какие продукты?! Я двадцать пять лет

здесь работаю, будто я не знаю, какие машины привозят к самолетам продукты!

-- взорвался местный старожил. Он щелкнул кнопкой переключателя рации и

сказал в микрофон: -- Виктор Николаевич, что тут делает на стоянке

большегрузный "КамАЗ"...

Докончить фразу ему не дал спрыгнувший на бетон водитель фургона. Он

коротко взмахнул рукой, и холодное лезвие ножа плотно вошло под левую

лопатку до самого сердца.

-- Давай, черт с ним, берем этот ТУ! -- крикнул своему напарнику

убийца, вытаскивая из-под сиденья автомат.

Экспедитор тем временем рванулся назад. Открыв массивные двери фургона,

он выпустил на волю еще троих человек с оружием в руках. Лица всех закрывали

трикотажные маски. Шофер в это время также натянул маску с прорезями для

глаз, пятым в компании стал вооружившийся автоматом экспедитор.

-- Быстро! -- скомандовал бывший шофер, и вся группа бегом рванула к

выбранному самолету. А там уже началась выгрузка пассажиров. Первые человек

десять спустились на землю и направились к поданному автобусу.

Две автоматные очереди над головой заставили упасть на ступеньки всех,

кто находился на трапе. Пробираясь наверх, налетчики беспощадно топтали тела

лежащих. Мужчину, не вовремя поднявшегося и загородившего им путь, они

просто выкинули с трапа. Тот еще с криком летел вниз, а первый из

террористов уже ворвался в салон.

-- Назад! -- заорал он, выхватил из-за пояса "Узи" и дал очередь

холостыми патронами над головами столпившихся в проходе пассажиров. Первые

из них просто попадали на пол, другие, что подальше, начали шарахаться в

разные стороны, стараясь забиться между кресел. Женский истошный визг

болезненно полоснул по взвинченным нервам угонщиков. А сзади, из второго

салона, все напирала толпа, стремившаяся покинуть опостылевший самолет и не

понимавшая причин задержки. Все тот же боевик с руганью прошелся вдоль всего

самолета и для наведения порядка дал еще одну холостую очередь во втором

салоне. Пока он "работал" с пассажирами, двое террористов подошли к кабине

самолета. К их удивлению дверь в кабину оказалась открытой. Экипаж по своему

обыкновению уже покинул самолет, но в кабине задержался бортинженер,

исправлявший мелкую погрешность одного из многочисленных приборов. Увидев в

дверном проеме черные маски, он попятился назад и едва не упал, уткнувшись в

кресло первого пилота.

-- Спокойно, парень, -- сказал один из террористов, стаскивая с себя

маску. -- Ты кто?

-- Я... я бортинженер.

-- Как машина?

-- В норме.

Оттеснив летуна в сторону, угонщик устроился на место первого пилота и

с видимой жадностью уставился на панель управления.

-- Наконец-то, -- сказал он, любовно поглаживая штурвал, -- на этой

штуке я улечу куда угодно.

На вид ему можно было дать лет сорок пять, может чуть больше.

Темно-русые, с сильной проседью, волосы, голубые глаза. Бывшего пилота можно

было назвать даже красивым, если бы не большой шрам над левой бровью. Быстро

и четко он оживил все многочисленные приборы самолета и удовлетворенно

кивнул головой:

-- Все в норме, только топлива нет.

-- Давай, вызывай башню, обрадуй их, -- приказал его напарник,

кавказец-водитель.

Через пятнадцать минут о захвате самолета знали уже на самом высоком

уровне. В Шереметьево на вертолете прилетел новый министр внутренних дел

Анатолий Ильич Малахов. Новый министр вышел из недр ФСБ, по званию был

полковник. Невысокий, полноватый, с чуть одутловатым лицом, смотревшийся

старше своих сорока пяти лет, он выглядел сейчас собранным и

сосредоточенным.

-- Что за рейс? -- с ходу спросил он встречающих его лиц.

-- Чартерный, из Англии. В основном сотрудники филиалов закрывшихся

фирм.

-- Что требуют угонщики?

-- Десять миллионов долларов и полный бак топлива.

-- Сколько человек на борту?

-- Шестьдесят два.

-- А террористов?

-- Примерно пятеро.

-- Примерно?

-- Да, свидетели расходятся в показаниях. Для всех них это было шоком.

-- Оружие?

-- Как минимум три АКМ, два "Узи", пистолеты, гранаты. У одного из них

к тому же за спиной был большой рюкзак. Угонщики утверждают, что

заминировали самолет.

-- Что еще известно о них?

-- Судя по голосу, говоривший -- кавказец. Как говорит охрана, водитель

фургона в самом деле походил на горца, а вот второй, экспедитор, явный

славянин.

-- Что там с этим фургоном, как они сумели попасть на территорию

аэродрома?

-- Представители фирмы "Лидо" признают, что это их фургон с плановыми

поставками продуктов питания, но приметы работников фирмы не совпадают с

приметами террористов.

-- Значит, подменили где-то по дороге, -- решил Малахов. -- Пусть

тщательно обыщут все лесопосадки от Москвы до Шереметьева. Давайте-ка

послушаем запись.

Прослушав короткую речь главаря угонщиков министр хмыкнул:

-- М-да. В самом деле кавказец, характерные интонации, русский

обязательно бы где-нибудь сартикулировал не так. Дайте-ка я сам с ними

поговорю.

Дежурный диспетчер потянулся к микрофону.

-- Борт три два ноля десять, с вами будет говорить министр внутренних

дел Малахов.

-- Слушаю тебя, дарагой, -- донеслось из динамика громкой связи. -- Чем

ты нас обрадуешь? Деньги уже привез?

-- Нет, не привез. Хочу сделать вам встречное предложение. Вы сдаетесь,

суд учтет добровольную явку с повинной и скостит вам срок.

Голос в динамике отрывисто засмеялся:

-- Нет, дарагой, ты многого не понял. Нам пути обратно нет. Если вы без

суда всех паханов порешили, то что будет с нами, а? Молчишь? Так что давай,

вези доллары, заправляй самолет, на все даю два часа. А чтобы ты понял, что

мы не шутим, посмотри в окно.

Малахов и все остальные подошли к огромному окну пункта управления

полетов. До самолета было метров триста, не больше. Он стоял самый крайний,

так что все и без биноклей видели, как открылась дверь, на пороге показался

человек, одетый в светло-коричневый костюм. Малахову показалось, что он

упирается, не хочет выходить из самолета. Выстрел был не слышен, но тело

заложника дернулось и скатилось вниз по трапу.

-- Скоты! -- процедил сквозь зубы Малахов. И тут же за его спиной снова

ожил динамик громкой связи:

-- Эй, министр! Ты видел все, да-а? Так что давай, если через два часа

не будет долларов и всего остального, буду расстреливать заложников каждые

пять минут. А пока я выпущу одного, пусть расскажет, как тут у нас хорошо.

Вскоре на трапе показалась фигура человека с ребенком на руках. Через

пять минут они оба были уже на башне. Распросы Михаила, так звали

счастливчика, длились полчаса.

-- Их пятеро, это точно, я хорошо их рассмотрел при захвате. Всех

пассажиров согнали во второй салон, охраняют двое. Один у входа, второй в

самом хвосте. У обоих автоматы, АКМ. Еще двое в первом салоне. Они протянули

по всему самолету провода, подсоединили их к толовым шашкам, все это висит у

нас над головой.

Парню было лет двадцать пять. Высокого роста, худой, с длинной шеей и

большим кадыком, он чем-то походил на большого подростка. Даже сейчас он не

спускал с рук толстого, розовощекого карапуза лет трех, невозмутимо

посапывающего под разговоры взрослых. Может поэтому, чтобы не разбудить

дитя, Михаил говорил тихим голосом, так что остальным членам оперативной

группы приходилось напрягать слух.

-- А куда ведут эти провода?

-- Не знаю, наверное, в кабину. По крайней мере, у тех, что нас

охраняли, я не видел никаких там пультов, или этих, машинок для подрыва.

-- Надо бы выяснить точнее, -- сказал скорее самому себе Малахов. -- По

идее все должно сводиться к кабине. Вас отвезти домой?

Но бывший заложник отрицательно покачал головой:

-- Нет, в самолете осталась моя жена.

-- Хорошо, тогда разместите его где-нибудь поблизости, может еще

пригодится, -- велел министр.

В это время ожил динамик милицейской рации:

-- Товарищ министр, в пяти километрах до Шереметьева, в небольшой

рощице обнаружены тела двух мужчин. Судя по приметам это как раз те двое --

водитель и экспедитор грузовика.

-- Хорошо, -- сказал Малахов и развернулся на кресле в сторону своего

соседа, полковника ФСБ Петра Милентьева. Это был лучший специалист страны по

преступлениям подобного рода. Дважды он лично обезоруживал

террористов-одиночек, пять раз руководил переговорами с бандитами с глазу на

глаз. Мощная фигура, открытое, располагающее к себе лицо полковника при этом

было его единственным оружием. Но сейчас и он выглядел несколько

озадаченным. С министром они были знакомы давно, судьба раньше постоянно

сводила их, так что разговаривали они без особого церемониала.

-- Ну что скажешь, Петро? Какие есть соображения?

-- Меня в этом деле удивляют два момента. Ну ладно, экипаж им не нужен,

свой пилот есть. Но почему они не велели убрать самолет со стоянки на

открытое место, ведь это азбучные истины любого угонщика? Здесь, на стоянке,

нам легче подобраться и проникнуть в самолет. И второе: эти самые провода.

Такая хорошая организация захвата, явный почерк профессионалов и провода...

Что же они, не сумели достать радиоуправляемые взрыватели?

-- Кто знает, может и не достали, -- пожал плечами Малахов. -- Сейчас

мы их в этом деле сильно поприжали.

Министр тяжело вздохнул.

-- Сизов требует не допустить угон самолета. В этом он прав, не стоит

потакать бандитам. Дадим слабинку раз -- потом будем долго расхлебывать. Как

там дела с долларами, интересно.

Малахов позвонил в минфин, его переслали в ФСБ.

-- Сказали, через час нужная сумма будет.

-- Ну, через час и мои ребята будут готовы, -- хмыкнул Милентьев. -- И

все-таки мне многое не нравится в этом захвате, что-то тут не так.

Через двадцать минут все, кто был на башне, увидели, как трое

спецназовцев в камуфляже и масках, держа пистолеты наготове, пригнувшись,

проскочили под брюхо ТУ-154 и быстро прикрепили к нему три небольших

предмета. После этого они так же быстро ретировалась в обратном порядке. И

почти тут же ожил динамик громкой связи:

-- Эй, министр! Твои придурки прикрепили к днищу самолета какие-то

штуки, очень похожие на магнитные мины. Ты что, решил нас всех взорвать?

-- Ну, а какая разница, то ли вы их взорвете, то ли мы вас. Конец-то

один.

-- Конец у всех один, размеры разные. Сними сейчас же свои игрушки,

иначе я снова начну расстреливать.

-- Я подумаю. Кстати, как мне тебя называть?

-- Называй Маратом.

-- Ага, понятно. Марат так Марат.

-- Даю тебе пять минут для съема мин, потом начну расстреливать

заложников!

-- Хорошо, Марат, не волнуйся. Сейчас мы снимем эти штуки.

Вскоре снова появились спецназовцы, отлепили от днища свои неудачные

подарки и, уже почти не таясь, ушли обратно.

-- Ну что? -- спросил Малахов лейтенанта-связиста, колдующего над

станцией пеленгации.

-- Есть, сейчас азимут снимем. Шестой, шестой, какой градус? Ага! --

после недолгих вычислений он доложил: -- Северо-восток, метров пятьсот от

нас.

-- Там стоит только ремонтируемый ИЛ- 62 , -- подсказал диспетчер.

-- Да, похоже в нем он и сидит.

-- Запись сделали?

-- Да.

-- Дай-ка послушать.

Связист пощелкал тумблерами своей техники и сквозь шумы и свист помех

они услышали отдаленный мужской голос:

-- Эй, Марат, они сняли эти свои штуки. Все нормально.

-- Значит, все-таки действительно Марат? -- сказал Милентьев. -- И это

уже интересно.

-- Почему?

-- Где-то я уже слышал эту кличку, давно, но слышал. Дай-ка я позвоню в

свой отдел, там должны быть голоса всех угонщиков за эти годы.

Пока Милентьев связывался с Лубянкой, прибыли гонцы из Минфина. Открыв

чемоданы, они продемонстрировали их содержимое Малахову.

-- Вот, ровно десять миллионов.

-- Они не догадаются?

-- Нет. Сверху в каждой пачке настоящие доллары, а дальше фальшивые,

захваченные, кстати, в той же Чечне. Очень высокое качество исполнения, все

приборы на них реагируют, как на настоящие.

-- Ладно, надеюсь, что они поверят в вашу "куклу".

В это время один из офицеров доложил:

-- Снайпер третьей группы видит того наблюдателя из ремонтируемого ИЛа.

Что делать?

-- Пока ничего, но пусть будет готов убрать его в любую секунду. Запись

готова?

-- Да.

В разговор неожиданно вмешался Милентьев.

-- Все, кажется, я его понял!

-- Кого? -- спросил Малахов.

-- Этого самого Марата. Нам удалось идентифицировать его голос.

Салманди Агаев, можно сказать, ветеран среди угонщиков. Первый раз его

кличка Марат прозвучала на борту самолета, который угнал Шамиль Басаев в

девяносто первом. Затем, уже в девяносто пятом, он сам руководил угоном

самолета из Кисловодска в Турцию. Так что это третий его заход.

-- Ну и что же ты понял главного в его психологии?

Милентьев улыбнулся.

-- Вы правильно уловили суть дела. Именно психология, психология

человека, привыкшего побеждать. Мне кажется, что все эти провода, толовые

шашки -- блеф. Судя по голосу, он слишком спокоен. Все угонщики во все

времена были на взводе, а этот нет. У меня такой план действий...

Через сорок минут Милентьев скомандовал:

-- Пускайте топливозаправщик.

Длинная автоцистерна не спеша подъехала к самолету, два техника начали

заправлять самолет.

-- Группа три, снайпер, видишь того типа в ИЛе? -- спросил Милентьев.

-- Да.

-- Убери его.

Через несколько секунд снайпер доложил:

-- Готово.

-- Пятая группа, подчистите там. Группа два, можно действовать.

Микрофон взял сам Малахов.

-- Марат, прибыли твои денежки. Возьмешь или обойдешься без них?

-- Ты все шутишь, министр. Веселый нам министр попался.

-- Ну тогда принимай на борт делегацию из минфина.

-- Хорошо, только без глупостей.

Через пару минут на бетон аэродрома вышли два человека с тремя

объемными чемоданами. Несмотря на холодную погоду, они были в одних

костюмах, довольно щеголеватых и дорогих. Но в самолет пустили только одного

из них. Как только дверь закрылась, Милентьев скомандовал:

-- Первая группа, можно.

Из-под пузатого чрева заправщика выскользнули двое в камуфляже.

Пригнувшись, они подбежали и затаились под трапом.

В первом, пустом, салоне самолета в это время шел пересчет денег.

Проверял их сам Марат. Беспощадно взрезывая пачки, он на выбор подносил к

ним сканирующий прибор, при этом неизменно загоралась красная лампочка. За

его спиной, сопя и шмыгая носом, нависал тот самый русоволосый

лже-экспедитор. В конце концов он не выдержал:

-- Да что ты их все что ли будешь проверять?

-- Иди на свое место, шакал! -- взорвался главарь угонщиков и наотмашь

заехал кулаком по лицу любопытного парня. Тот отошел в сторону, выглянул в

иллюминатор, но голова его словно сама невольно поворачивалась в сторону

заветных чемоданов. Марат бросил возиться с первым и открыл второй. В это

время из кабины раздался голос пилота:

-- Марат, топливо под завязку, только пассажиров слишком много. До

Кабула мы с ними не дотянем.

-- Сколько надо?

-- Человек двадцать оставь, не больше.

-- Хорошо. Андрей, займись. Слышь, Летун, свяжись с башней, пусть

принимают подарок.

-- Борт три два ноля десять вызывает Башню. Мы отпускаем часть

заложников, принимайте подарок, -- продиктовал бывший летчик.

Сивый тотчас убежал во второй салон.

-- Так, выходить по одному, быстро!

Когда на трапе показались первые пассажиры, Милентьев вопреки ожиданию

чуть поморщился:

-- Слегка не вовремя.

-- Много он отпускает, я уже насчитал тридцать человек, -- заметил

министр.

-- Самолет пошел, -- доложил сбоку один из офицеров. --

Топливозаправщик отъезжает.

В этот момент ожила рация, раздался характерный гортанный говор:

-- Толя, как там дела?

Лейтенант торопливо нажал на две кнопки, и в эфир полетели слова уже

мертвого человека:

-- Все нормально, Марат.

-- Готовься, скоро мы тебя подберем.

А в это время на рулежке, метрах в двухстах от захваченного ТУ, со

стороны посадочной полосы буксир притащил только что приземлившийся "Боинг".

Двигатели его должны были отключиться, но они продолжали работать, заглушая

своим шумом все остальные звуки. Под этой звуковой завесой со стороны хвоста

над захваченным самолетом появился небольшой вертолет. По тросу на корпус

самолета быстро соскользнули два человека в камуфляже. Добежав до кабины,

они связались между собой короткой веревкой и жестом показали, что готовы

действовать. Когда вертолет улетел, Малахов обратился к дежурному

диспетчеру:

-- Все, можете скомандовать "Боингу" выключить двигатели и

поблагодарите от моего имени экипаж.

Второй и третий чемодан Марат проверял не так тщательно, выборочно.

-- Ну, что, все нормально? -- спросил его чиновник министерства.

-- Да.

-- Распишитесь в получении, -- и он протянул Марату бумагу и авторучку.

Черканув какую-то закорючку, тот отдал бумаги, кивнул Андрею, а сам снова

взялся за рацию.

-- Толя, как там, снаружи? Что-нибудь заметно?

-- Все нормально, Марат, -- донеслось из динамика, но угонщик

насторожился.

-- Не может быть, чтобы они так просто нас отпустили, -- пробормотал

он. Андрей уже открыл входную дверь, выпуская банкира, а кавказец потянулся

к кобуре и переспросил:

-- Толя, расскажи, как все выглядит со стороны...

В это время на башне Милентьев скомандовал:

-- Всем группам -- штурм!

Спецназовцы над кабиной прыгнули в разные стороны. СтраховочЃе--ееРее

снайпера оказались как раз на уровне боковых окон самолета. Выстрелы гремели

один за одним, без пауз, поражая всех, кто находился в кабине. Бывший пилот

первого класса Михаил Калужный, отсидевший девять лет за убийство жены и ее

любовника, так и не успел привести в исполнение свою последнюю мечту --

поднять самолет в воздух. Вместе с ним погиб и ни в чем не повинный

бортинженер.

Застывший в проеме двери мнимый чиновник минфина развернулся и нажал на

кнопку авторучки. Заряд слезоточивого газа брызнул точно в глаза Андрея.

Бандит еще падал на колени, прикрывая глаза руками, когда в отрытую дверь

салона ворвались двое спецназовцев. Один из них ударил кулаком по голове

согнувшегося "экспедитора", а второй развернулся в сторону Марата, подняв

пистолет с глушителем. Он опоздал на какую-то долю секунды, кавказец успел

выстрелить первым. Пуля попала в бронежилет и не причинила "альфовцу" вреда.

А вот выстрел спецназовца оказался точен, на переносице ветерана-угонщика

образовалось маленькое отверстие, оборвав богатую карьеру Марата. Но его

последний выстрел всполошил двоих оставшихся во втором салоне террористов.

Тот, что стоял у двери развернулся и с бедра полоснул очередью навстречу

нападающим. Первому из спецназовцев, уже бежавших по проходу, не повезло,

пуля попала в горло. Во втором салоне с грохотом вылетели несколько

иллюминаторов, и черные фигуры появились сразу с обеих сторон. Несколько доз

свинца успокоили террориста-автоматчика. Но оставался еще один, в самом

хвосте, высокий, чернобородый чеченец. Он стрелял сразу с двух рук, в одной

держа коротконосый АКМС, а в другой "Узи". Огонь был столь плотный, что

никто из "альфовцев" не мог достаточно точно прицелиться. Пули свистели

рядом с головой кавказца, расплющивались о бронежилет. С подъехавшей

машины-подъемника тщетно высматривал свою цель снайпер.

-- Я не вижу его! -- кричал он в микрофон. -- Он стоит в нише между

туалетами!

В этот момент один из пассажиров догадался рвануть ручку аварийного

трапа. В открывшийся люк хлынул свежий воздух, а по надувному трапу один за

одним начали выпрыгивать пассажиры. Наконец у террориста закончились

патроны, он бросил оружие и выхватил из бокового кармана округлую гранату.

Этой секунды хватило одному из спецназовцев, чтобы всадить пулю в левое

колено чеченца. Тот упал на пол, привалился спиной к обшивке, выдернул чеку.

Бросить гранату он не успел, сразу несколько выстрелов достигли цели, и

взрыв изуродовал тело самого угонщика.

Наконец наступила тишина. В самолете остро пахло сгоревшим порохом,

откуда-то снизу, между сиденьями, доносился истеричный женский плач.

-- Все кончено, -- доложил на Башню командир "Альфы".

Через час Милентьев докладывал министру итоги штурма.

-- Четверо из террористов убиты, один захвачен живым. Наши потери: один

убитый, два тяжелораненых, у двоих царапины. Среди пассажиров потерь нет,

пятеро ранены при перестрелке, двоих зацепило осколками гранаты, одного из

них тяжело. Погиб бортинженер экипажа, парни чуть переборщили со стрельбой,

не сумели разобраться, кто именно находится в кабине, приняли его за

террориста. Выяснили с тем типом в ИЛе. Подсобный рабочий грузового

терминала. В самолет, похоже, пробрался с ночи, как раз была его смена. Что

они ему пообещали, не знаю. Но весь план строился как раз с учетом

расположения этого ИЛа. Только мне кажется, что вряд ли бы они его забрали с

собой. Это у них никак не вытанцовывалось. Навесили парню лапшу на уши, судя

по характеристикам он -- типичный лох.

Малахов удовлетворенно кивнул головой.

-- Ну что ж, по-моему, сработали неплохо.

Милентьев чуть поморщился, сел, и, машинально поглаживая район сердца,

признался:

-- Только в одном я ошибался. Толовые шашки действительно оказались

подключены к детонирующим шнурам, а машинка была не в кабине, а стояла под

рукой Марата. Одно движение, и все бы взлетели на воздух.

Через неделю была предпринята попытка угона самолета в Екатеринбурге,

еще через неделю в Самаре. Так же, как и в Москве, угонщиков не выпустили из

страны, пустив в дело спецназ. Потери были минимальны, двое пассажиров на

Урале, два пассажира и спецназовец в Самаре. Но еще через три дня два

матерых уголовника, отягощенные десятью килограммами ворованного золота,

попытались угнать ЯК-40 из аэропорта Анадыря, рассчитывая добраться на нем

до Аляски. Местный спецназ оказался не столь искушенным в подобных делах, в

дикой перестрелке из двадцати пассажиров погибли девять человек, пятеро были

ранены, самолет сгорел дотла. После этого попытки угона самолетов

прекратились надолго. Любители подобного вида "туризма" поняли, что такие

номера с правительством военных не проходят.

* Часть третья. ИМПЕРИЯ ЗЛА

ЭПИЗОД 26

Члены Временного Военного Совета в тот день собрались на заседание в

плохом настроении. До последнего они надеялись на чудо, но вчера Генеральная

ассамблея ООН проголосовала за введение эмбарго на торговлю с Россией.

Против проголосовали пять стран Африки, Китай, Франция, Индия, воздержались

Германия и Украина. Все остальные пошли за США, которые потребовали

отречения от власти и отдания под суд сидевших в этом зале людей.

Сизов вошел последним. Лицо его было озабоченным, но выглядел он как

всегда собранным и деловым.

-- Господа офицеры, после вчерашнего решения ООН положение России

ухудшилось во много раз. Виктор Андреевич, к каким последствиям это может

привести?

Соломин поднялся из-за стола, его генеральский китель в этот день как

нельзя больше напоминал мешок. Мешки украшали и его покрасневшие глаза,

ночью он спал не более трех часов.

-- Мы предварительно просчитали, убытки грандиозны. Мы лишаемся

основных поступлений за продажу нефти, газа, леса... всего. В стране не

хватает зерна, урожай плохой, была надежда закупить хлеб в Канаде, рис в

Китае, но Поднебесной также приходится туго, США их душат за поставки

дешевого текстиля, снова начали выдвигать претензии к правам человека. Все

это можно было бы провернуть втихаря, но вряд ли это пройдет незамеченным.

-- Надо подготовить сделки, а с глазами и ушами дяди Сэма мы как-нибудь

разберемся.

-- Повыколем на хрен, -- хмыкнул Сазонтьев. Сизов неодобрительно

покосился в его сторону. Было похоже, что главковерх снова ушел в крутое

пике, от него метра за два несло перегаром.

-- Кроме риса Китай может предложить нам текстиль, электронику...

-- Хреновую, -- снова вмешался Сазонтьев.

-- Прекрати, -- тихо сказал Сизов, мрачно глянув на друга.

-- Единственным положительным фактором будет то, что нам уже не надо

платить по долгам СССР. Валютному фонду и всем остальным кредиторам.

Обсуждение текущего положения длилось еще три часа, затем все

разошлись. Сизов попросил остаться Сазонтьева и Соломина.

-- Так, Александр, ты когда перестанешь праздновать победу над Японией?

-- обратился он к главковерху.

-- А чего? -- хмыкнул Сибиряк.

-- Взгляни на себя, смотреть страшно -- мешки под глазами, рожа синяя,

-- поддержал Сизова премьер.

-- Ну ты же знаешь, сколько я могу выпить!

-- Надежда звонила, она уже забыла, когда ты дома был. Все со своей ППЖ

вошкаешься?

-- Сашку не трогайте, -- огрызнулся главковерх. -- С Надькой разведусь,

вот только немного посвободней стану.

-- Детей не жалко? Такие парни растут.

-- Это мое дело! -- упрямо продолжал гнуть свое Сазонтьев.

-- Черт с тобой, это твоя жизнь, делай что хочешь. Скажи лучше, почему

в академии не показываешься? Я тоже занят выше головы, но выкраиваю время, а

тебе это нужно больше, чем кому-либо.

-- Хорошо, с академией все будет нормально. Хоть заочно, но кончу.

Слово даю.

-- Что ты там учудил вчера на концерте в Останкино? -- спросил Соломин.

-- Я не успел на него подъехать.

-- А, это! -- ухмыльнулся Сашка. -- Знаменитый пидор, "голубой принц",

попробовал прыгнуть ко мне на коленки. Ну я значок снял, тот, кремлевский, с

булавкой, и вогнал его в жопу этому козлу в колготках. Вот тогда он первый

раз в жизни без фонограммы запел!

-- Орал на весь зал, -- со смехом подтвердил Сизов. -- А фонограмма так

и крутилась. Ладно, Сашка, двигай отсюда, но запомни -- ты теперь лицо

армии, так что пить бросай. Скажи там, чтобы наши хитрованы зашли.

"Хитрованами" Сазонтьев называл директора ФСБ Демина и Елистова. К ним

в этот раз присоединились и остальные служители "плаща и кинжала" --

руководители ГРУ и СВР.

-- Итак, практически мы находимся в состоянии необъявленной войны почти

со всем миром, -- начал разговор Сизов. -- Но главный инициатор нашей

изоляции, конечно, США. Дело может дойти и до вооруженного конфликта. Каковы

самые сильные козыри Штатов?

Демин открыл тонкую папку и, не глядя на бумаги, стал докладывать:

-- Стабильная экономика, большой государственный бюджет, позволяющий

развивать все области оборонной индустрии. Огромный флот, хорошо

подготовленная армия, но главное не в этом. У них хорошие глаза и уши. Свыше

трех десятков спутников-шпионов следят практически за всей территорией

земного шара. На случай непосредственного конфликта развернуты десятки

летающих комплексов АВАКС, практически США уже сформировали систему раннего

обнаружения. Есть большие опасения, что глаза и уши дяди Сэма имеются и в

наших рядах.

Демин выразительно посмотрел на начальника ГРУ Бакланова.

-- На каком уровне? -- спросил Сизов.

-- Не ниже начальника управления, -- признался Бакланов.

-- Да, это проблема. И ее надо решить в первую очередь. А что все-таки

должно быть главным в тактике нашей борьбы со Штатами?

-- Лишить их средств космической разведки, -- предложил Елистов.

-- Нет, -- отрицательно качнул головой Сизов. -- Если нам не дают жить

так, как мы хотим, то надо ослабить врага настолько, чтобы он уже не

задумывался о роли всеобщего Учителя и Наставника. Что мы можем сделать в

этом направлении?

Слово снова взял директор ФСБ:

-- В связи с эмбарго на поставку нашей нефти цена на нее подскочит

процентов на тридцать. Я думаю мы сможем тайно продавать ее хотя бы через

страны Прибалтики, ту же Украину, Румынию. Они много шумят о независимости и

желании вступить в НАТО, но за хороший барыш продадут душу дьяволу. Впрочем,

у нас есть идея вообще устроить большой нефтяной кризис, при котором цена на

нефть поднимется, как минимум, в десять раз.

-- Каким образом? -- удивленно спросил Сизов.

-- Преемник Саддама, его сынок, еще больше чем покойный папа лезет в

драку. От большой войны его удерживают только войска НАТО и американский

флот. Он активно просит у нас зенитные комплексы С-400, самолеты и новые

ракеты, способные с большей точностью наносить удары на дальнем расстоянии.

Саддамский выкормыш одержим идеей захватить не только Кувейт, но и напасть

на Саудовскую Аравию и выйти через Иорданию к Израилю. Он надеется получить

саудовские банки с их жирными нефтяными миллиардами. По его рассуждениям,

это окупит все дальнейшие санкции ООН. Нам сейчас терять нечего, вооружение

мы сможем поставить Ираку в течение двух месяцев.

-- Но США вряд ли будут сидеть в кустах, наблюдая, как Саддамыч

кромсает аравийский пирог, -- возразил Сизов.

-- Да, но если вывести из строя космическую сеть США, то сразу очень

многое изменится.

-- А это возможно?

-- Есть такие задумки. Припасли мы кое-что и для авианосцев.

Сизов несколько минут молча ходил из угла в угол, затем остановился и

кивнул головой.

-- Ну что ж, надо попробовать. Враг моего врага -- мой друг, так,

кажется, говорят на Востоке.

Оставшись один, Сизов долго думал о принятом решении. Он еще мог

сыграть отбой, перекрутить все назад, найти какие-то другие методы борьбы. В

эту ночь он почти не спал, много курил, стараясь понять и предусмотреть все

возможные варианты развития событий.

Под утро он достал из стола чистую тетрадь и своим мелким, четким

почерком написал первую фразу:

"Я не думал, что так трудно будет найти одно-единственное, верное в

данной ситуации решение. Это похоже на искусство канатоходца, провести

страну между войной и миром, балансируя на самой грани. Читая историю,

всегда видишь чужие ошибки и кажется, что на месте Наполеона или Сталина ты

поступил бы гораздо лучше, но в существующей реальности все в тысячу раз

сложнее. Это просто кажется, что мировая история делается на открытой сцене,

на самом деле ты словно находишься в темной комнате с завязанными глазами, и

неизвестно, как отреагирует на твои действия враг и кто им окажется через

год или два. Все так сложно."

ЭПИЗОД 28

Колеса невидимой войны закрутились, все увеличивая обороты. Громадный

механизм, предназначенный для этих целей, вышел из инертного состояния

гражданского времени и первым делом занялся чисткой своих рядов. Была

проведена классическая операция по обезвреживанию "кротов", двойных агентов

на самом высоком уровне. Десяти подозреваемым подсунули самые разные данные

сногсшибательного характера, от посылки террористической группы для убийства

президента США до наличия агента ФСБ в ближайшем окружении помощника по

национальной безопасности. Именно эта "деза" сработала, на время исчез

личный секретарь Гарри Линча, а вскоре "лег в больницу" и отдал Богу душу

один из генералов ГРУ. Теперь можно было начинать большую игру.

Третьего января две тысячи пятого года в центре управления космического

слежения в Колорадо-Спрингс царила самая обычная деловая атмосфера. Служба

специалистов центра не предусматривала обычного для большинства американцев

небольшого рождественского отпуска, все пересуды по поводу подарков и

вечеринок уже закончились, царила скука, типичная для учреждений, где

большую часть работы на себя берут сверхумные машины. В большом зале было

сосредоточено управление космическими аппаратами военного назначения. Здесь

фиксировалось все: спутники свои и чужие, взлеты космических носителей и

падения отработанных ступеней. Именно здесь восторженному Рональду Рейгану в

бытность его президентом продемонстрировали летящий на высоте ста километров

обычный гаечный ключ, выпущенный из рук кем-то из зазевавшихся космонавтов.

С тех пор изменилось многое. Компьютеры стали миниатюрнее и гораздо умнее,

поубавилось людей, но по-прежнему огромный экран высвечивал все находящиеся

в космосе материальные объекты.

-- А русские, говорят, больше любят встречать Новый год, чем Рождество,

-- сказал Джон Самуэльсон, чернокожий, полноватый начальник смены операторов

слежения. Очки в тонкой золоченой оправе, белоснежная рубашка и строгий

галстук -- все в его облике соответствовало имиджу бывшего выпускника

Гарварда, закончившего это престижное заведение в первой десятке.

-- Они же нехристи, что им Рождество, -- отозвался его сосед, Гарри

Форд, белый парень лет тридцати, одетый в такую же униформу, что и его

чернокожий коллега, но с профилем и манерами английского лорда. Парадокс

состоял в том, что Форд не имел ни малейшего отношения ни к бывшему

президенту США, ни к еще более известному семейству автомагнатов. Гарри

сделал себя сам. Прослужив пять лет в морской пехоте, он на заработанные

деньги и привилегии отучился в Принстоне и всего второй месяц работал в

центре. А вот чернокожий Самуэльсон, наоборот, являлся представителем

третьего поколения семейной династии миллионеров и считался в центре

слежения одним из старожилов.

-- Наверное, поэтому Бог и покарал их с последним запуском, --

ухмыльнулся Джон, отхлебывая из бутылки "Пепси". При его полноте Самуэльсону

следовало бы пить минералку, но дурные привычки врезаются в наши души куда

как крепче, чем благие пожелания. За дежурство Самуэльсон поглощал не менее

трех литров этого проклятого, высококалорийного пойла и ничего не мог с

собой поделать.

-- Да нет, просто они там перепились по случаю праздника. Для них это,

говорят, дело обычное.

Самуэльсон хотел еще отхлебнуть из бутылки, но его отвлек пульсирующий

сигнал с одного из дисплеев.

-- Так, начинаются неприятности, -- проворчал он.

-- Что такое?

-- Исчез сигнал с "Дельты".

-- Это, наверное, самый худший из спутников. Он уже барахлил в прошлом

месяце. Попробуй запасной канал, -- предложил Форд.

Самуэльсон начал было выстукивать на клавиатуре быструю дробь запроса,

но потом остановился и чертыхнулся. Гарри быстро подкатил к нему на своем

кресле, глянул на дисплей и присвистнул. На экране горели уже три надписи,

фиксирующие потерю связи со спутниками.

-- "Гамма" и "Эпсилон". Что это с ними, эпидемия гриппа?

-- Скорее СПИД. Посмотри туда.

Форд глянул в сторону руки Самуэльсона. На гигантском табло,

высвечивающем прохождение всех космических аппаратов вокруг Земли, тревожно

мигали три лампочки.

-- Похоже, это не связь.

На глазах операторов в течение получаса таких мигающих лампочек стало

уже пять. Самуэльсон потянулся к телефону.

-- Пора докладывать начальству.

Через два часа начальник центра управления Джозеф Хенд и два его

заместителя молча стояли за спиной взмокшего от напряжения Самуэльсона.

Выпитая "Пепси" просилась наружу, но он не мог покинуть поста в присутствии

начальства. А те словно и не собирались никуда уходить. Они поглядывали то

на дисплей Самуэльсона, то на большой экран, сейчас больше похожий на

цветомузыку дискотеки для глухих.

-- Уже десять. Надеюсь, это предел? -- сказал Хенд, глянув на часы.

-- Надеюсь, -- отозвался Самуэльсон.

-- Что же все-таки происходит?

Джону было не до спутников, все его мысли занимал грозящий лопнуть

мочевой пузырь, но он постарался сосредоточиться на деле.

-- Судя по всему, метеоритный поток. Службы слежения не зафиксировали

рядом никаких крупных физических тел.

-- Такой обширный поток, что снес чуть ли не все наши спутники на

разных высотах и разных орбитах? Чушь!

-- Сэр, я, кажется, понял, в чем дело, -- вмешался в разговор до сей

поры скромно державшийся в стороне Форд. Все это время он быстро просчитывал

что-то на своем компьютере. Все четверо собеседников повернулись к

новенькому.

-- Ну, удиви нас, малыш, -- хмыкнул Хенд.

-- Двадцать часов назад взорвался выведенный на орбиту большой русский

спутник, квалифицированный нами как "Большой Иван-3". Сначала он разделился

на три больших фрагмента, потом еще на несколько более мелких частей.

Осколки его разлетелись на необычно большое расстояние, а затем были

потеряны из виду станциями слежения. Так вот, я с уверенностью могу сказать,

что это была совсем не авария.

-- А что же? -- удивился Хенд.

-- Это похоже на разделение головной части ракеты стратегического

назначения типа СС-19 "Сатана". Двадцать две отделяемые боеголовки вышли на

свои орбиты, взорвались и создали искусственный метеоритный поток,

уничтоживший наши спутники.

В это время Самуэльсон все-таки решился.

-- Сэр, извините, мне нужно... -- пробормотал он и стремительно

удалился в сторону туалета. Хенд и его заместители неодобрительно посмотрели

ему вслед, а потом снова уставились на Форда, с азартом принявшегося стучать

по клавиатуре. Закончив расчеты, он снова обернулся к начальству:

-- Поток обломков этих боеголовок должен быть довольно плотным, сейчас

попробуем найти хотя бы один. Есть! Вот он. Ширина десять километров, высота

семь, более сотни обломков в каждом потоке. Это как грабли, они летят

навстречу нашим спутникам и рано или поздно встречаются с ними. Для полного

ознакомления интересно было бы поближе взглянуть на эти обломки.

Подошел Самуэльсон, но Хенд уже не обращал на него внимания, а

обращался непосредственно к Форду:

-- Пусть поймают один из этих потоков в оптику.

Через пять минут Гарри доложил:

-- Сэр, они не могут это сделать. Сильная облачность.

Хенд разозлился.

-- Звезды разглядывать у них получается, но они не для этого

предназначены! Тогда пусть развернут в эту сторону "Хаббл"! Черт возьми, мне

нужно взглянуть на чертовы обломки!

Операция по переориентации громадной космической обсерватории "Хаббл"

заняла гораздо больше времени, чем ожидалось. Наконец через два часа на

большом экране показалась фотография фрагмента русского спутника, столь

удачно сбивающего дорогостоящую аппаратуру.

-- Это же... гвоздь! -- прохрипел Хенд.

-- Да, русский гвоздь, -- подтвердил Гарри Форд. -- Здоровый такой,

миллиметров сто в длину.

На самом деле так называемые гвозди были выполнены из алюминия, просто

в такой форме они очень удобно укладывались в контейнер боеголовки. Материал

не имел никакого значения. Даже кусок фольги, летящий встречным курсом на

скорости двадцать километров в секунду, мог пробить дыру в обшивке любого

спутника. Кроме того имелась и явно издевательская подоплека запуска в

космос именно "гвоздей". Психологи от космических войск России просчитали

все очень верно.

После четырехчасового совещания у президента с участием сотрудников

НАСА, Совета национальной безопасности и комитета начальников штабов было

решено не афишировать происшедшее. Восемнадцати утраченных спутников не

вернешь, а русские гвозди, сбивающие тонкую американскую технику, выглядели

просто издевательством.

Происходившее имело еще одну скрытую подоплеку. В Америке только что

прошел избирательный бум. Апдайк с минимальным перевесом, но сохранил свое

кресло. При этом его партия лишилась большинства как в сенате, так и в

конгрессе. Республиканцы до сих пор не могли прийти в себя от досады, что

какие-то два процента отделили их от вожделенного первого поста в стране.

Апдайк понимал, что история со спутником не войдет в положительный баланс

его президентства. Республиканцы победили в гонке за власть под лозунгами

большей безопасности страны и увеличения влияния США в мировом политическом

процессе. И то, что Штаты в один день лишились большей части своего

космического щита, могло стать козырной картой в большой политической игре.

Первая реакция президента была простой и естественной.

"Не дай Боже эта история просочится в газеты, -- подумал он. --

Республиканцы поднимут страшный шум. Нельзя давать им в руки такой важный

козырь".

-- Придется отменить полеты "Шаттлов" к "Альфе", -- продолжал

докладывать директор НАСА. -- Очень сложно вычислить траекторию запуска так,

чтобы избежать пересечения с этими... гвоздями.

-- Когда они совсем сойдут с орбиты?

-- Они легкие. Продержатся, как минимум, год, у некоторых потоков жизнь

будет гораздо большая. До пяти лет.

-- Сколько спутников сейчас у русских?

-- Пять. В последнее время у них проблемы с космическим шпионажем.

-- Есть гарантии, что они не запустят в космос еще какую-нибудь дрянь?

-- После взорвавшегося "Протона" Казахстан наложил запрет на все старты

кораблей. Русские ведь преподнесли всему миру этот пуск как неудачный.

-- Ладно, у нас есть еще восемь спутников плюс четыре на стационарной

орбите, -- сказал президент в конце совещания. -- Никто не должен знать, что

в противоракетной системе защиты страны образовалась такая здоровущая дыра.

Надо ускорить изготовление и запуск новых спутников.

-- А русские, в свою очередь, могут запустить еще пару ракет со

скобяными изделиями, -- шепнул Хенд своему заместителю.

-- Кстати, мы усилили нажим на Казахстан с требованием вообще

прекратить запуски русских ракет как противоречащие нормам международного

эмбарго. Аманго... в общем, их президент уже дал согласие, надо только ему

хорошо заплатить, компенсировать плату за аренду Байконура, -- словно

подслушав его мысли, отозвался Гарри Линч.

-- А их космодром в Плисецке не может запускать тяжелые ракеты, вроде

той, с гвоздями. Так что скоро с запусками ракет в России будет покончено

раз и навсегда.

Линч поспешил. Казахстан, получив соответствующую мзду и придравшись к

очередным неплатежам России, действительно закрыл Байконур. Но эра космоса в

России на этом далеко не закончилась.

Да, "космические грабли" невзначай сгребли с орбиты и незапланированный

груз: пять спутников связи, принадлежащих Франции и Германии, и два

собственных российских метеорологических зонда.

ЭПИЗОД 29

Уютная, тихая, удобная для жизни Европа даже не представляла, чем ей

грозит необъявленная война между Россией и Америкой. "Пепси-Кола",

"Макдональдс" и другие межнациональные монстры лишились значительной части

своего пирога. Но больше всего пострадала Германия, вложившая в экономику

России многомиллиардные средства. Недаром представитель Берлина воздержался

при голосовании о введении эмбарго на ассамблее ООН. Слишком много было

завязано в одно целое с Россией, и разорвать эти отношения стоило огромных

затрат. Но, повинуясь нажиму США и НАТО, Германия отказалось от поставок

российского газа, и ей пришлось закупать его в огромных количествах в

Кувейте. Это было очень накладно, сжиженный газ стоил гораздо дороже,

приходилось отапливать города "с колес", любая задержка танкеров грозила

обернуться большими неприятностями для всей страны и правительства.

В гамбургской пивной "Старый Франс"его знали как герра Вальтера.

Высокий, худой старик в светло-коричневом плаще и такого же цвета шляпе

неизменно появлялся в восемь часов вечера. Ни с кем не здороваясь, брал два

пива, сто граммов водки и сидел с ними до самого закрытия. Длинные седые

волосы, выбивающиеся из-под шляпы, всегда казались неопрятными, немытыми.

Худое лицо со впавшими щеками щедро украшали старые шрамы, а, открыв рот,

старик демонстрировал изрядный недостаток зубов. Медленно потягивая пиво, он

вслушивался в голоса вокруг него, но сам никогда не заговаривал, при нужде

ограничиваясь односложными, короткими ответами.

В тот вечер народу в баре было больше чем обычно. Футбольный клуб

"Гамбург" наконец-то начал показывать игру, достойную своих болельщиков, шел

на третьем месте в бундеслиге и в этот день разгромил извечного чемпиона

"Баварию" со счетом три-один. Столик Вальтера долго оставался

неприкосновенным, но и к старику наконец подсел невысокий, добродушного вида

бюргер с синим шарфом фаната на шее.

-- Герр позволит присоединиться? -- вежливо спросил он завсегдатая

"Старого Франса", обнаружив при этом характерный акцент недавнего

переселенца откуда-нибудь из Казахстана. Старик не очень дружелюбно глянул

на потревожившего его покой человека, недовольно буркнул что-то, но тем не

менее кивнул головой на свободный стул. Отхлебнув добрую порцию пива,

незваный гость мечтательно сказал:

-- Да, если бы "Гамбург" всегда так играл, то мы бы выиграли и Лигу

чемпионов.

Старик со злостью уставился на назойливого фаната. Желтоватые белки его

глаз, сморщенная кожа лица, красные прожилки вен, длинные космы седых волос

-- все это контрастно смотрелось с благостным, краснощеким, гладким лицом

его собеседника.

-- Я не интересуюсь футболом. Два десятка жеребцов, гоняющих какую-то

тыкву, это не для меня, -- пробурчал Вальтер.

-- Конечно, я знаю, что вы больше любите совсем другие виды спорта,

например, рулетку, так ведь, герр Вальтер?

Старик быстро глянул на собеседника, затем спросил:

-- Вы из полиции? Отдел надзора? Рулетка ведь не запрещена, не правда

ли?

-- Нет, я не из полиции, скорее, наоборот.

-- И что вам надо?

-- У меня деловое предложение, но обсуждать его будем не здесь. Я

подожду вас на улице.

Они неторопливо шли по ночным улицам, и никто из гуляющих пар и

продолжающих колобродить болельщиков не обращал на них внимания.

-- Мы знаем про вас очень много, гораздо больше, чем узнала в свое

время полиция. Вы Вальтер Крафт, последний из оставшихся в живых членов

знаменитой террористической организации "Баадер-Майхоф". По этому делу вы

прошли как сочувствующий, наверное, поэтому уцелели и в тюрьме.

Террористическая организация "Баадер-Майхоф" доставила немало хлопот

полиции ФРГ в семидесятые годы. Убийства и похищения видных промышленников,

прокуроров и крупных чиновников в течение нескольких лет держали страну в

огромном напряжении. В кровавой истории группы было все: закладка бомб,

убийства, захват заложников и самолетов. Поэтому многие вздохнули с

облегчением, когда трое основателей группы, уже приговоренные к пожизненному

заключению, покончили с собой в тюрьме.

-- С чего вы взяли? -- хмыкнул Вальтер.

-- В архивах "Штази", тех, что успели вывезти в Россию, мы нашли

докладную одного из ваших парней, работавших на разведку ГДР. Знаете, кто

это был?

-- Нет.

-- Альт.

-- Ганс Альт! -- старик даже остановился. -- Вот бы никогда не подумал.

Он куда-то исчез перед самым моим арестом. Я подозревал, что именно он сдал

меня, но это оказался Курт.

-- Да, он успел уйти и умер в Венгрии два года назад. Именно он оставил

подробную характеристику на вас как на крупного специалиста в своем деле.

-- Они дали мне пятнадцать лет, хотя так и не смогли доказать

причастность к терактам организации, -- разоткровенничался Вальтер. -- То,

что Андреас, Ян и Гудрун покончили собой, чистая ерунда. Я слишком хорошо

знал их, ни один не думал о такой смерти. Если бы имелась хотя бы какая-то

возможность сбежать, хоть через двадцать лет, хоть через тридцать, они бы ее

не упустили. Их убили, потому что боялись и побега, и того, что последуют

новые захваты заложников с попытками обмена. В свое время мы частенько

встречались в "Старом Франсе". Все изменилось, время, люди, только "Старый

Франс" все тот же. Когда хозяин решит поменять интерьер, умрет и эта часть

моей молодости. Так что вам надо?

-- У вас хорошая пенсия, на нее можно прожить, и неплохо. Но вы

азартный человек, герр Вальтер. Каждый месяц вы ездите в Монте-Карло и

спускаете все в рулетку.

-- Пусть они подавятся своей пенсией. Это жалкая подачка, ведь в их

тюрьмах я оставил здоровье. Три года меня избивали каждый день, требуя

признаться в том, что я был в том микроавтобусе при похищении Шлейхера.

-- Мы предлагаем вам лично миллион долларов.

-- И что мне надо делать? -- хмыкнул Вальтер. -- Убить канцлера или

президента? А может взорвать рейхстаг?

-- Нет. Существует группа молодежи, желающая продолжить дело

"Баадера-Майхофа". У них есть почти все -- оружие, желание поставить на уши

всю страну, нет только руководителя и консультанта. Оружие ведь само собой

не стреляет. Подумайте над нашим предложением.

Ответ старика поразил даже опытного вербовщика:

-- А что тут думать! Прозябать в этом дерьме? Нет уж, если есть перед

смертью возможность задать перца этим толстым бюргерским задницам, то ее

нельзя упускать. Пусть всем небесам будет жарко!

Через три недели после этого разговора, долгой зимней ночью в штабе

охраны нефтяного терминала Гамбургского порта было неспокойно. Уже несколько

часов бушевал шторм, принесенный атлантическим циклоном. В сети падало и тут

же резко возрастало напряжение, по освещенному периметру ограды одна за

одной перегорали лампочки прожекторов и светильников, а заменить их не было

никакой возможности.

-- Черт, в десятом секторе совсем ни черта не видно! -- выругался

сидевший за пультом систем слежения охранник-оператор. -- Откуда такие дикие

скачки напряжения? Эти галогенки должны выдерживать все, а они перегорают,

как свечки на рождественском торте. Может, все-таки послать подъемник и

попробовать сменить хоть пару ламп?

-- Не фантазируй, Ганс. Электрика сдует с вышки, как перышко, да и кто

согласится работать в такой ветер? -- отрезал дежурный начальник караула,

вглядываясь в мониторы наружного наблюдения. Телеметрия оставалась

единственной работающей охранной системой, все остальные виды сигнализации

за эту бешеную ночь просто вышли из строя.

-- Передают, что подобного шторма не было уже сорок лет, -- сказал

третий из охранников, слушающий небольшой транзистор. -- Помехи просто

дикие. Может, выпьем кофе? Чайник согрелся.

-- Давай, -- согласился шеф секьюрити, отходя от пульта к небольшому

столу. -- Ганс, ты будешь?

-- Конечно, только со сливками... -- Ганс хотел добавить что-то еще, но

тут ему показалось, что в проклятом десятом секторе мелькнула какая-то тень.

Не отрываясь, оператор смотрел на монитор несколько минут, к нему уже

подошел начальник с чашкой кофе, и лишь тогда тень появилась снова, двигаясь

в обратном направлении, от емкостей с нефтью к забору.

-- Там кто-то есть! -- закричал Ганс, пытаясь увеличить изображение на

экране. -- Кто-то проник на территорию терминала!

-- Тревога всем постам! -- скомандовал начальник караула, нажимая

красную кнопку. Тут же по периметру взревела сирена. Отдыхающий состав

караула еще выбегал на улицу, когда со стороны десятого сектора грохнул

взрыв и разгорающееся пламя пожара озарило серую мглу.

Через полчаса на месте пожара собрались десятки пожарных и полицейских

машин. Горящую громадную емкость поливали из десятков стволов и

пенотушителей, черная бахрома дыма тянулась в сторону города.

-- Хорошо, что сегодня ветер с севера, -- сказал мэру начальник

пожарной охраны города, косясь на подветренную сторону, где в полукилометре

возвышались серебристые круглые емкости со сжиженным газом. В этот момент к

ним подошел начальник криминальной полиции.

-- Все подтверждается, сетка разрезана кусачками, сами они валялись

метрах в десяти от забора.

-- Значит, теракт?

-- Безусловно.

В это время в пяти километрах от терминала, на трубе заброшенного

завода Вальтер Крафт в бинокль любовался делом своих рук. Ветер с такой

яростью трепал его тщедушное тело, что лишь спасательный монтажный пояс

удерживал диверсанта на площадке. Снизу, по маршевым лестницам загремели

шаги, на площадку поднялся Дитер Клосс, основатель и руководитель группы

"Б.Р.Э." -- сокращенно "Баадер, Распе, Энслин". Десять молодых парней и две

девушки из благополучных, обеспеченных семей, пресытившись благостной,

скучной жизнью искали способ стать сверхлюдьми. В своих поисках они успели

побывать и в секте сатанистов, и в неонацистах. Ни те, ни другие не устроили

этих парней. Им были нужны не митинги и не лозунги, не тайные сборища и

ритуалы, они жаждали славы, власти, крови и чужого страха.

-- Ну что? -- спросил старик.

-- Там собралась чертова уйма полицейских машин и пожарных, телевидение

сразу пяти каналов.

-- Хорошо, сейчас мы им преподнесем сюрприз.

Взрыв емкости с нефтью был лишь первым актом дьявольского замысла

старого террориста. Один из членов группы устроился на терминал подсобным

рабочим. Два дня назад он пронес на территорию хранилища и подложил под одну

из емкостей пластиковую радиоуправляемую бомбу. Склонившись к рации, Вальтер

нажал красную кнопку. Тысячегаллонная емкость со сжиженным газом была

заполнена лишь на треть, но и этого хватило для того, чтобы, сдетонировав,

снести в радиусе километра все живое и неживое. Огромный огненный шар

напоминал атомный взрыв. Сотни людей, пожарных, полицейских, журналистов и

просто зевак за считанные секунды сгорели в рукотворном аду. Сила взрыва

была такова, что дымовую трубу, убежище Вальтера, раскачало, как дерево в

шторме, и оба террориста лишь с помощью монтажных поясов удержались на

площадке. За десяток километров от взрыва в самом городе повыбивало стекла в

жилых домах. Когда стих жуткий грохот, и к Дитеру снова вернулся слух,

первое, что он услышал, был хохот старого подрывника. Пламя на горизонте все

разгоралось, горели уже все емкости с нефтью, огонь охватил и остальные три

шара с сжиженным газом. Тушить их было некому. Две трети пожарных Гамбурга

сгорели в ловушке между двух терминалов.

-- Пошли, а то, если рванут и эти шарики, труба не выдержит, -- сказал

Вальтер и первым начал спускаться вниз. Он не ошибся, они еще не вышли за

территорию завода, когда взорвалась еще одна емкость с газом, послужив

детонатором для остальных двух. Взрывной волной снесло не только старую

трубу, от рукотворного землетрясения начали рушиться и сами ветхие корпуса

завода. Террористы бежали среди падающих стен, в клубах пыли, чудом

оставаясь в живых среди этого ада. Громадная эстакада обвалилась как раз над

ними, но словно дьявол прикрыл их своею ладонью, и многотонная металлическая

конструкция грохнулась на землю в каких-то метрах за спинами бежавших

террористов. Лишь за забором они почувствовали себя в безопасности и

остановились. Старый Вальтер, прислонившись спиной к столбу, медленно сполз

на землю, с хрипом и стонами переводя дыхание. Обеспокоенный Дитер склонился

над ним:

-- Эй, старик, ты чего? Ты, случаем, не подохнешь?

-- Не... дождешься... Это только начало...

Через две недели группа провела еще один теракт на газовом терминале в

Ганновере. На этот раз им не повезло, охрана была усилена, в бою погибли

почти все, лишь старый Вальтер и его более молодой сподвижник Дитер сумели

прорваться к емкостям с сжиженным газом. Залегший за опору Клосс

отстреливался от охранников из автомата, а Вальтер спокойно и с виду даже

неторопливо прикрепил пластит к днищу шара, вставил запал. Затем он подполз

к напарнику и пристроился с автоматом с другой стороны опоры.

-- Карл ушел или нет? -- спросил он.

-- По-моему, нет. Я видел, как он упал.

-- Сколько тебе лет?

-- Двадцать шесть, -- сказал Дитер и дал еще одну очередь. По ним

стреляли редко и очень аккуратно, стараясь не попасть в саму емкость.

-- Жалко, перед смертью и вспомнить нечего.

-- Почему нечего, -- Клосс, приподнявшись, повернулся лицом к старику.

-- А тот взрыв в Гамбур... -- Пуля снайпера, попав в голову, прервала на

полуслове последний монолог террориста.

Вальтер откатился в сторону, достал из рюкзака пульт адской машинки и,

пробормотав: "Сейчас вам будем немного жарко. Делайте ваши ставки, господа",

-- нажал на кнопку.

Уничтожение двух крупнейших терминалов привело к тому, что целые

федеральные земли Германии остались без отопления. А зима в том году в

Европе выдалась на редкость холодная. Даже в Испании выпал снег, морозы

добрались до Италии и Кипра. В Россию срочно прилетел канцлер ФРГ Шнейдер, и

через сутки голубое золото потекло по трубам в сторону Рейна. Первый клин

между США и Европой был благополучно вбит.

ЭПИЗОД 30

Операции за рубежом требовали больших, просто огромных затрат валюты.

Кроме контрабандной торговли нефтью и бензином к добыче валюты подключили и

спецслужбы.

Еще в июле две тысячи четвертого года Леонид Белый, он же Леон

Вассерман, израильский подданный с российским прошлым, некоронованный король

цветной металлургии, подал в суд Нью-Йорка иск к российскому правительству

-- ему прекратили выплачивать дивиденды за акции алюминиевой промышленности.

Суд удовлетворил его притязания, но, естественно, никто не собирался

отдавать хитрому еврею его миллионы. Тогда он подал иск в международный суд

в Гааге. Те так же быстро решили дело в пользу Белого. После этого Леон уже

со спокойной душой подал прошение к правительству ряда стран отсудить часть

недвижимости российского правительства в его пользу. В частности, он

претендовал на ряд офисов "Газпрома" в нескольких европейских государствах.

Он уже чувствовал себя победителем, когда Леону доложили, что с ним хочет

встретиться чиновник российского посольства в Израиле.

-- Ага! -- возрадовался Леон, обращаясь к своему секретарю. Небольшого

роста, с объемным животом и седой шевелюрой, магнат, несмотря на тучность и

солидный возраст, просто кипел природной энергией. -- Почувствовали, что

пахнет жареным! Сейчас они попробуют откупиться, но тогда я вздерну

контрибуцию раза в два. Вели пропустить и побудь со мной, учись как это надо

делать.

Господин, вошедший в кабинет миллиардера, выглядел типичным посольским

клерком: безупречный костюм, бесстрастное лицо, дипломат в руке.

-- Третий советник посольства Иванов, -- представился он.

-- Ну и с чем же вы пожаловали к нам, господин Иванофф, -- с усмешкой

исковеркав фамилию на западный манер, спросил Леон.

-- Господин Белый, мы знаем, что вы нажили в нашей стране состояние,

оцениваемое журналом "Форбс" в полтора миллиарда долларов. Мы разобрались в

происхождении этих денег и решили, что вы недоплатили налогов в российскую

казну пятьсот миллионов долларов. Вам дается месяц на погашение этой

задолженности. Кроме того, мы предлагаем вам забыть о заинтересовавшей вас

недвижимости и отозвать все иски. На это вам дается неделя.

Ошеломленный Леон переглянулся с секретарем и спросил:

-- И что же будет, если я не сделаю этого?

-- Тогда мы не можем гарантировать безопасность вашей семьи, -- все так

же ровно и холодно ответил Иванов.

-- Это угроза?!

-- Это предупреждение.

-- Дешевый трюк, вы не сможете меня здесь достать. За мной стоит не

только личная охрана, но и "Моссад", лучшая разведка мира.

-- Да, вы лично можете не беспокоиться. Нам ведь нужна ваша подпись под

документами. Но у вас есть брат, сын, очень много родственников. Так что

подумайте.

-- Не надо меня запугивать, -- сквозь зубы процедил миллиардер. --

Убирайтесь отсюда. И если не хотите громадного международного скандала, то

убедите ваших начальников забыть все эти глупые претензии.

-- Как хотите, -- пожал плечами посланник. Подхватив свой дипломат, он,

не прощаясь, вышел из кабинета Белого. Того же трепала лихорадка бешенства.

-- Нет, какое хамье! Они мне угрожают!

Забыв все свое хасидское настоящее, Леон поливнул щедрым российским

матом.

-- Я им устрою ультиматум, они не только что этого Иванова отзовут, их

вообще всех вышлют из Израиля!

Торопливо подойдя к столу, он нажал на одну из кнопок селектора,

прокрутил пленку магнитофона назад и с силой надавил клавишу

воспроизводства. Но вместо ожидаемых голосов и он, и секретарь услышали

равномерный шум помех.

-- Черт, что такое?!

Отмотав пленку еще чуть назад, Леон понял, что запись испорчена

целиком.

-- У него в дипломате был глушитель прослушки, -- рявкнул Белый. --

Почему его не обыскали при входе?!

-- Но он ведь дипломатическое лицо, -- пожал плечами секретарь. -- Кто

мог знать, что он поступит вот так?

-- Мог знать, мог знать!.. -- передразнил его Леон. -- Надо

предусмотреть все. Усилить охрану, предупреди Михаила и детей. К Арону

приставь телохранителей.

-- Но он не согласится с этим, вы же знаете своего сына. К тому же вряд

ли они достанут его в Англии. А Михаил вообще сейчас на Мальдивах.

-- Достанут, не достанут! Мне не нужны эти "авось" и "небось"! Когда у

Марии кончается служба?

-- Через месяц.

-- Попробуй нажать на этих вояк, чтобы ее отпустили пораньше.

-- Это будет трудно.

-- Ничего не знаю, за что я тебе плачу деньги? Сделай!

Дочь Белого, двадцатилетняя Мария, проходила ежегодную трехмесячную

службу в израильской армии.

-- Но мне кажется, что как раз там ей будет более безопасно. Тем более

она там с Анной.

Леон задумался.

-- Может быть. Но все-таки попытайся ее отмазать от этой дебильной

армии. Или хотя бы найди им телохранителей среди солдат.

Прошла неделя, все было спокойно. Служба личной безопасности Белого не

зафиксировала никаких попыток прослушивания или просмотра его апартаментов.

Леон по своим личным каналам обратился в "Моссад", разведчики также не

обнаружили никаких угрожающих действий в отношении дома или семьи

миллиардера. И он сам, и его секретарь уже начали считать, что все угрозы

были чистейшим блефом, когда раздался звонок телефона.

-- Да, приемная Леона Белого.

-- Мне нужен ваш шеф.

-- Кто его спрашивает?

-- Скажите, что Иванов, из российского посольства.

Секретарь вихрем ворвался в кабинет Белого. Тот в это время дремал в

кресле с номером биржевых новостей на коленях.

-- Шеф, это из русского посольства, тот самый Иванов!

Ошеломленный, со сна, Белый нехотя принял из рук секретаря телефон:

-- Слушаю.

Ровный, бесстрастный голос спросил:

-- Насколько я понял, вы не выполнили наших условий?

-- Идите к черту!

-- Жаль, мы хотели как лучше.

В телефонной трубке раздались короткие гудки. К изумлению службы

безопасности, снова не удалось сделать запись разговора. Каким-то образом на

пленке оставался все тот же равномерный шум.

На следующий день, вечером, Мария Белая с двоюродной сестрой Анной

патрулировали ночные улицы Иерусалима. Несмотря на многолетнюю конфронтацию

с арабами, улицы Вечного города были залиты огнями, звучала музыка,

многочисленный народ бродил по узким улочкам, присаживаясь за столики

бесчисленных кафе под открытым небом, звучал смех.

Большинство гуляющих было молодыми людьми, и очень многие из них

оглядывались на двух красивых девушек в армейской форме, с тяжелыми

штурмовыми винтовками "Галил" в руках. Может, кто-то бы и подошел к юным

амазонкам, но армейских леди сопровождали еще трое внушительного роста

солдат.

Все шло нормально, и Мария, и более высокая, эффектная Анна чувствовали

себя в подобной обстановке как рыба в воде. На Анну заглядывались больше,

она пошла в мать, русскую, и черные волосы странным образом сочетались с

синими глазами. Рядом с ней неотступно находился Менахим Абрамсон, бой-френд

Анны, никак не желаемый признаваться Михаилом Белым за жениха. Тот все-таки

надеялся выдать единственную дочь не за сына мелкого аптекаря, а за

кого-нибудь из отпрысков первой десятки сионистского капитала.

-- Купи сигарет, -- попросила Анна, оборачиваясь к своему личному

телохранителю. Тот с обожанием посмотрел в синие глаза девушки, несколько

заторможенно кивнул головой и отправился к ближайшему лотку. В это время

Мария встретила свою знакомую, школьную подругу еще по Москве.

-- Ленка, Минаева! Ты откуда здесь!

-- Машка!? Ну ты даешь, с автоматом, в этой форме.

Раздобревшая, курносая девица в коротком синем платье, трещавшем на ней

по швам, была до смерти обрадована нежданной встречей в таком необычном

месте. Ее американский муж с недоумением прислушивался к варварскому языку

своей жены и заученно улыбался голливудским оскалом.

-- Ты что здесь делаешь?

-- В гости приехала, с мужем. Живу в Нью-Йорке, у него здесь сестра...

Анна машинально прошла чуть дальше тараторивших на русском подружек,

остановилась, дожидаясь Менахима. Тот уже шел обратно, высокий, мощный, с

беспечной улыбкой на пухлых губах. Короткая прическа очень шла к его

загорелому лицу. Под сердцем Анны ворохнулось что-то теплое, и она уже

знала, что ребенок от этого человека. Она не заметила, как рядом с ней

появилась молодая арабская девушка в типичном деревенском наряде, странно

похожем на одежду российских баб. Широкая, длинная юбка, сверху легкая

кофта. Цветастый головной платок, совсем как у деревенских доярок, туго

завязан вокруг шеи, и ни один волосок не выбивается наружу. Лицо девушки

выдавало ее юный возраст. Вот только большой живот указывал на среднюю

степень беременности. Девушка перед этим явно кого-то искала, неторопливо

переходя от одного столика к другому. При виде Анны глаза ее расширились,

она подошла и тихо спросила:

-- Ты Анна?

-- Да, -- удивленно ответила та.

Тогда арабка подалась вперед и обняла еврейку. Та опешила. Менахим

видел все это со стороны, метров с десяти. Он даже заметил, как расширились

глаза Анны, но не понял почему. А девушка уже почувствовала вместо мягкой

упругости женского живота угловатую плотность толовых шашек. В ту же секунду

рванул взрыв, во все стороны полетели обрывки ткани, куски плоти и кровь.

Люди с воплями шарахнулись в сторону от взрыва, лишь высокорослый солдат с

криком отчаяния пробивался сквозь бегущую толпу. То, что он увидел на месте

взрыва, было уже трудно назвать человеческими телами.

Кроме двоих убитых пострадали еще пятеро, Мария и Менахим отделались

контузией. До конца своих недолгих дней он не мог себе простить, что опоздал

и не погиб вместе с любимой.

На следующий день, ближе к обеду, в загородном доме Белых стояла

обычная для похоронных дел суета. Сам хозяин дома с расслабленным видом

сидел на обширном балконе второго этажа в шезлонге, с бокалом холодного

виски в руках. Перед ним стоял человек, имя которого мало кому было

известно. Директор разведки "Моссад" прибыл как частное лицо принести

соболезнования видному члену еврейского общества.

-- И все-таки мы не находим в этом взрыве никаких следов русской

разведки. Эта девица, Зульфия, принадлежала к организации "Хезболах".

Полгода назад на юге Ливана погибли ее брат и жених. Самый обычный

смертник-снаряд.

-- А я в это не верю! Серия угроз, а затем смерть Анны. Именно Анны, а

не Марии! Как они и обещали, -- слова вырывались из горла алюминиевого

короля как собачий лай, кусками, в груди что-то хрипело и булькало.

-- Но это может быть просто совпадение. Выбрала самую красивую девушку

на бульваре и взорвала ее.

-- Почему же тогда она не выбрала никого из парней, а подошла именно к

Анне?

Важный гость устало вздохнул:

-- Похоже я вас не смогу переубедить.

-- Нет...

Этот бессмысленный разговор прервал возглас с плоской крыши дома.

-- Летит!

Хозяин дома тяжело поднялся с шезлонга, они вдвоем подошли к самому

краю балкона. На горизонте показался маленький силуэт вертолета, на борту

которого находился Михаил, родной брат Леона Белого. Его отдых на Мальдивах

прервался самым жутким образом. Душа Леона заныла в предчувствии неизбежного

разговора с братом, тот знал об угрозах со стороны русских.

До виллы Белого оставалось не более километра, легкая стрекоза шла над

"зеленкой" оливковых садов. Леон поднес к губам свой бокал, но отхлебнуть

виски не успел. Из зеленой полосы садов полоснул белый след отработанного

пороха и в ту же секунду вспышка взрыва разнесла вертолет на куски. Они еще

падали на землю, когда Леон услышал, как кто-то кричит, отчаянно, во все

горло. Лишь потом он понял, что это кричит он сам.

Через два дня Леон Белый отозвал все свои имущественные иски из

европейских судов, и перечислил пятьсот миллионов долларов в румынский

филиал одного солидного европейского банка. Это была лишь одна из

многочисленных удачных операций ГРУ по самофинансированию. На подкуп

боевиков "Хезболаха" ушло всего десять миллионов долларов. Игра стоила свеч.

Не всегда эти операции проходили гладко. Два сотрудника ГРУ попали за

решетку в Великобритании при попытке выбить деньги у Амирадзе, нефтяного

магната средней руки, успевшего вовремя слинять на Запад. Они получили по

двадцать лет тюрьмы. Парни прокололись, позарившись на черный нал. Спецам из

МИ-6 без труда удалось взять обоих с поличным, пометив доллары специальной

краской. Сам Амирадзе был взорван в машине со всей семьей через полгода

после суда, а неудачников обменяли через два года на троих пойманных в

районе Кавказа агентов британской разведки.

Еще одна неудача подстерегла СВР во Франции. Резидент этой разведки

Василий Калинкин отыскал в одном из местных банков большие суммы люберецкой

братвы. Почти все члены преступного сообщества погибли еще во времена

Доронина, лишь хранитель общака по кличке Зяма сумел выбраться из России и

мирно поживал себе в Ницце, катаясь на собственной яхте и меняя девочек

каждые два месяца. Именно эту слабость и использовал Калинкин. Зяма

предпочитал коротать ночи со своими русскими девками, не брезгуя, впрочем, и

хохлушками. Калинкин подсунул ему совершенно умопомрачительную девицу с

задатками природного гипнотизера. Через две недели она повела несчастного

Зяму под венец, а через месяц справила по нему траурную тризну. Дяденька

как-то умудрился выпасть за борт собственной яхты. Но после этого и сам

Калинкин исчез в неизвестном направлении со всеми капиталами, яхтой и той

самой девицей.

ЭПИЗОД 32

Полдень. Несмотря на зиму, температура на Аравийском полуострове

устойчиво держалась в районе двадцати пяти градусов. На небе не было ни

облачка, казалось, что сама природа приготовила сцену для величественного и

могучего зрелища. В Ормузский пролив медленно втягивалась армада

американских кораблей во главе с авианосцем "Эйзенхауэр". Эскадра шла навеки

установленным порядком: впереди минные тральщики, затем противолодочные

корабли, эсминцы, потом сам авианосец. За ним шел крейсер "Тикондерога" с

двадцатью четырьмя "Томагавками" на борту и два десантных судна типа

"Тарава" с полком морской пехотой. Ну и замыкали кильватерную колонну те же

юркие эсминцы, смотревшиеся на фоне угловатого трехсоттридцатиметрового

"Эйзенхауэра", как аквариумные рыбки рядом со щукой.

Локаторы всех кораблей работали беспрерывно, прощупывая воздушное

пространство над собой. В ход были задействованы сонары и эхолоты.

Выдвинувшись впереди эскадры на добрых сто километров, самолет дальнего

радиолокационного обнаружения Е-2 "Хокай" прочесывал акваторию залива.

Разлетевшиеся веером в расширяющейся части залива три вертолета "Сэйч-3д",

опустив гидрофоны, вслушивались в многоголосье водной стихии, пытались

отыскать среди обычных звуков дельфиньих стай и рыбьих косяков свистящие

звуки кавитации винтов вражеской подводной лодки. Но пока операторы

фиксировали только звуки прохождения своей атакующей субмарины типа "688". И

над всем этим в ста километрах левее пролива, в хрустальной голубизне

безоблачного неба, на высоте десяти километров "Боинг-767" с круглой

антенной системы АВАКС просматривал сушу, землю и воздух уже на сотни

километров в округе.

Расчлененная на десятки кораблей, самолетов и вертолетов боевая армада

на самом деле представляла собой один огромный кулак, неуязвимый и

смертоносный. Она должна была продемонстрировать руководству Ирака, что

такое мощь великого государства. Было похоже, что новое поколение иракцев

забыло силу "Бури в пустыне". Вдоль границ с Кувейтом снова появились

танковые дивизии. Иракцы еще опасались вторгаться в так называемые "зоны

безопасности", но пройти их форсированным маршем было делом пары часов.

На мостике фрегата "Монтгомери" царила деловая, обыденная обстановка.

Командир корабля Джеймс Бадли неторопливо прохаживался за спинами

подчиненных, изредка вглядываясь в приборы и мониторы компьютеров. Лейтенант

Джонсон, недавний выпускник училища и дежурный офицер на данной вахте, уже

несколько минут разглядывал что-то на иранском берегу в громадный

стационарный бинокль.

-- Лейтенант, что вы там увидели? -- спросил Бадли, останавливаясь за

его спиной. Джонсон вздрогнул от неожиданности и, распрямившись, доложил:

-- Арабы, сэр.

-- Какие арабы?

-- Кочевники. С шатрами, с верблюдами. Молятся.

Нагнувшись, капитан сам взглянул в окуляры. На высоком берегу

действительно виднелся шатер, рядом были привязаны верблюды. Час намаза уже

прошел, сухопарый старик в рваном халате свернул молельный коврик и не

торопясь скрылся в шатре.

-- Ты что, первый раз видишь такое? -- спросил капитан.

-- Ну да. Я думал, кочевники, Аладдин, верблюды остались только в

комиксах да мультиках.

-- Ну что ж, сынок, если тебя так привлекает экзотика, то ты выбрал

самую подходящую профессию.

Кто-то из операторов за пультом откровенно заржал. Он-то знал, какая

это рутина, служба на флоте, когда сушу и девушек в лучшем случае видишь

через мощнейшую оптику.

В это время в шатре молодой человек, одетый так же, как и все остальные

члены небольшого племени кочевников, неотрывно смотрел на экран небольшого

компьютера-ноутбука. Тот в свою очередь был подключен к телефону спутниковой

связи, по виду самому обычному. Необычной была только картинка на дисплее.

Если бы сейчас кто-нибудь из офицеров на мостике "Эйзенхауэра" увидел ее, то

очень бы удивился. Без сомнения, это была радиолокационная панорама

Ормузского залива, снятая с американского космического спутника-шпиона,

одного из четырех оставшихся на высоких, стационарных орбитах. Особых красот

этот пейзаж не показывал, изображение берегов и кораблей было выполнено в

графическом варианте. Точно такую же картинку сейчас видел один из

операторов на мостике авианосца.

Несмотря на арабский наряд и безупречное знание языка, лицо молодого

человека казалось более светлым, чем у остальных членов семьи кочевников.

-- Хасан, -- сказал он, поглядывая то на экран, то в сторону залива. --

Прикажи собирать вещи, мы уходим.

-- Хвала аллаху, а то моим верблюдам скоро бы пришлось есть камни.

Старик вышел из шатра и начал высоким гортанным голосом отдавать

приказания женщинам и троим сыновьям. В это время его гость в последний раз

взглянул на водную гладь пролива, мелко перекрестился и нажал на кнопку на

пульте ноутбука. На экране дисплея, чуть впереди силуэта "Эйзенхауэра",

появилась яркая точка. Точно такую же точку увидел оператор на авианосце.

-- Сэр, что это такое? -- воскликнул он. Адмирал Грейг сделал всего три

шага вперед, но точка уже исчезла с дисплея.

На берегу человек в шатре нажал еще одну кнопку и небольшой пиропатрон

перерубил трос, до этого удерживающий на дне обширную емкость из

прорезиненной ткани. Огромный шар устремился вверх, к поверхности воды.

-- В чем дело, сержант? -- спросил адмирал.

-- Только что вот здесь, прямо по курсу, появлялась... -- сержант не

успел докончить свою фразу, как его перебил сосед за пультом эхолота.

-- Сэр, что-то большое поднимается со дна залива! Оно как раз под нами!

-- Полный вперед! -- скомандовал Грейг, лишь глянув на экран дисплея.

Но огромная махина водоизмещением восемьдесят девять тысяч тонн -- не

гоночный катер. Сигнал едва успел поступить в машинное отделение, как мягкая

оболочка коснулась винта "Эйзенхауэра", с берега поступил еще один

радиосигнал, и небольшая пластиковая бомба, взорвавшись, соединила два

компонента жидкой бинарной взрывчатки, инертной по отдельности и страшной

вместе.

Рассчитать скорость подъема мины было довольно сложно, огромный шар

взорвался под кормой авианосца. Сила его взрыва была такова, что

пятидесятиметровый кусок корабля в секунду отрезало словно газосваркой. Если

бы мина взорвалась в центре авианосца, то он бы переломился пополам и

затонул в считанные минуты. А так самый большой в мире военный корабль

держался на плаву еще сорок минут.

Тысячи людей до последнего боролись за живучесть гиганта. Положение

авианосца ухудшилось из-за того, что сдетонировал один из орудийных погребов

и взрывом повредил три водонепроницаемые перегородки. Вода прорвалась по

левому борту, вызвав, кроме килевого, и опасный боковой крен. Она начала

поступать в машинное отделение, пришлось заглушить реактор. Мощности

вспомогательных дизелей не хватало для работы откачивающих помп. С

подошедшего эсминца был брошен конец, и авианосец медленно начали

буксировать к берегу. Полузатопленный, накренившийся набок "Эйзенхауэр"

сейчас, как никогда, походил на огромный утюг. В довершении всего в трюме

начали срываться с крепежа и с грохотом биться о борта самолеты, по пути

калеча людей и еще больше увеличивая крен. Лишь убедившись, что корабль

спасти не удастся, Грейг приказал команде оставить судно. Полторы тысячи

человек просто попрыгали за борт, при существующем положении шлюпки можно

было спустить лишь с одной стороны, да на это уже и не было времени.

В воде людей подбирали десятки катеров с кораблей сопровождения. Со

стороны казалось, что громаду авианосца облепили сотни оранжевых муравьев.

"Монтгомери" до последнего буксировал его, лишь когда "Эйзенхауэр" начал

медленно и неуклонно заваливаться на бок, он обрубил концы. Серая угловатая

громада за какие-то секунды набрала скорость и с грохотом перевернулась,

вызвав гигантскую волну. Громадные фонтаны пара, вырвавшись из лопнувшего

паропровода, заживо сварили несколько зазевавшихся моряков, казалось, что

агонизирующий корабль испустил последний вздох. Глубины в этих местах

оказались незначительными, и серое брюхо громадного корабля так и осталось

на поверхности, на два метра возвышаясь над уровнем моря. Струйки пара

по-прежнему выбивались из-под обшивки авианосца, и со стороны казалось, что

это огромный умирающий кит лежит на отмели.

При взрыве погибли сто двадцать шесть человек. Еще двадцать не успели

вовремя покинуть судно. Для такой тяжелой ситуации это были минимальные

потери. И команда, и адмирал показали себя достойными моряками.

Бинарная мина с жидкой взрывчаткой была поставлена русской атомной

подводной лодкой за месяц до гибели авианосца. Большую емкость из

прорезиненной ткани прикрепили ко дну массивным каменным грузом. Оба

компонента мины имели меньший удельный вес, чем вода, лишь тридцать грамм

латуни пошли на взрыватель, они не фиксировались чуткими металлоискателями

противоминной защиты. Система была еще не отработана до конца, у нее имелось

два существенных недостатка. Для наведения ее непременно нужен был спутник,

которого у России над районом пролива не было. Проблему решили с помощью

хакеров. Те просто взломали код связи с американским спутником и спокойно

доили информацию оттуда. Ответный сигнал нужен был для нивелирования

положения судна и мины.

Ну, а самым большим недостатком системы был небольшой радиус действия

радиовзрывателя. Именно поэтому резиденту ГРУ в Иране Василию Антипину

пришлось целых десять дней сидеть на берегу залива, дожидаясь визита

долгожданных гостей. Увы, в дальнейшем ему не повезло. Семейство бедняка

араба, согласившееся доставить странного человека на берег пролива и обратно

в Шираз, решило, что оно получит больше денег, если сдаст этого неверного

иранской полиции, ведь только неверный мог пропустить время намаза. В

завязавшейся драке Антипов ранил двоих детей старика и сгоряча был убит. Но

это не принесло счастья семье кочевника. Подозревая, что в дипломате с

хитрой техникой хранятся еще и деньги, они, не зная кода, попытались

раскрыть кейс с секретной аппаратурой. Взрыв получился такой, что от шатра и

его обитателей остались одни клочья.

Экипаж подлодки был награжден орденами, ее командира и Антипина

представили к званию Героя. В Ираке по случаю гибели самого большого

авианосца Америки был объявлен праздник.

ЭПИЗОД 35

За неделю до этого события в горах турецкого Курдистана, чуть левее

Арарата, по едва заметным тропам пробирался небольшой караван. Десять

лошадей и пятнадцать неприхотливых мулов двигались бодро и легко,

чувствовалось, что караван идет порожняком. Три десятка человек

сопровождения были вооружены в основном автоматами Калашникова, хотя

попадались и "Узи" и "М-16". К полудню караван достиг небольшой долины в

пятидесяти километрах от границы с Арменией.

Пять человек с пулеметами заняли вершины окрестных скал, остальные

натянули полог, развели под ним костер и начали готовить нехитрый обед. Лишь

два человека, отойдя в сторону, развернули потрепанную карту.

-- Да, мы вышли точно. И погода сегодня как по заказу, -- сказал

старший из них, внушительной комплекции, с массивным, крупным лицом, густыми

усами и сильной сединой в волосах.

Более молодой собеседник осторожно позволил себе усомниться:

-- Боюсь, что они не смогут прилететь, товарищ командующий. Низкая

облачность.

-- Вертолетам она нипочем. Главное, что не летают проклятые разведчики

турок.

Через час обед был готов, а в два часа, точно в условленное время, с

севера послышался отдаленный гул моторов.

-- Огни! -- крикнул командир, и навес был сорван с костров. После

этого, повинуясь его командам, бойцы отряда залегли за камнями и приготовили

оружие. Наконец из-за горного хребта вынырнули два вертолета МИ-8 с

закрашенными опознавательными знаками. "Вертушки" шли между скал, по

ущельям, стараясь как можно больше прижиматься к земле и не засветиться на

экранах локаторов. Почти одновременно они опустились на площадку рядом с

костром, открылась дверца одного из них, и высокий человек в пятнистом

камуфляже спрыгнул на землю.

Увидев его, командир курдов с облегчением вздохнул. Именно этот человек

месяц назад разыскал его среди скал Курдистана и предложил очень неплохую

сделку. Вертолеты продолжали молотить лопастями воздух, выключать движки

пилоты опасались, в высокогорье не всегда удавалось их быстро запустить.

Пожав руку генералу, человек в камуфляже крикнул на ухо курду:

-- Привезли все, что заказывали! Двести штук гранат к РПГ, патроны к

автоматам, два миномета, снайперские винтовки, медикаменты и тонну пластита

с дистанционными взрывателями!

Глаза генерала блестели, он улыбался, как на великом празднике.

Его люди уже таскали от вертолетов ящики и мешки, сразу вьючили их на

ослов и лошадей. Сопровождавших на каждом вертолете было всего по одному

человеку, весь остальной салон был заполнен оружием и боеприпасами.

-- Две остальные заброски проведем в течение месяца. Вот карты, там

подробные планы интересующих нас объектов. Сможете нанести удар через

неделю?

-- Только по одному из объектов.

-- Тогда по вот этому аэродрому. Кстати, он весьма досаждает и вам.

Через полчаса вертолеты были разгружены. Прощаясь, добрый посланец

пожал руку генералу и напомнил:

-- Следующий сеанс связи в среду. Частота минус десять, время плюс два.

-- Я помню.

Вертолеты по очереди поднялись в воздух и, все так же двигаясь по

ущелью, скрылись на севере. А караван, выбравшись из долины, глухими тропами

начал пробираться на юг.

В ночь после гибели "Эйзенхауэра" курдскими боевиками было совершено

нападение на военно-воздушную базу в районе озера Ван. Были взорваны

бензохранилище, пост управления полетами, уничтожены десять вертолетов,

наиболее досаждавших партизанам, и два самолета АВАКС "Боинг-767"

американской группировки межнациональных сил.

К этому времени танковые колонны Саддама уже захватили Кувейт, но

останавливаться на этом не стали, а пошли дальше, на Эль-Риад. Самолеты США,

поднявшиеся в воздух с баз в Саудовской Аравии, обнаружили неприятные

новшества.

Пара F-16, только что нанесшая удар по танковой колонне, сама

неожиданно попала под ракетный удар. Отчаянным пилотажем пытаясь уйти от

преследующей его ракеты, летчик кричал в микрофон:

-- Это третий, восьмой сбит! У них есть С-400, у них есть С-400, я

видел...

За первый же день боев было сбито восемь самолетов объединенных сил,

больше чем во всей "Буре в пустыне". Несколько на удивление точных ракетных

ударов вывели из строя крупнейший аэродром под Эль-Риадом. В этот раз

операция "Самум" явно затягивалась.

Уже через неделю после начала боев цена на нефть поднялась в десять

раз. Кризис усилился неожиданной забастовкой работников нефтепромыслов в

Венесуэле, игравшей роль основного поставщика "черного золота" для США из

Латинской Америки. Профсоюз этой страны понял, что имеет возможность

откусить большой кусок пирога, ранее достававшийся арабам. Чтобы хотя бы

как-то сбить цены на топливо, конгресс США принял беспрецедентное решение

расконсервировать несколько нефтяных скважин в Техасе. Кризис сразу ударил

по любимому детищу американской промышленности -- его величеству автомобилю.

Продажи машин упали в несколько раз, особенно это касалось автомобилей так

называемого "представительского" класса. Были остановлены конвейерные линии

крупнейших фирм, Детройт залихорадило в предчувствии неизбежной безработицы.

С пониманием того, что быстро решить проблему Ирака не удастся, к деятелям

Уолл-стрит пришло понимание неизбежности надвигающегося кризиса.

ЭПИЗОД 36

Спустя неделю после начала иранской кампании совсем в другой точке

земного шара, в небольшом югославском порту происходила выгрузка очередного

транспорта со стройматериалами для восстановительных работ в городах,

пострадавших от бомбардировок сил НАТО. Судов хватало, и не было ничего

особенного в том, что разгрузка шла ночью. Но любой из портовых грузчиков

сразу бы сказал, что происходит что-то необычное. Самый дальний из причалов

был оцеплен солдатами югославской армии, да и выгрузку производили военные,

отстранив от работ ночную смену.

Портальный кран, похожий на гигантского богомола, в очередной раз

склонил свой длинный хобот над трюмом транспорта. Минут пять стояла тишина,

затем взревели моторы, со скрежетом по желобам шкивов начали струиться

стальные тросы, и вскоре над бортом показался громадный продолговатый ящик.

Двое военных в камуфляже с генеральскими звездами на погонах, затаив

дыхание, наблюдали за медленным перемещением груза на пирс. Прожектора

светили так ярко, что на досках ящика были видны разводы структуры соснового

дерева. Медленно и точно ящик опустился на платформу гигантского трейлера,

стропольщики в форме торопливо отцепили крючки, и тягач сразу взревел,

выпустил черную струю выхлопного газа и медленно тронулся с места. А на

смену ему уже подъезжал другой.

В полукилометре от пирса, на крыше старого блокгауза шевельнулась

черная тень, что-то звякнуло. Старый склад находился на склоне горы, и

зимний морской ветер и моросящий дождь пробирали Чарльза Маккормика до

костей. Последние полчаса он проклинал все на свете, и погоду, и хитроумных

югославов, и свою проклятую богом работу. Чарльз был кадровым разведчиком

ЦРУ и два года жил в Югославии под прикрытием работника строительной фирмы.

Уже три часа он наблюдал за странной разгрузкой сухогруза. Когда в половине

десятого ночи позвонил один из его осведомителей и сказал, что на десятом

пирсе военные затевают что-то необычное, Маккормик не думал, что его выход

затянется так надолго. И главное, он пока не знал, ради чего затеяны

подобные предосторожности.

Два часа портовый кран неторопливо доставал из трюма большегрузные

автокраны. Длинные, приземистые, головастые тягачи походили на гигантских

сороконожек, их темно-зеленая раскраска резко контрастировала с оранжевым

цветом несущих стрел самого подъемного механизма. Все краны были на ходу, в

полном порядке и через пару минут после разгрузки по одному выезжали за

территорию порта. Это сильно разочаровало Чарльза. В конце концов он мог бы

прекрасно наблюдать за продвижением этих автомастодонтов из кабины своей

машины, а вместо этого должен мерзнуть под открытым небом. Отхлебнув из

фляжки и приглушенно выругавшись, американец снова приник к биноклю.

Ящики гораздо больше заинтересовали разведчика. В подобной таре могли

провезти что угодно, от разобранных самолетов до самых настоящих танков.

"Совершенно ясно, что под видом строительной техники сербы завозят

что-то противозаконное. Эти краны были только прикрытием. Никаких надписей

на ящиках нет, и одно это уже странно. Пожалуй, стоит спуститься вниз и на

машине проследить, куда они повезут ящики," -- думал Чарльз. Эта мысль

показалась ему весьма заманчивой, он даже представил себе, как сливается в

одно целое с мягким сиденьем своего "Фольксвагена", включает печку и

долгожданное тепло мягко овевает закоченевшее тело. Но врожденное ирландское

упрямство заставило Маккормика остаться на месте. И он угадал.

Очередной ящик, покинув трюм, медленно плыл к поджидавшему его

трейлеру, когда лопнула одна из крепежных скоб. Ящик сразу потерял

равновесие. Не выдержав толчка, обломилась и еще одна скоба. Белая

прямоугольная махина ухнула вниз и углом торца ударилась о бетон пирса.

Треск ломающихся досок был слышен даже Маккормику. Слышал он и крики

столпившихся рядом с трейлером людей, но они очень мало интересовали

разведчика. Забыв про холод и дождь, он просто не в силах был оторваться от

бинокля. Из разбитой тары торчали соединенные в пакет трубы. Окрашены они

были в темно-зеленый цвет, и именно это подсказало Чарльзу их истинное

предназначение.

"Если убрать с тех тягачей дурацкие стрелы и приладить эти трубы, то

что получается? Получается зенитно-ракетный комплекс С-300, а может и даже

С-400. Это сенсация! Начальство в Лэнгли просто взвоет от радости. Есть

повод окончательно прижать всех этих Ивановичей. Но надо все точно выяснить.

Тягачей было десять, этот ящик пятый. К тому же, должны быть еще и ракеты."

Забыв обо всем на свете, Чарльз вытащил портсигар и закурил свой

любимый "Винстон", при этом не прикрыв огонек ладонью.

Минутная слабость простительна женщине, но никак не профессиональному

разведчику. В угольной темноте ночи огонек сигареты виден на добрый

километр, это хорошо знают снайперы и прошедшие фронт солдаты. Генерал

Милкович еще не закончил разнос своих подчиненных, как к нему подбежал

солдат оцепления и, презрев все формальности, доложил кратко и ясно:

-- Господин генерал, я видел вспышку света.

-- Где, покажи мне?

-- Вон там, на северном склоне...

Солдат хотел было показать направление рукой, но второй генерал,

контрразведчик Радович, подхватил его под руку и увлек со света в черноту

ближайшей тени.

-- Теперь показывай, -- велел он.

-- Вон там.

-- Старые блокгаузы, -- заметил Радович. Он персонально отвечал за

секретность всей операции. После этого он поднес к губам портативную рации и

коротко приказал:

-- Седьмой и шестой квадрат, план два. Подстраховка четыре. И на всякий

случай план пять.

Маккормик к этому времени уже спустился вниз, ему надо было добраться

до машины и проследить, куда же увезут эти интересные ящики югославские

военные. Пробравшись вдоль длинной стены склада, он свернул за угол, и в тот

же миг в глаза ему ударил луч мощного фонарика. Чарльз зажмурился, но

многолетние тренировки сделали свое дело, и рука словно сама вскинула

пистолет. Выстрел был точен, кто-то вскрикнул, фонарик упал и откатился в

сторону. Сбоку раздались какие-то крики, Маккормик дважды выстрелил на звук

голосов. Перебежав к другому складу, он поднырнул под сваи, поддерживающие

край старинного сооружения, нависшего над склоном горы, и затаился. Он

слышал, как совсем рядом топали сапоги солдат, возбужденные голоса

раздавались прямо над ним. Маккормик боялся собак, отдаленный их лай он

слышал уже давно, однако дождь и осенняя сырость не далэяяя [1] [1] [1] : [1] [1] эяяяt [1] им

возможности взять след. Примерно через час все стихло, и разведчик долго

пробирался между старых осклизлых от времени свай, затем еще дольше

вслушивался в ветреную тишину ночи, но ничто не указывало на опасность.

Маккормик глянул на часы -- четыре часа утра, дожидаться рассвета для

него было подобно самоубийству. Он знал, что этот район оцеплен, и темнота

была его единственным союзником. Чарльз снял вязаную шапочку и натянул на

голову очки ночного видения. Пригнувшись, он проскочил вдоль торца склада,

затем упал на траву и пополз к ограждению. Сетка рабица быстро подалась

клацающим челюстям кусачек, еще пятьдесят метров он прополз, а потом

начались дома, старые, каменные, приземистые. Тогда Маккормик встал, снял

очки и медленно пошел вдоль улицы, уже ничем не отличаясь по внешнему виду

от портовых рабочих, возвращающихся с ночной смены домой. Короткая куртка,

джинсы, черная вязаная шапочка, висячие усы делали его похожим на самого

обычного местного жителя.

Разведчика удивляло, что он так просто выбрался из порта, но ничего не

указывало на опасность. На старинных брусчатых улицах навстречу ему попались

лишь сумасшедшие влюбленные, да две компании германских туристов,

засидевшихся в работающих всю ночь портовых кабачках. Открыв дверь своей

машины, Маккормик со вздохом облегчения опустился на сиденье, и в ту же

секунду хлопок приглушенного выстрела разнес висок американца. Тело Чарльза

завалилось набок, грубые руки перетащили его на соседнее сиденье, и те же

самые руки повели машину по улицам города-памятника.

Его вычислили, применив оригинальный метод. Поняв, что в темноте среди

нагромождений складов, кранов, контейнеров и подсобных мастерских лазутчика

найти не удастся, подчиненные Радовича всю полосу вдоль забора посыпали

порошкообразной люминесцентной краской, видимой лишь в приборах ночного

видения. До поры его держали на расстоянии и лишь у машины привели негласный

приговор в исполнение.

-- Все в порядке, -- доложил Радович своему коллеге из генштаба.--

Наблюдателя ликвидировали. По паспорту гражданин ФРГ.

-- Проблем не будет? Они могут поднять шум?

-- Пусть поднимают, не успеют, -- отмахнулся контрразведчик. -- Но

кто-то же его навел? Надо выяснить.

Два дня спустя под большегрузный автомобиль попал один из крановщиков.

Сдал его хитроумный мобильник Маккормика. На несчастье он зачем-то записывал

номера последних пяти телефонных звонков, такую функцию заложили в нем

создатели.

Через неделю скрытые пружины балканской мышеловки распрямились. За

месяц до этого албанское правительство Косова объявило о присоединении

своего края к Албании. Это вызвало возмущение всего сербского народа.

Договором девяносто девятого года предусматривалось сохранение Косова в

составе Югославии. Главы натовских стран сделали вид, что не произошло

ничего особенного. Просто: "Народ Косова сам выбрал, в каком государстве ему

следует жить, и мы выражаем уважение самоопределению населения Косова", --

так витиевато заявила за всех них Кэтрин Джонс. Югославы пробовали

жаловаться в ООН, в международный суд в Гааге, но их обращения тонули, как

звук в вате. И тогда генералы свергли прозападное гражданское правительство.

Той же ночью стремительным маршем танковые колонны вторглись в Косово.

Но началось все не с этого. За три часа до переворота на побережье

Италии, в районе города Брундизи, на берег из двух надувных "Зодиаков"

высадилась диверсионная группа Славомира Ранковича, прозванного спецслужбами

Запада Ночным Шакалом. Этот мастер диверсий и шпионажа давно уже был

приговорен к смертной казни различными судами Европейского союза. Ранкович

прошел все войны балканского ужаса, и ни ему, ни остальным девятнадцати

членам группы терять было нечего. Уже трижды они уходили от групп захвата

спецназа сил НАТО, и эта подготовленная ими диверсия должна была стать

последним уроком высокомерным янки.

Оставив лодки на берегу, группа марш-броском преодолела последние пять

километров и залегла в пределах видимости военно-воздушной базы сил НАТО.

Как раз в это время с аэродрома с тяжелым гулом в воздух поднялся самолет

радиолокационной разведки "Праулер". Глянув на часы, Ранкович показал два

пальца и взмахом руки разослал две группы по пять человек в разные стороны.

Все было заранее отработано до мельчайших деталей. Ровно в два часа ночи

где-то в отдалении рванул приглушенный взрыв, и в ту же секунду на всем

аэродроме погас свет. Югославам он не требовался, все они уже были в

угловатых очках ночного видения. Коротко свистнула стрела спецарбалета, и

часовой на угловой вышке выронил винтовку и, захрипев, сполз на пол своего

скворечника. В темноте было слышно только клацанье кусачек. Оказавшись за

проволокой, группа разделилась еще на две части, пять человек побежали в

сторону пункта управления полетами, сам же Ночной Шакал начал пробираться к

самолетной стоянке. Он уже видел темные махины семьсот шестьдесят седьмых

"Боингов" с уродливыми тарелками радиолокационных антенн, когда над

аэродромом снова вспыхнул свет. Службы обеспечения успели быстро

переключиться на автономное питание. Удар света по глазам был болезненным.

Вскрикнув, Ранкович сорвал прибор ночного видения, зажал ладонью глаза и

метнулся в сторону огромного бензозаправщика. Остальные четверо его друзей

не смогли столь быстро сориентироваться на местности и побежали в другую

сторону. Прошли секунды, и сразу началась густая, истеричная стрельба,

грохнули два сильных взрыва. Одна из диверсионных групп добралась до центра

управления полетами, перестреляла персонал и взорвала саму Башню. Не менее

успешно шли дела и у третьей группы -- со